Как он вступил в духовный брак с Вечной Премудростью

Как он вступил в духовный брак с Вечной Премудростью (Жизнь Сузо, Глава III)

Направление, в котором жизнь его продвигалась долгое время посредством внутренних упражнений, заключалось в неизменном усердии к прилежному приятию [Бога] в любовном единении с Вечной Премудростью. А как тому было некогда положено начало, можно увидеть в его «Книжице Премудрости» на немецком и на латыни, ее же через него соделал Бог.

От юности он имел любвеобильное сердце. И вот Вечная Премудрость представляется в Священном Писании так умилительно, словно какая-нибудь очаровательная возлюбленная. Она изысканно себя украшает, чтобы быть всем мужчинам по нраву, и нежно вещает в женском обличье, дабы склонить к себе все сердца. Иногда Она повествует о том, сколь лживы другие любовницы, но сколь любезна и постоянна Она. Этим и было вызвано расположение его юного духа, и с ним по Ее милости приключилось будто с дикими лесными зверями — их пантера привлекает к себе, издавая свой сладостный запах. Оный прельстительный облик Она принимала весьма часто, пользуясь им вместе с любовной приманкой к Своей духовной любви, особенно в книгах, именуемых книгами Премудрости. Когда их читали за трапезой и он слышал в том, что читают, о таковом любовном ухаживании, ему становилось на сердце хорошо. А потом у него начиналась тоска, и он принимался размышлять в своем разуме, богатом любовью: «Тебе надобно попытать свое счастье, не станет ли сия возвышенная Возлюбленная твоею любовницей (о ней же, я слышал, рассказывают великие чудеса), ибо твое юное и необузданное сердце больше не может оставаться без горячей любви». В таких образах он воспринимал Ее часто, и Она стала ему дорога и очень понравилась в сердце и в разуме.

Сие случилось, когда как-то утром он опять сидел за столом, а Она его призывала в образе Соломона и говорила: «Audi, fili mi, слушай, чадо мое, наставление отца твоего! Хочешь ли послужить высокой любви, тогда избери милой возлюбленной нежную Мудрость, ибо взыскующим Ее она подает молодость и добродетель, благородство и изобилие, честь и превосходство, великую власть и вечное имя. Она удостаивает его любви и наставляет в учтивости, готовит хвалу пред людьми и славу в толпах народа, Она делает его дорогим и угодным Богу и человекам. Чрез Нее основано царство земное, утверждены небеса и разверзлись глубины. Кто Ею обладает, тот пойдет безопасно, спокойно поспит и поживет без забот». Едва он услышал, как перед ним читают оные прекрасные речи, его тоскующее сердце тотчас помыслило: «Увы, вот какова эта Возлюбленная! Если бы Она стала моею, то я, воистину, был бы наставлен!» Это размышление отогнали чуждые образы, и он подумал в себе: «Любить ли мне то, чего я никогда не видал и не знаю, что оно? Лучше полная пригоршня, но в обладании, чем полный дом, но лишь в ожидании. Кто высоко строит и страстно любит, тот порой несыто обедает. Сию возвышенную Госпожу было бы не худо иметь возлюбленной, если бы Она Своим служителям позволяла ублажать и баловать плоть, но Она говорит: “Добрая еда, крепкое вино и длительный сон — для кого сие важно, тот для себя никогда не добьется любви от Премудрости”. Когда, да и какому слуге был предоставлен столь жестокий выбор?» На сие возражал божественный помысел: «Любви, издревле и по праву, полагается страдать. Не бывает поклонника, если он не страдалец, и любовника, чтобы не быть ему мучеником. Вот почему не будет несправедливым, что того, кто столь возвышенно любит, ожидает нечто превратное. Вспомни обо всех тех несчастьях и бедствиях, которые приходится претерпеть светским любовникам, хотят они того или нет». Таким и подобными ему увещаниями был он впоследствии весьма укрепляем в продвижении к цели. И подобное случалось с ним часто. Иногда он имел добрую волю, а порой предавал свое сердце преходящей любви. Ища там и здесь, он всегда находил нечто такое, чему прекословил весь порыв его сердца и от чего он впоследствии отстранялся.

