Гомер, Илиада

Перевод А.А. Сальникова (2011)

AP

Ἰλιάδος Α

λοιμός · μῆνις

Μῆνιν ἄειδε θεὰ Πηληϊάδεω Ἀχιλῆος
οὐλομένην, ἣ μυρί᾽ Ἀχαιοῖς ἄλγε᾽ ἔθηκε,
πολλὰς δ᾽ ἰφθίμους ψυχὰς Ἄϊδι προΐαψεν
ἡρώων, αὐτοὺς δὲ ἑλώρια τεῦχε κύνεσσιν

οἰωνοῖσί τε πᾶσι, Διὸς δ᾽ ἐτελείετο βουλή,
ἐξ οὗ δὴ τὰ πρῶτα διαστήτην ἐρίσαντε
Ἀτρεΐδης τε ἄναξ ἀνδρῶν καὶ δῖος Ἀχιλλεύς.
τίς τ᾽ ἄρ σφωε θεῶν ἔριδι ξυνέηκε μάχεσθαι;
Λητοῦς καὶ Διὸς υἱός· ὁ γὰρ βασιλῆϊ χολωθεὶς

νοῦσον ἀνὰ στρατὸν ὄρσε κακήν, ὀλέκοντο δὲ λαοί,
οὕνεκα τὸν Χρύσην ἠτίμασεν ἀρητῆρα
Ἀτρεΐδης· ὁ γὰρ ἦλθε θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν
λυσόμενός τε θύγατρα φέρων τ᾽ ἀπερείσι᾽ ἄποινα,
στέμματ᾽ ἔχων ἐν χερσὶν ἑκηβόλου Ἀπόλλωνος

χρυσέωι ἀνὰ σκήπτρωι, καὶ λίσσετο πάντας Ἀχαιούς,
Ἀτρεΐδα δὲ μάλιστα δύω, κοσμήτορε λαῶν·
Ἀτρεΐδαι τε καὶ ἄλλοι ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοί,
ὑμῖν μὲν θεοὶ δοῖεν Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχοντες
ἐκπέρσαι Πριάμοιο πόλιν, εὖ δ᾽ οἴκαδ᾽ ἱκέσθαι·

παῖδα δ᾽ ἐμοὶ λύσαιτε φίλην, τὰ δ᾽ ἄποινα δέχεσθαι,
ἁζόμενοι Διὸς υἱὸν ἑκηβόλον Ἀπόλλωνα.
ἔνθ᾽ ἄλλοι μὲν πάντες ἐπευφήμησαν Ἀχαιοὶ
αἰδεῖσθαί θ᾽ ἱερῆα καὶ ἀγλαὰ δέχθαι ἄποινα·
ἀλλ᾽ οὐκ Ἀτρεΐδηι Ἀγαμέμνονι ἥνδανε θυμῶι,

ἀλλὰ κακῶς ἀφίει, κρατερὸν δ᾽ ἐπὶ μῦθον ἔτελλε·
μή σε γέρον κοίληισιν ἐγὼ παρὰ νηυσὶ κιχείω
ἢ νῦν δηθύνοντ᾽ ἢ ὕστερον αὖτις ἰόντα,
μή νύ τοι οὐ χραίσμηι σκῆπτρον καὶ στέμμα θεοῖο·
τὴν δ᾽ ἐγὼ οὐ λύσω· πρίν μιν καὶ γῆρας ἔπεισιν

ἡμετέρωι ἐνὶ οἴκωι ἐν Ἄργεϊ τηλόθι πάτρης
ἱστὸν ἐποιχομένην καὶ ἐμὸν λέχος ἀντιόωσαν·
ἀλλ᾽ ἴθι μή μ᾽ ἐρέθιζε σαώτερος ὥς κε νέηαι.
ὧς ἔφατ᾽, ἔδεισεν δ᾽ ὁ γέρων καὶ ἐπείθετο μύθωι·
βῆ δ᾽ ἀκέων παρὰ θῖνα πολυφλοίσβοιο θαλάσσης·

πολλὰ δ᾽ ἔπειτ᾽ ἀπάνευθε κιὼν ἠρᾶθ᾽ ὁ γεραιὸς
Ἀπόλλωνι ἄνακτι, τὸν ἠΰκομος τέκε Λητώ·
κλῦθί μευ ἀργυρότοξ᾽, ὃς Χρύσην ἀμφιβέβηκας
Κίλλάν τε ζαθέην Τενέδοιό τε ἶφι ἀνάσσεις,
Σμινθεῦ εἴ ποτέ τοι χαρίεντ᾽ ἐπὶ νηὸν ἔρεψα,

ἢ εἰ δή ποτέ τοι κατὰ πίονα μηρί᾽ ἔκηα
ταύρων ἠδ᾽ αἰγῶν, τὸ δέ μοι κρήηνον ἐέλδωρ·
τίσειαν Δαναοὶ ἐμὰ δάκρυα σοῖσι βέλεσσιν.
ὧς ἔφατ᾽ εὐχόμενος, τοῦ δ᾽ ἔκλυε Φοῖβος Ἀπόλλων,
βῆ δὲ κατ᾽ Οὐλύμποιο καρήνων χωόμενος κῆρ,

τόξ᾽ ὤμοισιν ἔχων ἀμφηρεφέα τε φαρέτρην·
ἔκλαγξαν δ᾽ ἄρ᾽ ὀϊστοὶ ἐπ᾽ ὤμων χωομένοιο,
αὐτοῦ κινηθέντος· ὁ δ᾽ ἤϊε νυκτὶ ἐοικώς.
ἕζετ᾽ ἔπειτ᾽ ἀπάνευθε νεῶν, μετὰ δ᾽ ἰὸν ἕηκε·
δεινὴ δὲ κλαγγὴ γένετ᾽ ἀργυρέοιο βιοῖο·

οὐρῆας μὲν πρῶτον ἐπώιχετο καὶ κύνας ἀργούς,
αὐτὰρ ἔπειτ᾽ αὐτοῖσι βέλος ἐχεπευκὲς ἐφιεὶς
βάλλ᾽· αἰεὶ δὲ πυραὶ νεκύων καίοντο θαμειαί.
ἐννῆμαρ μὲν ἀνὰ στρατὸν ὤιχετο κῆλα θεοῖο,
τῆι δεκάτηι δ᾽ ἀγορὴν δὲ καλέσσατο λαὸν Ἀχιλλεύς·

τῶι γὰρ ἐπὶ φρεσὶ θῆκε θεὰ λευκώλενος Ἥρη·
κήδετο γὰρ Δαναῶν, ὅτι ῥα θνήσκοντας ὁρᾶτο.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ οὖν ἤγερθεν ὁμηγερέες τε γένοντο,
τοῖσι δ᾽ ἀνιστάμενος μετέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
Ἀτρεΐδη νῦν ἄμμε παλιμπλαγχθέντας ὀΐω

ἂψ ἀπονοστήσειν, εἴ κεν θάνατόν γε φύγοιμεν,
εἰ δὴ ὁμοῦ πόλεμός τε δαμᾶι καὶ λοιμὸς Ἀχαιούς·
ἀλλ᾽ ἄγε δή τινα μάντιν ἐρείομεν ἢ ἱερῆα
ἢ καὶ ὀνειροπόλον, καὶ γάρ τ᾽ ὄναρ ἐκ Διός ἐστιν,
ὅς κ᾽ εἴποι ὅ τι τόσσον ἐχώσατο Φοῖβος Ἀπόλλων,

εἴτ᾽ ἄρ᾽ ὅ γ᾽ εὐχωλῆς ἐπιμέμφεται ἠδ᾽ ἑκατόμβης,
αἴ κέν πως ἀρνῶν κνίσης αἰγῶν τε τελείων
βούλεται ἀντιάσας ἡμῖν ἀπὸ λοιγὸν ἀμῦναι.
ἤτοι ὅ γ᾽ ὧς εἰπὼν κατ᾽ ἄρ᾽ ἕζετο· τοῖσι δ᾽ ἀνέστη
Κάλχας Θεστορίδης οἰωνοπόλων ὄχ᾽ ἄριστος,

ὃς ἤιδη τά τ᾽ ἐόντα τά τ᾽ ἐσσόμενα πρό τ᾽ ἐόντα,
καὶ νήεσσ᾽ ἡγήσατ᾽ Ἀχαιῶν Ἴλιον εἴσω
ἣν διὰ μαντοσύνην, τήν οἱ πόρε Φοῖβος Ἀπόλλων·
ὅ σφιν ἐὺ φρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπεν·
ὦ Ἀχιλεῦ κέλεαί με Διῒ φίλε μυθήσασθαι

μῆνιν Ἀπόλλωνος ἑκατηβελέταο ἄνακτος·
τοὶ γὰρ ἐγὼν ἐρέω· σὺ δὲ σύνθεο καί μοι ὄμοσσον
ἦ μέν μοι πρόφρων ἔπεσιν καὶ χερσὶν ἀρήξειν·
ἦ γὰρ ὀΐομαι ἄνδρα χολωσέμεν, ὃς μέγα πάντων
Ἀργείων κρατέει καί οἱ πείθονται Ἀχαιοί·

κρείσσων γὰρ βασιλεὺς ὅτε χώσεται ἀνδρὶ χέρηϊ·
εἴ περ γάρ τε χόλον γε καὶ αὐτῆμαρ καταπέψηι,
ἀλλά τε καὶ μετόπισθεν ἔχει κότον, ὄφρα τελέσσηι,
ἐν στήθεσσιν ἑοῖσι· σὺ δὲ φράσαι εἴ με σαώσεις.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·

θαρσήσας μάλα εἰπὲ θεοπρόπιον ὅ τι οἶσθα·
οὐ μὰ γὰρ Ἀπόλλωνα Διῒ φίλον, ὧι τε σὺ Κάλχαν
εὐχόμενος Δαναοῖσι θεοπροπίας ἀναφαίνεις,
οὔ τις ἐμεῦ ζῶντος καὶ ἐπὶ χθονὶ δερκομένοιο
σοὶ κοίληις παρὰ νηυσί βαρείας χεῖρας ἐποίσει

συμπάντων Δαναῶν, οὐδ᾽ ἢν Ἀγαμέμνονα εἴπηις,
ὃς νῦν πολλὸν ἄριστος Ἀχαιῶν εὔχεται εἶναι.
καὶ τότε δὴ θάρσησε καὶ ηὔδα μάντις ἀμύμων·
οὔ τ᾽ ἄρ ὅ γ᾽ εὐχωλῆς ἐπιμέμφεται οὐδ᾽ ἑκατόμβης,
ἀλλ᾽ ἕνεκ᾽ ἀρητῆρος ὃν ἠτίμησ᾽ Ἀγαμέμνων,

οὐδ᾽ ἀπέλυσε θύγατρα καὶ οὐκ ἀπεδέξατ᾽ ἄποινα,
τοὔνεκ᾽ ἄρ᾽ ἄλγε᾽ ἔδωκεν ἑκηβόλος ἠδ᾽ ἔτι δώσει·
οὐδ᾽ ὅ γε πρὶν Δαναοῖσιν ἀεικέα λοιγὸν ἀπώσει
πρίν γ᾽ ἀπὸ πατρὶ φίλωι δόμεναι ἑλικώπιδα κούρην
ἀπριάτην ἀνάποινον, ἄγειν θ᾽ ἱερὴν ἑκατόμβην

ἐς Χρύσην· τότε κέν μιν ἱλασσάμενοι πεπίθοιμεν.
ἤτοι ὅ γ᾽ ὧς εἰπὼν κατ᾽ ἄρ᾽ ἕζετο· τοῖσι δ᾽ ἀνέστη
ἥρως Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων
ἀχνύμενος· μένεος δὲ μέγα φρένες ἀμφιμέλαιναι
πίμπλαντ᾽, ὄσσε δέ οἱ πυρὶ λαμπετόωντι ἐΐκτην·

Κάλχαντα πρώτιστα κάκ᾽ ὀσσόμενος προσέειπε·
μάντι κακῶν οὐ πώ ποτέ μοι τὸ κρήγυον εἶπας·
αἰεί τοι τὰ κάκ᾽ ἐστὶ φίλα φρεσὶ μαντεύεσθαι,
ἐσθλὸν δ᾽ οὔτέ τί πω εἶπας ἔπος οὔτ᾽ ἐτέλεσσας·
καὶ νῦν ἐν Δαναοῖσι θεοπροπέων ἀγορεύεις

ὡς δὴ τοῦδ᾽ ἕνεκά σφιν ἑκηβόλος ἄλγεα τεύχει,
οὕνεκ᾽ ἐγὼ κούρης Χρυσηΐδος ἀγλά᾽ ἄποινα
οὐκ ἔθελον δέξασθαι, ἐπεὶ πολὺ βούλομαι αὐτὴν
οἴκοι ἔχειν· καὶ γάρ ῥα Κλυταιμνήστρης προβέβουλα
κουριδίης ἀλόχου, ἐπεὶ οὔ ἑθέν ἐστι χερείων,

οὐ δέμας οὐδὲ φυήν, οὔτ᾽ ἂρ φρένας οὔτέ τι ἔργα.
ἀλλὰ καὶ ὧς ἐθέλω δόμεναι πάλιν εἰ τό γ᾽ ἄμεινον·
βούλομ᾽ ἐγὼ λαὸν σῶν ἔμμεναι ἢ ἀπολέσθαι·
αὐτὰρ ἐμοὶ γέρας αὐτίχ᾽ ἑτοιμάσατ᾽ ὄφρα μὴ οἶος
Ἀργείων ἀγέραστος ἔω, ἐπεὶ οὐδὲ ἔοικε·

λεύσσετε γὰρ τό γε πάντες ὅ μοι γέρας ἔρχεται ἄλληι.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·
Ἀτρεΐδη κύδιστε φιλοκτεανώτατε πάντων,
πῶς γάρ τοι δώσουσι γέρας μεγάθυμοι Ἀχαιοί;
οὐδέ τί που ἴδμεν ξυνήϊα κείμενα πολλά·

ἀλλὰ τὰ μὲν πολίων ἐξεπράθομεν, τὰ δέδασται,
λαοὺς δ᾽ οὐκ ἐπέοικε παλίλλογα ταῦτ᾽ ἐπαγείρειν.
ἀλλὰ σὺ μὲν νῦν τήνδε θεῶι πρόες· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
τριπλῆι τετραπλῆι τ᾽ ἀποτείσομεν, αἴ κέ ποθι Ζεὺς
δῶισι πόλιν Τροίην εὐτείχεον ἐξαλαπάξαι.

τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη κρείων Ἀγαμέμνων·
μὴ δ᾽ οὕτως ἀγαθός περ ἐὼν θεοείκελ᾽ Ἀχιλλεῦ
κλέπτε νόωι, ἐπεὶ οὐ παρελεύσεαι οὐδέ με πείσεις.
ἦ ἐθέλεις ὄφρ᾽ αὐτὸς ἔχηις γέρας, αὐτὰρ ἔμ᾽ αὔτως
ἧσθαι δευόμενον, κέλεαι δέ με τήνδ᾽ ἀποδοῦναι;

ἀλλ᾽ εἰ μὲν δώσουσι γέρας μεγάθυμοι Ἀχαιοὶ
ἄρσαντες κατὰ θυμὸν ὅπως ἀντάξιον ἔσται·
εἰ δέ κε μὴ δώωσιν ἐγὼ δέ κεν αὐτὸς ἕλωμαι
ἢ τεὸν ἢ Αἴαντος ἰὼν γέρας, ἢ Ὀδυσῆος
ἄξω ἑλών· ὁ δέ κεν κεχολώσεται ὅν κεν ἵκωμαι.

ἀλλ᾽ ἤτοι μὲν ταῦτα μεταφρασόμεσθα καὶ αὖτις,
νῦν δ᾽ ἄγε νῆα μέλαιναν ἐρύσσομεν εἰς ἅλα δῖαν,
ἐν δ᾽ ἐρέτας ἐπιτηδὲς ἀγείρομεν, ἐς δ᾽ ἑκατόμβην
θείομεν, ἂν δ᾽ αὐτὴν Χρυσηΐδα καλλιπάρηιον
βήσομεν· εἷς δέ τις ἀρχὸς ἀνὴρ βουληφόρος ἔστω,

ἢ Αἴας ἢ Ἰδομενεὺς ἢ δῖος Ὀδυσσεὺς
ἠὲ σὺ Πηλεΐδη πάντων ἐκπαγλότατ᾽ ἀνδρῶν,
ὄφρ᾽ ἥμιν ἑκάεργον ἱλάσσεαι ἱερὰ ῥέξας.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
ὤ μοι ἀναιδείην ἐπιειμένε κερδαλεόφρον

πῶς τίς τοι πρόφρων ἔπεσιν πείθηται Ἀχαιῶν
ἢ ὁδὸν ἐλθέμεναι ἢ ἀνδράσιν ἶφι μάχεσθαι;
οὐ γὰρ ἐγὼ Τρώων ἕνεκ᾽ ἤλυθον αἰχμητάων
δεῦρο μαχησόμενος, ἐπεὶ οὔ τί μοι αἴτιοί εἰσιν·
οὐ γὰρ πώποτ᾽ ἐμὰς βοῦς ἤλασαν οὐδὲ μὲν ἵππους,

οὐδέ ποτ᾽ ἐν Φθίηι ἐριβώλακι βωτιανείρηι
καρπὸν ἐδηλήσαντ᾽, ἐπεὶ ἦ μάλα πολλὰ μεταξὺ
οὔρεά τε σκιόεντα θάλασσά τε ἠχήεσσα·
ἀλλὰ σοὶ ὦ μέγ᾽ ἀναιδὲς ἅμ᾽ ἑσπόμεθ᾽ ὄφρα σὺ χαίρηις,
τιμὴν ἀρνύμενοι Μενελάωι σοί τε κυνῶπα

πρὸς Τρώων· τῶν οὔ τι μετατρέπηι οὐδ᾽ ἀλεγίζεις·
καὶ δή μοι γέρας αὐτὸς ἀφαιρήσεσθαι ἀπειλεῖς,
ὧι ἔπι πολλὰ μόγησα, δόσαν δέ μοι υἷες Ἀχαιῶν.
οὐ μὲν σοί ποτε ἶσον ἔχω γέρας ὁππότ᾽ Ἀχαιοὶ
Τρώων ἐκπέρσωσ᾽ εὖ ναιόμενον πτολίεθρον·

ἀλλὰ τὸ μὲν πλεῖον πολυάϊκος πολέμοιο
χεῖρες ἐμαὶ διέπουσ᾽· ἀτὰρ ἤν ποτε δασμὸς ἵκηται,
σοὶ τὸ γέρας πολὺ μεῖζον, ἐγὼ δ᾽ ὀλίγον τε φίλον τε
ἔρχομ᾽ ἔχων ἐπὶ νῆας, ἐπεί κε κάμω πολεμίζων.
νῦν δ᾽ εἶμι Φθίην δ᾽, ἐπεὶ ἦ πολὺ φέρτερόν ἐστιν

οἴκαδ᾽ ἴμεν σὺν νηυσὶ κορωνίσιν, οὐδέ σ᾽ ὀΐω
ἐνθάδ᾽ ἄτιμος ἐὼν ἄφενος καὶ πλοῦτον ἀφύξειν.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
φεῦγε μάλ᾽ εἴ τοι θυμὸς ἐπέσσυται, οὐδέ σ᾽ ἔγωγε
λίσσομαι εἵνεκ᾽ ἐμεῖο μένειν· πάρ᾽ ἔμοιγε καὶ ἄλλοι

οἵ κέ με τιμήσουσι, μάλιστα δὲ μητίετα Ζεύς.
ἔχθιστος δέ μοί ἐσσι διοτρεφέων βασιλήων·
αἰεὶ γάρ τοι ἔρις τε φίλη πόλεμοί τε μάχαι τε·
εἰ μάλα καρτερός ἐσσι, θεός που σοὶ τό γ᾽ ἔδωκεν·
οἴκαδ᾽ ἰὼν σὺν νηυσί τε σῆις καὶ σοῖς ἑτάροισι

Μυρμιδόνεσσιν ἄνασσε, σέθεν δ᾽ ἐγὼ οὐκ ἀλεγίζω,
οὐδ᾽ ὄθομαι κοτέοντος· ἀπειλήσω δέ τοι ὧδε·
ὡς ἔμ᾽ ἀφαιρεῖται Χρυσηΐδα Φοῖβος Ἀπόλλων,
τὴν μὲν ἐγὼ σὺν νηΐ τ᾽ ἐμῆι καὶ ἐμοῖς ἑτάροισι
πέμψω, ἐγὼ δέ κ᾽ ἄγω Βρισηΐδα καλλιπάρηιον

αὐτὸς ἰὼν κλισίην δὲ τὸ σὸν γέρας ὄφρ᾽ ἐῢ εἰδῆις
ὅσσον φέρτερός εἰμι σέθεν, στυγέηι δὲ καὶ ἄλλος
ἶσον ἐμοὶ φάσθαι καὶ ὁμοιωθήμεναι ἄντην.
ὧς φάτο· Πηλεΐωνι δ᾽ ἄχος γένετ᾽, ἐν δέ οἱ ἦτορ
στήθεσσιν λασίοισι διάνδιχα μερμήριξεν,

ἢ ὅ γε φάσγανον ὀξὺ ἐρυσσάμενος παρὰ μηροῦ
τοὺς μὲν ἀναστήσειεν, ὁ δ᾽ Ἀτρεΐδην ἐναρίζοι,
ἦε χόλον παύσειεν ἐρητύσειέ τε θυμόν.
ἧος ὁ ταῦθ᾽ ὥρμαινε κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμόν,
ἕλκετο δ᾽ ἐκ κολεοῖο μέγα ξίφος, ἦλθε δ᾽ Ἀθήνη

οὐρανόθεν· πρὸ γὰρ ἧκε θεὰ λευκώλενος Ἥρη
ἄμφω ὁμῶς θυμῶι φιλέουσά τε κηδομένη τε·
στῆ δ᾽ ὄπιθεν, ξανθῆς δὲ κόμης ἕλε Πηλεΐωνα
οἴωι φαινομένη· τῶν δ᾽ ἄλλων οὔ τις ὁρᾶτο·
θάμβησεν δ᾽ Ἀχιλεύς, μετὰ δ᾽ ἐτράπετ᾽, αὐτίκα δ᾽ ἔγνω

Παλλάδ᾽ Ἀθηναίην· δεινὼ δέ οἱ ὄσσε φάανθεν·
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
τίπτ᾽ αὖτ᾽ αἰγιόχοιο Διὸς τέκος εἰλήλουθας;
ἦ ἵνα ὕβριν ἴδηι Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο;
ἀλλ᾽ ἔκ τοι ἐρέω, τὸ δὲ καὶ τελέεσθαι ὀΐω·

ἧις ὑπεροπλίηισι τάχ᾽ ἄν ποτε θυμὸν ὀλέσσηι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
ἦλθον ἐγὼ παύσουσα τὸ σὸν μένος, αἴ κε πίθηαι,
οὐρανόθεν· πρὸ δέ μ᾽ ἧκε θεὰ λευκώλενος Ἥρη
ἄμφω ὁμῶς θυμῶι φιλέουσά τε κηδομένη τε·

ἀλλ᾽ ἄγε λῆγ᾽ ἔριδος, μηδὲ ξίφος ἕλκεο χειρί·
ἀλλ᾽ ἤτοι ἔπεσιν μὲν ὀνείδισον ὡς ἔσεταί περ·
ὧδε γὰρ ἐξερέω, τὸ δὲ καὶ τετελεσμένον ἔσται·
καί ποτέ τοι τρὶς τόσσα παρέσσεται ἀγλαὰ δῶρα
ὕβριος εἵνεκα τῆσδε· σὺ δ᾽ ἴσχεο, πείθεο δ᾽ ἡμῖν.

τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
χρὴ μὲν σφωΐτερόν γε θεὰ ἔπος εἰρύσσασθαι
καὶ μάλα περ θυμῶι κεχολωμένον· ὧς γὰρ ἄμεινον·
ὅς κε θεοῖς ἐπιπείθηται μάλα τ᾽ ἔκλυον αὐτοῦ.
ἦ καὶ ἐπ᾽ ἀργυρέηι κώπηι σχέθε χεῖρα βαρεῖαν,

ἂψ δ᾽ ἐς κουλεὸν ὦσε μέγα ξίφος, οὐδ᾽ ἀπίθησε
μύθωι Ἀθηναίης· ἣ δ᾽ Οὔλυμπον δὲ βεβήκει
δώματ᾽ ἐς αἰγιόχοιο Διὸς μετὰ δαίμονας ἄλλους.
Πηλεΐδης δ᾽ ἐξαῦτις ἀταρτηροῖς ἐπέεσσιν
Ἀτρεΐδην προσέειπε, καὶ οὔ πω λῆγε χόλοιο·

οἰνοβαρές, κυνὸς ὄμματ᾽ ἔχων, κραδίην δ᾽ ἐλάφοιο,
οὔτέ ποτ᾽ ἐς πόλεμον ἅμα λαῶι θωρηχθῆναι
οὔτε λόχον δ᾽ ἰέναι σὺν ἀριστήεσσιν Ἀχαιῶν
τέτληκας θυμῶι· τὸ δέ τοι κὴρ εἴδεται εἶναι.
ἦ πολὺ λώϊόν ἐστι κατὰ στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν

δῶρ᾽ ἀποαιρεῖσθαι ὅς τις σέθεν ἀντίον εἴπηι·
δημοβόρος βασιλεὺς ἐπεὶ οὐτιδανοῖσιν ἀνάσσεις·
ἦ γὰρ ἂν Ἀτρεΐδη νῦν ὕστατα λωβήσαιο.
ἀλλ᾽ ἔκ τοι ἐρέω καὶ ἐπὶ μέγαν ὅρκον ὀμοῦμαι·
ναὶ μὰ τόδε σκῆπτρον, τὸ μὲν οὔ ποτε φύλλα καὶ ὄζους

φύσει, ἐπεὶ δὴ πρῶτα τομὴν ἐν ὄρεσσι λέλοιπεν,
οὐδ᾽ ἀναθηλήσει· περὶ γάρ ῥά ἑ χαλκὸς ἔλεψε
φύλλά τε καὶ φλοιόν· νῦν αὖτέ μιν υἷες Ἀχαιῶν
ἐν παλάμηις φορέουσι δικασπόλοι, οἵ τε θέμιστας
πρὸς Διὸς εἰρύαται· ὁ δέ τοι μέγας ἔσσεται ὅρκος·

ἦ ποτ᾽ Ἀχιλλῆος ποθὴ ἵξεται υἷας Ἀχαιῶν
σύμπαντας· τότε δ᾽ οὔ τι δυνήσεαι ἀχνύμενός περ
χραισμεῖν, εὖτ᾽ ἂν πολλοὶ ὑφ᾽ Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο
θνήσκοντες πίπτωσι· σὺ δ᾽ ἔνδοθι θυμὸν ἀμύξεις
χωόμενος ὅ τ᾽ ἄριστον Ἀχαιῶν οὐδὲν ἔτισας.

ὧς φάτο Πηλεΐδης, ποτὶ δὲ σκῆπτρον βάλε γαίηι
χρυσείοις ἥλοισι πεπαρμένον, ἕζετο δ᾽ αὐτός·
Ἀτρεΐδης δ᾽ ἑτέρωθεν ἐμήνιε· τοῖσι δὲ Νέστωρ
ἡδυεπὴς ἀνόρουσε λιγὺς Πυλίων ἀγορητής,
τοῦ καὶ ἀπὸ γλώσσης μέλιτος γλυκίων ῥέεν αὐδή·

τῶι δ᾽ ἤδη δύο μὲν γενεαὶ μερόπων ἀνθρώπων
ἐφθίαθ᾽, οἵ οἱ πρόσθεν ἅμα τράφεν ἠδ᾽ ἐγένοντο
ἐν Πύλωι ἠγαθέηι, μετὰ δὲ τριτάτοισιν ἄνασσεν·
ὅ σφιν ἐὺ φρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπεν·
ὦ πόποι ἦ μέγα πένθος Ἀχαιΐδα γαῖαν ἱκάνει·

ἦ κεν γηθήσαι Πρίαμος Πριάμοιό τε παῖδες
ἄλλοι τε Τρῶες μέγα κεν κεχαροίατο θυμῶι
εἰ σφῶϊν τάδε πάντα πυθοίατο μαρναμένοιϊν,
οἳ περὶ μὲν βουλὴν Δαναῶν, περὶ δ᾽ ἐστὲ μάχεσθαι.
ἀλλὰ πίθεσθ᾽· ἄμφω δὲ νεωτέρω ἐστὸν ἐμεῖο·

ἤδη γάρ ποτ᾽ ἐγὼ καὶ ἀρείοσιν ἠέ περ ὑμῖν
ἀνδράσιν ὡμίλησα, καὶ οὔ ποτέ μ᾽ οἵ γ᾽ ἀθέριζον.
οὐ γάρ πω τοίους ἴδον ἀνέρας οὐδὲ ἴδωμαι,
οἷον Πειρίθοόν τε Δρύαντά τε ποιμένα λαῶν
Καινέα τ᾽ Ἐξάδιόν τε καὶ ἀντίθεον Πολύφημον

Θησέα τ᾽ Αἰγεΐδην, ἐπιείκελον ἀθανάτοισιν·
κάρτιστοι δὴ κεῖνοι ἐπιχθονίων τράφεν ἀνδρῶν·
κάρτιστοι μὲν ἔσαν καὶ καρτίστοις ἐμάχοντο
φηρσὶν ὀρεσκώιοισι καὶ ἐκπάγλως ἀπόλεσσαν.
καὶ μὲν τοῖσιν ἐγὼ μεθομίλεον ἐκ Πύλου ἐλθὼν

τηλόθεν ἐξ ἀπίης γαίης· καλέσαντο γὰρ αὐτοί·
καὶ μαχόμην κατ᾽ ἔμ᾽ αὐτὸν ἐγώ· κείνοισι δ᾽ ἂν οὔ τις
τῶν οἳ νῦν βροτοί εἰσιν ἐπιχθόνιοι μαχέοιτο·
καὶ μέν μευ βουλέων ξύνιεν πείθοντό τε μύθωι·
ἀλλὰ πίθεσθε καὶ ὔμμες, ἐπεὶ πείθεσθαι ἄμεινον·

μήτε σὺ τόνδ᾽ ἀγαθός περ ἐὼν ἀποαίρεο κούρην,
ἀλλ᾽ ἔα ὥς οἱ πρῶτα δόσαν γέρας υἷες Ἀχαιῶν·
μήτε σὺ Πηλείδη ἔθελ᾽ ἐριζέμεναι βασιλῆϊ
ἀντιβίην, ἐπεὶ οὔ ποθ᾽ ὁμοίης ἔμμορε τιμῆς
σκηπτοῦχος βασιλεύς, ὧι τε Ζεὺς κῦδος ἔδωκεν.

εἰ δὲ σὺ καρτερός ἐσσι θεὰ δέ σε γείνατο μήτηρ,
ἀλλ᾽ ὅ γε φέρτερός ἐστιν ἐπεὶ πλεόνεσσιν ἀνάσσει.
Ἀτρεΐδη σὺ δὲ παῦε τεὸν μένος· αὐτὰρ ἔγωγε
λίσσομ᾽ Ἀχιλλῆϊ μεθέμεν χόλον, ὃς μέγα πᾶσιν
ἕρκος Ἀχαιοῖσιν πέλεται πολέμοιο κακοῖο.

τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη κρείων Ἀγαμέμνων·
ναὶ δὴ ταῦτά γε πάντα γέρον κατὰ μοῖραν ἔειπες·
ἀλλ᾽ ὅδ᾽ ἀνὴρ ἐθέλει περὶ πάντων ἔμμεναι ἄλλων,
πάντων μὲν κρατέειν ἐθέλει, πάντεσσι δ᾽ ἀνάσσειν,
πᾶσι δὲ σημαίνειν, ἅ τιν᾽ οὐ πείσεσθαι ὀΐω·

εἰ δέ μιν αἰχμητὴν ἔθεσαν θεοὶ αἰὲν ἐόντες
τοὔνεκά οἱ προθέουσιν ὀνείδεα μυθήσασθαι;
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑποβλήδην ἠμείβετο δῖος Ἀχιλλεύς·
ἦ γάρ κεν δειλός τε καὶ οὐτιδανὸς καλεοίμην
εἰ δὴ σοὶ πᾶν ἔργον ὑπείξομαι ὅττί κεν εἴπηις·

ἄλλοισιν δὴ ταῦτ᾽ ἐπιτέλλεο, μὴ γὰρ ἔμοιγε
σήμαιν᾽· οὐ γὰρ ἔγωγ᾽ ἔτι σοὶ πείσεσθαι ὀΐω.
ἄλλο δέ τοι ἐρέω, σὺ δ᾽ ἐνὶ φρεσὶ βάλλεο σῆισι·
χερσὶ μὲν οὔ τοι ἔγωγε μαχήσομαι εἵνεκα κούρης
οὔτε σοὶ οὔτέ τωι ἄλλωι, ἐπεί μ᾽ ἀφέλεσθέ γε δόντες·

τῶν δ᾽ ἄλλων ἅ μοί ἐστι θοῆι παρὰ νηῒ μελαίνηι
τῶν οὐκ ἄν τι φέροις ἀνελὼν ἀέκοντος ἐμεῖο·
εἰ δ᾽ ἄγε μὴν πείρησαι ἵνα γνώωσι καὶ οἵδε·
αἶψά τοι αἷμα κελαινὸν ἐρωήσει περὶ δουρί.
ὧς τώ γ᾽ ἀντιβίοισι μαχεσσαμένω ἐπέεσσιν

ἀνστήτην, λῦσαν δ᾽ ἀγορὴν παρὰ νηυσὶν Ἀχαιῶν·
Πηλεΐδης μὲν ἐπὶ κλισίας καὶ νῆας ἐΐσας
ἤϊε σύν τε Μενοιτιάδηι καὶ οἷς ἑτάροισιν·
Ἀτρεΐδης δ᾽ ἄρα νῆα θοὴν ἅλα δὲ προέρυσσεν,
ἐν δ᾽ ἐρέτας ἔκρινεν ἐείκοσιν, ἐς δ᾽ ἑκατόμβην

βῆσε θεῶι, ἀνὰ δὲ Χρυσηΐδα καλλιπάρηιον
εἷσεν ἄγων· ἐν δ᾽ ἀρχὸς ἔβη πολύμητις Ὀδυσσεύς.
οἳ μὲν ἔπειτ᾽ ἀναβάντες ἐπέπλεον ὑγρὰ κέλευθα,
λαοὺς δ᾽ Ἀτρεΐδης ἀπολυμαίνεσθαι ἄνωγεν·
οἳ δ᾽ ἀπελυμαίνοντο καὶ εἰς ἅλα λύματα βάλλον,

ἕρδον δ᾽ Ἀπόλλωνι τεληέσσας ἑκατόμβας
ταύρων ἠδ᾽ αἰγῶν παρὰ θῖν᾽ ἁλὸς ἀτρυγέτοιο·
κνίση δ᾽ οὐρανὸν ἷκεν ἑλισσομένη περὶ καπνῶι.
ὧς οἳ μὲν τὰ πένοντο κατὰ στρατόν· οὐδ᾽ Ἀγαμέμνων
λῆγ᾽ ἔριδος τὴν πρῶτον ἐπηπείλησ᾽ Ἀχιλῆϊ,

ἀλλ᾽ ὅ γε Ταλθύβιόν τε καὶ Εὐρυβάτην προσέειπε,
τώ οἱ ἔσαν κήρυκε καὶ ὀτρηρὼ θεράποντε·
ἔρχεσθον κλισίην Πηληϊάδεω Ἀχιλῆος·
χειρὸς ἑλόντ᾽ ἀγέμεν Βρισηΐδα καλλιπάρηιον·
εἰ δέ κε μὴ δώηισιν ἐγὼ δέ κεν αὐτὸς ἕλωμαι

ἐλθὼν σὺν πλεόνεσσι· τό οἱ καὶ ῥίγιον ἔσται.
ὧς εἰπὼν προΐει, κρατερὸν δ᾽ ἐπὶ μῦθον ἔτελλε·
τὼ δ᾽ ἀέκοντε βάτην παρὰ θῖν᾽ ἁλὸς ἀτρυγέτοιο,
Μυρμιδόνων δ᾽ ἐπί τε κλισίας καὶ νῆας ἱκέσθην,
τὸν δ᾽ εὗρον παρά τε κλισίηι καὶ νηῒ μελαίνηι

ἥμενον· οὐδ᾽ ἄρα τώ γε ἰδὼν γήθησεν Ἀχιλλεύς.
τὼ μὲν ταρβήσαντε καὶ αἰδομένω βασιλῆα
στήτην, οὐδέ τί μιν προσεφώνεον οὐδ᾽ ἐρέοντο·
αὐτὰρ ὁ ἔγνω ἧισιν ἐνὶ φρεσὶ φώνησέν τε·
χαίρετε κήρυκες Διὸς ἄγγελοι ἠδὲ καὶ ἀνδρῶν,

ἆσσον ἴτ᾽· οὔ τί μοι ὔμμες ἐπαίτιοι ἀλλ᾽ Ἀγαμέμνων,
ὁ σφῶϊ προΐει Βρισηΐδος εἵνεκα κούρης.
ἀλλ᾽ ἄγε διογενὲς Πατρόκλεες ἔξαγε κούρην
καί σφωϊν δὸς ἄγειν· τὼ δ᾽ αὐτὼ μάρτυροι ἔστων
πρός τε θεῶν μακάρων πρός τε θνητῶν ἀνθρώπων

καὶ πρὸς τοῦ βασιλῆος ἀπηνέος εἴ ποτε δ᾽ αὖτε
χρειὼ ἐμεῖο γένηται ἀεικέα λοιγὸν ἀμῦναι
τοῖς ἄλλοις· ἦ γὰρ ὅ γ᾽ ὀλοιῆισι φρεσὶ θύει,
οὐδέ τι οἶδε νοῆσαι ἅμα πρόσσω καὶ ὀπίσσω,
ὅππως οἱ παρὰ νηυσὶ σόοι μαχέοιντο Ἀχαιοί.

ὧς φάτο, Πάτροκλος δὲ φίλωι ἐπεπείθεθ᾽ ἑταίρωι,
ἐκ δ᾽ ἄγαγε κλισίης Βρισηΐδα καλλιπάρηιον,
δῶκε δ᾽ ἄγειν· τὼ δ᾽ αὖτις ἴτην παρὰ νῆας Ἀχαιῶν·
ἣ δ᾽ ἀέκουσ᾽ ἅμα τοῖσι γυνὴ κίεν· αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
δακρύσας ἑτάρων ἄφαρ ἕζετο νόσφι λιασθείς,

θῖν᾽ ἔφ᾽ ἁλὸς πολιῆς, ὁρόων ἐπ᾽ ἀπείρονα πόντον·
πολλὰ δὲ μητρὶ φίληι ἠρήσατο χεῖρας ὀρεγνύς·
μῆτερ ἐπεί μ᾽ ἔτεκές γε μινυνθάδιόν περ ἐόντα,
τιμήν πέρ μοι ὄφελλεν Ὀλύμπιος ἐγγυαλίξαι
Ζεὺς ὑψιβρεμέτης· νῦν δ᾽ οὐδέ με τυτθὸν ἔτισεν·

ἦ γάρ μ᾽ Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων
ἠτίμησεν· ἑλὼν γὰρ ἔχει γέρας αὐτὸς ἀπούρας.
ὧς φάτο δάκρυ χέων, τοῦ δ᾽ ἔκλυε πότνια μήτηρ
ἡμένη ἐν βένθεσσιν ἁλὸς παρὰ πατρὶ γέροντι·
καρπαλίμως δ᾽ ἀνέδυ πολιῆς ἁλὸς ἠΰτ᾽ ὀμίχλη,

καί ῥα πάροιθ᾽ αὐτοῖο καθέζετο δάκρυ χέοντος,
χειρί τέ μιν κατέρεξεν ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
τέκνον τί κλαίεις; τί δέ σε φρένας ἵκετο πένθος;
ἐξαύδα, μὴ κεῦθε νόωι, ἵνα εἴδομεν ἄμφω.
τὴν δὲ βαρὺ στενάχων προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·

οἶσθα· τί ἤ τοι ταῦτα ἰδυίηι πάντ᾽ ἀγορεύω;
ὠιχόμεθ᾽ ἐς Θήβην ἱερὴν πόλιν Ἠετίωνος,
τὴν δὲ διεπράθομέν τε καὶ ἤγομεν ἐνθάδε πάντα·
καὶ τὰ μὲν εὖ δάσσαντο μετὰ σφίσιν υἷες Ἀχαιῶν,
ἐκ δ᾽ ἕλον Ἀτρεΐδηι Χρυσηΐδα καλλιπάρηιον.

Χρύσης δ᾽ αὖθ᾽ ἱερεὺς ἑκατηβόλου Ἀπόλλωνος
ἦλθε θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων
λυσόμενός τε θύγατρα φέρων τ᾽ ἀπερείσι᾽ ἄποινα,
στέμματ᾽ ἔχων ἐν χερσὶν ἑκηβόλου Ἀπόλλωνος
χρυσέωι ἀνὰ σκήπτρωι, καὶ λίσσετο πάντας Ἀχαιούς,

Ἀτρεΐδα δὲ μάλιστα δύω κοσμήτορε λαῶν.
ἔνθ᾽ ἄλλοι μὲν πάντες ἐπευφήμησαν Ἀχαιοὶ
αἰδεῖσθαί θ᾽ ἱερῆα καὶ ἀγλαὰ δέχθαι ἄποινα·
ἀλλ᾽ οὐκ Ἀτρεΐδηι Ἀγαμέμνονι ἥνδανε θυμῶι,
ἀλλὰ κακῶς ἀφίει, κρατερὸν δ᾽ ἐπὶ μῦθον ἔτελλε·

χωόμενος δ᾽ ὁ γέρων πάλιν ὤιχετο· τοῖο δ᾽ Ἀπόλλων
εὐξαμένου ἤκουσεν, ἐπεὶ μάλα οἱ φίλος ἦεν,
ἧκε δ᾽ ἐπ᾽ Ἀργείοισι κακὸν βέλος· οἳ δέ νυ λαοὶ
θνῆισκον ἐπασσύτεροι, τὰ δ᾽ ἐπώιχετο κῆλα θεοῖο
πάντηι ἀνὰ στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν· ἄμμι δὲ μάντις

εὖ εἰδὼς ἀγόρευε θεοπροπίας ἑκάτοιο.
αὐτίκ᾽ ἐγὼ πρῶτος κελόμην θεὸν ἱλάσκεσθαι·
Ἀτρεΐωνα δ᾽ ἔπειτα χόλος λάβεν, αἶψα δ᾽ ἀναστὰς
ἠπείλησεν μῦθον ὁ δὴ τετελεσμένος ἐστί·
τὴν μὲν γὰρ σὺν νηῒ θοῆι ἑλίκωπες Ἀχαιοὶ

ἐς Χρύσην πέμπουσιν, ἄγουσι δὲ δῶρα ἄνακτι·
τὴν δὲ νέον κλισίηθεν ἔβαν κήρυκες ἄγοντες
κούρην Βρισῆος τήν μοι δόσαν υἷες Ἀχαιῶν.
ἀλλὰ σὺ εἰ δύνασαί γε περίσχεο παιδὸς ἑῆος·
ἐλθοῦσ᾽ Οὔλυμπον δὲ Δία λίσαι, εἴ ποτε δή τι

ἢ ἔπει ὤνησας κραδίην Διὸς ἠὲ καὶ ἔργωι.
πολλάκι γάρ σεο πατρὸς ἐνὶ μεγάροισιν ἄκουσα
εὐχομένης ὅτ᾽ ἔφησθα κελαινεφέϊ Κρονίωνι
οἴη ἐν ἀθανάτοισιν ἀεικέα λοιγὸν ἀμῦναι,
ὁππότε μιν ξυνδῆσαι Ὀλύμπιοι ἤθελον ἄλλοι

Ἥρη τ᾽ ἠδὲ Ποσειδάων καὶ Παλλὰς Ἀθήνη·
ἀλλὰ σὺ τόν γ᾽ ἐλθοῦσα θεὰ ὑπελύσαο δεσμῶν,
ὦχ᾽ ἑκατόγχειρον καλέσασ᾽ ἐς μακρὸν Ὄλυμπον,
ὃν Βριάρεων καλέουσι θεοί, ἄνδρες δέ τε πάντες
Αἰγαίων᾽, ὁ γὰρ αὖτε βίην οὗ πατρὸς ἀμείνων·

ὅς ῥα παρὰ Κρονίωνι καθέζετο κύδεϊ γαίων·
τὸν καὶ ὑπέδεισαν μάκαρες θεοὶ οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἔδησαν.
τῶν νῦν μιν μνήσασα παρέζεο καὶ λαβὲ γούνων
αἴ κέν πως ἐθέληισιν ἐπὶ Τρώεσσιν ἀρῆξαι,
τοὺς δὲ κατὰ πρύμνας τε καὶ ἀμφ᾽ ἅλα ἔλσαι Ἀχαιοὺς

κτεινομένους, ἵνα πάντες ἐπαύρωνται βασιλῆος,
γνῶι δὲ καὶ Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων
ἣν ἄτην ὅ τ᾽ ἄριστον Ἀχαιῶν οὐδὲν ἔτισεν.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Θέτις κατὰ δάκρυ χέουσα·
ὤ μοι τέκνον ἐμόν, τί νύ σ᾽ ἔτρεφον αἰνὰ τεκοῦσα;

αἴθ᾽ ὄφελες παρὰ νηυσὶν ἀδάκρυτος καὶ ἀπήμων
ἧσθαι, ἐπεί νύ τοι αἶσα μίνυνθά περ οὔ τι μάλα δήν·
νῦν δ᾽ ἅμα τ᾽ ὠκύμορος καὶ ὀϊζυρὸς περὶ πάντων
ἔπλεο· τώ σε κακῆι αἴσηι τέκον ἐν μεγάροισι.
τοῦτο δέ τοι ἐρέουσα ἔπος Διὶ τερπικεραύνωι

εἶμ᾽ αὐτὴ πρὸς Ὄλυμπον ἀγάννιφον αἴ κε πίθηται.
ἀλλὰ σὺ μὲν νῦν νηυσὶ παρήμενος ὠκυπόροισι
μήνι᾽ Ἀχαιοῖσιν, πολέμου δ᾽ ἀποπαύεο πάμπαν·
Ζεὺς γὰρ ἐς Ὠκεανὸν μετ᾽ ἀμύμονας Αἰθιοπῆας
χθιζὸς ἔβη κατὰ δαῖτα, θεοὶ δ᾽ ἅμα πάντες ἕποντο·

δωδεκάτηι δέ τοι αὖτις ἐλεύσεται Οὔλυμπον δέ,
καὶ τότ᾽ ἔπειτά τοι εἶμι Διὸς ποτὶ χαλκοβατὲς δῶ,
καί μιν γουνάσομαι καί μιν πείσεσθαι ὀΐω.
ὧς ἄρα φωνήσασ᾽ ἀπεβήσετο, τὸν δὲ λίπ᾽ αὐτοῦ
χωόμενον κατὰ θυμὸν ἐϋζώνοιο γυναικὸς

τήν ῥα βίηι ἀέκοντος ἀπηύρων· αὐτὰρ Ὀδυσσεὺς
ἐς Χρύσην ἵκανεν ἄγων ἱερὴν ἑκατόμβην.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ λιμένος πολυβενθέος ἐντὸς ἵκοντο
ἱστία μὲν στείλαντο, θέσαν δ᾽ ἐν νηῒ μελαίνηι,
ἱστὸν δ᾽ ἱστοδόκηι πέλασαν προτόνοισιν ὑφέντες

καρπαλίμως, τὴν δ᾽ εἰς ὅρμον προέρεσσαν ἐρετμοῖς.
ἐκ δ᾽ εὐνὰς ἔβαλον, κατὰ δὲ πρυμνήσι᾽ ἔδησαν·
ἐκ δὲ καὶ αὐτοὶ βαῖνον ἐπὶ ῥηγμῖνι θαλάσσης,
ἐκ δ᾽ ἑκατόμβην βῆσαν ἑκηβόλωι Ἀπόλλωνι·
ἐκ δὲ Χρυσηῒς νηὸς βῆ ποντοπόροιο.

τὴν μὲν ἔπειτ᾽ ἐπὶ βωμὸν ἄγων πολύμητις Ὀδυσσεὺς
πατρὶ φίλωι ἐν χερσὶ τίθει καί μιν προσέειπεν·
ὦ Χρύση, πρό μ᾽ ἔπεμψεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
παῖδά τε σοὶ ἀγέμεν, Φοίβωι θ᾽ ἱερὴν ἑκατόμβην
ῥέξαι ὑπὲρ Δαναῶν ὄφρ᾽ ἱλασόμεσθα ἄνακτα,

ὃς νῦν Ἀργείοισι πολύστονα κήδε᾽ ἐφῆκεν.
ὧς εἰπὼν ἐν χερσὶ τίθει, ὁ δὲ δέξατο χαίρων
παῖδα φίλην· τοὶ δ᾽ ὦκα θεῶι ἱερὴν ἑκατόμβην
ἑξείης ἔστησαν ἐΰδμητον περὶ βωμόν,
χερνίψαντο δ᾽ ἔπειτα καὶ οὐλοχύτας ἀνέλοντο.

τοῖσιν δὲ Χρύσης μεγάλ᾽ εὔχετο χεῖρας ἀνασχών·
κλῦθί μευ ἀργυρότοξ᾽, ὃς Χρύσην ἀμφιβέβηκας
Κίλλαν τε ζαθέην Τενέδοιό τε ἶφι ἀνάσσεις·
ἦ μὲν δή ποτ᾽ ἐμεῦ πάρος ἔκλυες εὐξαμένοιο,
τίμησας μὲν ἐμέ, μέγα δ᾽ ἴψαο λαὸν Ἀχαιῶν·

ἠδ᾽ ἔτι καὶ νῦν μοι τόδ᾽ ἐπικρήηνον ἐέλδωρ·
ἤδη νῦν Δαναοῖσιν ἀεικέα λοιγὸν ἄμυνον.
ὧς ἔφατ᾽ εὐχόμενος, τοῦ δ᾽ ἔκλυε Φοῖβος
Ἀπόλλων. αὐτὰρ ἐπεί ῥ᾽ εὔξαντο καὶ οὐλοχύτας προβάλοντο,
αὐέρυσαν μὲν πρῶτα καὶ ἔσφαξαν καὶ ἔδειραν,

μηρούς τ᾽ ἐξέταμον κατά τε κνίσηι ἐκάλυψαν
δίπτυχα ποιήσαντες, ἐπ᾽ αὐτῶν δ᾽ ὠμοθέτησαν·
καῖε δ᾽ ἐπὶ σχίζηις ὁ γέρων, ἐπὶ δ᾽ αἴθοπα οἶνον
λεῖβε· νέοι δὲ παρ᾽ αὐτὸν ἔχον πεμπώβολα χερσίν.
αὐτὰρ ἐπεὶ κατὰ μῆρε κάη καὶ σπλάγχνα πάσαντο,

μίστυλλόν τ᾽ ἄρα τἆλλα καὶ ἀμφ᾽ ὀβελοῖσιν ἔπειραν,
ὤπτησάν τε περιφραδέως, ἐρύσαντό τε πάντα.
αὐτὰρ ἐπεὶ παύσαντο πόνου τετύκοντό τε δαῖτα
δαίνυντ᾽, οὐδέ τι θυμὸς ἐδεύετο δαιτὸς ἐΐσης.
αὐτὰρ ἐπεὶ πόσιος καὶ ἐδητύος ἐξ ἔρον ἕντο,

κοῦροι μὲν κρητῆρας ἐπεστέψαντο ποτοῖο,
νώμησαν δ᾽ ἄρα πᾶσιν ἐπαρξάμενοι δεπάεσσιν·
οἳ δὲ πανημέριοι μολπῆι θεὸν ἱλάσκοντο
καλὸν ἀείδοντες παιήονα κοῦροι Ἀχαιῶν
μέλποντες ἑκάεργον· ὁ δὲ φρένα τέρπετ᾽ ἀκούων.

ἦμος δ᾽ ἠέλιος κατέδυ καὶ ἐπὶ κνέφας ἦλθε,
δὴ τότε κοιμήσαντο παρὰ πρυμνήσια νηός·
ἦμος δ᾽ ἠριγένεια φάνη ῥοδοδάκτυλος Ἠώς,
καὶ τότ᾽ ἔπειτ᾽ ἀνάγοντο μετὰ στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν·
τοῖσιν δ᾽ ἴκμενον οὖρον ἵει ἑκάεργος Ἀπόλλων·

οἳ δ᾽ ἱστὸν στήσαντ᾽ ἀνά θ᾽ ἱστία λευκὰ πέτασσαν,
ἐν δ᾽ ἄνεμος πρῆσεν μέσον ἱστίον, ἀμφὶ δὲ κῦμα
στείρηι πορφύρεον μεγάλ᾽ ἴαχε νηὸς ἰούσης·
ἣ δ᾽ ἔθεεν κατὰ κῦμα διαπρήσσουσα κέλευθον.
αὐτὰρ ἐπεί ῥ᾽ ἵκοντο κατὰ στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν,

νῆα μὲν οἵ γε μέλαιναν ἐπ᾽ ἠπείροιο ἔρυσσαν
ὑψοῦ ἐπὶ ψαμάθοις, ὑπὸ δ᾽ ἕρματα μακρὰ τάνυσσαν·
αὐτοὶ δ᾽ ἐσκίδναντο κατὰ κλισίας τε νέας τε.
αὐτὰρ ὁ μήνιε νηυσὶ παρήμενος ὠκυπόροισι
διογενὴς Πηλῆος υἱὸς πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·

οὔτέ ποτ᾽ εἰς ἀγορὴν πωλέσκετο κυδιάνειραν
οὔτέ ποτ᾽ ἐς πόλεμον, ἀλλὰ φθινύθεσκε φίλον κῆρ
αὖθι μένων, ποθέεσκε δ᾽ ἀϋτήν τε πτόλεμόν τε.
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἐκ τοῖο δυωδεκάτη γένετ᾽ ἠώς,
καὶ τότε δὴ πρὸς Ὄλυμπον ἴσαν θεοὶ αἰὲν ἐόντες

πάντες ἅμα, Ζεὺς δ᾽ ἦρχε· Θέτις δ᾽ οὐ λήθετ᾽ ἐφετμέων
παιδὸς ἑοῦ, ἀλλ᾽ ἥ γ᾽ ἀνεδύσετο κῦμα θαλάσσης.
ἠερίη δ᾽ ἀνέβη μέγαν οὐρανὸν Οὔλυμπόν τε.
εὗρεν δ᾽ εὐρύοπα Κρονίδην ἄτερ ἥμενον ἄλλων
ἀκροτάτηι κορυφῆι πολυδειράδος Οὐλύμποιο·

καί ῥα πάροιθ᾽ αὐτοῖο καθέζετο, καὶ λάβε γούνων
σκαιῆι, δεξιτερῆι δ᾽ ἄρ᾽ ὑπ᾽ ἀνθερεῶνος ἑλοῦσα
λισσομένη προσέειπε Δία Κρονίωνα ἄνακτα·
Ζεῦ πάτερ εἴ ποτε δή σε μετ᾽ ἀθανάτοισιν ὄνησα
ἢ ἔπει ἢ ἔργωι, τόδε μοι κρήηνον ἐέλδωρ·

τίμησόν μοι υἱὸν ὃς ὠκυμορώτατος ἄλλων
ἔπλετ᾽· ἀτάρ μιν νῦν γε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
ἠτίμησεν· ἑλὼν γὰρ ἔχει γέρας αὐτὸς ἀπούρας.
ἀλλὰ σύ πέρ μιν τῖσον Ὀλύμπιε μητίετα Ζεῦ·
τόφρα δ᾽ ἐπὶ Τρώεσσι τίθει κράτος ὄφρ᾽ ἂν Ἀχαιοὶ

υἱὸν ἐμὸν τίσωσιν ὀφέλλωσίν τέ ἑ τιμῆι.
ὧς φάτο· τὴν δ᾽ οὔ τι προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς,
ἀλλ᾽ ἀκέων δὴν ἧστο· Θέτις δ᾽ ὡς ἥψατο γούνων
ὧς ἔχετ᾽ ἐμπεφυυῖα, καὶ εἴρετο δεύτερον αὖτις·
νημερτὲς μὲν δή μοι ὑπόσχεο καὶ κατάνευσον

ἢ ἀπόειπ᾽, ἐπεὶ οὔ τοι ἔπι δέος, ὄφρ᾽ ἐῢ εἰδέω
ὅσσον ἐγὼ μετὰ πᾶσιν ἀτιμοτάτη θεός εἰμι.
τὴν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
ἦ δὴ λοίγια ἔργ᾽ ὅ τέ μ᾽ ἐχθοδοπῆσαι ἐφήσεις
Ἥρηι ὅτ᾽ ἄν μ᾽ ἐρέθηισιν ὀνειδείοις ἐπέεσσιν·

ἣ δὲ καὶ αὔτως μ᾽ αἰεὶ ἐν ἀθανάτοισι θεοῖσι
νεικεῖ, καί τέ μέ φησι μάχηι Τρώεσσιν ἀρήγειν.
ἀλλὰ σὺ μὲν νῦν αὖτις ἀπόστιχε μή τι νοήσηι
Ἥρη· ἐμοὶ δέ κε ταῦτα μελήσεται ὄφρα τελέσσω·
εἰ δ᾽ ἄγε τοι κεφαλῆι κατανεύσομαι ὄφρα πεποίθηις·

τοῦτο γὰρ ἐξ ἐμέθεν γε μετ᾽ ἀθανάτοισι μέγιστον
τέκμωρ· οὐ γὰρ ἐμὸν παλινάγρετον οὐδ᾽ ἀπατηλὸν
οὐδ᾽ ἀτελεύτητον ὅ τί κεν κεφαλῆι κατανεύσω.
ἦ καὶ κυανέηισιν ἐπ᾽ ὀφρύσι νεῦσε Κρονίων·
ἀμβρόσιαι δ᾽ ἄρα χαῖται ἐπερρώσαντο ἄνακτος

κρατὸς ἀπ᾽ ἀθανάτοιο· μέγαν δ᾽ ἐλέλιξεν Ὄλυμπον.
τώ γ᾽ ὧς βουλεύσαντε διέτμαγεν· ἣ μὲν ἔπειτα
εἰς ἅλα ἆλτο βαθεῖαν ἀπ᾽ αἰγλήεντος Ὀλύμπου,
Ζεὺς δὲ ἑὸν πρὸς δῶμα· θεοὶ δ᾽ ἅμα πάντες ἀνέσταν
ἐξ ἑδέων σφοῦ πατρὸς ἐναντίον· οὐδέ τις ἔτλη

μεῖναι ἐπερχόμενον, ἀλλ᾽ ἀντίοι ἔσταν ἅπαντες.
ὧς ὁ μὲν ἔνθα καθέζετ᾽ ἐπὶ θρόνου· οὐδέ μιν Ἥρη
ἠγνοίησεν ἰδοῦσ᾽ ὅτι οἱ συμφράσσατο βουλὰς
ἀργυρόπεζα Θέτις θυγάτηρ ἁλίοιο γέροντος.
αὐτίκα κερτομίοισι Δία Κρονίωνα προσηύδα·

τίς δ᾽ αὖ τοι δολομῆτα θεῶν συμφράσσατο βουλάς;
αἰεί τοι φίλον ἐστὶν ἐμεῦ ἀπὸ νόσφιν ἐόντα
κρυπτάδια φρονέοντα δικαζέμεν· οὐδέ τί πώ μοι
πρόφρων τέτληκας εἰπεῖν ἔπος ὅττι νοήσηις.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε·

Ἥρη μὴ δὴ πάντας ἐμοὺς ἐπιέλπεο μύθους
εἰδήσειν· χαλεποί τοι ἔσοντ᾽ ἀλόχωι περ ἐούσηι·
ἀλλ᾽ ὃν μέν κ᾽ ἐπιεικὲς ἀκουέμεν οὔ τις ἔπειτα
οὔτε θεῶν πρότερος τὸν εἴσεται οὔτ᾽ ἀνθρώπων·
ὃν δέ κ᾽ ἐγὼν ἀπάνευθε θεῶν ἐθέλωμι νοῆσαι

μή τι σὺ ταῦτα ἕκαστα διείρεο μηδὲ μετάλλα.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα βοῶπις πότνια Ἥρη·
αἰνότατε Κρονίδη ποῖον τὸν μῦθον ἔειπες;
καὶ λίην σε πάρος γ᾽ οὔτ᾽ εἴρομαι οὔτε μεταλλῶ,
ἀλλὰ μάλ᾽ εὔκηλος τὰ φράζεαι ἅσσ᾽ ἐθέληισθα.

νῦν δ᾽ αἰνῶς δείδοικα κατὰ φρένα μή σε παρείπηι
ἀργυρόπεζα Θέτις θυγάτηρ ἁλίοιο γέροντος·
ἠερίη γὰρ σοί γε παρέζετο καὶ λάβε γούνων·
τῆι σ᾽ ὀΐω κατανεῦσαι ἐτήτυμον ὡς Ἀχιλῆα
τιμήσηις, ὀλέσηις δὲ πολέας ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν.

τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
δαιμονίη αἰεὶ μὲν ὀΐεαι οὐδέ σε λήθω·
πρῆξαι δ᾽ ἔμπης οὔ τι δυνήσεαι, ἀλλ᾽ ἀπὸ θυμοῦ
μᾶλλον ἐμοὶ ἔσεαι· τὸ δέ τοι καὶ ῥίγιον ἔσται.
εἰ δ᾽ οὕτω τοῦτ᾽ ἐστὶν ἐμοὶ μέλλει φίλον εἶναι·

ἀλλ᾽ ἀκέουσα κάθησο, ἐμῶι δ᾽ ἐπιπείθεο μύθωι,
μή νύ τοι οὐ χραίσμωσιν ὅσοι θεοί εἰσ᾽ ἐν Ὀλύμπωι
ἆσσον ἰόνθ᾽, ὅτε κέν τοι ἀάπτους χεῖρας ἐφείω.
ὧς ἔφατ᾽ ἔδεισεν δὲ βοῶπις πότνια Ἥρη,
καί ῥ᾽ ἀκέουσα καθῆστο ἐπιγνάμψασα φίλον κῆρ·

ὄχθησαν δ᾽ ἀνὰ δῶμα Διὸς θεοὶ Οὐρανίωνες·
τοῖσιν δ᾽ Ἥφαιστος κλυτοτέχνης ἦρχ᾽ ἀγορεύειν
μητρὶ φίληι ἐπίηρα φέρων λευκωλένωι Ἥρηι·
ἦ δὴ λοίγια ἔργα τάδ᾽ ἔσσεται οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἀνεκτά,
εἰ δὴ σφὼ ἕνεκα θνητῶν ἐριδαίνετον ὧδε,

ἐν δὲ θεοῖσι κολωιὸν ἐλαύνετον· οὐδέ τι δαιτὸς
ἐσθλῆς ἔσσεται ἦδος, ἐπεὶ τὰ χερείονα νικᾶι.
μητρὶ δ᾽ ἐγὼ παράφημι καὶ αὐτῆι περ νοεούσηι
πατρὶ φίλωι ἐπίηρα φέρειν Διί, ὄφρα μὴ αὖτε
νεικείηισι πατήρ, σὺν δ᾽ ἡμῖν δαῖτα ταράξηι.

εἴ περ γάρ κ᾽ ἐθέληισιν Ὀλύμπιος ἀστεροπητὴς
ἐξ ἑδέων στυφελίξαι· ὁ γὰρ πολὺ φέρτατός ἐστιν.
ἀλλὰ σὺ τὸν ἐπέεσσι καθάπτεσθαι μαλακοῖσιν·
αὐτίκ᾽ ἔπειθ᾽ ἵλαος Ὀλύμπιος ἔσσεται ἡμῖν.
ὧς ἄρ᾽ ἔφη καὶ ἀναΐξας δέπας ἀμφικύπελλον

μητρὶ φίληι ἐν χειρὶ τίθει καί μιν προσέειπε·
τέτλαθι μῆτερ ἐμή, καὶ ἀνάσχεο κηδομένη περ,
μή σε φίλην περ ἐοῦσαν ἐν ὀφθαλμοῖσιν ἴδωμαι
θεινομένην, τότε δ᾽ οὔ τι δυνήσομαι ἀχνύμενός περ
χραισμεῖν· ἀργαλέος γὰρ Ὀλύμπιος ἀντιφέρεσθαι·

ἤδη γάρ με καὶ ἄλλοτ᾽ ἀλεξέμεναι μεμαῶτα
ῥῖψε ποδὸς τεταγὼν ἀπὸ βηλοῦ θεσπεσίοιο,
πᾶν δ᾽ ἦμαρ φερόμην, ἅμα δ᾽ ἠελίωι καταδύντι
κάππεσον ἐν Λήμνωι, ὀλίγος δ᾽ ἔτι θυμὸς ἐνῆεν·
ἔνθά με Σίντιες ἄνδρες ἄφαρ κομίσαντο πεσόντα.

ὧς φάτο, μείδησεν δὲ θεὰ λευκώλενος Ἥρη,
μειδήσασα δὲ παιδὸς ἐδέξατο χειρὶ κύπελλον·
αὐτὰρ ὁ τοῖς ἄλλοισι θεοῖς ἐνδέξια πᾶσιν
οἰνοχόει γλυκὺ νέκταρ ἀπὸ κρητῆρος ἀφύσσων·
ἄσβεστος δ᾽ ἄρ᾽ ἐνῶρτο γέλως μακάρεσσι θεοῖσιν

ὡς ἴδον Ἥφαιστον διὰ δώματα ποιπνύοντα.
ὧς τότε μὲν πρόπαν ἦμαρ ἐς ἠέλιον καταδύντα
δαίνυντ᾽, οὐδέ τι θυμὸς ἐδεύετο δαιτὸς ἐΐσης,
οὐ μὲν φόρμιγγος περικαλλέος ἣν ἔχ᾽ Ἀπόλλων,
Μουσάων θ᾽ αἳ ἄειδον ἀμειβόμεναι ὀπὶ καλῆι.

αὐτὰρ ἐπεὶ κατέδυ λαμπρὸν φάος ἠελίοιο,
οἳ μὲν κακκείοντες ἔβαν οἶκον δὲ ἕκαστος,
ἧχι ἑκάστωι δῶμα περικλυτὸς ἀμφιγυήεις
Ἥφαιστος ποίησεν ἰδυίηισι πραπίδεσσι·
Ζεὺς δὲ πρὸς ὃν λέχος ἤϊ᾽ Ὀλύμπιος ἀστεροπητής,

ἔνθα πάρος κοιμᾶθ᾽ ὅτε μιν γλυκὺς ὕπνος ἱκάνοι·
ἔνθα καθεῦδ᾽ ἀναβάς, παρὰ δὲ χρυσόθρονος Ἥρη.

Ἰλιάδος Β

ὄνειρος διάπειρα · Βοιώτεια ἢ κατάλογος νεῶν

Ἄλλοι μέν ῥα θεοί τε καὶ ἀνέρες ἱπποκορυσταὶ
εὗδον παννύχιοι, Δία δ᾽ οὐκ ἔχε νήδυμος ὕπνος,
ἀλλ᾽ ὅ γε μερμήριζε κατὰ φρένα ὡς Ἀχιλῆα
τιμήσηι, ὀλέσηι δὲ πολέας ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν.

ἥδε δέ οἱ κατὰ θυμὸν ἀρίστη φαίνετο βουλή,
πέμψαι ἐπ᾽ Ἀτρεΐδηι Ἀγαμέμνονι οὖλον ὄνειρον·
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
βάσκ᾽ ἴθι οὖλε ὄνειρε θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν·
ἐλθὼν ἐς κλισίην Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο

πάντα μάλ᾽ ἀτρεκέως ἀγορευέμεν ὡς ἐπιτέλλω·
θωρῆξαί ἑ κέλευε κάρη κομόωντας Ἀχαιοὺς
πανσυδίηι· νῦν γάρ κεν ἕλοι πόλιν εὐρυάγυιαν
Τρώων· οὐ γὰρ ἔτ᾽ ἀμφὶς Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχοντες
ἀθάνατοι φράζονται· ἐπέγναμψεν γὰρ ἅπαντας

Ἥρη λισσομένη, Τρώεσσι δὲ κήδε᾽ ἐφῆπται.
ὣς φάτο, βῆ δ᾽ ἄρ᾽ ὄνειρος ἐπεὶ τὸν μῦθον ἄκουσε·
καρπαλίμως δ᾽ ἵκανε θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν,
βῆ δ᾽ ἄρ᾽ ἐπ᾽ Ἀτρεΐδην Ἀγαμέμνονα· τὸν δὲ κίχανεν
εὕδοντ᾽ ἐν κλισίηι, περὶ δ᾽ ἀμβρόσιος κέχυθ᾽ ὕπνος.

στῆ δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὲρ κεφαλῆς Νηληΐωι υἷι ἐοικώς
Νέστορι, τόν ῥα μάλιστα γερόντων τῖ᾽ Ἀγαμέμνων·
τῶι μιν ἐεισάμενος προσεφώνεε θεῖος ὄνειρος·
εὕδεις Ἀτρέος υἱὲ δαΐφρονος ἱπποδάμοιο·
οὐ χρὴ παννύχιον εὕδειν βουληφόρον ἄνδρα

ὧι λαοί τ᾽ ἐπιτετράφαται καὶ τόσσα μέμηλε·
νῦν δ᾽ ἐμέθεν ξύνες ὦκα· Διὸς δέ τοι ἄγγελός εἰμι,
ὃς σεῦ ἄνευθεν ἐὼν μέγα κήδεται ἠδ᾽ ἐλεαίρει.
θωρῆξαί σε κέλευσε κάρη κομόωντας Ἀχαιοὺς
πανσυδίηι· νῦν γάρ κεν ἕλοις πόλιν εὐρυάγυιαν

Τρώων· οὐ γὰρ ἔτ᾽ ἀμφὶς Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχοντες
ἀθάνατοι φράζονται· ἐπέγναμψεν γὰρ ἅπαντας
Ἥρη λισσομένη, Τρώεσσι δὲ κήδε᾽ ἐφῆπται
ἐκ Διός· ἀλλὰ σὺ σῆισιν ἔχε φρεσί, μηδέ σε λήθη
αἱρείτω εὖτ᾽ ἄν σε μελίφρων ὕπνος ἀνήηι.

ὣς ἄρα φωνήσας ἀπεβήσετο, τὸν δὲ λίπ᾽ αὐτοῦ
τὰ φρονέοντ᾽ ἀνὰ θυμὸν ἅ ῥ᾽ οὐ τελέεσθαι ἔμελλον·
φῆ γὰρ ὅ γ᾽ αἱρήσειν Πριάμου πόλιν ἤματι κείνωι
νήπιος, οὐδὲ τὰ ἤιδη ἅ ῥα Ζεὺς μήδετο ἔργα·
θήσειν γὰρ ἔτ᾽ ἔμελλεν ἐπ᾽ ἄλγεά τε στοναχάς τε

Τρωσί τε καὶ Δαναοῖσι διὰ κρατερὰς ὑσμίνας.
ἔγρετο δ᾽ ἐξ ὕπνου, θείη δέ μιν ἀμφέχυτ᾽ ὀμφή·
ἕζετο δ᾽ ὀρθωθείς, μαλακὸν δ᾽ ἔνδυνε χιτῶνα
καλὸν νηγάτεον, περὶ δὲ μέγα βάλλετο φᾶρος·
ποσσὶ δ᾽ ὑπὸ λιπαροῖσιν ἐδήσατο καλὰ πέδιλα,

ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ὤμοισιν βάλετο ξίφος ἀργυρόηλον·
εἵλετο δὲ σκῆπτρον πατρώϊον ἄφθιτον αἰεὶ
σὺν τῶι ἔβη κατὰ νῆας Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων·
ἠὼς μέν ῥα θεὰ προσεβήσετο μακρὸν Ὄλυμπον
Ζηνὶ φόως ἐρέουσα καὶ ἄλλοις ἀθανάτοισιν·

αὐτὰρ ὁ κηρύκεσσι λιγυφθόγγοισι κέλευσε
κηρύσσειν ἀγορὴν δὲ κάρη κομόωντας Ἀχαιούς·
οἳ μὲν ἐκήρυσσον, τοὶ δ᾽ ἠγείροντο μάλ᾽ ὦκα·
βουλὴν δὲ πρῶτον μεγαθύμων ἷζε γερόντων
Νεστορέηι παρὰ νηῒ Πυλοιγενέος βασιλῆος·

τοὺς ὅ γε συγκαλέσας πυκινὴν ἀρτύνετο βουλήν·
κλῦτε φίλοι· θεῖός μοι ἐνύπνιον ἦλθεν ὄνειρος
ἀμβροσίην διὰ νύκτα· μάλιστα δὲ Νέστορι δίωι
εἶδός τε μέγεθός τε φυήν τ᾽ ἄγχιστα ἐώικει·
στῆ δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὲρ κεφαλῆς καί με πρὸς μῦθον ἔειπεν·

εὕδεις Ἀτρέος υἱὲ δαΐφρονος ἱπποδάμοιο·
οὐ χρὴ παννύχιον εὕδειν βουληφόρον ἄνδρα,
ὧι λαοί τ᾽ ἐπιτετράφαται καὶ τόσσα μέμηλε·
νῦν δ᾽ ἐμέθεν ξύνες ὦκα· Διὸς δέ τοι ἄγγελός εἰμι,
ὃς σεῦ ἄνευθεν ἐὼν μέγα κήδεται ἠδ᾽ ἐλεαίρει·

θωρῆξαί σε κέλευσε κάρη κομόωντας Ἀχαιοὺς
πανσυδίηι· νῦν γάρ κεν ἕλοις πόλιν εὐρυάγυιαν
Τρώων· οὐ γὰρ ἔτ᾽ ἀμφὶς Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχοντες
ἀθάνατοι φράζονται· ἐπέγναμψεν γὰρ ἅπαντας
Ἥρη λισσομένη, Τρώεσσι δὲ κήδε᾽ ἐφῆπται

ἐκ Διός· ἀλλὰ σὺ σῆισιν ἔχε φρεσίν· ὣς ὁ μὲν εἰπὼν
ὤιχετ᾽ ἀποπτάμενος, ἐμὲ δὲ γλυκὺς ὕπνος ἀνῆκεν.
ἀλλ᾽ ἄγετ᾽ αἴ κέν πως θωρήξομεν υἷας Ἀχαιῶν·
πρῶτα δ᾽ ἐγὼν ἔπεσιν πειρήσομαι, ἣ θέμις ἐστί,
καὶ φεύγειν σὺν νηυσὶ πολυκλήϊσι κελεύσω·

ὑμεῖς δ᾽ ἄλλοθεν ἄλλος ἐρητύειν ἐπέεσσιν.
ἤτοι ὅ γ᾽ ὣς εἰπὼν κατ᾽ ἄρ᾽ ἕζετο, τοῖσι δ᾽ ἀνέστη
Νέστωρ, ὅς ῥα Πύλοιο ἄναξ ἦν ἠμαθόεντος,
ὅ σφιν ἐὺ φρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπεν·
ὦ φίλοι Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες

εἰ μέν τις τὸν ὄνειρον Ἀχαιῶν ἄλλος ἔνισπε
ψεῦδός κεν φαῖμεν καὶ νοσφιζοίμεθα μᾶλλον·
νῦν δ᾽ ἴδεν ὃς μέγ᾽ ἄριστος Ἀχαιῶν εὔχεται εἶναι·
ἀλλ᾽ ἄγετ᾽ αἴ κέν πως θωρήξομεν υἷας Ἀχαιῶν.
ὣς ἄρα φωνήσας βουλῆς ἐξῆρχε νέεσθαι,

οἳ δ᾽ ἐπανέστησαν πείθοντό τε ποιμένι λαῶν
σκηπτοῦχοι βασιλῆες· ἐπεσσεύοντο δὲ λαοί.
ἠΰτε ἔθνεα εἶσι μελισσάων ἁδινάων
πέτρης ἐκ γλαφυρῆς αἰεὶ νέον ἐρχομενάων,
βοτρυδὸν δὲ πέτονται ἐπ᾽ ἄνθεσιν εἰαρινοῖσιν·

αἳ μέν τ᾽ ἔνθα ἅλις πεποτήαται, αἳ δέ τε ἔνθα·
ὣς τῶν ἔθνεα πολλὰ νεῶν ἄπο καὶ κλισιάων
ἠϊόνος προπάροιθε βαθείης ἐστιχόωντο
ἰλαδὸν εἰς ἀγορήν· μετὰ δέ σφισιν ὄσσα δεδήει
ὀτρύνουσ᾽ ἰέναι Διὸς ἄγγελος· οἳ δ᾽ ἀγέροντο.