Однажды за трапезой ему прочли о Премудрости нечто такое, от чего его сердце пришло в сильное замешательство. Она говорила: «Подобно тому, как цветет прекрасный розовый куст, невозбранно курится возвышенный фимиам и благоухает несмешанный бальзам, такова и Я — цветущая, благоухающая, несмешанная Возлюбленная, лишенная досады и горечи, в бездонной любовной сладостности. У всех же прочих любовниц сладкие словеса и горькая расплата; их сердца — силки смерти, их руки — оковы, речи их — сладостный яд, их обхожденье — бесчестие». Он подумал: «Увы, как это верно!» — и радостно промолвил в себе самом: «Воистину, так тому и бывать, пусть Она будет моею возлюбленной, а я Ей служителем!» И подумал: «Ах, Боже, хотя б только раз мне увидеть Любимую, хотя бы раз промолвить к Ней слово! О, какова же Возлюбленная из себя, коль скоро Она скрывает в себе столь много достохвальных вещей? Бог ли это иль человек, жена или муж, откровение или наука, или что-то еще?» И покуда он тщился внутренним взором, насколько мог, Ее разглядеть в приводимых речениях Писания, Она ему явилась Сама вот в каком образе: Она парила на троне высоко над ним в окружении облаков; подобно Звезде утра, сверкала и сияла, как игривое Солнце. Короной Ее была вечность, Ее одеянием — блаженство, словом Ее была сладостность, а Ее окружением — умиротворение всяческих вожделений. Она была далеко и близко, высоко и низко. Она всему соприсутствовала и была все-таки скрыта. Она позволяла с собою общаться, но никто Ее не был способен постичь. Она возносилась выше верхнего предела небес и касалась глубин бездны. Она мощно простиралась от края до края и благостно всем управляла. Только он думал, что пред ним прекрасная дева, как тотчас же находил пред собою горделивого юного барина. Порой Она выглядела как мудрая мастерица, а порой как расторопная полюбовница. Она к нему милостиво обратилась, дружелюбно приветствовала и благосклонно сказала: «Praebe, fili mi, cor tuum mihi! Дай мне сердце твое, чадо мое!» Он приклонился к Ее стопам и сердечно возблагодарил изнутри смиренного основания. Вот что с ним тогда приключилось, и большего не могло выпасть на долю его.

Потом, когда, по обыкновению, он обратился в помыслах к Той, Кого столь сильно возлюбил, у него появился сокровенный вопрос, и он спросил у своего взыскующего любви сердца: «Ах, сердце мое, посмотри, откуда проистекает любовь и всякая благосклонность? Откуда всякая нежность, красота, сердечная отрада, пленительность? Не приходит ли все из источающегося первоначала обнаженного Божества? Воспряньте, воспряньте же, сердце, разум и дух, в бесконечную бездну всех добрых вещей! Кто в этом сможет мне воспрепятствовать? Ах, ныне я Тебя обниму по влечению моего горящего сердца!» И вот в душе его запечатлелось как бы первобытное истечение всякого блага, в коем, духовно, он обрел все, что было прекрасного, пленительного, вожделенного; и все это присутствовало в нем неизреченным образом.

С тех пор у него появилось обыкновение: когда он слышал, как воспевают хвалы, звучит сладкострунная музыка, говорят или напевают о преходящей любви, его сердце и дух, взором, исполненным отрешенности, стремительно возводились к его страстно Любимой, от Нее же струится любовь всякого рода. Сколь часто Она бывала объята очами, рыдающими от любви, распростертым, лишенным дна сердцем и, объятая, с любовью запечатлена в его сердце, о том невозможно поведать. Из-за этого с ним зачастую случалось, словно вот какая-то мать, когда она, поддерживая под мышками своего грудничка, ставит его себе на колени — он же своею головкой и всеми движениями тельца тянется к ней, нежной и любящей, и уморительными гримасками обнаруживает радость своего сердца, — так и его сердце в некой охваченности чувствами нередко возносилось в теле его к отрадному присутствию Вечной Премудрости. И он в себе помышлял: «Ах, Господи, была бы мне в жены отдана Царица — тому бы душа моя сильно возрадовалась. Ах, ну а ныне Ты — повелительница моего сердца и подательница всяческой благодати! В Тебе у меня довольно богатств, да и власти, сколько мне хочется. Всего, чем обладает царство земное, того мне больше не надобно». Когда он так созерцал, становился лик его радостным, его очи — ласковыми, его сердце — ликующим, а все его чувства внутри воспевали вот что: «Super salutem, etc., превыше всякого счастья и всяческой красоты, Ты — моего сердца счастье и красота. Ибо счастье пришло мне вместе с Тобою, и всяким благом я обладаю с Тобой и в Тебе!»

Гравюра «Блаженный Генрих Сузо»

Блаженный Генрих Суз[о], родившийся в Констанце на Боденском озере,
Обручился с Вечной Премудростью духовным браком.
Его Невеста сменила ему имя:
«Amandus» велела она называть его во всех землях.
Его жизни, что он провел в служении у Нее, —
Ей радуется Ульм, который держит в почитании его могилу и святые мощи.

О возвышенных и важных вопросах, которые обсуждала с ним Истина на примере одного бесстрастного человека (Книжица Истины, Глава VI)

После этого Юноша пожелал, чтобы, если есть где-нибудь такой бесстрастный человек высокого рода, который посредством Христа был воистину поят [в Бога], узнать его с помощью Божьей и вступить с ним в доверительный разговор. Пребывая в подобном стремлении, он погрузился в себя. И вот, едва его чувства прошли, ему показалось, что он введен в некую духовную страну. Тут он узрел некий образ, парящий между землею и небом, похожий на человека, с крестом, облеченный в великую славу. Вокруг него двигались две группы людей, хотя не приближались к нему: одни созерцали образ изнутри, но не снаружи, а другие — снаружи, но не изнутри. И обе взирали на образ воинственно и ожесточенно. Тогда ему показалось, что, подобно живому человеку, образ спустился к нему, сел рядом с ним и предложил ему спрашивать и, что бы он ни спросил, на то получит ответ.

Он начал и произнес с глубоким вздохом, идущим из самого сердца: О, Вечная Истина, что это такое или что означает сие удивительное видение?

На что ему было сказано и Слово в нем изрекло: Подобие, каковое ты видел, знаменует единородного Божьего Сына в том виде, как Он принял на Себя человеческое естество. Ты узрел лишь единственный образ, а то, что он был беспредельно многообразен, обозначает людей, которые, наподобие многих членов единого тела, суть Его члены, ставшие через Него и в Нем также сыновьями и сыном. Над всем возвышающаяся голова означает, что Он есть первый и единородный Сын в соответствии с все превышающим соучастием в собственном бытии божественной ипостаси, тогда как прочие суть сыновья в силу участия в преображающем единении с Его образом. Крест знаменует собой, что воистину бесстрастные люди во внутреннем и внешнем человеке должны всегда отдаваться тому, в чем Бог пожелает, чтобы они пострадали, из чего следует, что, будучи готовы ради этого умереть, они хотят все принять во славу Отца в небесах. Такие люди внутри благородны и праведны внешне. То, что образ при кресте был столь благолепен, означает, что, сколько бы они ни страдали, в своем бесстрастии они взирают на это с пренебрежением. Куда обращалась голова, туда же обращалось и тело, сие знаменует единодушие в истинном следовании Его чистому достопамятному житию и благому учению, коему они следуют в меру возможности и какового придерживаются.

Люди, взиравшие на подобие изнутри, но не снаружи, являют тех, кто умом восприемлет жизнь Христа только неким созерцательным образом, однако не образом деятельным, когда, следуя Его образу, им подобает сломить свое собственное естество. Они воспринимают ее сообразно природным похотям и ничем не стесненной свободе. И тех, кто с ними в сем не согласен, считают грубыми и неразумными.