τετρήχει δ᾽ ἀγορή, ὑπὸ δὲ στεναχίζετο γαῖα
λαῶν ἱζόντων, ὅμαδος δ᾽ ἦν· ἐννέα δέ σφεας
κήρυκες βοόωντες ἐρήτυον, εἴ ποτ᾽ ἀϋτῆς
σχοίατ᾽, ἀκούσειαν δὲ διοτρεφέων βασιλήων.
σπουδῆι δ᾽ ἕζετο λαός, ἐρήτυθεν δὲ καθ᾽ ἕδρας

παυσάμενοι κλαγγῆς· ἀνὰ δὲ κρείων Ἀγαμέμνων
ἔστη σκῆπτρον ἔχων τὸ μὲν Ἥφαιστος κάμε τεύχων.
Ἥφαιστος μὲν δῶκε Διὶ Κρονίωνι ἄνακτι,
αὐτὰρ ἄρα Ζεὺς δῶκε διακτόρωι ἀργεϊφόντηι·
Ἑρμείας δὲ ἄναξ δῶκεν Πέλοπι πληξίππωι,

αὐτὰρ ὁ αὖτε Πέλοψ δῶκ᾽ Ἀτρέϊ ποιμένι λαῶν,
Ἀτρεὺς δὲ θνήισκων ἔλιπεν πολύαρνι Θυέστηι,
αὐτὰρ ὁ αὖτε Θυέστ᾽ Ἀγαμέμνονι λεῖπε φορῆναι,
πολλῆισιν νήσοισι καὶ Ἄργεϊ παντὶ ἀνάσσειν.
τῶι ὅ γ᾽ ἐρεισάμενος ἔπε᾽ Ἀργείοισι μετηύδα·

ὦ φίλοι ἥρωες Δαναοὶ θεράποντες Ἄρηος
Ζεύς με μέγα Κρονίδης ἄτηι ἐνέδησε βαρείηι,
σχέτλιος, ὃς πρὶν μέν μοι ὑπέσχετο καὶ κατένευσεν
Ἴλιον ἐκπέρσαντ᾽ εὐτείχεον ἀπονέεσθαι,
νῦν δὲ κακὴν ἀπάτην βουλεύσατο, καί με κελεύει

δυσκλέα Ἄργος ἱκέσθαι, ἐπεὶ πολὺν ὤλεσα λαόν.
οὕτω που Διὶ μέλλει ὑπερμενέϊ φίλον εἶναι,
ὃς δὴ πολλάων πολίων κατέλυσε κάρηνα
ἠδ᾽ ἔτι καὶ λύσει· τοῦ γὰρ κράτος ἐστὶ μέγιστον.
αἰσχρὸν γὰρ τόδε γ᾽ ἐστὶ καὶ ἐσσομένοισι πυθέσθαι

μὰψ οὕτω τοιόνδε τοσόνδε τε λαὸν Ἀχαιῶν
ἄπρηκτον πόλεμον πολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι
ἀνδράσι παυροτέροισι, τέλος δ᾽ οὔ πώ τι πέφανται·
εἴ περ γάρ κ᾽ ἐθέλοιμεν Ἀχαιοί τε Τρῶές τε
ὅρκια πιστὰ ταμόντες ἀριθμηθήμεναι ἄμφω,

Τρῶας μὲν λέξασθαι ἐφέστιοι ὅσσοι ἔασιν,
ἡμεῖς δ᾽ ἐς δεκάδας διακοσμηθεῖμεν Ἀχαιοί,
Τρώων δ᾽ ἄνδρα ἕκαστοι ἑλοίμεθα οἰνοχοεύειν,
πολλαί κεν δεκάδες δευοίατο οἰνοχόοιο.
τόσσον ἐγώ φημι πλέας ἔμμεναι υἷας Ἀχαιῶν

Τρώων, οἳ ναίουσι κατὰ πτόλιν· ἀλλ᾽ ἐπίκουροι
πολλέων ἐκ πολίων ἐγχέσπαλοι ἄνδρες ἔασιν,
οἵ με μέγα πλάζουσι καὶ οὐκ εἰῶσ᾽ ἐθέλοντα
Ἰλίου ἐκπέρσαι εὖ ναιόμενον πτολίεθρον.
ἐννέα δὴ βεβάασι Διὸς μεγάλου ἐνιαυτοί,

καὶ δὴ δοῦρα σέσηπε νεῶν καὶ σπάρτα λέλυνται·
αἳ δέ που ἡμέτεραί τ᾽ ἄλοχοι καὶ νήπια τέκνα
εἵατ᾽ ἐνὶ μεγάροις ποτιδέγμεναι· ἄμμι δὲ ἔργον
αὔτως ἀκράαντον οὗ εἵνεκα δεῦρ᾽ ἱκόμεσθα.
ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ὡς ἂν ἐγὼ εἴπω πειθώμεθα πάντες·

φεύγωμεν σὺν νηυσὶ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν·
οὐ γὰρ ἔτι Τροίην αἱρήσομεν εὐρυάγυιαν.
ὣς φάτο, τοῖσι δὲ θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ὄρινε
πᾶσι μετὰ πληθὺν ὅσοι οὐ βουλῆς ἐπάκουσαν·
κινήθη δ᾽ ἀγορὴ φὴ κύματα μακρὰ θαλάσσης

πόντου Ἰκαρίοιο, τὰ μέν τ᾽ Εὖρός τε Νότος τε
ὤρορ᾽ ἐπαΐξας πατρὸς Διὸς ἐκ νεφελάων.
ὡς δ᾽ ὅτε κινήσηι Ζέφυρος βαθὺ λήϊον ἐλθὼν
λάβρος ἐπαιγίζων, ἐπί τ᾽ ἠμύει ἀσταχύεσσιν,
ὣς τῶν πᾶσ᾽ ἀγορὴ κινήθη· τοὶ δ᾽ ἀλαλητῶι

νῆας ἔπ᾽ ἐσσεύοντο, ποδῶν δ᾽ ὑπένερθε κονίη
ἵστατ᾽ ἀειρομένη· τοὶ δ᾽ ἀλλήλοισι κέλευον
ἅπτεσθαι νηῶν ἠδ᾽ ἑλκέμεν εἰς ἅλα δῖαν,
οὐρούς τ᾽ ἐξεκάθαιρον· ἀϋτὴ δ᾽ οὐρανὸν ἷκεν
οἴκαδε ἱεμένων· ὑπὸ δ᾽ ἥιρεον ἕρματα νηῶν.

ἔνθά κεν Ἀργείοισιν ὑπέρμορα νόστος ἐτύχθη
εἰ μὴ Ἀθηναίην Ἥρη πρὸς μῦθον ἔειπεν·
ὢ πόποι αἰγιόχοιο Διὸς τέκος Ἀτρυτώνη,
οὕτω δὴ οἶκον δὲ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν
Ἀργεῖοι φεύξονται ἐπ᾽ εὐρέα νῶτα θαλάσσης,

κὰδ δέ κεν εὐχωλὴν Πριάμωι καὶ Τρωσὶ λίποιεν
Ἀργείην Ἑλένην, ἧς εἵνεκα πολλοὶ Ἀχαιῶν
ἐν Τροίηι ἀπόλοντο φίλης ἀπὸ πατρίδος αἴης·
ἀλλ᾽ ἴθι νῦν κατὰ λαὸν Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων·
σοῖς ἀγανοῖς ἐπέεσσιν ἐρήτυε φῶτα ἕκαστον,

μηδὲ ἔα νῆας ἅλα δ᾽ ἑλκέμεν ἀμφιελίσσας.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη,
βῆ δὲ κατ᾽ Οὐλύμποιο καρήνων ἀΐξασα·
καρπαλίμως δ᾽ ἵκανε θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν.
εὗρεν ἔπειτ᾽ Ὀδυσῆα Διὶ μῆτιν ἀτάλαντον

ἑσταότ᾽· οὐδ᾽ ὅ γε νηὸς ἐϋσσέλμοιο μελαίνης
ἅπτετ᾽, ἐπεί μιν ἄχος κραδίην καὶ θυμὸν ἵκανεν·
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη προσέφη γλαυκῶπις Ἀθήνη·
διογενὲς Λαερτιάδη πολυμήχαν᾽ Ὀδυσσεῦ,
οὕτω δὴ οἶκον δὲ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν

φεύξεσθ᾽ ἐν νήεσσι πολυκλήϊσι πεσόντες,
κὰδ δέ κεν εὐχωλὴν Πριάμωι καὶ Τρωσὶ λίποιτε
Ἀργείην Ἑλένην, ἧς εἵνεκα πολλοὶ Ἀχαιῶν
ἐν Τροίηι ἀπόλοντο φίλης ἀπὸ πατρίδος αἴης;
ἀλλ᾽ ἴθι νῦν κατὰ λαὸν Ἀχαιῶν, μηδ᾽ ἔτ᾽ ἐρώει,

σοῖς δ᾽ ἀγανοῖς ἐπέεσσιν ἐρήτυε φῶτα ἕκαστον,
μηδὲ ἔα νῆας ἅλα δ᾽ ἑλκέμεν ἀμφιελίσσας.
ὣς φάθ᾽, ὁ δὲ ξυνέηκε θεᾶς ὄπα φωνησάσης,
βῆ δὲ θέειν, ἀπὸ δὲ χλαῖναν βάλε· τὴν δὲ κόμισσε
κῆρυξ Εὐρυβάτης Ἰθακήσιος ὅς οἱ ὀπήδει·

αὐτὸς δ᾽ Ἀτρεΐδεω Ἀγαμέμνονος ἀντίος ἐλθὼν
δέξατό οἱ σκῆπτρον πατρώϊον ἄφθιτον αἰεί·
σὺν τῶι ἔβη κατὰ νῆας Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων.
ὅν τινα μὲν βασιλῆα καὶ ἔξοχον ἄνδρα κιχείη
τὸν δ᾽ ἀγανοῖς ἐπέεσσιν ἐρητύσασκε παραστάς·

δαιμόνι᾽ οὔ σε ἔοικε κακὸν ὣς δειδίσσεσθαι,
ἀλλ᾽ αὐτός τε κάθησο καὶ ἄλλους ἵδρυε λαούς·
οὐ γάρ πω σάφα οἶσθ᾽ οἷος νόος Ἀτρεΐωνος·
νῦν μὲν πειρᾶται, τάχα δ᾽ ἴψεται υἷας Ἀχαιῶν.
ἐν βουλῆι δ᾽ οὐ πάντες ἀκούσαμεν οἷον ἔειπε.

μή τι χολωσάμενος ῥέξηι κακὸν υἷας Ἀχαιῶν·
θυμὸς δὲ μέγας ἐστὶ διοτρεφέων βασιλήων,
τιμὴ δ᾽ ἐκ Διός ἐστι, φιλεῖ δέ ἑ μητίετα Ζεύς.
ὃν δ᾽ αὖ δήμου τ᾽ ἄνδρα ἴδοι βοόωντά τ᾽ ἐφεύροι,
τὸν σκήπτρωι ἐλάσασκεν ὁμοκλήσασκέ τε μύθωι·

δαιμόνι᾽ ἀτρέμας ἧσο καὶ ἄλλων μῦθον ἄκουε,
οἳ σέο φέρτεροί εἰσι, σὺ δ᾽ ἀπτόλεμος καὶ ἄναλκις
οὔτέ ποτ᾽ ἐν πολέμωι ἐναρίθμιος οὔτ᾽ ἐνὶ βουλῆι·
οὐ μέν πως πάντες βασιλεύσομεν ἐνθάδ᾽ Ἀχαιοί·
οὐκ ἀγαθὸν πολυκοιρανίη· εἷς κοίρανος ἔστω,

εἷς βασιλεύς, ὧι δῶκε Κρόνου πάϊς ἀγκυλομήτεω
σκῆπτρόν τ᾽ ἠδὲ θέμιστας, ἵνά σφισι βουλεύηισι.
ὣς ὅ γε κοιρανέων δίεπε στρατόν· οἳ δ᾽ ἀγορὴν δὲ
αὖτις ἐπεσσεύοντο νεῶν ἄπο καὶ κλισιάων
ἠχῆι, ὡς ὅτε κῦμα πολυφλοίσβοιο θαλάσσης

αἰγιαλῶι μεγάλωι βρέμεται, σμαραγεῖ δέ τε πόντος.
ἄλλοι μέν ῥ᾽ ἕζοντο, ἐρήτυθεν δὲ καθ᾽ ἕδρας·
Θερσίτης δ᾽ ἔτι μοῦνος ἀμετροεπὴς ἐκολώια,
ὃς ἔπεα φρεσὶν ἧισιν ἄκοσμά τε πολλά τε ἤιδη
μάψ, ἀτὰρ οὐ κατὰ κόσμον, ἐριζέμεναι βασιλεῦσιν,

ἀλλ᾽ ὅ τι οἱ εἴσαιτο γελοίϊον Ἀργείοισιν
ἔμμεναι· αἴσχιστος δὲ ἀνὴρ ὑπὸ Ἴλιον ἦλθε·
φολκὸς ἔην, χωλὸς δ᾽ ἕτερον πόδα· τὼ δέ οἱ ὤμω
κυρτὼ ἐπὶ στῆθος συνοχωκότε· αὐτὰρ ὕπερθε
φοξὸς ἔην κεφαλήν, ψεδνὴ δ᾽ ἐπενήνοθε λάχνη.

ἔχθιστος δ᾽ Ἀχιλῆϊ μάλιστ᾽ ἦν ἠδ᾽ Ὀδυσῆϊ·
τὼ γὰρ νεικείεσκε· τότ᾽ αὖτ᾽ Ἀγαμέμνονι δίωι
ὀξέα κεκλήγων λέγ᾽ ὀνείδεα· τῶι δ᾽ ἄρ᾽ Ἀχαιοὶ
ἐκπάγλως κοτέοντο νεμέσσηθέν τ᾽ ἐνὶ θυμῶι.
αὐτὰρ ὁ μακρὰ βοῶν Ἀγαμέμνονα νείκεε μύθωι·

Ἀτρεΐδη τέο δ᾽ αὖτ᾽ ἐπιμέμφεαι ἠδὲ χατίζεις;
πλεῖαί τοι χαλκοῦ κλισίαι, πολλαὶ δὲ γυναῖκες
εἰσὶν ἐνὶ κλισίηις ἐξαίρετοι, ἅς τοι Ἀχαιοὶ
πρωτίστωι δίδομεν εὖτ᾽ ἂν πτολίεθρον ἕλωμεν.
ἦ ἔτι καὶ χρυσοῦ ἐπιδεύεαι, ὅν κέ τις οἴσει

Τρώων ἱπποδάμων ἐξ Ἰλίου υἷος ἄποινα,
ὅν κεν ἐγὼ δήσας ἀγάγω ἢ ἄλλος Ἀχαιῶν,
ἠὲ γυναῖκα νέην, ἵνα μίσγεαι ἐν φιλότητι,
ἥν τ᾽ αὐτὸς ἀπονόσφι κατίσχεαι; οὐ μὲν ἔοικεν
ἀρχὸν ἐόντα κακῶν ἐπιβασκέμεν υἷας Ἀχαιῶν.

ὦ πέπονες κάκ᾽ ἐλέγχε᾽ Ἀχαιΐδες οὐκέτ᾽ Ἀχαιοὶ
οἴκαδέ περ σὺν νηυσὶ νεώμεθα, τόνδε δ᾽ ἐῶμεν
αὐτοῦ ἐνὶ Τροίηι γέρα πεσσέμεν, ὄφρα ἴδηται
ἤ ῥά τί οἱ χἠμεῖς προσαμύνομεν ἦε καὶ οὐκί·
ὃς καὶ νῦν Ἀχιλῆα ἕο μέγ᾽ ἀμείνονα φῶτα

ἠτίμησεν· ἑλὼν γὰρ ἔχει γέρας αὐτὸς ἀπούρας.
ἀλλὰ μάλ᾽ οὐκ Ἀχιλῆϊ χόλος φρεσίν, ἀλλὰ μεθήμων·
ἦ γὰρ ἂν Ἀτρεΐδη νῦν ὕστατα λωβήσαιο·
ὣς φάτο νεικείων Ἀγαμέμνονα ποιμένα λαῶν,
Θερσίτης· τῶι δ᾽ ὦκα παρίστατο δῖος Ὀδυσσεύς,

καί μιν ὑπόδρα ἰδὼν χαλεπῶι ἠνίπαπε μύθωι·
Θερσῖτ᾽ ἀκριτόμυθε, λιγύς περ ἐὼν ἀγορητής,
ἴσχεο, μηδ᾽ ἔθελ᾽ οἶος ἐριζέμεναι βασιλεῦσιν·
οὐ γὰρ ἐγὼ σέο φημὶ χερειότερον βροτὸν ἄλλον
ἔμμεναι, ὅσσοι ἅμ᾽ Ἀτρεΐδηις ὑπὸ Ἴλιον ἦλθον.

τὼ οὐκ ἂν βασιλῆας ἀνὰ στόμ᾽ ἔχων ἀγορεύοις,
καί σφιν ὀνείδεά τε προφέροις, νόστόν τε φυλάσσοις.
οὐδέ τί πω σάφα ἴδμεν ὅπως ἔσται τάδε ἔργα,
ἢ εὖ ἦε κακῶς νοστήσομεν υἷες Ἀχαιῶν.
τὼ νῦν Ἀτρεΐδηι Ἀγαμέμνονι ποιμένι λαῶν

ἧσαι ὀνειδίζων, ὅτι οἱ μάλα πολλὰ διδοῦσιν
ἥρωες Δαναοί· σὺ δὲ κερτομέων ἀγορεύεις.
ἀλλ᾽ ἔκ τοι ἐρέω, τὸ δὲ καὶ τετελεσμένον ἔσται·
εἴ κ᾽ ἔτι σ᾽ ἀφραίνοντα κιχήσομαι ὥς νύ περ ὧδε,
μηκέτ᾽ ἔπειτ᾽ Ὀδυσῆϊ κάρη ὤμοισιν ἐπείη,

μηδ᾽ ἔτι Τηλεμάχοιο πατὴρ κεκλημένος εἴην,
εἰ μὴ ἐγώ σε λαβὼν ἀπὸ μὲν φίλα εἵματα δύσω,
χλαῖνάν τ᾽ ἠδὲ χιτῶνα, τά τ᾽ αἰδῶ ἀμφικαλύπτει,
αὐτὸν δὲ κλαίοντα θοὰς ἐπὶ νῆας ἀφήσω
πεπλήγων ἀγορῆθεν ἀεικέσσι πληγῆισιν.

ὣς ἄρ᾽ ἔφη, σκήπτρωι δὲ μετάφρενον ἠδὲ καὶ ὤμω
πλῆξεν· ὁ δ᾽ ἰδνώθη, θαλερὸν δέ οἱ ἔκπεσε δάκρυ·
σμῶδιξ δ᾽ αἱματόεσσα μεταφρένου ἐξυπανέστη
σκήπτρου ὕπο χρυσέου· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἕζετο τάρβησέν τε,
ἀλγήσας δ᾽ ἀχρεῖον ἰδὼν ἀπομόρξατο δάκρυ.

οἳ δὲ καὶ ἀχνύμενοί περ ἐπ᾽ αὐτῶι ἡδὺ γέλασσαν·
ὧδε δέ τις εἴπεσκεν ἰδὼν ἐς πλησίον ἄλλον·
ὢ πόποι ἦ δὴ μυρί᾽ Ὀδυσσεὺς ἐσθλὰ ἔοργε
βουλάς τ᾽ ἐξάρχων ἀγαθὰς πόλεμόν τε κορύσσων·
νῦν δὲ τόδε μέγ᾽ ἄριστον ἐν Ἀργείοισιν ἔρεξεν,

ὃς τὸν λωβητῆρα ἐπεσβόλον ἔσχ᾽ ἀγοράων.
οὔ θήν μιν πάλιν αὖτις ἀνήσει θυμὸς ἀγήνωρ
νεικείειν βασιλῆας ὀνειδείοις ἐπέεσσιν.
ὣς φάσαν ἣ πληθύς· ἀνὰ δ᾽ ὁ πτολίπορθος Ὀδυσσεὺς
ἔστη σκῆπτρον ἔχων· παρὰ δὲ γλαυκῶπις Ἀθήνη

εἰδομένη κήρυκι σιωπᾶν λαὸν ἀνώγει,
ὡς ἅμα θ᾽ οἳ πρῶτοί τε καὶ ὕστατοι υἷες Ἀχαιῶν
μῦθον ἀκούσειαν καὶ ἐπιφρασσαίατο βουλήν·
ὅ σφιν ἐὺ φρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπεν·
Ἀτρεΐδη νῦν δή σε ἄναξ ἐθέλουσιν Ἀχαιοὶ

πᾶσιν ἐλέγχιστον θέμεναι μερόπεσσι βροτοῖσιν,
οὐδέ τοι ἐκτελέουσιν ὑπόσχεσιν ἥν περ ὑπέσταν
ἐνθάδ᾽ ἔτι στείχοντες ἀπ᾽ Ἄργεος ἱπποβότοιο
Ἴλιον ἐκπέρσαντ᾽ εὐτείχεον ἀπονέεσθαι.
ὥς τε γὰρ ἢ παῖδες νεαροὶ χῆραί τε γυναῖκες

ἀλλήλοισιν ὀδύρονται οἶκον δὲ νέεσθαι.
ἦ μὴν καὶ πόνος ἐστὶν ἀνιηθέντα νέεσθαι·
καὶ γάρ τίς θ᾽ ἕνα μῆνα μένων ἀπὸ ἧς ἀλόχοιο
ἀσχαλάαι σὺν νηῒ πολυζύγωι, ὅν περ ἄελλαι
χειμέριαι εἰλέωσιν ὀρινομένη τε θάλασσα·

ἡμῖν δ᾽ εἴνατός ἐστι περιτροπέων ἐνιαυτὸς
ἐνθάδε μιμνόντεσσι· τὼ οὐ νεμεσίζομ᾽ Ἀχαιοὺς
ἀσχαλάαν παρὰ νηυσὶ κορωνίσιν· ἀλλὰ καὶ ἔμπης
αἰσχρόν τοι δηρόν τε μένειν κενεόν τε νέεσθαι.
τλῆτε φίλοι, καὶ μείνατ᾽ ἐπὶ χρόνον ὄφρα δαῶμεν

ἢ ἐτεὸν Κάλχας μαντεύεται ἦε καὶ οὐκί.
εὖ γὰρ δὴ τόδε ἴδμεν ἐνὶ φρεσίν, ἐστὲ δὲ πάντες
μάρτυροι, οὓς μὴ κῆρες ἔβαν θανάτοιο φέρουσαι·
χθιζά τε καὶ πρωΐζ᾽ ὅτ᾽ ἐς Αὐλίδα νῆες Ἀχαιῶν
ἠγερέθοντο κακὰ Πριάμωι καὶ Τρωσὶ φέρουσαι,

ἡμεῖς δ᾽ ἀμφὶ περὶ κρήνην ἱεροὺς κατὰ βωμοὺς
ἕρδομεν ἀθανάτοισι τεληέσσας ἑκατόμβας
καλῆι ὑπὸ πλατανίστωι ὅθεν ῥέεν ἀγλαὸν ὕδωρ·
ἔνθ᾽ ἐφάνη μέγα σῆμα· δράκων ἐπὶ νῶτα δαφοινὸς
σμερδαλέος, τόν ῥ᾽ αὐτὸς Ὀλύμπιος ἧκε φόως δέ,

βωμοῦ ὑπαΐξας πρός ῥα πλατάνιστον ὄρουσεν.
ἔνθα δ᾽ ἔσαν στρουθοῖο νεοσσοί, νήπια τέκνα,
ὄζωι ἐπ᾽ ἀκροτάτωι πετάλοις ὑποπεπτηῶτες
ὀκτώ, ἀτὰρ μήτηρ ἐνάτη ἦν ἣ τέκε τέκνα·
ἔνθ᾽ ὅ γε τοὺς ἐλεεινὰ κατήσθιε τετριγῶτας·

μήτηρ δ᾽ ἀμφεποτᾶτο ὀδυρομένη φίλα τέκνα·
τὴν δ᾽ ἐλελιξάμενος πτέρυγος λάβεν ἀμφιαχυῖαν.
αὐτὰρ ἐπεὶ κατὰ τέκνα φάγε στρουθοῖο καὶ αὐτήν,
τὸν μὲν ἀρίζηλον θῆκεν θεὸς ὅς περ ἔφηνε·
λᾶαν γάρ μιν ἔθηκε Κρόνου πάϊς ἀγκυλομήτεω·

ἡμεῖς δ᾽ ἑσταότες θαυμάζομεν οἷον ἐτύχθη.
ὡς οὖν δεινὰ πέλωρα θεῶν εἰσῆλθ᾽ ἑκατόμβας,
Κάλχας δ᾽ αὐτίκ᾽ ἔπειτα θεοπροπέων ἀγόρευε·
τίπτ᾽ ἄνεωι ἐγένεσθε κάρη κομόωντες Ἀχαιοί;
ἡμῖν μὲν τόδ᾽ ἔφηνε τέρας μέγα μητίετα Ζεὺς

ὄψιμον ὀψιτέλεστον, ὅου κλέος οὔ ποτ᾽ ὀλεῖται.
ὡς οὗτος κατὰ τέκνα φάγε στρουθοῖο καὶ αὐτὴν
ὀκτώ, ἀτὰρ μήτηρ ἐνάτη ἦν ἣ τέκε τέκνα,
ὣς ἡμεῖς τοσσαῦτ᾽ ἔτεα πτολεμίξομεν αὖθι,
τῶι δεκάτωι δὲ πόλιν αἱρήσομεν εὐρυάγυιαν.

κεῖνος τὼς ἀγόρευε· τὰ δὴ νῦν πάντα τελεῖται.
ἀλλ᾽ ἄγε μίμνετε πάντες ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
αὐτοῦ εἰς ὅ κεν ἄστυ μέγα Πριάμοιο ἕλωμεν.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀργεῖοι δὲ μέγ᾽ ἴαχον, ἀμφὶ δὲ νῆες
σμερδαλέον κονάβησαν ἀϋσάντων ὑπ᾽ Ἀχαιῶν,

μῦθον ἐπαινήσαντες Ὀδυσσῆος θείοιο·
τοῖσι δὲ καὶ μετέειπε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
ὦ πόποι ἦ δὴ παισὶν ἐοικότες ἀγοράασθε
νηπιάχοις οἷς οὔ τι μέλει πολεμήϊα ἔργα.
πῆι δὴ συνθεσίαι τε καὶ ὅρκια βήσεται ἥμιν;

ἐν πυρὶ δὴ βουλαί τε γενοίατο μήδεά τ᾽ ἀνδρῶν
σπονδαί τ᾽ ἄκρητοι καὶ δεξιαί, ἧις ἐπέπιθμεν·
αὔτως γὰρ ἐπέεσσ᾽ ἐριδαίνομεν, οὐδέ τι μῆχος
εὑρέμεναι δυνάμεσθα, πολὺν χρόνον ἐνθάδ᾽ ἐόντες.
Ἀτρεΐδη σὺ δ᾽ ἔθ᾽ ὡς πρὶν ἔχων ἀστεμφέα βουλὴν

ἄρχευ᾽ Ἀργείοισι κατὰ κρατερὰς ὑσμίνας,
τούσδε δ᾽ ἔα φθινύθειν ἕνα καὶ δύο, τοί κεν Ἀχαιῶν
νόσφιν βουλεύωσ᾽· ἄνυσις δ᾽ οὐκ ἔσσεται αὐτῶν·
πρὶν Ἄργος δ᾽ ἰέναι πρὶν καὶ Διὸς αἰγιόχοιο
γνώμεναι εἴ τε ψεῦδος ὑπόσχεσις εἴ τε καὶ οὐκί.

φημὶ γὰρ οὖν κατανεῦσαι ὑπερμενέα Κρονίωνα
ἤματι τῶι ὅτε νηυσὶν ἐν ὠκυπόροισιν ἔβαινον
Ἀργεῖοι Τρώεσσι φόνον καὶ κῆρα φέροντες
ἀστράπτων ἐπιδέξι᾽ ἐναίσιμα σήματα φαίνων.
τὼ μή τις πρὶν ἐπειγέσθω οἶκον δὲ νέεσθαι

πρίν τινα πὰρ Τρώων ἀλόχωι κατακοιμηθῆναι,
τίσασθαι δ᾽ Ἑλένης ὁρμήματά τε στοναχάς τε.
εἰ δέ τις ἐκπάγλως ἐθέλει οἶκον δὲ νέεσθαι
ἁπτέσθω ἧς νηὸς ἐϋσσέλμοιο μελαίνης,
ὄφρα πρόσθ᾽ ἄλλων θάνατον καὶ πότμον ἐπίσπηι.

ἀλλὰ ἄναξ αὐτός τ᾽ εὖ μήδεο πείθεό τ᾽ ἄλλωι·
οὔ τοι ἀπόβλητον ἔπος ἔσσεται ὅττί κεν εἴπω·
κρῖν᾽ ἄνδρας κατὰ φῦλα κατὰ φρήτρας Ἀγάμεμνον,
ὡς φρήτρη φρήτρηφιν ἀρήγηι, φῦλα δὲ φύλοις.
εἰ δέ κεν ὣς ἕρξηις καί τοι πείθωνται Ἀχαιοί,

γνώσηι ἔπειθ᾽ ὅς θ᾽ ἡγεμόνων κακὸς ὅς τέ νυ λαῶν
ἠδ᾽ ὅς κ᾽ ἐσθλὸς ἔηισι· κατὰ σφέας γὰρ μαχέονται.
γνώσεαι δ᾽ εἰ καὶ θεσπεσίηι πόλιν οὐκ ἀλαπάξεις,
ἦ ἀνδρῶν κακότητι καὶ ἀφραδίηι πολέμοιο.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη κρείων Ἀγαμέμνων·

ἦ μὰν αὖτ᾽ ἀγορῆι νικᾶις γέρον υἷας Ἀχαιῶν.
αἲ γὰρ Ζεῦ τε πάτερ καὶ Ἀθηναίη καὶ Ἄπολλον
τοιοῦτοι δέκα μοι συμφράδμονες εἶεν Ἀχαιῶν·
τώ κε τάχ᾽ ἠμύσειε πόλις Πριάμοιο ἄνακτος
χερσὶν ὑφ᾽ ἡμετέρηισιν ἁλοῦσά τε περθομένη τε.

ἀλλά μοι αἰγίοχος Κρονίδης Ζεὺς ἄλγε᾽ ἔδωκεν,
ὅς με μετ᾽ ἀπρήκτους ἔριδας καὶ νείκεα βάλλει.
καὶ γὰρ ἐγὼν Ἀχιλεύς τε μαχεσσάμεθ᾽ εἵνεκα κούρης
ἀντιβίοις ἐπέεσσιν, ἐγὼ δ᾽ ἦρχον χαλεπαίνων·
εἰ δέ ποτ᾽ ἔς γε μίαν βουλεύσομεν, οὐκέτ᾽ ἔπειτα

Τρωσὶν ἀνάβλησις κακοῦ ἔσσεται οὐδ᾽ ἠβαιόν.
νῦν δ᾽ ἔρχεσθ᾽ ἐπὶ δεῖπνον ἵνα ξυνάγωμεν Ἄρηα.
εὖ μέν τις δόρυ θηξάσθω, εὖ δ᾽ ἀσπίδα θέσθω,
εὖ δέ τις ἵπποισιν δεῖπνον δότω ὠκυπόδεσσιν,
εὖ δέ τις ἅρματος ἀμφὶς ἰδὼν πολέμοιο μεδέσθω,

ὥς κε πανημέριοι στυγερῶι κρινώμεθ᾽ Ἄρηϊ.
οὐ γὰρ παυσωλή γε μετέσσεται οὐδ᾽ ἠβαιὸν
εἰ μὴ νὺξ ἐλθοῦσα διακρινέει μένος ἀνδρῶν.
ἱδρώσει μέν τευ τελαμὼν ἀμφὶ στήθεσφιν
ἀσπίδος ἀμφιβρότης, περὶ δ᾽ ἔγχεϊ χεῖρα καμεῖται·

ἱδρώσει δέ τευ ἵππος ἐΰξοον ἅρμα τιταίνων.
ὃν δέ κ᾽ ἐγὼν ἀπάνευθε μάχης ἐθέλοντα νοήσω
μιμνάζειν παρὰ νηυσὶ κορωνίσιν, οὔ οἱ ἔπειτα
ἄρκιον ἐσσεῖται φυγέειν κύνας ἠδ᾽ οἰωνούς.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀργεῖοι δὲ μέγ᾽ ἴαχον ὡς ὅτε κῦμα

ἀκτῆι ἐφ᾽ ὑψηλῆι, ὅτε κινήσηι Νότος ἐλθών,
προβλῆτι σκοπέλωι· τὸν δ᾽ οὔ ποτε κύματα λείπει
παντοίων ἀνέμων, ὅτ᾽ ἂν ἔνθ᾽ ἢ ἔνθα γένωνται.
ἀνστάντες δ᾽ ὀρέοντο κεδασθέντες κατὰ νῆας,
κάπνισσάν τε κατὰ κλισίας, καὶ δεῖπνον ἕλοντο.

ἄλλος δ᾽ ἄλλωι ἔρεζε θεῶν αἰειγενετάων
εὐχόμενος θάνατόν τε φυγεῖν καὶ μῶλον Ἄρηος.
αὐτὰρ ὁ βοῦν ἱέρευσε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
πίονα πενταέτηρον ὑπερμενέϊ Κρονίωνι,
κίκλησκεν δὲ γέροντας ἀριστῆας Παναχαιῶν,

Νέστορα μὲν πρώτιστα καὶ Ἰδομενῆα ἄνακτα,
αὐτὰρ ἔπειτ᾽ Αἴαντε δύω καὶ Τυδέος υἱόν,
ἕκτον δ᾽ αὖτ᾽ Ὀδυσῆα Διὶ μῆτιν ἀτάλαντον.
αὐτόματος δέ οἱ ἦλθε βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος·
ἤιδεε γὰρ κατὰ θυμὸν ἀδελφεὸν ὡς ἐπονεῖτο.

βοῦν δὲ περιστήσαντο καὶ οὐλοχύτας ἀνέλοντο·
τοῖσιν δ᾽ εὐχόμενος μετέφη κρείων Ἀγαμέμνων·
Ζεῦ κύδιστε μέγιστε κελαινεφὲς αἰθέρι ναίων
μὴ πρὶν ἐπ᾽ ἠέλιον δῦναι καὶ ἐπὶ κνέφας ἐλθεῖν
πρίν με κατὰ πρηνὲς βαλέειν Πριάμοιο μέλαθρον

αἰθαλόεν, πρῆσαι δὲ πυρὸς δηΐοιο θύρετρα,
Ἑκτόρεον δὲ χιτῶνα περὶ στήθεσσι δαΐξαι
χαλκῶι ῥωγαλέον· πολέες δ᾽ ἀμφ᾽ αὐτὸν ἑταῖροι
πρηνέες ἐν κονίηισιν ὀδὰξ λαζοίατο γαῖαν.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἄρα πώ οἱ ἐπεκραίαινε Κρονίων,

ἀλλ᾽ ὅ γε δέκτο μὲν ἱρά, πόνον δ᾽ ἀμέγαρτον ὄφελλεν.
αὐτὰρ ἐπεί ῥ᾽ εὔξαντο καὶ οὐλοχύτας προβάλοντο,
αὐέρυσαν μὲν πρῶτα καὶ ἔσφαξαν καὶ ἔδειραν,
μηρούς τ᾽ ἐξέταμον κατά τε κνίσηι ἐκάλυψαν
δίπτυχα ποιήσαντες, ἐπ᾽ αὐτῶν δ᾽ ὠμοθέτησαν.

καὶ τὰ μὲν ἂρ σχίζηισιν ἀφύλλοισιν κατέκαιον,
σπλάγχνα δ᾽ ἄρ᾽ ἀμπείραντες ὑπείρεχον Ἡφαίστοιο.
αὐτὰρ ἐπεὶ κατὰ μῆρε κάη καὶ σπλάγχνα πάσαντο,
μίστυλλόν τ᾽ ἄρα τἆλλα καὶ ἀμφ᾽ ὀβελοῖσιν ἔπειραν,
ὤπτησάν τε περιφραδέως, ἐρύσαντό τε πάντα.

αὐτὰρ ἐπεὶ παύσαντο πόνου τετύκοντό τε δαῖτα
δαίνυντ᾽, οὐδέ τι θυμὸς ἐδεύετο δαιτὸς ἐΐσης.
αὐτὰρ ἐπεὶ πόσιος καὶ ἐδητύος ἐξ ἔρον ἕντο,
τοῖς ἄρα μύθων ἦρχε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
Ἀτρεΐδη κύδιστε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον,

μηκέτι νῦν δήθ᾽ αὖθι λεγώμεθα, μηδ᾽ ἔτι δηρὸν
ἀμβαλλώμεθα ἔργον ὁ δὴ θεὸς ἐγγυαλίζει.
ἀλλ᾽ ἄγε κήρυκες μὲν Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων
λαὸν κηρύσσοντες ἀγειρόντων κατὰ νῆας,
ἡμεῖς δ᾽ ἀθρόοι ὧδε κατὰ στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν

ἴομεν ὄφρα κε θᾶσσον ἐγείρομεν ὀξὺν Ἄρηα.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων.
αὐτίκα κηρύκεσσι λιγυφθόγγοισι κέλευσε
κηρύσσειν πόλεμον δὲ κάρη κομόωντας Ἀχαιούς·
οἳ μὲν ἐκήρυσσον, τοὶ δ᾽ ἠγείροντο μάλ᾽ ὦκα.

οἳ δ᾽ ἀμφ᾽ Ἀτρεΐωνα διοτρεφέες βασιλῆες
θῦνον κρίνοντες, μετὰ δὲ γλαυκῶπις Ἀθήνη
αἰγίδ᾽ ἔχουσ᾽ ἐρίτιμον ἀγήρων ἀθανάτην τε,
τῆς ἑκατὸν θύσανοι παγχρύσεοι ἠερέθονται,
πάντες ἐϋπλεκέες, ἑκατόμβοιος δὲ ἕκαστος·

σὺν τῆι παιφάσσουσα διέσσυτο λαὸν Ἀχαιῶν
ὀτρύνουσ᾽ ἰέναι· ἐν δὲ σθένος ὦρσεν ἑκάστωι
καρδίηι ἄλληκτον πολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι.
τοῖσι δ᾽ ἄφαρ πόλεμος γλυκίων γένετ᾽ ἠὲ νέεσθαι
ἐν νηυσὶ γλαφυρῆισι φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν.

ἠΰτε πῦρ ἀΐδηλον ἐπιφλέγει ἄσπετον ὕλην
οὔρεος ἐν κορυφῆις, ἕκαθεν δέ τε φαίνεται αὐγή,
ὣς τῶν ἐρχομένων ἀπὸ χαλκοῦ θεσπεσίοιο
αἴγλη παμφανόωσα δι᾽ αἰθέρος οὐρανὸν ἷκε.
τῶν δ᾽ ὥς τ᾽ ὀρνίθων πετεηνῶν ἔθνεα πολλὰ

χηνῶν ἢ γεράνων ἢ κύκνων δουλιχοδείρων
Ἀσίω ἐν λειμῶνι Καϋστρίου ἀμφὶ ῥέεθρα
ἔνθα καὶ ἔνθα ποτῶνται ἀγαλλόμενα πτερύγεσσι
κλαγγηδὸν προκαθιζόντων, σμαραγεῖ δέ τε λειμών,
ὣς τῶν ἔθνεα πολλὰ νεῶν ἄπο καὶ κλισιάων

ἐς πεδίον προχέοντο Σκαμάνδριον· αὐτὰρ ὑπὸ χθὼν
σμερδαλέον κονάβιζε ποδῶν αὐτῶν τε καὶ ἵππων.
ἔσταν δ᾽ ἐν λειμῶνι Σκαμανδρίωι ἀνθεμόεντι
μυρίοι, ὅσσά τε φύλλα καὶ ἄνθεα γίγνεται ὥρηι.
ἠΰτε μυιάων ἁδινάων ἔθνεα πολλὰ

αἵ τε κατὰ σταθμὸν ποιμνήϊον ἠλάσκουσιν
ὥρηι ἐν εἰαρινῆι ὅτε τε γλάγος ἄγγεα δεύει,
τόσσοι ἐπὶ Τρώεσσι κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
ἐν πεδίωι ἵσταντο διαρραῖσαι μεμαῶτες.
τοὺς δ᾽ ὥς τ᾽ αἰπόλια πλατέ᾽ αἰγῶν αἰπόλοι ἄνδρες

ῥεῖα διακρίνωσιν ἐπεί κε νομῶι μιγέωσιν,
ὣς τοὺς ἡγεμόνες διεκόσμεον ἔνθα καὶ ἔνθα
ὑσμίνην δ᾽ ἰέναι, μετὰ δὲ κρείων Ἀγαμέμνων
ὄμματα καὶ κεφαλὴν ἴκελος Διὶ τερπικεραύνωι,
Ἄρεϊ δὲ ζώνην, στέρνον δὲ Ποσειδάωνι.

ἠΰτε βοῦς ἀγέληφι μέγ᾽ ἔξοχος ἔπλετο πάντων
ταῦρος· ὁ γάρ τε βόεσσι μεταπρέπει ἀγρομένηισι·
τοῖον ἄρ᾽ Ἀτρεΐδην θῆκε Ζεὺς ἤματι κείνωι
ἐκπρεπέ᾽ ἐν πολλοῖσι καὶ ἔξοχον ἡρώεσσιν.
ἔσπετε νῦν μοι Μοῦσαι Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχουσαι·

ὑμεῖς γὰρ θεαί ἐστε πάρεστέ τε ἴστέ τε πάντα,
ἡμεῖς δὲ κλέος οἶον ἀκούομεν οὐδέ τι ἴδμεν·
οἵ τινες ἡγεμόνες Δαναῶν καὶ κοίρανοι ἦσαν·
πληθὺν δ᾽ οὐκ ἂν ἐγὼ μυθήσομαι οὐδ᾽ ὀνομήνω,
οὐδ᾽ εἴ μοι δέκα μὲν γλῶσσαι, δέκα δὲ στόματ᾽ εἶεν,

φωνὴ δ᾽ ἄρρηκτος, χάλκεον δέ μοι ἦτορ ἐνείη,
εἰ μὴ Ὀλυμπιάδες Μοῦσαι Διὸς αἰγιόχοιο
θυγατέρες μνησαίαθ᾽ ὅσοι ὑπὸ Ἴλιον ἦλθον·
ἀρχοὺς αὖ νηῶν ἐρέω νῆάς τε προπάσας.
Βοιωτῶν μὲν Πηνέλεως καὶ Λήϊτος ἦρχον

Ἀρκεσίλαός τε Προθοήνωρ τε Κλονίος τε,
οἵ θ᾽ Ὑρίην ἐνέμοντο καὶ Αὐλίδα πετρήεσσαν
Σχοῖνόν τε Σκῶλόν τε πολύκνημόν τ᾽ Ἐτεωνόν,
Θέσπειαν Γραῖάν τε καὶ εὐρύχορον Μυκαλησσόν,
οἵ τ᾽ ἀμφ᾽ Ἅρμ᾽ ἐνέμοντο καὶ Εἰλέσιον καὶ Ἐρυθράς,

οἵ τ᾽ Ἐλεῶν᾽ εἶχον ἠδ᾽ Ὕλην καὶ Πετεῶνα,
Ὠκαλέην Μεδεῶνά τ᾽ ἐϋκτίμενον πτολίεθρον,
Κώπας Εὔτρησίν τε πολυτρήρωνά τε Θίσβην,
οἵ τε Κορώνειαν καὶ ποιήενθ᾽ Ἁλίαρτον,
οἵ τε Πλάταιαν ἔχον ἠδ᾽ οἳ Γλισᾶντ᾽ ἐνέμοντο,

οἵ θ᾽ Ὑποθήβας εἶχον ἐϋκτίμενον πτολίεθρον,
Ὀγχηστόν θ᾽ ἱερὸν Ποσιδήϊον ἀγλαὸν ἄλσος,
οἵ τε πολυστάφυλον Ἄρνην ἔχον, οἵ τε Μίδειαν
Νῖσάν τε ζαθέην Ἀνθηδόνα τ᾽ ἐσχατόωσαν·
τῶν μὲν πεντήκοντα νέες κίον, ἐν δὲ ἑκάστηι

κοῦροι Βοιωτῶν ἑκατὸν καὶ εἴκοσι βαῖνον.
οἳ δ᾽ Ἀσπληδόνα ναῖον ἰδ᾽ Ὀρχομενὸν Μινύειον,
τῶν ἦρχ᾽ Ἀσκάλαφος καὶ Ἰάλμενος υἷες Ἄρηος
οὓς τέκεν Ἀστυόχη δόμωι Ἄκτορος Ἀζεΐδαο,
παρθένος αἰδοίη ὑπερώϊον εἰσαναβᾶσα

Ἄρηϊ κρατερῶι· ὁ δέ οἱ παρελέξατο λάθρηι·
τοῖς δὲ τριήκοντα γλαφυραὶ νέες ἐστιχόωντο.
αὐτὰρ Φωκήων Σχεδίος καὶ Ἐπίστροφος ἦρχον
υἷες Ἰφίτου μεγαθύμου Ναυβολίδαο,
οἳ Κυπάρισσον ἔχον Πυθῶνά τε πετρήεσσαν

Κρῖσάν τε ζαθέην καὶ Δαυλίδα καὶ Πανοπῆα,
οἵ τ᾽ Ἀνεμώρειαν καὶ Ὑάμπολιν ἀμφενέμοντο,
οἵ τ᾽ ἄρα πὰρ ποταμὸν Κηφισὸν δῖον ἔναιον,
οἵ τε Λίλαιαν ἔχον πηγῆις ἔπι Κηφισοῖο·
τοῖς δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.

οἳ μὲν Φωκήων στίχας ἵστασαν ἀμφιέποντες,
Βοιωτῶν δ᾽ ἔμπλην ἐπ᾽ ἀριστερὰ θωρήσσοντο.
Λοκρῶν δ᾽ ἡγεμόνευεν Ὀϊλῆος ταχὺς Αἴας
μείων, οὔ τι τόσος γε ὅσος Τελαμώνιος Αἴας
ἀλλὰ πολὺ μείων· ὀλίγος μὲν ἔην λινοθώρηξ,

ἐγχείηι δ᾽ ἐκέκαστο Πανέλληνας καὶ Ἀχαιούς·
οἳ Κῦνόν τ᾽ ἐνέμοντ᾽ Ὀπόεντά τε Καλλίαρόν τε
Βῆσσάν τε Σκάρφην τε καὶ Αὐγειὰς ἐρατεινὰς
Τάρφην τε Θρόνιον τε Βοαγρίου ἀμφὶ ῥέεθρα·
τῶι δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο

Λοκρῶν, οἳ ναίουσι πέρην ἱερῆς Εὐβοίης.
οἳ δ᾽ Εὔβοιαν ἔχον μένεα πνείοντες Ἄβαντες
Χαλκίδα τ᾽ Εἰρέτριάν τε πολυστάφυλόν θ᾽ Ἱστίαιαν
Κήρινθόν τ᾽ ἔφαλον Δίου τ᾽ αἰπὺ πτολίεθρον,
οἵ τε Κάρυστον ἔχον ἠδ᾽ οἳ Στύρα ναιετάασκον,

τῶν αὖθ᾽ ἡγεμόνευ᾽ Ἐλεφήνωρ ὄζος Ἄρηος
Χαλκωδοντιάδης μεγαθύμων ἀρχὸς Ἀβάντων.
τῶι δ᾽ ἅμ᾽ Ἄβαντες ἕποντο θοοὶ ὄπιθεν κομόωντες
αἰχμηταὶ μεμαῶτες ὀρεκτῆισιν μελίηισι
θώρηκας ῥήξειν δηΐων ἀμφὶ στήθεσσι·

τῶι δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.
οἳ δ᾽ ἄρ᾽ Ἀθήνας εἶχον ἐϋκτίμενον πτολίεθρον
δῆμον Ἐρεχθῆος μεγαλήτορος, ὅν ποτ᾽ Ἀθήνη
θρέψε Διὸς θυγάτηρ, τέκε δὲ ζείδωρος ἄρουρα,
κὰδ δ᾽ ἐν Ἀθήνηις εἷσεν ἑῶι ἐν πίονι νηῶι·

ἔνθα δέ μιν ταύροισι καὶ ἀρνειοῖς ἱλάονται
κοῦροι Ἀθηναίων περιτελλομένων ἐνιαυτῶν·
τῶν αὖθ᾽ ἡγεμόνευ᾽ υἱὸς Πετεῶο Μενεσθεύς.
τῶι δ᾽ οὔ πώ τις ὁμοῖος ἐπιχθόνιος γένετ᾽ ἀνὴρ
κοσμῆσαι ἵππους τε καὶ ἀνέρας ἀσπιδιώτας·

Νέστωρ οἶος ἔριζεν· ὁ γὰρ προγενέστερος ἦεν·
τῶι δ᾽ ἅμα πεντήκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.
Αἴας δ᾽ ἐκ Σαλαμῖνος ἄγεν δυοκαίδεκα νῆας,
στῆσε δ᾽ ἄγων ἵν᾽ Ἀθηναίων ἵσταντο φάλαγγες.
οἳ δ᾽ Ἄργός τ᾽ εἶχον Τίρυνθά τε τειχιόεσσαν

Ἑρμιόνην Ἀσίνην τε, βαθὺν κατὰ κόλπον ἐχούσας,
Τροιζῆν᾽ Ἠϊόνας τε καὶ ἀμπελόεντ᾽ Ἐπίδαυρον,
οἵ τ᾽ ἔχον Αἴγιναν Μάσητά τε κοῦροι Ἀχαιῶν,
τῶν αὖθ᾽ ἡγεμόνευε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης
καὶ Σθένελος, Καπανῆος ἀγακλειτοῦ φίλος υἱός·

τοῖσι δ᾽ ἅμ᾽ Εὐρύαλος τρίτατος κίεν ἰσόθεος φὼς
Μηκιστέος υἱὸς Ταλαϊονίδαο ἄνακτος·
συμπάντων δ᾽ ἡγεῖτο βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
τοῖσι δ᾽ ἅμ᾽ ὀγδώκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.
οἳ δὲ Μυκήνας εἶχον ἐϋκτίμενον πτολίεθρον

ἀφνειόν τε Κόρινθον ἐϋκτιμένας τε Κλεωνάς,
Ὀρνειάς τ᾽ ἐνέμοντο Ἀραιθυρέην τ᾽ ἐρατεινὴν
καὶ Σικυῶν᾽, ὅθ᾽ ἄρ᾽ Ἄδρηστος πρῶτ᾽ ἐμβασίλευεν,
οἵ θ᾽ Ὑπερησίην τε καὶ αἰπεινὴν Γονόεσσαν
Πελλήνην τ᾽ εἶχον ἠδ᾽ Αἴγιον ἀμφενέμοντο

Αἰγιαλόν τ᾽ ἀνὰ πάντα καὶ ἀμφ᾽ Ἑλίκην εὐρεῖαν,
τῶν ἑκατὸν νηῶν ἦρχε κρείων Ἀγαμέμνων
Ἀτρεΐδης· ἅμα τῶι γε πολὺ πλεῖστοι καὶ ἄριστοι
λαοὶ ἕποντ᾽· ἐν δ᾽ αὐτὸς ἐδύσετο νώροπα χαλκὸν
κυδιόων, πᾶσιν δὲ μετέπρεπεν ἡρώεσσιν

οὕνεκ᾽ ἄριστος ἔην πολὺ δὲ πλείστους ἄγε λαούς.
οἳ δ᾽ εἶχον κοίλην Λακεδαίμονα κητώεσσαν,
Φᾶρίν τε Σπάρτην τε πολυτρήρωνά τε Μέσσην,
Βρυσειάς τ᾽ ἐνέμοντο καὶ Αὐγειὰς ἐρατεινάς,
οἵ τ᾽ ἄρ᾽ Ἀμύκλας εἶχον Ἕλος τ᾽ ἔφαλον πτολίεθρον,

οἵ τε Λάαν εἶχον ἠδ᾽ Οἴτυλον ἀμφενέμοντο,
τῶν οἱ ἀδελφεὸς ἦρχε βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος
ἑξήκοντα νεῶν· ἀπάτερθε δὲ θωρήσσοντο·
ἐν δ᾽ αὐτὸς κίεν ἧισι προθυμίηισι πεποιθὼς
ὀτρύνων πόλεμον δέ· μάλιστα δὲ ἵετο θυμῶι

τίσασθαι Ἑλένης ὁρμήματά τε στοναχάς τε.
οἳ δὲ Πύλον τ᾽ ἐνέμοντο καὶ Ἀρήνην ἐρατεινὴν
καὶ Θρύον Ἀλφειοῖο πόρον καὶ ἐΰκτιτον Αἰπὺ
καὶ Κυπαρισσήεντα καὶ Ἀμφιγένειαν ἔναιον
καὶ Πτελεὸν καὶ Ἕλος καὶ Δώριον, ἔνθά τε Μοῦσαι

ἀντόμεναι Θάμυριν τὸν Θρήϊκα παῦσαν ἀοιδῆς
Οἰχαλίηθεν ἰόντα παρ᾽ Εὐρύτου Οἰχαλιῆος·
στεῦτο γὰρ εὐχόμενος νικησέμεν εἴ περ ἂν αὐταὶ
Μοῦσαι ἀείδοιεν κοῦραι Διὸς αἰγιόχοιο·
αἳ δὲ χολωσάμεναι πηρὸν θέσαν, αὐτὰρ ἀοιδὴν

θεσπεσίην ἀφέλοντο καὶ ἐκλέλαθον κιθαριστύν·
τῶν αὖθ᾽ ἡγεμόνευε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
τῶι δ᾽ ἐνενήκοντα γλαφυραὶ νέες ἐστιχόωντο.
οἳ δ᾽ ἔχον Ἀρκαδίην ὑπὸ Κυλλήνης ὄρος αἰπὺ
Αἰπύτιον παρὰ τύμβον ἵν᾽ ἀνέρες ἀγχιμαχηταί,

οἳ Φενεόν τ᾽ ἐνέμοντο καὶ Ὀρχομενὸν πολύμηλον
Ῥίπην τε Στρατίην τε καὶ ἠνεμόεσσαν Ἐνίσπην
καὶ Τεγέην εἶχον καὶ Μαντινέην ἐρατεινὴν
Στύμφηλόν τ᾽ εἶχον καὶ Παρρασίην ἐνέμοντο,
τῶν ἦρχ᾽ Ἀγκαίοιο πάϊς κρείων Ἀγαπήνωρ

ἑξήκοντα νεῶν· πολέες δ᾽ ἐν νηῒ ἑκάστηι
Ἀρκάδες ἄνδρες ἔβαινον ἐπιστάμενοι πολεμίζειν.
αὐτὸς γάρ σφιν δῶκεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
νῆας ἐϋσσέλμους περάαν ἐπὶ οἴνοπα πόντον
Ἀτρεΐδης, ἐπεὶ οὔ σφι θαλάσσια ἔργα μεμήλει.

οἳ δ᾽ ἄρα Βουπράσιόν τε καὶ Ἤλιδα δῖαν ἔναιον
ὅσσον ἐφ᾽ Ὑρμίνη καὶ Μύρσινος ἐσχατόωσα
πέτρη τ᾽ Ὠλενίη καὶ Ἀλήσιον ἐντὸς ἐέργει,
τῶν αὖ τέσσαρες ἀρχοὶ ἔσαν, δέκα δ᾽ ἀνδρὶ ἑκάστωι
νῆες ἕποντο θοαί, πολέες δ᾽ ἔμβαινον Ἐπειοί.

τῶν μὲν ἄρ᾽ Ἀμφίμαχος καὶ Θάλπιος ἡγησάσθην
υἷες ὁ μὲν Κτεάτου, ὁ δ᾽ ἄρ᾽ Εὐρύτου, Ἀκτορίωνε·
τῶν δ᾽ Ἀμαρυγκεΐδης ἦρχε κρατερὸς Διώρης·
τῶν δὲ τετάρτων ἦρχε Πολύξεινος θεοειδὴς
υἱὸς Ἀγασθένεος Αὐγηϊάδαο ἄνακτος.

οἳ δ᾽ ἐκ Δουλιχίοιο Ἐχινάων θ᾽ ἱεράων
νήσων, αἳ ναίουσι πέρην ἁλὸς Ἤλιδος ἄντα,
τῶν αὖθ᾽ ἡγεμόνευε Μέγης ἀτάλαντος Ἄρηϊ
Φυλεΐδης, ὃν τίκτε Διῒ φίλος ἱππότα Φυλεύς,
ὅς ποτε Δουλίχιον δ᾽ ἀπενάσσατο πατρὶ χολωθείς·

τῶι δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.
αὐτὰρ Ὀδυσσεὺς ἦγε Κεφαλλῆνας μεγαθύμους,
οἵ ῥ᾽ Ἰθάκην εἶχον καὶ Νήριτον εἰνοσίφυλλον
καὶ Κροκύλει᾽ ἐνέμοντο καὶ Αἰγίλιπα τρηχεῖαν,
οἵ τε Ζάκυνθον ἔχον ἠδ᾽ οἳ Σάμον ἀμφενέμοντο,

οἵ τ᾽ ἤπειρον ἔχον ἠδ᾽ ἀντιπέραι᾽ ἐνέμοντο·
τῶν μὲν Ὀδυσσεὺς ἦρχε Διὶ μῆτιν ἀτάλαντος·
τῶι δ᾽ ἅμα νῆες ἕποντο δυώδεκα μιλτοπάρηιοι.
Αἰτωλῶν δ᾽ ἡγεῖτο Θόας Ἀνδραίμονος υἱός,
οἳ Πλευρῶν᾽ ἐνέμοντο καὶ Ὤλενον ἠδὲ Πυλήνην

Χαλκίδα τ᾽ ἀγχίαλον Καλυδῶνά τε πετρήεσσαν·
οὐ γὰρ ἔτ᾽ Οἰνῆος μεγαλήτορος υἱέες ἦσαν,
οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτ᾽ αὐτὸς ἔην, θάνε δὲ ξανθὸς Μελέαγρος·
τῶι δ᾽ ἐπὶ πάντ᾽ ἐτέταλτο ἀνασσέμεν Αἰτωλοῖσι·
τῶι δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.

Κρητῶν δ᾽ Ἰδομενεὺς δουρὶ κλυτὸς ἡγεμόνευεν,
οἳ Κνωσόν τ᾽ εἶχον Γόρτυνά τε τειχιόεσσαν,
Λύκτον Μίλητόν τε καὶ ἀργινόεντα Λύκαστον
Φαιστόν τε Ῥύτιόν τε, πόλεις εὖ ναιετοώσας,
ἄλλοι θ᾽ οἳ Κρήτην ἑκατόμπολιν ἀμφενέμοντο.

τῶν μὲν ἄρ᾽ Ἰδομενεὺς δουρὶ κλυτὸς ἡγεμόνευε
Μηριόνης τ᾽ ἀτάλαντος Ἐνυαλίωι ἀνδρειφόντηι·
τοῖσι δ᾽ ἅμ᾽ ὀγδώκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.
Τληπόλεμος δ᾽ Ἡρακλεΐδης ἠΰς τε μέγας τε
ἐκ Ῥόδου ἐννέα νῆας ἄγεν Ῥοδίων ἀγερώχων,

οἳ Ῥόδον ἀμφενέμοντο διὰ τρίχα κοσμηθέντες
Λίνδον Ἰηλυσόν τε καὶ ἀργινόεντα Κάμειρον.
τῶν μὲν Τληπόλεμος δουρὶ κλυτὸς ἡγεμόνευεν,
ὃν τέκεν Ἀστυόχεια βίηι Ἡρακληείηι,
τὴν ἄγετ᾽ ἐξ Ἐφύρης ποταμοῦ ἄπο Σελλήεντος

πέρσας ἄστεα πολλὰ διοτρεφέων αἰζηῶν.
Τληπόλεμος δ᾽ ἐπεὶ οὖν τράφ᾽ ἐνὶ μεγάρωι εὐπήκτωι,
αὐτίκα πατρὸς ἑοῖο φίλον μήτρωα κατέκτα
ἤδη γηράσκοντα Λικύμνιον ὄζον Ἄρηος·
αἶψα δὲ νῆας ἔπηξε, πολὺν δ᾽ ὅ γε λαὸν ἀγείρας

βῆ φεύγων ἐπὶ πόντον· ἀπείλησαν γάρ οἱ ἄλλοι
υἱέες υἱωνοί τε βίης Ἡρακληείης.
αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἐς Ῥόδον ἷξεν ἀλώμενος ἄλγεα πάσχων·
τριχθὰ δὲ ὤικηθεν καταφυλαδόν, ἠδὲ φίληθεν
ἐκ Διός, ὅς τε θεοῖσι καὶ ἀνθρώποισιν ἀνάσσει,

καί σφιν θεσπέσιον πλοῦτον κατέχευε Κρονίων.
Νιρεὺς αὖ Σύμηθεν ἄγε τρεῖς νῆας ἐΐσας
Νιρεὺς Ἀγλαΐης υἱὸς Χαρόποιό τ᾽ ἄνακτος
Νιρεύς, ὃς κάλλιστος ἀνὴρ ὑπὸ Ἴλιον ἦλθε
τῶν ἄλλων Δαναῶν μετ᾽ ἀμύμονα Πηλεΐωνα·

ἀλλ᾽ ἀλαπαδνὸς ἔην, παῦρος δέ οἱ εἵπετο λαός.
οἳ δ᾽ ἄρα Νίσυρόν τ᾽ εἶχον Κράπαθόν τε Κάσον τε
καὶ Κῶν Εὐρυπύλοιο πόλιν νήσους τε Καλύδνας,
τῶν αὖ Φείδιππός τε καὶ Ἄντιφος ἡγησάσθην
Θεσσαλοῦ υἷε δύω Ἡρακλεΐδαο ἄνακτος·

τοῖς δὲ τριήκοντα γλαφυραὶ νέες ἐστιχόωντο.
νῦν αὖ τοὺς ὅσσοι τὸ Πελασγικὸν Ἄργος ἔναιον,
οἵ τ᾽ Ἄλον οἵ τ᾽ Ἀλόπην οἵ τε Τρηχῖνα νέμοντο,
οἵ τ᾽ εἶχον Φθίην ἠδ᾽ Ἑλλάδα καλλιγύναικα,
Μυρμιδόνες δὲ καλεῦντο καὶ Ἕλληνες καὶ Ἀχαιοί,

τῶν αὖ πεντήκοντα νεῶν ἦν ἀρχὸς Ἀχιλλεύς.
ἀλλ᾽ οἵ γ᾽ οὐ πολέμοιο δυσηχέος ἐμνώοντο·
οὐ γὰρ ἔην ὅς τίς σφιν ἐπὶ στίχας ἡγήσαιτο·
κεῖτο γὰρ ἐν νήεσσι ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεὺς
κούρης χωόμενος Βρισηΐδος ἠϋκόμοιο,

τὴν ἐκ Λυρνησσοῦ ἐξείλετο πολλὰ μογήσας
Λυρνησσὸν διαπορθήσας καὶ τείχεα Θήβης,
κὰδ δὲ Μύνητ᾽ ἔβαλεν καὶ Ἐπίστροφον ἐγχεσιμώρους,
υἱέας Εὐηνοῖο Σεληπιάδαο ἄνακτος·
τῆς ὅ γε κεῖτ’ ἀχέων, τάχα δ’ ἀνστήσεσθαι ἔμελλεν.

οἳ δ᾽ εἶχον Φυλάκην καὶ Πύρασον ἀνθεμόεντα
Δήμητρος τέμενος, Ἴτωνά τε μητέρα μήλων,
ἀγχίαλόν τ᾽ Ἀντρῶνα ἰδὲ Πτελεὸν λεχεποίην,
τῶν αὖ Πρωτεσίλαος ἀρήϊος ἡγεμόνευε
ζωὸς ἐών· τότε δ᾽ ἤδη ἔχεν κάτα γαῖα μέλαινα.

τοῦ δὲ καὶ ἀμφιδρυφὴς ἄλοχος Φυλάκηι ἐλέλειπτο
καὶ δόμος ἡμιτελής· τὸν δ᾽ ἔκτανε Δάρδανος ἀνὴρ
νηὸς ἀποθρώισκοντα πολὺ πρώτιστον Ἀχαιῶν.
οὐδὲ μὲν οὐδ᾽ οἳ ἄναρχοι ἔσαν, πόθεόν γε μὲν ἀρχόν·
ἀλλά σφεας κόσμησε Ποδάρκης ὄζος Ἄρηος

Ἰφίκλου υἱὸς πολυμήλου Φυλακίδαο
αὐτοκασίγνητος μεγαθύμου Πρωτεσιλάου
ὁπλότερος γενεῆι· ὁ δ᾽ ἅμα πρότερος καὶ ἀρείων
ἥρως Πρωτεσίλαος ἀρήϊος· οὐδέ τι λαοὶ
δεύονθ᾽ ἡγεμόνος, πόθεόν γε μὲν ἐσθλὸν ἐόντα·

τῶι δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.
οἳ δὲ Φερὰς ἐνέμοντο παραὶ Βοιβηΐδα λίμνην
Βοίβην καὶ Γλαφύρας καὶ ἐϋκτιμένην Ἰαωλκόν,
τῶν ἦρχ᾽ Ἀδμήτοιο φίλος πάϊς ἕνδεκα νηῶν
Εὔμηλος, τὸν ὑπ᾽ Ἀδμήτωι τέκε δῖα γυναικῶν

Ἄλκηστις Πελίαο θυγατρῶν εἶδος ἀρίστη.
οἳ δ᾽ ἄρα Μηθώνην καὶ Θαυμακίην ἐνέμοντο
καὶ Μελίβοιαν ἔχον καὶ Ὀλιζῶνα τρηχεῖαν,
τῶν δὲ Φιλοκτήτης ἦρχεν τόξων ἐῢ εἰδὼς
ἑπτὰ νεῶν· ἐρέται δ᾽ ἐν ἑκάστηι πεντήκοντα

ἐμβέβασαν τόξων εὖ εἰδότες ἶφι μάχεσθαι.
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἐν νήσωι κεῖτο κρατέρ᾽ ἄλγεα πάσχων
Λήμνωι ἐν ἠγαθέηι, ὅθι μιν λίπον υἷες Ἀχαιῶν
ἕλκεϊ μοχθίζοντα κακῶι ὀλοόφρονος ὕδρου·
ἔνθ᾽ ὅ γε κεῖτ᾽ ἀχέων· τάχα δὲ μνήσεσθαι ἔμελλον

Ἀργεῖοι παρὰ νηυσὶ Φιλοκτήταο ἄνακτος.
οὐδὲ μὲν οὐδ᾽ οἳ ἄναρχοι ἔσαν, πόθεόν γε μὲν ἀρχόν·
ἀλλὰ Μέδων κόσμησεν Ὀϊλῆος νόθος υἱός,
τόν ῥ᾽ ἔτεκεν Ῥήνη ὑπ᾽ Ὀϊλῆϊ πτολιπόρθωι.
οἳ δ᾽ εἶχον Τρίκκην καὶ Ἰθώμην κλωμακόεσσαν,

οἵ τ᾽ ἔχον Οἰχαλίην πόλιν Εὐρύτου Οἰχαλιῆος,
τῶν αὖθ᾽ ἡγείσθην Ἀσκληπιοῦ δύο παῖδε
ἰητῆρ᾽ ἀγαθὼ Ποδαλείριος ἠδὲ Μαχάων·
τοῖς δὲ τριήκοντα γλαφυραὶ νέες ἐστιχόωντο.
οἳ δ᾽ ἔχον Ὀρμένιον, οἵ τε κρήνην Ὑπέρειαν,

οἵ τ᾽ ἔχον Ἀστέριον Τιτάνοιό τε λευκὰ κάρηνα,
τῶν ἦρχ᾽ Εὐρύπυλος Εὐαίμονος ἀγλαὸς υἱός·
τῶι δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.
οἳ δ᾽ Ἄργισσαν ἔχον καὶ Γυρτώνην ἐνέμοντο,
Ὄρθην Ἠλώνην τε πόλιν τ᾽ Ὀλοοσσόνα λευκήν,

τῶν αὖθ᾽ ἡγεμόνευε μενεπτόλεμος Πολυποίτης
υἱὸς Πειριθόοιο τὸν ἀθάνατος τέκετο Ζεύς·
τόν ῥ᾽ ὑπὸ Πειριθόωι τέκετο κλυτὸς Ἱπποδάμεια
ἤματι τῶι ὅτε Φῆρας ἐτίσατο λαχνήεντας,
τοὺς δ᾽ ἐκ Πηλίου ὦσε καὶ Αἰθίκεσσι πέλασσεν·

οὐκ οἶος, ἅμα τῶι γε Λεοντεὺς ὄζος Ἄρηος
υἱὸς ὑπερθύμοιο Κορώνου Καινεΐδαο·
τοῖς δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.
Γουνεὺς δ᾽ ἐκ Κύφου ἦγε δύω καὶ εἴκοσι νῆας·
τῶι δ᾽ Ἐνιῆνες ἕποντο μενεπτόλεμοί τε Περαιβοὶ

οἳ περὶ Δωδώνην δυσχείμερον οἰκί᾽ ἔθεντο,
οἵ τ᾽ ἀμφ᾽ ἱμερτὸν Τιταρησσὸν ἔργα νέμοντο
ὅς ῥ᾽ ἐς Πηνειὸν προΐει καλλίρροον ὕδωρ,
οὐδ᾽ ὅ γε Πηνειῶι συμμίσγεται ἀργυροδίνηι,
ἀλλά τέ μιν καθύπερθεν ἐπιρρέει ἠΰτ᾽ ἔλαιον·

ὅρκου γὰρ δεινοῦ Στυγὸς ὕδατός ἐστιν ἀπορρώξ.
Μαγνήτων δ᾽ ἦρχε Πρόθοος Τενθρηδόνος υἱός,
οἳ περὶ Πηνειὸν καὶ Πήλιον εἰνοσίφυλλον
ναίεσκον· τῶν μὲν Πρόθοος θοὸς ἡγεμόνευε,
τῶι δ᾽ ἅμα τεσσαράκοντα μέλαιναι νῆες ἕποντο.