Другие люди взирают на подобие лишь внешним образом, но не внутренним, и это кажется суровым и строгим. Они налагают на себя строгий пост, живут осмотрительно и являют людям жизнь достойную и святую, хотя забывают посмотреть на Христа изнутри. А ведь Его жизнь была кротка и полна сострадания, тогда как сии люди преследуют остальных и осуждают их и все, что не соответствует их образу жизни, почитают за ложное. Эти люди сильно отличаются от Того, Кого все же держат в уме. И сие видно вот по чему: кто их рассмотрит, [найдет, что] они себя не оставили, не отвергли своего естества и не покинули то, что прячет их волю, все эти «подобает», «не подобает» и прочее. Этим прикрывается и сохраняется воля, и сам человек не стяжает божественных добродетелей, таких как послушание, терпимость, уступчивость и подобные им, ибо сии добродетели возводят человека в образ Христов.

Юноша принялся расспрашивать дальше и говорил так: Скажи мне, как называется путь, которым человек достигает блаженства?

Ответ. Его можно назвать «рождающим путем», как начертано в Евангелии от святого Иоанна: «Всем тем, кто лишь от Бога родился, Он дал силу и власть стать чадами Божьими». Это бывает тем образом, как вообще говорят о рождении. Когда нечто сим образом порождает другое, оно его образует сообразно себе и в себе и сообщает ему подобие своей сущности и своего действия. Поэтому у бесстрастного человека, у кого лишь Бог стал отцом и в ком не родится ничто присущее времени, отворяются очи, дабы он познал сам себя, в этом обрел свою блаженную сущность и жизнь и стал с Богом единым, ибо здесь все вещи суть единое в Едином.

Юноша молвил: Но я вижу, вот гора и долина, воды, воздух и множество тварей. Как же ты говоришь, что есть лишь Единое?

Чистое Слово ответило: Я скажу тебе больше того: если две contraria, то есть две противоположные вещи, человек не осознает как единое друг с другом, то с ним, без сомнения, невозможно правильно рассуждать о подобных вещах. Когда он это поймет, лишь тогда пройдет он полпути к той жизни, какую я имею в виду.

Вопрос. Что это за contraria?

Ответ. Вечное Ничто и то, чем оно стало во времени [букв: «Вечное Ничто и Его временная ставшесть» — нем. «Ein ewiges niht und sin zitlichú gewordenheit»].

Возражение. Две contraria как Единое полностью противоречат всем наукам.

Ответ. Мне и тебе, нам не встретиться на одной дороге и в одном месте. Ты идешь одним путем, а я — другим. Твои вопросы проистекают из человеческого разумения, но я отвечаю, сообразуясь с понятиями, превышающими все человеческие представления. Стань безумен, если желаешь приблизиться к этому, ибо неведением постигается истина.

Тем временем в нем произошли глубокие изменения. За десять недель он иногда доходил, то в меньшей мере, то в большей, до столь полного забвения себя самого, что в здравом уме, в присутствии людей и без них, полностью лишался всех своих помыслов. И ему виделось во всех вещах всюду Единое, и все вещи в Едином, без всякой множественности того и иного.

В нем начало говорить Слово: Ну что? Как тебе теперь? Правильно ли я говорило?

Он сказал: Да, чему я прежде не мог поверить, то теперь стало моим знанием. Но меня удивляет, почему это прошло?

Слово сказало: Потому что, как видно, это еще не достигло своего сущностного основания.

Юноша опять начал спрашивать: Куда приводит бесстрастного человека познание?

Ответ. Человек способен во времени достичь того, чтобы осознать себя единым в том, что по отношению ко всем вещам, какие можно представить либо назвать, есть Ничто. Это Ничто именуют, по всеобщему согласию, Богом, и оно-то само по себе есть самое подлинное бытие. Человек осознает себя как единое с этим Ничто, а это Ничто мыслит себя без труда осознания. Но в нем сокрыто нечто, потаенное глубже.