οὗτοι ἄρ᾽ ἡγεμόνες Δαναῶν καὶ κοίρανοι ἦσαν·
τίς τὰρ τῶν ὄχ᾽ ἄριστος ἔην σύ μοι ἔννεπε Μοῦσα
αὐτῶν ἠδ᾽ ἵππων, οἳ ἅμ᾽ Ἀτρεΐδηισιν ἕποντο.
ἵπποι μὲν μέγ᾽ ἄρισται ἔσαν Φηρητιάδαο,
τὰς Εὔμηλος ἔλαυνε ποδώκεας ὄρνιθας ὣς

ὄτριχας οἰέτεας σταφύλῆι ἐπὶ νῶτον ἐΐσας·
τὰς ἐν Πηρείηι θρέψ᾽ ἀργυρότοξος Ἀπόλλων
ἄμφω θηλείας, φόβον Ἄρηος φορεούσας.
ἀνδρῶν αὖ μέγ᾽ ἄριστος ἔην Τελαμώνιος Αἴας
ὄφρ᾽ Ἀχιλεὺς μήνιεν· ὁ γὰρ πολὺ φέρτατος ἦεν,

ἵπποι θ᾽ οἳ φορέεσκον ἀμύμονα Πηλεΐωνα.
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἐν νήεσσι κορωνίσι ποντοπόροισι
κεῖτ᾽ ἀπομηνίσας Ἀγαμέμνονι ποιμένι λαῶν
Ἀτρεΐδηι· λαοὶ δὲ παρὰ ῥηγμῖνι θαλάσσης
δίσκοισιν τέρποντο καὶ αἰγανέηισιν ἱέντες

τόξοισίν θ᾽· ἵπποι δὲ παρ᾽ ἅρμασιν οἷσιν ἕκαστος
λωτὸν ἐρεπτόμενοι ἐλεόθρεπτόν τε σέλινον
ἕστασαν· ἅρματα δ᾽ εὖ πεπυκασμένα κεῖτο ἀνάκτων
ἐν κλισίηις· οἳ δ᾽ ἀρχὸν ἀρηΐφιλον ποθέοντες
φοίτων ἔνθα καὶ ἔνθα κατὰ στρατὸν οὐδὲ μάχοντο.

οἳ δ᾽ ἄρ᾽ ἴσαν ὡς εἴ τε πυρὶ χθὼν πᾶσα νέμοιτο·
γαῖα δ᾽ ὑπεστενάχιζε Διὶ ὣς τερπικεραύνωι
χωομένωι ὅτε τ᾽ ἀμφὶ Τυφωέϊ γαῖαν ἱμάσσηι
εἰν Ἀρίμοις, ὅθι φασὶ Τυφωέος ἔμμεναι εὐνάς·
ὣς ἄρα τῶν ὑπὸ ποσσὶ μέγα στεναχίζετο γαῖα

ἐρχομένων· μάλα δ᾽ ὦκα διέπρησσον πεδίοιο.
Τρωσὶν δ᾽ ἄγγελος ἦλθε ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις
πὰρ Διὸς αἰγιόχοιο σὺν ἀγγελίηι ἀλεγεινῆι·
οἳ δ᾽ ἀγορὰς ἀγόρευον ἐπὶ Πριάμοιο θύρηισι
πάντες ὁμηγερέες ἠμὲν νέοι ἠδὲ γέροντες·

ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη προσέφη πόδας ὠκέα Ἶρις·
εἴσατο δὲ φθογγὴν υἷϊ Πριάμοιο Πολίτηι,
ὃς Τρώων σκοπὸς ἷζε ποδωκείηισι πεποιθὼς
τύμβωι ἐπ᾽ ἀκροτάτωι Αἰσυήταο γέροντος,
δέγμενος ὁππότε ναῦφιν ἀφορμηθεῖεν Ἀχαιοί·

τῶι μιν ἐεισαμένη προσέφη πόδας ὠκέα Ἶρις·
ὦ γέρον αἰεί τοι μῦθοι φίλοι ἄκριτοί εἰσιν,
ὥς ποτ᾽ ἐπ᾽ εἰρήνης· πόλεμος δ᾽ ἀλίαστος ὄρωρεν.
ἤδη μὲν μάλα πολλὰ μάχας εἰσήλυθον ἀνδρῶν,
ἀλλ᾽ οὔ πω τοιόνδε τοσόνδέ τε λαὸν ὄπωπα·

λίην γὰρ φύλλοισιν ἐοικότες ἢ ψαμάθοισιν
ἔρχονται πεδίοιο μαχησόμενοι προτὶ ἄστυ.
Ἕκτορ σοὶ δὲ μάλιστ᾽ ἐπιτέλλομαι, ὧδε δὲ ῥέξαι·
πολλοὶ γὰρ κατὰ ἄστυ μέγα Πριάμου ἐπίκουροι,
ἄλλη δ᾽ ἄλλων γλῶσσα πολυσπερέων ἀνθρώπων·

τοῖσιν ἕκαστος ἀνὴρ σημαινέτω οἷσί περ ἄρχει,
τῶν δ᾽ ἐξηγείσθω κοσμησάμενος πολιήτας.
ὣς ἔφαθ᾽, Ἕκτωρ δ᾽ οὔ τι θεᾶς ἔπος ἠγνοίησεν,
αἶψα δ᾽ ἔλυσ᾽ ἀγορήν· ἐπὶ τεύχεα δ᾽ ἐσσεύοντο·
πᾶσαι δ᾽ ὠΐγνυντο πύλαι, ἐκ δ᾽ ἔσσυτο λαὸς

πεζοί θ᾽ ἱππῆές τε· πολὺς δ᾽ ὀρυμαγδὸς ὀρώρει.
ἔστι δέ τις προπάροιθε πόλιος αἰπεῖα κολώνη
ἐν πεδίωι ἀπάνευθε περίδρομος ἔνθα καὶ ἔνθα,
τὴν ἤτοι ἄνδρες Βατίειαν κικλήσκουσιν,
ἀθάνατοι δέ τε σῆμα πολυσκάρθμοιο Μυρίνης·

ἔνθα τότε Τρῶές τε διέκριθεν ἠδ᾽ ἐπίκουροι.
Τρωσὶ μὲν ἡγεμόνευε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ
Πριαμίδης· ἅμα τῶι γε πολὺ πλεῖστοι καὶ ἄριστοι
λαοὶ θωρήσσοντο μεμαότες ἐγχείηισι.
Δαρδανίων αὖτ᾽ ἦρχεν ἐῢς πάϊς Ἀγχίσαο

Αἰνείας, τὸν ὑπ᾽ Ἀγχίσηι τέκε δῖ᾽ Ἀφροδίτη
Ἴδης ἐν κνημοῖσι θεὰ βροτῶι εὐνηθεῖσα,
οὐκ οἶος, ἅμα τῶι γε δύω Ἀντήνορος υἷε
Ἀρχέλοχός τ᾽ Ἀκάμας τε μάχης εὖ εἰδότε πάσης.
οἳ δὲ Ζέλειαν ἔναιον ὑπαὶ πόδα νείατον Ἴδης

ἀφνειοὶ πίνοντες ὕδωρ μέλαν Αἰσήποιο
Τρῶες, τῶν αὖτ᾽ ἦρχε Λυκάονος ἀγλαὸς υἱὸς
Πάνδαρος, ὧι καὶ τόξον Ἀπόλλων αὐτὸς ἔδωκεν.
οἳ δ᾽ Ἀδρήστειάν τ᾽ εἶχον καὶ δῆμον Ἀπαισοῦ
καὶ Πιτύειαν ἔχον καὶ Τηρείης ὄρος αἰπύ,

τῶν ἦρχ᾽ Ἄδρηστός τε καὶ Ἄμφιος λινοθώρηξ
υἷε δύω Μέροπος Περκωσίου, ὃς περὶ πάντων
ἤιδεε μαντοσύνας, οὐδὲ οὓς παῖδας ἔασκε
στείχειν ἐς πόλεμον φθισήνορα· τὼ δέ οἱ οὔ τι
πειθέσθην· κῆρες γὰρ ἄγον μέλανος θανάτοιο.

οἳ δ᾽ ἄρα Περκώτην καὶ Πράκτιον ἀμφενέμοντο
καὶ Σηστὸν καὶ Ἄβυδον ἔχον καὶ δῖαν Ἀρίσβην,
τῶν αὖθ᾽ Ὑρτακίδης ἦρχ᾽ Ἄσιος ὄρχαμος ἀνδρῶν,
Ἄσιος Ὑρτακίδης ὃν Ἀρίσβηθεν φέρον ἵπποι
αἴθωνες μεγάλοι ποταμοῦ ἄπο Σελλήεντος.

Ἱππόθοος δ᾽ ἄγε φῦλα Πελασγῶν ἐγχεσιμώρων
τῶν οἳ Λάρισαν ἐριβώλακα ναιετάασκον·
τῶν ἦρχ᾽ Ἱππόθοός τε Πύλαιός τ᾽ ὄζος Ἄρηος,
υἷε δύω Λήθοιο Πελασγοῦ Τευταμίδαο.
αὐτὰρ Θρήϊκας ἦγ᾽ Ἀκάμας καὶ Πείροος ἥρως

ὅσσους Ἑλλήσποντος ἀγάρροος ἐντὸς ἐέργει.
Εὔφημος δ᾽ ἀρχὸς Κικόνων ἦν αἰχμητάων
υἱὸς Τροιζήνοιο διοτρεφέος Κεάδαο.
αὐτὰρ Πυραίχμης ἄγε Παίονας ἀγκυλοτόξους
τηλόθεν ἐξ Ἀμυδῶνος ἀπ᾽ Ἀξιοῦ εὐρὺ ῥέοντος,

Ἀξιοῦ οὗ κάλλιστον ὕδωρ ἐπικίδναται αἶαν.
Παφλαγόνων δ᾽ ἡγεῖτο Πυλαιμένεος λάσιον κῆρ
ἐξ Ἐνετῶν, ὅθεν ἡμιόνων γένος ἀγροτεράων,
οἵ ῥα Κύτωρον ἔχον καὶ Σήσαμον ἀμφενέμοντο
ἀμφί τε Παρθένιον ποταμὸν κλυτὰ δώματ᾽ ἔναιον

Κρῶμνάν τ᾽ Αἰγιαλόν τε καὶ ὑψηλοὺς Ἐρυθίνους.
αὐτὰρ Ἁλιζώνων Ὀδίος καὶ Ἐπίστροφος ἦρχον
τηλόθεν ἐξ Ἀλύβης, ὅθεν ἀργύρου ἐστὶ γενέθλη.
Μυσῶν δὲ Χρόμις ἦρχε καὶ Ἔννομος οἰωνιστής·
ἀλλ᾽ οὐκ οἰωνοῖσιν ἐρύσατο κῆρα μέλαιναν,

ἀλλ᾽ ἐδάμη ὑπὸ χερσὶ ποδώκεος Αἰακίδαο
ἐν ποταμῶι, ὅθι περ Τρῶας κεράϊζε καὶ ἄλλους.
Φόρκυς αὖ Φρύγας ἦγε καὶ Ἀσκάνιος θεοειδὴς
τῆλ᾽ ἐξ Ἀσκανίης· μέμασαν δ᾽ ὑσμῖνι μάχεσθαι.
Μήιοσιν αὖ Μέσθλης τε καὶ Ἄντιφος ἡγησάσθην

υἷε Ταλαιμένεος τὼ Γυγαίη τέκε λίμνη,
οἳ καὶ Μήιονας ἦγον ὑπὸ Τμώλωι γεγαῶτας.
Νάστης αὖ Καρῶν ἡγήσατο βαρβαροφώνων,
οἳ Μίλητον ἔχον Φθιρῶν τ᾽ ὄρος ἀκριτόφυλλον
Μαιάνδρου τε ῥοὰς Μυκάλης τ᾽ αἰπεινὰ κάρηνα·

τῶν μὲν ἄρ᾽ Ἀμφίμαχος καὶ Νάστης ἡγησάσθην,
Νάστης Ἀμφίμαχός τε Νομίονος ἀγλαὰ τέκνα,
ὃς καὶ χρυσὸν ἔχων πόλεμον δ᾽ ἴεν ἠΰτε κούρη
νήπιος, οὐδέ τί οἱ τό γ᾽ ἐπήρκεσε λυγρὸν ὄλεθρον,
ἀλλ᾽ ἐδάμη ὑπὸ χερσὶ ποδώκεος Αἰακίδαο

ἐν ποταμῶι, χρυσὸν δ᾽ Ἀχιλεὺς ἐκόμισσε δαΐφρων.
Σαρπηδὼν δ᾽ ἦρχεν Λυκίων καὶ Γλαῦκος ἀμύμων
τηλόθεν ἐκ Λυκίης, Ξάνθου ἄπο δινήεντος.

Ἰλιάδος Γ

ὅρκοι · τειχοσκοπία · Ἀλεξάνδρου καὶ

Αὐτὰρ ἐπεὶ κόσμηθεν ἅμ᾽ ἡγεμόνεσσιν ἕκαστοι,
Τρῶες μὲν κλαγγῆι τ᾽ ἐνοπῆι τ᾽ ἴσαν ὄρνιθες ὣς
ἠΰτε περ κλαγγὴ γεράνων πέλει οὐρανόθι πρό·
αἵ τ᾽ ἐπεὶ οὖν χειμῶνα φύγον καὶ ἀθέσφατον ὄμβρον

κλαγγῆι ταί γε πέτονται ἐπ᾽ ὠκεανοῖο ῥοάων
ἀνδράσι Πυγμαίοισι φόνον καὶ κῆρα φέρουσαι·
ἠέριαι δ᾽ ἄρα ταί γε κακὴν ἔριδα προφέρονται.
οἳ δ᾽ ἄρ᾽ ἴσαν σιγῆι μένεα πνείοντες Ἀχαιοὶ
ἐν θυμῶι μεμαῶτες ἀλεξέμεν ἀλλήλοισιν.

εὖτ᾽ ὄρεος κορυφῆισι Νότος κατέχευεν ὀμίχλην
ποιμέσιν οὔ τι φίλην, κλέπτηι δέ τε νυκτὸς ἀμείνω,
τόσσόν τίς τ᾽ ἐπιλεύσσει ὅσον τ᾽ ἐπὶ λᾶαν ἵησιν·
ὣς ἄρα τῶν ὑπὸ ποσσὶ κονίσαλος ὄρνυτ᾽ ἀελλὴς
ἐρχομένων· μάλα δ᾽ ὦκα διέπρησσον πεδίοιο.

οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες,
Τρωσὶν μὲν προμάχιζεν Ἀλέξανδρος θεοειδὴς
παρδαλέην ὤμοισιν ἔχων καὶ καμπύλα τόξα
καὶ ξίφος· αὐτὰρ δοῦρε δύω κεκορυθμένα χαλκῶι
πάλλων Ἀργείων προκαλίζετο πάντας ἀρίστους

ἀντίβιον μαχέσασθαι ἐν αἰνῆι δηϊοτῆτι.
τὸν δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησεν ἀρηΐφιλος Μενέλαος
ἐρχόμενον προπάροιθεν ὁμίλου μακρὰ βιβάντα,
ὥς τε λέων ἐχάρη μεγάλωι ἐπὶ σώματι κύρσας
εὑρὼν ἢ ἔλαφον κεραὸν ἢ ἄγριον αἶγα

πεινάων· μάλα γάρ τε κατεσθίει, εἴ περ ἂν αὐτὸν
σεύωνται ταχέες τε κύνες θαλεροί τ᾽ αἰζηοί·
ὣς ἐχάρη Μενέλαος Ἀλέξανδρον θεοειδέα
ὀφθαλμοῖσιν ἰδών· φάτο γὰρ τίσεσθαι ἀλείτην·
αὐτίκα δ᾽ ἐξ ὀχέων σὺν τεύχεσιν ἆλτο χαμᾶζε.

τὸν δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησεν Ἀλέξανδρος θεοειδὴς
ἐν προμάχοισι φανέντα, κατεπλήγη φίλον ἦτορ,
ἂψ δ᾽ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο κῆρ᾽ ἀλεείνων.
ὡς δ᾽ ὅτε τίς τε δράκοντα ἰδὼν παλίνορσος ἀπέστη
οὔρεος ἐν βήσσηις, ὑπό τε τρόμος ἔλλαβε γυῖα,

ἂψ δ᾽ ἀνεχώρησεν, ὦχρός τέ μιν εἷλε παρειάς,
ὣς αὖτις καθ᾽ ὅμιλον ἔδυ Τρώων ἀγερώχων
δείσας Ἀτρέος υἱὸν Ἀλέξανδρος θεοειδής.
τὸν δ᾽ Ἕκτωρ νείκεσσεν ἰδὼν αἰσχροῖς ἐπέεσσιν·
Δύσπαρι εἶδος ἄριστε γυναιμανὲς ἠπεροπευτὰ

αἴθ᾽ ὄφελες ἄγονός τ᾽ ἔμεναι ἄγαμός τ᾽ ἀπολέσθαι·
καί κε τὸ βουλοίμην, καί κεν πολὺ κέρδιον ἦεν
ἢ οὕτω λώβην τ᾽ ἔμεναι καὶ ὑπόψιον ἄλλων.
ἦ που καγχαλόωσι κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
φάντες ἀριστῆα πρόμον ἔμμεναι, οὕνεκα καλὸν

εἶδος ἔπ᾽, ἀλλ᾽ οὐκ ἔστι βίη φρεσὶν οὐδέ τις ἀλκή.
ἦ τοιόσδε ἐὼν ἐν ποντοπόροισι νέεσσι
πόντον ἐπιπλώσας, ἑτάρους ἐρίηρας ἀγείρας,
μιχθεὶς ἀλλοδαποῖσι γυναῖκ᾽ εὐειδέ᾽ ἀνῆγες
ἐξ ἀπίης γαίης νυὸν ἀνδρῶν αἰχμητάων

πατρί τε σῶι μέγα πῆμα πόληΐ τε παντί τε δήμωι,
δυσμενέσιν μὲν χάρμα, κατηφείην δὲ σοὶ αὐτῶι·
οὐκ ἂν δὴ μείνειας ἀρηΐφιλον Μενέλαον·
γνοίης χ᾽ οἵου φωτὸς ἔχεις θαλερὴν παράκοιτιν·
οὐκ ἄν τοι χραίσμηι κίθαρις τά τε δῶρ᾽ Ἀφροδίτης

ἥ τε κόμη τό τε εἶδος ὅτ᾽ ἐν κονίηισι μιγείης.
ἀλλὰ μάλα Τρῶες δειδήμονες· ἦ τέ κεν ἤδη
λάϊνον ἕσσο χιτῶνα κακῶν ἕνεχ᾽ ὅσσα ἔοργας.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν Ἀλέξανδρος θεοειδής·
Ἕκτορ ἐπεί με κατ᾽ αἶσαν ἐνείκεσας οὐδ᾽ ὑπὲρ αἶσαν·

αἰεί τοι κραδίη πέλεκυς ὥς ἐστιν ἀτειρὴς
ὅς τ᾽ εἶσιν διὰ δουρὸς ὑπ᾽ ἀνέρος ὅς ῥά τε τέχνηι
νήϊον ἐκτάμνηισιν, ὀφέλλει δ᾽ ἀνδρὸς ἐρωήν·
ὣς σοὶ ἐνὶ στήθεσσιν ἀτάρβητος νόος ἐστί·
μή μοι δῶρ᾽ ἐρατὰ πρόφερε χρυσέης Ἀφροδίτης·

οὔ τοι ἀπόβλητ᾽ ἐστὶ θεῶν ἐρικυδέα δῶρα
ὅσσά κεν αὐτοὶ δῶσιν, ἑκὼν δ᾽ οὐκ ἄν τις ἕλοιτο·
νῦν αὖτ᾽ εἴ μ᾽ ἐθέλεις πολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι,
ἄλλους μὲν κάθισον Τρῶας καὶ πάντας Ἀχαιούς,
αὐτὰρ ἔμ᾽ ἐν μέσσωι καὶ ἀρηΐφιλον Μενέλαον

συμβάλετ᾽ ἀμφ᾽ Ἑλένηι καὶ κτήμασι πᾶσι μάχεσθαι·
ὁππότερος δέ κε νικήσηι κρείσσων τε γένηται,
κτήμαθ᾽ ἑλὼν εὖ πάντα γυναῖκά τε οἴκαδ᾽ ἀγέσθω·
οἳ δ᾽ ἄλλοι φιλότητα καὶ ὅρκια πιστὰ ταμόντες
ναίοιτε Τροίην ἐριβώλακα, τοὶ δὲ νεέσθων

Ἄργος ἐς ἱππόβοτον καὶ Ἀχαιΐδα καλλιγύναικα.
ὣς ἔφαθ᾽, Ἕκτωρ δ᾽ αὖτ᾽ ἐχάρη μέγα μῦθον ἀκούσας,
καί ῥ᾽ ἐς μέσσον ἰὼν Τρώων ἀνέεργε φάλαγγας
μέσσου δουρὸς ἑλών· τοὶ δ᾽ ἱδρύνθησαν ἅπαντες.
τῶι δ᾽ ἐπετοξάζοντο κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ

ἰοῖσίν τε τιτυσκόμενοι λάεσσί τ᾽ ἔβαλλον·
αὐτὰρ ὁ μακρὸν ἄϋσεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
ἴσχεσθ᾽ Ἀργεῖοι, μὴ βάλλετε κοῦροι Ἀχαιῶν·
στεῦται γάρ τι ἔπος ἐρέειν κορυθαίολος Ἕκτωρ.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἔσχοντο μάχης ἄνεώι τ᾽ ἐγένοντο

ἐσσυμένως· Ἕκτωρ δὲ μετ᾽ ἀμφοτέροισιν ἔειπε·
κέκλυτέ μευ Τρῶες καὶ ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
μῦθον Ἀλεξάνδροιο, τοῦ εἵνεκα νεῖκος ὄρωρεν.
ἄλλους μὲν κέλεται Τρῶας καὶ πάντας Ἀχαιοὺς
τεύχεα κάλ᾽ ἀποθέσθαι ἐπὶ χθονὶ πουλυβοτείρηι,

αὐτὸν δ᾽ ἐν μέσσωι καὶ ἀρηΐφιλον Μενέλαον
οἴους ἀμφ᾽ Ἑλένηι καὶ κτήμασι πᾶσι μάχεσθαι.
ὁππότερος δέ κε νικήσηι κρείσσων τε γένηται
κτήμαθ᾽ ἑλὼν εὖ πάντα γυναῖκά τε οἴκαδ᾽ ἀγέσθω·
οἳ δ᾽ ἄλλοι φιλότητα καὶ ὅρκια πιστὰ τάμωμεν.

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι·
τοῖσι δὲ καὶ μετέειπε βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος·
κέκλυτε νῦν καὶ ἐμεῖο· μάλιστα γὰρ ἄλγος ἱκάνει
θυμὸν ἐμόν, φρονέω δὲ διακρινθήμεναι ἤδη
Ἀργείους καὶ Τρῶας, ἐπεὶ κακὰ πολλὰ πέπασθε

εἵνεκ᾽ ἐμῆς ἔριδος καὶ Ἀλεξάνδρου ἕνεκ᾽ ἀρχῆς·
ἡμέων δ᾽ ὁπποτέρωι θάνατος καὶ μοῖρα τέτυκται
τεθναίη· ἄλλοι δὲ διακρινθεῖτε τάχιστα.
οἴσετε ἄρν᾽, ἕτερον λευκόν, ἑτέρην δὲ μέλαιναν,
Γῆι τε καὶ Ἠελίωι· Διὶ δ᾽ ἡμεῖς οἴσομεν ἄλλον·

ἄξετε δὲ Πριάμοιο βίην, ὄφρ᾽ ὅρκια τάμνηι
αὐτός, ἐπεί οἱ παῖδες ὑπερφίαλοι καὶ ἄπιστοι,
μή τις ὑπερβασίηι Διὸς ὅρκια δηλήσηται.
αἰεὶ δ᾽ ὁπλοτέρων ἀνδρῶν φρένες ἠερέθονται·
οἷς δ᾽ ὁ γέρων μετέηισιν ἅμα πρόσσω καὶ ὀπίσσω

λεύσσει, ὅπως ὄχ᾽ ἄριστα μετ᾽ ἀμφοτέροισι γένηται.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἐχάρησαν Ἀχαιοί τε Τρῶές τε
ἐλπόμενοι παύσασθαι ὀϊζυροῦ πολέμοιο.
καί ῥ᾽ ἵππους μὲν ἔρυξαν ἐπὶ στίχας, ἐκ δ᾽ ἔβαν αὐτοί,
τεύχεά τ᾽ ἐξεδύοντο· τὰ μὲν κατέθεντ᾽ ἐπὶ γαίηι

πλησίον ἀλλήλων, ὀλίγη δ᾽ ἦν ἀμφὶς ἄρουρα·
Ἕκτωρ δὲ προτὶ ἄστυ δύω κήρυκας ἔπεμπε
καρπαλίμως ἄρνάς τε φέρειν Πρίαμόν τε καλέσσαι·
αὐτὰρ ὁ Ταλθύβιον προΐει κρείων Ἀγαμέμνων
νῆας ἔπι γλαφυρὰς ἰέναι, ἠδ᾽ ἄρν᾽ ἐκέλευεν

οἰσέμεναι· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ οὐκ ἀπίθησ᾽ Ἀγαμέμνονι δίωι.
Ἶρις δ᾽ αὖθ᾽ Ἑλένηι λευκωλένωι ἄγγελος ἦλθεν
εἰδομένη γαλόωι Ἀντηνορίδαο δάμαρτι,
τὴν Ἀντηνορίδης εἶχε κρείων Ἑλικάων
Λαοδίκην Πριάμοιο θυγατρῶν εἶδος ἀρίστην.

τὴν δ᾽ εὗρ᾽ ἐν μεγάρωι· ἣ δὲ μέγαν ἱστὸν ὕφαινε
δίπλακα πορφυρέην, πολέας δ᾽ ἐνέπασσεν ἀέθλους
Τρώων θ᾽ ἱπποδάμων καὶ Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων,
οὕς ἑθεν εἵνεκ᾽ ἔπασχον ὑπ᾽ Ἄρηος παλαμάων·
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη προσέφη πόδας ὠκέα Ἶρις·

δεῦρ᾽ ἴθι νύμφα φίλη, ἵνα θέσκελα ἔργα ἴδηαι
Τρώων θ᾽ ἱπποδάμων καὶ Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων,
οἳ πρὶν ἐπ᾽ ἀλλήλοισι φέρον πολύδακρυν Ἄρηα
ἐν πεδίωι ὀλοοῖο λιλαιόμενοι πολέμοιο·
οἳ δὴ νῦν ἕαται σιγῆι, πόλεμος δὲ πέπαυται,

ἀσπίσι κεκλιμένοι, παρὰ δ᾽ ἔγχεα μακρὰ πέπηγεν.
αὐτὰρ Ἀλέξανδρος καὶ ἀρηΐφιλος Μενέλαος
μακρῆις ἐγχείηισι μαχήσονται περὶ σεῖο·
τῶι δέ κε νικήσαντι φίλη κεκλήσηι ἄκοιτις.
ὣς εἰποῦσα θεὰ γλυκὺν ἵμερον ἔμβαλε θυμῶι

ἀνδρός τε προτέρου καὶ ἄστεος ἠδὲ τοκήων·
αὐτίκα δ᾽ ἀργεννῆισι καλυψαμένη ὀθόνηισιν
ὁρμᾶτ᾽ ἐκ θαλάμοιο τέρεν κατὰ δάκρυ χέουσα
οὐκ οἴη, ἅμα τῆι γε καὶ ἀμφίπολοι δύ᾽ ἕποντο,
Αἴθρη Πιτθῆος θυγάτηρ, Κλυμένη τε βοῶπις·

αἶψα δ᾽ ἔπειθ᾽ ἵκανον ὅθι Σκαιαὶ πύλαι ἦσαν.
οἳ δ᾽ ἀμφὶ Πρίαμον καὶ Πάνθοον ἠδὲ Θυμοίτην
Λάμπόν τε Κλυτίον θ᾽ Ἱκετάονά τ᾽ ὄζον Ἄρηος
Οὐκαλέγων τε καὶ Ἀντήνωρ πεπνυμένω ἄμφω
ἥατο δημογέροντες ἐπὶ Σκαιῆισι πύληισι,

γήραϊ δὴ πολέμοιο πεπαυμένοι, ἀλλ᾽ ἀγορηταὶ
ἐσθλοί, τεττίγεσσιν ἐοικότες οἵ τε καθ᾽ ὕλην
δενδρέωι ἐφεζόμενοι ὄπα λειριόεσσαν ἱεῖσι·
τοῖοι ἄρα Τρώων ἡγήτορες ἧντ᾽ ἐπὶ πύργωι.
οἳ δ᾽ ὡς οὖν εἴδονθ᾽ Ἑλένην ἐπὶ πύργον ἰοῦσαν,

ἦκα πρὸς ἀλλήλους ἔπεα πτερόεντ᾽ ἀγόρευον·
οὐ νέμεσις Τρῶας καὶ ἐϋκνήμιδας Ἀχαιοὺς
τοιῆιδ᾽ ἀμφὶ γυναικὶ πολὺν χρόνον ἄλγεα πάσχειν·
αἰνῶς ἀθανάτηισι θεῆις εἰς ὦπα ἔοικεν·
ἀλλὰ καὶ ὧς τοίη περ ἐοῦσ᾽ ἐν νηυσὶ νεέσθω,

μηδ᾽ ἡμῖν τεκέεσσί τ᾽ ὀπίσσω πῆμα λίποιτο.
ὣς ἄρ᾽ ἔφαν, Πρίαμος δ᾽ Ἑλένην ἐκαλέσσατο φωνῆι·
δεῦρο πάροιθ᾽ ἐλθοῦσα φίλον τέκος ἵζευ ἐμεῖο,
ὄφρα ἴδηι πρότερόν τε πόσιν πηούς τε φίλους τε·
οὔ τί μοι αἰτίη ἐσσί, θεοί νύ μοι αἴτιοί εἰσιν

οἵ μοι ἐφώρμησαν πόλεμον πολύδακρυν Ἀχαιῶν·
ὥς μοι καὶ τόνδ᾽ ἄνδρα πελώριον ἐξονομήνηις
ὅς τις ὅδ᾽ ἐστὶν Ἀχαιὸς ἀνὴρ ἠΰς τε μέγας τε.
ἤτοι μὲν κεφαλῆι καὶ μείζονες ἄλλοι ἔασι,
καλὸν δ᾽ οὕτω ἐγὼν οὔ πω ἴδον ὀφθαλμοῖσιν,

οὐδ᾽ οὕτω γεραρόν· βασιλῆϊ γὰρ ἀνδρὶ ἔοικε.
τὸν δ᾽ Ἑλένη μύθοισιν ἀμείβετο δῖα γυναικῶν·
αἰδοῖός τέ μοί ἐσσι φίλε ἑκυρὲ δεινός τε·
ὡς ὄφελεν θάνατός μοι ἁδεῖν κακὸς ὁππότε δεῦρο
υἱέϊ σῶι ἑπόμην θάλαμον γνωτούς τε λιποῦσα

παῖδά τε τηλυγέτην καὶ ὁμηλικίην ἐρατεινήν.
ἀλλὰ τά γ᾽ οὐκ ἐγένοντο· τὸ καὶ κλαίουσα τέτηκα.
τοῦτο δέ τοι ἐρέω ὅ μ᾽ ἀνείρεαι ἠδὲ μεταλλᾶις·
οὗτός γ᾽ Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων,
ἀμφότερον βασιλεύς τ᾽ ἀγαθὸς κρατερός τ᾽ αἰχμητής·

δαὴρ αὖτ᾽ ἐμὸς ἔσκε κυνώπιδος, εἴ ποτ᾽ ἔην γε.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ ὁ γέρων ἠγάσσατο φώνησέν τε·
ὦ μάκαρ Ἀτρεΐδη μοιρηγενὲς ὀλβιόδαιμον,
ἦ ῥά νύ τοι πολλοὶ δεδμήατο κοῦροι Ἀχαιῶν.
ἤδη καὶ Φρυγίην εἰσήλυθον ἀμπελόεσσαν,

ἔνθα ἴδον πλείστους Φρύγας ἀνέρας αἰολοπώλους
λαοὺς Ὀτρῆος καὶ Μυγδόνος ἀντιθέοιο,
οἵ ῥα τότ᾽ ἐστρατόωντο παρ᾽ ὄχθας Σαγγαρίοιο·
καὶ γὰρ ἐγὼν ἐπίκουρος ἐὼν μετὰ τοῖσιν ἐλέχθην
ἤματι τῶι ὅτε τ᾽ ἦλθον Ἀμαζόνες ἀντιάνειραι·

ἀλλ᾽ οὐδ᾽ οἳ τόσοι ἦσαν ὅσοι ἑλίκωπες Ἀχαιοί.
δεύτερον αὖτ᾽ Ὀδυσῆα ἰδὼν ἐρέειν᾽ ὁ γεραιός·
εἴπ᾽ ἄγε μοι καὶ τόνδε φίλον τέκος ὅς τις ὅδ᾽ ἐστί·
μείων μὲν κεφαλῆι Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο,
εὐρύτερος δ᾽ ὤμοισιν ἰδὲ στέρνοισιν ἰδέσθαι.

τεύχεα μέν οἱ κεῖται ἐπὶ χθονὶ πουλυβοτείρηι,
αὐτὸς δὲ κτίλος ὣς ἐπιπωλεῖται στίχας ἀνδρῶν·
ἀρνειῶι μιν ἔγωγε ἐΐσκω πηγεσιμάλλωι,
ὅς τ᾽ οἰῶν μέγα πῶϋ διέρχεται ἀργεννάων.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειθ᾽ Ἑλένη Διὸς ἐκγεγαυῖα·

οὗτος δ᾽ αὖ Λαερτιάδης πολύμητις Ὀδυσσεύς,
ὃς τράφη ἐν δήμωι Ἰθάκης κραναῆς περ ἐούσης
εἰδὼς παντοίους τε δόλους καὶ μήδεα πυκνά.
τὴν δ᾽ αὖτ᾽ Ἀντήνωρ πεπνυμένος ἀντίον ηὔδα·
ὦ γύναι ἦ μάλα τοῦτο ἔπος νημερτὲς ἔειπες·

ἤδη γὰρ καὶ δεῦρό ποτ᾽ ἤλυθε δῖος Ὀδυσσεὺς
σεῦ ἕνεκ᾽ ἀγγελίης σὺν ἀρηϊφίλωι Μενελάωι·
τοὺς δ᾽ ἐγὼ ἐξείνισσα καὶ ἐν μεγάροισι φίλησα,
ἀμφοτέρων δὲ φυὴν ἐδάην καὶ μήδεα πυκνά.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ Τρώεσσιν ἐν ἀγρομένοισιν ἔμιχθεν

στάντων μὲν Μενέλαος ὑπείρεχεν εὐρέας ὤμους,
ἄμφω δ᾽ ἑζομένω γεραρώτερος ἦεν Ὀδυσσεύς·
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ μύθους καὶ μήδεα πᾶσιν ὕφαινον
ἤτοι μὲν Μενέλαος ἐπιτροχάδην ἀγόρευε,
παῦρα μὲν ἀλλὰ μάλα λιγέως, ἐπεὶ οὐ πολύμυθος

οὐδ᾽ ἀφαμαρτοεπής· ἦ καὶ γένει ὕστερος ἦεν.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πολύμητις ἀναΐξειεν Ὀδυσσεὺς
στάσκεν, ὑπαὶ δὲ ἴδεσκε κατὰ χθονὸς ὄμματα πήξας,
σκῆπτρον δ᾽ οὔτ᾽ ὀπίσω οὔτε προπρηνὲς ἐνώμα,
ἀλλ᾽ ἀστεμφὲς ἔχεσκεν ἀΐδρεϊ φωτὶ ἐοικώς·

φαίης κε ζάκοτόν τέ τιν᾽ ἔμμεναι ἄφρονά τ᾽ αὔτως.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ ὄπα τε μεγάλην ἐκ στήθεος εἵη
καὶ ἔπεα νιφάδεσσιν ἐοικότα χειμερίηισιν,
οὐκ ἂν ἔπειτ᾽ Ὀδυσῆΐ γ᾽ ἐρίσσειε βροτὸς ἄλλος·
οὐ τότε γ᾽ ὧδ᾽ Ὀδυσῆος ἀγασσάμεθ᾽ εἶδος ἰδόντες.

τὸ τρίτον αὖτ᾽ Αἴαντα ἰδὼν ἐρέειν᾽ ὁ γεραιός·
τίς τὰρ ὅδ᾽ ἄλλος Ἀχαιὸς ἀνὴρ ἠΰς τε μέγας τε
ἔξοχος Ἀργείων κεφαλήν τε καὶ εὐρέας ὤμους;
τὸν δ᾽ Ἑλένη τανύπεπλος ἀμείβετο δῖα γυναικῶν·
οὗτος δ᾽ Αἴας ἐστὶ πελώριος ἕρκος Ἀχαιῶν·

Ἰδομενεὺς δ᾽ ἑτέρωθεν ἐνὶ Κρήτεσσι θεὸς ὣς
ἕστηκ᾽, ἀμφὶ δέ μιν Κρητῶν ἀγοὶ ἠγερέθονται.
πολλάκι μιν ξείνισσεν ἀρηΐφιλος Μενέλαος
οἴκωι ἐν ἡμετέρωι ὁπότε Κρήτηθεν ἵκοιτο.
νῦν δ᾽ ἄλλους μὲν πάντας ὁρῶ ἑλίκωπας Ἀχαιούς,

οὕς κεν ἐῢ γνοίην καί τ᾽ οὔνομα μυθησαίμην·
δοιὼ δ᾽ οὐ δύναμαι ἰδέειν κοσμήτορε λαῶν
Κάστορά θ᾽ ἱππόδαμον καὶ πὺξ ἀγαθὸν Πολυδεύκεα
αὐτοκασιγνήτω, τώ μοι μία γείνατο μήτηρ.
ἢ οὐχ ἑσπέσθην Λακεδαίμονος ἐξ ἐρατεινῆς,

ἢ δεύρω μὲν ἕποντο νέεσσ᾽ ἔνι ποντοπόροισι,
νῦν αὖτ᾽ οὐκ ἐθέλουσι μάχην καταδύμεναι ἀνδρῶν
αἴσχεα δειδιότες καὶ ὀνείδεα πόλλ᾽ ἅ μοί ἐστιν.
ὣς φάτο, τοὺς δ᾽ ἤδη κάτεχεν φυσίζοος αἶα
ἐν Λακεδαίμονι αὖθι φίληι ἐν πατρίδι γαίηι.

κήρυκες δ᾽ ἀνὰ ἄστυ θεῶν φέρον ὅρκια πιστὰ
ἄρνε δύω καὶ οἶνον ἐΰφρονα καρπὸν ἀρούρης
ἀσκῶι ἐν αἰγείωι· φέρε δὲ κρητῆρα φαεινὸν
κῆρυξ Ἰδαῖος ἠδὲ χρύσεια κύπελλα·
ὄτρυνεν δὲ γέροντα παριστάμενος ἐπέεσσιν·

ὄρσεο Λαομεδοντιάδη, καλέουσιν ἄριστοι
Τρώων θ᾽ ἱπποδάμων καὶ Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων
ἐς πεδίον καταβῆναι ἵν᾽ ὅρκια πιστὰ τάμητε·
αὐτὰρ Ἀλέξανδρος καὶ ἀρηΐφιλος Μενέλαος
μακρῆις ἐγχείηισι μαχήσοντ᾽ ἀμφὶ γυναικί·

τῶι δέ κε νικήσαντι γυνὴ καὶ κτήμαθ᾽ ἕποιτο·
οἳ δ᾽ ἄλλοι φιλότητα καὶ ὅρκια πιστὰ ταμόντες
ναίοιμεν Τροίην ἐριβώλακα, τοὶ δὲ νέονται
Ἄργος ἐς ἱππόβοτον καὶ Ἀχαιΐδα καλλιγύναικα.
ὣς φάτο ῥίγησεν δ᾽ ὁ γέρων, ἐκέλευσε δ᾽ ἑταίρους

ἵππους ζευγνύμεναι· τοὶ δ᾽ ὀτραλέως ἐπίθοντο.
ἂν δ᾽ ἄρ᾽ ἔβη Πρίαμος, κατὰ δ᾽ ἡνία τεῖνεν ὀπίσσω·
πὰρ δέ οἱ Ἀντήνωρ περικαλλέα βήσετο δίφρον·
τὼ δὲ διὰ Σκαιῶν πεδίον δ᾽ ἔχον ὠκέας ἵππους.
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἵκοντο μετὰ Τρῶας καὶ Ἀχαιούς,

ἐξ ἵππων ἀποβάντες ἐπὶ χθόνα πουλυβότειραν
ἐς μέσσον Τρώων καὶ Ἀχαιῶν ἐστιχόωντο.
ὄρνυτο δ᾽ αὐτίκ᾽ ἔπειτα ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων,
ἂν δ᾽ Ὀδυσεὺς πολύμητις· ἀτὰρ κήρυκες ἀγαυοὶ
ὅρκια πιστὰ θεῶν σύναγον, κρητῆρι δὲ οἶνον

μίσγον, ἀτὰρ βασιλεῦσιν ὕδωρ ἐπὶ χεῖρας ἔχευαν.
Ἀτρεΐδης δὲ ἐρυσσάμενος χείρεσσι μάχαιραν,
ἥ οἱ πὰρ ξίφεος μέγα κουλεόν αἰὲν ἄωρτο,
ἀρνῶν ἐκ κεφαλέων τάμνε τρίχας· αὐτὰρ ἔπειτα
κήρυκες Τρώων καὶ Ἀχαιῶν νεῖμαν ἀρίστοις.

τοῖσιν δ᾽ Ἀτρεΐδης μεγάλ᾽ εὔχετο χεῖρας ἀνασχών·
Ζεῦ πάτερ Ἴδηθεν μεδέων κύδιστε μέγιστε,
Ἠέλιός θ᾽, ὃς πάντ᾽ ἐφορᾶις καὶ πάντ᾽ ἐπακούεις,
καὶ ποταμοὶ καὶ γαῖα, καὶ οἳ ὑπένερθε καμόντας
ἀνθρώπους τίνυσθον ὅτις κ᾽ ἐπίορκον ὀμόσσηι,

ὑμεῖς μάρτυροι ἔστε, φυλάσσετε δ᾽ ὅρκια πιστά·
εἰ μέν κεν Μενέλαον Ἀλέξανδρος καταπέφνηι
αὐτὸς ἔπειθ᾽ Ἑλένην ἐχέτω καὶ κτήματα πάντα,
ἡμεῖς δ᾽ ἐν νήεσσι νεώμεθα ποντοπόροισιν·
εἰ δέ κ᾽ Ἀλέξανδρον κτείνηι ξανθὸς Μενέλαος,

Τρῶας ἔπειθ᾽ Ἑλένην καὶ κτήματα πάντ᾽ ἀποδοῦναι,
τιμὴν δ᾽ Ἀργείοις ἀποτινέμεν ἥν τιν᾽ ἔοικεν,
ἥ τε καὶ ἐσσομένοισι μετ᾽ ἀνθρώποισι πέληται.
εἰ δ᾽ ἂν ἐμοὶ τιμὴν Πρίαμος Πριάμοιό τε παῖδες
τίνειν οὐκ ἐθέλωσιν Ἀλεξάνδροιο πεσόντος,

αὐτὰρ ἐγὼ καὶ ἔπειτα μαχήσομαι εἵνεκα ποινῆς
αὖθι μένων, ἧός κε τέλος πολέμοιο κιχείω.
ἦ, καὶ ἀπὸ στομάχους ἀρνῶν τάμε νηλέϊ χαλκῶι·
καὶ τοὺς μὲν κατέθηκεν ἐπὶ χθονὸς ἀσπαίροντας
θυμοῦ δευομένους· ἀπὸ γὰρ μένος εἵλετο χαλκός.

οἶνον δ᾽ ἐκ κρητῆρος ἀφυσσόμενοι δεπάεσσιν
ἔκχεον, ἠδ᾽ εὔχοντο θεοῖς αἰειγενέτηισιν.
ὧδε δέ τις εἴπεσκεν Ἀχαιῶν τε Τρώων τε·
Ζεῦ κύδιστε μέγιστε καὶ ἀθάνατοι θεοὶ ἄλλοι
ὁππότεροι πρότεροι ὑπὲρ ὅρκια πημήνειαν

ὧδέ σφ᾽ ἐγκέφαλος χαμάδις ῥέοι ὡς ὅδε οἶνος
αὐτῶν καὶ τεκέων, ἄλοχοι δ᾽ ἄλλοισι δαμεῖεν.
ὣς ἔφαν, οὐδ᾽ ἄρα πώ σφιν ἐπεκραίαινε Κρονίων.
τοῖσι δὲ Δαρδανίδης Πρίαμος μετὰ μῦθον ἔειπε·
κέκλυτέ μευ Τρῶες καὶ ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοί·

ἤτοι ἐγὼν εἶμι προτὶ Ἴλιον ἠνεμόεσσαν
ἄψ, ἐπεὶ οὔ πω τλήσομ᾽ ἐν ὀφθαλμοῖσιν ὁρᾶσθαι
μαρνάμενον φίλον υἱὸν ἀρηϊφίλωι Μενελάωι·
Ζεὺς μέν που τό γε οἶδε καὶ ἀθάνατοι θεοὶ ἄλλοι
ὁπποτέρωι θανάτοιο τέλος πεπρωμένον ἐστίν.

ἦ ῥα καὶ ἐς δίφρον ἄρνας θέτο ἰσόθεος φώς,
ἂν δ᾽ ἄρ᾽ ἔβαιν᾽ αὐτός, κατὰ δ᾽ ἡνία τεῖνεν ὀπίσσω·
πὰρ δέ οἱ Ἀντήνωρ περικαλλέα βήσετο δίφρον.
τὼ μὲν ἄρ᾽ ἄψορροι προτὶ Ἴλιον ἀπονέοντο·
Ἕκτωρ δὲ Πριάμοιο πάϊς καὶ δῖος Ὀδυσσεὺς

χῶρον μὲν πρῶτον διεμέτρεον, αὐτὰρ ἔπειτα
κλήρους ἐν κυνέηι χαλκήρεϊ πάλλον ἑλόντες,
ὁππότερος δὴ πρόσθεν ἀφείη χάλκεον ἔγχος.
λαοὶ δ᾽ ἠρήσαντο, θεοῖσι δὲ χεῖρας ἀνέσχον,
ὧδε δέ τις εἴπεσκεν Ἀχαιῶν τε Τρώων τε·

Ζεῦ πάτερ Ἴδηθεν μεδέων κύδιστε μέγιστε
ὁππότερος τάδε ἔργα μετ᾽ ἀμφοτέροισιν ἔθηκε,
τὸν δὸς ἀποφθίμενον δῦναι δόμον Ἄϊδος εἴσω,
ἡμῖν δ᾽ αὖ φιλότητα καὶ ὅρκια πιστὰ γενέσθαι.
ὣς ἄρ᾽ ἔφαν, πάλλεν δὲ μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ

ἂψ ὁρόων· Πάριος δὲ θοῶς ἐκ κλῆρος ὄρουσεν.
οἳ μὲν ἔπειθ᾽ ἵζοντο κατὰ στίχας, ἧχι ἑκάστωι
ἵπποι ἀερσίποδες καὶ ποικίλα τεύχε᾽ ἔκειτο·
αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἀμφ᾽ ὤμοισιν ἐδύσετο τεύχεα καλὰ
δῖος Ἀλέξανδρος Ἑλένης πόσις ἠϋκόμοιο.

κνημῖδας μὲν πρῶτα περὶ κνήμηισιν ἔθηκε
καλάς, ἀργυρέοισιν ἐπισφυρίοις ἀραρυίας·
δεύτερον αὖ θώρηκα περὶ στήθεσσιν ἔδυνεν
οἷο κασιγνήτοιο Λυκάονος· ἥρμοσε δ᾽ αὐτῶι.
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ὤμοισιν βάλετο ξίφος ἀργυρόηλον

χάλκεον, αὐτὰρ ἔπειτα σάκος μέγα τε στιβαρόν τε·
κρατὶ δ᾽ ἐπ᾽ ἰφθίμωι κυνέην εὔτυκτον ἔθηκεν
ἵππουριν· δεινὸν δὲ λόφος καθύπερθεν ἔνευεν·
εἵλετο δ᾽ ἄλκιμον ἔγχος, ὅ οἱ παλάμηφιν ἀρήρει.
ὣς δ᾽ αὔτως Μενέλαος ἀρήϊος ἔντε᾽ ἔδυνεν.

οἳ δ᾽ ἐπεὶ οὖν ἑκάτερθεν ὁμίλου θωρήχθησαν,
ἐς μέσσον Τρώων καὶ Ἀχαιῶν ἐστιχόωντο
δεινὸν δερκόμενοι· θάμβος δ᾽ ἔχεν εἰσορόωντας
Τρῶάς θ᾽ ἱπποδάμους καὶ ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς.
καί ῥ᾽ ἐγγὺς στήτην διαμετρητῶι ἐνὶ χώρωι

σείοντ᾽ ἐγχείας ἀλλήλοισιν κοτέοντε.
πρόσθε δ᾽ Ἀλέξανδρος προΐει δολιχόσκιον ἔγχος,
καὶ βάλεν Ἀτρεΐδαο κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσε ἴσην,
οὐδ᾽ ἔρρηξεν χαλκός, ἀνεγνάμφθη δέ οἱ αἰχμὴ
ἀσπίδ᾽ ἐνὶ κρατερῆι· ὁ δὲ δεύτερον ὄρνυτο χαλκῶι

Ἀτρεΐδης Μενέλαος ἐπευξάμενος Διὶ πατρί·
Ζεῦ ἄνα δὸς τίσασθαι ὅ με πρότερος κάκ᾽ ἔοργε
δῖον Ἀλέξανδρον, καὶ ἐμῆις ὑπὸ χερσὶ δάμασσον,
ὄφρα τις ἐρρίγηισι καὶ ὀψιγόνων ἀνθρώπων
ξεινοδόκον κακὰ ῥέξαι, ὅ κεν φιλότητα παράσχηι.

ἦ ῥα καὶ ἀμπεπαλὼν προΐει δολιχόσκιον ἔγχος,
καὶ βάλε Πριαμίδαο κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσε ἴσην·
διὰ μὲν ἀσπίδος ἦλθε φαεινῆς ὄβριμον ἔγχος,
καὶ διὰ θώρηκος πολυδαιδάλου ἠρήρειστο·
ἀντικρὺ δὲ παραὶ λαπάρην διάμησε χιτῶνα

ἔγχος· ὁ δ᾽ ἐκλίνθη καὶ ἀλεύατο κῆρα μέλαιναν.
Ἀτρεΐδης δὲ ἐρυσσάμενος ξίφος ἀργυρόηλον
πλῆξεν ἀνασχόμενος κόρυθος φάλον· ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ αὐτῶι
τριχθά τε καὶ τετραχθὰ διατρυφὲν ἔκπεσε χειρός.
Ἀτρεΐδης δ᾽ ὤιμωξεν ἰδὼν εἰς οὐρανὸν εὐρύν·

Ζεῦ πάτερ οὔ τις σεῖο θεῶν ὀλοώτερος ἄλλος·
ἦ τ᾽ ἐφάμην τίσασθαι Ἀλέξανδρον κακότητος·
νῦν δέ μοι ἐν χείρεσσιν ἄγη ξίφος, ἐκ δέ μοι ἔγχος
ἠΐχθη παλάμηφιν ἐτώσιον, οὐδ᾽ ἔβαλόν μιν.
ἦ καὶ ἐπαΐξας κόρυθος λάβεν ἱπποδασείης,

ἕλκε δ᾽ ἐπιστρέψας μετ᾽ ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς·
ἄγχε δέ μιν πολύκεστος ἱμὰς ἁπαλὴν ὑπὸ δειρήν,
ὅς οἱ ὑπ᾽ ἀνθερεῶνος ὀχεὺς τέτατο τρυφαλείης.
καί νύ κεν εἴρυσσέν τε καὶ ἄσπετον ἤρατο κῦδος,
εἰ μὴ ἄρ᾽ ὀξὺ νόησε Διὸς θυγάτηρ Ἀφροδίτη,

ἥ οἱ ῥῆξεν ἱμάντα βοὸς ἶφι κταμένοιο·
κεινὴ δὲ τρυφάλεια ἅμ᾽ ἕσπετο χειρὶ παχείηι.
τὴν μὲν ἔπειθ᾽ ἥρως μετ᾽ ἐϋκνήμιδας Ἀχαιοὺς
ῥῖψ᾽ ἐπιδινήσας, κόμισαν δ᾽ ἐρίηρες ἑταῖροι·
αὐτὰρ ὁ ἂψ ἐπόρουσε κατακτάμεναι μενεαίνων

ἔγχεϊ χαλκείωι· τὸν δ᾽ ἐξήρπαξ᾽ Ἀφροδίτη
ῥεῖα μάλ᾽ ὥς τε θεός, ἐκάλυψε δ᾽ ἄρ᾽ ἠέρι πολλῆι,
κὰδ δ᾽ εἷσ᾽ ἐν θαλάμωι εὐώδεϊ κηώεντι.
αὐτὴ δ᾽ αὖ Ἑλένην καλέουσ᾽ ἴε· τὴν δὲ κίχανε
πύργωι ἐφ᾽ ὑψηλῶι, περὶ δὲ Τρωιαὶ ἅλις ἦσαν·

χειρὶ δὲ νεκταρέου ἑανοῦ ἐτίναξε λαβοῦσα,
γρηῒ δέ μιν ἐϊκυῖα παλαιγενέϊ προσέειπεν
εἰροκόμωι, ἥ οἱ Λακεδαίμονι ναιετοώσηι
ἤσκειν εἴρια καλά, μάλιστα δέ μιν φιλέεσκε·
τῆι μιν ἐεισαμένη προσεφώνεε δῖ᾽ Ἀφροδίτη·

δεῦρ᾽ ἴθ᾽· Ἀλέξανδρός σε καλεῖ οἶκον δὲ νέεσθαι.
κεῖνος ὅ γ᾽ ἐν θαλάμωι καὶ δινωτοῖσι λέχεσσι
κάλλεΐ τε στίλβων καὶ εἵμασιν· οὐδέ κε φαίης
ἀνδρὶ μαχεσσάμενον τόν γ᾽ ἐλθεῖν, ἀλλὰ χορὸν δὲ
ἔρχεσθ᾽, ἠὲ χοροῖο νέον λήγοντα καθίζειν.

ὣς φάτο, τῆι δ᾽ ἄρα θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ὄρινε·
καί ῥ᾽ ὡς οὖν ἐνόησε θεᾶς περικαλλέα δειρὴν
στήθεά θ᾽ ἱμερόεντα καὶ ὄμματα μαρμαίροντα,
θάμβησέν τ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
δαιμονίη, τί με ταῦτα λιλαίεαι ἠπεροπεύειν;

ἦ πήι με προτέρω πολίων εὖ ναιομενάων
ἄξεις, ἢ Φρυγίης ἢ Μηιονίης ἐρατεινῆς,
εἴ τίς τοι καὶ κεῖθι φίλος μερόπων ἀνθρώπων·
οὕνεκα δὴ νῦν δῖον Ἀλέξανδρον Μενέλαος
νικήσας ἐθέλει στυγερὴν ἐμὲ οἴκαδ᾽ ἄγεσθαι,

τοὔνεκα δὴ νῦν δεῦρο δολοφρονέουσα παρέστης;
ἧσο παρ᾽ αὐτὸν ἰοῦσα, θεῶν δ᾽ ἀπόεικε κελεύθου,
μηδ᾽ ἔτι σοῖσι πόδεσσιν ὑποστρέψειας Ὄλυμπον,
ἀλλ᾽ αἰεὶ περὶ κεῖνον ὀΐζυε καί ἑ φύλασσε,
εἰς ὅ κέ σ᾽ ἢ ἄλοχον ποιήσεται ἢ ὅ γε δούλην.

κεῖσε δ᾽ ἐγὼν οὐκ εἶμι· νεμεσσητὸν δέ κεν εἴη·
κείνου πορσανέουσα λέχος· Τρωιαὶ δέ μ᾽ ὀπίσσω
πᾶσαι μωμήσονται· ἔχω δ᾽ ἄχε᾽ ἄκριτα θυμῶι.
τὴν δὲ χολωσαμένη προσεφώνεε δῖ᾽ Ἀφροδίτη·
μή μ᾽ ἔρεθε σχετλίη, μὴ χωσαμένη σε μεθείω,

τὼς δέ σ᾽ ἀπεχθήρω ὡς νῦν ἔκπαγλ᾽ ἐφίλησα,
μέσσωι δ᾽ ἀμφοτέρων μητίσομαι ἔχθεα λυγρὰ
Τρώων καὶ Δαναῶν, σὺ δέ κεν κακὸν οἶτον ὄληαι.
ὣς ἔφατ᾽, ἔδεισεν δ᾽ Ἑλένη Διὸς ἐκγεγαυῖα,
βῆ δὲ κατασχομένη ἑανῶι ἀργῆτι φαεινῶι

σιγῆι, πάσας δὲ Τρωιὰς λάθεν· ἦρχε δὲ δαίμων.
αἳ δ᾽ ὅτ᾽ Ἀλεξάνδροιο δόμον περικαλλέ᾽ ἵκοντο,
ἀμφίπολοι μὲν ἔπειτα θοῶς ἐπὶ ἔργα τράποντο,
ἣ δ᾽ εἰς ὑψόροφον θάλαμον κίε δῖα γυναικῶν.
τῆι δ᾽ ἄρα δίφρον ἑλοῦσα φιλομειδὴς Ἀφροδίτη

ἀντί᾽ Ἀλεξάνδροιο θεὰ κατέθηκε φέρουσα·
ἔνθα κάθιζ᾽ Ἑλένη κούρη Διὸς αἰγιόχοιο
ὄσσε πάλιν κλίνασα, πόσιν δ᾽ ἠνίπαπε μύθωι·
ἤλυθες ἐκ πολέμου· ὡς ὤφελες αὐτόθ᾽ ὀλέσθαι
ἀνδρὶ δαμεὶς κρατερῶι, ὃς ἐμὸς πρότερος πόσις ἦεν.

ἦ μὲν δὴ πρίν γ᾽ εὔχε᾽ ἀρηϊφίλου Μενελάου
σῆι τε βίηι καὶ χερσὶ καὶ ἔγχεϊ φέρτερος εἶναι·
ἀλλ᾽ ἴθι νῦν προκάλεσσαι ἀρηΐφιλον Μενέλαον
ἐξαῦτις μαχέσασθαι ἐναντίον· ἀλλά σ᾽ ἔγωγε
παύεσθαι κέλομαι, μηδὲ ξανθῶι Μενελάωι

ἀντίβιον πόλεμον πολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι
ἀφραδέως, μή πως τάχ᾽ ὑπ᾽ αὐτοῦ δουρὶ δαμήηις.
τὴν δὲ Πάρις μύθοισιν ἀμειβόμενος προσέειπε·
μή με γύναι χαλεποῖσιν ὀνείδεσι θυμὸν ἔνιπτε·
νῦν μὲν γὰρ Μενέλαος ἐνίκησεν σὺν Ἀθήνηι,

κεῖνον δ᾽ αὖτις ἐγώ· πάρα γὰρ θεοί εἰσι καὶ ἡμῖν.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ φιλότητι τραπείομεν εὐνηθέντε·
οὐ γάρ πώ ποτέ μ᾽ ὧδέ γ᾽ ἔρως φρένας ἀμφεκάλυψεν,
οὐδ᾽ ὅτε σε πρῶτον Λακεδαίμονος ἐξ ἐρατεινῆς
ἔπλεον ἁρπάξας ἐν ποντοπόροισι νέεσσι,

νήσωι δ᾽ ἐν Κραναῆι ἐμίγην φιλότητι καὶ εὐνῆι,
ὥς σεο νῦν ἔραμαι καί με γλυκὺς ἵμερος αἱρεῖ.
ἦ ῥα, καὶ ἄρχε λέχος δὲ κιών· ἅμα δ᾽ εἵπετ᾽ ἄκοιτις.
τὼ μὲν ἄρ᾽ ἐν τρητοῖσι κατεύνασθεν λεχέεσσιν,
Ἀτρεΐδης δ᾽ ἀν᾽ ὅμιλον ἐφοίτα θηρὶ ἐοικὼς

εἴ που ἐσαθρήσειεν Ἀλέξανδρον θεοειδέα.
ἀλλ᾽ οὔ τις δύνατο Τρώων κλειτῶν τ᾽ ἐπικούρων
δεῖξαι Ἀλέξανδρον τότ᾽ ἀρηϊφίλωι Μενελάωι·
οὐ μὲν γὰρ φιλότητί γ᾽ ἐκεύθανον εἴ τις ἴδοιτο·
ἶσον γάρ σφιν πᾶσιν ἀπήχθετο κηρὶ μελαίνηι.

τοῖσι δὲ καὶ μετέειπεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
κέκλυτέ μευ Τρῶες καὶ Δάρδανοι ἠδ᾽ ἐπίκουροι·
νίκη μὲν δὴ φαίνετ᾽ ἀρηϊφίλου Μενελάου,
ὑμεῖς δ᾽ Ἀργείην Ἑλένην καὶ κτήμαθ᾽ ἅμ᾽ αὐτῆι
ἔκδοτε, καὶ τιμὴν ἀποτινέμεν ἥν τιν᾽ ἔοικεν,

ἥ τε καὶ ἐσσομένοισι μετ᾽ ἀνθρώποισι πέληται.
ὣς ἔφατ᾽ Ἀτρεΐδης, ἐπὶ δ᾽ ἤινεον ἄλλοι Ἀχαιοί.

Ἰλιάδος Δ

ὁρκίων σύγχυσις · Ἀγαμέμνονος ἐπιπώλησις

Οἳ δὲ θεοὶ πὰρ Ζηνὶ καθήμενοι ἠγορόωντο
χρυσέωι ἐν δαπέδωι, μετὰ δέ σφισι πότνια Ἥβη
νέκταρ ἐοινοχόει· τοὶ δὲ χρυσέοις δεπάεσσι
δειδέχατ᾽ ἀλλήλους, Τρώων πόλιν εἰσορόωντες·

αὐτίκ᾽ ἐπειρᾶτο Κρονίδης ἐρεθιζέμεν Ἥρην
κερτομίοις ἐπέεσσι παραβλήδην ἀγορεύων·
δοιαὶ μὲν Μενελάωι ἀρηγόνες εἰσὶ θεάων
Ἥρη τ᾽ Ἀργείη καὶ Ἀλαλκομενηῒς Ἀθήνη.
ἀλλ᾽ ἤτοι ταὶ νόσφι καθήμεναι εἰσορόωσαι

τέρπεσθον· τῶι δ᾽ αὖτε φιλομειδὴς Ἀφροδίτη
αἰεὶ παρμέμβλωκε καὶ αὐτοῦ κῆρας ἀμύνει·
καὶ νῦν ἐξεσάωσεν ὀϊόμενον θανέεσθαι.
ἀλλ᾽ ἤτοι νίκη μὲν ἀρηϊφίλου Μενελάου·
ἡμεῖς δὲ φραζώμεθ᾽ ὅπως ἔσται τάδε ἔργα,

ἤ ῥ᾽ αὖτις πόλεμόν τε κακὸν καὶ φύλοπιν αἰνὴν
ὄρσομεν, ἦ φιλότητα μετ᾽ ἀμφοτέροισι βάλωμεν.
εἰ δ᾽ αὖ πως τόδε πᾶσι φίλον καὶ ἡδὺ γένοιτο,
ἤτοι μὲν οἰκέοιτο πόλις Πριάμοιο ἄνακτος,
αὖτις δ᾽ Ἀργείην Ἑλένην Μενέλαος ἄγοιτο.

ὣς ἔφαθ᾽, αἳ δ᾽ ἐπέμυξαν Ἀθηναίη τε καὶ Ἥρη·
πλησίαι αἵ γ᾽ ἥσθην, κακὰ δὲ Τρώεσσι μεδέσθην.
ἤτοι Ἀθηναίη ἀκέων ἦν οὐδέ τι εἶπε
σκυζομένη Διὶ πατρί, χόλος δέ μιν ἄγριος ἥιρει·
Ἥρηι δ᾽ οὐκ ἔχαδε στῆθος χόλον, ἀλλὰ προσηύδα·

αἰνότατε Κρονίδη ποῖον τὸν μῦθον ἔειπες·
πῶς ἐθέλεις ἅλιον θεῖναι πόνον ἠδ᾽ ἀτέλεστον,
ἱδρῶ θ᾽ ὃν ἵδρωσα μόγωι, καμέτην δέ μοι ἵπποι
λαὸν ἀγειρούσηι, Πριάμωι κακὰ τοῖό τε παισίν.
ἕρδ᾽· ἀτὰρ οὔ τοι πάντες ἐπαινέομεν θεοὶ ἄλλοι.

τὴν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
δαιμονίη τί νύ σε Πρίαμος Πριάμοιό τε παῖδες
τόσσα κακὰ ῥέζουσιν, ὅ τ᾽ ἀσπερχὲς μενεαίνεις
Ἰλίου ἐξαλαπάξαι ἐϋκτίμενον πτολίεθρον;
εἰ δὲ σύ γ᾽ εἰσελθοῦσα πύλας καὶ τείχεα μακρὰ

ὠμὸν βεβρώθοις Πρίαμον Πριάμοιό τε παῖδας
ἄλλους τε Τρῶας, τότε κεν χόλον ἐξακέσαιο.
ἕρξον ὅπως ἐθέλεις· μὴ τοῦτό γε νεῖκος ὀπίσσω
σοὶ καὶ ἐμοὶ μέγ᾽ ἔρισμα μετ᾽ ἀμφοτέροισι γένηται.
ἄλλο δέ τοι ἐρέω, σὺ δ᾽ ἐνὶ φρεσὶ βάλλεο σῆισιν·

ὁππότε κεν καὶ ἐγὼ μεμαὼς πόλιν ἐξαλαπάξαι
τὴν ἐθέλω ὅθι τοι φίλοι ἀνέρες ἐγγεγάασι,
μή τι διατρίβειν τὸν ἐμὸν χόλον, ἀλλά μ᾽ ἐᾶσαι·
καὶ γὰρ ἐγὼ σοὶ δῶκα ἑκὼν ἀέκοντί γε θυμῶι·
αἳ γὰρ ὑπ᾽ ἠελίωι τε καὶ οὐρανῶι ἀστερόεντι

ναιετάουσι πόληες ἐπιχθονίων ἀνθρώπων,
τάων μοι περὶ κῆρι τιέσκετο Ἴλιος ἱρὴ
καὶ Πρίαμος καὶ λαὸς ἐϋμμελίω Πριάμοιο.
οὐ γάρ μοί ποτε βωμὸς ἐδεύετο δαιτὸς ἐΐσης
λοιβῆς τε κνίσης τε· τὸ γὰρ λάχομεν γέρας ἡμεῖς.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα βοῶπις πότνια Ἥρη·
ἤτοι ἐμοὶ τρεῖς μὲν πολὺ φίλταταί εἰσι πόληες
Ἄργός τε Σπάρτη τε καὶ εὐρυάγυια Μυκήνη·
τὰς διαπέρσαι ὅτ᾽ ἄν τοι ἀπέχθωνται περὶ κῆρι·
τάων οὔ τοι ἐγὼ πρόσθ᾽ ἵσταμαι οὐδὲ μεγαίρω.

εἴ περ γὰρ φθονέω τε καὶ οὐκ εἰῶ διαπέρσαι,
οὐκ ἀνύω φθονέουσ᾽ ἐπεὶ ἦ πολὺ φέρτερός ἐσσι.
ἀλλὰ χρὴ καὶ ἐμὸν θέμεναι πόνον οὐκ ἀτέλεστον·
καὶ γὰρ ἐγὼ θεός εἰμι, γένος δέ μοι ἔνθεν ὅθεν σοί,
καί με πρεσβυτάτην τέκετο Κρόνος ἀγκυλομήτης,

ἀμφότερον γενεῆι τε καὶ οὕνεκα σὴ παράκοιτις
κέκλημαι, σὺ δὲ πᾶσι μετ᾽ ἀθανάτοισιν ἀνάσσεις.
ἀλλ᾽ ἤτοι μὲν ταῦθ᾽ ὑποείξομεν ἀλλήλοισι,
σοὶ μὲν ἐγώ, σὺ δ᾽ ἐμοί· ἐπὶ δ᾽ ἕψονται θεοὶ ἄλλοι
ἀθάνατοι· σὺ δὲ θᾶσσον Ἀθηναίηι ἐπιτεῖλαι

ἐλθεῖν ἐς Τρώων καὶ Ἀχαιῶν φύλοπιν αἰνήν,
πειρᾶν δ᾽ ὥς κε Τρῶες ὑπερκύδαντας Ἀχαιοὺς
ἄρξωσι πρότεροι ὑπὲρ ὅρκια δηλήσασθαι.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶνντε·
αὐτίκ᾽ Ἀθηναίην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

αἶψα μάλ᾽ ἐς στρατὸν ἐλθὲ μετὰ Τρῶας καὶ Ἀχαιούς,
πειρᾶν δ᾽ ὥς κε Τρῶες ὑπερκύδαντας Ἀχαιοὺς
ἄρξωσι πρότεροι ὑπὲρ ὅρκια δηλήσασθαι.
ὣς εἰπὼν ὄτρυνε πάρος μεμαυῖαν Ἀθήνην,
βῆ δὲ κατ᾽ Οὐλύμποιο καρήνων ἀΐξασα.

οἷον δ᾽ ἀστέρα ἧκε Κρόνου πάϊς ἀγκυλομήτεω
ἢ ναύτηισι τέρας ἠὲ στρατῶι εὐρέϊ λαῶν
λαμπρόν· τοῦ δέ τε πολλοὶ ἀπὸ σπινθῆρες ἵενται·
τῶι ἐϊκυῖ᾽ ἤϊξεν ἐπὶ χθόνα Παλλὰς Ἀθήνη,
κὰδ δ᾽ ἔθορ᾽ ἐς μέσσον· θάμβος δ᾽ ἔχεν εἰσορόωντας

Τρῶάς θ᾽ ἱπποδάμους καὶ ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς·
ὧδε δέ τις εἴπεσκεν ἰδὼν ἐς πλησίον ἄλλον·
ἦ ῥ᾽ αὖτις πόλεμός τε κακὸς καὶ φύλοπις αἰνὴ
ἔσσεται, ἢ φιλότητα μετ᾽ ἀμφοτέροισι τίθησι
Ζεύς, ὅς τ᾽ ἀνθρώπων ταμίης πολέμοιο τέτυκται.

ὣς ἄρα τις εἴπεσκεν Ἀχαιῶν τε Τρώων τε.
ἣ δ᾽ ἀνδρὶ ἰκέλη Τρώων κατεδύσεθ᾽ ὅμιλον
Λαοδόκωι Ἀντηνορίδηι κρατερῶι αἰχμητῆι,
Πάνδαρον ἀντίθεον διζημένη εἴ που ἐφεύροι.
εὗρε Λυκάονος υἱὸν ἀμύμονά τε κρατερόν τε

ἑσταότ᾽· ἀμφὶ δέ μιν κρατεραὶ στίχες ἀσπιστάων
λαῶν, οἵ οἱ ἕποντο ἀπ᾽ Αἰσήποιο ῥοάων·
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ἦ ῥά νύ μοί τι πίθοιο Λυκάονος υἱὲ δαΐφρον.
τλαίης κεν Μενελάωι ἐπιπροέμεν ταχὺν ἰόν,

πᾶσι δέ κε Τρώεσσι χάριν καὶ κῦδος ἄροιο,
ἐκ πάντων δὲ μάλιστα Ἀλεξάνδρωι βασιλῆϊ.
τοῦ κεν δὴ πάμπρωτα παρ᾽ ἀγλαὰ δῶρα φέροιο,
αἴ κεν ἴδηι Μενέλαον ἀρήϊον Ἀτρέος υἱὸν
σῶι βέλεϊ δμηθέντα πυρῆς ἐπιβάντ᾽ ἀλεγεινῆς.

ἀλλ᾽ ἄγ᾽ ὀΐστευσον Μενελάου κυδαλίμοιο,
εὔχεο δ᾽ Ἀπόλλωνι Λυκηγενέϊ κλυτοτόξωι
ἀρνῶν πρωτογόνων ῥέξειν κλειτὴν ἑκατόμβην
οἴκαδε νοστήσας ἱερῆς εἰς ἄστυ Ζελείης.
ὣς φάτ᾽ Ἀθηναίη, τῶι δὲ φρένας ἄφρονι πεῖθεν·

αὐτίκ᾽ ἐσύλα τόξον ἐΰξοον ἰξάλου αἰγὸς
ἀγρίου, ὅν ῥά ποτ᾽ αὐτὸς ὑπὸ στέρνοιο τυχήσας
πέτρης ἐκβαίνοντα δεδεγμένος ἐν προδοκῆισι
βεβλήκει πρὸς στῆθος· ὁ δ᾽ ὕπτιος ἔμπεσε πέτρηι.
τοῦ κέρα ἐκ κεφαλῆς ἑκκαιδεκάδωρα πεφύκει·

καὶ τὰ μὲν ἀσκήσας κεραοξόος ἤραρε τέκτων,
πᾶν δ᾽ εὖ λειήνας χρυσέην ἐπέθηκε κορώνην.
καὶ τὸ μὲν εὖ κατέθηκε τανυσσάμενος ποτὶ γαίηι
ἀγκλίνας· πρόσθεν δὲ σάκεα σχέθον ἐσθλοὶ ἑταῖροι
μὴ πρὶν ἀναΐξειαν ἀρήϊοι υἷες Ἀχαιῶν

πρὶν βλῆσθαι Μενέλαον ἀρήϊον Ἀτρέος υἱόν.
αὐτὰρ ὁ σύλα πῶμα φαρέτρης, ἐκ δ᾽ ἕλετ᾽ ἰὸν
ἀβλῆτα πτερόεντα μελαινέων ἕρμ᾽ ὀδυνάων·
αἶψα δ᾽ ἐπὶ νευρῆι κατεκόσμει πικρὸν ὀϊστόν,
εὔχετο δ᾽ Ἀπόλλωνι Λυκηγενέϊ κλυτοτόξωι

ἀρνῶν πρωτογόνων ῥέξειν κλειτὴν ἑκατόμβην
οἴκαδε νοστήσας ἱερῆς εἰς ἄστυ Ζελείης.
ἕλκε δ᾽ ὁμοῦ γλυφίδας τε λαβὼν καὶ νεῦρα βόεια·
νευρὴν μὲν μαζῶι πέλασεν, τόξωι δὲ σίδηρον.
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ κυκλοτερὲς μέγα τόξον ἔτεινε,

λίγξε βιός, νευρὴ δὲ μέγ᾽ ἴαχεν, ἆλτο δ᾽ ὀϊστὸς
ὀξυβελὴς καθ᾽ ὅμιλον ἐπιπτέσθαι μενεαίνων.
οὐδὲ σέθεν Μενέλαε θεοὶ μάκαρες λελάθοντο
ἀθάνατοι, πρώτη δὲ Διὸς θυγάτηρ ἀγελείη,
ἥ τοι πρόσθε στᾶσα βέλος ἐχεπευκὲς ἄμυνεν.