Вопрос. Говорят ли писания о том, что ты назвал «Ничто», не что-либо о его небытии, но о его все превышающей неопределимости?

Ответ. Дионисий пишет о Едином, которое безымянно, это и есть то Ничто, которое я имею в виду. Когда о нем говорят «Божество», «Сущность» или дают ему другие имена, то они не становятся Его собственными, наподобие того, как они строятся в среде тварного мира.

Вопрос. Что имеется в этом упомянутом выше Ничто скрытого глубже, что, по твоему мнению, исключает из своего содержания всякое сущее, приведенное к бытию? Это ведь — сплошная простота. Как у наипростейшего могут быть все эти «глубже» или «мельче»?

Ответ. Пока человек разумеет единство или ему подобное так, что о нем можно свидетельствовать речью, ему следует двигаться дальше, ибо Ничто само по себе не может быть «глубже» (хотя и может быть в соответствии с тем, как мы [его] понимаем), то есть когда без каких бы то ни было оформленных образов и картин мы постигаем то, чего не способно постичь понимание в картинах и формах. Об этом нельзя говорить, ибо, я думаю, люди рассуждают только о том, о чем можно свидетельствовать речью; и, что бы они ни сказали, на Ничто никоим образом не будет указано, что оно есть, сколько бы ни нашлось учителей или книг. Ну, а то, что Ничто есть разум, или сущность, или же наслаждение, это, конечно, верно в том смысле, что нам о нем могут сказать. Но, по правде говоря, от него это так же далеко или даже дальше, чем когда прекрасную жемчужину называют колодой для рубки мяса.

Вопрос. Что означает сие: когда рождающее Ничто, которое называется Богом, уходит в себя самое, то человек между собою и ним не осознает никакого различия?

Ответ. Пока это Ничто как-то в нас действует, оно, будучи в нас, не пребывает в себе. Когда оно уходит от нас в себя самое, то ни мы, ни оно не ведаем об этих действиях в нас.

Вопрос. Скажи мне об этом понятней.

Ответ. Разве ты не понимаешь, что этот могучий, развоплощающий прорыв в Ничто [букв.: «этот мощный, разстановящийся бросок вовнутрь Ничто» — нем. «der kreftiger entwordenliche inschlag in daz niht»] устраняет в основе всякое различение — не по существу, но в нашем восприятии, как было говорено?

Вопрос. Меня занимает еще одно слово, произнесенное прежде, будто бы человек может достичь во времени того, что осознает себя как единое в том, что существовало когда-то. Как сие может быть?

Ответ. Некий учитель глаголет, что «вечность есть жизнь, которая пребывает над временем и заключает в себе всякое время», без «прежде» и «после». Кто поят в вечное Ничто, тот обладает всем во всем, не зная ни «прежде», ни «после»... Да, сообразно вечности рассуждая, человек, ныне поятый в Ничто, пребывает в вечности не меньше того, кто был поят за тысячу лет до него.

Возражение. Сего принятия человек ожидает лишь после своей кончины, как и Писание говорит.

Ответ. Это подлинно так в смысле длительного и совершенного обладания, а не более или менее полного предвкушения.

Вопрос. А что скажешь о сотрудничестве человека с Богом?

Ответ. То, что сказано об этом, следует понимать, не сообразуясь с внешним звучанием, как слова звучат в обыденной речи. Сие надобно понимать как отказ от себя, когда человек не остался собой, но перешел в Единое и стал Единым. Здесь человек действует уже не как человек. Отсюда можно уразуметь, как он содержит в себе все творения в единстве и имеет всякое удовольствие, даже то, которое находят в телесных делах, но без телесного и духовного дела, ибо человек есть оно самое в указанном выше единстве. Но заметь здесь различие. Древние естествоиспытатели исследовали природные вещи только в той мере, в какой те связаны со своими естественными причинами. И так они говорили об этих вещах, так их ощущали, и не иначе. Божественные же наставники христианства и вообще учители и люди святые понимают вещи такими, какими они истекают из Бога. И человека, после его естественной смерти, они возвращают Ему, ибо он жил здесь в соответствии с Его волей. Но сии люди, поятые в Бога, в изобилующем сокровенном единении воспринимают себя и все вещи вечными и непреходящими.