ἣ δὲ τόσον μὲν ἔεργεν ἀπὸ χροὸς ὡς ὅτε μήτηρ
παιδὸς ἐέργηι μυῖαν ὅθ᾽ ἡδέϊ λέξεται ὕπνωι,
αὐτὴ δ᾽ αὖτ᾽ ἴθυνεν ὅθι ζωστῆρος ὀχῆες
χρύσειοι σύνεχον καὶ διπλόος ἤντετο θώρηξ.
ἐν δ᾽ ἔπεσε ζωστῆρι ἀρηρότι πικρὸς ὀϊστός·

διὰ μὲν ἂρ ζωστῆρος ἐλήλατο δαιδαλέοιο,
καὶ διὰ θώρηκος πολυδαιδάλου ἠρήρειστο
μίτρης θ᾽, ἣν ἐφόρει ἔρυμα χροὸς ἕρκος ἀκόντων,
ἥ οἱ πλεῖστον ἔρυτο· διὰ πρὸ δὲ εἴσατο καὶ τῆς.
ἀκρότατον δ᾽ ἄρ᾽ ὀϊστὸς ἐπέγραψε χρόα φωτός·

αὐτίκα δ᾽ ἔρρεεν αἷμα κελαινεφὲς ἐξ ὠτειλῆς.
ὡς δ᾽ ὅτε τίς τ᾽ ἐλέφαντα γυνὴ φοίνικι μιήνηι
Μηιονὶς ἠὲ Κάειρα παρήϊον ἔμμεναι ἵππων·
κεῖται δ᾽ ἐν θαλάμωι, πολέες τέ μιν ἠρήσαντο
ἱππῆες φορέειν· βασιλῆϊ δὲ κεῖται ἄγαλμα,

ἀμφότερον κόσμός θ᾽ ἵππωι ἐλατῆρί τε κῦδος·
τοῖοί τοι Μενέλαε μιάνθην αἵματι μηροὶ
εὐφυέες κνῆμαί τε ἰδὲ σφυρὰ κάλ᾽ ὑπένερθε.
ῥίγησεν δ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
ὡς εἶδεν μέλαν αἷμα καταρρέον ἐξ ὠτειλῆς·

ῥίγησεν δὲ καὶ αὐτὸς ἀρηΐφιλος Μενέλαος.
ὡς δὲ ἴδεν νεῦρόν τε καὶ ὄγκους ἐκτὸς ἐόντας
ἄψορρόν οἱ θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν ἀγέρθη.
τοῖς δὲ βαρὺ στενάχων μετέφη κρείων Ἀγαμέμνων
χειρὸς ἔχων Μενέλαον, ἐπεστενάχοντο δ᾽ ἑταῖροι·

φίλε κασίγνητε θάνατόν νύ τοι ὅρκι᾽ ἔταμνον
οἶον προστήσας πρὸ Ἀχαιῶν Τρωσὶ μάχεσθαι,
ὥς σ᾽ ἔβαλον Τρῶες, κατὰ δ᾽ ὅρκια πιστὰ πάτησαν.
οὐ μέν πως ἅλιον πέλει ὅρκιον αἷμά τε ἀρνῶν
σπονδαί τ᾽ ἄκρητοι καὶ δεξιαὶ ἧις ἐπέπιθμεν.

εἴ περ γάρ τε καὶ αὐτίκ᾽ Ὀλύμπιος οὐκ ἐτέλεσσεν,
ἔκ τε καὶ ὀψὲ τελεῖ, σύν τε μεγάλωι ἀπέτισαν
σὺν σφῆισιν κεφαλῆισι γυναιξί τε καὶ τεκέεσσιν.
εὖ γὰρ ἐγὼ τόδε οἶδα κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμόν·
ἔσσεται ἦμαρ ὅτ᾽ ἄν ποτ᾽ ὀλώληι Ἴλιος ἱρὴ

καὶ Πρίαμος καὶ λαὸς ἐϋμμελίω Πριάμοιο,
Ζεὺς δέ σφι Κρονίδης ὑψίζυγος αἰθέρι ναίων
αὐτὸς ἐπισσείηισιν ἐρεμνὴν αἰγίδα πᾶσι
τῆσδ᾽ ἀπάτης κοτέων· τὰ μὲν ἔσσεται οὐκ ἀτέλεστα·
ἀλλά μοι αἰνὸν ἄχος σέθεν ἔσσεται ὦ Μενέλαε

αἴ κε θάνηις καὶ πότμον ἀναπλήσηις βιότοιο.
καί κεν ἐλέγχιστος πολυδίψιον Ἄργος ἱκοίμην·
αὐτίκα γὰρ μνήσονται Ἀχαιοὶ πατρίδος αἴης·
κὰδ δέ κεν εὐχωλὴν Πριάμωι καὶ Τρωσὶ λίποιμεν
Ἀργείην Ἑλένην· σέο δ᾽ ὀστέα πύσει ἄρουρα

κειμένου ἐν Τροίηι ἀτελευτήτωι ἐπὶ ἔργωι.
καί κέ τις ὧδ᾽ ἐρέει Τρώων ὑπερηνορεόντων
τύμβωι ἐπιθρώισκων Μενελάου κυδαλίμοιο·
αἴθ᾽ οὕτως ἐπὶ πᾶσι χόλον τελέσει᾽ Ἀγαμέμνων,
ὡς καὶ νῦν ἅλιον στρατὸν ἤγαγεν ἐνθάδ᾽ Ἀχαιῶν,

καὶ δὴ ἔβη οἶκον δὲ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν
σὺν κεινῆισιν νηυσὶ λιπὼν ἀγαθὸν Μενέλαον.
ὥς ποτέ τις ἐρέει· τότε μοι χάνοι εὐρεῖα χθών.
τὸν δ᾽ ἐπιθαρσύνων προσέφη ξανθὸς Μενέλαος·
θάρσει, μηδέ τί πω δειδίσσεο λαὸν Ἀχαιῶν·

οὐκ ἐν καιρίωι ὀξὺ πάγη βέλος, ἀλλὰ πάροιθεν
εἰρύσατο ζωστήρ τε παναίολος ἠδ᾽ ὑπένερθε
ζῶμά τε καὶ μίτρη, τὴν χαλκῆες κάμον ἄνδρες.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη κρείων Ἀγαμέμνων·
αἲ γὰρ δὴ οὕτως εἴη φίλος ὦ Μενέλαε·

ἕλκος δ᾽ ἰητὴρ ἐπιμάσσεται ἠδ᾽ ἐπιθήσει
φάρμαχ᾽ ἅ κεν παύσηισι μελαινάων ὀδυνάων.
ἦ καὶ Ταλθύβιον θεῖον κήρυκα προσηύδα·
Ταλθύβι᾽ ὅττι τάχιστα Μαχάονα δεῦρο κάλεσσον
φῶτ᾽ Ἀσκληπιοῦ υἱὸν ἀμύμονος ἰητῆρος,

ὄφρα ἴδηι Μενέλαον ἀρήϊον Ἀτρέος υἱόν,
ὅν τις ὀϊστεύσας ἔβαλεν τόξων ἐῢ εἰδὼς
Τρώων ἢ Λυκίων, τῶι μὲν κλέος, ἄμμι δὲ πένθος.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἄρα οἱ κῆρυξ ἀπίθησεν ἀκούσας,
βῆ δ᾽ ἰέναι κατὰ λαὸν Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων

παπταίνων ἥρωα Μαχάονα· τὸν δὲ νόησεν
ἑσταότ᾽· ἀμφὶ δέ μιν κρατεραὶ στίχες ἀσπιστάων
λαῶν, οἵ οἱ ἕποντο Τρίκης ἐξ ἱπποβότοιο.
ἀγχοῦ δ᾽ ἱστάμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ὄρσ᾽ Ἀσκληπιάδη, καλέει κρείων Ἀγαμέμνων,

ὄφρα ἴδηις Μενέλαον ἀρήϊον ἀρχὸν Ἀχαιῶν,
ὅν τις ὀϊστεύσας ἔβαλεν τόξων ἐῢ εἰδὼς
Τρώων ἢ Λυκίων, τῶι μὲν κλέος, ἄμμι δὲ πένθος.
ὣς φάτο, τῶι δ᾽ ἄρα θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ὄρινε·
βὰν δ᾽ ἰέναι καθ᾽ ὅμιλον ἀνὰ στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν.

ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἵκανον ὅθι ξανθὸς Μενέλαος
βλήμενος ἦν, περὶ δ᾽ αὐτὸν ἀγηγέραθ᾽ ὅσσοι ἄριστοι
κυκλόσ᾽, ὁ δ᾽ ἐν μέσσοισι παρίστατο ἰσόθεος φώς,
αὐτίκα δ᾽ ἐκ ζωστῆρος ἀρηρότος ἕλκεν ὀϊστόν·
τοῦ δ᾽ ἐξελκομένοιο πάλιν ἄγεν ὀξέες ὄγκοι.

λῦσε δέ οἱ ζωστῆρα παναίολον ἠδ᾽ ὑπένερθε
ζῶμά τε καὶ μίτρην, τὴν χαλκῆες κάμον ἄνδρες.
αὐτὰρ ἐπεὶ ἴδεν ἕλκος ὅθ᾽ ἔμπεσε πικρὸς ὀϊστός,
αἷμ᾽ ἐκμυζήσας ἐπ᾽ ἄρ᾽ ἤπια φάρμακα εἰδὼς
πάσσε, τά οἵ ποτε πατρὶ φίλα φρονέων πόρε Χείρων.

ὄφρα τοὶ ἀμφεπένοντο βοὴν ἀγαθὸν Μενέλαον,
τόφρα δ᾽ ἐπὶ Τρώων στίχες ἤλυθον ἀσπιστάων·
οἳ δ᾽ αὖτις κατὰ τεύχε᾽ ἔδυν, μνήσαντο δὲ χάρμης.
ἔνθ᾽ οὐκ ἂν βρίζοντα ἴδοις Ἀγαμέμνονα δῖον
οὐδὲ καταπτώσσοντ᾽ οὐδ᾽ οὐκ ἐθέλοντα μάχεσθαι,

ἀλλὰ μάλα σπεύδοντα μάχην ἐς κυδιάνειραν.
ἵππους μὲν γὰρ ἔασε καὶ ἅρματα ποικίλα χαλκῶι·
καὶ τοὺς μὲν θεράπων ἀπάνευθ᾽ ἔχε φυσιόωντας
Εὐρυμέδων υἱὸς Πτολεμαίου Πειραΐδαο·
τῶι μάλα πόλλ᾽ ἐπέτελλε παρισχέμεν ὁππότε κέν μιν

γυῖα λάβηι κάματος πολέας διὰ κοιρανέοντα·
αὐτὰρ ὁ πεζὸς ἐὼν ἐπεπωλεῖτο στίχας ἀνδρῶν·
καί ῥ᾽ οὓς μὲν σπεύδοντας ἴδοι Δαναῶν ταχυπώλων,
τοὺς μάλα θαρσύνεσκε παριστάμενος ἐπέεσσιν·
Ἀργεῖοι μή πώ τι μεθίετε θούριδος ἀλκῆς·

οὐ γὰρ ἐπὶ ψευδέσσι πατὴρ Ζεὺς ἔσσετ᾽ ἀρωγός,
ἀλλ᾽ οἵ περ πρότεροι ὑπὲρ ὅρκια δηλήσαντο
τῶν ἤτοι αὐτῶν τέρενα χρόα γῦπες ἔδονται,
ἡμεῖς αὖτ᾽ ἀλόχους τε φίλας καὶ νήπια τέκνα
ἄξομεν ἐν νήεσσιν, ἐπὴν πτολίεθρον ἕλωμεν.

οὕς τινας αὖ μεθιέντας ἴδοι στυγεροῦ πολέμοιο,
τοὺς μάλα νεικείεσκε χολωτοῖσιν ἐπέεσσιν·
Ἀργεῖοι ἰόμωροι ἐλεγχέες οὔ νυ σέβεσθε;
τίφθ᾽ οὕτως ἔστητε τεθηπότες ἠΰτε νεβροί,
αἵ τ᾽ ἐπεὶ οὖν ἔκαμον πολέος πεδίοιο θέουσαι

ἑστᾶσ᾽, οὐδ᾽ ἄρα τίς σφι μετὰ φρεσὶ γίγνεται ἀλκή·
ὣς ὑμεῖς ἔστητε τεθηπότες οὐδὲ μάχεσθε.
ἦ μένετε Τρῶας σχεδὸν ἐλθέμεν ἔνθά τε νῆες
εἰρύατ᾽ εὔπρυμνοι πολιῆς ἐπὶ θινὶ θαλάσσης,
ὄφρα ἴδητ᾽ αἴ κ᾽ ὔμμιν ὑπέρσχηι χεῖρα Κρονίων;

ὣς ὅ γε κοιρανέων ἐπεπωλεῖτο στίχας ἀνδρῶν·
ἦλθε δ᾽ ἐπὶ Κρήτεσσι κιὼν ἀνὰ οὐλαμὸν ἀνδρῶν.
οἳ δ᾽ ἀμφ᾽ Ἰδομενῆα δαΐφρονα θωρήσσοντο·
Ἰδομενεὺς μὲν ἐνὶ προμάχοις συῒ εἴκελος ἀλκήν,
Μηριόνης δ᾽ ἄρα οἱ πυμάτας ὄτρυνε φάλαγγας.

τοὺς δὲ ἰδὼν γήθησεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων,
αὐτίκα δ᾽ Ἰδομενῆα προσηύδα μειλιχίοισιν·
Ἰδομενεῦ περὶ μέν σε τίω Δαναῶν ταχυπώλων
ἠμὲν ἐνὶ πτολέμωι ἠδ᾽ ἀλλοίωι ἐπὶ ἔργωι
ἠδ᾽ ἐν δαίθ᾽, ὅτε πέρ τε γερούσιον αἴθοπα οἶνον

Ἀργείων οἳ ἄριστοι ἐνὶ κρητῆρι κέρωνται.
εἴ περ γάρ τ᾽ ἄλλοι γε κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
δαιτρὸν πίνωσιν, σὸν δὲ πλεῖον δέπας αἰεὶ
ἕστηχ᾽, ὥς περ ἐμοί, πιέειν ὅτε θυμὸς ἀνώγοι.
ἀλλ᾽ ὄρσευ πόλεμον δ᾽ οἷος πάρος εὔχεαι εἶναι.

τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Ἰδομενεὺς Κρητῶν ἀγὸς ἀντίον ηὔδα·
Ἀτρεΐδη μάλα μέν τοι ἐγὼν ἐρίηρος ἑταῖρος
ἔσσομαι, ὡς τὸ πρῶτον ὑπέστην καὶ κατένευσα·
ἀλλ᾽ ἄλλους ὄτρυνε κάρη κομόωντας Ἀχαιοὺς
ὄφρα τάχιστα μαχώμεθ᾽, ἐπεὶ σύν γ᾽ ὅρκι᾽ ἔχευαν

Τρῶες· τοῖσιν δ᾽ αὖ θάνατος καὶ κήδε᾽ ὀπίσσω
ἔσσετ᾽ ἐπεὶ πρότεροι ὑπὲρ ὅρκια δηλήσαντο.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀτρεΐδης δὲ παρώιχετο γηθόσυνος κῆρ·
ἦλθε δ᾽ ἐπ᾽ Αἰάντεσσι κιὼν ἀνὰ οὐλαμὸν ἀνδρῶν·
τὼ δὲ κορυσσέσθην, ἅμα δὲ νέφος εἵπετο πεζῶν.

ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀπὸ σκοπιῆς εἶδεν νέφος αἰπόλος ἀνὴρ
ἐρχόμενον κατὰ πόντον ὑπὸ Ζεφύροιο ἰωῆς·
τῶι δέ τ᾽ ἄνευθεν ἐόντι μελάντερον ἠΰτε πίσσα
φαίνετ᾽ ἰὸν κατὰ πόντον, ἄγει δέ τε λαίλαπα πολλήν,
ῥίγησέν τε ἰδών, ὑπό τε σπέος ἤλασε μῆλα·

τοῖαι ἅμ᾽ Αἰάντεσσι διοτρεφέων αἰζηῶν
δήϊον ἐς πόλεμον πυκιναὶ κίνυντο φάλαγγες
κυάνεαι, σάκεσίν τε καὶ ἔγχεσι πεφρικυῖαι.
καὶ τοὺς μὲν γήθησεν ἰδὼν κρείων Ἀγαμέμνων,
καί σφεας φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

Αἴαντ᾽ Ἀργείων ἡγήτορε χαλκοχιτώνων,
σφῶϊ μέν· οὐ γὰρ ἔοικ᾽ ὀτρυνέμεν· οὔ τι κελεύω·
αὐτὼ γὰρ μάλα λαὸν ἀνώγετον ἶφι μάχεσθαι.
αἲ γὰρ Ζεῦ τε πάτερ καὶ Ἀθηναίη καὶ Ἄπολλον
τοῖος πᾶσιν θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι γένοιτο·

τώ κε τάχ᾽ ἠμύσειε πόλις Πριάμοιο ἄνακτος
χερσὶν ὑφ᾽ ἡμετέρηισιν ἁλοῦσά τε περθομένη τε.
ὣς εἰπὼν τοὺς μὲν λίπεν αὐτοῦ, βῆ δὲ μετ᾽ ἄλλους·
ἔνθ᾽ ὅ γε Νέστορ᾽ ἔτετμε λιγὺν Πυλίων ἀγορητὴν
οὓς ἑτάρους στέλλοντα καὶ ὀτρύνοντα μάχεσθαι

ἀμφὶ μέγαν Πελάγοντα Ἀλάστορά τε Χρομίον τε
Αἵμονά τε κρείοντα Βίαντά τε ποιμένα λαῶν·
ἱππῆας μὲν πρῶτα σὺν ἵπποισιν καὶ ὄχεσφι,
πεζοὺς δ᾽ ἐξόπιθε στῆσεν πολέας τε καὶ ἐσθλοὺς
ἕρκος ἔμεν πολέμοιο· κακοὺς δ᾽ ἐς μέσσον ἔλασσεν,

ὄφρα καὶ οὐκ ἐθέλων τις ἀναγκαίηι πολεμίζοι.
ἱππεῦσιν μὲν πρῶτ᾽ ἐπετέλλετο· τοὺς γὰρ ἀνώγει
σφοὺς ἵππους ἐχέμεν μηδὲ κλονέεσθαι ὁμίλωι·
μηδέ τις ἱπποσύνηι τε καὶ ἠνορέηφι πεποιθὼς
οἶος πρόσθ᾽ ἄλλων μεμάτω Τρώεσσι μάχεσθαι,

μηδ᾽ ἀναχωρείτω· ἀλαπαδνότεροι γὰρ ἔσεσθε.
ὃς δέ κ᾽ ἀνὴρ ἀπὸ ὧν ὀχέων ἕτερ᾽ ἅρμαθ᾽ ἵκηται
ἔγχει ὀρεξάσθω, ἐπεὶ ἦ πολὺ φέρτερον οὕτω.
ὧδε καὶ οἱ πρότεροι πόλεας καὶ τείχε᾽ ἐπόρθεον
τόνδε νόον καὶ θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ἔχοντες.

ὣς ὁ γέρων ὄτρυνε πάλαι πολέμων ἐῢ εἰδώς·
καὶ τὸν μὲν γήθησεν ἰδὼν κρείων Ἀγαμέμνων,
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ὦ γέρον εἴθ᾽ ὡς θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι φίλοισιν
ὥς τοι γούναθ᾽ ἕποιτο, βίη δέ τοι ἔμπεδος εἴη·

ἀλλά σε γῆρας τείρει ὁμοίϊον· ὡς ὄφελέν τις
ἀνδρῶν ἄλλος ἔχειν, σὺ δὲ κουροτέροισι μετεῖναι.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
Ἀτρεΐδη μάλα μέν τοι ἐγὼν ἐθέλοιμι καὶ αὐτὸς
ὣς ἔμεν ὡς ὅτε δῖον Ἐρευθαλίωνα κατέκταν.

ἀλλ᾽ οὔ πως ἅμα πάντα θεοὶ δόσαν ἀνθρώποισιν·
εἰ τότε κοῦρος ἔα νῦν αὖτέ με γῆρας ὀπάζει.
ἀλλὰ καὶ ὧς ἱππεῦσι μετέσσομαι ἠδὲ κελεύσω
βουλῆι καὶ μύθοισι· τὸ γὰρ γέρας ἐστὶ γερόντων.
αἰχμὰς δ᾽ αἰχμάσσουσι νεώτεροι, οἵ περ ἐμεῖο

ὁπλότεροι γεγάασι πεποίθασίν τε βίηφιν.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀτρεΐδης δὲ παρώιχετο γηθόσυνος κῆρ.
εὗρ᾽ υἱὸν Πετεῶο Μενεσθῆα πλήξιππον
ἑσταότ᾽· ἀμφὶ δ᾽ Ἀθηναῖοι μήστωρες ἀϋτῆς·
αὐτὰρ ὁ πλησίον ἑστήκει πολύμητις Ὀδυσσεύς,

πὰρ δὲ Κεφαλλήνων ἀμφὶ στίχες οὐκ ἀλαπαδναὶ
ἕστασαν· οὐ γάρ πώ σφιν ἀκούετο λαὸς ἀϋτῆς,
ἀλλὰ νέον συνορινόμεναι κίνυντο φάλαγγες
Τρώων ἱπποδάμων καὶ Ἀχαιῶν· οἳ δὲ μένοντες
ἕστασαν ὁππότε πύργος Ἀχαιῶν ἄλλος ἐπελθὼν

Τρώων ὁρμήσειε καὶ ἄρξειαν πολέμοιο.
τοὺς δὲ ἰδὼν νείκεσσεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων,
καί σφεας φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ὦ υἱὲ Πετεῶο διοτρεφέος βασιλῆος,
καὶ σὺ κακοῖσι δόλοισι κεκασμένε κερδαλεόφρον

τίπτε καταπτώσσοντες ἀφέστατε, μίμνετε δ᾽ ἄλλους;
σφῶϊν μέν τ᾽ ἐπέοικε μετὰ πρώτοισιν ἐόντας
ἑστάμεν ἠδὲ μάχης καυστείρης ἀντιβολῆσαι·
πρώτω γὰρ καὶ δαιτὸς ἀκουάζεσθον ἐμεῖο,
ὁππότε δαῖτα γέρουσιν ἐφοπλίζωμεν Ἀχαιοί.

ἔνθα φίλ᾽ ὀπταλέα κρέα ἔδμεναι ἠδὲ κύπελλα
οἴνου πινέμεναι μελιηδέος ὄφρ᾽ ἐθέλητον·
νῦν δὲ φίλως χ᾽ ὁρόωιτε καὶ εἰ δέκα πύργοι Ἀχαιῶν
ὑμείων προπάροιθε μαχοίατο νηλέϊ χαλκῶι.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη πολύμητις Ὀδυσσεύς·

Ἀτρεΐδη ποῖόν σε ἔπος φύγεν ἕρκος ὀδόντων;
πῶς δὴ φὴις πολέμοιο μεθιέμεν ὁππότ᾽ Ἀχαιοὶ
Τρωσὶν ἐφ᾽ ἱπποδάμοισιν ἐγείρομεν ὀξὺν Ἄρηα;
ὄψεαι αἴ κ᾽ ἐθέληισθα καὶ αἴ κέν τοι τὰ μεμήληι
Τηλεμάχοιο φίλον πατέρα προμάχοισι μιγέντα

Τρώων ἱπποδάμων· σὺ δὲ ταῦτ᾽ ἀνεμώλια βάζεις.
τὸν δ᾽ ἐπιμειδήσας προσέφη κρείων Ἀγαμέμνων
ὡς γνῶ χωομένοιο· πάλιν δ᾽ ὅ γε λάζετο μῦθον·
διογενὲς Λαερτιάδη πολυμήχαν᾽ Ὀδυσσεῦ
οὔτέ σε νεικείω περιώσιον οὔτε κελεύω·

οἶδα γὰρ ὥς τοι θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι φίλοισιν
ἤπια δήνεα οἶδε· τὰ γὰρ φρονέεις ἅ τ᾽ ἐγώ περ.
ἀλλ᾽ ἴθι ταῦτα δ᾽ ὄπισθεν ἀρεσσόμεθ᾽ εἴ τι κακὸν νῦν
εἴρηται, τὰ δὲ πάντα θεοὶ μεταμώνια θεῖεν.
ὣς εἰπὼν τοὺς μὲν λίπεν αὐτοῦ, βῆ δὲ μετ᾽ ἄλλους.

εὗρε δὲ Τυδέος υἱὸν ὑπέρθυμον Διομήδεα
ἑσταότ᾽ ἔν θ᾽ ἵπποισι καὶ ἅρμασι κολλητοῖσι·
πὰρ δέ οἱ ἑστήκει Σθένελος Καπανήϊος υἱός.
καὶ τὸν μὲν νείκεσσεν ἰδὼν κρείων Ἀγαμέμνων,
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

ὤ μοι Τυδέος υἱὲ δαΐφρονος ἱπποδάμοιο
τί πτώσσεις, τί δ᾽ ὀπιπεύεις πολέμοιο γεφύρας;
οὐ μὲν Τυδέϊ γ᾽ ὧδε φίλον πτωσκαζέμεν ἦεν,
ἀλλὰ πολὺ πρὸ φίλων ἑτάρων δηΐοισι μάχεσθαι,
ὡς φάσαν οἵ μιν ἴδοντο πονεύμενον· οὐ γὰρ ἔγωγε

ἤντησ᾽ οὐδὲ ἴδον· περὶ δ᾽ ἄλλων φασὶ γενέσθαι.
ἤτοι μὲν γὰρ ἄτερ πολέμου εἰσῆλθε Μυκήνας
ξεῖνος ἅμ᾽ ἀντιθέωι Πολυνείκεϊ λαὸν ἀγείρων·
οἳ δὲ τότ᾽ ἐστρατόωνθ᾽ ἱερὰ πρὸς τείχεα Θήβης,
καί ῥα μάλα λίσσοντο δόμεν κλειτοὺς ἐπικούρους·

οἳ δ᾽ ἔθελον δόμεναι καὶ ἐπήινεον ὡς ἐκέλευον·
ἀλλὰ Ζεὺς ἔτρεψε παραίσια σήματα φαίνων.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ οὖν ὤιχοντο ἰδὲ πρὸ ὁδοῦ ἐγένοντο,
Ἀσωπὸν δ᾽ ἵκοντο βαθύσχοινον λεχεποίην,
ἔνθ᾽ αὖτ᾽ ἀγγελίην ἐπὶ Τυδῆ στεῖλαν Ἀχαιοί.

αὐτὰρ ὁ βῆ, πολέας δὲ κιχήσατο Καδμεΐωνας
δαινυμένους κατὰ δῶμα βίης Ἐτεοκληείης.
ἔνθ᾽ οὐδὲ ξεῖνός περ ἐὼν ἱππηλάτα Τυδεὺς
τάρβει, μοῦνος ἐὼν πολέσιν μετὰ Καδμείοισιν,
ἀλλ᾽ ὅ γ᾽ ἀεθλεύειν προκαλίζετο, πάντα δ᾽ ἐνίκα

ῥηϊδίως· τοίη οἱ ἐπίρροθος ἦεν Ἀθήνη.
οἳ δὲ χολωσάμενοι Καδμεῖοι κέντορες ἵππων
ἂψ ἄρ᾽ ἀνερχομένωι πυκινὸν λόχον εἷσαν ἄγοντες
κούρους πεντήκοντα· δύω δ᾽ ἡγήτορες ἦσαν,
Μαίων Αἱμονίδης ἐπιείκελος ἀθανάτοισιν,

υἱός τ᾽ Αὐτοφόνοιο μενεπτόλεμος Πολυφόντης.
Τυδεὺς μὲν καὶ τοῖσιν ἀεικέα πότμον ἐφῆκε·
πάντας ἔπεφν᾽, ἕνα δ᾽ οἶον ἵει οἶκον δὲ νέεσθαι·
Μαίον᾽ ἄρα προέηκε θεῶν τεράεσσι πιθήσας.
τοῖος ἔην Τυδεὺς Αἰτώλιος· ἀλλὰ τὸν υἱὸν

γείνατο εἷο χέρεια μάχηι, ἀγορῆι δέ τ᾽ ἀμείνω.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ οὔ τι προσέφη κρατερὸς Διομήδης
αἰδεσθεὶς βασιλῆος ἐνιπὴν αἰδοίοιο·
τὸν δ᾽ υἱὸς Καπανῆος ἀμείψατο κυδαλίμοιο·
Ἀτρεΐδη μὴ ψεύδε᾽ ἐπιστάμενος σάφα εἰπεῖν·

ἡμεῖς τοι πατέρων μέγ᾽ ἀμείνονες εὐχόμεθ᾽ εἶναι·
ἡμεῖς καὶ Θήβης ἕδος εἵλομεν ἑπταπύλοιο
παυρότερον λαὸν ἀγαγόνθ᾽ ὑπὸ τεῖχος ἄρειον,
πειθόμενοι τεράεσσι θεῶν καὶ Ζηνὸς ἀρωγῆι·
κεῖνοι δὲ σφετέρηισιν ἀτασθαλίηισιν ὄλοντο·

τὼ μή μοι πατέρας ποθ᾽ ὁμοίηι ἔνθεο τιμῆι.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη κρατερὸς Διομήδης·
τέττα, σιωπῆι ἧσο, ἐμῶι δ᾽ ἐπιπείθεο μύθωι·
οὐ γὰρ ἐγὼ νεμεσῶ Ἀγαμέμνονι ποιμένι λαῶν
ὀτρύνοντι μάχεσθαι ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς·

τούτωι μὲν γὰρ κῦδος ἅμ᾽ ἕψεται εἴ κεν Ἀχαιοὶ
Τρῶας δηιώσωσιν ἕλωσί τε Ἴλιον ἱρήν,
τούτωι δ᾽ αὖ μέγα πένθος Ἀχαιῶν δηιωθέντων.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ καὶ νῶϊ μεδώμεθα θούριδος ἀλκῆς.
ἦ ῥα καὶ ἐξ ὀχέων σὺν τεύχεσιν ἆλτο χαμᾶζε·

δεινὸν δ᾽ ἔβραχε χαλκὸς ἐπὶ στήθεσσιν ἄνακτος
ὀρνυμένου· ὑπό κεν ταλασίφρονά περ δέος εἷλεν.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἐν αἰγιαλῶι πολυηχέϊ κῦμα θαλάσσης
ὄρνυτ᾽ ἐπασσύτερον Ζεφύρου ὕπο κινήσαντος·
πόντωι μέν τε πρῶτα κορύσσεται, αὐτὰρ ἔπειτα

χέρσωι ῥηγνύμενον μεγάλα βρέμει, ἀμφὶ δέ τ᾽ ἄκρας
κυρτὸν ἐὸν κορυφοῦται, ἀποπτύει δ᾽ ἁλὸς ἄχνην·
ὣς τότ᾽ ἐπασσύτεραι Δαναῶν κίνυντο φάλαγγες
νωλεμέως πόλεμον δέ· κέλευε δὲ οἷσιν ἕκαστος
ἡγεμόνων· οἳ δ᾽ ἄλλοι ἀκὴν ἴσαν, οὐδέ κε φαίης

τόσσον λαὸν ἕπεσθαι ἔχοντ᾽ ἐν στήθεσιν αὐδήν,
σιγῆι δειδιότες σημάντορας· ἀμφὶ δὲ πᾶσι
τεύχεα ποικίλ᾽ ἔλαμπε, τὰ εἱμένοι ἐστιχόωντο.
Τρῶες δ᾽, ὥς τ᾽ ὄϊες πολυπάμονος ἀνδρὸς ἐν αὐλῆι
μυρίαι ἑστήκασιν ἀμελγόμεναι γάλα λευκὸν

ἀζηχὲς μεμακυῖαι ἀκούουσαι ὄπα ἀρνῶν,
ὣς Τρώων ἀλαλητὸς ἀνὰ στρατὸν εὐρὺν ὀρώρει·
οὐ γὰρ πάντων ἦεν ὁμὸς θρόος οὐδ᾽ ἴα γῆρυς,
ἀλλὰ γλῶσσα μέμικτο, πολύκλητοι δ᾽ ἔσαν ἄνδρες.
ὄρσε δὲ τοὺς μὲν Ἄρης, τοὺς δὲ γλαυκῶπις Ἀθήνη

Δεῖμός τ᾽ ἠδὲ Φόβος καὶ Ἔρις ἄμοτον μεμαυῖα,
Ἄρεος ἀνδροφόνοιο κασιγνήτη ἑτάρη τε,
ἥ τ᾽ ὀλίγη μὲν πρῶτα κορύσσεται, αὐτὰρ ἔπειτα
οὐρανῶι ἐστήριξε κάρη καὶ ἐπὶ χθονὶ βαίνει·
ἥ σφιν καὶ τότε νεῖκος ὁμοίϊον ἔμβαλε μέσσωι

ἐρχομένη καθ᾽ ὅμιλον ὀφέλλουσα στόνον ἀνδρῶν.
οἳ δ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἐς χῶρον ἕνα ξυνιόντες ἵκοντο,
σύν ῥ᾽ ἔβαλον ῥινούς, σὺν δ᾽ ἔγχεα καὶ μένε᾽ ἀνδρῶν
χαλκεοθωρήκων· ἀτὰρ ἀσπίδες ὀμφαλόεσσαι
ἔπληντ᾽ ἀλλήληισι, πολὺς δ᾽ ὀρυμαγδὸς ὀρώρει.

ἔνθα δ᾽ ἅμ᾽ οἰμωγή τε καὶ εὐχωλὴ πέλεν ἀνδρῶν
ὀλλύντων τε καὶ ὀλλυμένων, ῥέε δ᾽ αἵματι γαῖα.
ὡς δ᾽ ὅτε χείμαρροι ποταμοὶ κατ᾽ ὄρεσφι ῥέοντες
ἐς μισγάγκειαν συμβάλλετον ὄβριμον ὕδωρ
κρουνῶν ἐκ μεγάλων κοίλης ἔντοσθε χαράδρης,

τῶν δέ τε τηλόσε δοῦπον ἐν οὔρεσιν ἔκλυε ποιμήν·
ὣς τῶν μισγομένων γένετο ἰαχή τε πόνος τε.
πρῶτος δ᾽ Ἀντίλοχος Τρώων ἕλεν ἄνδρα κορυστὴν
ἐσθλὸν ἐνὶ προμάχοισι Θαλυσιάδην Ἐχέπωλον·
τόν ῥ᾽ ἔβαλε πρῶτος κόρυθος φάλον ἱπποδασείης,

ἐν δὲ μετώπωι πῆξε, πέρησε δ᾽ ἄρ᾽ ὀστέον εἴσω
αἰχμὴ χαλκείη· τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψεν,
ἤριπε δ᾽ ὡς ὅτε πύργος ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι.
τὸν δὲ πεσόντα ποδῶν ἔλαβε κρείων Ἐλεφήνωρ
Χαλκωδοντιάδης μεγαθύμων ἀρχὸς Ἀβάντων,

ἕλκε δ᾽ ὑπ᾽ ἐκ βελέων, λελιημένος ὄφρα τάχιστα
τεύχεα συλήσειε· μίνυνθα δέ οἱ γένεθ᾽ ὁρμή.
νεκρὸν γὰρ ἐρύοντα ἰδὼν μεγάθυμος Ἀγήνωρ
πλευρά, τά οἱ κύψαντι παρ᾽ ἀσπίδος ἐξεφαάνθη,
οὔτησε ξυστῶι χαλκήρεϊ, λῦσε δὲ γυῖα.

ὣς τὸν μὲν λίπε θυμός, ἐπ᾽ αὐτῶι δ᾽ ἔργον ἐτύχθη
ἀργαλέον Τρώων καὶ Ἀχαιῶν· οἳ δὲ λύκοι ὣς
ἀλλήλοις ἐπόρουσαν, ἀνὴρ δ᾽ ἄνδρ᾽ ἐδνοπάλιζεν.
ἔνθ᾽ ἔβαλ᾽ Ἀνθεμίωνος υἱὸν Τελαμώνιος Αἴας
ἠΐθεον θαλερὸν Σιμοείσιον, ὅν ποτε μήτηρ

Ἴδηθεν κατιοῦσα παρ᾽ ὄχθηισιν Σιμόεντος
γείνατ᾽, ἐπεί ῥα τοκεῦσιν ἅμ᾽ ἕσπετο μῆλα ἰδέσθαι·
τοὔνεκά μιν κάλεον Σιμοείσιον· οὐδὲ τοκεῦσι
θρέπτρα φίλοις ἀπέδωκε, μινυνθάδιος δέ οἱ αἰὼν
ἔπλεθ᾽ ὑπ᾽ Αἴαντος μεγαθύμου δουρὶ δαμέντι.

πρῶτον γάρ μιν ἰόντα βάλε στῆθος παρὰ μαζὸν
δεξιόν· ἀντικρὺ δὲ δι᾽ ὤμου χάλκεον ἔγχος
ἦλθεν· ὁ δ᾽ ἐν κονίηισι χαμαὶ πέσεν αἴγειρος ὣς
ἥ ῥά τ᾽ ἐν εἱαμενῆι ἕλεος μεγάλοιο πεφύκει
λείη, ἀτάρ τέ οἱ ὄζοι ἐπ᾽ ἀκροτάτηι πεφύασι·

τὴν μέν θ᾽ ἁρματοπηγὸς ἀνὴρ αἴθωνι σιδήρωι
ἐξέταμ᾽, ὄφρα ἴτυν κάμψηι περικαλλέϊ δίφρωι·
ἣ μέν τ᾽ ἀζομένη κεῖται ποταμοῖο παρ᾽ ὄχθας.
τοῖον ἄρ᾽ Ἀνθεμίδην Σιμοείσιον ἐξενάριξεν
Αἴας διογενής· τοῦ δ᾽ Ἄντιφος αἰολοθώρηξ

Πριαμίδης καθ᾽ ὅμιλον ἀκόντισεν ὀξέϊ δουρί.
τοῦ μὲν ἅμαρθ᾽, ὁ δὲ Λεῦκον Ὀδυσσέος ἐσθλὸν ἑταῖρον
βεβλήκει βουβῶνα, νέκυν ἑτέρωσ᾽ ἐρύοντα·
ἤριπε δ᾽ ἀμφ᾽ αὐτῶι, νεκρὸς δέ οἱ ἔκπεσε χειρός.
τοῦ δ᾽ Ὀδυσεὺς μάλα θυμὸν ἀποκταμένοιο χολώθη,

βῆ δὲ διὰ προμάχων κεκορυθμένος αἴθοπι χαλκῶι,
στῆ δὲ μάλ᾽ ἐγγὺς ἰὼν καὶ ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι
ἀμφὶ ἓ παπτήνας· ὑπὸ δὲ Τρῶες κεκάδοντο
ἀνδρὸς ἀκοντίσσαντος· ὁ δ᾽ οὐχ ἅλιον βέλος ἧκεν,
ἀλλ᾽ υἱὸν Πριάμοιο νόθον βάλε Δημοκόωντα

ὅς οἱ Ἀβυδόθεν ἦλθε παρ᾽ ἵππων ὠκειάων.
τόν ῥ᾽ Ὀδυσεὺς ἑτάροιο χολωσάμενος βάλε δουρὶ
κόρσην· ἣ δ᾽ ἑτέροιο διὰ κροτάφοιο πέρησεν
αἰχμὴ χαλκείη· τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψε,
δούπησεν δὲ πεσών, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι.

χώρησαν δ᾽ ὑπό τε πρόμαχοι καὶ φαίδιμος Ἕκτωρ·
Ἀργεῖοι δὲ μέγα ἴαχον, ἐρύσαντο δὲ νεκρούς,
ἴθυσαν δὲ πολὺ προτέρω· νεμέσησε δ᾽ Ἀπόλλων
Περγάμου ἐκκατιδών, Τρώεσσι δὲ κέκλετ᾽ ἀΰσας·
ὄρνυσθ᾽ ἱππόδαμοι Τρῶες μηδ᾽ εἴκετε χάρμης

Ἀργείοις, ἐπεὶ οὔ σφι λίθος χρὼς οὐδὲ σίδηρος
χαλκὸν ἀνασχέσθαι ταμεσίχροα βαλλομένοισιν·
οὐ μὰν οὐδ᾽ Ἀχιλεὺς Θέτιδος πάϊς ἠϋκόμοιο
μάρναται, ἀλλ᾽ ἐπὶ νηυσὶ χόλον θυμαλγέα πέσσει.
ὣς φάτ᾽ ἀπὸ πτόλιος δεινὸς θεός· αὐτὰρ Ἀχαιοὺς

ὦρσε Διὸς θυγάτηρ κυδίστη Τριτογένεια
ἐρχομένη καθ᾽ ὅμιλον, ὅθι μεθιέντας ἴδοιτο.
ἔνθ᾽ Ἀμαρυγκείδην Διώρεα μοῖρα πέδησε·
χερμαδίωι γὰρ βλῆτο παρὰ σφυρὸν ὀκριόεντι
κνήμην δεξιτερήν· βάλε δὲ Θρηικῶν ἀγὸς ἀνδρῶν

Πείρως Ἰμβρασίδης ὃς ἄρ᾽ Αἰνόθεν εἰληλούθει.
ἀμφοτέρω δὲ τένοντε καὶ ὀστέα λᾶας ἀναιδὴς
ἄχρις ἀπηλοίησεν· ὁ δ᾽ ὕπτιος ἐν κονίηισι
κάππεσεν ἄμφω χεῖρε φίλοις ἑτάροισι πετάσσας
θυμὸν ἀποπνείων· ὁ δ᾽ ἐπέδραμεν ὅς ῥ᾽ ἔβαλέν περ

Πείροος, οὖτα δὲ δουρὶ παρ᾽ ὀμφαλόν· ἐκ δ᾽ ἄρα πᾶσαι
χύντο χαμαὶ χολάδες, τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψε.
τὸν δὲ Θόας Αἰτωλὸς ἀπεσσύμενον βάλε δουρὶ
στέρνον ὑπὲρ μαζοῖο, πάγη δ᾽ ἐν πνεύμονι χαλκός·
ἀγχίμολον δέ οἱ ἦλθε Θόας, ἐκ δ᾽ ὄβριμον ἔγχος

ἐσπάσατο στέρνοιο, ἐρύσσατο δὲ ξίφος ὀξύ,
τῶι ὅ γε γαστέρα τύψε μέσην, ἐκ δ᾽ αἴνυτο θυμόν.
τεύχεα δ᾽ οὐκ ἀπέδυσε· περίστησαν γὰρ ἑταῖροι
Θρήϊκες ἀκρόκομοι δολίχ᾽ ἔγχεα χερσὶν ἔχοντες,
οἵ ἑ μέγαν περ ἐόντα καὶ ἴφθιμον καὶ ἀγαυὸν

ὦσαν ἀπὸ σφείων· ὁ δὲ χασσάμενος πελεμίχθη.
ὣς τώ γ᾽ ἐν κονίηισι παρ᾽ ἀλλήλοισι τετάσθην,
ἤτοι ὁ μὲν Θρηικῶν, ὁ δ᾽ Ἐπειῶν χαλκοχιτώνων
ἡγεμόνες· πολλοὶ δὲ περὶ κτείνοντο καὶ ἄλλοι.
ἔνθά κεν οὐκέτι ἔργον ἀνὴρ ὀνόσαιτο μετελθών,

ὅς τις ἔτ᾽ ἄβλητος καὶ ἀνούτατος ὀξέϊ χαλκῶι
δινεύοι κατὰ μέσσον, ἄγοι δέ ἑ Παλλὰς Ἀθήνη
χειρὸς ἑλοῦσ᾽, αὐτὰρ βελέων ἀπερύκοι ἐρωήν·
πολλοὶ γὰρ Τρώων καὶ Ἀχαιῶν ἤματι κείνωι
πρηνέες ἐν κονίηισι παρ᾽ ἀλλήλοισι τέταντο.

Ἰλιάδος Ε

Διομήδους ἀριστεία.

Ἔνθ᾽ αὖ Τυδεΐδηι Διομήδεϊ Παλλὰς Ἀθήνη
δῶκε μένος καὶ θάρσος, ἵν᾽ ἔκδηλος μετὰ πᾶσιν
Ἀργείοισι γένοιτο ἰδὲ κλέος ἐσθλὸν ἄροιτο·
δαῖέ οἱ ἐκ κόρυθός τε καὶ ἀσπίδος ἀκάματον πῦρ

ἀστέρ᾽ ὀπωρινῶι ἐναλίγκιον, ὅς τε μάλιστα
λαμπρὸν παμφαίνηισι λελουμένος ὠκεανοῖο·
τοῖόν οἱ πῦρ δαῖεν ἀπὸ κρατός τε καὶ ὤμων,
ὦρσε δέ μιν κατὰ μέσσον ὅθι πλεῖστοι κλονέοντο.
ἦν δέ τις ἐν Τρώεσσι Δάρης ἀφνειὸς ἀμύμων

ἱρεὺς Ἡφαίστοιο· δύω δέ οἱ υἱέες ἤστην
Φηγεὺς Ἰδαῖός τε μάχης εὖ εἰδότε πάσης.
τώ οἱ ἀποκρινθέντε ἐναντίω ὁρμηθήτην·
τὼ μὲν ἀφ᾽ ἵπποιιν, ὁ δ᾽ ἀπὸ χθονὸς ὄρνυτο πεζός.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες

Φηγεύς ῥα πρότερος προΐει δολιχόσκιον ἔγχος·
Τυδεΐδεω δ᾽ ὑπὲρ ὦμον ἀριστερὸν ἤλυθ᾽ ἀκωκὴ
ἔγχεος, οὐδ᾽ ἔβαλ᾽ αὐτόν· ὁ δ᾽ ὕστερος ὄρνυτο χαλκῶι
Τυδεΐδης· τοῦ δ᾽ οὐχ ἅλιον βέλος ἔκφυγε χειρός,
ἀλλ᾽ ἔβαλε στῆθος μεταμάζιον, ὦσε δ᾽ ἀφ᾽ ἵππων.

Ἰδαῖος δ᾽ ἀπόρουσε λιπὼν περικαλλέα δίφρον,
οὐδ᾽ ἔτλη περιβῆναι ἀδελφειοῦ κταμένοιο·
οὐδὲ γὰρ οὐδέ κεν αὐτὸς ὑπέκφυγε κῆρα μέλαιναν,
ἀλλ᾽ Ἥφαιστος ἔρυτο, σάωσε δὲ νυκτὶ καλύψας,
ὡς δή οἱ μὴ πάγχυ γέρων ἀκαχήμενος εἴη.

ἵππους δ᾽ ἐξελάσας μεγαθύμου Τυδέος υἱὸς
δῶκεν ἑταίροισιν κατάγειν κοίλας ἐπὶ νῆας.
Τρῶες δὲ μεγάθυμοι ἐπεὶ ἴδον υἷε Δάρητος
τὸν μὲν ἀλευάμενον, τὸν δὲ κτάμενον παρ᾽ ὄχεσφι,
πᾶσιν ὀρίνθη θυμός· ἀτὰρ γλαυκῶπις Ἀθήνη

χειρὸς ἑλοῦσ᾽ ἐπέεσσι προσηύδα θοῦρον Ἄρηα·
Ἄρες Ἄρες βροτολοιγὲ μιαιφόνε τειχεσιπλῆτα
οὐκ ἂν δὴ Τρῶας μὲν ἐάσαιμεν καὶ Ἀχαιοὺς
μάρνασθ᾽, ὁπποτέροισι πατὴρ Ζεὺς κῦδος ὀρέξηι,
νῶϊ δὲ χαζώμεσθα, Διὸς δ᾽ ἀλεώμεθα μῆνιν;

ὣς εἰποῦσα μάχης ἐξήγαγε θοῦρον Ἄρηα·
τὸν μὲν ἔπειτα καθεῖσεν ἐπ᾽ ἠϊόεντι Σκαμάνδρωι,
Τρῶας δ᾽ ἔκλιναν Δαναοί· ἕλε δ᾽ ἄνδρα ἕκαστος
ἡγεμόνων· πρῶτος δὲ ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
ἀρχὸν Ἁλιζώνων Ὀδίον μέγαν ἔκβαλε δίφρου·

πρώτωι γὰρ στρεφθέντι μεταφρένωι ἐν δόρυ πῆξεν
ὤμων μεσσηγύς, διὰ δὲ στήθεσφιν ἔλασσε,
δούπησεν δὲ πεσών, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι.
Ἰδομενεὺς δ᾽ ἄρα Φαῖστον ἐνήρατο Μήιονος υἱὸν
Βώρου, ὃς ἐκ Τάρνης ἐριβώλακος εἰληλούθει.

τὸν μὲν ἄρ᾽ Ἰδομενεὺς δουρικλυτὸς ἔγχεϊ μακρῶι
νύξ᾽ ἵππων ἐπιβησόμενον κατὰ δεξιὸν ὦμον·
ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων, στυγερὸς δ᾽ ἄρα μιν σκότος εἷλε.
τὸν μὲν ἄρ᾽ Ἰδομενῆος ἐσύλευον θεράποντες·
υἱὸν δὲ Στροφίοιο Σκαμάνδριον αἵμονα θήρης

Ἀτρεΐδης Μενέλαος ἕλ᾽ ἔγχεϊ ὀξυόεντι
ἐσθλὸν θηρητῆρα· δίδαξε γὰρ Ἄρτεμις αὐτὴ
βάλλειν ἄγρια πάντα, τά τε τρέφει οὔρεσιν ὕλη·
ἀλλ᾽ οὔ οἱ τότε γε χραῖσμ᾽ Ἄρτεμις ἰοχέαιρα,
οὐδὲ ἑκηβολίαι ἧισιν τὸ πρίν γε κέκαστο·

ἀλλά μιν Ἀτρεΐδης δουρικλειτὸς Μενέλαος
πρόσθεν ἕθεν φεύγοντα μετάφρενον οὔτασε δουρὶ
ὤμων μεσσηγύς, διὰ δὲ στήθεσφιν ἔλασσεν,
ἤριπε δὲ πρηνής, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι.
Μηριόνης δὲ Φέρεκλον ἐνήρατο, τέκτονος υἱὸν

Ἁρμονίδεω, ὃς χερσὶν ἐπίστατο δαίδαλα πάντα
τεύχειν· ἔξοχα γάρ μιν ἐφίλατο Παλλὰς Ἀθήνη·
ὃς καὶ Ἀλεξάνδρωι τεκτήνατο νῆας ἐΐσας
ἀρχεκάκους, αἳ πᾶσι κακὸν Τρώεσσι γένοντο
οἷ τ᾽ αὐτῶι, ἐπεὶ οὔ τι θεῶν ἐκ θέσφατα ἤιδη.

τὸν μὲν Μηριόνης ὅτε δὴ κατέμαρπτε διώκων
βεβλήκει γλουτὸν κατὰ δεξιόν· ἣ δὲ διαπρὸ
ἀντικρὺ κατὰ κύστιν ὑπ᾽ ὀστέον ἤλυθ᾽ ἀκωκή·
γνὺξ δ᾽ ἔριπ᾽ οἰμώξας, θάνατος δέ μιν ἀμφεκάλυψε.
Πήδαιον δ᾽ ἄρ᾽ ἔπεφνε Μέγης Ἀντήνορος υἱὸν

ὅς ῥα νόθος μὲν ἔην, πύκα δ᾽ ἔτρεφε δῖα Θεανὼ
ἶσα φίλοισι τέκεσσι χαριζομένη πόσεϊ ὧι.
τὸν μὲν Φυλεΐδης δουρὶ κλυτὸς ἐγγύθεν ἐλθὼν
βεβλήκει κεφαλῆς κατὰ ἰνίον ὀξέϊ δουρί·
ἀντικρὺ δ᾽ ἀν᾽ ὀδόντας ὑπὸ γλῶσσαν τάμε χαλκός·

ἤριπε δ᾽ ἐν κονίηι, ψυχρὸν δ᾽ ἕλε χαλκὸν ὀδοῦσιν.
Εὐρύπυλος δ᾽ Εὐαιμονίδης Ὑψήνορα δῖον
υἱὸν ὑπερθύμου Δολοπίονος, ὅς ῥα Σκαμάνδρου
ἀρητὴρ ἐτέτυκτο, θεὸς δ᾽ ὣς τίετο δήμωι,
τὸν μὲν ἄρ᾽ Εὐρύπυλος, Εὐαίμονος ἀγλαὸς υἱός,

πρόσθεν ἕθεν φεύγοντα μεταδρομάδην ἔλασ᾽ ὦμον
φασγάνωι ἀΐξας, ἀπὸ δ᾽ ἔξεσε χεῖρα βαρεῖαν·
αἱματόεσσα δὲ χεὶρ πεδίωι πέσε· τὸν δὲ κατ᾽ ὄσσε
ἔλλαβε πορφύρεος θάνατος καὶ μοῖρα κραταιή.
ὣς οἳ μὲν πονέοντο κατὰ κρατερὴν ὑσμίνην·

Τυδεΐδην δ᾽ οὐκ ἂν γνοίης ποτέροισι μετείη
ἠὲ μετὰ Τρώεσσιν ὁμιλέοι ἦ μετ᾽ Ἀχαιοῖς.
θῦνε γὰρ ἂμ πεδίον ποταμῶι πλήθοντι ἐοικὼς
χειμάρρωι, ὅς τ᾽ ὦκα ῥέων ἐκέδασσε γεφύρας·
τὸν δ᾽ οὔτ᾽ ἄρ τε γέφυραι ἐεργμέναι ἰσχανόωσιν,

οὔτ᾽ ἄρα ἕρκεα ἴσχει ἀλωάων ἐριθηλέων
ἐλθόντ᾽ ἐξαπίνης ὅτ᾽ ἐπιβρίσηι Διὸς ὄμβρος·
πολλὰ δ᾽ ὑπ᾽ αὐτοῦ ἔργα κατήριπε κάλ᾽ αἰζηῶν·
ὣς ὑπὸ Τυδεΐδηι πυκιναὶ κλονέοντο φάλαγγες
Τρώων, οὐδ᾽ ἄρα μιν μίμνον πολέες περ ἐόντες.

τὸν δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησε Λυκάονος ἀγλαὸς υἱὸς
θύνοντ᾽ ἂμ πεδίον πρὸ ἕθεν κλονέοντα φάλαγγας,
αἶψ᾽ ἐπὶ Τυδεΐδηι ἐτιταίνετο καμπύλα τόξα,
καὶ βάλ᾽ ἐπαΐσσοντα τυχὼν κατὰ δεξιὸν ὦμον
θώρηκος γύαλον· διὰ δ᾽ ἔπτατο πικρὸς ὀϊστός,

ἀντικρὺ δὲ διέσχε, παλάσσετο δ᾽ αἵματι θώρηξ.
τῶι δ᾽ ἐπὶ μακρὸν ἄϋσε Λυκάονος ἀγλαὸς υἱός·
ὄρνυσθε Τρῶες μεγάθυμοι κέντορες ἵππων·
βέβληται γὰρ ἄριστος Ἀχαιῶν, οὐδέ ἕ φημι
δήθ᾽ ἀνσχήσεσθαι κρατερὸν βέλος, εἰ ἐτεόν με

ὦρσεν ἄναξ Διὸς υἱὸς ἀπορνύμενον Λυκίηθεν.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος· τὸν δ᾽ οὐ βέλος ὠκὺ δάμασσεν,
ἀλλ᾽ ἀναχωρήσας πρόσθ᾽ ἵπποιιν καὶ ὄχεσφιν
ἔστη, καὶ Σθένελον προσέφη Καπανήϊον υἱόν·
ὄρσο πέπον Καπανηϊάδη, καταβήσεο δίφρου,

ὄφρά μοι ἐξ ὤμοιο ἐρύσσηις πικρὸν ὀϊστόν.
ὣς ἄρ᾽ ἔφη, Σθένελος δὲ καθ᾽ ἵππων ἆλτο χαμᾶζε,
πὰρ δὲ στὰς βέλος ὠκὺ διαμπερὲς ἐξέρυσ᾽ ὤμου·
αἷμα δ᾽ ἀνηκόντιζε διὰ στρεπτοῖο χιτῶνος.
δὴ τότ᾽ ἔπειτ᾽ ἠρᾶτο βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·

κλῦθί μευ αἰγιόχοιο Διὸς τέκος Ἀτρυτώνη,
εἴ ποτέ μοι καὶ πατρὶ φίλα φρονέουσα παρέστης
δηΐωι ἐν πολέμωι, νῦν αὖτ᾽ ἐμὲ φῖλαι Ἀθήνη·
δὸς δέ τέ μ᾽ ἄνδρα ἑλεῖν καὶ ἐς ὁρμὴν ἔγχεος ἐλθεῖν
ὅς μ᾽ ἔβαλε φθάμενος καὶ ἐπεύχεται, οὐδέ μέ φησι

δηρὸν ἔτ᾽ ὄψεσθαι λαμπρὸν φάος ἠελίοιο.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος· τοῦ δ᾽ ἔκλυε Παλλὰς Ἀθήνη,
γυῖα δ᾽ ἔθηκεν ἐλαφρά, πόδας καὶ χεῖρας ὕπερθεν·
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
θαρσῶν νῦν Διόμηδες ἐπὶ Τρώεσσι μάχεσθαι·

ἐν γάρ τοι στήθεσσι μένος πατρώϊον ἧκα
ἄτρομον, οἷον ἔχεσκε σακέσπαλος ἱππότα Τυδεύς·
ἀχλὺν δ᾽ αὖ τοι ἀπ᾽ ὀφθαλμῶν ἕλον ἣ πρὶν ἐπῆεν,
ὄφρ᾽ εὖ γιγνώσκηις ἠμὲν θεὸν ἠδὲ καὶ ἄνδρα.
τὼ νῦν αἴ κε θεὸς πειρώμενος ἐνθάδ᾽ ἵκηται

μή τι σύ γ᾽ ἀθανάτοισι θεοῖς ἀντικρὺ μάχεσθαι
τοῖς ἄλλοις· ἀτὰρ εἴ κε Διὸς θυγάτηρ Ἀφροδίτη
ἔλθηισ᾽ ἐς πόλεμον, τήν γ᾽ οὐτάμεν ὀξέϊ χαλκῶι.
ἣ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰποῦσ᾽ ἀπέβη γλαυκῶπις Ἀθήνη,
Τυδεΐδης δ᾽ ἐξαῦτις ἰὼν προμάχοισιν ἐμίχθη

καὶ πρίν περ θυμῶι μεμαὼς Τρώεσσι μάχεσθαι·
δὴ τότε μιν τρὶς τόσσον ἕλεν μένος ὥς τε λέοντα
ὅν ῥά τε ποιμὴν ἀγρῶι ἐπ᾽ εἰροπόκοις ὀΐεσσι
χραύσηι μέν τ᾽ αὐλῆς ὑπεράλμενον οὐδὲ δαμάσσηι·
τοῦ μέν τε σθένος ὦρσεν, ἔπειτα δέ τ᾽ οὐ προσαμύνει,

ἀλλὰ κατὰ σταθμοὺς δύεται, τὰ δ᾽ ἐρῆμα φοβεῖται·
αἳ μέν τ᾽ ἀγχιστῖναι ἐπ᾽ ἀλλήληισι κέχυνται,
αὐτὰρ ὁ ἐμμεμαὼς βαθέης ἐξάλλεται αὐλῆς·
ὣς μεμαὼς Τρώεσσι μίγη κρατερὸς Διομήδης.
ἔνθ᾽ ἕλεν Ἀστύνοον καὶ Ὑπείρονα ποιμένα λαῶν,

τὸν μὲν ὑπὲρ μαζοῖο βαλὼν χαλκήρεϊ δουρί,
τὸν δ᾽ ἕτερον ξίφεϊ μεγάλωι κληῗδα παρ᾽ ὦμον
πλῆξ᾽, ἀπὸ δ᾽ αὐχένος ὦμον ἐέργαθεν ἠδ᾽ ἀπὸ νώτου.
τοὺς μὲν ἔασ᾽, ὁ δ᾽ Ἄβαντα μετώιχετο καὶ Πολύειδον
υἱέας Εὐρυδάμαντος ὀνειροπόλοιο γέροντος·

τοῖς οὐκ ἐρχομένοις ὁ γέρων ἐκρίνατ᾽ ὀνείρους,
ἀλλά σφεας κρατερὸς Διομήδης ἐξενάριξε·
βῆ δὲ μετὰ Ξάνθόν τε Θόωνά τε Φαίνοπος υἷε
ἄμφω τηλυγέτω· ὁ δὲ τείρετο γήραϊ λυγρῶι,
υἱὸν δ᾽ οὐ τέκετ᾽ ἄλλον ἐπὶ κτεάτεσσι λιπέσθαι.

ἔνθ᾽ ὅ γε τοὺς ἐνάριζε, φίλον δ᾽ ἐξαίνυτο θυμὸν
ἀμφοτέρω, πατέρι δὲ γόον καὶ κήδεα λυγρὰ
λεῖπ᾽, ἐπεὶ οὐ ζώοντε μάχης ἐκνοστήσαντε
δέξατο· χηρωσταὶ δὲ διὰ κτῆσιν δατέοντο.
ἔνθ᾽ υἷας Πριάμοιο δύω λάβε Δαρδανίδαο

εἰν ἑνὶ δίφρωι ἐόντας Ἐχέμμονά τε Χρομίον τε.
ὡς δὲ λέων ἐν βουσὶ θορὼν ἐξ αὐχένα ἄξηι
πόρτιος ἠὲ βοὸς ξύλοχον κάτα βοσκομενάων,
ὣς τοὺς ἀμφοτέρους ἐξ ἵππων Τυδέος υἱὸς
βῆσε κακῶς ἀέκοντας, ἔπειτα δὲ τεύχε᾽ ἐσύλα·

ἵππους δ᾽ οἷς ἑτάροισι δίδου μετὰ νῆας ἐλαύνειν.
τὸν δ᾽ ἴδεν Αἰνείας ἀλαπάζοντα στίχας ἀνδρῶν,
βῆ δ᾽ ἴμεν ἄν τε μάχην καὶ ἀνὰ κλόνον ἐγχειάων
Πάνδαρον ἀντίθεον διζήμενος εἴ που ἐφεύροι·
εὗρε Λυκάονος υἱὸν ἀμύμονά τε κρατερόν τε,

στῆ δὲ πρόσθ᾽ αὐτοῖο ἔπος τέ μιν ἀντίον ηὔδα·
Πάνδαρε ποῦ τοι τόξον ἰδὲ πτερόεντες ὀϊστοὶ
καὶ κλέος; ὧι οὔ τίς τοι ἐρίζεται ἐνθάδε γ᾽ ἀνήρ,
οὐδέ τις ἐν Λυκίηι σέο γ᾽ εὔχεται εἶναι ἀμείνων.
ἀλλ᾽ ἄγε τῶιδ᾽ ἔφες ἀνδρὶ βέλος Διὶ χεῖρας ἀνασχὼν

ὅς τις ὅδε κρατέει καὶ δὴ κακὰ πολλὰ ἔοργε
Τρῶας, ἐπεὶ πολλῶν τε καὶ ἐσθλῶν γούνατ᾽ ἔλυσεν·
εἰ μή τις θεός ἐστι κοτεσσάμενος Τρώεσσιν
ἱρῶν μηνίσας· χαλεπὴ δὲ θεοῦ ἔπι μῆνις.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε Λυκάονος ἀγλαὸς υἱός·

Αἰνεία Τρώων βουληφόρε χαλκοχιτώνων
Τυδεΐδηι μιν ἔγωγε δαΐφρονι πάντα ἐΐσκω,
ἀσπίδι γιγνώσκων αὐλώπιδί τε τρυφαλείηι,
ἵππους τ᾽ εἰσορόων· σάφα δ᾽ οὐκ οἶδ᾽ εἰ θεός ἐστιν.
εἰ δ᾽ ὅ γ᾽ ἀνὴρ ὅν φημι δαΐφρων Τυδέος υἱὸς

οὐχ ὅ γ᾽ ἄνευθε θεοῦ τάδε μαίνεται, ἀλλά τις ἄγχι
ἕστηκ᾽ ἀθανάτων νεφέληι εἰλυμένος ὤμους,
ὃς τούτου βέλος ὠκὺ κιχήμενον ἔτραπεν ἄλληι.
ἤδη γάρ οἱ ἐφῆκα βέλος, καί μιν βάλον ὦμον
δεξιὸν ἀντικρὺ διὰ θώρηκος γυάλοιο·

καί μιν ἔγωγ᾽ ἐφάμην Ἀϊδωνῆϊ προϊάψειν,
ἔμπης δ᾽ οὐκ ἐδάμασσα· θεός νύ τίς ἐστι κοτήεις.
ἵπποι δ᾽ οὐ παρέασι καὶ ἅρματα τῶν κ᾽ ἐπιβαίην·
ἀλλά που ἐν μεγάροισι Λυκάονος ἕνδεκα δίφροι
καλοὶ πρωτοπαγεῖς νεοτευχέες· ἀμφὶ δὲ πέπλοι

πέπτανται· παρὰ δέ σφιν ἑκάστωι δίζυγες ἵπποι
ἑστᾶσι κρῖ λευκὸν ἐρεπτόμενοι καὶ ὀλύρας.
ἦ μέν μοι μάλα πολλὰ γέρων αἰχμητὰ Λυκάων
ἐρχομένωι ἐπέτελλε δόμοις ἔνι ποιητοῖσιν·
ἵπποισίν μ᾽ ἐκέλευε καὶ ἅρμασιν ἐμβεβαῶτα

ἀρχεύειν Τρώεσσι κατὰ κρατερὰς ὑσμίνας·
ἀλλ᾽ ἐγὼ οὐ πιθόμην· ἦ τ᾽ ἂν πολὺ κέρδιον ἦεν·
ἵππων φειδόμενος, μή μοι δευοίατο φορβῆς
ἀνδρῶν εἰλομένων εἰωθότες ἔδμεναι ἄδην.
ὣς λίπον, αὐτὰρ πεζὸς ἐς Ἴλιον εἰλήλουθα

τόξοισιν πίσυνος· τὰ δέ μ᾽ οὐκ ἄρ᾽ ἔμελλον ὀνήσειν.
ἤδη γὰρ δοιοῖσιν ἀριστήεσσιν ἐφῆκα
Τυδεΐδηι τε καὶ Ἀτρεΐδηι, ἐκ δ᾽ ἀμφοτέροιιν
ἀτρεκὲς αἷμ᾽ ἔσσευα βαλών, ἤγειρα δὲ μᾶλλον.
τώ ῥα κακῆι αἴσηι ἀπὸ πασσάλου ἀγκύλα τόξα

ἤματι τῶι ἑλόμην ὅτε Ἴλιον εἰς ἐρατεινὴν
ἡγεόμην Τρώεσσι φέρων χάριν Ἕκτορι δίωι.
εἰ δέ κε νοστήσω καὶ ἐσόψομαι ὀφθαλμοῖσι
πατρίδ᾽ ἐμὴν ἄλοχόν τε καὶ ὑψερεφὲς μέγα δῶμα,
αὐτίκ᾽ ἔπειτ᾽ ἀπ᾽ ἐμεῖο κάρη τάμοι ἀλλότριος φὼς

εἰ μὴ ἐγὼ τάδε τόξα φαεινῶι ἐν πυρὶ θείην
χερσὶ διακλάσσας· ἀνεμώλια γάρ μοι ὀπηδεῖ.
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Αἰνείας Τρώων ἀγὸς ἀντίον ηὔδα·
μὴ δ᾽ οὕτως ἀγόρευε· πάρος δ᾽ οὐκ ἔσσεται ἄλλως,
πρίν γ᾽ ἐπὶ νὼ τῶιδ᾽ ἀνδρὶ σὺν ἵπποισιν καὶ ὄχεσφιν

ἀντιβίην ἐλθόντε σὺν ἔντεσι πειρηθῆναι.
ἀλλ᾽ ἄγ᾽ ἐμῶν ὀχέων ἐπιβήσεο, ὄφρα ἴδηαι
οἷοι Τρώϊοι ἵπποι ἐπιστάμενοι πεδίοιο
κραιπνὰ μάλ᾽ ἔνθα καὶ ἔνθα διωκέμεν ἠδὲ φέβεσθαι·
τὼ καὶ νῶϊ πόλιν δὲ σαώσετον, εἴ περ ἂν αὖτε

Ζεὺς ἐπὶ Τυδεΐδηι Διομήδεϊ κῦδος ὀρέξηι.
ἀλλ᾽ ἄγε νῦν μάστιγα καὶ ἡνία σιγαλόεντα
δέξαι, ἐγὼ δ᾽ ἵππων ἀποβήσομαι ὄφρα μάχωμαι·
ἠὲ σὺ τόνδε δέδεξο, μελήσουσιν δ᾽ ἐμοὶ ἵπποι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε Λυκάονος ἀγλαὸς υἱός·

Αἰνεία σὺ μὲν αὐτὸς ἔχ᾽ ἡνία καὶ τεὼ ἵππω·
μᾶλλον ὑφ᾽ ἡνιόχωι εἰωθότι καμπύλον ἅρμα
οἴσετον, εἴ περ ἂν αὖτε φεβώμεθα Τυδέος υἱόν·
μὴ τὼ μὲν δείσαντε ματήσετον, οὐδ᾽ ἐθέλητον
ἐκφερέμεν πολέμοιο τεὸν φθόγγον ποθέοντε,

νῶϊ δ᾽ ἐπαΐξας μεγαθύμου Τυδέος υἱὸς
αὐτώ τε κτείνηι καὶ ἐλάσσηι μώνυχας ἵππους.
ἀλλὰ σύ γ᾽ αὐτὸς ἔλαυνε τέ᾽ ἅρματα καὶ τεὼ ἵππω,
τὸν δὲ δ᾽ ἐγὼν ἐπιόντα δεδέξομαι ὀξέϊ δουρί.
ὣς ἄρα φωνήσαντες ἐς ἅρματα ποικίλα βάντες

ἐμμεμαῶτ᾽ ἐπὶ Τυδεΐδηι ἔχον ὠκέας ἵππους.
τοὺς δὲ ἴδε Σθένελος Καπανήϊος ἀγλαὸς υἱός,
αἶψα δὲ Τυδεΐδην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Τυδεΐδη Διόμηδες ἐμῶι κεχαρισμένε θυμῶι,
ἄνδρ᾽ ὁρόω κρατερὼ ἐπὶ σοὶ μεμαῶτε μάχεσθαι

ἶν᾽ ἀπέλεθρον ἔχοντας· ὁ μὲν τόξων ἐῢ εἰδὼς
Πάνδαρος, υἱὸς δ᾽ αὖτε Λυκάονος εὔχεται εἶναι·
Αἰνείας δ᾽ υἱὸς μὲν ἀμύμονος Ἀγχίσαο
εὔχεται ἐκγεγάμεν, μήτηρ δέ οἵ ἐστ᾽ Ἀφροδίτη.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ χαζώμεθ᾽ ἐφ᾽ ἵππων, μηδέ μοι οὕτω

θῦνε διὰ προμάχων, μή πως φίλον ἦτορ ὀλέσσηις.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη κρατερὸς Διομήδης·
μή τι φόβον δ᾽ ἀγόρευ᾽, ἐπεὶ οὐδὲ σὲ πεισέμεν οἴω.
οὐ γάρ μοι γενναῖον ἀλυσκάζοντι μάχεσθαι
οὐδὲ καταπτώσσειν· ἔτι μοι μένος ἔμπεδόν ἐστιν·

ὀκνείω δ᾽ ἵππων ἐπιβαινέμεν, ἀλλὰ καὶ αὔτως
ἀντίον εἶμ᾽ αὐτῶν· τρεῖν μ᾽ οὐκ ἐᾶι Παλλὰς Ἀθήνη.
τούτω δ᾽ οὐ πάλιν αὖτις ἀποίσετον ὠκέες ἵπποι
ἄμφω ἀφ᾽ ἡμείων, εἴ γ᾽ οὖν ἕτερός γε φύγηισιν.
ἄλλο δέ τοι ἐρέω, σὺ δ᾽ ἐνὶ φρεσὶ βάλλεο σῆισιν·

αἴ κέν μοι πολύβουλος Ἀθήνη κῦδος ὀρέξηι
ἀμφοτέρω κτεῖναι, σὺ δὲ τούσδε μὲν ὠκέας ἵππους
αὐτοῦ ἐρυκακέειν ἐξ ἄντυγος ἡνία τείνας,
Αἰνείαο δ᾽ ἐπαΐξαι μεμνημένος ἵππων,
ἐκ δ᾽ ἐλάσαι Τρώων μετ᾽ ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς.

τῆς γάρ τοι γενεῆς ἧς Τρωΐ περ εὐρύοπα Ζεὺς
δῶχ᾽ υἷος ποινὴν Γανυμήδεος, οὕνεκ᾽ ἄριστοι
ἵππων ὅσσοι ἔασιν ὑπ᾽ ἠῶ τ᾽ ἠέλιόν τε,
τῆς γενεῆς ἔκλεψεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγχίσης
λάθρηι Λαομέδοντος ὑποσχὼν θήλεας ἵππους·

τῶν οἱ ἓξ ἐγένοντο ἐνὶ μεγάροισι γενέθλη.
τοὺς μὲν τέσσαρας αὐτὸς ἔχων ἀτίταλλ᾽ ἐπὶ φάτνηι,
τὼ δὲ δύ᾽ Αἰνείαι δῶκεν μήστωρε φόβοιο.
εἰ τούτω κε λάβοιμεν, ἀροίμεθά κε κλέος ἐσθλόν.
ὣς οἳ μὲν τοιαῦτα πρὸς ἀλλήλους ἀγόρευον,

τὼ δὲ τάχ᾽ ἐγγύθεν ἦλθον ἐλαύνοντ᾽ ὠκέας ἵππους.
τὸν πρότερος προσέειπε Λυκάονος ἀγλαὸς υἱός·
καρτερόθυμε δαΐφρον ἀγαυοῦ Τυδέος υἱὲ
ἦ μάλα σ᾽ οὐ βέλος ὠκὺ δαμάσσατο πικρὸς ὀϊστός·
νῦν αὖτ᾽ ἐγχείηι πειρήσομαι αἴ κε τύχωμι.

ἦ ῥα καὶ ἀμπεπαλὼν προΐει δολιχόσκιον ἔγχος
καὶ βάλε Τυδεΐδαο κατ᾽ ἀσπίδα· τῆς δὲ διὰ πρὸ
αἰχμὴ χαλκείη πταμένη θώρηκι πελάσθη·
τῶι δ᾽ ἐπὶ μακρὸν ἄϋσε Λυκάονος ἀγλαὸς υἱός·
βέβληαι κενεῶνα διαμπερές, οὐδέ σ᾽ ὀΐω

δηρὸν ἔτ᾽ ἀνσχήσεσθαι· ἐμοὶ δὲ μέγ᾽ εὖχος ἔδωκας.
τὸν δ᾽ οὐ ταρβήσας προσέφη κρατερὸς Διομήδης·
ἤμβροτες οὐδ᾽ ἔτυχες· ἀτὰρ οὐ μὲν σφῶΐ γ᾽ ὀΐω
πρίν γ᾽ ἀποπαύσεσθαι πρίν γ᾽ ἢ ἕτερόν γε πεσόντα
αἵματος ἆσαι Ἄρηα, ταλαύρινον πολεμιστήν.

ὣς φάμενος προέηκε· βέλος δ᾽ ἴθυνεν Ἀθήνη
ῥῖνα παρ᾽ ὀφθαλμόν, λευκοὺς δ᾽ ἐπέρησεν ὀδόντας.
τοῦ δ᾽ ἀπὸ μὲν γλῶσσαν πρυμνὴν τάμε χαλκὸς ἀτειρής,
αἰχμὴ δ᾽ ἐξελύθη παρὰ νείατον ἀνθερεῶνα·
ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι

αἰόλα παμφανόωντα, παρέτρεσσαν δέ οἱ ἵπποι
ὠκύποδες· τοῦ δ᾽ αὖθι λύθη ψυχή τε μένος τε.
Αἰνείας δ᾽ ἀπόρουσε σὺν ἀσπίδι δουρί τε μακρῶι
δείσας μή πώς οἱ ἐρυσαίατο νεκρὸν Ἀχαιοί.
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ αὐτῶι βαῖνε λέων ὣς ἀλκὶ πεποιθώς,

πρόσθε δέ οἱ δόρυ τ᾽ ἔσχε καὶ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην,
τὸν κτάμεναι μεμαὼς ὅς τις τοῦ γ᾽ ἀντίος ἔλθοι
σμερδαλέα ἰάχων· ὁ δὲ χερμάδιον λάβε χειρὶ
Τυδεΐδης μέγα ἔργον ὁ οὐ δύο γ᾽ ἄνδρε φέροιεν,
οἷοι νῦν βροτοί εἰσ᾽· ὁ δέ μιν ῥέα πάλλε καὶ οἶος.

τῶι βάλεν Αἰνείαο κατ᾽ ἰσχίον ἔνθά τε μηρὸς
ἰσχίωι ἐνστρέφεται, κοτύλην δέ τέ μιν καλέουσι·
θλάσσε δέ οἱ κοτύλην, πρὸς δ᾽ ἄμφω ῥῆξε τένοντε·
ὦσε δ᾽ ἀπὸ ῥινὸν τρηχὺς λίθος· αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἥρως
ἔστη γνὺξ ἐριπὼν καὶ ἐρείσατο χειρὶ παχείηι

γαίης· ἀμφὶ δὲ ὄσσε κελαινὴ νὺξ ἐκάλυψε.
καί νύ κεν ἔνθ᾽ ἀπόλοιτο ἄναξ ἀνδρῶν Αἰνείας,
εἰ μὴ ἄρ᾽ ὀξὺ νόησε Διὸς θυγάτηρ Ἀφροδίτη
μήτηρ, ἥ μιν ὑπ᾽ Ἀγχίσηι τέκε βουκολέοντι·
ἀμφὶ δ᾽ ἑὸν φίλον υἱὸν ἐχεύατο πήχεε λευκώ,

πρόσθε δέ οἱ πέπλοιο φαεινοῦ πτύγμα κάλυψεν
ἕρκος ἔμεν βελέων, μή τις Δαναῶν ταχυπώλων
χαλκὸν ἐνὶ στήθεσσι βαλὼν ἐκ θυμὸν ἕλοιτο.
ἣ μὲν ἑὸν φίλον υἱὸν ὑπεξέφερεν πολέμοιο·
οὐδ᾽ υἱὸς Καπανῆος ἐλήθετο συνθεσιάων

τάων ἃς ἐπέτελλε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης,
ἀλλ᾽ ὅ γε τοὺς μὲν ἑοὺς ἠρύκακε μώνυχας ἵππους
νόσφιν ἀπὸ φλοίσβου ἐξ ἄντυγος ἡνία τείνας,
Αἰνείαο δ᾽ ἐπαΐξας καλλίτριχας ἵππους
ἐξέλασε Τρώων μετ᾽ ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς.

δῶκε δὲ Δηϊπύλωι ἑτάρωι φίλωι, ὃν περὶ πάσης
τῖεν ὁμηλικίης ὅτι οἱ φρεσὶν ἄρτια ἤιδη,
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ἐλαυνέμεν· αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἥρως
ὧν ἵππων ἐπιβὰς ἔλαβ᾽ ἡνία σιγαλόεντα,
αἶψα δὲ Τυδεΐδην μέθεπε κρατερώνυχας ἵππους

ἐμμεμαώς· ὁ δὲ Κύπριν ἐπώιχετο νηλέϊ χαλκῶι
γιγνώσκων ὅ τ᾽ ἄναλκις ἔην θεός, οὐδὲ θεάων
τάων αἵ τ᾽ ἀνδρῶν πόλεμον κάτα κοιρανέουσιν,
οὔτ᾽ ἄρ᾽ Ἀθηναίη οὔτε πτολίπορθος Ἐνυώ.
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἐκίχανε πολὺν καθ᾽ ὅμιλον ὀπάζων,

ἔνθ᾽ ἐπορεξάμενος μεγαθύμου Τυδέος υἱὸς
ἄκρην οὔτασε χεῖρα μετάλμενος ὀξέϊ δουρὶ
ἀβληχρήν· εἶθαρ δὲ δόρυ χροὸς ἀντετόρησεν
ἀμβροσίου διὰ πέπλου, ὅν οἱ Χάριτες κάμον αὐταί,
πρυμνὸν ὕπερ θέναρος· ῥέε δ᾽ ἄμβροτον αἷμα θεοῖο

ἰχώρ, οἷός πέρ τε ῥέει μακάρεσσι θεοῖσιν·
οὐ γὰρ σῖτον ἔδουσ᾽, οὐ πίνουσ᾽ αἴθοπα οἶνον,
τοὔνεκ᾽ ἀναίμονές εἰσι καὶ ἀθάνατοι καλέονται.
ἣ δὲ μέγα ἰάχουσα ἀπὸ ἕο κάββαλεν υἱόν·
καὶ τὸν μὲν μετὰ χερσὶν ἐρύσατο Φοῖβος Ἀπόλλων

κυανέηι νεφέληι, μή τις Δαναῶν ταχυπώλων
χαλκὸν ἐνὶ στήθεσσι βαλὼν ἐκ θυμὸν ἕλοιτο·
τῆι δ᾽ ἐπὶ μακρὸν ἄϋσε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
εἶκε Διὸς θύγατερ πολέμου καὶ δηϊοτῆτος·
ἦ οὐχ ἅλις ὅττι γυναῖκας ἀνάλκιδας ἠπεροπεύεις;

εἰ δὲ σύ γ᾽ ἐς πόλεμον πωλήσεαι, ἦ τέ σ᾽ ὀΐω
ῥιγήσειν πόλεμόν γε καὶ εἴ χ᾽ ἑτέρωθι πύθηαι.
ὣς ἔφαθ᾽, ἣ δ᾽ ἀλύουσ᾽ ἀπεβήσετο, τείρετο δ᾽ αἰνῶς·
τὴν μὲν ἄρ᾽ Ἶρις ἑλοῦσα ποδήνεμος ἔξαγ᾽ ὁμίλου
ἀχθομένην ὀδύνηισι, μελαίνετο δὲ χρόα καλόν.

εὗρεν ἔπειτα μάχης ἐπ᾽ ἀριστερὰ θοῦρον Ἄρηα
ἥμενον· ἠέρι δ᾽ ἔγχος ἐκέκλιτο καὶ ταχέ᾽ ἵππω·
ἣ δὲ γνὺξ ἐριποῦσα κασιγνήτοιο φίλοιο
πολλὰ λισσομένη χρυσάμπυκας ἤιτεεν ἵππους·
φίλε κασίγνητε κόμισαί τέ με δός τέ μοι ἵππους,

ὄφρ᾽ ἐς Ὄλυμπον ἵκωμαι ἵν᾽ ἀθανάτων ἕδος ἐστί.
λίην ἄχθομαι ἕλκος ὅ με βροτὸς οὔτασεν ἀνὴρ
Τυδεΐδης, ὃς νῦν γε καὶ ἂν Διὶ πατρὶ μάχοιτο.
ὣς φάτο, τῆι δ᾽ ἄρ᾽ Ἄρης δῶκε χρυσάμπυκας ἵππους·
ἣ δ᾽ ἐς δίφρον ἔβαινεν ἀκηχεμένη φίλον ἦτορ,

πὰρ δέ οἱ Ἶρις ἔβαινε καὶ ἡνία λάζετο χερσί,
μάστιξεν δ᾽ ἐλάαν, τὼ δ᾽ οὐκ ἀέκοντε πετέσθην.
αἶψα δ᾽ ἔπειθ᾽ ἵκοντο θεῶν ἕδος αἰπὺν Ὄλυμπον·
ἔνθ᾽ ἵππους ἔστησε ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις
λύσασ᾽ ἐξ ὀχέων, παρὰ δ᾽ ἀμβρόσιον βάλεν εἶδαρ·

ἣ δ᾽ ἐν γούνασι πῖπτε Διώνης δῖ᾽ Ἀφροδίτη
μητρὸς ἑῆς· ἣ δ᾽ ἀγκὰς ἐλάζετο θυγατέρα ἥν,
χειρί τέ μιν κατέρεξεν ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἐκ τ᾽ ὀνόμαζε·
τίς νύ σε τοιάδ᾽ ἔρεξε φίλον τέκος Οὐρανιώνων
μαψιδίως, ὡς εἴ τι κακὸν ῥέζουσαν ἐνωπῆι;

τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα φιλομμειδὴς Ἀφροδίτη·
οὖτά με Τυδέος υἱὸς ὑπέρθυμος Διομήδης,
οὕνεκ᾽ ἐγὼ φίλον υἱὸν ὑπεξέφερον πολέμοιο
Αἰνείαν, ὃς ἐμοὶ πάντων πολὺ φίλτατός ἐστιν.
οὐ γὰρ ἔτι Τρώων καὶ Ἀχαιῶν φύλοπις αἰνή,

ἀλλ᾽ ἤδη Δαναοί γε καὶ ἀθανάτοισι μάχονται.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Διώνη, δῖα θεάων·
τέτλαθι τέκνον ἐμόν, καὶ ἀνάσχεο κηδομένη περ·
πολλοὶ γὰρ δὴ τλῆμεν Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχοντες
ἐξ ἀνδρῶν χαλέπ᾽ ἄλγε᾽ ἐπ᾽ ἀλλήλοισι τιθέντες.

τλῆ μὲν Ἄρης ὅτε μιν Ὦτος κρατερός τ᾽ Ἐφιάλτης
παῖδες Ἀλωῆος, δῆσαν κρατερῶι ἐνὶ δεσμῶι·
χαλκέωι δ᾽ ἐν κεράμωι δέδετο τρισκαίδεκα μῆνας·
καί νύ κεν ἔνθ᾽ ἀπόλοιτο Ἄρης ἆτος πολέμοιο,
εἰ μὴ μητρυιὴ περικαλλὴς Ἠερίβοια

Ἑρμέαι ἐξήγγειλεν· ὁ δ᾽ ἐξέκλεψεν Ἄρηα
ἤδη τειρόμενον, χαλεπὸς δέ ἑ δεσμὸς ἐδάμνα.
τλῆ δ᾽ Ἥρη, ὅτε μιν κρατερὸς πάϊς Ἀμφιτρύωνος
δεξιτερὸν κατὰ μαζὸν ὀϊστῶι τριγλώχινι
βεβλήκει· τότε καί μιν ἀνήκεστον λάβεν ἄλγος.

τλῆ δ᾽ Ἀΐδης ἐν τοῖσι πελώριος ὠκὺν ὀϊστόν,
εὖτέ μιν ωὐτὸς ἀνὴρ υἱὸς Διὸς αἰγιόχοιο
ἐν Πύλωι ἐν νεκύεσσι βαλὼν ὀδύνηισιν ἔδωκεν·
αὐτὰρ ὁ βῆ πρὸς δῶμα Διὸς καὶ μακρὸν Ὄλυμπον
κῆρ ἀχέων ὀδύνηισι πεπαρμένος· αὐτὰρ ὀϊστὸς

ὤμωι ἔνι στιβαρῶι ἠλήλατο, κῆδε δὲ θυμόν.
τῶι δ᾽ ἐπὶ Παιήων ὀδυνήφατα φάρμακα πάσσων
ἠκέσατ᾽· οὐ μὲν γάρ τι καταθνητός γε τέτυκτο.
σχέτλιος ὀβριμοεργὸς ὃς οὐκ ὄθετ᾽ αἴσυλα ῥέζων,
ὃς τόξοισιν ἔκηδε θεοὺς οἳ Ὄλυμπον ἔχουσι.

σοὶ δ᾽ ἐπὶ τοῦτον ἀνῆκε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
νήπιος, οὐδὲ τὸ οἶδε κατὰ φρένα Τυδέος υἱὸς
ὅττι μάλ᾽ οὐ δηναιὸς ὃς ἀθανάτοισι μάχηται,
οὐδέ τί μιν παῖδες ποτὶ γούνασι παππάζουσιν
ἐλθόντ᾽ ἐκ πολέμοιο καὶ αἰνῆς δηϊοτῆτος.

τὼ νῦν Τυδεΐδης, εἰ καὶ μάλα καρτερός ἐστι,
φραζέσθω μή τίς οἱ ἀμείνων σεῖο μάχηται,
μὴ δὴν Αἰγιάλεια περίφρων Ἀδρηστίνη
ἐξ ὕπνου γοόωσα φίλους οἰκῆας ἐγείρηι
κουρίδιον ποθέουσα πόσιν τὸν ἄριστον Ἀχαιῶν

ἰφθίμη ἄλοχος Διομήδεος ἱπποδάμοιο.
ἦ ῥα καὶ ἀμφοτέρηισιν ἀπ᾽ ἰχῶ χειρὸς ὀμόργνυ·
ἄλθετο χείρ, ὀδύναι δὲ κατηπιόωντο βαρεῖαι.
αἳ δ᾽ αὖτ᾽ εἰσορόωσαι Ἀθηναίη τε καὶ Ἥρη
κερτομίοις ἐπέεσσι Δία Κρονίδην ἐρέθιζον.

τοῖσι δὲ μύθων ἦρχε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
Ζεῦ πάτερ ἦ ῥά τί μοι κεχολώσεαι ὅττι κεν εἴπω;
ἦ μάλα δή τινα Κύπρις Ἀχαιϊάδων ἀνιεῖσα
Τρωσὶν ἅμα σπέσθαι, τοὺς νῦν ἔκπαγλα φίλησε,
τῶν τινα καρρέζουσα Ἀχαιϊάδων ἐϋπέπλων

πρὸς χρυσῆι περόνηι καταμύξατο χεῖρα ἀραιήν.
ὣς φάτο, μείδησεν δὲ πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε,
καί ῥα καλεσσάμενος προσέφη χρυσῆν Ἀφροδίτην·
οὔ τοι τέκνον ἐμὸν δέδοται πολεμήϊα ἔργα,
ἀλλὰ σύ γ᾽ ἱμερόεντα μετέρχεο ἔργα γάμοιο,

ταῦτα δ᾽ Ἄρηϊ θοῶι καὶ Ἀθήνηι πάντα μελήσει.
ὣς οἳ μὲν τοιαῦτα πρὸς ἀλλήλους ἀγόρευον,
Αἰνείαι δ᾽ ἐπόρουσε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης,
γιγνώσκων ὅ οἱ αὐτὸς ὑπείρεχε χεῖρας Ἀπόλλων·
ἀλλ᾽ ὅ γ᾽ ἄρ᾽ οὐδὲ θεὸν μέγαν ἅζετο, ἵετο δ᾽ αἰεὶ

Αἰνείαν κτεῖναι καὶ ἀπὸ κλυτὰ τεύχεα δῦσαι.
τρὶς μὲν ἔπειτ᾽ ἐπόρουσε κατακτάμεναι μενεαίνων,
τρὶς δέ οἱ ἐστυφέλιξε φαεινὴν ἀσπίδ᾽ Ἀπόλλων·
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τὸ τέταρτον ἐπέσσυτο δαίμονι ἶσος,
δεινὰ δ᾽ ὁμοκλήσας προσέφη ἑκάεργος Ἀπόλλων·

φράζεο Τυδεΐδη καὶ χάζεο, μηδὲ θεοῖσιν
ἶσ᾽ ἔθελε φρονέειν, ἐπεὶ οὔ ποτε φῦλον ὁμοῖον
ἀθανάτων τε θεῶν χαμαὶ ἐρχομένων τ᾽ ἀνθρώπων.
ὣς φάτο, Τυδεΐδης δ᾽ ἀνεχάζετο τυτθὸν ὀπίσσω
μῆνιν ἀλευάμενος ἑκατηβόλου Ἀπόλλωνος.

Αἰνείαν δ᾽ ἀπάτερθεν ὁμίλου θῆκεν Ἀπόλλων
Περγάμωι εἰν ἱερῆι, ὅθι οἱ νηός γε τέτυκτο.
ἤτοι τὸν Λητώ τε καὶ Ἄρτεμις ἰοχέαιρα
ἐν μεγάλωι ἀδύτωι ἀκέοντό τε κύδαινόν τε·
αὐτὰρ ὁ εἴδωλον τεῦξ᾽ ἀργυρότοξος Ἀπόλλων

αὐτῶι τ᾽ Αἰνείαι ἴκελον καὶ τεύχεσι τοῖον,
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ εἰδώλωι Τρῶες καὶ δῖοι Ἀχαιοὶ
δήιουν ἀλλήλων ἀμφὶ στήθεσσι βοείας
ἀσπίδας εὐκύκλους λαισήϊά τε πτερόεντα.
δὴ τότε θοῦρον Ἄρηα προσηύδα Φοῖβος Ἀπόλλων·

Ἄρες Ἄρες βροτολοιγὲ μιαιφόνε τειχεσιπλῆτα,
οὐκ ἂν δὴ τόνδ᾽ ἄνδρα μάχης ἐρύσαιο μετελθὼν
Τυδεΐδην, ὃς νῦν γε καὶ ἂν Διὶ πατρὶ μάχοιτο;
Κύπριδα μὲν πρῶτα σχεδὸν οὔτασε χεῖρ᾽ ἐπὶ καρπῶι,
αὐτὰρ ἔπειτ᾽ αὐτῶι μοι ἐπέσσυτο δαίμονι ἶσος.

ὣς εἰπὼν αὐτὸς μὲν ἐφέζετο Περγάμωι ἄκρηι,
Τρωιὰς δὲ στίχας οὖλος Ἄρης ὄτρυνε μετελθὼν
εἰδόμενος Ἀκάμαντι θοῶι ἡγήτορι Θρηικῶν·
υἱάσι δὲ Πριάμοιο διοτρεφέεσσι κέλευεν·
ὦ υἱεῖς Πριάμοιο διοτρεφέος βασιλῆος

ἐς τί ἔτι κτείνεσθαι ἐάσετε λαὸν Ἀχαιοῖς;
ἦ εἰς ὅ κεν ἀμφὶ πύληις εὖ ποιητῆισι μάχωνται;
κεῖται ἀνὴρ ὃν ἶσον ἐτίομεν Ἕκτορι δίωι
Αἰνείας υἱὸς μεγαλήτορος Ἀγχίσαο·
ἀλλ᾽ ἄγετ᾽ ἐκ φλοίσβοιο σαώσομεν ἐσθλὸν ἑταῖρον.

ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.
ἔνθ᾽ αὖ Σαρπηδὼν μάλα νείκεσεν Ἕκτορα δῖον·
Ἕκτορ πῆι δή τοι μένος οἴχεται ὁ πρὶν ἔχεσκες;
φῆς που ἄτερ λαῶν πόλιν ἑξέμεν ἠδ᾽ ἐπικούρων
οἶος σὺν γαμβροῖσι κασιγνήτοισί τε σοῖσι.

τῶν νῦν οὔ τιν᾽ ἐγὼ ἰδέειν δύναμ᾽ οὐδὲ νοῆσαι,
ἀλλὰ καταπτώσσουσι κύνες ὣς ἀμφὶ λέοντα·
ἡμεῖς δὲ μαχόμεσθ᾽ οἵ πέρ τ᾽ ἐπίκουροι ἔνειμεν.
καὶ γὰρ ἐγὼν ἐπίκουρος ἐὼν μάλα τηλόθεν ἥκω·
τηλοῦ γὰρ Λυκίη Ξάνθωι ἔπι δινήεντι,

ἔνθ᾽ ἄλοχόν τε φίλην ἔλιπον καὶ νήπιον υἱόν,
κὰδ δὲ κτήματα πολλά, τὰ ἔλδεται ὅς κ᾽ ἐπιδευής.
ἀλλὰ καὶ ὧς Λυκίους ὀτρύνω καὶ μέμον᾽ αὐτὸς
ἀνδρὶ μαχήσασθαι· ἀτὰρ οὔ τί μοι ἐνθάδε τοῖον
οἷόν κ᾽ ἠὲ φέροιεν Ἀχαιοὶ ἤ κεν ἄγοιεν·

τύνη δ᾽ ἕστηκας, ἀτὰρ οὐδ᾽ ἄλλοισι κελεύεις
λαοῖσιν μενέμεν καὶ ἀμυνέμεναι ὤρεσσι.
μή πως ὡς ἀψῖσι λίνου ἁλόντε πανάγρου
ἀνδράσι δυσμενέεσσιν ἕλωρ καὶ κύρμα γένησθε·
οἳ δὲ τάχ᾽ ἐκπέρσουσ᾽ εὖ ναιομένην πόλιν ὑμήν.

σοὶ δὲ χρὴ τάδε πάντα μέλειν νύκτάς τε καὶ ἦμαρ
ἀρχοὺς λισσομένωι τηλεκλειτῶν ἐπικούρων
νωλεμέως ἐχέμεν, κρατερὴν δ᾽ ἀποθέσθαι ἐνιπήν.
ὣς φάτο Σαρπηδών, δάκε δὲ φρένας Ἕκτορι μῦθος·
αὐτίκα δ᾽ ἐξ ὀχέων σὺν τεύχεσιν ἆλτο χαμᾶζε,

πάλλων δ᾽ ὀξέα δοῦρα κατὰ στρατὸν ὤιχετο πάντηι
ὀτρύνων μαχέσασθαι, ἔγειρε δὲ φύλοπιν αἰνήν.
οἳ δ᾽ ἐλελίχθησαν καὶ ἐναντίοι ἔσταν Ἀχαιῶν·
Ἀργεῖοι δ᾽ ὑπέμειναν ἀολλέες οὐδὲ φόβηθεν.
ὡς δ᾽ ἄνεμος ἄχνας φορέει ἱερὰς κατ᾽ ἀλωὰς

ἀνδρῶν λικμώντων, ὅτε τε ξανθὴ Δημήτηρ
κρίνηι ἐπειγομένων ἀνέμων καρπόν τε καὶ ἄχνας,
αἳ δ᾽ ὑπολευκαίνονται ἀχυρμιαί· ὣς τότ᾽ Ἀχαιοὶ
λευκοὶ ὕπερθε γένοντο κονισάλωι, ὅν ῥα δι᾽ αὐτῶν
οὐρανὸν ἐς πολύχαλκον ἐπέπληγον πόδες ἵππων

ἂψ ἐπιμισγομένων· ὑπὸ δ᾽ ἔστρεφον ἡνιοχῆες.
οἳ δὲ μένος χειρῶν ἰθὺς φέρον· ἀμφὶ δὲ νύκτα
θοῦρος Ἄρης ἐκάλυψε μάχηι Τρώεσσιν ἀρήγων
πάντοσ᾽ ἐποιχόμενος· τοῦ δ᾽ ἐκραίαινεν ἐφετμὰς
Φοίβου Ἀπόλλωνος χρυσαόρου, ὅς μιν ἀνώγει

Τρωσὶν θυμὸν ἐγεῖραι, ἐπεὶ ἴδε Παλλάδ᾽ Ἀθήνην
οἰχομένην· ἣ γάρ ῥα πέλεν Δαναοῖσιν ἀρηγών.
αὐτὸς δ᾽ Αἰνείαν μάλα πίονος ἐξ ἀδύτοιο
ἧκε, καὶ ἐν στήθεσσι μένος βάλε ποιμένι λαῶν.
Αἰνείας δ᾽ ἑτάροισι μεθίστατο· τοὶ δὲ χάρησαν,

ὡς εἶδον ζωόν τε καὶ ἀρτεμέα προσιόντα
καὶ μένος ἐσθλὸν ἔχοντα· μετάλλησάν γε μὲν οὔ τι.
οὐ γὰρ ἔα πόνος ἄλλος, ὃν ἀργυρότοξος ἔγειρεν
Ἄρης τε βροτολοιγὸς Ἔρις τ᾽ ἄμοτον μεμαυῖα.
τοὺς δ᾽ Αἴαντε δύω καὶ Ὀδυσσεὺς καὶ Διομήδης

ὄτρυνον Δαναοὺς πολεμιζέμεν· οἳ δὲ καὶ αὐτοὶ
οὔτε βίας Τρώων ὑπεδείδισαν οὔτε ἰωκάς,
ἀλλ᾽ ἔμενον νεφέληισιν ἐοικότες ἅς τε Κρονίων
νηνεμίης ἔστησεν ἐπ᾽ ἀκροπόλοισιν ὄρεσσιν
ἀτρέμας, ὄφρ᾽ εὕδηισι μένος Βορέαο καὶ ἄλλων

ζαχρειῶν ἀνέμων, οἵ τε νέφεα σκιόεντα
πνοιῆισιν λιγυρῆισι διασκιδνᾶσιν ἀέντες·
ὣς Δαναοὶ Τρῶας μένον ἔμπεδον οὐδὲ φέβοντο.
Ἀτρεΐδης δ᾽ ἀν᾽ ὅμιλον ἐφοίτα πολλὰ κελεύων·
ὦ φίλοι ἀνέρες ἔστε καὶ ἄλκιμον ἦτορ ἕλεσθε,

ἀλλήλους τ᾽ αἰδεῖσθε κατὰ κρατερὰς ὑσμίνας·
αἰδομένων ἀνδρῶν πλέονες σόοι ἠὲ πέφανται·
φευγόντων δ᾽ οὔτ᾽ ἂρ κλέος ὄρνυται οὔτε τις ἀλκή.
ἦ καὶ ἀκόντισε δουρὶ θοῶς, βάλε δὲ πρόμον ἄνδρα
Αἰνείω ἕταρον μεγαθύμου Δηϊκόωντα

Περγασίδην, ὃν Τρῶες ὁμῶς Πριάμοιο τέκεσσι
τῖον, ἐπεὶ θοὸς ἔσκε μετὰ πρώτοισι μάχεσθαι.
τόν ῥα κατ᾽ ἀσπίδα δουρὶ βάλε κρείων Ἀγαμέμνων·
ἣ δ᾽ οὐκ ἔγχος ἔρυτο, διὰ πρὸ δὲ εἴσατο χαλκός,
νειαίρηι δ᾽ ἐν γαστρὶ διὰ ζωστῆρος ἔλασσε·

δούπησεν δὲ πεσών, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι.
ἔνθ᾽ αὖτ᾽ Αἰνείας Δαναῶν ἕλεν ἄνδρας ἀρίστους
υἷε Διοκλῆος Κρήθωνά τε Ὀρσίλοχόν τε,
τῶν ῥα πατὴρ μὲν ἔναιεν ἐϋκτιμένηι ἐνὶ Φηρῆι
ἀφνειὸς βιότοιο, γένος δ᾽ ἦν ἐκ ποταμοῖο

Ἀλφειοῦ, ὅς τ᾽ εὐρὺ ῥέει Πυλίων διὰ γαίης,
ὃς τέκετ᾽ Ὀρτίλοχον πολέεσσ᾽ ἄνδρεσσιν ἄνακτα·
Ὀρτίλοχος δ᾽ ἄρ᾽ ἔτικτε Διοκλῆα μεγάθυμον,
ἐκ δὲ Διοκλῆος διδυμάονε παῖδε γενέσθην,
Κρήθων Ὀρσίλοχός τε μάχης εὖ εἰδότε πάσης.

τὼ μὲν ἄρ᾽ ἡβήσαντε μελαινάων ἐπὶ νηῶν
Ἴλιον εἰς εὔπωλον ἅμ᾽ Ἀργείοισιν ἑπέσθην,
τιμὴν Ἀτρεΐδηις Ἀγαμέμνονι καὶ Μενελάωι
ἀρνυμένω· τὼ δ᾽ αὖθι τέλος θανάτοιο κάλυψεν.
οἵω τώ γε λέοντε δύω ὄρεος κορυφῆισιν

ἐτραφέτην ὑπὸ μητρὶ βαθείης τάρφεσιν ὕλης·
τὼ μὲν ἄρ᾽ ἁρπάζοντε βόας καὶ ἴφια μῆλα
σταθμοὺς ἀνθρώπων κεραΐζετον, ὄφρα καὶ αὐτὼ
ἀνδρῶν ἐν παλάμηισι κατέκταθεν ὀξέϊ χαλκῶι·
τοίω τὼ χείρεσσιν ὑπ᾽ Αἰνείαο δαμέντε

καππεσέτην, ἐλάτηισιν ἐοικότες ὑψηλῆισι.
τὼ δὲ πεσόντ᾽ ἐλέησεν ἀρηΐφιλος Μενέλαος,
βῆ δὲ διὰ προμάχων κεκορυθμένος αἴθοπι χαλκῶι
σείων ἐγχείην· τοῦ δ᾽ ὄτρυνεν μένος Ἄρης,
τὰ φρονέων ἵνα χερσὶν ὑπ᾽ Αἰνείαο δαμείη.

τὸν δ᾽ ἴδεν Ἀντίλοχος μεγαθύμου Νέστορος υἱός,
βῆ δὲ διὰ προμάχων· περὶ γὰρ δίε ποιμένι λαῶν
μή τι πάθοι, μέγα δέ σφας ἀποσφήλειε πόνοιο.
τὼ μὲν δὴ χεῖράς τε καὶ ἔγχεα ὀξυόεντα
ἀντίον ἀλλήλων ἐχέτην μεμαῶτε μάχεσθαι·

Ἀντίλοχος δὲ μάλ᾽ ἄγχι παρίστατο ποιμένι λαῶν.
Αἰνείας δ᾽ οὐ μεῖνε θοός περ ἐὼν πολεμιστὴς
ὡς εἶδεν δύο φῶτε παρ᾽ ἀλλήλοισι μένοντε.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ οὖν νεκροὺς ἔρυσαν μετὰ λαὸν Ἀχαιῶν,
τὼ μὲν ἄρα δειλὼ βαλέτην ἐν χερσὶν ἑταίρων,

αὐτὼ δὲ στρεφθέντε μετὰ πρώτοισι μαχέσθην.
ἔνθα Πυλαιμένεα ἑλέτην ἀτάλαντον Ἄρηϊ
ἀρχὸν Παφλαγόνων μεγαθύμων ἀσπιστάων.
τὸν μὲν ἄρ᾽ Ἀτρεΐδης δουρικλειτὸς Μενέλαος
ἑσταότ᾽ ἔγχεϊ νύξε κατὰ κληῗδα τυχήσας·

Ἀντίλοχος δὲ Μύδωνα βάλ᾽ ἡνίοχον θεράποντα
ἐσθλὸν Ἀτυμνιάδην· ὁ δ᾽ ὑπέστρεφε μώνυχας ἵππους·
χερμαδίωι ἀγκῶνα τυχὼν μέσον· ἐκ δ᾽ ἄρα χειρῶν
ἡνία λεύκ᾽ ἐλέφαντι χαμαὶ πέσον ἐν κονίηισιν.
Ἀντίλοχος δ᾽ ἄρ᾽ ἐπαΐξας ξίφει ἤλασε κόρσην·

αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἀσθμαίνων εὐεργέος ἔκπεσε δίφρου
κύμβαχος ἐν κονίηισιν ἐπὶ βρεχμόν τε καὶ ὤμους.
δηθὰ μάλ᾽ ἑστήκει· τύχε γάρ ῥ᾽ ἀμάθοιο βαθείης·
ὄφρ᾽ ἵππω πλήξαντε χαμαὶ βάλον ἐν κονίηισι·
τοὺς ἵμασ᾽ Ἀντίλοχος, μετὰ δὲ στρατὸν ἤλασ᾽ Ἀχαιῶν.

τοὺς δ᾽ Ἕκτωρ ἐνόησε κατὰ στίχας, ὦρτο δ᾽ ἐπ᾽ αὐτοὺς
κεκλήγων· ἅμα δὲ Τρώων εἵποντο φάλαγγες
καρτεραί· ἦρχε δ᾽ ἄρα σφιν Ἄρης καὶ πότνι᾽ Ἐνυώ,
ἣ μὲν ἔχουσα Κυδοιμὸν ἀναιδέα δηϊοτῆτος,
Ἄρης δ᾽ ἐν παλάμηισι πελώριον ἔγχος ἐνώμα,

φοίτα δ᾽ ἄλλοτε μὲν πρόσθ᾽ Ἕκτορος, ἄλλοτ᾽ ὄπισθε.
τὸν δὲ ἰδὼν ῥίγησε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀνὴρ ἀπάλαμνος ἰὼν πολέος πεδίοιο
στήηι ἐπ᾽ ὠκυρόωι ποταμῶι ἅλα δὲ προρέοντι
ἀφρῶι μορμύροντα ἰδών, ἀνά τ᾽ ἔδραμ᾽ ὀπίσσω,

ὣς τότε Τυδεΐδης ἀνεχάζετο, εἶπέ τε λαῶι·
ὦ φίλοι οἷον δὴ θαυμάζομεν Ἕκτορα δῖον
αἰχμητήν τ᾽ ἔμεναι καὶ θαρσαλέον πολεμιστήν·
τῶι δ᾽ αἰεὶ πάρα εἷς γε θεῶν, ὃς λοιγὸν ἀμύνει·
καὶ νῦν οἱ πάρα κεῖνος Ἄρης βροτῶι ἀνδρὶ ἐοικώς.

ἀλλὰ πρὸς Τρῶας τετραμμένοι αἰὲν ὀπίσσω
εἴκετε, μηδὲ θεοῖς μενεαινέμεν ἶφι μάχεσθαι.
ὣς ἄρ᾽ ἔφη, Τρῶες δὲ μάλα σχεδὸν ἤλυθον αὐτῶν.
ἔνθ᾽ Ἕκτωρ δύο φῶτε κατέκτανεν εἰδότε χάρμης
εἰν ἑνὶ δίφρωι ἐόντε, Μενέσθην Ἀγχίαλόν τε.

τὼ δὲ πεσόντ᾽ ἐλέησε μέγας Τελαμώνιος Αἴας·
στῆ δὲ μάλ᾽ ἐγγὺς ἰών, καὶ ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι,
καὶ βάλεν Ἄμφιον Σελάγου υἱόν, ὅς ῥ᾽ ἐνὶ Παισῶι
ναῖε πολυκτήμων πολυλήϊος· ἀλλά ἑ μοῖρα
ἦγ᾽ ἐπικουρήσοντα μετὰ Πρίαμόν τε καὶ υἷας.

τόν ῥα κατὰ ζωστῆρα βάλεν Τελαμώνιος Αἴας,
νειαίρηι δ᾽ ἐν γαστρὶ πάγη δολιχόσκιον ἔγχος,
δούπησεν δὲ πεσών· ὁ δ᾽ ἐπέδραμε φαίδιμος Αἴας
τεύχεα συλήσων· Τρῶες δ᾽ ἐπὶ δούρατ᾽ ἔχευαν
ὀξέα παμφανόωντα· σάκος δ᾽ ἀνεδέξατο πολλά.

αὐτὰρ ὁ λὰξ προσβὰς ἐκ νεκροῦ χάλκεον ἔγχος
ἐσπάσατ᾽· οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτ᾽ ἄλλα δυνήσατο τεύχεα καλὰ
ὤμοιιν ἀφελέσθαι· ἐπείγετο γὰρ βελέεσσι.
δεῖσε δ᾽ ὅ γ᾽ ἀμφίβασιν κρατερὴν Τρώων ἀγερώχων,
οἳ πολλοί τε καὶ ἐσθλοὶ ἐφέστασαν ἔγχε᾽ ἔχοντες,

οἵ ἑ μέγαν περ ἐόντα καὶ ἴφθιμον καὶ ἀγαυὸν
ὦσαν ἀπὸ σφείων· ὁ δὲ χασσάμενος πελεμίχθη.
ὣς οἳ μὲν πονέοντο κατὰ κρατερὴν ὑσμίνην·
Τληπόλεμον δ᾽ Ἡρακλεΐδην ἠΰν τε μέγαν τε
ὦρσεν ἐπ᾽ ἀντιθέωι Σαρπηδόνι μοῖρα κραταιή.

οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες
υἱός θ᾽ υἱωνός τε Διὸς νεφεληγερέταο,
τὸν καὶ Τληπόλεμος πρότερος πρὸς μῦθον ἔειπε·
Σαρπῆδον Λυκίων βουληφόρε, τίς τοι ἀνάγκη
πτώσσειν ἐνθάδ᾽ ἐόντι μάχης ἀδαήμονι φωτί;

ψευδόμενοι δέ σέ φασι Διὸς γόνον αἰγιόχοιο
εἶναι, ἐπεὶ πολλὸν κείνων ἐπιδεύεαι ἀνδρῶν
οἳ Διὸς ἐξεγένοντο ἐπὶ προτέρων ἀνθρώπων·
ἀλλ᾽ οἷόν τινά φασι βίην Ἡρακληείην
εἶναι, ἐμὸν πατέρα θρασυμέμνονα θυμολέοντα·

ὅς ποτε δεῦρ᾽ ἐλθὼν ἕνεχ᾽ ἵππων Λαομέδοντος
ἓξ οἴηις σὺν νηυσὶ καὶ ἀνδράσι παυροτέροισιν
Ἰλίου ἐξαλάπαξε πόλιν, χήρωσε δ᾽ ἀγυιάς·
σοὶ δὲ κακὸς μὲν θυμός, ἀποφθινύθουσι δὲ λαοί.
οὐδέ τί σε Τρώεσσιν ὀΐομαι ἄλκαρ ἔσεσθαι

ἐλθόντ᾽ ἐκ Λυκίης, οὐδ᾽ εἰ μάλα καρτερός ἐσσι,
ἀλλ᾽ ὑπ᾽ ἐμοὶ δμηθέντα πύλας Ἀΐδαο περήσειν.
τὸν δ᾽ αὖ Σαρπηδὼν Λυκίων ἀγὸς ἀντίον ηὔδα·
Τληπόλεμ᾽ ἤτοι κεῖνος ἀπώλεσεν Ἴλιον ἱρὴν
ἀνέρος ἀφραδίηισιν ἀγαυοῦ Λαομέδοντος,

ὅς ῥά μιν εὖ ἕρξαντα κακῶι ἠνίπαπε μύθωι,
οὐδ᾽ ἀπέδωχ᾽ ἵππους, ὧν εἵνεκα τηλόθεν ἦλθε.
σοὶ δ᾽ ἐγὼ ἐνθάδε φημὶ φόνον καὶ κῆρα μέλαιναν
ἐξ ἐμέθεν τεύξεσθαι, ἐμῶι δ᾽ ὑπὸ δουρὶ δαμέντα
εὖχος ἐμοὶ δώσειν, ψυχὴν δ᾽ Ἄϊδι κλυτοπώλωι.

ὣς φάτο Σαρπηδών, ὁ δ᾽ ἀνέσχετο μείλινον ἔγχος
Τληπόλεμος· καὶ τῶν μὲν ἁμαρτῆι δούρατα μακρὰ
ἐκ χειρῶν ἤϊξαν· ὁ μὲν βάλεν αὐχένα μέσσον
Σαρπηδών, αἰχμὴ δὲ διαμπερὲς ἦλθ᾽ ἀλεγεινή·
τὸν δὲ κατ᾽ ὀφθαλμῶν ἐρεβεννὴ νὺξ ἐκάλυψε.

Τληπόλεμος δ᾽ ἄρα μηρὸν ἀριστερὸν ἔγχεϊ μακρῶι
βεβλήκειν, αἰχμὴ δὲ διέσσυτο μαιμώωσα
ὀστέω ἐγχριμφθεῖσα, πατὴρ δ᾽ ἔτι λοιγὸν ἄμυνεν.
οἳ μὲν ἄρ᾽ ἀντίθεον Σαρπηδόνα δῖοι ἑταῖροι
ἐξέφερον πολέμοιο· βάρυνε δέ μιν δόρυ μακρὸν

ἑλκόμενον· τὸ μὲν οὔ τις ἐπεφράσατ᾽ οὐδὲ νόησε
μηροῦ ἐξερύσαι δόρυ μείλινον ὄφρ᾽ ἐπιβαίη
σπευδόντων· τοῖον γὰρ ἔχον πόνον ἀμφιέποντες.
Τληπόλεμον δ᾽ ἑτέρωθεν ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
ἐξέφερον πολέμοιο· νόησε δὲ δῖος Ὀδυσσεὺς

τλήμονα θυμὸν ἔχων, μαίμησε δέ οἱ φίλον ἦτορ·
μερμήριξε δ᾽ ἔπειτα κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμὸν
ἢ προτέρω Διὸς υἱὸν ἐριγδούποιο διώκοι,
ἦ ὅ γε τῶν πλεόνων Λυκίων ἀπὸ θυμὸν ἕλοιτο.
οὐδ᾽ ἄρ᾽ Ὀδυσσῆϊ μεγαλήτορι μόρσιμον ἦεν

ἴφθιμον Διὸς υἱὸν ἀποκτάμεν ὀξέϊ χαλκῶι·
τώ ῥα κατὰ πληθὺν Λυκίων τράπε θυμὸν Ἀθήνη.
ἔνθ᾽ ὅ γε Κοίρανον εἷλεν Ἀλάστορά τε Χρομίον τε
Ἄλκανδρόν θ᾽ Ἅλιόν τε Νοήμονά τε Πρύτανίν τε.
καί νύ κ᾽ ἔτι πλέονας Λυκίων κτάνε δῖος Ὀδυσσεὺς

εἰ μὴ ἄρ᾽ ὀξὺ νόησε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ·
βῆ δὲ διὰ προμάχων κεκορυθμένος αἴθοπι χαλκῶι
δεῖμα φέρων Δαναοῖσι· χάρη δ᾽ ἄρα οἱ προσιόντι
Σαρπηδὼν Διὸς υἱός, ἔπος δ᾽ ὀλοφυδνὸν ἔειπε·
Πριαμίδη, μὴ δή με ἕλωρ Δαναοῖσιν ἐάσηις

κεῖσθαι, ἀλλ᾽ ἐπάμυνον· ἔπειτά με καὶ λίποι αἰὼν
ἐν πόλει ὑμετέρηι, ἐπεὶ οὐκ ἄρ᾽ ἔμελλον ἔγωγε
νοστήσας οἶκον δὲ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν
εὐφρανέειν ἄλοχόν τε φίλην καὶ νήπιον υἱόν.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ οὔ τι προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ,

ἀλλὰ παρήϊξεν λελιημένος ὄφρα τάχιστα
ὤσαιτ᾽ Ἀργείους, πολέων δ᾽ ἀπὸ θυμὸν ἕλοιτο.
οἳ μὲν ἄρ᾽ ἀντίθεον Σαρπηδόνα δῖοι ἑταῖροι
εἷσαν ὑπ᾽ αἰγιόχοιο Διὸς περικαλλέϊ φηγῶι·
ἐκ δ᾽ ἄρα οἱ μηροῦ δόρυ μείλινον ὦσε θύραζε

ἴφθιμος Πελάγων, ὅς οἱ φίλος ἦεν ἑταῖρος.
τὸν δ᾽ ἔλιπε ψυχή, κατὰ δ᾽ ὀφθαλμῶν κέχυτ᾽ ἀχλύς·
αὖτις δ᾽ ἐμπνύνθη, περὶ δὲ πνοιὴ Βορέαο
ζώγρει ἐπιπνείουσα κακῶς κεκαφηότα θυμόν.
Ἀργεῖοι δ᾽ ὑπ᾽ Ἄρηϊ καὶ Ἕκτορι χαλκοκορυστῆι

οὔτε ποτὲ προτρέποντο μελαινάων ἐπὶ νηῶν
οὔτε ποτ᾽ ἀντεφέροντο μάχηι, ἀλλ᾽ αἰὲν ὀπίσσω
χάζονθ᾽, ὡς ἐπύθοντο μετὰ Τρώεσσιν Ἄρηα.
ἔνθα τίνα πρῶτον τίνα δ᾽ ὕστατον ἐξενάριξαν
Ἕκτωρ τε Πριάμοιο πάϊς καὶ χάλκεος Ἄρης;

ἀντίθεον Τεύθραντ᾽, ἐπὶ δὲ πλήξιππον Ὀρέστην,
Τρῆχόν τ᾽ αἰχμητὴν Αἰτώλιον Οἰνόμαόν τε,
Οἰνοπίδην θ᾽ Ἕλενον καὶ Ὀρέσβιον αἰολομίτρην,
ὅς ῥ᾽ ἐν Ὕληι ναίεσκε μέγα πλούτοιο μεμηλώς,
λίμνηι κεκλιμένος Κηφισίδι· πὰρ δέ οἱ ἄλλοι

ναῖον Βοιωτοὶ μάλα πίονα δῆμον ἔχοντες.
τοὺς δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησε θεὰ λευκώλενος Ἥρη
Ἀργείους ὀλέκοντας ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι,
αὐτίκ᾽ Ἀθηναίην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ὢ πόποι αἰγιόχοιο Διὸς τέκος Ἀτρυτώνη,

ἦ ῥ᾽ ἅλιον τὸν μῦθον ὑπέστημεν Μενελάωι
Ἴλιον ἐκπέρσαντ᾽ εὐτείχεον ἀπονέεσθαι,
εἰ οὕτω μαίνεσθαι ἐάσομεν οὖλον Ἄρηα.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ καὶ νῶϊ μεδώμεθα θούριδος ἀλκῆς.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη.

ἣ μὲν ἐποιχομένη χρυσάμπυκας ἔντυεν ἵππους
Ἥρη πρέσβα θεὰ θυγάτηρ μεγάλοιο Κρόνοιο·
Ἥβη δ᾽ ἀμφ᾽ ὀχέεσσι θοῶς βάλε καμπύλα κύκλα
χάλκεα ὀκτάκνημα σιδηρέωι ἄξονι ἀμφίς.
τῶν ἤτοι χρυσέη ἴτυς ἄφθιτος, αὐτὰρ ὕπερθε

χάλκε᾽ ἐπίσσωτρα προσαρηρότα, θαῦμα ἰδέσθαι·
πλῆμναι δ᾽ ἀργύρου εἰσὶ περίδρομοι ἀμφοτέρωθεν·
δίφρος δὲ χρυσέοισι καὶ ἀργυρέοισιν ἱμᾶσιν
ἐντέταται, δοιαὶ δὲ περίδρομοι ἄντυγές εἰσι.
τοῦ δ᾽ ἐξ ἀργύρεος ῥυμὸς πέλεν· αὐτὰρ ἐπ᾽ ἄκρωι

δῆσε χρύσειον καλὸν ζυγόν, ἐν δὲ λέπαδνα
κάλ᾽ ἔβαλε χρύσει᾽· ὑπὸ δὲ ζυγὸν ἤγαγεν Ἥρη
ἵππους ὠκύποδας, μεμαυῖ᾽ ἔριδος καὶ ἀϋτῆς.
αὐτὰρ Ἀθηναίη κούρη Διὸς αἰγιόχοιο
πέπλον μὲν κατέχευεν ἑανὸν πατρὸς ἐπ᾽ οὔδει

ποικίλον, ὅν ῥ᾽ αὐτὴ ποιήσατο καὶ κάμε χερσίν·
ἣ δὲ χιτῶν᾽ ἐνδῦσα Διὸς νεφεληγερέταο
τεύχεσιν ἐς πόλεμον θωρήσσετο δακρυόεντα.
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ὤμοισιν βάλετ᾽ αἰγίδα θυσσανόεσσαν
δεινήν, ἣν περὶ μὲν πάντηι Φόβος ἐστεφάνωται,

ἐν δ᾽ Ἔρις, ἐν δ᾽ Ἀλκή, ἐν δὲ κρυόεσσα Ἰωκή,
ἐν δέ τε Γοργείη κεφαλὴ δεινοῖο πελώρου
δεινή τε σμερδνή τε, Διὸς τέρας αἰγιόχοιο.
κρατὶ δ᾽ ἐπ᾽ ἀμφίφαλον κυνέην θέτο τετραφάληρον
χρυσείην, ἑκατὸν πολίων πρυλέεσσ᾽ ἀραρυῖαν·

ἐς δ᾽ ὄχεα φλόγεα ποσὶ βήσετο, λάζετο δ᾽ ἔγχος
βριθὺ μέγα στιβαρόν, τῶι δάμνησι στίχας ἀνδρῶν
ἡρώων, οἷσίν τε κοτέσσεται ὀβριμοπάτρη.
Ἥρη δὲ μάστιγι θοῶς ἐπεμαίετ᾽ ἄρ᾽ ἵππους·
αὐτόμαται δὲ πύλαι μύκον οὐρανοῦ ἃς ἔχον Ὧραι,

τῆις ἐπιτέτραπται μέγας οὐρανὸς Οὔλυμπός τε
ἠμὲν ἀνακλῖναι πυκινὸν νέφος ἠδ᾽ ἐπιθεῖναι.
τῆι ῥα δι᾽ αὐτάων κεντρηνεκέας ἔχον ἵππους·
εὗρον δὲ Κρονίωνα θεῶν ἄτερ ἥμενον ἄλλων
ἀκροτάτηι κορυφῆι πολυδειράδος Οὐλύμποιο.

ἔνθ᾽ ἵππους στήσασα θεὰ λευκώλενος Ἥρη
Ζῆν᾽ ὕπατον Κρονίδην ἐξείρετο καὶ προσέειπε·
Ζεῦ πάτερ οὐ νεμεσίζηι Ἄρηι τάδε καρτερὰ ἔργα
ὁσσάτιόν τε καὶ οἷον ἀπώλεσε λαὸν Ἀχαιῶν
μὰψ ἀτὰρ οὐ κατὰ κόσμον ἐμοὶ δ᾽ ἄχος, οἳ δὲ ἕκηλοι

τέρπονται Κύπρίς τε καὶ ἀργυρότοξος Ἀπόλλων
ἄφρονα τοῦτον ἀνέντες, ὃς οὔ τινα οἶδε θέμιστα;
Ζεῦ πάτερ ἦ ῥά τί μοι κεχολώσεαι, αἴ κεν Ἄρηα
λυγρῶς πεπληγυῖα μάχης ἐξαποδίωμαι;
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·

ἄγρει μάν οἱ ἔπορσον Ἀθηναίην ἀγελείην,
ἥ ἑ μάλιστ᾽ εἴωθε κακῆις ὀδύνηισι πελάζειν.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε θεὰ λευκώλενος Ἥρη,
μάστιξεν δ᾽ ἵππους· τὼ δ᾽ οὐκ ἀέκοντε πετέσθην
μεσσηγὺς γαίης τε καὶ οὐρανοῦ ἀστερόεντος.

ὅσσον δ᾽ ἠεροειδὲς ἀνὴρ ἴδεν ὀφθαλμοῖσιν
ἥμενος ἐν σκοπιῆι, λεύσσων ἐπὶ οἴνοπα πόντον,
τόσσον ἐπιθρώισκουσι θεῶν ὑψηχέες ἵπποι.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ Τροίην ἷξον ποταμώ τε ῥέοντε,
ἧχι ῥοὰς Σιμόεις συμβάλλετον ἠδὲ Σκάμανδρος,

ἔνθ᾽ ἵππους ἔστησε θεὰ λευκώλενος Ἥρη
λύσασ᾽ ἐξ ὀχέων, περὶ δ᾽ ἠέρα πουλὺν ἔχευε·
τοῖσιν δ᾽ ἀμβροσίην Σιμόεις ἀνέτειλε νέμεσθαι.
αἳ δὲ βάτην τρήρωσι πελειάσιν ἴθμαθ᾽ ὁμοῖαι
ἀνδράσιν Ἀργείοισιν ἀλεξέμεναι μεμαυῖαι·

ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἵκανον ὅθι πλεῖστοι καὶ ἄριστοι
ἕστασαν ἀμφὶ βίην Διομήδεος ἱπποδάμοιο
εἰλόμενοι λείουσιν ἐοικότες ὠμοφάγοισιν
ἢ συσὶ κάπροισιν, τῶν τε σθένος οὐκ ἀλαπαδνόν,
ἔνθα στᾶσ᾽ ἤϋσε θεὰ λευκώλενος Ἥρη

Στέντορι εἰσαμένη μεγαλήτορι χαλκεοφώνωι,
ὃς τόσον αὐδήσασχ᾽ ὅσον ἄλλοι πεντήκοντα·
αἰδὼς Ἀργεῖοι κάκ᾽ ἐλέγχεα εἶδος ἀγητοί·
ὄφρα μὲν ἐς πόλεμον πωλέσκετο δῖος Ἀχιλλεύς,
οὐδέ ποτε Τρῶες πρὸ πυλάων Δαρδανιάων

οἴχνεσκον· κείνου γὰρ ἐδείδισαν ὄβριμον ἔγχος·
νῦν δὲ ἑκὰς πόλιος κοίληις ἐπὶ νηυσὶ μάχονται.
ὣς εἰποῦσ᾽ ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.
Τυδεΐδηι δ᾽ ἐπόρουσε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
εὗρε δὲ τόν γε ἄνακτα παρ᾽ ἵπποισιν καὶ ὄχεσφιν

ἕλκος ἀναψύχοντα τό μιν βάλε Πάνδαρος ἰῶι.
ἱδρὼς γάρ μιν ἔτειρεν ὑπὸ πλατέος τελαμῶνος
ἀσπίδος εὐκύκλου· τῶι τείρετο, κάμνε δὲ χεῖρα,
ἂν δ᾽ ἴσχων τελαμῶνα κελαινεφὲς αἷμ᾽ ἀπομόργνυ.
ἱππείου δὲ θεὰ ζυγοῦ ἥψατο φώνησέν τε·

ἦ ὀλίγον οἷ παῖδα ἐοικότα γείνατο Τυδεύς.
Τυδεύς τοι μικρὸς μὲν ἔην δέμας, ἀλλὰ μαχητής·
καί ῥ᾽ ὅτε πέρ μιν ἐγὼ πολεμίζειν οὐκ εἴασκον
οὐδ᾽ ἐκπαιφάσσειν, ὅτε τ᾽ ἤλυθε νόσφιν Ἀχαιῶν
ἄγγελος ἐς Θήβας πολέας μετὰ Καδμείωνας·

δαίνυσθαί μιν ἄνωγον ἐνὶ μεγάροισιν ἕκηλον·
αὐτὰρ ὁ θυμὸν ἔχων ὃν καρτερὸν ὡς τὸ πάρος περ
κούρους Καδμείων προκαλίζετο, πάντα δ᾽ ἐνίκα
ῥηϊδίως· τοίη οἱ ἐγὼν ἐπιτάρροθος ἦα.
σοὶ δ᾽ ἤτοι μὲν ἐγὼ παρά θ᾽ ἵσταμαι ἠδὲ φυλάσσω,

καί σε προφρονέως κέλομαι Τρώεσσι μάχεσθαι·
ἀλλά σευ ἢ κάματος πολυᾶϊξ γυῖα δέδυκεν
ἤ νύ σέ που δέος ἴσχει ἀκήριον· οὐ σύ γ᾽ ἔπειτα
Τυδέος ἔκγονός ἐσσι δαΐφρονος Οἰνεΐδαο.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη κρατερὸς Διομήδης·

γιγνώσκω σε θεὰ θύγατερ Διὸς αἰγιόχοιο·
τώ τοι προφρονέως ἐρέω ἔπος οὐδ᾽ ἐπικεύσω.
οὔτέ τί με δέος ἴσχει ἀκήριον οὔτέ τις ὄκνος,
ἀλλ᾽ ἔτι σέων μέμνημαι ἐφετμέων ἃς ἐπέτειλας·
οὔ μ᾽ εἴας μακάρεσσι θεοῖς ἀντικρὺ μάχεσθαι

τοῖς ἄλλοις· ἀτὰρ εἴ κε Διὸς θυγάτηρ Ἀφροδίτη
ἔλθηισ᾽ ἐς πόλεμον, τήν γ᾽ οὐτάμεν ὀξέϊ χαλκῶι.
τοὔνεκα νῦν αὐτός τ᾽ ἀναχάζομαι ἠδὲ καὶ ἄλλους
Ἀργείους ἐκέλευσα ἀλήμεναι ἐνθάδε πάντας·
γιγνώσκω γὰρ Ἄρηα μάχην ἀνὰ κοιρανέοντα.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
Τυδεΐδη Διόμηδες ἐμῶι κεχαρισμένε θυμῶι
μήτε σύ γ᾽ Ἄρηα τό γε δείδιθι μήτε τιν᾽ ἄλλον
ἀθανάτων, τοίη τοι ἐγὼν ἐπιτάρροθός εἰμι·
ἀλλ᾽ ἄγ᾽ ἐπ᾽ Ἄρηϊ πρώτωι ἔχε μώνυχας ἵππους,

τύψον δὲ σχεδίην μηδ᾽ ἅζεο θοῦρον Ἄρηα
τοῦτον μαινόμενον, τυκτὸν κακόν, ἀλλοπρόσαλλον,
ὃς πρώιην μὲν ἐμοί τε καὶ Ἥρηι στεῦτ᾽ ἀγορεύων
Τρωσὶ μαχήσεσθαι, ἀτὰρ Ἀργείοισιν ἀρήξειν,
νῦν δὲ μετὰ Τρώεσσιν ὁμιλεῖ, τῶν δὲ λέλασται.

ὣς φαμένη Σθένελον μὲν ἀφ᾽ ἵππων ὦσε χαμᾶζε,
χειρὶ πάλιν ἐρύσασ᾽, ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἐμμαπέως ἀπόρουσεν·
ἣ δ᾽ ἐς δίφρον ἔβαινε παραὶ Διομήδεα δῖον
ἐμμεμαυῖα θεά· μέγα δ᾽ ἔβραχε φήγινος ἄξων
βριθοσύνηι· δεινὴν γὰρ ἄγεν θεὸν ἄνδρά τ᾽ ἄριστον.

λάζετο δὲ μάστιγα καὶ ἡνία Παλλὰς Ἀθήνη·
αὐτίκ᾽ ἐπ᾽ Ἄρηϊ πρώτωι ἔχε μώνυχας ἵππους.
ἤτοι ὁ μὲν Περίφαντα πελώριον ἐξενάριζεν
Αἰτωλῶν ὄχ᾽ ἄριστον Ὀχησίου ἀγλαὸν υἱόν·
τὸν μὲν Ἄρης ἐνάριζε μιαιφόνος· αὐτὰρ Ἀθήνη

δῦν᾽ Ἄϊδος κυνέην, μή μιν ἴδοι ὄβριμος Ἄρης.
ὡς δὲ ἴδε βροτολοιγὸς Ἄρης Διομήδεα δῖον,
ἤτοι ὁ μὲν Περίφαντα πελώριον αὐτόθ᾽ ἔασε
κεῖσθαι ὅθι πρῶτον κτείνων ἐξαίνυτο θυμόν,
αὐτὰρ ὁ βῆ ῥ᾽ ἰθὺς Διομήδεος ἱπποδάμοιο.

οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες,
πρόσθεν Ἄρης ὠρέξαθ᾽ ὑπὲρ ζυγὸν ἡνία θ᾽ ἵππων
ἔγχεϊ χαλκείωι μεμαὼς ἀπὸ θυμὸν ἑλέσθαι·
καὶ τό γε χειρὶ λαβοῦσα θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη
ὦσεν ὑπὲκ δίφροιο ἐτώσιον ἀϊχθῆναι.

δεύτερος αὖθ᾽ ὡρμᾶτο βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης
ἔγχεϊ χαλκείωι· ἐπέρεισε δὲ Παλλὰς Ἀθήνη
νείατον ἐς κενεῶνα ὅθι ζωννύσκετο μίτρηι·
τῆι ῥά μιν οὖτα τυχών, διὰ δὲ χρόα καλὸν ἔδαψεν,
ἐκ δὲ δόρυ σπάσεν αὖτις· ὁ δ᾽ ἔβραχε χάλκεος Ἄρης

ὅσσόν τ᾽ ἐννεάχιλοι ἐπίαχον ἢ δεκάχιλοι
ἀνέρες ἐν πολέμωι ἔριδα ξυνάγοντες Ἄρηος.
τοὺς δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὸ τρόμος εἷλεν Ἀχαιούς τε Τρῶάς τε
δείσαντας· τόσον ἔβραχ᾽ Ἄρης ἆτος πολέμοιο.
οἵη δ᾽ ἐκ νεφέων ἐρεβεννὴ φαίνεται ἀὴρ

καύματος ἐξ ἀνέμοιο δυσαέος ὀρνυμένοιο,
τοῖος Τυδεΐδηι Διομήδεϊ χάλκεος Ἄρης
φαίνεθ᾽ ὁμοῦ νεφέεσσιν ἰὼν εἰς οὐρανὸν εὐρύν.
καρπαλίμως δ᾽ ἵκανε θεῶν ἕδος αἰπὺν Ὄλυμπον,
πὰρ δὲ Διὶ Κρονίωνι καθέζετο θυμὸν ἀχεύων,

δεῖξεν δ᾽ ἄμβροτον αἷμα καταρρέον ἐξ ὠτειλῆς,
καί ῥ᾽ ὀλοφυρόμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ζεῦ πάτερ οὐ νεμεσίζηι ὁρῶν τάδε καρτερὰ ἔργα;
αἰεί τοι ῥίγιστα θεοὶ τετληότες εἰμὲν
ἀλλήλων ἰότητι, χάριν ἄνδρεσσι φέροντες.

σοὶ πάντες μαχόμεσθα· σὺ γὰρ τέκες ἄφρονα κούρην
οὐλομένην, ἧι τ᾽ αἰὲν ἀήσυλα ἔργα μέμηλεν.
ἄλλοι μὲν γὰρ πάντες ὅσοι θεοί εἰσ᾽ ἐν Ὀλύμπωι
σοί τ᾽ ἐπιπείθονται καὶ δεδμήμεσθα ἕκαστος·
ταύτην δ᾽ οὔτ᾽ ἔπεϊ προτιβάλλεαι οὔτέ τι ἔργωι,

ἀλλ᾽ ἀνιεῖς, ἐπεὶ αὐτὸς ἐγείναο παῖδ᾽ ἀΐδηλον·
ἣ νῦν Τυδέος υἱὸν ὑπερφίαλον Διομήδεα
μαργαίνειν ἀνέηκεν ἐπ᾽ ἀθανάτοισι θεοῖσι.
Κύπριδα μὲν πρῶτον σχεδὸν οὔτασε χεῖρ᾽ ἐπὶ καρπῶι,
αὐτὰρ ἔπειτ᾽ αὐτῶι μοι ἐπέσσυτο δαίμονι ἶσος·

ἀλλά μ᾽ ὑπήνεικαν ταχέες πόδες· ἦ τέ κε δηρὸν
αὐτοῦ πήματ᾽ ἔπασχον ἐν αἰνῆισιν νεκάδεσσιν,
ἤ κε ζὼς ἀμενηνὸς ἔα χαλκοῖο τυπῆισι.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς.
μή τί μοι ἀλλοπρόσαλλε παρεζόμενος μινύριζε.

ἔχθιστος δέ μοί ἐσσι θεῶν οἳ Ὄλυμπον ἔχουσιν·
αἰεὶ γάρ τοι ἔρις τε φίλη πόλεμοί τε μάχαι τε.
μητρός τοι μένος ἐστὶν ἀάσχετον οὐκ ἐπιεικτὸν
Ἥρης· τὴν μὲν ἐγὼ σπουδῆι δάμνημ᾽ ἐπέεσσι·
τώ σ᾽ ὀΐω κείνης τάδε πάσχειν ἐννεσίηισιν.

ἀλλ᾽ οὐ μάν σ᾽ ἔτι δηρὸν ἀνέξομαι ἄλγε᾽ ἔχοντα·
ἐκ γὰρ ἐμεῦ γένος ἐσσί, ἐμοὶ δέ σε γείνατο μήτηρ·
εἰ δέ τευ ἐξ ἄλλου γε θεῶν γένευ ὧδ᾽ ἀΐδηλος
καί κεν δὴ πάλαι ἦσθα ἐνέρτερος Οὐρανιώνων.
ὣς φάτο, καὶ Παιήον᾽ ἀνώγειν ἰήσασθαι.

τῶι δ᾽ ἐπὶ Παιήων ὀδυνήφατα φάρμακα πάσσων
ἠκέσατ᾽· οὐ μὲν γάρ τι καταθνητός γ᾽ ἐτέτυκτο.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ὀπὸς γάλα λευκὸν ἐπειγόμενος συνέπηξεν
ὑγρὸν ἐόν, μάλα δ᾽ ὦκα περιτρέφεται κυκόωντι,
ὣς ἄρα καρπαλίμως ἰήσατο θοῦρον Ἄρηα.

τὸν δ᾽ Ἥβη λοῦσεν, χαρίεντα δὲ εἵματα ἕσσε·
πὰρ δὲ Διὶ Κρονίωνι καθέζετο κύδεϊ γαίων.
αἳ δ᾽ αὖτις πρὸς δῶμα Διὸς μεγάλοιο νέοντο
Ἥρη τ᾽ Ἀργείη καὶ Ἀλαλκομενηῒς Ἀθήνη
παύσασαι βροτολοιγὸν Ἄρη᾽ ἀνδροκτασιάων.

Ἰλιάδος Ζ

Ἕκτορος καὶ Ἀνδρομάχης ὁμιλία.

Τρώων δ᾽ οἰώθη καὶ Ἀχαιῶν φύλοπις αἰνή·
πολλὰ δ᾽ ἄρ᾽ ἔνθα καὶ ἔνθ᾽ ἴθυσε μάχη πεδίοιο
ἀλλήλων ἰθυνομένων χαλκήρεα δοῦρα
μεσσηγὺς Σιμόεντος ἰδὲ Ξάνθοιο ῥοάων.

Αἴας δὲ πρῶτος Τελαμώνιος ἕρκος Ἀχαιῶν
Τρώων ῥῆξε φάλαγγα, φόως δ᾽ ἑτάροισιν ἔθηκεν,
ἄνδρα βαλὼν ὃς ἄριστος ἐνὶ Θρήικεσσι τέτυκτο
υἱὸν Ἐϋσσώρου Ἀκάμαντ᾽ ἠΰν τε μέγαν τε.
τόν ῥ᾽ ἔβαλε πρῶτος κόρυθος φάλον ἱπποδασείης,

ἐν δὲ μετώπωι πῆξε, πέρησε δ᾽ ἄρ᾽ ὀστέον εἴσω
αἰχμὴ χαλκείη· τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψεν.
Ἄξυλον δ᾽ ἄρ᾽ ἔπεφνε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης
Τευθρανίδην, ὃς ἔναιεν ἐϋκτιμένηι ἐν Ἀρίσβηι
ἀφνειὸς βιότοιο, φίλος δ᾽ ἦν ἀνθρώποισι.

πάντας γὰρ φιλέεσκεν ὁδῶι ἔπι οἰκία ναίων.
ἀλλά οἱ οὔ τις τῶν γε τότ᾽ ἤρκεσε λυγρὸν ὄλεθρον
πρόσθεν ὑπαντιάσας, ἀλλ᾽ ἄμφω θυμὸν ἀπηύρα
αὐτὸν καὶ θεράποντα Καλήσιον, ὅς ῥα τόθ᾽ ἵππων
ἔσκεν ὑφηνίοχος· τὼ δ᾽ ἄμφω γαῖαν ἐδύτην.

Δρῆσον δ᾽ Εὐρύαλος καὶ Ὀφέλτιον ἐξενάριξε·
βῆ δὲ μετ᾽ Αἴσηπον καὶ Πήδασον, οὕς ποτε νύμφη
νηῒς Ἀβαρβαρέη τέκ᾽ ἀμύμονι Βουκολίωνι.
Βουκολίων δ᾽ ἦν υἱὸς ἀγαυοῦ Λαομέδοντος
πρεσβύτατος γενεῆι, σκότιον δέ ἑ γείνατο μήτηρ·

ποιμαίνων δ᾽ ἐπ᾽ ὄεσσι μίγη φιλότητι καὶ εὐνῆι,
ἣ δ᾽ ὑποκυσαμένη διδυμάονε γείνατο παῖδε.
καὶ μὲν τῶν ὑπέλυσε μένος καὶ φαίδιμα γυῖα
Μηκιστηϊάδης καὶ ἀπ᾽ ὤμων τεύχε᾽ ἐσύλα.
Ἀστύαλον δ᾽ ἄρ᾽ ἔπεφνε μενεπτόλεμος Πολυποίτης·

Πιδύτην δ᾽ Ὀδυσεὺς Περκώσιον ἐξενάριξεν
ἔγχεϊ χαλκείωι, Τεῦκρος δ᾽ Ἀρετάονα δῖον.
Ἀντίλοχος δ᾽ Ἄβληρον ἐνήρατο δουρὶ φαεινῶι
Νεστορίδης, Ἔλατον δὲ ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
ναῖε δὲ Σατνιόεντος ἐϋρρείταο παρ᾽ ὄχθας

Πήδασον αἰπεινήν. Φύλακον δ᾽ ἕλε Λήϊτος ἥρως
φεύγοντ᾽· Εὐρύπυλος δὲ Μελάνθιον ἐξενάριξεν.
Ἄδρηστον δ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος
ζωὸν ἕλ᾽· ἵππω γάρ οἱ ἀτυζομένω πεδίοιο
ὄζωι ἔνι βλαφθέντε μυρικίνωι ἀγκύλον ἅρμα

ἄξαντ᾽ ἐν πρώτωι ῥυμῶι αὐτὼ μὲν ἐβήτην
πρὸς πόλιν, ἧι περ οἱ ἄλλοι ἀτυζόμενοι φοβέοντο,
αὐτὸς δ᾽ ἐκ δίφροιο παρὰ τροχὸν ἐξεκυλίσθη
πρηνὴς ἐν κονίηισιν ἐπὶ στόμα· πὰρ δέ οἱ ἔστη
Ἀτρεΐδης Μενέλαος ἔχων δολιχόσκιον ἔγχος.