Вопрос: И что же, здесь нет никакого различия?

Ответ. Кто сие правильно разумеет, тот видит и сознает себя тварью, но не ущербным, а объединяющим образом; когда его не было, он был тем же самым, только не в объединении.

Вопрос. Что значит: когда его не было, он был тем же самым?

Ответ. То, о чем в своем Евангелии говорит святой Иоанн: «Что начало быть или было сотворено, было в Нем жизнью».

Вопрос. Как же это может быть истиной, ибо выходит, что душа как будто двояка, сотворена и нетварна? Разве такое возможно, как человек может быть творением и не творением?

Ответ. По нашему разумению, человек не может быть и тварью, и Богом, но Бог троичен и един. И человек, когда переходит в Бога и утрачивает себя, может сделаться в некотором роде единым с Ним, созерцая внешнее, наслаждаясь им и прочее. Я дам тебе образ. Глаз, когда созерцает, теряет себя, ибо в труде созерцания становится со своим предметом единым, оставаясь, однако же, тем, чем является.

Вопрос. Кто знаком с писаниями, знает, что душа внутри Ничто должна либо преобразиться, либо исчезнуть в своем существе, а здесь это не так.

Ответ. Душа всегда остается творением, но в Ничто, там, где потеряла себя, она больше не думает, в какой мере она творение, а в какой Ничто, творение она, вообще, или нет, едина она с ним или нет. Но там, где сохраняется разум, ты все сие вполне сознаешь, и это остается человеку присущим.

Вопрос. Сохраняет ли человек лучшее [в себе]?

Ответ. Да, ибо то, чем он обладает, у него не отнимается, и ему дается другое, лучшее этого. То, что имеет, он разумеет яснее и чище, и это с ним остается. Впрочем, по возвращении из созерцания он не преуспевает в том, о чем было говорено. Чтобы этого достичь, он должен пребывать в основании, каковое сокровенно покоится в упомянутом выше Ничто. Здесь ничего не ведают о Ничто, здесь отсутствует «нет» и здесь отсутствует «здесь». Все, что о нем говорят, является его умалением. Тогда-то человек и есть свое Ничто, когда у него все сие сохраняется так, как было сказано.

Вопрос. Скажи мне об этом понятней.

Ответ. Учителя говорят, что «блаженство души заключается в том» прежде всего, «что она в чистоте взирает на Бога. Тут берет она всю свою суть и свою жизнь и творит все, что она есть», в ту меру, в какую блаженна, «из основания» сего Ничто и «не ведает», если судить о сем созерцании, «о знании, о любви и ни о чем вообще. Она обретает покой только и единственно в» Ничто «и не осознает, что есть сущность, Бог» или Ничто. «Но если бы она знала и понимала, что она» Ничто «знает, видит и постигает, то это было бы удалением, а [затем] возвращением в исходное», в себя самое, «в соответствии с естественным ходом вещей». Поскольку сие восхищение возникает из того же истока, ты можешь понять, что есть в глубочайшей основе.

Вопрос. Я хотел бы понять это еще лучше из истины, почерпнутой из писаний.

Ответ. «Учителя говорят: если тварь познают в ней самой, то сие называется “вечерним познанием”, и тогда тварь видят в образах некоторого различения. Когда же тварь познают в Боге, то сие именуется “познанием утренним”, так тварь созерцают в Едином, каковое есть Бог Сам по Себе, без всяких различий, разоблачаясь от всех образов и отбросив любое подобие».

Вопрос. Может ли человек познать оное Ничто в этом времени?