Ἄδρηστος δ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα λαβὼν ἐλίσσετο γούνων·
ζώγρει Ἀτρέος υἱέ, σὺ δ᾽ ἄξια δέξαι ἄποινα·
πολλὰ δ᾽ ἐν ἀφνειοῦ πατρὸς κειμήλια κεῖται
χαλκός τε χρυσός τε πολύκμητός τε σίδηρος,
τῶν κέν τοι χαρίσαιτο πατὴρ ἀπερείσι᾽ ἄποινα

εἴ κεν ἐμὲ ζωὸν πεπύθοιτ᾽ ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν.
ὣς φάτο, τῶι δ᾽ ἄρα θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ἔπειθε·
καὶ δή μιν τάχ᾽ ἔμελλε θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν
δώσειν ὧι θεράποντι καταξέμεν· ἀλλ᾽ Ἀγαμέμνων
ἀντίος ἦλθε θέων, καὶ ὁμοκλήσας ἔπος ηὔδα·

ὦ πέπον ὦ Μενέλαε, τί ἢ δὲ σὺ κήδεαι οὕτως
ἀνδρῶν; ἦ σοὶ ἄριστα πεποίηται κατὰ οἶκον
πρὸς Τρώων; τῶν μή τις ὑπεκφύγοι αἰπὺν ὄλεθρον
χεῖράς θ᾽ ἡμετέρας, μηδ᾽ ὅν τινα γαστέρι μήτηρ
κοῦρον ἐόντα φέροι, μηδ᾽ ὃς φύγοι, ἀλλ᾽ ἅμα πάντες

Ἰλίου ἐξαπολοίατ᾽ ἀκήδεστοι καὶ ἄφαντοι.
ὣς εἰπὼν ἔτρεψεν ἀδελφειοῦ φρένας ἥρως
αἴσιμα παρειπών· ὁ δ᾽ ἀπὸ ἕθεν ὤσατο χειρὶ
ἥρω᾽ Ἄδρηστον· τὸν δὲ κρείων Ἀγαμέμνων
οὖτα κατὰ λαπάρην· ὁ δ᾽ ἀνετράπετ᾽, Ἀτρεΐδης δὲ

λὰξ ἐν στήθεσι βὰς ἐξέσπασε μείλινον ἔγχος.
Νέστωρ δ᾽ Ἀργείοισιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας·
ὦ φίλοι ἥρωες Δαναοὶ θεράποντες Ἄρηος
μή τις νῦν ἐνάρων ἐπιβαλλόμενος μετόπισθε
μιμνέτω ὥς κε πλεῖστα φέρων ἐπὶ νῆας ἵκηται,

ἀλλ᾽ ἄνδρας κτείνωμεν· ἔπειτα δὲ καὶ τὰ ἕκηλοι
νεκροὺς ἂμ πεδίον συλήσετε τεθνηῶτας.
ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.
ἔνθά κεν αὖτε Τρῶες ἀρηϊφίλων ὑπ᾽ Ἀχαιῶν
Ἴλιον εἰσανέβησαν ἀναλκείηισι δαμέντες,

εἰ μὴ ἄρ᾽ Αἰνείαι τε καὶ Ἕκτορι εἶπε παραστὰς
Πριαμίδης Ἕλενος οἰωνοπόλων ὄχ᾽ ἄριστος·
Αἰνεία τε καὶ Ἕκτορ, ἐπεὶ πόνος ὔμμι μάλιστα
Τρώων καὶ Λυκίων ἐγκέκλιται, οὕνεκ᾽ ἄριστοι
πᾶσαν ἐπ᾽ ἰθύν ἐστε μάχεσθαί τε φρονέειν τε,

στῆτ᾽ αὐτοῦ, καὶ λαὸν ἐρυκάκετε πρὸ πυλάων
πάντηι ἐποιχόμενοι πρὶν αὖτ᾽ ἐν χερσὶ γυναικῶν
φεύγοντας πεσέειν, δηΐοισι δὲ χάρμα γενέσθαι.
αὐτὰρ ἐπεί κε φάλαγγας ἐποτρύνητον ἁπάσας,
ἡμεῖς μὲν Δαναοῖσι μαχησόμεθ᾽ αὖθι μένοντες,

καὶ μάλα τειρόμενοί περ· ἀναγκαίη γὰρ ἐπείγει·
Ἕκτορ ἀτὰρ σὺ πόλιν δὲ μετέρχεο, εἰπὲ δ᾽ ἔπειτα
μητέρι σῆι καὶ ἐμῆι· ἣ δὲ ξυνάγουσα γεραιὰς
νηὸν Ἀθηναίης γλαυκώπιδος ἐν πόλει ἄκρηι
οἴξασα κληῗδι θύρας ἱεροῖο δόμοιο

πέπλον, ὅς οἱ δοκέει χαριέστατος ἠδὲ μέγιστος
εἶναι ἐνὶ μεγάρωι καί οἱ πολὺ φίλτατος αὐτῆι,
θεῖναι Ἀθηναίης ἐπὶ γούνασιν ἠϋκόμοιο,
καί οἱ ὑποσχέσθαι δυοκαίδεκα βοῦς ἐνὶ νηῶι
ἤνις ἠκέστας ἱερευσέμεν, αἴ κ᾽ ἐλεήσηι

ἄστύ τε καὶ Τρώων ἀλόχους καὶ νήπια τέκνα,
ὥς κεν Τυδέος υἱὸν ἀπόσχηι Ἰλίου ἱρῆς
ἄγριον αἰχμητὴν κρατερὸν μήστωρα φόβοιο,
ὃν δὴ ἐγὼ κάρτιστον Ἀχαιῶν φημι γενέσθαι.
οὐδ᾽ Ἀχιλῆά ποθ᾽ ὧδέ γ᾽ ἐδείδιμεν ὄρχαμον ἀνδρῶν,

ὅν πέρ φασι θεᾶς ἐξέμμεναι· ἀλλ᾽ ὅδε λίην
μαίνεται, οὐδέ τίς οἱ δύναται μένος ἰσοφαρίζειν.
ὣς ἔφαθ᾽, Ἕκτωρ δ᾽ οὔ τι κασιγνήτωι ἀπίθησεν.
αὐτίκα δ᾽ ἐξ ὀχέων σὺν τεύχεσιν ἆλτο χαμᾶζε,
πάλλων δ᾽ ὀξέα δοῦρα κατὰ στρατὸν ὤιχετο πάντηι

ὀτρύνων μαχέσασθαι, ἔγειρε δὲ φύλοπιν αἰνήν.
οἳ δ᾽ ἐλελίχθησαν καὶ ἐναντίοι ἔσταν Ἀχαιῶν·
Ἀργεῖοι δ᾽ ὑπεχώρησαν, λῆξαν δὲ φόνοιο,
φὰν δέ τιν᾽ ἀθανάτων ἐξ οὐρανοῦ ἀστερόεντος
Τρωσὶν ἀλεξήσοντα κατελθέμεν, ὡς ἐλέλιχθεν.

Ἕκτωρ δὲ Τρώεσσιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας·
Τρῶες ὑπέρθυμοι τηλεκλειτοί τ᾽ ἐπίκουροι
ἀνέρες ἔστε φίλοι, μνήσασθε δὲ θούριδος ἀλκῆς,
ὄφρ᾽ ἂν ἐγὼ βείω προτὶ Ἴλιον, ἠδὲ γέρουσιν
εἴπω βουλευτῆισι καὶ ἡμετέρηις ἀλόχοισι

δαίμοσιν ἀρήσασθαι, ὑποσχέσθαι δ᾽ ἑκατόμβας.
ὣς ἄρα φωνήσας ἀπέβη κορυθαίολος Ἕκτωρ·
ἀμφὶ δέ μιν σφυρὰ τύπτε καὶ αὐχένα δέρμα κελαινὸν
ἄντυξ ἣ πυμάτη θέεν ἀσπίδος ὀμφαλοέσσης.
Γλαῦκος δ᾽ Ἱππολόχοιο πάϊς καὶ Τυδέος υἱὸς

ἐς μέσον ἀμφοτέρων συνίτην μεμαῶτε μάχεσθαι.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντε,
τὸν πρότερος προσέειπε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
τίς δὲ σύ ἐσσι φέριστε καταθνητῶν ἀνθρώπων;
οὐ μὲν γάρ ποτ᾽ ὄπωπα μάχηι ἔνι κυδιανείρηι

τὸ πρίν· ἀτὰρ μὲν νῦν γε πολὺ προβέβηκας ἁπάντων
σῶι θάρσει, ὅ τ᾽ ἐμὸν δολιχόσκιον ἔγχος ἔμεινας·
δυστήνων δέ τε παῖδες ἐμῶι μένει ἀντιόωσιν.
εἰ δέ τις ἀθανάτων γε κατ᾽ οὐρανοῦ εἰλήλουθας,
οὐκ ἂν ἔγωγε θεοῖσιν ἐπουρανίοισι μαχοίμην.

οὐδὲ γὰρ οὐδὲ Δρύαντος υἱὸς κρατερὸς Λυκόοργος
δὴν ἦν, ὅς ῥα θεοῖσιν ἐπουρανίοισιν ἔριζεν·
ὅς ποτε μαινομένοιο Διωνύσοιο τιθήνας
σεῦε κατ᾽ ἠγάθεον Νυσήϊον· αἳ δ᾽ ἅμα πᾶσαι
θύσθλα χαμαὶ κατέχευαν ὑπ᾽ ἀνδροφόνοιο Λυκούργου

θεινόμεναι βουπλῆγι· Διώνυσος δὲ φοβηθεὶς
δύσεθ᾽ ἁλὸς κατὰ κῦμα, Θέτις δ᾽ ὑπεδέξατο κόλπωι
δειδιότα· κρατερὸς γὰρ ἔχε τρόμος ἀνδρὸς ὁμοκλῆι.
τῶι μὲν ἔπειτ᾽ ὀδύσαντο θεοὶ ῥεῖα ζώοντες,
καί μιν τυφλὸν ἔθηκε Κρόνου πάϊς· οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτι δὴν

ἦν, ἐπεὶ ἀθανάτοισιν ἀπήχθετο πᾶσι θεοῖσιν·
οὐδ᾽ ἂν ἐγὼ μακάρεσσι θεοῖς ἐθέλοιμι μάχεσθαι.
εἰ δέ τίς ἐσσι βροτῶν οἳ ἀρούρης καρπὸν ἔδουσιν,
ἆσσον ἴθ᾽ ὥς κεν θᾶσσον ὀλέθρου πείραθ᾽ ἵκηαι.
τὸν δ᾽ αὖθ᾽ Ἱππολόχοιο προσηύδα φαίδιμος υἱός·

Τυδεΐδη μεγάθυμε τί ἢ γενεὴν ἐρεείνεις;
οἵη περ φύλλων γενεὴ τοίη δὲ καὶ ἀνδρῶν.
φύλλα τὰ μέν τ᾽ ἄνεμος χαμάδις χέει, ἄλλα δέ θ᾽ ὕλη
τηλεθόωσα φύει, ἔαρος δ᾽ ἐπιγίγνεται ὥρη·
ὣς ἀνδρῶν γενεὴ ἣ μὲν φύει ἣ δ᾽ ἀπολήγει.

εἰ δ᾽ ἐθέλεις καὶ ταῦτα δαήμεναι ὄφρ᾽ ἐῢ εἰδῆις
ἡμετέρην γενεήν, πολλοὶ δέ μιν ἄνδρες ἴσασιν·
ἔστι πόλις Ἐφύρη μυχῶι Ἄργεος ἱπποβότοιο,
ἔνθα δὲ Σίσυφος ἔσκεν, ὁ κέρδιστος γένετ᾽ ἀνδρῶν,
Σίσυφος Αἰολίδης· ὁ δ᾽ ἄρα Γλαῦκον τέκεθ᾽ υἱόν,

αὐτὰρ Γλαῦκος τίκτεν ἀμύμονα Βελλεροφόντην·
τῶι δὲ θεοὶ κάλλός τε καὶ ἠνορέην ἐρατεινὴν
ὤπασαν· αὐτάρ οἱ Προῖτος κακὰ μήσατο θυμῶι,
ὅς ῥ᾽ ἐκ δήμου ἔλασσεν, ἐπεὶ πολὺ φέρτερος ἦεν,
Ἀργείων· Ζεὺς γάρ οἱ ὑπὸ σκήπτρωι ἐδάμασσε.

τῶι δὲ γυνὴ Προίτου ἐπεμήνατο δῖ᾽ Ἄντεια
κρυπταδίηι φιλότητι μιγήμεναι· ἀλλὰ τὸν οὔ τι
πεῖθ᾽ ἀγαθὰ φρονέοντα δαΐφρονα Βελλεροφόντην.
ἣ δὲ ψευσαμένη Προῖτον βασιλῆα προσηύδα·
τεθναίης ὦ Προῖτ᾽, ἢ κάκτανε Βελλεροφόντην,

ὅς μ᾽ ἔθελεν φιλότητι μιγήμεναι οὐκ ἐθελούσηι.
ὣς φάτο, τὸν δὲ ἄνακτα χόλος λάβεν οἷον ἄκουσε·
κτεῖναι μέν ῥ᾽ ἀλέεινε, σεβάσσατο γὰρ τό γε θυμῶι,
πέμπε δέ μιν Λυκίην δέ, πόρεν δ᾽ ὅ γε σήματα λυγρὰ
γράψας ἐν πίνακι πτυκτῶι θυμοφθόρα πολλά,

δεῖξαι δ᾽ ἠνώγειν ὧι πενθερῶι ὄφρ᾽ ἀπόλοιτο.
αὐτὰρ ὁ βῆ Λυκίην δὲ θεῶν ὑπ᾽ ἀμύμονι πομπῆι.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ Λυκίην ἷξε Ξάνθόν τε ῥέοντα,
προφρονέως μιν τῖεν ἄναξ Λυκίης εὐρείης·
ἐννῆμαρ ξείνισσε καὶ ἐννέα βοῦς ἱέρευσεν.

ἀλλ᾽ ὅτε δὴ δεκάτη ἐφάνη ῥοδοδάκτυλος Ἠὼς
καὶ τότε μιν ἐρέεινε καὶ ἤιτεε σῆμα ἰδέσθαι
ὅττί ῥά οἱ γαμβροῖο πάρα Προίτοιο φέροιτο.
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ σῆμα κακὸν παρεδέξατο γαμβροῦ,
πρῶτον μέν ῥα Χίμαιραν ἀμαιμακέτην ἐκέλευσε

πεφνέμεν· ἣ δ᾽ ἄρ᾽ ἔην θεῖον γένος οὐδ᾽ ἀνθρώπων,
πρόσθε λέων, ὄπιθεν δὲ δράκων, μέσση δὲ χίμαιρα,
δεινὸν ἀποπνείουσα πυρὸς μένος αἰθομένοιο,
καὶ τὴν μὲν κατέπεφνε θεῶν τεράεσσι πιθήσας.
δεύτερον αὖ Σολύμοισι μαχέσσατο κυδαλίμοισι·

καρτίστην δὴ τήν γε μάχην φάτο δύμεναι ἀνδρῶν.
τὸ τρίτον αὖ κατέπεφνεν Ἀμαζόνας ἀντιανείρας.
τῶι δ᾽ ἄρ᾽ ἀνερχομένωι πυκινὸν δόλον ἄλλον ὕφαινε·
κρίνας ἐκ Λυκίης εὐρείης φῶτας ἀρίστους
εἷσε λόχον· τοὶ δ᾽ οὔ τι πάλιν οἶκον δὲ νέοντο·

πάντας γὰρ κατέπεφνεν ἀμύμων Βελλεροφόντης.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ γίγνωσκε θεοῦ γόνον ἠῢν ἐόντα
αὐτοῦ μιν κατέρυκε, δίδου δ᾽ ὅ γε θυγατέρα ἥν,
δῶκε δέ οἱ τιμῆς βασιληΐδος ἥμισυ πάσης·
καὶ μέν οἱ Λύκιοι τέμενος τάμον ἔξοχον ἄλλων

καλὸν φυταλιῆς καὶ ἀρούρης, ὄφρα νέμοιτο.
ἣ δ᾽ ἔτεκε τρία τέκνα δαΐφρονι Βελλεροφόντηι
Ἴσανδρόν τε καὶ Ἱππόλοχον καὶ Λαοδάμειαν.
Λαοδαμείηι μὲν παρελέξατο μητίετα Ζεύς,
ἣ δ᾽ ἔτεκ᾽ ἀντίθεον Σαρπηδόνα χαλκοκορυστήν.

ἀλλ᾽ ὅτε δὴ καὶ κεῖνος ἀπήχθετο πᾶσι θεοῖσιν,
ἤτοι ὁ κὰπ πεδίον τὸ Ἀλήϊον οἶος ἀλᾶτο
ὃν θυμὸν κατέδων, πάτον ἀνθρώπων ἀλεείνων·
Ἴσανδρον δέ οἱ υἱὸν Ἄρης ἆτος πολέμοιο
μαρνάμενον Σολύμοισι κατέκτανε κυδαλίμοισι·

τὴν δὲ χολωσαμένη χρυσήνιος Ἄρτεμις ἔκτα.
Ἱππόλοχος δέ μ᾽ ἔτικτε, καὶ ἐκ τοῦ φημι γενέσθαι·
πέμπε δέ μ᾽ ἐς Τροίην, καί μοι μάλα πόλλ᾽ ἐπέτελλεν
αἰὲν ἀριστεύειν καὶ ὑπείροχον ἔμμεναι ἄλλων,
μηδὲ γένος πατέρων αἰσχυνέμεν, οἳ μέγ᾽ ἄριστοι

ἔν τ᾽ Ἐφύρηι ἐγένοντο καὶ ἐν Λυκίηι εὐρείηι.
ταύτης τοι γενεῆς τε καὶ αἵματος εὔχομαι εἶναι.
ὣς φάτο, γήθησεν δὲ βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
ἔγχος μὲν κατέπηξεν ἐπὶ χθονὶ πουλυβοτείρηι,
αὐτὰρ ὁ μειλιχίοισι προσηύδα ποιμένα λαῶν·

ἦ ῥά νύ μοι ξεῖνος πατρώϊός ἐσσι παλαιός·
Οἰνεὺς γάρ ποτε δῖος ἀμύμονα Βελλεροφόντην
ξείνισ᾽ ἐνὶ μεγάροισιν ἐείκοσιν ἤματ᾽ ἐρύξας·
οἳ δὲ καὶ ἀλλήλοισι πόρον ξεινήϊα καλά·
Οἰνεὺς μὲν ζωστῆρα δίδου φοίνικι φαεινόν,

Βελλεροφόντης δὲ χρύσεον δέπας ἀμφικύπελλον
καί μιν ἐγὼ κατέλειπον ἰὼν ἐν δώμασ᾽ ἐμοῖσι.
Τυδέα δ᾽ οὐ μέμνημαι, ἐπεί μ᾽ ἔτι τυτθὸν ἐόντα
κάλλιφ᾽, ὅτ᾽ ἐν Θήβηισιν ἀπώλετο λαὸς Ἀχαιῶν.
τὼ νῦν σοὶ μὲν ἐγὼ ξεῖνος φίλος Ἄργεϊ μέσσωι

εἰμί, σὺ δ᾽ ἐν Λυκίηι ὅτε κεν τῶν δῆμον ἵκωμαι.
ἔγχεα δ᾽ ἀλλήλων ἀλεώμεθα καὶ δι᾽ ὁμίλου·
πολλοὶ μὲν γὰρ ἐμοὶ Τρῶες κλειτοί τ᾽ ἐπίκουροι
κτείνειν ὅν κε θεός γε πόρηι καὶ ποσσὶ κιχείω,
πολλοὶ δ᾽ αὖ σοὶ Ἀχαιοὶ ἐναιρέμεν ὅν κε δύνηαι.

τεύχεα δ᾽ ἀλλήλοις ἐπαμείψομεν, ὄφρα καὶ οἵδε
γνῶσιν ὅτι ξεῖνοι πατρώϊοι εὐχόμεθ᾽ εἶναι.
ὣς ἄρα φωνήσαντε καθ᾽ ἵππων ἀΐξαντε
χεῖράς τ᾽ ἀλλήλων λαβέτην καὶ πιστώσαντο·
ἔνθ᾽ αὖτε Γλαύκωι Κρονίδης φρένας ἐξέλετο Ζεύς,

ὃς πρὸς Τυδεΐδην Διομήδεα τεύχε᾽ ἄμειβε
χρύσεα χαλκείων, ἑκατόμβοι᾽ ἐννεαβοίων.
Ἕκτωρ δ᾽ ὡς Σκαιάς τε πύλας καὶ φηγὸν ἵκανεν,
ἀμφ᾽ ἄρα μιν Τρώων ἄλοχοι θέον ἠδὲ θύγατρες
εἰρόμεναι παῖδάς τε κασιγνήτους τε ἔτας τε

καὶ πόσιας· ὁ δ᾽ ἔπειτα θεοῖς εὔχεσθαι ἀνώγει
πάσας ἑξείης· πολλῆισι δὲ κήδε᾽ ἐφῆπτο.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ Πριάμοιο δόμον περικαλλέ᾽ ἵκανε
ξεστῆις αἰθούσηισι τετυγμένον· αὐτὰρ ἐν αὐτῶι
πεντήκοντ᾽ ἔνεσαν θάλαμοι ξεστοῖο λίθοιο

πλησίον ἀλλήλων δεδμημένοι, ἔνθα δὲ παῖδες
κοιμῶντο Πριάμοιο παρὰ μνηστῆις ἀλόχοισι,
κουράων δ᾽ ἑτέρωθεν ἐναντίοι ἔνδοθεν αὐλῆς
δώδεκ᾽ ἔσαν τέγεοι θάλαμοι ξεστοῖο λίθοιο
πλησίον ἀλλήλων δεδμημένοι, ἔνθα δὲ γαμβροὶ

κοιμῶντο Πριάμοιο παρ᾽ αἰδοίηις ἀλόχοισιν·
ἔνθά οἱ ἠπιόδωρος ἐναντίη ἤλυθε μήτηρ
Λαοδίκην ἐσάγουσα θυγατρῶν εἶδος ἀρίστην·
ἔν τ᾽ ἄρα οἱ φῦ χειρὶ ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
τέκνον τίπτε λιπὼν πόλεμον θρασὺν εἰλήλουθας;

ἦ μάλα δὴ τείρουσι δυσώνυμοι υἷες Ἀχαιῶν
μαρνάμενοι περὶ ἄστυ· σὲ δ᾽ ἐνθάδε θυμὸς ἀνῆκεν
ἐλθόντ᾽ ἐξ ἄκρης πόλιος Διὶ χεῖρας ἀνασχεῖν.
ἀλλὰ μέν᾽ ὄφρά κέ τοι μελιηδέα οἶνον ἐνείκω,
ὡς σπείσηις Διὶ πατρὶ καὶ ἄλλοις ἀθανάτοισι

πρῶτον, ἔπειτα δὲ καὐτὸς ὀνήσεαι αἴ κε πίηισθα.
ἀνδρὶ δὲ κεκμηῶτι μένος μέγα οἶνος ἀέξει,
ὡς τύνη κέκμηκας ἀμύνων σοῖσιν ἔτηισι.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ·
μή μοι οἶνον ἄειρε μελίφρονα πότνια μῆτερ,

μή μ᾽ ἀπογυιώσηις μένεος, ἀλκῆς τε λάθωμαι·
χερσὶ δ᾽ ἀνίπτοισιν Διὶ λείβειν αἴθοπα οἶνον
ἅζομαι· οὐδέ πηι ἔστι κελαινεφέϊ Κρονίωνι
αἵματι καὶ λύθρωι πεπαλαγμένον εὐχετάασθαι.
ἀλλὰ σὺ μὲν πρὸς νηὸν Ἀθηναίης ἀγελείης

ἔρχεο σὺν θυέεσσιν ἀολλίσσασα γεραιάς·
πέπλον δ᾽, ὅς τίς τοι χαριέστατος ἠδὲ μέγιστος
ἔστιν ἐνὶ μεγάρωι καί τοι πολὺ φίλτατος αὐτῆι,
τὸν θὲς Ἀθηναίης ἐπὶ γούνασιν ἠϋκόμοιο,
καί οἱ ὑποσχέσθαι δυοκαίδεκα βοῦς ἐνὶ νηῶι

ἤνις ἠκέστας ἱερευσέμεν, αἴ κ᾽ ἐλεήσηι
ἄστύ τε καὶ Τρώων ἀλόχους καὶ νήπια τέκνα,
αἴ κεν Τυδέος υἱὸν ἀπόσχηι Ἰλίου ἱρῆς
ἄγριον αἰχμητὴν κρατερὸν μήστωρα φόβοιο.
ἀλλὰ σὺ μὲν πρὸς νηὸν Ἀθηναίης ἀγελείης

ἔρχευ, ἐγὼ δὲ Πάριν μετελεύσομαι ὄφρα καλέσσω
αἴ κ᾽ ἐθέληισ᾽ εἰπόντος ἀκουέμεν· ὥς κέ οἱ αὖθι
γαῖα χάνοι· μέγα γάρ μιν Ὀλύμπιος ἔτρεφε πῆμα
Τρωσί τε καὶ Πριάμωι μεγαλήτορι τοῖό τε παισίν.
εἰ κεῖνόν γε ἴδοιμι κατελθόντ᾽ Ἄϊδος εἴσω

φαίην κε φρέν᾽ ἀτέρπου ὀϊζύος ἐκλελαθέσθαι.
ὣς ἔφαθ᾽, ἣ δὲ μολοῦσα ποτὶ μέγαρ᾽ ἀμφιπόλοισι
κέκλετο· ταὶ δ᾽ ἄρ᾽ ἀόλλισσαν κατὰ ἄστυ γεραιάς.
αὐτὴ δ᾽ ἐς θάλαμον κατεβήσετο κηώεντα,
ἔνθ᾽ ἔσάν οἱ πέπλοι παμποίκιλα ἔργα γυναικῶν

Σιδονίων, τὰς αὐτὸς Ἀλέξανδρος θεοειδὴς
ἤγαγε Σιδονίηθεν ἐπιπλὼς εὐρέα πόντον,
τὴν ὁδὸν ἣν Ἑλένην περ ἀνήγαγεν εὐπατέρειαν·
τῶν ἕν᾽ ἀειραμένη Ἑκάβη φέρε δῶρον Ἀθήνηι,
ὃς κάλλιστος ἔην ποικίλμασιν ἠδὲ μέγιστος,

ἀστὴρ δ᾽ ὣς ἀπέλαμπεν· ἔκειτο δὲ νείατος ἄλλων.
βῆ δ᾽ ἰέναι, πολλαὶ δὲ μετεσσεύοντο γεραιαί.
αἳ δ᾽ ὅτε νηὸν ἵκανον Ἀθήνης ἐν πόλει ἄκρηι,
τῆισι θύρας ὤϊξε Θεανὼ καλλιπάρηιος
Κισσηῒς ἄλοχος Ἀντήνορος ἱπποδάμοιο·

τὴν γὰρ Τρῶες ἔθηκαν Ἀθηναίης ἱέρειαν.
αἳ δ᾽ ὀλολυγῆι πᾶσαι Ἀθήνηι χεῖρας ἀνέσχον·
ἣ δ᾽ ἄρα πέπλον ἑλοῦσα Θεανὼ καλλιπάρηιος
θῆκεν Ἀθηναίης ἐπὶ γούνασιν ἠϋκόμοιο,
εὐχομένη δ᾽ ἠρᾶτο Διὸς κούρηι μεγάλοιο·

πότνι᾽ Ἀθηναίη ἐρυσίπτολι δῖα θεάων
ἆξον δὴ ἔγχος Διομήδεος, ἠδὲ καὶ αὐτὸν
πρηνέα δὸς πεσέειν Σκαιῶν προπάροιθε πυλάων,
ὄφρά τοι αὐτίκα νῦν δυοκαίδεκα βοῦς ἐνὶ νηῶι
ἤνις ἠκέστας ἱερεύσομεν, αἴ κ᾽ ἐλεήσηις

ἄστύ τε καὶ Τρώων ἀλόχους καὶ νήπια τέκνα.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχομένη, ἀνένευε δὲ Παλλὰς Ἀθήνη.
ὣς αἳ μέν ῥ᾽ εὔχοντο Διὸς κούρηι μεγάλοιο,
Ἕκτωρ δὲ πρὸς δώματ᾽ Ἀλεξάνδροιο βεβήκει
καλά, τά ῥ᾽ αὐτὸς ἔτευξε σὺν ἀνδράσιν οἳ τότ᾽ ἄριστοι

ἦσαν ἐνὶ Τροίηι ἐριβώλακι τέκτονες ἄνδρες,
οἵ οἱ ἐποίησαν θάλαμον καὶ δῶμα καὶ αὐλὴν
ἐγγύθι τε Πριάμοιο καὶ Ἕκτορος ἐν πόλει ἄκρηι.
ἔνθ᾽ Ἕκτωρ εἰσῆλθε Διῒ φίλος, ἐν δ᾽ ἄρα χειρὶ
ἔγχος ἔχ᾽ ἑνδεκάπηχυ· πάροιθε δὲ λάμπετο δουρὸς

αἰχμὴ χαλκείη, περὶ δὲ χρύσεος θέε πόρκης.
τὸν δ᾽ εὗρ᾽ ἐν θαλάμωι περικαλλέα τεύχε᾽ ἕποντα
ἀσπίδα καὶ θώρηκα, καὶ ἀγκύλα τόξ᾽ ἁφόωντα·
Ἀργείη δ᾽ Ἑλένη μετ᾽ ἄρα δμωιῆισι γυναιξὶν
ἧστο καὶ ἀμφιπόλοισι περικλυτὰ ἔργα κέλευε.

τὸν δ᾽ Ἕκτωρ νείκεσσεν ἰδὼν αἰσχροῖς ἐπέεσσι·
δαιμόνι᾽ οὐ μὲν καλὰ χόλον τόνδ᾽ ἔνθεο θυμῶι,
λαοὶ μὲν φθινύθουσι περὶ πτόλιν αἰπύ τε τεῖχος
μαρνάμενοι· σέο δ᾽ εἵνεκ᾽ ἀϋτή τε πτόλεμός τε
ἄστυ τόδ᾽ ἀμφιδέδηε· σὺ δ᾽ ἂν μαχέσαιο καὶ ἄλλωι,

ὅν τινά που μεθιέντα ἴδοις στυγεροῦ πολέμοιο.
ἀλλ᾽ ἄνα μὴ τάχα ἄστυ πυρὸς δηΐοιο θέρηται.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν Ἀλέξανδρος θεοειδής·
Ἕκτορ ἐπεί με κατ᾽ αἶσαν ἐνείκεσας οὐδ᾽ ὑπὲρ αἶσαν,
τοὔνεκά τοι ἐρέω· σὺ δὲ σύνθεο καί μευ ἄκουσον·

οὔ τοι ἐγὼ Τρώων τόσσον χόλωι οὐδὲ νεμέσσι
ἥμην ἐν θαλάμωι, ἔθελον δ᾽ ἄχεϊ προτραπέσθαι.
νῦν δέ με παρειποῦσ᾽ ἄλοχος μαλακοῖς ἐπέεσσιν
ὅρμησ᾽ ἐς πόλεμον· δοκέει δέ μοι ὧδε καὶ αὐτῶι
λώϊον ἔσσεσθαι· νίκη δ᾽ ἐπαμείβεται ἄνδρας.

ἀλλ᾽ ἄγε νῦν ἐπίμεινον, Ἀρήϊα τεύχεα δύω·
ἢ ἴθ᾽, ἐγὼ δὲ μέτειμι· κιχήσεσθαι δέ σ᾽ ὀΐω.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ οὔ τι προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·
τὸν δ᾽ Ἑλένη μύθοισι προσηύδα μειλιχίοισι·
δᾶερ ἐμεῖο κυνὸς κακομηχάνου ὀκρυοέσσης,

ὥς μ᾽ ὄφελ᾽ ἤματι τῶι ὅτε με πρῶτον τέκε μήτηρ
οἴχεσθαι προφέρουσα κακὴ ἀνέμοιο θύελλα
εἰς ὄρος ἢ εἰς κῦμα πολυφλοίσβοιο θαλάσσης,
ἔνθά με κῦμ᾽ ἀπόερσε πάρος τάδε ἔργα γενέσθαι.
αὐτὰρ ἐπεὶ τάδε γ᾽ ὧδε θεοὶ κακὰ τεκμήραντο,

ἀνδρὸς ἔπειτ᾽ ὤφελλον ἀμείνονος εἶναι ἄκοιτις,
ὃς ἤιδη νέμεσίν τε καὶ αἴσχεα πόλλ᾽ ἀνθρώπων.
τούτωι δ᾽ οὔτ᾽ ἂρ νῦν φρένες ἔμπεδοι οὔτ᾽ ἄρ᾽ ὀπίσσω
ἔσσονται· τὼ καί μιν ἐπαυρήσεσθαι ὀΐω.
ἀλλ᾽ ἄγε νῦν εἴσελθε καὶ ἕζεο τῶιδ᾽ ἐπὶ δίφρωι

δᾶερ, ἐπεί σε μάλιστα πόνος φρένας ἀμφιβέβηκεν
εἵνεκ᾽ ἐμεῖο κυνὸς καὶ Ἀλεξάνδρου ἕνεκ᾽ ἄτης,
οἷσιν ἐπὶ Ζεὺς θῆκε κακὸν μόρον, ὡς καὶ ὀπίσσω
ἀνθρώποισι πελώμεθ᾽ ἀοίδιμοι ἐσσομένοισι.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ

μή με κάθιζ᾽ Ἑλένη φιλέουσά περ· οὐδέ με πείσεις·
ἤδη γάρ μοι θυμὸς ἐπέσσυται ὄφρ᾽ ἐπαμύνω
Τρώεσσ᾽, οἳ μέγ᾽ ἐμεῖο ποθὴν ἀπεόντος ἔχουσιν.
ἀλλὰ σύ γ᾽ ὄρνυθι τοῦτον, ἐπειγέσθω δὲ καὶ αὐτός,
ὥς κεν ἔμ᾽ ἔντοσθεν πόλιος καταμάρψηι ἐόντα.

καὶ γὰρ ἐγὼν οἶκον δὲ ἐλεύσομαι ὄφρα ἴδωμαι
οἰκῆας ἄλοχόν τε φίλην καὶ νήπιον υἱόν.
οὐ γὰρ οἶδ᾽ εἰ ἔτι σφιν ὑπότροπος ἵξομαι αὖτις,
ἦ ἤδη μ᾽ ὑπὸ χερσὶ θεοὶ δαμόωσιν Ἀχαιῶν.
ὣς ἄρα φωνήσας ἀπέβη κορυθαίολος Ἕκτωρ·

αἶψα δ᾽ ἔπειθ᾽ ἵκανε δόμους εὖ ναιετάοντας,
οὐδ᾽ εὗρ᾽ Ἀνδρομάχην λευκώλενον ἐν μεγάροισιν,
ἀλλ᾽ ἥ γε ξὺν παιδὶ καὶ ἀμφιπόλωι ἐϋπέπλωι
πύργωι ἐφεστήκει γοόωσά τε μυρομένη τε.
Ἕκτωρ δ᾽ ὡς οὐκ ἔνδον ἀμύμονα τέτμεν ἄκοιτιν

ἔστη ἐπ᾽ οὐδὸν ἰών, μετὰ δὲ δμωιῆισιν ἔειπεν·
εἰ δ᾽ ἄγε μοι δμωιαὶ νημερτέα μυθήσασθε·
πῆι ἔβη Ἀνδρομάχη λευκώλενος ἐκ μεγάροιο;
ἠέ πηι ἐς γαλόων ἢ εἰνατέρων ἐϋπέπλων
ἢ ἐς Ἀθηναίης ἐξοίχεται, ἔνθά περ ἄλλαι

Τρωιαὶ ἐϋπλόκαμοι δεινὴν θεὸν ἱλάσκονται;
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ ὀτρηρὴ ταμίη πρὸς μῦθον ἔειπεν·
Ἕκτορ ἐπεὶ μάλ᾽ ἄνωγας ἀληθέα μυθήσασθαι,
οὔτέ πηι ἐς γαλόων οὔτ᾽ εἰνατέρων ἐϋπέπλων
οὔτ᾽ ἐς Ἀθηναίης ἐξοίχεται, ἔνθά περ ἄλλαι

Τρωιαὶ ἐϋπλόκαμοι δεινὴν θεὸν ἱλάσκονται,
ἀλλ᾽ ἐπὶ πύργον ἔβη μέγαν Ἰλίου, οὕνεκ᾽ ἄκουσε
τείρεσθαι Τρῶας, μέγα δὲ κράτος εἶναι Ἀχαιῶν.
ἣ μὲν δὴ πρὸς τεῖχος ἐπειγομένη ἀφικάνει
μαινομένηι ἐϊκυῖα· φέρει δ᾽ ἅμα παῖδα τιθήνη.

ἦ ῥα γυνὴ ταμίη, ὁ δ᾽ ἀπέσσυτο δώματος Ἕκτωρ
τὴν αὐτὴν ὁδὸν αὖτις ἐϋκτιμένας κατ᾽ ἀγυιάς.
εὖτε πύλας ἵκανε διερχόμενος μέγα ἄστυ
Σκαιάς, τῆι ἄρ᾽ ἔμελλε διεξίμεναι πεδίον δέ,
ἔνθ᾽ ἄλοχος πολύδωρος ἐναντίη ἦλθε θέουσα

Ἀνδρομάχη θυγάτηρ μεγαλήτορος Ἠετίωνος
Ἠετίων ὃς ἔναιεν ὑπὸ Πλάκωι ὑληέσσηι
Θήβηι Ὑποπλακίηι Κιλίκεσσ᾽ ἄνδρεσσιν ἀνάσσων·
τοῦ περ δὴ θυγάτηρ ἔχεθ᾽ Ἕκτορι χαλκοκορυστῆι.
ἥ οἱ ἔπειτ᾽ ἤντησ᾽, ἅμα δ᾽ ἀμφίπολος κίεν αὐτῆι

παῖδ᾽ ἐπὶ κόλπωι ἔχουσ᾽ ἀταλάφρονα νήπιον αὔτως
Ἑκτορίδην ἀγαπητὸν ἀλίγκιον ἀστέρι καλῶι,
τόν ῥ᾽ Ἕκτωρ καλέεσκε Σκαμάνδριον, αὐτὰρ οἱ ἄλλοι
Ἀστυάνακτ᾽· οἶος γὰρ ἐρύετο Ἴλιον Ἕκτωρ.
ἤτοι ὁ μὲν μείδησεν ἰδὼν ἐς παῖδα σιωπῆι·

Ἀνδρομάχη δέ οἱ ἄγχι παρίστατο δάκρυ χέουσα,
ἔν τ᾽ ἄρα οἱ φῦ χειρὶ ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
δαιμόνιε φθίσει σε τὸ σὸν μένος, οὐδ᾽ ἐλεαίρεις
παῖδά τε νηπίαχον καὶ ἔμ᾽ ἄμμορον, ἣ τάχα χήρη
σεῦ ἔσομαι· τάχα γάρ σε κατακτανέουσιν Ἀχαιοὶ

πάντες ἐφορμηθέντες· ἐμοὶ δέ κε κέρδιον εἴη
σεῦ ἀφαμαρτούσηι χθόνα δύμεναι· οὐ γὰρ ἔτ᾽ ἄλλη
ἔσται θαλπωρὴ ἐπεὶ ἂν σύ γε πότμον ἐπίσπηις
ἀλλ᾽ ἄχε᾽· οὐδέ μοι ἔστι πατὴρ καὶ πότνια μήτηρ.
ἤτοι γὰρ πατέρ᾽ ἁμὸν ἀπέκτανε δῖος Ἀχιλλεύς,

ἐκ δὲ πόλιν πέρσεν Κιλίκων εὖ ναιετάουσαν
Θήβην ὑψίπυλον· κατὰ δ᾽ ἔκτανεν Ἠετίωνα,
οὐδέ μιν ἐξενάριξε, σεβάσσατο γὰρ τό γε θυμῶι,
ἀλλ᾽ ἄρα μιν κατέκηε σὺν ἔντεσι δαιδαλέοισιν
ἠδ᾽ ἐπὶ σῆμ᾽ ἔχεεν· περὶ δὲ πτελέας ἐφύτευσαν

νύμφαι ὀρεστιάδες κοῦραι Διὸς αἰγιόχοιο.
οἳ δέ μοι ἑπτὰ κασίγνητοι ἔσαν ἐν μεγάροισιν
οἳ μὲν πάντες ἰῶι κίον ἤματι Ἄϊδος εἴσω·
πάντας γὰρ κατέπεφνε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεὺς
βουσὶν ἐπ᾽ εἰλιπόδεσσι καὶ ἀργεννῆις ὀΐεσσι.

μητέρα δ᾽, ἣ βασίλευεν ὑπὸ Πλάκωι ὑληέσσηι,
τὴν ἐπεὶ ἂρ δεῦρ᾽ ἤγαγ᾽ ἅμ᾽ ἄλλοισι κτεάτεσσιν,
ἂψ ὅ γε τὴν ἀπέλυσε λαβὼν ἀπερείσι᾽ ἄποινα,
πατρὸς δ᾽ ἐν μεγάροισι βάλ᾽ Ἄρτεμις ἰοχέαιρα.
Ἕκτορ ἀτὰρ σύ μοί ἐσσι πατὴρ καὶ πότνια μήτηρ

ἠδὲ κασίγνητος, σὺ δέ μοι θαλερὸς παρακοίτης·
ἀλλ᾽ ἄγε νῦν ἐλέαιρε καὶ αὐτοῦ μίμν᾽ ἐπὶ πύργωι,
μὴ παῖδ᾽ ὀρφανικὸν θήηις χήρην τε γυναῖκα·
λαὸν δὲ στῆσον παρ᾽ ἐρινεόν, ἔνθα μάλιστα
ἀμβατός ἐστι πόλις καὶ ἐπίδρομον ἔπλετο τεῖχος.

τρὶς γὰρ τῆι γ᾽ ἐλθόντες ἐπειρήσανθ᾽ οἱ ἄριστοι
ἀμφ᾽ Αἴαντε δύω καὶ ἀγακλυτὸν Ἰδομενῆα
ἠδ᾽ ἀμφ᾽ Ἀτρεΐδας καὶ Τυδέος ἄλκιμον υἱόν·
ἤ πού τίς σφιν ἔνισπε θεοπροπίων ἐῢ εἰδώς,
ἤ νυ καὶ αὐτῶν θυμὸς ἐποτρύνει καὶ ἀνώγει.

τὴν δ᾽ αὖτε προσέειπε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ·
ἦ καὶ ἐμοὶ τάδε πάντα μέλει γύναι· ἀλλὰ μάλ᾽ αἰνῶς
αἰδέομαι Τρῶας καὶ Τρωιάδας ἑλκεσιπέπλους,
αἴ κε κακὸς ὣς νόσφιν ἀλυσκάζω πολέμοιο·
οὐδέ με θυμὸς ἄνωγεν, ἐπεὶ μάθον ἔμμεναι ἐσθλὸς

αἰεὶ καὶ πρώτοισι μετὰ Τρώεσσι μάχεσθαι
ἀρνύμενος πατρός τε μέγα κλέος ἠδ᾽ ἐμὸν αὐτοῦ.
εὖ γὰρ ἐγὼ τόδε οἶδα κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμόν·
ἔσσεται ἦμαρ ὅτ᾽ ἄν ποτ᾽ ὀλώληι Ἴλιος ἱρὴ
καὶ Πρίαμος καὶ λαὸς ἐϋμμελίω Πριάμοιο.

ἀλλ᾽ οὔ μοι Τρώων τόσσον μέλει ἄλγος ὀπίσσω,
οὔτ᾽ αὐτῆς Ἑκάβης οὔτε Πριάμοιο ἄνακτος
οὔτε κασιγνήτων, οἵ κεν πολέες τε καὶ ἐσθλοὶ
ἐν κονίηισι πέσοιεν ὑπ᾽ ἀνδράσι δυσμενέεσσιν,
ὅσσον σεῦ, ὅτε κέν τις Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων

δακρυόεσσαν ἄγηται ἐλεύθερον ἦμαρ ἀπούρας·
καί κεν ἐν Ἄργει ἐοῦσα πρὸς ἄλλης ἱστὸν ὑφαίνοις,
καί κεν ὕδωρ φορέοις Μεσσηΐδος ἢ Ὑπερείης
πόλλ᾽ ἀεκαζομένη, κρατερὴ δ᾽ ἐπικείσετ᾽ ἀνάγκη·
καί ποτέ τις εἴπηισιν ἰδὼν κατὰ δάκρυ χέουσαν·

Ἕκτορος ἥδε γυνὴ ὃς ἀριστεύεσκε μάχεσθαι
Τρώων ἱπποδάμων ὅτε Ἴλιον ἀμφεμάχοντο.
ὥς ποτέ τις ἐρέει· σοὶ δ᾽ αὖ νέον ἔσσεται ἄλγος
χήτεϊ τοιοῦδ᾽ ἀνδρὸς ἀμύνειν δούλιον ἦμαρ.
ἀλλά με τεθνηῶτα χυτὴ κατὰ γαῖα καλύπτοι

πρίν γέ τι σῆς τε βοῆς σοῦ θ᾽ ἑλκηθμοῖο πυθέσθαι.
ὣς εἰπὼν οὗ παιδὸς ὀρέξατο φαίδιμος Ἕκτωρ·
ἂψ δ᾽ ὁ πάϊς πρὸς κόλπον ἐϋζώνοιο τιθήνης
ἐκλίνθη ἰάχων πατρὸς φίλου ὄψιν ἀτυχθεὶς
ταρβήσας χαλκόν τε ἰδὲ λόφον ἱππιοχαίτην,

δεινὸν ἀπ᾽ ἀκροτάτης κόρυθος νεύοντα νοήσας.
ἐκ δ᾽ ἐγέλασσε πατήρ τε φίλος καὶ πότνια μήτηρ·
αὐτίκ᾽ ἀπὸ κρατὸς κόρυθ᾽ εἵλετο φαίδιμος Ἕκτωρ,
καὶ τὴν μὲν κατέθηκεν ἐπὶ χθονὶ παμφανόωσαν·
αὐτὰρ ὅ γ᾽ ὃν φίλον υἱὸν ἐπεὶ κύσε πῆλέ τε χερσὶν

εἶπε δ᾽ ἐπευξάμενος Διί τ᾽ ἄλλοισίν τε θεοῖσι·
Ζεῦ ἄλλοι τε θεοὶ δότε δὴ καὶ τόνδε γενέσθαι
παῖδ᾽ ἐμὸν ὡς καὶ ἐγώ περ ἀριπρεπέα Τρώεσσιν,
ὧδε βίην τ᾽ ἀγαθόν, καὶ Ἰλίου ἶφι ἀνάσσειν·
καί ποτέ τις εἴποι πατρός γ᾽ ὅδε πολλὸν ἀμείνων

ἐκ πολέμου ἀνιόντα· φέροι δ᾽ ἔναρα βροτόεντα
κτείνας δήϊον ἄνδρα, χαρείη δὲ φρένα μήτηρ.
ὣς εἰπὼν ἀλόχοιο φίλης ἐν χερσὶν ἔθηκε
παῖδ᾽ ἑόν· ἣ δ᾽ ἄρα μιν κηώδεϊ δέξατο κόλπωι
δακρυόεν γελάσασα· πόσις δ᾽ ἐλέησε νοήσας,

χειρί τέ μιν κατέρεξεν ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
δαιμονίη μή μοί τι λίην ἀκαχίζεο θυμῶι·
οὐ γάρ τίς μ᾽ ὑπὲρ αἶσαν ἀνὴρ Ἄϊδι προϊάψει·
μοῖραν δ᾽ οὔ τινά φημι πεφυγμένον ἔμμεναι ἀνδρῶν,
οὐ κακὸν οὐδὲ μὲν ἐσθλόν, ἐπὴν τὰ πρῶτα γένηται.

ἀλλ᾽ εἰς οἶκον ἰοῦσα τὰ σ᾽ αὐτῆς ἔργα κόμιζε
ἱστόν τ᾽ ἠλακάτην τε, καὶ ἀμφιπόλοισι κέλευε
ἔργον ἐποίχεσθαι· πόλεμος δ᾽ ἄνδρεσσι μελήσει
πᾶσι, μάλιστα δ᾽ ἐμοί, τοὶ Ἰλίωι ἐγγεγάασιν.
ὣς ἄρα φωνήσας κόρυθ᾽ εἵλετο φαίδιμος Ἕκτωρ

ἵππουριν· ἄλοχος δὲ φίλη οἶκον δὲ βεβήκει
ἐντροπαλιζομένη, θαλερὸν κατὰ δάκρυ χέουσα.
αἶψα δ᾽ ἔπειθ᾽ ἵκανε δόμους εὖ ναιετάοντας
Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο, κιχήσατο δ᾽ ἔνδοθι πολλὰς
ἀμφιπόλους, τῆισιν δὲ γόον πάσηισιν ἐνῶρσεν.

αἳ μὲν ἔτι ζωὸν γόον Ἕκτορα ὧι ἐνὶ οἴκωι·
οὐ γάρ μιν ἔτ᾽ ἔφαντο ὑπότροπον ἐκ πολέμοιο
ἵξεσθαι προφυγόντα μένος καὶ χεῖρας Ἀχαιῶν.
οὐδὲ Πάρις δήθυνεν ἐν ὑψηλοῖσι δόμοισιν,
ἀλλ᾽ ὅ γ᾽, ἐπεὶ κατέδυ κλυτὰ τεύχεα ποικίλα χαλκῶι,

σεύατ᾽ ἔπειτ᾽ ἀνὰ ἄστυ ποσὶ κραιπνοῖσι πεποιθώς.
ὡς δ᾽ ὅτε τις στατὸς ἵππος ἀκοστήσας ἐπὶ φάτνηι
δεσμὸν ἀπορρήξας θείηι πεδίοιο κροαίνων
εἰωθὼς λούεσθαι ἐϋρρεῖος ποταμοῖο
κυδιόων· ὑψοῦ δὲ κάρη ἔχει, ἀμφὶ δὲ χαῖται

ὤμοις ἀΐσσονται· ὁ δ᾽ ἀγλαΐηφι πεποιθὼς
ῥίμφά ἑ γοῦνα φέρει μετά τ᾽ ἤθεα καὶ νομὸν ἵππων·
ὣς υἱὸς Πριάμοιο Πάρις κατὰ Περγάμου ἄκρης
τεύχεσι παμφαίνων ὥς τ᾽ ἠλέκτωρ ἐβεβήκει
καγχαλόων, ταχέες δὲ πόδες φέρον· αἶψα δ᾽ ἔπειτα

Ἕκτορα δῖον ἔτετμεν ἀδελφεὸν εὖτ᾽ ἄρ᾽ ἔμελλε
στρέψεσθ᾽ ἐκ χώρης ὅθι ἧι ὀάριζε γυναικί.
τὸν πρότερος προσέειπεν Ἀλέξανδρος θεοειδής·
ἠθεῖ᾽ ἦ μάλα δή σε καὶ ἐσσύμενον κατερύκω
δηθύνων, οὐδ᾽ ἦλθον ἐναίσιμον ὡς ἐκέλευες;

τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·
δαιμόνι᾽ οὐκ ἄν τίς τοι ἀνὴρ ὃς ἐναίσιμος εἴη
ἔργον ἀτιμήσειε μάχης, ἐπεὶ ἄλκιμός ἐσσι·
ἀλλὰ ἑκὼν μεθιεῖς τε καὶ οὐκ ἐθέλεις· τὸ δ᾽ ἐμὸν κῆρ
ἄχνυται ἐν θυμῶι, ὅθ᾽ ὑπὲρ σέθεν αἴσχε᾽ ἀκούω

πρὸς Τρώων, οἳ ἔχουσι πολὺν πόνον εἵνεκα σεῖο.
ἀλλ᾽ ἴομεν· τὰ δ᾽ ὄπισθεν ἀρεσσόμεθ᾽, αἴ κέ ποθι Ζεὺς
δώηι ἐπουρανίοισι θεοῖς αἰειγενέτηισι
κρητῆρα στήσασθαι ἐλεύθερον ἐν μεγάροισιν
ἐκ Τροίης ἐλάσαντας ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς.

Ἰλιάδος Η

Ἕκτορος καὶ Αἴαντος μονομαχία ·

Ὣς εἰπὼν πυλέων ἐξέσσυτο φαίδιμος Ἕκτωρ,
τῶι δ᾽ ἅμ᾽ Ἀλέξανδρος κί᾽ ἀδελφεός· ἐν δ᾽ ἄρα θυμῶι
ἀμφότεροι μέμασαν πολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι.
ὡς δὲ θεὸς ναύτηισιν ἐελδομένοισιν ἔδωκεν

οὖρον, ἐπεί κε κάμωσιν ἐϋξέστηις ἐλάτηισι
πόντον ἐλαύνοντες, καμάτωι δ᾽ ὑπὸ γυῖα λέλυνται,
ὣς ἄρα τὼ Τρώεσσιν ἐελδομένοισι φανήτην.
ἔνθ᾽ ἑλέτην ὁ μὲν υἱὸν Ἀρηϊθόοιο ἄνακτος
Ἄρνηι ναιετάοντα Μενέσθιον, ὃν κορυνήτης

γείνατ᾽ Ἀρηΐθοος καὶ Φυλομέδουσα βοῶπις·
Ἕκτωρ δ᾽ Ἠϊονῆα βάλ᾽ ἔγχεϊ ὀξυόεντι
αὐχέν᾽ ὑπὸ στεφάνης εὐχάλκου, λύντο δὲ γυῖα.
Γλαῦκος δ᾽ Ἱππολόχοιο πάϊς Λυκίων ἀγὸς ἀνδρῶν
Ἰφίνοον βάλε δουρὶ κατὰ κρατερὴν ὑσμίνην

Δεξιάδην ἵππων ἐπιάλμενον ὠκειάων
ὦμον· ὁ δ᾽ ἐξ ἵππων χαμάδις πέσε, λύντο δὲ γυῖα.
τοὺς δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη
Ἀργείους ὀλέκοντας ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι,
βῆ ῥα κατ᾽ Οὐλύμποιο καρήνων ἀΐξασα

Ἴλιον εἰς ἱερήν· τῆι δ᾽ ἀντίος ὄρνυτ᾽ Ἀπόλλων
Περγάμου ἐκκατιδών, Τρώεσσι δὲ βούλετο νίκην·
ἀλλήλοισι δὲ τώ γε συναντέσθην παρὰ φηγῶι.
τὴν πρότερος προσέειπεν ἄναξ Διὸς υἱὸς Ἀπόλλων·
τίπτε σὺ δ᾽ αὖ μεμαυῖα Διὸς θύγατερ μεγάλοιο

ἦλθες ἀπ᾽ Οὐλύμποιο, μέγας δέ σε θυμὸς ἀνῆκεν;
ἦ ἵνα δὴ Δαναοῖσι μάχης ἑτεραλκέα νίκην
δῶις; ἐπεὶ οὔ τι Τρῶας ἀπολλυμένους ἐλεαίρεις.
ἀλλ᾽ εἴ μοί τι πίθοιο τό κεν πολὺ κέρδιον εἴη·
νῦν μὲν παύσωμεν πόλεμον καὶ δηϊοτῆτα

σήμερον· ὕστερον αὖτε μαχήσοντ᾽ εἰς ὅ κε τέκμωρ
Ἰλίου εὕρωσιν, ἐπεὶ ὣς φίλον ἔπλετο θυμῶι
ὑμῖν ἀθανάτηισι, διαπραθέειν τόδε ἄστυ.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
ὧδ᾽ ἔστω ἑκάεργε· τὰ γὰρ φρονέουσα καὶ αὐτὴ

ἦλθον ἀπ᾽ Οὐλύμποιο μετὰ Τρῶας καὶ Ἀχαιούς.
ἀλλ᾽ ἄγε πῶς μέμονας πόλεμον καταπαυσέμεν ἀνδρῶν;
τὴν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ Διὸς υἱὸς Ἀπόλλων·
Ἕκτορος ὄρσωμεν κρατερὸν μένος ἱπποδάμοιο,
ἤν τινά που Δαναῶν προκαλέσσεται οἰόθεν οἶος

ἀντίβιον μαχέσασθαι ἐν αἰνῆι δηϊοτῆτι,
οἳ δέ κ᾽ ἀγασσάμενοι χαλκοκνήμιδες Ἀχαιοὶ
οἶον ἐπόρσειαν πολεμίζειν Ἕκτορι δίωι.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη.
τῶν δ᾽ Ἕλενος Πριάμοιο φίλος παῖς σύνθετο θυμῶι

βουλήν, ἥ ῥα θεοῖσιν ἐφήνδανε μητιόωσι·
στῆ δὲ παρ᾽ Ἕκτορ᾽ ἰὼν καί μιν πρὸς μῦθον ἔειπεν·
Ἕκτορ υἱὲ Πριάμοιο Διὶ μῆτιν ἀτάλαντε
ἦ ῥά νύ μοί τι πίθοιο, κασίγνητος δέ τοί εἰμι·
ἄλλους μὲν κάθισον Τρῶας καὶ πάντας Ἀχαιούς,

αὐτὸς δὲ προκάλεσσαι Ἀχαιῶν ὅς τις ἄριστος
ἀντίβιον μαχέσασθαι ἐν αἰνῆι δηϊοτῆτι·
οὐ γάρ πώ τοι μοῖρα θανεῖν καὶ πότμον ἐπισπεῖν·
ὣς γὰρ ἐγὼ ὄπ᾽ ἄκουσα θεῶν αἰειγενετάων.
ὣς ἔφαθ᾽, Ἕκτωρ δ᾽ αὖτε χάρη μέγα μῦθον ἀκούσας,

καί ῥ᾽ ἐς μέσσον ἰὼν Τρώων ἀνέεργε φάλαγγας,
μέσσου δουρὸς ἑλών· οἳ δ᾽ ἱδρύνθησαν ἅπαντες.
κὰδ δ᾽ Ἀγαμέμνων εἷσεν ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς·
κὰδ δ᾽ ἄρ᾽ Ἀθηναίη τε καὶ ἀργυρότοξος Ἀπόλλων
ἑζέσθην ὄρνισιν ἐοικότες αἰγυπιοῖσι

φηγῶι ἐφ᾽ ὑψηλῆι πατρὸς Διὸς αἰγιόχοιο
ἀνδράσι τερπόμενοι· τῶν δὲ στίχες εἵατο πυκναὶ
ἀσπίσι καὶ κορύθεσσι καὶ ἔγχεσι πεφρικυῖαι.
οἵη δὲ Ζεφύροιο ἐχεύατο πόντον ἔπι φρὶξ
ὀρνυμένοιο νέον, μελάνει δέ τε πόντος ὑπ᾽ αὐτῆς,

τοῖαι ἄρα στίχες εἵατ᾽ Ἀχαιῶν τε Τρώων τε
ἐν πεδίωι· Ἕκτωρ δὲ μετ᾽ ἀμφοτέροισιν ἔειπε·
κέκλυτέ μευ Τρῶες καὶ ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
ὄφρ᾽ εἴπω τά με θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι κελεύει.
ὅρκια μὲν Κρονίδης ὑψίζυγος οὐκ ἐτέλεσσεν,

ἀλλὰ κακὰ φρονέων τεκμαίρεται ἀμφοτέροισιν
εἰς ὅ κεν ἢ ὑμεῖς Τροίην εὔπυργον ἕλητε
ἢ αὐτοὶ παρὰ νηυσὶ δαμείετε ποντοπόροισιν.
ὑμῖν δ᾽ ἐν γὰρ ἔασιν ἀριστῆες Παναχαιῶν·
τῶν νῦν ὅν τινα θυμὸς ἐμοὶ μαχέσασθαι ἀνώγει

δεῦρ᾽ ἴτω ἐκ πάντων πρόμος ἔμμεναι Ἕκτορι δίωι.
ὧδε δὲ μυθέομαι, Ζεὺς δ᾽ ἄμμ᾽ ἐπιμάρτυρος ἔστω·
εἰ μέν κεν ἐμὲ κεῖνος ἕληι ταναήκεϊ χαλκῶι,
τεύχεα συλήσας φερέτω κοίλας ἐπὶ νῆας,
σῶμα δὲ οἴκαδ᾽ ἐμὸν δόμεναι πάλιν, ὄφρα πυρός με

Τρῶες καὶ Τρώων ἄλοχοι λελάχωσι θανόντα.
εἰ δέ κ᾽ ἐγὼ τὸν ἕλω, δώηι δέ μοι εὖχος Ἀπόλλων,
τεύχεα σύλησας οἴσω προτὶ Ἴλιον ἱρήν,
καὶ κρεμόω προτὶ νηὸν Ἀπόλλωνος ἑκάτοιο,
τὸν δὲ νέκυν ἐπὶ νῆας ἐϋσσέλμους ἀποδώσω,

ὄφρά ἑ ταρχύσωσι κάρη κομόωντες Ἀχαιοί,
σῆμά τέ οἱ χεύωσιν ἐπὶ πλατεῖ Ἑλλησπόντωι.
καί ποτέ τις εἴπηισι καὶ ὀψιγόνων ἀνθρώπων
νηῒ πολυκλήϊδι πλέων ἐπὶ οἴνοπα πόντον·
ἀνδρὸς μὲν τόδε σῆμα πάλαι κατατεθνηῶτος,

ὅν ποτ᾽ ἀριστεύοντα κατέκτανε φαίδιμος Ἕκτωρ.
ὥς ποτέ τις ἐρέει· τὸ δ᾽ ἐμὸν κλέος οὔ ποτ᾽ ὀλεῖται.
ὣς ἔφαθ᾽, οἱ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι·
αἴδεσθεν μὲν ἀνήνασθαι, δεῖσαν δ᾽ ὑποδέχθαι·
ὀψὲ δὲ δὴ Μενέλαος ἀνίστατο καὶ μετέειπε

νείκει ὀνειδίζων, μέγα δὲ στεναχίζετο θυμῶι·
ὤ μοι ἀπειλητῆρες Ἀχαιΐδες οὐκέτ᾽ Ἀχαιοί·
ἦ μὲν δὴ λώβη τάδε γ᾽ ἔσσεται αἰνόθεν αἰνῶς
εἰ μή τις Δαναῶν νῦν Ἕκτορος ἀντίος εἶσιν.
ἀλλ᾽ ὑμεῖς μὲν πάντες ὕδωρ καὶ γαῖα γένοισθε

ἥμενοι αὖθι ἕκαστοι ἀκήριοι ἀκλεὲς αὔτως·
τῶιδε δ᾽ ἐγὼν αὐτὸς θωρήξομαι· αὐτὰρ ὕπερθε
νίκης πείρατ᾽ ἔχονται ἐν ἀθανάτοισι θεοῖσιν.
ὣς ἄρα φωνήσας κατεδύσετο τεύχεα καλά.
ἔνθά κέ τοι Μενέλαε φάνη βιότοιο τελευτὴ

Ἕκτορος ἐν παλάμηισιν, ἐπεὶ πολὺ φέρτερος ἦεν,
εἰ μὴ ἀναΐξαντες ἕλον βασιλῆες Ἀχαιῶν,
αὐτός τ᾽ Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων
δεξιτερῆς ἕλε χειρὸς ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζεν·
ἀφραίνεις Μενέλαε διοτρεφές, οὐδέ τί σε χρὴ

ταύτης ἀφροσύνης· ἀνὰ δὲ σχέο κηδόμενός περ,
μηδ᾽ ἔθελ᾽ ἐξ ἔριδος σεῦ ἀμείνονι φωτὶ μάχεσθαι
Ἕκτορι Πριαμίδηι, τόν τε στυγέουσι καὶ ἄλλοι.
καὶ δ᾽ Ἀχιλεὺς τούτωι γε μάχηι ἔνι κυδιανείρηι
ἔρριγ᾽ ἀντιβολῆσαι, ὅ περ σέο πολλὸν ἀμείνων.

ἀλλὰ σὺ μὲν νῦν ἵζευ ἰὼν μετὰ ἔθνος ἑταίρων,
τούτωι δὲ πρόμον ἄλλον ἀναστήσουσιν Ἀχαιοί.
εἴ περ ἀδειής τ᾽ ἐστὶ καὶ εἰ μόθου ἔστ᾽ ἀκόρητος,
φημί μιν ἀσπασίως γόνυ κάμψειν, αἴ κε φύγηισι
δηΐου ἐκ πολέμοιο καὶ αἰνῆς δηϊοτῆτος.

ὣς εἰπὼν παρέπεισεν ἀδελφειοῦ φρένας ἥρως
αἴσιμα παρειπών, ὁ δ᾽ ἐπείθετο· τοῦ μὲν ἔπειτα
γηθόσυνοι θεράποντες ἀπ᾽ ὤμων τεύχε᾽ ἕλοντο·
Νέστωρ δ᾽ Ἀργείοισιν ἀνίστατο καὶ μετέειπεν·
ὢ πόποι ἦ μέγα πένθος Ἀχαιΐδα γαῖαν ἱκάνει.

ἦ κε μέγ᾽ οἰμώξειε γέρων ἱππηλάτα Πηλεὺς
ἐσθλὸς Μυρμιδόνων βουληφόρος ἠδ᾽ ἀγορητής,
ὅς ποτέ μ᾽ εἰρόμενος μέγ᾽ ἐγήθεεν ὧι ἐνὶ οἴκωι
πάντων Ἀργείων ἐρέων γενεήν τε τόκον τε.
τοὺς νῦν εἰ πτώσσοντας ὑφ᾽ Ἕκτορι πάντας ἀκούσαι,

πολλά κεν ἀθανάτοισι φίλας ἀνὰ χεῖρας ἀείραι
θυμὸν ἀπὸ μελέων δῦναι δόμον Ἄϊδος εἴσω.
αἲ γὰρ Ζεῦ τε πάτερ καὶ Ἀθηναίη καὶ Ἄπολλον
ἡβῶιμ᾽ ὡς ὅτ᾽ ἐπ᾽ ὠκυρόωι Κελάδοντι μάχοντο
ἀγρόμενοι Πύλιοί τε καὶ Ἀρκάδες ἐγχεσίμωροι

Φειᾶς πὰρ τείχεσσιν Ἰαρδάνου ἀμφὶ ῥέεθρα.
τοῖσι δ᾽ Ἐρευθαλίων πρόμος ἵστατο ἰσόθεος φὼς
τεύχε᾽ ἔχων ὤμοισιν Ἀρηϊθόοιο ἄνακτος
δίου Ἀρηϊθόου, τὸν ἐπίκλησιν κορυνήτην
ἄνδρες κίκλησκον καλλίζωνοί τε γυναῖκες

οὕνεκ᾽ ἄρ᾽ οὐ τόξοισι μαχέσκετο δουρί τε μακρῶι,
ἀλλὰ σιδηρείηι κορύνηι ῥήγνυσκε φάλαγγας.
τὸν Λυκόοργος ἔπεφνε δόλωι, οὔ τι κράτεΐ γε,
στεινωπῶι ἐν ὁδῶι ὅθ᾽ ἄρ᾽ οὐ κορύνη οἱ ὄλεθρον
χραῖσμε σιδηρείη· πρὶν γὰρ Λυκόοργος ὑποφθὰς

δουρὶ μέσον περόνησεν, ὁ δ᾽ ὕπτιος οὔδει ἐρείσθη·
τεύχεα δ᾽ ἐξενάριξε, τά οἱ πόρε χάλκεος Ἄρης.
καὶ τὰ μὲν αὐτὸς ἔπειτα φόρει μετὰ μῶλον Ἄρηος·
αὐτὰρ ἐπεὶ Λυκόοργος ἐνὶ μεγάροισιν ἐγήρα,
δῶκε δ᾽ Ἐρευθαλίωνι φίλωι θεράποντι φορῆναι·

τοῦ ὅ γε τεύχε᾽ ἔχων προκαλίζετο πάντας ἀρίστους.
οἳ δὲ μάλ᾽ ἐτρόμεον καὶ ἐδείδισαν, οὐδέ τις ἔτλη·
ἀλλ᾽ ἐμὲ θυμὸς ἀνῆκε πολυτλήμων πολεμίζειν
θάρσεϊ ὧι· γενεῆι δὲ νεώτατος ἔσκον ἁπάντων·
καὶ μαχόμην οἱ ἐγώ, δῶκεν δέ μοι εὖχος Ἀθήνη.

τὸν δὴ μήκιστον καὶ κάρτιστον κτάνον ἄνδρα·
πολλὸς γάρ τις ἔκειτο παρήορος ἔνθα καὶ ἔνθα.
εἴθ᾽ ὣς ἡβώοιμι, βίη δέ μοι ἔμπεδος εἴη·
τώ κε τάχ᾽ ἀντήσειε μάχης κορυθαίολος Ἕκτωρ.
ὑμέων δ᾽ οἵ περ ἔασιν ἀριστῆες Παναχαιῶν

οὐδ᾽ οἳ προφρονέως μέμαθ᾽ Ἕκτορος ἀντίον ἐλθεῖν.
ὣς νείκεσσ᾽ ὁ γέρων, οἳ δ᾽ ἐννέα πάντες ἀνέσταν.
ὦρτο πολὺ πρῶτος μὲν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων,
τῶι δ᾽ ἐπὶ Τυδεΐδης ὦρτο κρατερὸς Διομήδης,
τοῖσι δ᾽ ἐπ᾽ Αἴαντες θοῦριν ἐπιειμένοι ἀλκήν,

τοῖσι δ᾽ ἐπ᾽ Ἰδομενεὺς καὶ ὀπάων Ἰδομενῆος
Μηριόνης ἀτάλαντος Ἐνυαλίωι ἀνδρειφόντηι,
τοῖσι δ᾽ ἐπ᾽ Εὐρύπυλος Εὐαίμονος ἀγλαὸς υἱός,
ἂν δὲ Θόας Ἀνδραιμονίδης καὶ δῖος Ὀδυσσεύς·
πάντες ἄρ᾽ οἵ γ᾽ ἔθελον πολεμίζειν Ἕκτορι δίωι.

τοῖς δ᾽ αὖτις μετέειπε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
κλήρωι νῦν πεπάλασθε διαμπερὲς ὅς κε λάχηισιν·
οὗτος γὰρ δὴ ὀνήσει ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς,
καὶ δ᾽ αὐτὸς ὃν θυμὸν ὀνήσεται αἴ κε φύγηισι
δηΐου ἐκ πολέμοιο καὶ αἰνῆς δηϊοτῆτος.

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δὲ κλῆρον ἐσημήναντο ἕκαστος,
ἐν δ᾽ ἔβαλον κυνέηι Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο.
λαοὶ δ᾽ ἠρήσαντο, θεοῖσι δὲ χεῖρας ἀνέσχον·
ὧδε δέ τις εἴπεσκεν ἰδὼν εἰς οὐρανὸν εὐρύν·
Ζεῦ πάτερ ἢ Αἴαντα λαχεῖν, ἢ Τυδέος υἱόν,

ἢ αὐτὸν βασιλῆα πολυχρύσοιο Μυκήνης.
ὣς ἄρ᾽ ἔφαν, πάλλεν δὲ Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ,
ἐκ δ᾽ ἔθορε κλῆρος κυνέης ὃν ἄρ᾽ ἤθελον αὐτοὶ
Αἴαντος· κῆρυξ δὲ φέρων ἀν᾽ ὅμιλον ἁπάντηι
δεῖξ᾽ ἐνδέξια πᾶσιν ἀριστήεσσιν Ἀχαιῶν.

οἳ δ᾽ οὐ γιγνώσκοντες ἀπηνήναντο ἕκαστος.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τὸν ἵκανε φέρων ἀν᾽ ὅμιλον ἁπάντηι
ὅς μιν ἐπιγράψας κυνέηι βάλε φαίδιμος Αἴας,
ἤτοι ὑπέσχεθε χεῖρ᾽, ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἔμβαλεν ἄγχι παραστάς,
γνῶ δὲ κλήρου σῆμα ἰδών, γήθησε δὲ θυμῶι.

τὸν μὲν πὰρ πόδ᾽ ἑὸν χαμάδις βάλε φώνησέν τε·
ὦ φίλοι ἤτοι κλῆρος ἐμός, χαίρω δὲ καὶ αὐτὸς
θυμῶι, ἐπεὶ δοκέω νικησέμεν Ἕκτορα δῖον.
ἀλλ᾽ ἄγετ᾽ ὄφρ᾽ ἂν ἐγὼ πολεμήϊα τεύχεα δύω,
τόφρ᾽ ὑμεῖς εὔχεσθε Διὶ Κρονίωνι ἄνακτι

σιγῆι ἐφ᾽ ὑμείων ἵνα μὴ Τρῶές γε πύθωνται,
ἠὲ καὶ ἀμφαδίην, ἐπεὶ οὔ τινα δείδιμεν ἔμπης·
οὐ γάρ τίς με βίηι γε ἑκὼν ἀέκοντα δίηται
οὐδέ τι ἰδρείηι, ἐπεὶ οὐδ᾽ ἐμὲ νήϊδά γ᾽ οὕτως
ἔλπομαι ἐν Σαλαμῖνι γενέσθαι τε τραφέμεν τε.

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ εὔχοντο Διὶ Κρονίωνι ἄνακτι·
ὧδε δέ τις εἴπεσκεν ἰδὼν εἰς οὐρανὸν εὐρύν·
Ζεῦ πάτερ Ἴδηθεν μεδέων κύδιστε μέγιστε
δὸς νίκην Αἴαντι καὶ ἀγλαὸν εὖχος ἀρέσθαι·
εἰ δὲ καὶ Ἕκτορά περ φιλέεις καὶ κήδεαι αὐτοῦ,

ἴσην ἀμφοτέροισι βίην καὶ κῦδος ὄπασσον.
ὣς ἄρ᾽ ἔφαν, Αἴας δὲ κορύσσετο νώροπι χαλκῶι.
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ πάντα περὶ χροῒ ἕσσατο τεύχεα,
σεύατ᾽ ἔπειθ᾽ οἷός τε πελώριος ἔρχεται Ἄρης,
ὅς τ᾽ εἶσιν πόλεμον δὲ μετ᾽ ἀνέρας οὕς τε Κρονίων

θυμοβόρου ἔριδος μένεϊ ξυνέηκε μάχεσθαι.
τοῖος ἄρ᾽ Αἴας ὦρτο πελώριος ἕρκος Ἀχαιῶν
μειδιόων βλοσυροῖσι προσώπασι· νέρθε δὲ ποσσὶν
ἤϊε μακρὰ βιβάς, κραδάων δολιχόσκιον ἔγχος.
τὸν δὲ καὶ Ἀργεῖοι μὲν ἐγήθεον εἰσορόωντες,

Τρῶας δὲ τρόμος αἰνὸς ὑπήλυθε γυῖα ἕκαστον,
Ἕκτορί τ᾽ αὐτῶι θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι πάτασσεν·
ἀλλ᾽ οὔ πως ἔτι εἶχεν ὑποτρέσαι οὐδ᾽ ἀναδῦναι
ἂψ λαῶν ἐς ὅμιλον, ἐπεὶ προκαλέσσατο χάρμηι.
Αἴας δ᾽ ἐγγύθεν ἦλθε φέρων σάκος ἠΰτε πύργον

χάλκεον ἑπταβόειον, ὅ οἱ Τυχίος κάμε τεύχων
σκυτοτόμων ὄχ᾽ ἄριστος Ὕληι ἔνι οἰκία ναίων,
ὅς οἱ ἐποίησεν σάκος αἰόλον ἑπταβόειον
ταύρων ζατρεφέων, ἐπὶ δ᾽ ὄγδοον ἤλασε χαλκόν.
τὸ πρόσθε στέρνοιο φέρων Τελαμώνιος Αἴας

στῆ ῥα μάλ᾽ Ἕκτορος ἐγγύς, ἀπειλήσας δὲ προσηύδα·
Ἕκτορ νῦν μὲν δὴ σάφα εἴσεαι οἰόθεν οἶος
οἷοι καὶ Δαναοῖσιν ἀριστῆες μετέασι
καὶ μετ᾽ Ἀχιλλῆα ῥηξήνορα θυμολέοντα.
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἐν νήεσσι κορωνίσι ποντοπόροισι

κεῖτ᾽ ἀπομηνίσας Ἀγαμέμνονι ποιμένι λαῶν·
ἡμεῖς δ᾽ εἰμὲν τοῖοι οἳ ἂν σέθεν ἀντιάσαιμεν
καὶ πολέες· ἀλλ᾽ ἄρχε μάχης ἠδὲ πτολέμοιο.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ·
Αἶαν διογενὲς Τελαμώνιε κοίρανε λαῶν

μή τί μευ ἠΰτε παιδὸς ἀφαυροῦ πειρήτιζε
ἠὲ γυναικός, ἣ οὐκ οἶδεν πολεμήϊα ἔργα.
αὐτὰρ ἐγὼν εὖ οἶδα μάχας τ᾽ ἀνδροκτασίας τε·
οἶδ᾽ ἐπὶ δεξιά, οἶδ᾽ ἐπ᾽ ἀριστερὰ νωμῆσαι βῶν
ἀζαλέην, τό μοι ἔστι ταλαύρινον πολεμίζειν·

οἶδα δ᾽ ἐπαΐξαι μόθον ἵππων ὠκειάων·
οἶδα δ᾽ ἐνὶ σταδίηι δηΐωι μέλπεσθαι Ἄρηϊ.
ἀλλ᾽ οὐ γάρ σ᾽ ἐθέλω βαλέειν τοιοῦτον ἐόντα
λάθρηι ὀπιπεύσας, ἀλλ᾽ ἀμφαδόν, αἴ κε τύχωμι.
ἦ ῥα, καὶ ἀμπεπαλὼν προΐει δολιχόσκιον ἔγχος,

καὶ βάλεν Αἴαντος δεινὸν σάκος ἑπταβόειον
ἀκρότατον κατὰ χαλκόν, ὃς ὄγδοος ἦεν ἐπ᾽ αὐτῶι.
ἓξ δὲ διὰ πτύχας ἦλθε δαΐζων χαλκὸς ἀτειρής,
ἐν τῆι δ᾽ ἑβδομάτηι ῥινῶι σχέτο· δεύτερος αὖτε
Αἴας διογενὴς προΐει δολιχόσκιον ἔγχος,

καὶ βάλε Πριαμίδαο κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην.
διὰ μὲν ἀσπίδος ἦλθε φαεινῆς ὄβριμον ἔγχος,
καὶ διὰ θώρηκος πολυδαιδάλου ἠρήρειστο·
ἀντικρὺ δὲ παραὶ λαπάρην διάμησε χιτῶνα
ἔγχος· ὁ δ᾽ ἐκλίνθη καὶ ἀλεύατο κῆρα μέλαιναν.

τὼ δ᾽ ἐκσπασσαμένω δολίχ᾽ ἔγχεα χερσὶν ἅμ᾽ ἄμφω
σύν ῥ᾽ ἔπεσον λείουσιν ἐοικότες ὠμοφάγοισιν
ἢ συσὶ κάπροισιν, τῶν τε σθένος οὐκ ἀλαπαδνόν.
Πριαμίδης μὲν ἔπειτα μέσον σάκος οὔτασε δουρί,
οὐδ᾽ ἔρρηξεν χαλκός, ἀνεγνάμφθη δέ οἱ αἰχμή.

Αἴας δ᾽ ἀσπίδα νύξεν ἐπάλμενος· ἣ δὲ διαπρὸ
ἤλυθεν ἐγχείη, στυφέλιξε δέ μιν μεμαῶτα,
τμήδην δ᾽ αὐχέν᾽ ἐπῆλθε, μέλαν δ᾽ ἀνεκήκιεν αἷμα,
ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ὧς ἀπέληγε μάχης κορυθαίολος Ἕκτωρ,
ἀλλ᾽ ἀναχασσάμενος λίθον εἵλετο χειρὶ παχείηι

κείμενον ἐν πεδίωι μέλανα τρηχύν τε μέγαν τε·
τῶι βάλεν Αἴαντος δεινὸν σάκος ἑπταβόειον
μέσσον ἐπομφάλιον· περιήχησεν δ᾽ ἄρα χαλκός.
δεύτερος αὖτ᾽ Αἴας πολὺ μείζονα λᾶαν ἀείρας
ἧκ᾽ ἐπιδινήσας, ἐπέρεισε δὲ ἶν᾽ ἀπέλεθρον,

εἴσω δ᾽ ἀσπίδ᾽ ἔαξε βαλὼν μυλοειδέϊ πέτρωι,
βλάψε δέ οἱ φίλα γούναθ᾽· ὁ δ᾽ ὕπτιος ἐξετανύσθη
ἀσπίδι ἐγχριμφθείς· τὸν δ᾽ αἶψ᾽ ὤρθωσεν Ἀπόλλων.
καί νύ κε δὴ ξιφέεσσ᾽ αὐτοσχεδὸν οὐτάζοντο,
εἰ μὴ κήρυκες Διὸς ἄγγελοι ἠδὲ καὶ ἀνδρῶν

ἦλθον, ὁ μὲν Τρώων, ὁ δ᾽ Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων,
Ταλθύβιός τε καὶ Ἰδαῖος πεπνυμένω ἄμφω·
μέσσωι δ᾽ ἀμφοτέρων σκῆπτρα σχέθον, εἶπέ τε μῦθον
κῆρυξ Ἰδαῖος πεπνυμένα μήδεα εἰδώς·
μηκέτι παῖδε φίλω πολεμίζετε μηδὲ μάχεσθον·

ἀμφοτέρω γὰρ σφῶϊ φιλεῖ νεφεληγερέτα Ζεύς,
ἄμφω δ᾽ αἰχμητά· τό γε δὴ καὶ ἴδμεν ἅπαντες.
νὺξ δ᾽ ἤδη τελέθει· ἀγαθὸν καὶ νυκτὶ πιθέσθαι.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη Τελαμώνιος Αἴας·
Ἰδαῖ᾽ Ἕκτορα ταῦτα κελεύετε μυθήσασθαι·

αὐτὸς γὰρ χάρμηι προκαλέσσατο πάντας ἀρίστους.
ἀρχέτω· αὐτὰρ ἐγὼ μάλα πείσομαι ἧι περ ἂν οὗτος.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ·
Αἶαν ἐπεί τοι δῶκε θεὸς μέγεθός τε βίην τε
καὶ πινυτήν, περὶ δ᾽ ἔγχει Ἀχαιῶν φέρτατός ἐσσι,

νῦν μὲν παυσώμεσθα μάχης καὶ δηϊοτῆτος
σήμερον· ὕστερον αὖτε μαχησόμεθ᾽ εἰς ὅ κε δαίμων
ἄμμε διακρίνηι, δώηι δ᾽ ἑτέροισί γε νίκην.
νὺξ δ᾽ ἤδη τελέθει· ἀγαθὸν καὶ νυκτὶ πιθέσθαι,
ὡς σύ τ᾽ ἐϋφρήνηις πάντας παρὰ νηυσὶν Ἀχαιούς,

σούς τε μάλιστα ἔτας καὶ ἑταίρους, οἵ τοι ἔασιν·
αὐτὰρ ἐγὼ κατὰ ἄστυ μέγα Πριάμοιο ἄνακτος
Τρῶας ἐϋφρανέω καὶ Τρωιάδας ἑλκεσιπέπλους,
αἵ τέ μοι εὐχόμεναι θεῖον δύσονται ἀγῶνα.
δῶρα δ᾽ ἄγ᾽ ἀλλήλοισι περικλυτὰ δώομεν ἄμφω,

ὄφρά τις ὧδ᾽ εἴπηισιν Ἀχαιῶν τε Τρώων τε·
ἠμὲν ἐμαρνάσθην ἔριδος πέρι θυμοβόροιο,
ἠδ᾽ αὖτ᾽ ἐν φιλότητι διέτμαγεν ἀρθμήσαντε.
ὣς ἄρα φωνήσας δῶκε ξίφος ἀργυρόηλον
σὺν κολεῶι τε φέρων καὶ ἐϋτμήτωι τελαμῶνι·

Αἴας δὲ ζωστῆρα δίδου φοίνικι φαεινόν.
τὼ δὲ διακρινθέντε ὁ μὲν μετὰ λαὸν Ἀχαιῶν
ἤϊ᾽, ὁ δ᾽ ἐς Τρώων ὅμαδον κίε· τοὶ δὲ χάρησαν,
ὡς εἶδον ζωόν τε καὶ ἀρτεμέα προσιόντα,
Αἴαντος προφυγόντα μένος καὶ χεῖρας ἀάπτους·

καί ῥ᾽ ἦγον προτὶ ἄστυ ἀελπτέοντες σόον εἶναι.
Αἴαντ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
εἰς Ἀγαμέμνονα δῖον ἄγον κεχαρηότα νίκηι.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ κλισίηισιν ἐν Ἀτρεΐδαο γένοντο,
τοῖσι δὲ βοῦν ἱέρευσεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων

ἄρσενα πενταέτηρον ὑπερμενέϊ Κρονίωνι.
τὸν δέρον ἀμφί θ᾽ ἕπον, καί μιν διέχευαν ἅπαντα,
μίστυλλόν τ᾽ ἄρ᾽ ἐπισταμένως πεῖράν τ᾽ ὀβελοῖσιν,
ὄπτησάν τε περιφραδέως, ἐρύσαντό τε πάντα.
αὐτὰρ ἐπεὶ παύσαντο πόνου τετύκοντό τε δαῖτα,

δαίνυντ᾽, οὐδέ τι θυμὸς ἐδεύετο δαιτὸς ἐΐσης·
νώτοισιν δ᾽ Αἴαντα διηνεκέεσσι γέραιρεν
ἥρως Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων.
αὐτὰρ ἐπεὶ πόσιος καὶ ἐδητύος ἐξ ἔρον ἕντο,
τοῖς ὁ γέρων πάμπρωτος ὑφαίνειν ἤρχετο μῆτιν

Νέστωρ, οὗ καὶ πρόσθεν ἀρίστη φαίνετο βουλή·
ὅ σφιν ἐϋφρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπεν·
Ἀτρεΐδη τε καὶ ἄλλοι ἀριστῆες Παναχαιῶν,
πολλοὶ γὰρ τεθνᾶσι κάρη κομόωντες Ἀχαιοί,
τῶν νῦν αἷμα κελαινὸν ἐΰρροον ἀμφὶ Σκάμανδρον

ἐσκέδασ᾽ ὀξὺς Ἄρης, ψυχαὶ δ᾽ Ἄϊδος δὲ κατῆλθον·
τώ σε χρὴ πόλεμον μὲν ἅμ᾽ ἠοῖ παῦσαι Ἀχαιῶν,
αὐτοὶ δ᾽ ἀγρόμενοι κυκλήσομεν ἐνθάδε νεκροὺς
βουσὶ καὶ ἡμιόνοισιν· ἀτὰρ κατακήομεν αὐτοὺς
τυτθὸν ἀπὸ πρὸ νεῶν, ὥς κ᾽ ὀστέα παισὶν ἕκαστος

οἴκαδ᾽ ἄγηι ὅτ᾽ ἂν αὖτε νεώμεθα πατρίδα γαῖαν.
τύμβον δ᾽ ἀμφὶ πυρὴν ἕνα χεύομεν ἐξαγαγόντες
ἄκριτον ἐκ πεδίου· ποτὶ δ᾽ αὐτὸν δείμομεν ὦκα
πύργους ὑψηλοὺς εἶλαρ νηῶν τε καὶ αὐτῶν.
ἐν δ᾽ αὐτοῖσι πύλας ποιήσομεν εὖ ἀραρυίας,

ὄφρα δι᾽ αὐτάων ἱππηλασίη ὁδὸς εἴη·
ἔκτοσθεν δὲ βαθεῖαν ὀρύξομεν ἐγγύθι τάφρον,
ἥ χ᾽ ἵππον καὶ λαὸν ἐρυκάκοι ἀμφὶς ἐοῦσα,
μή ποτ᾽ ἐπιβρίσηι πόλεμος Τρώων ἀγερώχων.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἐπήινησαν βασιλῆες.

Τρώων αὖτ᾽ ἀγορὴ γένετ᾽ Ἰλίου ἐν πόλει ἄκρηι
δεινὴ τετρηχυῖα, παρὰ Πριάμοιο θύρηισι·
τοῖσιν δ᾽ Ἀντήνωρ πεπνυμένος ἦρχ᾽ ἀγορεύειν·
κέκλυτέ μευ Τρῶες καὶ Δάρδανοι ἠδ᾽ ἐπίκουροι,
ὄφρ᾽ εἴπω τά με θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι κελεύει.

δεῦτ᾽ ἄγετ᾽ Ἀργείην Ἑλένην καὶ κτήμαθ᾽ ἅμ᾽ αὐτῆι
δώομεν Ἀτρεΐδηισιν ἄγειν· νῦν δ᾽ ὅρκια πιστὰ
ψευσάμενοι μαχόμεσθα· τὼ οὔ νύ τι κέρδιον ἡμῖν
ἔλπομαι ἐκτελέεσθαι, ἵνα μὴ ῥέξομεν ὧδε.
ἤτοι ὅ γ᾽ ὣς εἰπὼν κατ᾽ ἄρ᾽ ἕζετο· τοῖσι δ᾽ ἀνέστη

δῖος Ἀλέξανδρος Ἑλένης πόσις ἠϋκόμοιο,
ὅς μιν ἀμειβόμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ἀντῆνορ σὺ μὲν οὐκέτ᾽ ἐμοὶ φίλα ταῦτ᾽ ἀγορεύεις·
οἶσθα καὶ ἄλλον μῦθον ἀμείνονα τοῦδε νοῆσαι.
εἰ δ᾽ ἐτεὸν δὴ τοῦτον ἀπὸ σπουδῆς ἀγορεύεις,

ἐξ ἄρα δή τοι ἔπειτα θεοὶ φρένας ὤλεσαν αὐτοί.
αὐτὰρ ἐγὼ Τρώεσσι μεθ᾽ ἱπποδάμοις ἀγορεύσω·
ἀντικρὺ δ᾽ ἀπόφημι γυναῖκα μὲν οὐκ ἀποδώσω·
κτήματα δ᾽ ὅσσ᾽ ἀγόμην ἐξ Ἄργεος ἡμέτερον δῶ
πάντ᾽ ἐθέλω δόμεναι καὶ οἴκοθεν ἄλλ᾽ ἐπιθεῖναι.

ἤτοι ὅ γ᾽ ὣς εἰπὼν κατ᾽ ἄρ᾽ ἕζετο· τοῖσι δ᾽ ἀνέστη
Δαρδανίδης Πρίαμος, θεόφιν μήστωρ ἀτάλαντος,
ὅ σφιν ἐϋφρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπε·
κέκλυτέ μευ Τρῶες καὶ Δάρδανοι ἠδ᾽ ἐπίκουροι,
ὄφρ᾽ εἴπω τά με θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι κελεύει.

νῦν μὲν δόρπον ἕλεσθε κατὰ πτόλιν ὡς τὸ πάρος περ,
καὶ φυλακῆς μνήσασθε καὶ ἐγρήγορθε ἕκαστος·
ἠῶθεν δ᾽ Ἰδαῖος ἴτω κοίλας ἐπὶ νῆας
εἰπέμεν Ἀτρεΐδηις Ἀγαμέμνονι καὶ Μενελάωι
μῦθον Ἀλεξάνδροιο, τοῦ εἵνεκα νεῖκος ὄρωρε·

καὶ δὲ τόδ᾽ εἰπέμεναι πυκινὸν ἔπος, αἴ κ᾽ ἐθέλωσι
παύσασθαι πολέμοιο δυσηχέος, εἰς ὅ κε νεκροὺς
κήομεν· ὕστερον αὖτε μαχησόμεθ᾽ εἰς ὅ κε δαίμων
ἄμμε διακρίνηι, δώηι δ᾽ ἑτέροισί γε νίκην.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα τοῦ μάλα μὲν κλύον ἠδ᾽ ἐπίθοντο·

δόρπον ἔπειθ᾽ εἵλοντο κατὰ στρατὸν ἐν τελέεσσιν·
ἠῶθεν δ᾽ Ἰδαῖος ἔβη κοίλας ἐπὶ νῆας·
τοὺς δ᾽ εὗρ᾽ εἰν ἀγορῆι Δαναοὺς θεράποντας Ἄρηος
νηῒ πάρα πρύμνηι Ἀγαμέμνονος· αὐτὰρ ὁ τοῖσι
στὰς ἐν μέσσοισιν μετεφώνεεν ἠπύτα κῆρυξ·

Ἀτρεΐδη τε καὶ ἄλλοι ἀριστῆες Παναχαιῶν
ἠνώγει Πρίαμός τε καὶ ἄλλοι Τρῶες ἀγαυοὶ
εἰπεῖν, αἴ κέ περ ὔμμι φίλον καὶ ἡδὺ γένοιτο,
μῦθον Ἀλεξάνδροιο, τοῦ εἵνεκα νεῖκος ὄρωρε·
κτήματα μὲν ὅσ᾽ Ἀλέξανδρος κοίληις ἐνὶ νηυσὶν

ἠγάγετο Τροίηνδ᾽· ὡς πρὶν ὤφελλ᾽ ἀπολέσθαι·
πάντ᾽ ἐθέλει δόμεναι καὶ οἴκοθεν ἄλλ᾽ ἐπιθεῖναι·
κουριδίην δ᾽ ἄλοχον Μενελάου κυδαλίμοιο
οὔ φησιν δώσειν· ἦ μὴν Τρῶές γε κέλονται.
καὶ δὲ τόδ᾽ ἠνώγεον εἰπεῖν ἔπος αἴ κ᾽ ἐθέλητε

παύσασθαι πολέμοιο δυσηχέος εἰς ὅ κε νεκροὺς
κήομεν· ὕστερον αὖτε μαχησόμεθ᾽ εἰς ὅ κε δαίμων
ἄμμε διακρίνηι, δώηι δ᾽ ἑτέροισί γε νίκην.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι·
ὀψὲ δὲ δὴ μετέειπε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·

μήτ᾽ ἄρ τις νῦν κτήματ᾽ Ἀλεξάνδροιο δεχέσθω
μήθ᾽ Ἑλένην· γνωτὸν δὲ καὶ ὃς μάλα νήπιός ἐστιν
ὡς ἤδη Τρώεσσιν ὀλέθρου πείρατ᾽ ἐφῆπται.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἐπίαχον υἷες Ἀχαιῶν
μῦθον ἀγασσάμενοι Διομήδεος ἱπποδάμοιο·

καὶ τότ᾽ ἄρ᾽ Ἰδαῖον προσέφη κρείων Ἀγαμέμνων·
Ἰδαῖ᾽ ἤτοι μῦθον Ἀχαιῶν αὐτὸς ἀκούεις
ὥς τοι ὑποκρίνονται· ἐμοὶ δ᾽ ἐπιανδάνει οὕτως
ἀμφὶ δὲ νεκροῖσιν κατακαιέμεν οὔ τι μεγαίρω·
οὐ γάρ τις φειδὼ νεκύων κατατεθνηώτων

γίγνετ᾽ ἐπεί κε θάνωσι πυρὸς μειλισσέμεν ὦκα.
ὅρκια δὲ Ζεὺς ἴστω ἐρίγδουπος πόσις Ἥρης.
ὣς εἰπὼν τὸ σκῆπτρον ἀνέσχεθε πᾶσι θεοῖσιν,
ἄψορρον δ᾽ Ἰδαῖος ἔβη προτὶ Ἴλιον ἱρήν.
οἳ δ᾽ ἕατ᾽ εἰν ἀγορῆι Τρῶες καὶ Δαρδανίωνες

πάντες ὁμηγερέες, ποτιδέγμενοι ὁππότ᾽ ἄρ᾽ ἔλθοι
Ἰδαῖος· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἦλθε καὶ ἀγγελίην ἀπέειπε
στὰς ἐν μέσσοισιν· τοὶ δ᾽ ὁπλίζοντο μάλ᾽ ὦκα,
ἀμφότερον νέκυάς τ᾽ ἀγέμεν ἕτεροι δὲ μεθ᾽ ὕλην·
Ἀργεῖοι δ᾽ ἑτέρωθεν ἐϋσσέλμων ἀπὸ νηῶν

ὀτρύνοντο νέκυς τ᾽ ἀγέμεν, ἕτεροι δὲ μεθ᾽ ὕλην.
Ἠέλιος μὲν ἔπειτα νέον προσέβαλλεν ἀρούρας
ἐξ ἀκαλαρρείταο βαθυρρόου Ὠκεανοῖο
οὐρανὸν εἰσανιών· οἳ δ᾽ ἤντεον ἀλλήλοισιν.
ἔνθα διαγνῶναι χαλεπῶς ἦν ἄνδρα ἕκαστον·

ἀλλ᾽ ὕδατι νίζοντες ἄπο βρότον αἱματόεντα
δάκρυα θερμὰ χέοντες ἀμαξάων ἐπάειραν.
οὐδ᾽ εἴα κλαίειν Πρίαμος μέγας· οἳ δὲ σιωπῆι
νεκροὺς πυρκαϊῆς ἐπινήνεον ἀχνύμενοι κῆρ,
ἐν δὲ πυρὶ πρήσαντες ἔβαν προτὶ Ἴλιον ἱρήν.

ὣς δ᾽ αὔτως ἑτέρωθεν ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
νεκροὺς πυρκαϊῆς ἐπινήνεον ἀχνύμενοι κῆρ,
ἐν δὲ πυρὶ πρήσαντες ἔβαν κοίλας ἐπὶ νῆας.
ἦμος δ᾽ οὔτ᾽ ἄρ πω ἠώς, ἔτι δ᾽ ἀμφιλύκη νύξ,
τῆμος ἄρ᾽ ἀμφὶ πυρὴν κριτὸς ἔγρετο λαὸς Ἀχαιῶν,

τύμβον δ᾽ ἀμφ᾽ αὐτὴν ἕνα ποίεον ἐξαγαγόντες
ἄκριτον ἐκ πεδίου, ποτὶ δ᾽ αὐτὸν τεῖχος ἔδειμαν
πύργους θ᾽ ὑψηλούς, εἶλαρ νηῶν τε καὶ αὐτῶν.
ἐν δ᾽ αὐτοῖσι πύλας ἐνεποίεον εὖ ἀραρυίας,
ὄφρα δι᾽ αὐτάων ἱππηλασίη ὁδὸς εἴη·

ἔκτοσθεν δὲ βαθεῖαν ἐπ᾽ αὐτῶι τάφρον ὄρυξαν
εὐρεῖαν μεγάλην, ἐν δὲ σκόλοπας κατέπηξαν.
ὣς οἳ μὲν πονέοντο κάρη κομόωντες Ἀχαιοί·
οἳ δὲ θεοὶ πὰρ Ζηνὶ καθήμενοι ἀστεροπητῆι
θηεῦντο μέγα ἔργον Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων.

τοῖσι δὲ μύθων ἦρχε Ποσειδάων ἐνοσίχθων·
Ζεῦ πάτερ, ἦ ῥά τίς ἐστι βροτῶν ἐπ᾽ ἀπείρονα γαῖαν
ὅς τις ἔτ᾽ ἀθανάτοισι νόον καὶ μῆτιν ἐνίψει;
οὐχ ὁράαις ὅτι δ᾽ αὖτε κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
τεῖχος ἐτειχίσσαντο νεῶν ὕπερ, ἀμφὶ δὲ τάφρον

ἤλασαν, οὐδὲ θεοῖσι δόσαν κλειτὰς ἑκατόμβας;
τοῦ δ᾽ ἤτοι κλέος ἔσται ὅσον τ᾽ ἐπικίδναται ἠώς·
τοῦ δ᾽ ἐπιλήσονται τὸ ἐγὼ καὶ Φοῖβος Ἀπόλλων
ἥρωι Λαομέδοντι πολίσσαμεν ἀθλήσαντε.
τὸν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·

ὢ πόποι ἐννοσίγαι᾽ εὐρυσθενές, οἷον ἔειπες.
ἄλλός κέν τις τοῦτο θεῶν δείσειε νόημα,
ὃς σέο πολλὸν ἀφαυρότερος χεῖράς τε μένος τε·
σὸν δ᾽ ἤτοι κλέος ἔσται ὅσον τ᾽ ἐπικίδναται ἠώς.
ἄγρει μὰν ὅτ᾽ ἂν αὖτε κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ

οἴχωνται σὺν νηυσὶ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν
τεῖχος ἀναρρήξας τὸ μὲν εἰς ἅλα πᾶν καταχεῦαι,
αὖτις δ᾽ ἠϊόνα μεγάλην ψαμάθοισι καλύψαι,
ὥς κέν τοι μέγα τεῖχος ἀμαλδύνηται Ἀχαιῶν.
ὣς οἳ μὲν τοιαῦτα πρὸς ἀλλήλους ἀγόρευον,

δύσετο δ᾽ ἠέλιος, τετέλεστο δὲ ἔργον Ἀχαιῶν,
βουφόνεον δὲ κατὰ κλισίας καὶ δόρπον ἕλοντο.
νῆες δ᾽ ἐκ Λήμνοιο παρέσταν οἶνον ἄγουσαι
πολλαί, τὰς προέηκεν Ἰησονίδης Εὔνηος,
τόν ῥ᾽ ἔτεχ᾽ Ὑψιπύλη ὑπ᾽ Ἰήσονι ποιμένι λαῶν.

χωρὶς δ᾽ Ἀτρεΐδηις Ἀγαμέμνονι καὶ Μενελάωι
δῶκεν Ἰησονίδης ἀγέμεν μέθυ χίλια μέτρα.
ἔνθεν οἰνίζοντο κάρη κομόωντες Ἀχαιοί,
ἄλλοι μὲν χαλκῶι, ἄλλοι δ᾽ αἴθωνι σιδήρωι,
ἄλλοι δὲ ῥινοῖς, ἄλλοι δ᾽ αὐτῆισι βόεσσιν,

ἄλλοι δ᾽ ἀνδραπόδεσσι· τίθεντο δὲ δαῖτα θάλειαν.
παννύχιοι μὲν ἔπειτα κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
δαίνυντο, Τρῶες δὲ κατὰ πτόλιν ἠδ᾽ ἐπίκουροι·
παννύχιος δέ σφιν κακὰ μήδετο μητίετα Ζεὺς
σμερδαλέα κτυπέων· τοὺς δὲ χλωρὸν δέος ἥιρει·

οἶνον δ᾽ ἐκ δεπάων χαμάδις χέον, οὐδέ τις ἔτλη
πρὶν πιέειν πρὶν λεῖψαι ὑπερμενέϊ Κρονίωνι.
κοιμήσαντ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα καὶ ὕπνου δῶρον ἕλοντο.

Ἰλιάδος Θ

κόλος μάχη.

Ἠὼς μὲν κροκόπεπλος ἐκίδνατο πᾶσαν ἐπ᾽ αἶαν,
Ζεὺς δὲ θεῶν ἀγορὴν ποιήσατο τερπικέραυνος
ἀκροτάτηι κορυφῆι πολυδειράδος Οὐλύμποιο·
αὐτὸς δέ σφ᾽ ἀγόρευε, θεοὶ δ᾽ ὑπὸ πάντες ἄκουον·

κέκλυτέ μευ πάντές τε θεοὶ πᾶσαί τε θέαιναι,
ὄφρ᾽ εἴπω τά με θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι κελεύει.
μήτέ τις οὖν θήλεια θεὸς τό γε μήτέ τις ἄρσην
πειράτω διακέρσαι ἐμὸν ἔπος, ἀλλ᾽ ἅμα πάντες
αἰνεῖτ᾽, ὄφρα τάχιστα τελευτήσω τάδε ἔργα.

ὃν δ᾽ ἂν ἐγὼν ἀπάνευθε θεῶν ἐθέλοντα νοήσω
ἐλθόντ᾽ ἢ Τρώεσσιν ἀρηγέμεν ἢ Δαναοῖσι
πληγεὶς οὐ κατὰ κόσμον ἐλεύσεται Οὔλυμπον δέ·
ἤ μιν ἑλὼν ῥίψω ἐς Τάρταρον ἠερόεντα
τῆλε μάλ᾽, ἧχι βάθιστον ὑπὸ χθονός ἐστι βέρεθρον,

ἔνθα σιδήρειαί τε πύλαι καὶ χάλκεος οὐδός,
τόσσον ἔνερθ᾽ Ἀΐδεω ὅσον οὐρανός ἐστ᾽ ἀπὸ γαίης·
γνώσετ᾽ ἔπειθ᾽ ὅσον εἰμὶ θεῶν κάρτιστος ἁπάντων.
εἰ δ᾽ ἄγε πειρήσασθε θεοὶ ἵνα εἴδετε πάντες·
σειρὴν χρυσείην ἐξ οὐρανόθεν κρεμάσαντες

πάντές τ᾽ ἐξάπτεσθε θεοὶ πᾶσαί τε θέαιναι·
ἀλλ᾽ οὐκ ἂν ἐρύσαιτ᾽ ἐξ οὐρανόθεν πεδίον δὲ
Ζῆν᾽ ὕπατον μήστωρ᾽, οὐδ᾽ εἰ μάλα πολλὰ κάμοιτε.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ καὶ ἐγὼ πρόφρων ἐθέλοιμι ἐρύσσαι,
αὐτῆι κεν γαίηι ἐρύσαιμ᾽ αὐτῆι τε θαλάσσηι·

σειρὴν μέν κεν ἔπειτα περὶ ῥίον Οὐλύμποιο
δησαίμην, τὰ δέ κ᾽ αὖτε μετήορα πάντα γένοιτο.
τόσσον ἐγὼ περί τ᾽ εἰμὶ θεῶν περί τ᾽ εἴμ᾽ ἀνθρώπων.
ὣς ἔφαθ᾽, οἱ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι
μῦθον ἀγασσάμενοι· μάλα γὰρ κρατερῶς ἀγόρευσεν.

ὀψὲ δὲ δὴ μετέειπε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
ὦ πάτερ ἡμέτερε Κρονίδη ὕπατε κρειόντων
εὖ νυ καὶ ἡμεῖς ἴδμεν ὅ τοι σθένος οὐκ ἐπιεικτόν·
ἀλλ᾽ ἔμπης Δαναῶν ὀλοφυρόμεθ᾽ αἰχμητάων,
οἵ κεν δὴ κακὸν οἶτον ἀναπλήσαντες ὄλωνται.

ἀλλ᾽ ἤτοι πολέμου μὲν ἀφεξόμεθ᾽ ὡς σὺ κελεύεις·
βουλὴν δ᾽ Ἀργείοις ὑποθησόμεθ᾽ ἥ τις ὀνήσει,
ὡς μὴ πάντες ὄλωνται ὀδυσσαμένοιο τεοῖο.
τὴν δ᾽ ἐπιμειδήσας προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
θάρσει Τριτογένεια φίλον τέκος· οὔ νύ τι θυμῶι

πρόφρονι μυθέομαι, ἐθέλω δέ τοι ἤπιος εἶναι.
ὣς εἰπὼν ὑπ᾽ ὄχεσφι τιτύσκετο χαλκόποδ᾽ ἵππω
ὠκυπέτα χρυσέηισιν ἐθείρηισιν κομόωντε,
χρυσὸν δ᾽ αὐτὸς ἔδυνε περὶ χροΐ, γέντο δ᾽ ἱμάσθλην
χρυσείην εὔτυκτον, ἑοῦ δ᾽ ἐπεβήσετο δίφρου,

μάστιξεν δ᾽ ἐλάαν· τὼ δ᾽ οὐκ ἀέκοντε πετέσθην
μεσσηγὺς γαίης τε καὶ οὐρανοῦ ἀστερόεντος.
Ἴδην δ᾽ ἵκανεν πολυπίδακα μητέρα θηρῶν
Γάργαρον, ἔνθά τέ οἱ τέμενος βωμός τε θυήεις.
ἔνθ᾽ ἵππους ἔστησε πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε

λύσας ἐξ ὀχέων, κατὰ δ᾽ ἠέρα πουλὺν ἔχευεν.
αὐτὸς δ᾽ ἐν κορυφῆισι καθέζετο κύδεϊ γαίων
εἰσορόων Τρώων τε πόλιν καὶ νῆας Ἀχαιῶν.
οἳ δ᾽ ἄρα δεῖπνον ἕλοντο κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
ῥίμφα κατὰ κλισίας, ἀπὸ δ᾽ αὐτοῦ θωρήσσοντο.

Τρῶες δ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ἀνὰ πτόλιν ὁπλίζοντο
παυρότεροι· μέμασαν δὲ καὶ ὧς ὑσμῖνι μάχεσθαι
χρειοῖ ἀναγκαίηι, πρό τε παίδων καὶ πρὸ γυναικῶν.
πᾶσαι δ᾽ ὠΐγνυντο πύλαι, ἐκ δ᾽ ἔσσυτο λαός,
πεζοί θ᾽ ἱππῆές τε· πολὺς δ᾽ ὀρυμαγδὸς ὀρώρει.

οἳ δ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἐς χῶρον ἕνα ξυνιόντες ἵκοντο
σύν ῥ᾽ ἔβαλον ῥινούς, σὺν δ᾽ ἔγχεα καὶ μένε᾽ ἀνδρῶν
χαλκεοθωρήκων· ἀτὰρ ἀσπίδες ὀμφαλόεσσαι
ἔπληντ᾽ ἀλλήληισι, πολὺς δ᾽ ὀρυμαγδὸς ὀρώρει.
ἔνθα δ᾽ ἅμ᾽ οἰμωγή τε καὶ εὐχωλὴ πέλεν ἀνδρῶν

ὀλλύντων τε καὶ ὀλλυμένων, ῥέε δ᾽ αἵματι γαῖα.
ὄφρα μὲν ἠὼς ἦν καὶ ἀέξετο ἱερὸν ἦμαρ,
τόφρα μάλ᾽ ἀμφοτέρων βέλε᾽ ἥπτετο, πῖπτε δὲ λαός.
ἦμος δ᾽ Ἠέλιος μέσον οὐρανὸν ἀμφιβεβήκει,
καὶ τότε δὴ χρύσεια πατὴρ ἐτίταινε τάλαντα·

ἐν δ᾽ ἐτίθει δύο κῆρε τανηλεγέος θανάτοιο
Τρώων θ᾽ ἱπποδάμων καὶ Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων,
ἕλκε δὲ μέσσα λαβών· ῥέπε δ᾽ αἴσιμον ἦμαρ Ἀχαιῶν.
αἳ μὲν Ἀχαιῶν κῆρες ἐπὶ χθονὶ πουλυβοτείρηι
ἑζέσθην, Τρώων δὲ πρὸς οὐρανὸν εὐρὺν ἄερθεν·

αὐτὸς δ᾽ ἐξ Ἴδης μεγάλ᾽ ἔκτυπε, δαιόμενον δὲ
ἧκε σέλας μετὰ λαὸν Ἀχαιῶν· οἳ δὲ ἰδόντες
θάμβησαν, καὶ πάντας ὑπὸ χλωρὸν δέος εἷλεν.
ἔνθ᾽ οὔτ᾽ Ἰδομενεὺς τλῆ μίμνειν οὔτ᾽ Ἀγαμέμνων,
οὔτε δύ᾽ Αἴαντες μενέτην θεράποντες Ἄρηος·

Νέστωρ οἶος ἔμιμνε Γερήνιος οὖρος Ἀχαιῶν
οὔ τι ἑκών, ἀλλ᾽ ἵππος ἐτείρετο, τὸν βάλεν ἰῶι
δῖος Ἀλέξανδρος Ἑλένης πόσις ἠϋκόμοιο
ἄκρην κὰκ κορυφήν, ὅθι τε πρῶται τρίχες ἵππων
κρανίωι ἐμπεφύασι, μάλιστα δὲ καίριόν ἐστιν.

ἀλγήσας δ᾽ ἀνέπαλτο, βέλος δ᾽ εἰς ἐγκέφαλον δῦ,
σὺν δ᾽ ἵππους ἐτάραξε κυλινδόμενος περὶ χαλκῶι.
ὄφρ᾽ ὁ γέρων ἵπποιο παρηορίας ἀπέταμνε
φασγάνωι ἀΐσσων, τόφρ᾽ Ἕκτορος ὠκέες ἵπποι
ἦλθον ἀν᾽ ἰωχμὸν θρασὺν ἡνίοχον φορέοντες

Ἕκτορα· καί νύ κεν ἔνθ᾽ ὁ γέρων ἀπὸ θυμὸν ὄλεσσεν
εἰ μὴ ἄρ᾽ ὀξὺ νόησε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
σμερδαλέον δ᾽ ἐβόησεν ἐποτρύνων Ὀδυσῆα·
διογενὲς Λαερτιάδη πολυμήχαν᾽ Ὀδυσσεῦ
πῆι φεύγεις μετὰ νῶτα βαλὼν κακὸς ὣς ἐν ὁμίλωι;

μή τίς τοι φεύγοντι μεταφρένωι ἐν δόρυ πήξηι·
ἀλλὰ μέν᾽ ὄφρα γέροντος ἀπώσομεν ἄγριον ἄνδρα.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἐσάκουσε πολύτλας δῖος Ὀδυσσεύς,
ἀλλὰ παρήϊξεν κοίλας ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν.
Τυδεΐδης δ᾽ αὐτός περ ἐὼν προμάχοισιν ἐμίχθη,

στῆ δὲ πρόσθ᾽ ἵππων Νηληϊάδαο γέροντος,
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ὦ γέρον ἦ μάλα δή σε νέοι τείρουσι μαχηταί,
σὴ δὲ βίη λέλυται, χαλεπὸν δέ σε γῆρας ὀπάζει,
ἠπεδανὸς δέ νύ τοι θεράπων, βραδέες δέ τοι ἵπποι.

ἀλλ᾽ ἄγ᾽ ἐμῶν ὀχέων ἐπιβήσεο, ὄφρα ἴδηαι
οἷοι Τρώϊοι ἵπποι ἐπιστάμενοι πεδίοιο
κραιπνὰ μάλ᾽ ἔνθα καὶ ἔνθα διωκέμεν ἠδὲ φέβεσθαι,
οὕς ποτ᾽ ἀπ᾽ Αἰνείαν ἑλόμην μήστωρε φόβοιο.
τούτω μὲν θεράποντε κομείτων, τώδε δὲ νῶϊ

Τρωσὶν ἐφ᾽ ἱπποδάμοις ἰθύνομεν, ὄφρα καὶ Ἕκτωρ
εἴσεται εἰ καὶ ἐμὸν δόρυ μαίνεται ἐν παλάμηισιν.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ.
Νεστορέας μὲν ἔπειθ᾽ ἵππους θεράποντε κομείτην
ἴφθιμοι Σθένελός τε καὶ Εὐρυμέδων ἀγαπήνωρ.

τὼ δ᾽ εἰς ἀμφοτέρω Διομήδεος ἅρματα βήτην·
Νέστωρ δ᾽ ἐν χείρεσσι λάβ᾽ ἡνία σιγαλόεντα,
μάστιξεν δ᾽ ἵππους· τάχα δ᾽ Ἕκτορος ἄγχι γένοντο.
τοῦ δ᾽ ἰθὺς μεμαῶτος ἀκόντισε Τυδέος υἱός·
καὶ τοῦ μέν ῥ᾽ ἀφάμαρτεν, ὁ δ᾽ ἡνίοχον θεράποντα

υἱὸν ὑπερθύμου Θηβαίου Ἠνιοπῆα
ἵππων ἡνί᾽ ἔχοντα βάλε στῆθος παρὰ μαζόν.
ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων, ὑπερώησαν δέ οἱ ἵπποι
ὠκύποδες· τοῦ δ᾽ αὖθι λύθη ψυχή τε μένος τε.
Ἕκτορα δ᾽ αἰνὸν ἄχος πύκασε φρένας ἡνιόχοιο·

τὸν μὲν ἔπειτ᾽ εἴασε καὶ ἀχνύμενός περ ἑταίρου
κεῖσθαι, ὁ δ᾽ ἡνίοχον μέθεπε θρασύν· οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτι δὴν
ἵππω δευέσθην σημάντορος· αἶψα γὰρ εὗρεν
Ἰφιτίδην Ἀρχεπτόλεμον θρασύν, ὅν ῥα τόθ᾽ ἵππων
ὠκυπόδων ἐπέβησε, δίδου δέ οἱ ἡνία χερσίν.

ἔνθά κε λοιγὸς ἔην καὶ ἀμήχανα ἔργα γένοντο,
καί νύ κε σήκασθεν κατὰ Ἴλιον ἠΰτε ἄρνες,
εἰ μὴ ἄρ᾽ ὀξὺ νόησε πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε·
βροντήσας δ᾽ ἄρα δεινὸν ἀφῆκ᾽ ἀργῆτα κεραυνόν,
κὰδ δὲ πρόσθ᾽ ἵππων Διομήδεος ἧκε χαμᾶζε·

δεινὴ δὲ φλὸξ ὦρτο θεείου καιομένοιο,
τὼ δ᾽ ἵππω δείσαντε καταπτήτην ὑπ᾽ ὄχεσφι·
Νέστορα δ᾽ ἐκ χειρῶν φύγον ἡνία σιγαλόεντα,
δεῖσε δ᾽ ὅ γ᾽ ἐν θυμῶι, Διομήδεα δὲ προσέειπε·
Τυδεΐδη ἄγε δ᾽ αὖτε φόβον δ᾽ ἔχε μώνυχας ἵππους.

ἦ οὐ γιγνώσκεις ὅ τοι ἐκ Διὸς οὐχ ἕπετ᾽ ἀλκή;
νῦν μὲν γὰρ τούτωι Κρονίδης Ζεὺς κῦδος ὀπάζει
σήμερον· ὕστερον αὖτε καὶ ἡμῖν, αἴ κ᾽ ἐθέληισι,
δώσει· ἀνὴρ δέ κεν οὔ τι Διὸς νόον εἰρύσσαιτο
οὐδὲ μάλ᾽ ἴφθιμος, ἐπεὶ ἦ πολὺ φέρτερός ἐστι.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
ναὶ δὴ ταῦτά γε πάντα γέρον κατὰ μοῖραν ἔειπες·
ἀλλὰ τόδ᾽ αἰνὸν ἄχος κραδίην καὶ θυμὸν ἱκάνει·
Ἕκτωρ γάρ ποτε φήσει ἐνὶ Τρώεσσ᾽ ἀγορεύων·
Τυδεΐδης ὑπ᾽ ἐμεῖο φοβεύμενος ἵκετο νῆας.

ὥς ποτ᾽ ἀπειλήσει· τότε μοι χάνοι εὐρεῖα χθών.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
ὤ μοι Τυδέος υἱὲ δαΐφρονος, οἷον ἔειπες.
εἴ περ γάρ σ᾽ Ἕκτωρ γε κακὸν καὶ ἀνάλκιδα φήσει,
ἀλλ᾽ οὐ πείσονται Τρῶες καὶ Δαρδανίωνες

καὶ Τρώων ἄλοχοι μεγαθύμων ἀσπιστάων,
τάων ἐν κονίηισι βάλες θαλεροὺς παρακοίτας.
ὣς ἄρα φωνήσας φύγαδε τράπε μώνυχας ἵππους
αὖτις ἀν᾽ ἰωχμόν· ἐπὶ δὲ Τρῶές τε καὶ Ἕκτωρ
ἠχῆι θεσπεσίηι βέλεα στονόεντα χέοντο.

τῶι δ᾽ ἐπὶ μακρὸν ἄϋσε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ·
Τυδεΐδη περὶ μέν σε τίον Δαναοὶ ταχύπωλοι
ἕδρηι τε κρέασίν τε ἰδὲ πλείοις δεπάεσσι·
νῦν δέ σ᾽ ἀτιμήσουσι· γυναικὸς ἄρ᾽ ἀντὶ τέτυξο.
ἔρρε κακὴ γλήνη, ἐπεὶ οὐκ εἴξαντος ἐμεῖο

πύργων ἡμετέρων ἐπιβήσεαι, οὐδὲ γυναῖκας
ἄξεις ἐν νήεσσι· πάρος τοι δαίμονα δώσω.
ὣς φάτο, Τυδεΐδης δὲ διάνδιχα μερμήριξεν
ἵππους τε στρέψαι καὶ ἐναντίβιον μαχέσασθαι.
τρὶς μὲν μερμήριξε κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμόν,

τρὶς δ᾽ ἄρ᾽ ἀπ᾽ Ἰδαίων ὀρέων κτύπε μητίετα Ζεὺς
σῆμα τιθεὶς Τρώεσσι μάχης ἑτεραλκέα νίκην.
Ἕκτωρ δὲ Τρώεσσιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας·
Τρῶες καὶ Λύκιοι καὶ Δάρδανοι ἀγχιμαχηταὶ
ἀνέρες ἔστε φίλοι, μνήσασθε δὲ θούριδος ἀλκῆς.

γιγνώσκω δ᾽ ὅτι μοι πρόφρων κατένευσε Κρονίων
νίκην καὶ μέγα κῦδος, ἀτὰρ Δαναοῖσί γε πῆμα·
νήπιοι οἳ ἄρα δὴ τάδε τείχεα μηχανόωντο
ἀβλήχρ᾽ οὐδενόσωρα· τὰ δ᾽ οὐ μένος ἁμὸν ἐρύξει·
ἵπποι δὲ ῥέα τάφρον ὑπερθορέονται ὀρυκτήν.

ἀλλ᾽ ὅτε κεν δὴ νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισι γένωμαι,
μνημοσύνη τις ἔπειτα πυρὸς δηΐοιο γενέσθω,
ὡς πυρὶ νῆας ἐνιπρήσω, κτείνω δὲ καὶ αὐτοὺς
Ἀργείους παρὰ νηυσὶν ἀτυζομένους ὑπὸ καπνοῦ.
ὣς εἰπὼν ἵπποισιν ἐκέκλετο φώνησέν τε·

Ξάνθέ τε καὶ σὺ Πόδαργε καὶ Αἴθων Λάμπέ τε δῖε
νῦν μοι τὴν κομιδὴν ἀποτίνετον, ἣν μάλα πολλὴν
Ἀνδρομάχη θυγάτηρ μεγαλήτορος Ἠετίωνος
ὑμῖν πὰρ προτέροισι μελίφρονα πυρὸν ἔθηκεν
οἶνόν τ᾽ ἐγκεράσασα πιεῖν, ὅτε θυμὸς ἀνώγοι,

ἢ ἐμοί, ὅς πέρ οἱ θαλερὸς πόσις εὔχομαι εἶναι.
ἀλλ᾽ ἐφομαρτεῖτον καὶ σπεύδετον ὄφρα λάβωμεν
ἀσπίδα Νεστορέην, τῆς νῦν κλέος οὐρανὸν ἵκει
πᾶσαν χρυσείην ἔμεναι, κανόνας τε καὶ αὐτήν,
αὐτὰρ ἀπ᾽ ὤμοιιν Διομήδεος ἱπποδάμοιο

δαιδάλεον θώρηκα, τὸν Ἥφαιστος κάμε τεύχων.
εἰ τούτω κε λάβοιμεν, ἐελποίμην κεν Ἀχαιοὺς
αὐτονυχὶ νηῶν ἐπιβησέμεν ὠκειάων.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος, νεμέσησε δὲ πότνια Ἥρη,
σείσατο δ᾽ εἰνὶ θρόνωι, ἐλέλιξε δὲ μακρὸν Ὄλυμπον,

καί ῥα Ποσειδάωνα μέγαν θεὸν ἀντίον ηὔδα·
ὢ πόποι ἐννοσίγαι᾽ εὐρυσθενές, οὐδέ νυ σοί περ
ὀλλυμένων Δαναῶν ὀλοφύρεται ἐν φρεσὶ θυμός.
οἳ δέ τοι εἰς Ἑλίκην τε καὶ Αἰγὰς δῶρ᾽ ἀνάγουσι
πολλά τε καὶ χαρίεντα· σὺ δέ σφισι βούλεο νίκην.

εἴ περ γάρ κ᾽ ἐθέλοιμεν, ὅσοι Δαναοῖσιν ἀρωγοί,
Τρῶας ἀπώσασθαι καὶ ἐρυκέμεν εὐρύοπα Ζῆν,
αὐτοῦ κ᾽ ἔνθ᾽ ἀκάχοιτο καθήμενος οἶος ἐν Ἴδηι.
τὴν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη κρείων ἐνοσίχθων·
Ἥρη ἀπτοεπὲς ποῖον τὸν μῦθον ἔειπες.

οὐκ ἂν ἔγωγ᾽ ἐθέλοιμι Διὶ Κρονίωνι μάχεσθαι
ἡμέας τοὺς ἄλλους, ἐπεὶ ἦ πολὺ φέρτερός ἐστιν.
ὣς οἳ μὲν τοιαῦτα πρὸς ἀλλήλους ἀγόρευον·
τῶν δ᾽ ὅσον ἐκ νηῶν ἀπὸ πύργου τάφρος ἔεργε
πλῆθεν ὁμῶς ἵππων τε καὶ ἀνδρῶν ἀσπιστάων

εἰλομένων· εἴλει δὲ θοῶι ἀτάλαντος Ἄρηϊ
Ἕκτωρ Πριαμίδης, ὅτε οἱ Ζεὺς κῦδος ἔδωκε.
καί νύ κ᾽ ἐνέπρησεν πυρὶ κηλέωι νῆας ἐΐσας,
εἰ μὴ ἐπὶ φρεσὶ θῆκ᾽ Ἀγαμέμνονι πότνια Ἥρη
αὐτῶι ποιπνύσαντι θοῶς ὀτρῦναι Ἀχαιούς.

βῆ δ᾽ ἰέναι παρά τε κλισίας καὶ νῆας Ἀχαιῶν
πορφύρεον μέγα φᾶρος ἔχων ἐν χειρὶ παχείηι,
στῆ δ᾽ ἐπ᾽ Ὀδυσσῆος μεγακήτεϊ νηῒ μελαίνηι,
ἥ ῥ᾽ ἐν μεσσάτωι ἔσκε γεγωνέμεν ἀμφοτέρωσε,
ἠμὲν ἐπ᾽ Αἴαντος κλισίας Τελαμωνιάδαο

ἠδ᾽ ἐπ᾽ Ἀχιλλῆος, τοί ῥ᾽ ἔσχατα νῆας ἐΐσας
εἴρυσαν, ἠνορέηι πίσυνοι καὶ κάρτεϊ χειρῶν·
ἤϋσεν δὲ διαπρύσιον Δαναοῖσι γεγωνώς·
αἰδὼς Ἀργεῖοι, κάκ᾽ ἐλέγχεα, εἶδος ἀγητοί·
πῆι ἔβαν εὐχωλαί, ὅτε δὴ φάμεν εἶναι ἄριστοι,

ἃς ὁπότ᾽ ἐν Λήμνωι κενεαυχέες ἠγοράασθε,
ἔσθοντες κρέα πολλὰ βοῶν ὀρθοκραιράων
πίνοντες κρητῆρας ἐπιστεφέας οἴνοιο,
Τρώων ἄνθ᾽ ἑκατόν τε διηκοσίων τε ἕκαστος
στήσεσθ᾽ ἐν πολέμωι· νῦν δ᾽ οὐδ᾽ ἑνὸς ἄξιοί εἰμεν

Ἕκτορος, ὃς τάχα νῆας ἐνιπρήσει πυρὶ κηλέωι.
Ζεῦ πάτερ, ἦ ῥά τιν᾽ ἤδη ὑπερμενέων βασιλήων
τῆιδ᾽ ἄτηι ἄασας καί μιν μέγα κῦδος ἀπηύρας;
οὐ μὲν δή ποτέ φημι τεὸν περικαλλέα βωμὸν
νηῒ πολυκλήϊδι παρελθέμεν ἐνθάδε ἔρρων,

ἀλλ᾽ ἐπὶ πᾶσι βοῶν δημὸν καὶ μηρί᾽ ἔκηα
ἱέμενος Τροίην εὐτείχεον ἐξαλαπάξαι.
ἀλλὰ Ζεῦ τόδε πέρ μοι ἐπικρήηνον ἐέλδωρ·
αὐτοὺς δή περ ἔασον ὑπεκφυγέειν καὶ ἀλύξαι,
μηδ᾽ οὕτω Τρώεσσιν ἔα δάμνασθαι Ἀχαιούς.

ὣς φάτο, τὸν δὲ πατὴρ ὀλοφύρατο δάκρυ χέοντα,
νεῦσε δέ οἱ λαὸν σόον ἔμμεναι οὐδ᾽ ἀπολέσθαι.
αὐτίκα δ᾽ αἰετὸν ἧκε τελειότατον πετεηνῶν,
νεβρὸν ἔχοντ᾽ ὀνύχεσσι τέκος ἐλάφοιο ταχείης·
πὰρ δὲ Διὸς βωμῶι περικαλλέϊ κάββαλε νεβρόν,

ἔνθα πανομφαίωι Ζηνὶ ῥέζεσκον Ἀχαιοί.
οἳ δ᾽ ὡς οὖν εἴδονθ᾽ ὅ τ᾽ ἄρ᾽ ἐκ Διὸς ἤλυθεν ὄρνις,
μᾶλλον ἐπὶ Τρώεσσι θόρον, μνήσαντο δὲ χάρμης.
ἔνθ᾽ οὔ τις πρότερος Δαναῶν πολλῶν περ ἐόντων
εὔξατο Τυδεΐδαο πάρος σχέμεν ὠκέας ἵππους

τάφρου τ᾽ ἐξελάσαι καὶ ἐναντίβιον μαχέσασθαι,
ἀλλὰ πολὺ πρῶτος Τρώων ἕλεν ἄνδρα κορυστὴν
Φραδμονίδην Ἀγέλαον· ὁ μὲν φύγαδ᾽ ἔτραπεν ἵππους·
τῶι δὲ μεταστρεφθέντι μεταφρένωι ἐν δόρυ πῆξεν
ὤμων μεσσηγύς, διὰ δὲ στήθεσφιν ἔλασσεν·

ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι.
τὸν δὲ μετ᾽ Ἀτρεΐδαι Ἀγαμέμνων καὶ Μενέλαος,
τοῖσι δ᾽ ἐπ᾽ Αἴαντες θοῦριν ἐπιειμένοι ἀλκήν,
τοῖσι δ᾽ ἐπ᾽ Ἰδομενεὺς καὶ ὀπάων Ἰδομενῆος
Μηριόνης ἀτάλαντος Ἐνυαλίωι ἀνδρειφόντηι,

τοῖσι δ᾽ ἐπ᾽ Εὐρύπυλος Εὐαίμονος ἀγλαὸς υἱός·
Τεῦκρος δ᾽ εἴνατος ἦλθε παλίντονα τόξα τιταίνων,
στῆ δ᾽ ἄρ᾽ ὑπ᾽ Αἴαντος σάκεϊ Τελαμωνιάδαο.
ἔνθ᾽ Αἴας μὲν ὑπεξέφερεν σάκος· αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἥρως
παπτήνας, ἐπεὶ ἄρ τιν᾽ ὀϊστεύσας ἐν ὁμίλωι

βεβλήκοι, ὁ μὲν αὖθι πεσὼν ἀπὸ θυμὸν ὄλεσσεν,
αὐτὰρ ὁ αὖτις ἰὼν πάϊς ὣς ὑπὸ μητέρα δύσκεν
εἰς Αἴανθ᾽· ὁ δέ μιν σάκεϊ κρύπτασκε φαεινῶι.
ἔνθα τίνα πρῶτον Τρώων ἕλε Τεῦκρος ἀμύμων;
Ὀρσίλοχον μὲν πρῶτα καὶ Ὄρμενον ἠδ᾽ Ὀφελέστην

Δαίτορά τε Χρομίον τε καὶ ἀντίθεον Λυκοφόντην
καὶ Πολυαιμονίδην Ἀμοπάονα καὶ Μελάνιππον,
πάντας ἐπασσυτέρους πέλασε χθονὶ πουλυβοτείρηι.
τὸν δὲ ἰδὼν γήθησεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
τόξου ἄπο κρατεροῦ Τρώων ὀλέκοντα φάλαγγας·

στῆ δὲ παρ᾽ αὐτὸν ἰὼν καί μιν πρὸς μῦθον ἔειπε·
Τεῦκρε φίλη κεφαλή, Τελαμώνιε κοίρανε λαῶν
βάλλ᾽ οὕτως, αἴ κέν τι φόως Δαναοῖσι γένηαι
πατρί τε σῶι Τελαμῶνι, ὅ σ᾽ ἔτρεφε τυτθὸν ἐόντα,
καί σε νόθον περ ἐόντα κομίσσατο ὧι ἐνὶ οἴκωι·

τὸν καὶ τηλόθ᾽ ἐόντα ἐϋκλείης ἐπίβησον.
σοὶ δ᾽ ἐγὼ ἐξερέω ὡς καὶ τετελεσμένον ἔσται·
αἴ κέν μοι δώηι Ζεύς τ᾽ αἰγίοχος καὶ Ἀθήνη
Ἰλίου ἐξαλαπάξαι ἐϋκτίμενον πτολίεθρον,
πρώτωι τοι μετ᾽ ἐμὲ πρεσβήϊον ἐν χερὶ θήσω,

ἢ τρίποδ᾽ ἠὲ δύω ἵππους αὐτοῖσιν ὄχεσφιν
ἠὲ γυναῖχ᾽, ἥ κέν τοι ὁμὸν λέχος εἰσαναβαίνοι.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσεφώνεε Τεῦκρος ἀμύμων·
Ἀτρεΐδη κύδιστε τί με σπεύδοντα καὶ αὐτὸν
ὀτρύνεις; οὐ μέν τοι ὅση δύναμίς γε πάρεστι

παύομαι, ἀλλ᾽ ἐξ οὗ προτὶ Ἴλιον ὠσάμεθ᾽ αὐτοὺς
ἐκ τοῦ δὴ τόξοισι δεδεγμένος ἄνδρας ἐναίρω.
ὀκτὼ δὴ προέηκα τανυγλώχινας ὀϊστούς,
πάντες δ᾽ ἐν χροῒ πῆχθεν ἀρηϊθόων αἰζηῶν·
τοῦτον δ᾽ οὐ δύναμαι βαλέειν κύνα λυσσητῆρα.

ἦ ῥα καὶ ἄλλον ὀϊστὸν ἀπὸ νευρῆφιν ἴαλλεν
Ἕκτορος ἀντικρύ, βαλέειν δέ ἑ ἵετο θυμός·
καὶ τοῦ μέν ῥ᾽ ἀφάμαρθ᾽, ὁ δ᾽ ἀμύμονα Γοργυθίωνα
υἱὸν ἐῢν Πριάμοιο κατὰ στῆθος βάλεν ἰῶι,
τόν ῥ᾽ ἐξ Αἰσύμηθεν ὀπυιομένη τέκε μήτηρ

καλὴ Καστιάνειρα δέμας ἐϊκυῖα θεῆισι.
μήκων δ᾽ ὡς ἑτέρωσε κάρη βάλεν, ἥ τ᾽ ἐνὶ κήπωι
καρπῶι βριθομένη νοτίηισί τε εἰαρινῆισιν,
ὣς ἑτέρωσ᾽ ἤμυσε κάρη πήληκι βαρυνθέν.
Τεῦκρος δ᾽ ἄλλον ὀϊστὸν ἀπὸ νευρῆφιν ἴαλλεν

Ἕκτορος ἀντικρύ, βαλέειν δέ ἑ ἵετο θυμός.
ἀλλ᾽ ὅ γε καὶ τόθ᾽ ἅμαρτε· παρέσφηλεν γὰρ Ἀπόλλων·
ἀλλ᾽ Ἀρχεπτόλεμον θρασὺν Ἕκτορος ἡνιοχῆα
ἱέμενον πόλεμον δὲ βάλε στῆθος παρὰ μαζόν·
ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων, ὑπερώησαν δέ οἱ ἵπποι

ὠκύποδες· τοῦ δ᾽ αὖθι λύθη ψυχή τε μένος τε.
Ἕκτορα δ᾽ αἰνὸν ἄχος πύκασε φρένας ἡνιόχοιο·
τὸν μὲν ἔπειτ᾽ εἴασε καὶ ἀχνύμενός περ ἑταίρου,
Κεβριόνην δ᾽ ἐκέλευσεν ἀδελφεὸν ἐγγὺς ἐόντα
ἵππων ἡνί᾽ ἑλεῖν· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ οὐκ ἀπίθησεν ἀκούσας.

αὐτὸς δ᾽ ἐκ δίφροιο χαμαὶ θόρε παμφανόωντος
σμερδαλέα ἰάχων· ὁ δὲ χερμάδιον λάβε χειρί,
βῆ δ᾽ ἰθὺς Τεύκρου, βαλέειν δέ ἑ θυμὸς ἀνώγει.
ἤτοι ὁ μὲν φαρέτρης ἐξείλετο πικρὸν ὀϊστόν,
θῆκε δ᾽ ἐπὶ νευρῆι· τὸν δ᾽ αὖ κορυθαίολος Ἕκτωρ

αὐερύοντα παρ᾽ ὦμον, ὅθι κληῒς ἀποέργει
αὐχένα τε στῆθός τε, μάλιστα δὲ καίριόν ἐστι,
τῆι ῥ᾽ ἐπὶ οἷ μεμαῶτα βάλεν λίθωι ὀκριόεντι,
ῥῆξε δέ οἱ νευρήν· νάρκησε δὲ χεὶρ ἐπὶ καρπῶι,
στῆ δὲ γνὺξ ἐριπών, τόξον δέ οἱ ἔκπεσε χειρός.

Αἴας δ᾽ οὐκ ἀμέλησε κασιγνήτοιο πεσόντος,
ἀλλὰ θέων περίβη καί οἱ σάκος ἀμφεκάλυψε.
τὸν μὲν ἔπειθ᾽ ὑποδύντε δύω ἐρίηρες ἑταῖροι
Μηκιστεὺς Ἐχίοιο πάϊς καὶ δῖος Ἀλάστωρ
νῆας ἔπι γλαφυρὰς φερέτην βαρέα στενάχοντα.

ἂψ δ᾽ αὖτις Τρώεσσιν Ὀλύμπιος ἐν μένος ὦρσεν·
οἳ δ᾽ ἰθὺς τάφροιο βαθείης ὦσαν Ἀχαιούς·
Ἕκτωρ δ᾽ ἐν πρώτοισι κίε σθένεϊ βλεμεαίνων.
ὡς δ᾽ ὅτε τίς τε κύων συὸς ἀγρίου ἠὲ λέοντος
ἅπτηται κατόπισθε ποσὶν ταχέεσσι διώκων

ἰσχία τε γλουτούς τε, ἑλισσόμενόν τε δοκεύει,
ὣς Ἕκτωρ ὤπαζε κάρη κομόωντας Ἀχαιούς,
αἰὲν ἀποκτείνων τὸν ὀπίστατον· οἳ δὲ φέβοντο.
αὐτὰρ ἐπεὶ διά τε σκόλοπας καὶ τάφρον ἔβησαν
φεύγοντες, πολλοὶ δὲ δάμεν Τρώων ὑπὸ χερσίν,

οἳ μὲν δὴ παρὰ νηυσὶν ἐρητύοντο μένοντες,
ἀλλήλοισί τε κεκλόμενοι καὶ πᾶσι θεοῖσι
χεῖρας ἀνίσχοντες μεγάλ᾽ εὐχετόωντο ἕκαστος·
Ἕκτωρ δ᾽ ἀμφιπεριστρώφα καλλίτριχας ἵππους
Γοργοῦς ὄμματ᾽ ἔχων ἠδὲ βροτολοιγοῦ Ἄρηος.

τοὺς δὲ ἰδοῦσ᾽ ἐλέησε θεὰ λευκώλενος Ἥρη,
αἶψα δ᾽ Ἀθηναίην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ὢ πόποι αἰγιόχοιο Διὸς τέκος οὐκέτι νῶϊ
ὀλλυμένων Δαναῶν κεκαδησόμεθ᾽ ὑστάτιόν περ;
οἵ κεν δὴ κακὸν οἶτον ἀναπλήσαντες ὄλωνται

ἀνδρὸς ἑνὸς ῥιπῆι, ὁ δὲ μαίνεται οὐκέτ᾽ ἀνεκτῶς
Ἕκτωρ Πριαμίδης, καὶ δὴ κακὰ πολλὰ ἔοργε.
τὴν δ᾽ αὖτε προσέειπε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
καὶ λίην οὗτός γε μένος θυμόν τ᾽ ὀλέσειε
χερσὶν ὑπ᾽ Ἀργείων φθίμενος ἐν πατρίδι γαίηι·

ἀλλὰ πατὴρ οὑμὸς φρεσὶ μαίνεται οὐκ ἀγαθῆισι
σχέτλιος, αἰὲν ἀλιτρός, ἐμῶν μενέων ἀπερωεύς·
οὐδέ τι τῶν μέμνηται, ὅ οἱ μάλα πολλάκις υἱὸν
τειρόμενον σώεσκον ὑπ᾽ Εὐρυσθῆος ἀέθλων.
ἤτοι ὁ μὲν κλαίεσκε πρὸς οὐρανόν, αὐτὰρ ἐμὲ Ζεὺς

τῶι ἐπαλεξήσουσαν ἀπ᾽ οὐρανόθεν προΐαλλεν.
εἰ γὰρ ἐγὼ τάδε ἤιδε᾽ ἐνὶ φρεσὶ πευκαλίμηισιν
εὖτέ μιν εἰς Ἀΐδαο πυλάρταο προὔπεμψεν
ἐξ Ἐρέβευς ἄξοντα κύνα στυγεροῦ Ἀΐδαο,
οὐκ ἂν ὑπεξέφυγε Στυγὸς ὕδατος αἰπὰ ῥέεθρα.

νῦν δ᾽ ἐμὲ μὲν στυγέει, Θέτιδος δ᾽ ἐξήνυσε βουλάς,
ἥ οἱ γούνατ᾽ ἔκυσσε καὶ ἔλλαβε χειρὶ γενείου,
λισσομένη τιμῆσαι Ἀχιλλῆα πτολίπορθον.
ἔσται μὰν ὅτ᾽ ἂν αὖτε φίλην γλαυκώπιδα εἴπηι.
ἀλλὰ σὰ μὲν νῦν νῶϊν ἐπέντυε μώνυχας ἵππους,

ὄφρ᾽ ἂν ἐγὼ καταδῦσα Διὸς δόμον αἰγιόχοιο
τεύχεσιν ἐς πόλεμον θωρήξομαι, ὄφρα ἴδωμαι
ἢ νῶϊ Πριάμοιο πάϊς κορυθαίολος Ἕκτωρ
γηθήσει προφανέντε ἀνὰ πτολέμοιο γεφύρας,
ἦ τις καὶ Τρώων κορέει κύνας ἠδ᾽ οἰωνοὺς

δημῶι καὶ σάρκεσσι, πεσὼν ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε θεὰ λευκώλενος Ἥρη.
ἣ μὲν ἐποιχομένη χρυσάμπυκας ἔντυεν ἵππους
Ἥρη πρέσβα θεὰ θυγάτηρ μεγάλοιο Κρόνοιο·
αὐτὰρ Ἀθηναίη κούρη Διὸς αἰγιόχοιο

πέπλον μὲν κατέχευεν ἑανὸν πατρὸς ἐπ᾽ οὔδει
ποικίλον, ὅν ῥ᾽ αὐτὴ ποιήσατο καὶ κάμε χερσίν,
ἣ δὲ χιτῶν᾽ ἐνδῦσα Διὸς νεφεληγερέταο
τεύχεσιν ἐς πόλεμον θωρήσσετο δακρυόεντα.
ἐς δ᾽ ὄχεα φλόγεα ποσὶ βήσετο, λάζετο δ᾽ ἔγχος

βριθὺ μέγα στιβαρόν, τῶι δάμνησι στίχας ἀνδρῶν
ἡρώων, τοῖσίν τε κοτέσσεται ὀβριμοπάτρη.
Ἥρη δὲ μάστιγι θοῶς ἐπεμαίετ᾽ ἄρ᾽ ἵππους·
αὐτόμαται δὲ πύλαι μύκον οὐρανοῦ ἃς ἔχον Ὧραι,
τῆις ἐπιτέτραπται μέγας οὐρανὸς Οὔλυμπός τε

ἠμὲν ἀνακλῖναι πυκινὸν νέφος ἠδ᾽ ἐπιθεῖναι.
τῆι ῥα δι᾽ αὐτάων κεντρηνεκέας ἔχον ἵππους.
Ζεὺς δὲ πατὴρ Ἴδηθεν ἐπεὶ ἴδε χώσατ᾽ ἄρ᾽ αἰνῶς,
Ἶριν δ᾽ ὄτρυνε χρυσόπτερον ἀγγελέουσαν·
βάσκ᾽ ἴθι Ἶρι ταχεῖα, πάλιν τρέπε μηδ᾽ ἔα ἄντην

ἔρχεσθ᾽· οὐ γὰρ καλὰ συνοισόμεθα πτόλεμον δέ.
ὧδε γὰρ ἐξερέω, τὸ δὲ καὶ τετελεσμένον ἔσται·
γυιώσω μέν σφωϊν ὑφ᾽ ἅρμασιν ὠκέας ἵππους,
αὐτὰς δ᾽ ἐκ δίφρου βαλέω κατά θ᾽ ἅρματα ἄξω·
οὐδέ κεν ἐς δεκάτους περιτελλομένους ἐνιαυτοὺς

ἕλκε᾽ ἀπαλθήσεσθον, ἅ κεν μάρπτηισι κεραυνός·
ὄφρα ἰδῆι γλαυκῶπις ὅτ᾽ ἂν ὧι πατρὶ μάχηται.
Ἥρηι δ᾽ οὔ τι τόσον νεμεσίζομαι οὐδὲ χολοῦμαι·
αἰεὶ γάρ μοι ἔωθεν ἐνικλᾶν ὅττί κεν εἴπω.
ὣς ἔφατ᾽, ὦρτο δὲ Ἶρις ἀελλόπος ἀγγελέουσα,

βῆ δ᾽ ἐξ Ἰδαίων ὀρέων ἐς μακρὸν Ὄλυμπον.
πρώτηισιν δὲ πύληισι πολυπτύχου Οὐλύμποιο
ἀντομένη κατέρυκε, Διὸς δέ σφ᾽ ἔννεπε μῦθον·
πῆι μέματον; τί σφῶϊν ἐνὶ φρεσὶ μαίνεται ἦτορ;
οὐκ ἐάαι Κρονίδης ἐπαμυνέμεν Ἀργείοισιν.

ὧδε γὰρ ἠπείλησε Κρόνου πάϊς, ἧι τελέει περ,
γυιώσειν μὲν σφῶϊν ὑφ᾽ ἅρμασιν ὠκέας ἵππους,
αὐτὰς δ᾽ ἐκ δίφρου βαλέειν κατά θ᾽ ἅρματα ἄξειν·
οὐδέ κεν ἐς δεκάτους περιτελλομένους ἐνιαυτοὺς
ἕλκε᾽ ἀπαλθήσεσθον, ἅ κεν μάρπτηισι κεραυνός·

ὄφρα ἰδῆις γλαυκῶπι ὅτ᾽ ἂν σῶι πατρὶ μάχηαι.
Ἥρηι δ᾽ οὔ τι τόσον νεμεσίζεται οὐδὲ χολοῦται·
αἰεὶ γάρ οἱ ἔωθεν ἐνικλᾶν ὅττι κεν εἴπηι·
ἀλλὰ σύ γ᾽ αἰνοτάτη κύον ἀδεὲς εἰ ἐτεόν γε
τολμήσεις Διὸς ἄντα πελώριον ἔγχος ἀεῖραι.

ἣ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰποῦσ᾽ ἀπέβη πόδας ὠκέα Ἶρις,
αὐτὰρ Ἀθηναίην Ἥρη πρὸς μῦθον ἔειπεν·
ὢ πόποι αἰγιόχοιο Διὸς τέκος, οὐκέτ᾽ ἔγωγε
νῶϊ ἐῶ Διὸς ἄντα βροτῶν ἕνεκα πτολεμίζειν·
τῶν ἄλλος μὲν ἀποφθίσθω, ἄλλος δὲ βιώτω,

ὅς κε τύχηι· κεῖνος δὲ τὰ ἃ φρονέων ἐνὶ θυμῶι
Τρωσί τε καὶ Δαναοῖσι δικαζέτω, ὡς ἐπιεικές.
ὣς ἄρα φωνήσασα πάλιν τρέπε μώνυχας ἵππους·
τῆισιν δ᾽ Ὧραι μὲν λῦσαν καλλίτριχας ἵππους,
καὶ τοὺς μὲν κατέδησαν ἐπ᾽ ἀμβροσίηισι κάπηισιν,

ἅρματα δ᾽ ἔκλιναν πρὸς ἐνώπια παμφανόωντα·
αὐταὶ δὲ χρυσέοισιν ἐπὶ κλισμοῖσι κάθιζον
μίγδ᾽ ἄλλοισι θεοῖσι, φίλον τετιημέναι ἦτορ.
Ζεὺς δὲ πατὴρ Ἴδηθεν ἐΰτροχον ἅρμα καὶ ἵππους
Οὔλυμπον δὲ δίωκε, θεῶν δ᾽ ἐξίκετο θώκους.