Ответ. Если исходить из возможностей духа, мне не кажется, что это возможно. Но на пути объединения он сознает себя как единое в том, в чем это Ничто собой наслаждается и действует порождающим образом. Это бывает тогда, когда тело, как говорят, находится на земле, а человек пребывает над временем.

Вопрос. Происходит ли объединение души [с Ничто] ее сущностью или ее силами?

Ответ. Сущность души объединяется с сущностью Ничто, а силы души — с действиями Ничто, теми действиями, какие Ничто имеет в себе.

Вопрос. Отпадают ли от человека его прегрешения и может ли он в них впредь не впадать, коль скоро осознает себя все еще только творением, хотя и не недостаточным, а объединительным образом?

Ответ. До тех пор, пока остается собой, человек может творить грехи, как говорит святой Иоанн: «Если мы думаем, что не имеем грехов, обманываем сами себя, и истины нет в нас». Но, поскольку человек не остается собой, постольку он не творит прегрешений, как в своем послании говорит опять-таки святой Иоанн: «Человек, рожденный от Бога, не совершает грехов и не творит прегрешений, потому что семя Божие пребывает в нем». Посему, с кем это случилось, не предпринимает больше трудов, кроме единого дела. Ибо, если говорить об объединении, то есть только одно рождение и одно основание.

Возражение. Как может быть, чтобы человек совершал не больше, чем один труд? Ибо у Христа было двоякое дело.

Ответ. Думаю, что человек, ни на один труд, кроме вечного рождения, не взирающий, творит лишь одно дело. Если бы Бог не рождал непрерывно Своего Сына, то Христос никогда бы не совершил ни одного естественного действия. Вот почему я на это смотрю как на единое дело, если даже его понимают человеческим разумением.

Возражение. А вот языческие учителя говорят, что «никакая вещь не лишается своего собственного действия».

Ответ. Человек не лишается своего собственного действия, но на этом пути оно оставляется без внимания.

Вопрос. Тварные действия, которые человеку остается творить, — совершаются ли они им самим или кем-то еще?

Ответ. Чтобы достичь названного, он должен умереть ради того возрождения, которое [уже] обретается в нем, и тогда возрождение наступит. Погляди на подобие. Все, что входит внутрь нас, откуда бы оно ни было, для нас остается без пользы, если не родится в нас сызнова. Возрождение так чуждо плоти и после того, как наступает, имеет столь мало общего с ней, что природа продолжает творить в человеке, словно в разумном животном, то дело, которое относится к человеческой жизни, и человеку больше ничего не надо творить деятельным образом, как он это делал перед своим возрождением, нет, он совершает оное дело обладающим образом. А примером пусть тебе станет крепленое вино, которое имеет не меньше материальности, однако действует и умиротворяет сильней, нежели вино, пребывающее в своем первом рождении.

Вопрос. Покажи различие между вечным рождением и возрождением в человеке.

Ответ. Вечным рождением я называю единственную силу, в которой все вещи, а также причины всех вещей обладают тем, что они суть и что они суть причины. Но возрождением, свойственным лишь человеку, я именую движение вспять каждой вещи, какая ни есть, к истоку, понятому в смысле истока же, без оглядки на все присущее ей.

Возражение А что в таком случае делают существенные естественные причины, о которых пишут естествоиспытатели?

Ответ. Они естественным образом способствуют всему, что вечное рождение созидает в человеке, когда его порождает, но здесь ни о чем по существу речь не идет.

Вопрос. Если душа в восхищении утрачивает сознание и все тварные свои проявления, что тогда обращается вовне для исполнения внешних дел?

Ответ. Все силы души слишком слабы, чтобы указанным способом войти в Ничто. Но если кто-то потерял себя в этом Ничто, силы творят то, что вызывает их исток.

Вопрос. Как выглядит та потеря, в которой человек лишается себя в Боге?

Ответ. Если ты меня сейчас слушал, то тебе было достаточно ясно показано, что, коль скоро человек похищается у себя самого, так что ничего не ведает ни о себе и ни о чем вообще и вполне утихает в основе вечного Ничто, то он становится для себя совершенно потерян.

Вопрос. Исчезает ли воля в Ничто?

Ответ. Да, по своей воле. Ведь, как бы ни была воля свободна, она становится свободной только тогда, когда ей больше не надо хотеть.

Возражение. Как у человека может исчезнуть воля? У Христа оставалась Его воля, раз Он чего-то хотел.

Ответ. У человека исчезает та воля, которой он хочет, желая творить из свойственного для него то одно, то другое. Теперь он не хочет чего-либо определенного, пагубным образом, о чем сказано прежде. Его воля стала свободной, так что он творит, и творит вне времени всего лишь одно дело, каковое есть он сам объединительным образом. Кто разумеет сие так, как мы говорим, тот не хочет делать какого бы то ни было зла, а хочет только добра. Все его житие, произволение и дело есть в собственном смысле тихая, неприкасаемая свобода, пребывающая в нем явно и вне всякого сомнения. И так он живет порождающим образом.

Возражение. Но проявление воли происходит не порождающим образом.

Ответ. Сия воля объединена с божественной волей, и она не хочет другого, как только того, что есть она сама по себе, покуда хотение обретается в Боге. И то, что было говорено прежде, нужно понимать не в смысле некоего помещения себя самого в Бога, как повсюду считают, а надо понимать в смысле отказа от себя самого, когда человек так объединяется [с Богом], что Он становится его основанием.

Вопрос. Остается ли у человека в основании Ничто его собственная, различимая сущность?

Ответ. Все это приходится понимать лишь в соответствии с человеческим восприятием, когда — в обращении взора вглубь себя, при том, что человек разоблачается от себя самого, — не различаются это и то, хотя и не по сущности, поскольку каждое остается тем, что оно есть, как говорит святой Августин: «Отбрось с презрением благо это и то, и останется чистая благость, сама в себе, в своей необозримой дали парящая, это и есть Бог».

Вопрос. Если человек познал Ничто, о котором шла речь, и наслаждается им, останется ли это с ним навсегда?

Ответ. Как наслаждение, обладание — нет, однако пребудет неотчуждаемым, неотъемлемым образом.

Вопрос. Не приводит ли внешнее в замешательство внутреннее?

Ответ. Если бы плотью мы жили вне времени, то в некотором роде имели меньше помех от голода, трудов и другого. Но внешнее умозрение не приводит внутреннее существо в замешательство, ибо пребывает в свободе. Впрочем, порою случается, что, чем сильнее утесняется естество, тем ярче сияет Божия истина.

Вопрос. Откуда берется уныние?

Ответ. Если оно возникает лишь из естественных причин, а человек внутри себя остается свободен, то пусть не обращает на него внимания, оно уйдет вместе с телом. Если же им смущается внутреннее в его основании, то у человека что-то не в порядке.

Возражение. Из Ветхого Завета и Евангелия следует, что человек во времени не может достичь того, о чем было сказано.

Ответ. Это верно в смысле обладания и полного знания, ведь то, чего он здесь вкусил, там более совершенно, хотя все это одно и то же и для познающего может осуществиться [уже] на земле.

Вопрос. Как следует поступать человеку, начинающему узнавать свое вечное Ничто не благодаря все превышающей силе, но лишь слыша то, что говорят, или без оного, с помощью извне приходящих образов?

Ответ. Кто еще не понимает так много, чтобы сверхъестественным образом знать, что такое упомянутое выше Ничто, в коем все вещи лишены присущих им свойств, тот пускай оставит все, как оно есть, что бы ему ни попалось, и держится общего учения святого христианства, как поступают многие добрые простосердечные люди, достигшие похвального благочестия, не будучи призваны к большему. Но чем выше, тем лучше. Если ты уже достиг верной цели, то ее и держись и будешь на верном пути, ибо она совпадает со Священным Писанием. Делать что-то другое кажется мне сомнительным, ведь тот, кто здесь медлит, затеряется в несвободе или угодит в беспорядочную свободу.