τῶι δὲ καὶ ἵππους μὲν λῦσε κλυτὸς ἐννοσίγαιος,
ἅρματα δ᾽ ἂμ βωμοῖσι τίθει κατὰ λῖτα πετάσσας·
αὐτὸς δὲ χρύσειον ἐπὶ θρόνον εὐρύοπα Ζεὺς
ἕζετο, τῶι δ᾽ ὑπὸ ποσσὶ μέγας πελεμίζετ᾽ Ὄλυμπος.
αἳ δ᾽ οἶαι Διὸς ἀμφὶς Ἀθηναίη τε καὶ Ἥρη

ἥσθην, οὐδέ τί μιν προσεφώνεον οὐδ᾽ ἐρέοντο·
αὐτὰρ ὁ ἔγνω ἧισιν ἐνὶ φρεσὶ φώνησέν τε·
τίφθ᾽ οὕτω τετίησθον Ἀθηναίη τε καὶ Ἥρη;
οὐ μέν θην κάμετόν γε μάχηι ἔνι κυδιανείρηι
ὀλλῦσαι Τρῶας, τοῖσιν κότον αἰνὸν ἔθεσθε.

πάντως, οἷον ἐμόν γε μένος καὶ χεῖρες ἄαπτοι,
οὐκ ἄν με τρέψειαν ὅσοι θεοί εἰσ᾽ ἐν Ὀλύμπωι.
σφῶϊν δὲ πρίν περ τρόμος ἔλλαβε φαίδιμα γυῖα
πρὶν πόλεμόν τε ἰδεῖν πολέμοιό τε μέρμερα ἔργα.
ὧδε γὰρ ἐξερέω, τὸ δέ κεν τετελεσμένον ἦεν·

οὐκ ἂν ἐφ᾽ ὑμετέρων ὀχέων πληγέντε κεραυνῶι
ἂψ ἐς Ὄλυμπον ἵκεσθον, ἵν᾽ ἀθανάτων ἕδος ἐστίν.
ὣς ἔφαθ᾽, αἳ δ᾽ ἐπέμυξαν Ἀθηναίη τε καὶ Ἥρη·
πλησίαι αἵ γ᾽ ἥσθην, κακὰ δὲ Τρώεσσι μεδέσθην.
ἤτοι Ἀθηναίη ἀκέων ἦν οὐδέ τι εἶπε

σκυζομένη Διὶ πατρί, χόλος δέ μιν ἄγριος ἥιρει·
Ἥρηι δ᾽ οὐκ ἔχαδε στῆθος χόλον, ἀλλὰ προσηύδα·
αἰνότατε Κρονίδη ποῖον τὸν μῦθον ἔειπες.
εὖ νυ καὶ ἡμεῖς ἴδμεν ὅ τοι σθένος οὐκ ἀλαπαδνόν·
ἀλλ᾽ ἔμπης Δαναῶν ὀλοφυρόμεθ᾽ αἰχμητάων,

οἵ κεν δὴ κακὸν οἶτον ἀναπλήσαντες ὄλωνται.
ἀλλ᾽ ἤτοι πολέμου μὲν ἀφεξόμεθ᾽, εἰ σὺ κελεύεις·
βουλὴν δ᾽ Ἀργείοις ὑποθησόμεθ᾽ ἥ τις ὀνήσει,
ὡς μὴ πάντες ὄλωνται ὀδυσσαμένοιο τεοῖο.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·

ἠοῦς δὴ καὶ μᾶλλον ὑπερμενέα Κρονίωνα
ὄψεαι, αἴ κ᾽ ἐθέληισθα, βοῶπις πότνια Ἥρη
ὀλλύντ᾽ Ἀργείων πουλὺν στρατὸν αἰχμητάων·
οὐ γὰρ πρὶν πολέμου ἀποπαύσεται ὄβριμος Ἕκτωρ
πρὶν ὄρθαι παρὰ ναῦφι ποδώκεα Πηλεΐωνα,

ἤματι τῶι ὅτ᾽ ἂν οἳ μὲν ἐπὶ πρύμνηισι μάχωνται
στείνει ἐν αἰνοτάτωι περὶ Πατρόκλοιο θανόντος·
ὣς γὰρ θέσφατόν ἐστι· σέθεν δ᾽ ἐγὼ οὐκ ἀλεγίζω
χωομένης, οὐδ᾽ εἴ κε τὰ νείατα πείραθ᾽ ἵκηαι
γαίης καὶ πόντοιο, ἵν᾽ Ἰάπετός τε Κρόνος τε

ἥμενοι οὔτ᾽ αὐγῆις Ὑπερίονος Ἠελίοιο
τέρποντ᾽ οὔτ᾽ ἀνέμοισι, βαθὺς δέ τε Τάρταρος ἀμφίς·
οὐδ᾽ ἢν ἔνθ᾽ ἀφίκηαι ἀλωμένη, οὔ σευ ἔγωγε
σκυζομένης ἀλέγω, ἐπεὶ οὐ σέο κύντερον ἄλλο.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ οὔ τι προσέφη λευκώλενος Ἥρη.

ἐν δ᾽ ἔπεσ᾽ Ὠκεανῶι λαμπρὸν φάος ἠελίοιο
ἕλκον νύκτα μέλαιναν ἐπὶ ζείδωρον ἄρουραν.
Τρωσὶν μέν ῥ᾽ ἀέκουσιν ἔδυ φάος, αὐτὰρ Ἀχαιοῖς
ἀσπασίη τρίλλιστος ἐπήλυθε νὺξ ἐρεβεννή.
Τρώων αὖτ᾽ ἀγορὴν ποιήσατο φαίδιμος Ἕκτωρ

νόσφι νεῶν ἀγαγὼν ποταμῶι ἔπι δινήεντι,
ἐν καθαρῶι ὅθι δὴ νεκύων διεφαίνετο χῶρος.
ἐξ ἵππων δ᾽ ἀποβάντες ἐπὶ χθόνα μῦθον ἄκουον
τόν ῥ᾽ Ἕκτωρ ἀγόρευε Διῒ φίλος· ἐν δ᾽ ἄρα χειρὶ
ἔγχος ἔχ᾽ ἑνδεκάπηχυ· πάροιθε δὲ λάμπετο δουρὸς

αἰχμὴ χαλκείη, περὶ δὲ χρύσεος θέε πόρκης,
τῶι ὅ γ᾽ ἐρεισάμενος ἔπεα Τρώεσσι μετηύδα·
κέκλυτέ μευ Τρῶες καὶ Δάρδανοι ἠδ᾽ ἐπίκουροι·
νῦν ἐφάμην νῆάς τ᾽ ὀλέσας καὶ πάντας Ἀχαιοὺς
ἂψ ἀπονοστήσειν προτὶ Ἴλιον ἠνεμόεσσαν·

ἀλλὰ πρὶν κνέφας ἦλθε, τὸ νῦν ἐσάωσε μάλιστα
Ἀργείους καὶ νῆας ἐπὶ ῥηγμῖνι θαλάσσης.
ἀλλ᾽ ἤτοι νῦν μὲν πειθώμεθα νυκτὶ μελαίνηι
δόρπά τ᾽ ἐφοπλισόμεσθα· ἀτὰρ καλλίτριχας ἵππους
λύσαθ᾽ ὑπὲξ ὀχέων, παρὰ δέ σφισι βάλλετ᾽ ἐδωδήν·

ἐκ πόλιος δ᾽ ἄξεσθε βόας καὶ ἴφια μῆλα
καρπαλίμως, οἶνον δὲ μελίφρονα οἰνίζεσθε
σῖτόν τ᾽ ἐκ μεγάρων, ἐπὶ δὲ ξύλα πολλὰ λέγεσθε,
ὥς κεν παννύχιοι μέσφ᾽ ἠοῦς ἠριγενείης
καίωμεν πυρὰ πολλά, σέλας δ᾽ εἰς οὐρανὸν ἵκηι,

μή πως καὶ διὰ νύκτα κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
φεύγειν ὁρμήσωνται ἐπ᾽ εὐρέα νῶτα θαλάσσης.
μὴ μὰν ἀσπουδί γε νεῶν ἐπιβαῖεν ἕκηλοι,
ἀλλ᾽ ὥς τις τούτων γε βέλος καὶ οἴκοθι πέσσηι
βλήμενος ἢ ἰῶι ἢ ἔγχεϊ ὀξυόεντι

νηὸς ἐπιθρώισκων, ἵνα τις στυγέηισι καὶ ἄλλος
Τρωσὶν ἐφ᾽ ἱπποδάμοισι φέρειν πολύδακρυν Ἄρηα.
κήρυκες δ᾽ ἀνὰ ἄστυ Διῒ φίλοι ἀγγελλόντων
παῖδας πρωθήβας πολιοκροτάφους τε γέροντας
λέξασθαι περὶ ἄστυ θεοδμήτων ἐπὶ πύργων·

θηλύτεραι δὲ γυναῖκες ἐνὶ μεγάροισιν ἑκάστη
πῦρ μέγα καιόντων· φυλακὴ δέ τις ἔμπεδος ἔστω
μὴ λόχος εἰσέλθηισι πόλιν λαῶν ἀπεόντων.
ὧδ᾽ ἔστω Τρῶες μεγαλήτορες ὡς ἀγορεύω·
μῦθος δ᾽ ὃς μὲν νῦν ὑγιὴς εἰρημένος ἔστω,

τὸν δ᾽ ἠοῦς Τρώεσσι μεθ᾽ ἱπποδάμοις ἀγορεύσω.
ἔλπομαι εὐχόμενος Διί τ᾽ ἄλλοισίν τε θεοῖσιν
ἐξελάαν ἐνθένδε κύνας κηρεσσιφορήτους,
οὓς κῆρες φορέουσι μελαινάων ἐπὶ νηῶν.
ἀλλ᾽ ἤτοι ἐπὶ νυκτὶ φυλάξομεν ἡμέας αὐτούς,

πρῶϊ δ᾽ ὑπηοῖοι σὺν τεύχεσι θωρηχθέντες
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ἐγείρομεν ὀξὺν Ἄρηα.
εἴσομαι εἴ κέ μ᾽ ὁ Τυδεΐδης κρατερὸς Διομήδης
πὰρ νηῶν πρὸς τεῖχος ἀπώσεται, ἤ κεν ἐγὼ τὸν
χαλκῶι δηιώσας ἔναρα βροτόεντα φέρωμαι.

αὔριον ἣν ἀρετὴν διαείσεται, εἴ κ᾽ ἐμὸν ἔγχος
μείνηι ἐπερχόμενον· ἀλλ᾽ ἐν πρώτοισιν ὀΐω
κείσεται οὐτηθείς, πολέες δ᾽ ἀμφ᾽ αὐτὸν ἑταῖροι
ἠελίου ἀνιόντος ἐς αὔριον· εἰ γὰρ ἐγὼν ὣς
εἴην ἀθάνατος καὶ ἀγήρως ἤματα πάντα,

τιοίμην δ᾽ ὡς τίετ᾽ Ἀθηναίη καὶ Ἀπόλλων,
ὡς νῦν ἡμέρη ἥδε κακὸν φέρει Ἀργείοισιν.
ὣς Ἕκτωρ ἀγόρευ᾽, ἐπὶ δὲ Τρῶες κελάδησαν.
οἳ δ᾽ ἵππους μὲν λῦσαν ὑπὸ ζυγοῦ ἱδρώοντας,
δῆσαν δ᾽ ἱμάντεσσι παρ᾽ ἅρμασιν οἷσιν ἕκαστος·

ἐκ πόλιος δ᾽ ἄξοντο βόας καὶ ἴφια μῆλα
καρπαλίμως, οἶνον δὲ μελίφρονα οἰνίζοντο,
σῖτόν τ᾽ ἐκ μεγάρων, ἐπὶ δὲ ξύλα πολλὰ λέγοντο.
[ἔρδον δ᾿ ἀθανάτοισι τεληέσσας ἑκατόμβας,]
κνίσην δ᾽ ἐκ πεδίου ἄνεμοι φέρον οὐρανὸν εἴσω.

[ἡδεῖαν: τῆς δ᾿ οὔ τι θεοὶ μάκαρες δατέοντο,]
[οὐδ᾿ ἔθελον: μάλα γάρ σφιν ἀπήχθετο Ἴλιος ἱρὴ
καὶ Πρίαμος καὶ λαὸς ἐυμμελίω Πριάμοιο.]
οἳ δὲ μέγα φρονέοντες ἐπὶ πτολέμοιο γεφύρας
εἴατο παννύχιοι, πυρὰ δέ σφισι καίετο πολλά.

ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἐν οὐρανῶι ἄστρα φαεινὴν ἀμφὶ σελήνην
φαίνετ᾽ ἀριπρεπέα, ὅτε τ᾽ ἔπλετο νήνεμος αἰθήρ·
ἔκ τ᾽ ἔφανεν πᾶσαι σκοπιαὶ καὶ πρώονες ἄκροι
καὶ νάπαι· οὐρανόθεν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπερράγη ἄσπετος αἰθήρ,
πάντα δὲ εἴδεται ἄστρα, γέγηθε δέ τε φρένα ποιμήν·

τόσσα μεσηγὺ νεῶν ἠδὲ Ξάνθοιο ῥοάων
Τρώων καιόντων πυρὰ φαίνετο Ἰλιόθι πρό.
χίλι᾽ ἄρ᾽ ἐν πεδίωι πυρὰ καίετο, πὰρ δὲ ἑκάστωι
εἴατο πεντήκοντα σέλαι πυρὸς αἰθομένοιο.
ἵπποι δὲ κρῖ λευκὸν ἐρεπτόμενοι καὶ ὀλύρας

ἑσταότες παρ᾽ ὄχεσφιν ἐΰθρονον Ἠῶ μίμνον.

Ἰλιάδος Ι

πρεσβεία πρὸς Ἀχιλλέα λιταί.

Ὣς οἱ μὲν Τρῶες φυλακὰς ἔχον· αὐτὰρ Ἀχαιοὺς
θεσπεσίη ἔχε φύζα φόβου κρυόεντος ἑταίρη,
πένθεϊ δ᾽ ἀτλήτωι βεβολήατο πάντες ἄριστοι.
ὡς δ᾽ ἄνεμοι δύο πόντον ὀρίνετον ἰχθυόεντα

Βορέης καὶ Ζέφυρος, τώ τε Θρήικηθεν ἄητον
ἐλθόντ᾽ ἐξαπίνης· ἄμυδις δέ τε κῦμα κελαινὸν
κορθύεται, πολλὸν δὲ παρὲξ ἅλα φῦκος ἔχευεν·
ὣς ἐδαΐζετο θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν Ἀχαιῶν.
Ἀτρεΐδης δ᾽ ἄχεϊ μεγάλωι βεβολημένος ἦτορ

φοίτα κηρύκεσσι λιγυφθόγγοισι κελεύων
κλήδην εἰς ἀγορὴν κικλήσκειν ἄνδρα ἕκαστον,
μὴ δὲ βοᾶν· αὐτὸς δὲ μετὰ πρώτοισι πονεῖτο.
ἷζον δ᾽ εἰν ἀγορῆι τετιηότες· ἂν δ᾽ Ἀγαμέμνων
ἵστατο δάκρυ χέων ὥς τε κρήνη μελάνυδρος

ἥ τε κατ᾽ αἰγίλιπος πέτρης δνοφερὸν χέει ὕδωρ·
ὣς ὁ βαρὺ στενάχων ἔπε᾽ Ἀργείοισι μετηύδα·
ὦ φίλοι Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
Ζεύς με μέγα Κρονίδης ἄτηι ἐνέδησε βαρείηι
σχέτλιος, ὃς τότε μέν μοι ὑπέσχετο καὶ κατένευσεν

Ἴλιον ἐκπέρσαντ᾽ εὐτείχεον ἀπονέεσθαι,
νῦν δὲ κακὴν ἀπάτην βουλεύσατο, καί με κελεύει
δυσκλέα Ἄργος ἱκέσθαι, ἐπεὶ πολὺν ὤλεσα λαόν.
οὕτω που Διὶ μέλλει ὑπερμενέϊ φίλον εἶναι,
ὃς δὴ πολλάων πολίων κατέλυσε κάρηνα

ἠδ᾽ ἔτι καὶ λύσει· τοῦ γὰρ κράτος ἐστὶ μέγιστον.
ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ὡς ἂν ἐγὼ εἴπω πειθώμεθα πάντες·
φεύγωμεν σὺν νηυσὶ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν·
οὐ γὰρ ἔτι Τροίην αἱρήσομεν εὐρυάγυιαν.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι.

δὴν δ᾽ ἄνεωι ἦσαν τετιηότες υἷες Ἀχαιῶν·
ὀψὲ δὲ δὴ μετέειπε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
Ἀτρεΐδη σοὶ πρῶτα μαχήσομαι ἀφραδέοντι,
ἣ θέμις ἐστὶν ἄναξ ἀγορῆι· σὺ δὲ μή τι χολωθῆις.
ἀλκὴν μέν μοι πρῶτον ὀνείδισας ἐν Δαναοῖσι

φὰς ἔμεν ἀπτόλεμον καὶ ἀνάλκιδα· ταῦτα δὲ πάντα
ἴσασ᾽ Ἀργείων ἠμὲν νέοι ἠδὲ γέροντες.
σοὶ δὲ διάνδιχα δῶκε Κρόνου πάϊς ἀγκυλομήτεω·
σκήπτρωι μέν τοι δῶκε τετιμῆσθαι περὶ πάντων,
ἀλκὴν δ᾽ οὔ τοι δῶκεν, ὅ τε κράτος ἐστὶ μέγιστον.

δαιμόνι᾽ οὕτω που μάλα ἔλπεαι υἷας Ἀχαιῶν
ἀπτολέμους τ᾽ ἔμεναι καὶ ἀνάλκιδας ὡς ἀγορεύεις;
εἰ δέ τοι αὐτῶι θυμὸς ἐπέσσυται ὥς τε νέεσθαι
ἔρχεο· πάρ τοι ὁδός, νῆες δέ τοι ἄγχι θαλάσσης
ἑστᾶσ᾽, αἵ τοι ἕποντο Μυκήνηθεν μάλα πολλαί.

ἀλλ᾽ ἄλλοι μενέουσι κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
εἰς ὅ κέ περ Τροίην διαπέρσομεν. εἰ δὲ καὶ αὐτοὶ
φευγόντων σὺν νηυσὶ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν·
νῶϊ δ᾽ ἐγὼ Σθένελός τε μαχησόμεθ᾽ εἰς ὅ κε τέκμωρ
Ἰλίου εὕρωμεν· σὺν γὰρ θεῶι εἰλήλουθμεν.

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἐπίαχον υἷες Ἀχαιῶν
μῦθον ἀγασσάμενοι Διομήδεος ἱπποδάμοιο.
τοῖσι δ᾽ ἀνιστάμενος μετεφώνεεν ἱππότα Νέστωρ·
Τυδεΐδη περὶ μὲν πολέμωι ἔνι καρτερός ἐσσι,
καὶ βουλῆι μετὰ πάντας ὁμήλικας ἔπλευ ἄριστος.

οὔ τίς τοι τὸν μῦθον ὀνόσσεται ὅσσοι Ἀχαιοί,
οὐδὲ πάλιν ἐρέει· ἀτὰρ οὐ τέλος ἵκεο μύθων.
ἦ μὲν καὶ νέος ἐσσί, ἐμὸς δέ κε καὶ πάϊς εἴης
ὁπλότατος γενεῆφιν· ἀτὰρ πεπνυμένα βάζεις
Ἀργείων βασιλῆας, ἐπεὶ κατὰ μοῖραν ἔειπες.

ἀλλ᾽ ἄγ᾽ ἐγών, ὃς σεῖο γεραίτερος εὔχομαι εἶναι,
ἐξείπω καὶ πάντα διίξομαι· οὐδέ κέ τίς μοι
μῦθον ἀτιμήσει᾽, οὐδὲ κρείων Ἀγαμέμνων.
ἀφρήτωρ ἀθέμιστος ἀνέστιός ἐστιν ἐκεῖνος
ὃς πολέμου ἔραται ἐπιδημίου ὀκρυόεντος.

ἀλλ᾽ ἤτοι νῦν μὲν πειθώμεθα νυκτὶ μελαίνηι
δόρπά τ᾽ ἐφοπλισόμεσθα· φυλακτῆρες δὲ ἕκαστοι
λεξάσθων παρὰ τάφρον ὀρυκτὴν τείχεος ἐκτός.
κούροισιν μὲν ταῦτ᾽ ἐπιτέλλομαι· αὐτὰρ ἔπειτα
Ἀτρεΐδη σὺ μὲν ἄρχε· σὺ γὰρ βασιλεύτατός ἐσσι.

δαίνυ δαῖτα γέρουσιν· ἔοικέ τοι, οὔ τοι ἀεικές.
πλεῖαί τοι οἴνου κλισίαι, τὸν νῆες Ἀχαιῶν
ἠμάτιαι Θρήικηθεν ἐπ᾽ εὐρέα πόντον ἄγουσι·
πᾶσά τοί ἐσθ᾽ ὑποδεξίη, πολέεσσι δ᾽ ἀνάσσεις.
πολλῶν δ᾽ ἀγρομένων τῶι πείσεαι ὅς κεν ἀρίστην

βουλὴν βουλεύσηι· μάλα δὲ χρεὼ πάντας Ἀχαιοὺς
ἐσθλῆς καὶ πυκινῆς, ὅτι δήϊοι ἐγγύθι νηῶν
καίουσιν πυρὰ πολλά· τίς ἂν τάδε γηθήσειε;
νὺξ δ᾽ ἧδ᾽ ἠὲ διαρραίσει στρατὸν ἠὲ σαώσει.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα τοῦ μάλα μὲν κλύον ἠδὲ πίθοντο.

ἐκ δὲ φυλακτῆρες σὺν τεύχεσιν ἐσσεύοντο
ἀμφί τε Νεστορίδην Θρασυμήδεα ποιμένα λαῶν,
ἠδ᾽ ἀμφ᾽ Ἀσκάλαφον καὶ Ἰάλμενον υἷας Ἄρηος
ἀμφί τε Μηριόνην Ἀφαρῆά τε Δηΐπυρόν τε,
ἠδ᾽ ἀμφὶ Κρείοντος υἱὸν Λυκομήδεα δῖον.

ἕπτ᾽ ἔσαν ἡγεμόνες φυλάκων, ἑκατὸν δὲ ἑκάστωι
κοῦροι ἅμα στεῖχον δολίχ᾽ ἔγχεα χερσὶν ἔχοντες·
κὰδ δὲ μέσον τάφρου καὶ τείχεος ἷζον ἰόντες·
ἔνθα δὲ πῦρ κήαντο, τίθεντο δὲ δόρπα ἕκαστος.
Ἀτρεΐδης δὲ γέροντας ἀολλέας ἦγεν Ἀχαιῶν

ἐς κλισίην, παρὰ δέ σφι τίθει μενοεικέα δαῖτα.
οἳ δ᾽ ἐπ᾽ ὀνείαθ᾽ ἑτοῖμα προκείμενα χεῖρας ἴαλλον.
αὐτὰρ ἐπεὶ πόσιος καὶ ἐδητύος ἐξ ἔρον ἕντο,
τοῖς ὁ γέρων πάμπρωτος ὑφαίνειν ἤρχετο μῆτιν
Νέστωρ, οὗ καὶ πρόσθεν ἀρίστη φαίνετο βουλή·

ὅ σφιν ἐϋφρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπεν·
Ἀτρεΐδη κύδιστε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον
ἐν σοὶ μὲν λήξω, σέο δ᾽ ἄρξομαι, οὕνεκα πολλῶν
λαῶν ἐσσι ἄναξ καί τοι Ζεὺς ἐγγυάλιξε
σκῆπτρόν τ᾽ ἠδὲ θέμιστας, ἵνά σφισι βουλεύηισθα.

τώ σε χρὴ περὶ μὲν φάσθαι ἔπος ἠδ᾽ ἐπακοῦσαι,
κρηῆναι δὲ καὶ ἄλλωι, ὅτ᾽ ἄν τινα θυμὸς ἀνώγηι
εἰπεῖν εἰς ἀγαθόν· σέο δ᾽ ἕξεται ὅττί κεν ἄρχηι.
αὐτὰρ ἐγὼν ἐρέω ὥς μοι δοκεῖ εἶναι ἄριστα.
οὐ γάρ τις νόον ἄλλος ἀμείνονα τοῦδε νοήσει

οἷον ἐγὼ νοέω ἠμὲν πάλαι ἠδ᾽ ἔτι καὶ νῦν
ἐξ ἔτι τοῦ ὅτε διογενὲς Βρισηΐδα κούρην
χωομένου Ἀχιλῆος ἔβης κλισίηθεν ἀπούρας
οὔ τι καθ᾽ ἡμέτερόν γε νόον· μάλα γάρ τοι ἔγωγε
πόλλ᾽ ἀπεμυθεόμην· σὺ δὲ σῶι μεγαλήτορι θυμῶι

εἴξας ἄνδρα φέριστον, ὃν ἀθάνατοί περ ἔτισαν,
ἠτίμησας, ἑλὼν γὰρ ἔχεις γέρας· ἀλλ᾽ ἔτι καὶ νῦν
φραζώμεσθ᾽ ὥς κέν μιν ἀρεσσάμενοι πεπίθωμεν
δώροισίν τ᾽ ἀγανοῖσιν ἔπεσσί τε μειλιχίοισι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·

ὦ γέρον οὔ τι ψεῦδος ἐμὰς ἄτας κατέλεξας·
ἀασάμην, οὐδ᾽ αὐτὸς ἀναίνομαι. ἀντί νυ πολλῶν
λαῶν ἐστὶν ἀνὴρ ὅν τε Ζεὺς κῆρι φιλήσηι,
ὡς νῦν τοῦτον ἔτισε, δάμασσε δὲ λαὸν Ἀχαιῶν.
ἀλλ᾽ ἐπεὶ ἀασάμην φρεσὶ λευγαλέηισι πιθήσας,

ἂψ ἐθέλω ἀρέσαι δόμεναί τ᾽ ἀπερείσι᾽ ἄποινα.
ὑμῖν δ᾽ ἐν πάντεσσι περικλυτὰ δῶρ᾽ ὀνομήνω
ἕπτ᾽ ἀπύρους τρίποδας, δέκα δὲ χρυσοῖο τάλαντα,
αἴθωνας δὲ λέβητας ἐείκοσι, δώδεκα δ᾽ ἵππους
πηγοὺς ἀθλοφόρους, οἳ ἀέθλια ποσσὶν ἄροντο.

οὔ κεν ἀλήϊος εἴη ἀνὴρ ὧι τόσσα γένοιτο,
οὐδέ κεν ἀκτήμων ἐριτίμοιο χρυσοῖο,
ὅσσά μοι ἠνείκαντο ἀέθλια μώνυχες ἵπποι.
δώσω δ᾽ ἑπτὰ γυναῖκας ἀμύμονα ἔργα ἰδυίας
Λεσβίδας, ἃς ὅτε Λέσβον ἐϋκτιμένην ἕλεν αὐτὸς

ἐξελόμην, αἳ κάλλει ἐνίκων φῦλα γυναικῶν.
τὰς μέν οἱ δώσω, μετὰ δ᾽ ἔσσεται ἣν τότ᾽ ἀπηύρων
κούρη Βρισῆος· ἐπὶ δὲ μέγαν ὅρκον ὀμοῦμαι
μή ποτε τῆς εὐνῆς ἐπιβήμεναι ἠδὲ μιγῆναι,
ἣ θέμις ἀνθρώπων πέλει ἀνδρῶν ἠδὲ γυναικῶν.

ταῦτα μὲν αὐτίκα πάντα παρέσσεται· εἰ δέ κεν αὖτε
ἄστυ μέγα Πριάμοιο θεοὶ δώωσ᾽ ἀλαπάξαι,
νῆα ἅλις χρυσοῦ καὶ χαλκοῦ νηησάσθω
εἰσελθών, ὅτε κεν δατεώμεθα ληΐδ᾽ Ἀχαιοί,
Τρωϊάδας δὲ γυναῖκας ἐείκοσιν αὐτὸς ἑλέσθω,

αἴ κε μετ᾽ Ἀργείην Ἑλένην κάλλισται ἔωσιν.
εἰ δέ κεν Ἄργος ἱκοίμεθ᾽ Ἀχαιϊκὸν οὖθαρ ἀρούρης
γαμβρός κέν μοι ἔοι· τίσω δέ μιν ἶσον Ὀρέστηι,
ὅς μοι τηλύγετος τρέφεται θαλίηι ἔνι πολλῆι.
τρεῖς δέ μοί εἰσι θύγατρες ἐνὶ μεγάρωι εὐπήκτωι

Χρυσόθεμις καὶ Λαοδίκη καὶ Ἰφιάνασσα,
τάων ἥν κ᾽ ἐθέληισι φίλην ἀνάεδνον ἀγέσθω
πρὸς οἶκον Πηλῆος· ἐγὼ δ᾽ ἐπὶ μείλια δώσω
πολλὰ μάλ᾽, ὅσσ᾽ οὔ πώ τις ἑῆι ἐπέδωκε θυγατρί·
ἑπτὰ δέ οἱ δώσω εὖ ναιόμενα πτολίεθρα

Καρδαμύλην Ἐνόπην τε καὶ Ἱρὴν ποιήεσσαν
Φηράς τε ζαθέας ἠδ᾽ Ἄνθειαν βαθύλειμον
καλήν τ᾽ Αἴπειαν καὶ Πήδασον ἀμπελόεσσαν.
πᾶσαι δ᾽ ἐγγὺς ἁλός, νέαται Πύλου ἠμαθόεντος·
ἐν δ᾽ ἄνδρες ναίουσι πολύρρηνες πολυβοῦται,

οἵ κέ ἑ δωτίνηισι θεὸν ὣς τιμήσουσι
καί οἱ ὑπὸ σκήπτρωι λιπαρὰς τελέουσι θέμιστας.
ταῦτά κέ οἱ τελέσαιμι μεταλήξαντι χόλοιο.
δμηθήτω· Ἀΐδης τοι ἀμείλιχος ἠδ᾽ ἀδάμαστος,
τοὔνεκα καί τε βροτοῖσι θεῶν ἔχθιστος ἁπάντων·

καί μοι ὑποστήτω ὅσσον βασιλεύτερός εἰμι
ἠδ᾽ ὅσσον γενεῆι προγενέστερος εὔχομαι εἶναι.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
Ἀτρεΐδη κύδιστε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον
δῶρα μὲν οὐκέτ᾽ ὀνοστὰ διδοῖς Ἀχιλῆϊ ἄνακτι·

ἀλλ᾽ ἄγετε κλητοὺς ὀτρύνομεν, οἵ κε τάχιστα
ἔλθωσ᾽ ἐς κλισίην Πηληϊάδεω Ἀχιλῆος.
εἰ δ᾽ ἄγε τοὺς ἂν ἐγὼ ἐπιόψομαι οἳ δὲ πιθέσθων.
Φοῖνιξ μὲν πρώτιστα Διῒ φίλος ἡγησάσθω,
αὐτὰρ ἔπειτ᾽ Αἴας τε μέγας καὶ δῖος Ὀδυσσεύς·

κηρύκων δ᾽ Ὀδίος τε καὶ Εὐρυβάτης ἅμ᾽ ἑπέσθων.
φέρτε δὲ χερσὶν ὕδωρ, εὐφημῆσαί τε κέλεσθε,
ὄφρα Διὶ Κρονίδηι ἀρησόμεθ᾽, αἴ κ᾽ ἐλεήσηι.
ὣς φάτο, τοῖσι δὲ πᾶσιν ἑαδότα μῦθον ἔειπεν.
αὐτίκα κήρυκες μὲν ὕδωρ ἐπὶ χεῖρας ἔχευαν,

κοῦροι δὲ κρητῆρας ἐπεστέψαντο ποτοῖο,
νώμησαν δ᾽ ἄρα πᾶσιν ἐπαρξάμενοι δεπάεσσιν.
αὐτὰρ ἐπεὶ σπεῖσάν τ᾽ ἔπιόν θ᾽ ὅσον ἤθελε θυμός,
ὁρμῶντ᾽ ἐκ κλισίης Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο.
τοῖσι δὲ πόλλ᾽ ἐπέτελλε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ

δενδίλλων ἐς ἕκαστον, Ὀδυσσῆϊ δὲ μάλιστα,
πειρᾶν ὡς πεπίθοιεν ἀμύμονα Πηλεΐωνα.
τὼ δὲ βάτην παρὰ θῖνα πολυφλοίσβοιο θαλάσσης
πολλὰ μάλ᾽ εὐχομένω γαιηόχωι ἐννοσιγαίωι
ῥηϊδίως πεπιθεῖν μεγάλας φρένας Αἰακίδαο.

Μυρμιδόνων δ᾽ ἐπί τε κλισίας καὶ νῆας ἱκέσθην,
τὸν δ᾽ εὗρον φρένα τερπόμενον φόρμιγγι λιγείηι
καλῆι δαιδαλέηι, ἐπὶ δ᾽ ἀργύρεον ζυγὸν ἦεν,
τὴν ἄρετ᾽ ἐξ ἐνάρων πόλιν Ἠετίωνος ὀλέσσας·
τῆι ὅ γε θυμὸν ἔτερπεν, ἄειδε δ᾽ ἄρα κλέα ἀνδρῶν.

Πάτροκλος δέ οἱ οἶος ἐναντίος ἧστο σιωπῆι,
δέγμενος Αἰακίδην ὁπότε λήξειεν ἀείδων,
τὼ δὲ βάτην προτέρω, ἡγεῖτο δὲ δῖος Ὀδυσσεύς,
στὰν δὲ πρόσθ᾽ αὐτοῖο· ταφὼν δ᾽ ἀνόρουσεν Ἀχιλλεὺς
αὐτῆι σὺν φόρμιγγι λιπὼν ἕδος ἔνθα θάασσεν.

ὣς δ᾽ αὔτως Πάτροκλος, ἐπεὶ ἴδε φῶτας, ἀνέστη.
τὼ καὶ δεικνύμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
χαίρετον· ἦ φίλοι ἄνδρες ἱκάνετον ἦ τι μάλα χρεώ,
οἵ μοι σκυζομένωι περ Ἀχαιῶν φίλτατοί ἐστον.
ὣς ἄρα φωνήσας προτέρω ἄγε δῖος Ἀχιλλεύς,

εἷσεν δ᾽ ἐν κλισμοῖσι τάπησί τε πορφυρέοισιν.
αἶψα δὲ Πάτροκλον προσεφώνεεν ἐγγὺς ἐόντα·
μείζονα δὴ κρητῆρα Μενοιτίου υἱὲ καθίστα,
ζωρότερον δὲ κέραιε, δέπας δ᾽ ἔντυνον ἑκάστωι·
οἳ γὰρ φίλτατοι ἄνδρες ἐμῶι ὑπέασι μελάθρωι.

ὣς φάτο, Πάτροκλος δὲ φίλωι ἐπεπείθεθ᾽ ἑταίρωι.
αὐτὰρ ὅ γε κρεῖον μέγα κάββαλεν ἐν πυρὸς αὐγῆι,
ἐν δ᾽ ἄρα νῶτον ἔθηκ᾽ ὄϊος καὶ πίονος αἰγός,
ἐν δὲ συὸς σιάλοιο ῥάχιν τεθαλυῖαν ἀλοιφῆι.
τῶι δ᾽ ἔχεν Αὐτομέδων, τάμνεν δ᾽ ἄρα δῖος Ἀχιλλεύς.

καὶ τὰ μὲν εὖ μίστυλλε καὶ ἀμφ᾽ ὀβελοῖσιν ἔπειρε,
πῦρ δὲ Μενοιτιάδης δαῖεν μέγα ἰσόθεος φώς.
αὐτὰρ ἐπεὶ κατὰ πῦρ ἐκάη καὶ φλὸξ ἐμαράνθη,
ἀνθρακιὴν στορέσας ὀβελοὺς ἐφύπερθε τάνυσσε,
πάσσε δ᾽ ἁλὸς θείοιο κρατευτάων ἐπαείρας.

αὐτὰρ ἐπεί ῥ᾽ ὤπτησε καὶ εἰν ἐλεοῖσιν ἔχευε,
Πάτροκλος μὲν σῖτον ἑλὼν ἐπένειμε τραπέζηι
καλοῖς ἐν κανέοισιν, ἀτὰρ κρέα νεῖμεν Ἀχιλλεύς.
αὐτὸς δ᾽ ἀντίον ἷζεν Ὀδυσσῆος θείοιο
τοίχου τοῦ ἑτέροιο, θεοῖσι δὲ θῦσαι ἀνώγει

Πάτροκλον ὃν ἑταῖρον· ὁ δ᾽ ἐν πυρὶ βάλλε θυηλάς.
οἳ δ᾽ ἐπ᾽ ὀνείαθ᾽ ἑτοῖμα προκείμενα χεῖρας ἴαλλον.
αὐτὰρ ἐπεὶ πόσιος καὶ ἐδητύος ἐξ ἔρον ἕντο,
νεῦσ᾽ Αἴας Φοίνικι· νόησε δὲ δῖος Ὀδυσσεύς,
πλησάμενος δ᾽ οἴνοιο δέπας δείδεκτ᾽ Ἀχιλῆα·

χαῖρ᾽ Ἀχιλεῦ· δαιτὸς μὲν ἐΐσης οὐκ ἐπιδευεῖς
ἠμὲν ἐνὶ κλισίηι Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο
ἠδὲ καὶ ἐνθάδε νῦν, πάρα γὰρ μενοεικέα πολλὰ
δαίνυσθ᾽· ἀλλ᾽ οὐ δαιτὸς ἐπηράτου ἔργα μέμηλεν,
ἀλλὰ λίην μέγα πῆμα διοτρεφὲς εἰσορόωντες

δείδιμεν· ἐν δοιῆι δὲ σαωσέμεν ἢ ἀπολέσθαι
νῆας ἐϋσσέλμους, εἰ μὴ σύ γε δύσεαι ἀλκήν.
ἐγγὺς γὰρ νηῶν καὶ τείχεος αὖλιν ἔθεντο
Τρῶες ὑπέρθυμοι τηλεκλειτοί τ᾽ ἐπίκουροι
κηάμενοι πυρὰ πολλὰ κατὰ στρατόν, οὐδ᾽ ἔτι φασὶ

σχήσεσθ᾽, ἀλλ᾽ ἐν νηυσὶ μελαίνηισιν πεσέεσθαι.
Ζεὺς δέ σφι Κρονίδης ἐνδέξια σήματα φαίνων
ἀστράπτει· Ἕκτωρ δὲ μέγα σθένεϊ βλεμεαίνων
μαίνεται ἐκπάγλως πίσυνος Διί, οὐδέ τι τίει
ἀνέρας οὐδὲ θεούς· κρατερὴ δέ ἑ λύσσα δέδυκεν.

ἀρᾶται δὲ τάχιστα φανήμεναι Ἠῶ δῖαν·
στεῦται γὰρ νηῶν ἀποκόψειν ἄκρα κόρυμβα
αὐτάς τ᾽ ἐμπρήσειν μαλεροῦ πυρός, αὐτὰρ Ἀχαιοὺς
δηιώσειν παρὰ τῆισιν ὀρινομένους ὑπὸ καπνοῦ.
ταῦτ᾽ αἰνῶς δείδοικα κατὰ φρένα, μή οἱ ἀπειλὰς

ἐκτελέσωσι θεοί, ἡμῖν δὲ δὴ αἴσιμον εἴη
φθίσθαι ἐνὶ Τροίηι ἑκὰς Ἄργεος ἱπποβότοιο.
ἀλλ᾽ ἄνα εἰ μέμονάς γε καὶ ὀψέ περ υἷας Ἀχαιῶν
τειρομένους ἐρύεσθαι ὑπὸ Τρώων ὀρυμαγδοῦ.
αὐτῶι τοι μετόπισθ᾽ ἄχος ἔσσεται, οὐδέ τι μῆχος

ῥεχθέντος κακοῦ ἔστ᾽ ἄκος εὑρεῖν· ἀλλὰ πολὺ πρὶν
φράζευ ὅπως Δαναοῖσιν ἀλεξήσεις κακὸν ἦμαρ.
ὦ πέπον ἦ μὲν σοί γε πατὴρ ἐπετέλλετο Πηλεὺς
ἤματι τῶι ὅτε σ᾽ ἐκ Φθίης Ἀγαμέμνονι πέμπε·
τέκνον ἐμὸν κάρτος μὲν Ἀθηναίη τε καὶ Ἥρη

δώσουσ᾽ αἴ κ᾽ ἐθέλωσι, σὺ δὲ μεγαλήτορα θυμὸν
ἴσχειν ἐν στήθεσσι· φιλοφροσύνη γὰρ ἀμείνων·
ληγέμεναι δ᾽ ἔριδος κακομηχάνου, ὄφρά σε μᾶλλον
τίωσ᾽ Ἀργείων ἠμὲν νέοι ἠδὲ γέροντες.
ὣς ἐπέτελλ᾽ ὁ γέρων, σὺ δὲ λήθεαι· ἀλλ᾽ ἔτι καὶ νῦν

παύε᾽, ἔα δὲ χόλον θυμαλγέα· σοὶ δ᾽ Ἀγαμέμνων
ἄξια δῶρα δίδωσι μεταλήξαντι χόλοιο.
εἰ δὲ σὺ μέν μευ ἄκουσον, ἐγὼ δέ κέ τοι καταλέξω
ὅσσά τοι ἐν κλισίηισιν ὑπέσχετο δῶρ᾽ Ἀγαμέμνων·
ἕπτ᾽ ἀπύρους τρίποδας, δέκα δὲ χρυσοῖο τάλαντα,

αἴθωνας δὲ λέβητας ἐείκοσι, δώδεκα δ᾽ ἵππους
πηγοὺς ἀθλοφόρους, οἳ ἀέθλια ποσσὶν ἄροντο.
οὔ κεν ἀλήϊος εἴη ἀνὴρ ὧι τόσσα γένοιτο
οὐδέ κεν ἀκτήμων ἐριτίμοιο χρυσοῖο,
ὅσσ᾽ Ἀγαμέμνονος ἵπποι ἀέθλια ποσσὶν ἄροντο.

δώσει δ᾽ ἑπτὰ γυναῖκας ἀμύμονα ἔργα ἰδυίας
Λεσβίδας, ἃς ὅτε Λέσβον ἐϋκτιμένην ἕλες αὐτὸς
ἐξέλεθ᾽, αἳ τότε κάλλει ἐνίκων φῦλα γυναικῶν.
τὰς μέν τοι δώσει, μετὰ δ᾽ ἔσσεται ἣν τότ᾽ ἀπηύρα
κούρη Βρισῆος· ἐπὶ δὲ μέγαν ὅρκον ὀμεῖται

μή ποτε τῆς εὐνῆς ἐπιβήμεναι ἠδὲ μιγῆναι
ἣ θέμις ἐστὶν ἄναξ ἤτ᾽ ἀνδρῶν ἤτε γυναικῶν.
ταῦτα μὲν αὐτίκα πάντα παρέσσεται· εἰ δέ κεν αὖτε
ἄστυ μέγα Πριάμοιο θεοὶ δώωσ᾽ ἀλαπάξαι,
νῆα ἅλις χρυσοῦ καὶ χαλκοῦ νηήσασθαι

εἰσελθών, ὅτε κεν δατεώμεθα ληΐδ᾽ Ἀχαιοί,
Τρωϊάδας δὲ γυναῖκας ἐείκοσιν αὐτὸς ἑλέσθαι,
αἵ κε μετ᾽ Ἀργείην Ἑλένην κάλλισται ἔωσιν.
εἰ δέ κεν Ἄργος ἱκοίμεθ᾽ Ἀχαιϊκὸν οὖθαρ ἀρούρης
γαμβρός κέν οἱ ἔοις· τίσει δέ σε ἶσον Ὀρέστηι,

ὅς οἱ τηλύγετος τρέφεται θαλίηι ἔνι πολλῆι.
τρεῖς δέ οἵ εἰσι θύγατρες ἐνὶ μεγάρωι εὐπήκτωι
Χρυσόθεμις καὶ Λαοδίκη καὶ Ἰφιάνασσα,
τάων ἥν κ᾽ ἐθέληισθα φίλην ἀνάεδνον ἄγεσθαι
πρὸς οἶκον Πηλῆος· ὁ δ᾽ αὖτ᾽ ἐπὶ μείλια δώσει

πολλὰ μάλ᾽, ὅσσ᾽ οὔ πώ τις ἑῆι ἐπέδωκε θυγατρί·
ἑπτὰ δέ τοι δώσει εὖ ναιόμενα πτολίεθρα
Καρδαμύλην Ἐνόπην τε καὶ Ἱρὴν ποιήεσσαν
Φηράς τε ζαθέας ἠδ᾽ Ἄνθειαν βαθύλειμον
καλήν τ᾽ Αἴπειαν καὶ Πήδασον ἀμπελόεσσαν.

πᾶσαι δ᾽ ἐγγὺς ἁλός, νέαται Πύλου ἠμαθόεντος·
ἐν δ᾽ ἄνδρες ναίουσι πολύρρηνες πολυβοῦται,
οἵ κέ σε δωτίνηισι θεὸν ὣς τιμήσουσι
καί τοι ὑπὸ σκήπτρωι λιπαρὰς τελέουσι θέμιστας.
ταῦτά κέ τοι τελέσειε μεταλήξαντι χόλοιο.

εἰ δέ τοι Ἀτρεΐδης μὲν ἀπήχθετο κηρόθι μᾶλλον
αὐτὸς καὶ τοῦ δῶρα, σὺ δ᾽ ἄλλους περ Παναχαιοὺς
τειρομένους ἐλέαιρε κατὰ στρατόν, οἵ σε θεὸν ὣς
τίσουσ᾽· ἦ γάρ κέ σφι μάλα μέγα κῦδος ἄροιο·
νῦν γάρ χ᾽ Ἕκτορ᾽ ἕλοις, ἐπεὶ ἂν μάλα τοι σχεδὸν ἔλθοι

λύσσαν ἔχων ὀλοήν, ἐπεὶ οὔ τινά φησιν ὁμοῖον
οἷ ἔμεναι Δαναῶν οὓς ἐνθάδε νῆες ἔνεικαν.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
διογενὲς Λαερτιάδη πολυμήχαν᾽ Ὀδυσσεῦ
χρὴ μὲν δὴ τὸν μῦθον ἀπηλεγέως ἀποειπεῖν,

ἧι περ δὴ φρονέω τε καὶ ὡς τετελεσμένον ἔσται,
ὡς μή μοι τρύζητε παρήμενοι ἄλλοθεν ἄλλος.
ἐχθρὸς γάρ μοι κεῖνος ὁμῶς Ἀΐδαο πύληισιν
ὅς χ᾽ ἕτερον μὲν κεύθηι ἐνὶ φρεσίν, ἄλλο δὲ εἴπηι.
αὐτὰρ ἐγὼν ἐρέω ὥς μοι δοκεῖ εἶναι ἄριστα·

οὔτ᾽ ἔμεγ᾽ Ἀτρεΐδην Ἀγαμέμνονα πεισέμεν οἴω
οὔτ᾽ ἄλλους Δαναούς, ἐπεὶ οὐκ ἄρα τις χάρις ἦεν
μάρνασθαι δηΐοισιν ἐπ᾽ ἀνδράσι νωλεμὲς αἰεί.
ἴση μοῖρα μένοντι καὶ εἰ μάλα τις πολεμίζοι·
ἐν δὲ ἰῆι τιμῆι ἠμὲν κακὸς ἠδὲ καὶ ἐσθλός·

κάτθαν᾽ ὁμῶς ὅ τ᾽ ἀεργὸς ἀνὴρ ὅ τε πολλὰ ἐοργώς.
οὐδέ τί μοι περίκειται, ἐπεὶ πάθον ἄλγεα θυμῶι
αἰεὶ ἐμὴν ψυχὴν παραβαλλόμενος πολεμίζειν.
ὡς δ᾽ ὄρνις ἀπτῆσι νεοσσοῖσι προφέρηισι
μάστακ᾽ ἐπεί κε λάβηισι, κακῶς δ᾽ ἄρα οἱ πέλει αὐτῆι,

ὣς καὶ ἐγὼ πολλὰς μὲν ἀΰπνους νύκτας ἴαυον,
ἤματα δ᾽ αἱματόεντα διέπρησσον πολεμίζων
ἀνδράσι μαρνάμενος ὀάρων ἕνεκα σφετεράων.
δώδεκα δὴ σὺν νηυσὶ πόλεις ἀλάπαξ᾽ ἀνθρώπων,
πεζὸς δ᾽ ἕνδεκά φημι κατὰ Τροίην ἐρίβωλον·

τάων ἐκ πασέων κειμήλια πολλὰ καὶ ἐσθλὰ
ἐξελόμην, καὶ πάντα φέρων Ἀγαμέμνονι δόσκον
Ἀτρεΐδηι· ὁ δ᾽ ὄπισθε μένων παρὰ νηυσὶ θοῆισι
δεξάμενος διὰ παῦρα δασάσκετο, πολλὰ δ᾽ ἔχεσκεν.
ἄλλα δ᾽ ἀριστήεσσι δίδου γέρα καὶ βασιλεῦσι·

τοῖσι μὲν ἔμπεδα κεῖται, ἐμεῦ δ᾽ ἀπὸ μούνου Ἀχαιῶν
εἵλετ᾽, ἔχει δ᾽ ἄλοχον θυμαρέα· τῆι παριαύων
τερπέσθω. τί δὲ δεῖ πολεμιζέμεναι Τρώεσσιν
Ἀργείους; τί δὲ λαὸν ἀνήγαγεν ἐνθάδ᾽ ἀγείρας
Ἀτρεΐδης; ἦ οὐχ Ἑλένης ἕνεκ᾽ ἠϋκόμοιο;

ἦ μοῦνοι φιλέουσ᾽ ἀλόχους μερόπων ἀνθρώπων
Ἀτρεΐδαι; ἐπεὶ ὅς τις ἀνὴρ ἀγαθὸς καὶ ἐχέφρων
τὴν αὐτοῦ φιλέει καὶ κήδεται, ὡς καὶ ἐγὼ τὴν
ἐκ θυμοῦ φίλεον δουρικτητήν περ ἐοῦσαν.
νῦν δ᾽ ἐπεὶ ἐκ χειρῶν γέρας εἵλετο καί μ᾽ ἀπάτησε

μή μευ πειράτω εὖ εἰδότος· οὐδέ με πείσει.
ἀλλ᾽ Ὀδυσεῦ σὺν σοί τε καὶ ἄλλοισιν βασιλεῦσι
φραζέσθω νήεσσιν ἀλεξέμεναι δήϊον πῦρ.
ἦ μὲν δὴ μάλα πολλὰ πονήσατο νόσφιν ἐμεῖο,
καὶ δὴ τεῖχος ἔδειμε, καὶ ἤλασε τάφρον ἐπ᾽ αὐτῶι

εὐρεῖαν μεγάλην, ἐν δὲ σκόλοπας κατέπηξεν·
ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ὧς δύναται σθένος Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο
ἴσχειν· ὄφρα δ᾽ ἐγὼ μετ᾽ Ἀχαιοῖσιν πολέμιζον
οὐκ ἐθέλεσκε μάχην ἀπὸ τείχεος ὀρνύμεν Ἕκτωρ,
ἀλλ᾽ ὅσον ἐς Σκαιάς τε πύλας καὶ φηγὸν ἵκανεν·

ἔνθά ποτ᾽ οἶον ἔμιμνε, μόγις δέ μευ ἔκφυγεν ὁρμήν.
νῦν δ᾽ ἐπεὶ οὐκ ἐθέλω πολεμιζέμεν Ἕκτορι δίωι
αὔριον ἱρὰ Διὶ ῥέξας καὶ πᾶσι θεοῖσι
νηήσας εὖ νῆας, ἐπὴν ἅλα δὲ προερύσσω,
ὄψεαι, αἴ κ᾽ ἐθέληισθα καὶ αἴ κέν τοι τὰ μεμήληι,

ἦρι μάλ᾽ Ἑλλήσποντον ἐπ᾽ ἰχθυόεντα πλεούσας
νῆας ἐμάς, ἐν δ᾽ ἄνδρας ἐρεσσέμεναι μεμαῶτας·
εἰ δέ κεν εὐπλοίην δώηι κλυτὸς ἐννοσίγαιος
ἤματί κε τριτάτωι Φθίην ἐρίβωλον ἱκοίμην.
ἔστι δέ μοι μάλα πολλά, τὰ κάλλιπον ἐνθάδε ἔρρων·

ἄλλον δ᾽ ἐνθένδε χρυσὸν καὶ χαλκὸν ἐρυθρὸν
ἠδὲ γυναῖκας ἐϋζώνους πολιόν τε σίδηρον
ἄξομαι, ἅσσ᾽ ἔλαχόν γε· γέρας δέ μοι, ὅς περ ἔδωκεν,
αὖτις ἐφυβρίζων ἕλετο κρείων Ἀγαμέμνων
Ἀτρεΐδης· τῶι πάντ᾽ ἀγορευέμεν ὡς ἐπιτέλλω

ἀμφαδόν, ὄφρα καὶ ἄλλοι ἐπισκύζωνται Ἀχαιοὶ
εἴ τινά που Δαναῶν ἔτι ἔλπεται ἐξαπατήσειν
αἰὲν ἀναιδείην ἐπιειμένος· οὐδ᾽ ἂν ἔμοιγε
τετλαίη κύνεός περ ἐὼν εἰς ὦπα ἰδέσθαι·
οὐδέ τί οἱ βουλὰς συμφράσσομαι, οὐδὲ μὲν ἔργον·

ἐκ γὰρ δή μ᾽ ἀπάτησε καὶ ἤλιτεν· οὐδ᾽ ἂν ἔτ᾽ αὖτις
ἐξαπάφοιτ᾽ ἐπέεσσιν· ἅλις δέ οἱ· ἀλλὰ ἕκηλος
ἐρρέτω· ἐκ γάρ εὑ φρένας εἵλετο μητίετα Ζεύς.
ἐχθρὰ δέ μοι τοῦ δῶρα, τίω δέ μιν ἐν καρὸς αἴσηι.
οὐδ᾽ εἴ μοι δεκάκις τε καὶ εἰκοσάκις τόσα δοίη

ὅσσά τέ οἱ νῦν ἔστι, καὶ εἴ ποθεν ἄλλα γένοιτο,
οὐδ᾽ ὅσ᾽ ἐς Ὀρχομενὸν ποτινίσεται, οὐδ᾽ ὅσα Θήβας
Αἰγυπτίας, ὅθι πλεῖστα δόμοις ἐν κτήματα κεῖται,
αἵ θ᾽ ἑκατόμπυλοί εἰσι, διηκόσιοι δ᾽ ἀν᾽ ἑκάστας
ἀνέρες ἐξοιχνεῦσι σὺν ἵπποισιν καὶ ὄχεσφιν·

οὐδ᾽ εἴ μοι τόσα δοίη ὅσα ψάμαθός τε κόνις τε,
οὐδέ κεν ὧς ἔτι θυμὸν ἐμὸν πείσει᾽ Ἀγαμέμνων
πρίν γ᾽ ἀπὸ πᾶσαν ἐμοὶ δόμεναι θυμαλγέα λώβην.
κούρην δ᾽ οὐ γαμέω Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο,
οὐδ᾽ εἰ χρυσείηι Ἀφροδίτηι κάλλος ἐρίζοι,

ἔργα δ᾽ Ἀθηναίηι γλαυκώπιδι ἰσοφαρίζοι·
οὐδέ μιν ὧς γαμέω· ὁ δ᾽ Ἀχαιῶν ἄλλον ἑλέσθω,
ὅς τις οἷ τ᾽ ἐπέοικε καὶ ὃς βασιλεύτερός ἐστιν.
ἢν γὰρ δή με σαῶσι θεοὶ καὶ οἴκαδ᾽ ἵκωμαι,
Πηλεύς θήν μοι ἔπειτα γυναῖκά γε μάσσεται αὐτός.

πολλαὶ Ἀχαιΐδες εἰσὶν ἀν᾽ Ἑλλάδα τε Φθίην τε
κοῦραι ἀριστήων, οἵ τε πτολίεθρα ῥύονται,
τάων ἥν κ᾽ ἐθέλωμι φίλην ποιήσομ᾽ ἄκοιτιν.
ἔνθα δέ μοι μάλα πολλὸν ἐπέσσυτο θυμὸς ἀγήνωρ
γήμαντα μνηστὴν ἄλοχον ἐϊκυῖαν ἄκοιτιν

κτήμασι τέρπεσθαι τὰ γέρων ἐκτήσατο Πηλεύς·
οὐ γὰρ ἐμοὶ ψυχῆς ἀντάξιον οὐδ᾽ ὅσα φασὶν
Ἴλιον ἐκτῆσθαι εὖ ναιόμενον πτολίεθρον
τὸ πρὶν ἐπ᾽ εἰρήνης, πρὶν ἐλθεῖν υἷας Ἀχαιῶν,
οὐδ᾽ ὅσα λάϊνος οὐδὸς ἀφήτορος ἐντὸς ἐέργει

Φοίβου Ἀπόλλωνος Πυθοῖ ἔνι πετρηέσσηι.
ληϊστοὶ μὲν γάρ τε βόες καὶ ἴφια μῆλα,
κτητοὶ δὲ τρίποδές τε καὶ ἵππων ξανθὰ κάρηνα,
ἀνδρὸς δὲ ψυχὴ πάλιν ἐλθεῖν οὔτε λεϊστὴ
οὔθ᾽ ἑλετή, ἐπεὶ ἄρ κεν ἀμείψεται ἕρκος ὀδόντων.

μήτηρ γάρ τέ μέ φησι θεὰ Θέτις ἀργυρόπεζα
διχθαδίας κῆρας φερέμεν θανάτοιο τέλος δέ.
εἰ μέν κ᾽ αὖθι μένων Τρώων πόλιν ἀμφιμάχωμαι,
ὤλετο μέν μοι νόστος, ἀτὰρ κλέος ἄφθιτον ἔσται·
εἰ δέ κεν οἴκαδ᾽ ἵκωμι φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν,

ὤλετό μοι κλέος ἐσθλόν, ἐπὶ δηρὸν δέ μοι αἰὼν
ἔσσεται, οὐδέ κέ μ᾽ ὦκα τέλος θανάτοιο κιχείη.
καὶ δ᾽ ἂν τοῖς ἄλλοισιν ἐγὼ παραμυθησαίμην
οἴκαδ᾽ ἀποπλείειν, ἐπεὶ οὐκέτι δήετε τέκμωρ
Ἰλίου αἰπεινῆς· μάλα γάρ ἑθεν εὐρύοπα Ζεὺς

χεῖρα ἑὴν ὑπερέσχε, τεθαρσήκασι δὲ λαοί.
ἀλλ᾽ ὑμεῖς μὲν ἰόντες ἀριστήεσσιν Ἀχαιῶν
ἀγγελίην ἀπόφασθε· τὸ γὰρ γέρας ἐστὶ γερόντων·
ὄφρ᾽ ἄλλην φράζωνται ἐνὶ φρεσὶ μῆτιν ἀμείνω,
ἥ κέ σφιν νῆάς τε σαῶι καὶ λαὸν Ἀχαιῶν

νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆις, ἐπεὶ οὔ σφισιν ἥδέ γ᾽ ἑτοίμη
ἣν νῦν ἐφράσσαντο ἐμεῦ ἀπομηνίσαντος·
Φοῖνιξ δ᾽ αὖθι παρ᾽ ἄμμι μένων κατακοιμηθήτω,
ὄφρά μοι ἐν νήεσσι φίλην ἐς πατρίδ᾽ ἕπηται
αὔριον ἢν ἐθέληισιν· ἀνάγκηι δ᾽ οὔ τί μιν ἄξω.

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι
μῦθον ἀγασσάμενοι· μάλα γὰρ κρατερῶς ἀπέειπεν·
ὀψὲ δὲ δὴ μετέειπε γέρων ἱππηλάτα Φοῖνιξ
δάκρυ᾽ ἀναπρήσας· περὶ γὰρ δίε νηυσὶν Ἀχαιῶν·
εἰ μὲν δὴ νόστόν γε μετὰ φρεσὶ φαίδιμ᾽ Ἀχιλλεῦ

βάλλεαι, οὐδέ τι πάμπαν ἀμύνειν νηυσὶ θοῆισι
πῦρ ἐθέλεις ἀΐδηλον, ἐπεὶ χόλος ἔμπεσε θυμῶι,
πῶς ἂν ἔπειτ᾽ ἀπὸ σεῖο φίλον τέκος αὖθι λιποίμην
οἶος; σοὶ δέ μ᾽ ἔπεμπε γέρων ἱππηλάτα Πηλεὺς
ἤματι τῶι ὅτε σ᾽ ἐκ Φθίης Ἀγαμέμνονι πέμπε

νήπιον οὔ πω εἰδόθ᾽ ὁμοιΐου πολέμοιο
οὐδ᾽ ἀγορέων, ἵνα τ᾽ ἄνδρες ἀριπρεπέες τελέθουσι.
τοὔνεκά με προέηκε διδασκέμεναι τάδε πάντα,
μύθων τε ῥητῆρ᾽ ἔμεναι πρηκτῆρά τε ἔργων.
ὡς ἂν ἔπειτ᾽ ἀπὸ σεῖο φίλον τέκος οὐκ ἐθέλοιμι

λείπεσθ᾽, οὐδ᾽ εἴ κέν μοι ὑποσταίη θεὸς αὐτὸς
γῆρας ἀποξύσας θήσειν νέον ἡβώοντα,
οἷον ὅτε πρῶτον λίπον Ἑλλάδα καλλιγύναικα
φεύγων νείκεα πατρὸς Ἀμύντορος Ὀρμενίδαο,
ὅς μοι παλλακίδος περιχώσατο καλλικόμοιο,

τὴν αὐτὸς φιλέεσκεν, ἀτιμάζεσκε δ᾽ ἄκοιτιν
μητέρ᾽ ἐμήν· ἣ δ᾽ αἰὲν ἐμὲ λισσέσκετο γούνων
παλλακίδι προμιγῆναι, ἵν᾽ ἐχθήρειε γέροντα.
τῆι πιθόμην καὶ ἔρεξα· πατὴρ δ᾽ ἐμὸς αὐτίκ᾽ ὀϊσθεὶς
πολλὰ κατηρᾶτο, στυγερὰς δ᾽ ἐπεκέκλετ᾽ Ἐρινῦς,

μή ποτε γούνασιν οἷσιν ἐφέσσεσθαι φίλον υἱὸν
ἐξ ἐμέθεν γεγαῶτα· θεοὶ δ᾽ ἐτέλειον ἐπαρὰς
Ζεύς τε καταχθόνιος καὶ ἐπαινὴ Περσεφόνεια.
τὸν μὲν ἐγὼ βούλευσα κατακτάμεν ὀξέι χαλκῷ·
ἀλλά τις ἀθανάτων παῦσεν χόλον, ὅς ῥ’ ἐνὶ θυμῷ

δήμου θῆκε φάτιν καὶ ὀνείδεα πόλλ’ ἀνθρώπων,
ὡς μὴ πατροφόνος μετ’ Ἀχαιοῖσιν καλεοίμην.
ἔνθ᾽ ἐμοὶ οὐκέτι πάμπαν ἐρητύετ᾽ ἐν φρεσὶ θυμὸς
πατρὸς χωομένοιο κατὰ μέγαρα στρωφᾶσθαι.
ἦ μὲν πολλὰ ἔται καὶ ἀνεψιοὶ ἀμφὶς ἐόντες

αὐτοῦ λισσόμενοι κατερήτυον ἐν μεγάροισι,
πολλὰ δὲ ἴφια μῆλα καὶ εἰλίποδας ἕλικας βοῦς
ἔσφαζον, πολλοὶ δὲ σύες θαλέθοντες ἀλοιφῆι
εὑόμενοι τανύοντο διὰ φλογὸς Ἡφαίστοιο,
πολλὸν δ᾽ ἐκ κεράμων μέθυ πίνετο τοῖο γέροντος.

εἰνάνυχες δέ μοι ἀμφ᾽ αὐτῶι παρὰ νύκτας ἴαυον·
οἳ μὲν ἀμειβόμενοι φυλακὰς ἔχον, οὐδέ ποτ᾽ ἔσβη
πῦρ, ἕτερον μὲν ὑπ᾽ αἰθούσηι εὐερκέος αὐλῆς,
ἄλλο δ᾽ ἐνὶ προδόμωι, πρόσθεν θαλάμοιο θυράων.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ δεκάτη μοι ἐπήλυθε νὺξ ἐρεβεννή,

καὶ τότ᾽ ἐγὼ θαλάμοιο θύρας πυκινῶς ἀραρυίας
ῥήξας ἐξῆλθον, καὶ ὑπέρθορον ἑρκίον αὐλῆς
ῥεῖα, λαθὼν φύλακάς τ᾽ ἄνδρας δμωιάς τε γυναῖκας.
φεῦγον ἔπειτ᾽ ἀπάνευθε δι᾽ Ἑλλάδος εὐρυχόροιο,
Φθίην δ᾽ ἐξικόμην ἐριβώλακα μητέρα μήλων

ἐς Πηλῆα ἄναχθ᾽· ὁ δέ με πρόφρων ὑπέδεκτο,
καί μ᾽ ἐφίλησ᾽ ὡς εἴ τε πατὴρ ὃν παῖδα φιλήσηι
μοῦνον τηλύγετον πολλοῖσιν ἐπὶ κτεάτεσσι,
καί μ᾽ ἀφνειὸν ἔθηκε, πολὺν δέ μοι ὤπασε λαόν·
ναῖον δ᾽ ἐσχατιὴν Φθίης Δολόπεσσιν ἀνάσσων.

καί σε τοσοῦτον ἔθηκα θεοῖς ἐπιείκελ᾽ Ἀχιλλεῦ,
ἐκ θυμοῦ φιλέων, ἐπεὶ οὐκ ἐθέλεσκες ἅμ᾽ ἄλλωι
οὔτ᾽ ἐς δαῖτ᾽ ἰέναι οὔτ᾽ ἐν μεγάροισι πάσασθαι,
πρίν γ᾽ ὅτε δή σ᾽ ἐπ᾽ ἐμοῖσιν ἐγὼ γούνεσσι καθίσσας
ὄψου τ᾽ ἄσαιμι προταμὼν καὶ οἶνον ἐπισχών.

πολλάκι μοι κατέδευσας ἐπὶ στήθεσσι χιτῶνα
οἴνου ἀποβλύζων ἐν νηπιέηι ἀλεγεινῆι.
ὣς ἐπὶ σοὶ μάλα πολλὰ πάθον καὶ πολλὰ μόγησα,
τὰ φρονέων ὅ μοι οὔ τι θεοὶ γόνον ἐξετέλειον
ἐξ ἐμεῦ· ἀλλὰ σὲ παῖδα θεοῖς ἐπιείκελ᾽ Ἀχιλλεῦ

ποιεύμην, ἵνα μοί ποτ᾽ ἀεικέα λοιγὸν ἀμύνηις.
ἀλλ᾽ Ἀχιλεῦ δάμασον θυμὸν μέγαν· οὐδέ τί σε χρὴ
νηλεὲς ἦτορ ἔχειν· στρεπτοὶ δέ τε καὶ θεοὶ αὐτοί,
τῶν περ καὶ μείζων ἀρετὴ τιμή τε βίη τε.
καὶ μὲν τοὺς θυέεσσι καὶ εὐχωλῆις ἀγανῆισι

λοιβῆι τε κνίσηι τε παρατρωπῶσ᾽ ἄνθρωποι
λισσόμενοι, ὅτε κέν τις ὑπερβήηι καὶ ἁμάρτηι.
καὶ γάρ τε λιταί εἰσι Διὸς κοῦραι μεγάλοιο
χωλαί τε ῥυσαί τε παραβλῶπές τ᾽ ὀφθαλμώ,
αἵ ῥά τε καὶ μετόπισθ᾽ ἄτης ἀλέγουσι κιοῦσαι.

ἣ δ᾽ ἄτη σθεναρή τε καὶ ἀρτίπος, οὕνεκα πάσας
πολλὸν ὑπεκπροθέει, φθάνει δέ τε πᾶσαν ἐπ᾽ αἶαν
βλάπτουσ᾽ ἀνθρώπους· αἳ δ᾽ ἐξακέονται ὀπίσσω.
ὃς μέν τ᾽ αἰδέσεται κούρας Διὸς ἆσσον ἰούσας,
τὸν δὲ μέγ᾽ ὤνησαν καί τ᾽ ἔκλυον εὐχομένοιο·

ὃς δέ κ᾽ ἀνήνηται καί τε στερεῶς ἀποείπηι,
λίσσονται δ᾽ ἄρα ταί γε Δία Κρονίωνα κιοῦσαι
τῶι ἄτην ἅμ᾽ ἕπεσθαι, ἵνα βλαφθεὶς ἀποτίσηι.
ἀλλ᾽ Ἀχιλεῦ πόρε καὶ σὺ Διὸς κούρηισιν ἕπεσθαι
τιμήν, ἥ τ᾽ ἄλλων περ ἐπιγνάμπτει νόον ἐσθλῶν.

εἰ μὲν γὰρ μὴ δῶρα φέροι τὰ δ᾽ ὄπισθ᾽ ὀνομάζοι
Ἀτρεΐδης, ἀλλ᾽ αἰὲν ἐπιζαφελῶς χαλεπαίνοι,
οὐκ ἂν ἔγωγέ σε μῆνιν ἀπορρίψαντα κελοίμην
Ἀργείοισιν ἀμυνέμεναι χατέουσί περ ἔμπης·
νῦν δ᾽ ἅμα τ᾽ αὐτίκα πολλὰ διδοῖ τὰ δ᾽ ὄπισθεν ὑπέστη,

ἄνδρας δὲ λίσσεσθαι ἐπιπροέηκεν ἀρίστους
κρινάμενος κατὰ λαὸν Ἀχαιϊκόν, οἵ τε σοὶ αὐτῶι
φίλτατοι Ἀργείων· τῶν μὴ σύ γε μῦθον ἐλέγξηις
μηδὲ πόδας· πρὶν δ᾽ οὔ τι νεμεσσητὸν κεχολῶσθαι.
οὕτω καὶ τῶν πρόσθεν ἐπευθόμεθα κλέα ἀνδρῶν

ἡρώων, ὅτε κέν τιν᾽ ἐπιζάφελος χόλος ἵκοι·
δωρητοί τε πέλοντο παράρρητοί τ᾽ ἐπέεσσι.
μέμνημαι τόδε ἔργον ἐγὼ πάλαι οὔ τι νέον γε
ὡς ἦν· ἐν δ᾽ ὑμῖν ἐρέω πάντεσσι φίλοισι.
Κουρῆτές τ᾽ ἐμάχοντο καὶ Αἰτωλοὶ μενεχάρμαι

ἀμφὶ πόλιν Καλυδῶνα καὶ ἀλλήλους ἐνάριζον,
Αἰτωλοὶ μὲν ἀμυνόμενοι Καλυδῶνος ἐραννῆς,
Κουρῆτες δὲ διαπραθέειν μεμαῶτες Ἄρηϊ.
καὶ γὰρ τοῖσι κακὸν χρυσόθρονος Ἄρτεμις ὦρσε
χωσαμένη ὅ οἱ οὔ τι θαλύσια γουνῶι ἀλωῆς

Οἰνεὺς ῥέξ᾽· ἄλλοι δὲ θεοὶ δαίνυνθ᾽ ἑκατόμβας,
οἴηι δ᾽ οὐκ ἔρρεξε Διὸς κούρηι μεγάλοιο.
ἢ λάθετ᾽ ἢ οὐκ ἐνόησεν· ἀάσατο δὲ μέγα θυμῶι.
ἣ δὲ χολωσαμένη δῖον γένος ἰοχέαιρα
ὦρσεν ἔπι χλούνην σῦν ἄγριον ἀργιόδοντα,

ὃς κακὰ πόλλ᾽ ἕρδεσκεν ἔθων Οἰνῆος ἀλωήν·
πολλὰ δ᾽ ὅ γε προθέλυμνα χαμαὶ βάλε δένδρεα μακρὰ
αὐτῆισιν ῥίζηισι καὶ αὐτοῖς ἄνθεσι μήλων.
τὸν δ᾽ υἱὸς Οἰνῆος ἀπέκτεινεν Μελέαγρος
πολλέων ἐκ πολίων θηρήτορας ἄνδρας ἀγείρας

καὶ κύνας· οὐ μὲν γάρ κε δάμη παύροισι βροτοῖσι·
τόσσος ἔην, πολλοὺς δὲ πυρῆς ἐπέβησ᾽ ἀλεγεινῆς.
ἣ δ᾽ ἀμφ᾽ αὐτῶι θῆκε πολὺν κέλαδον καὶ ἀϋτὴν
ἀμφὶ συὸς κεφαλῆι καὶ δέρματι λαχνήεντι,
Κουρήτων τε μεσηγὺ καὶ Αἰτωλῶν μεγαθύμων.

ὄφρα μὲν οὖν Μελέαγρος ἄρηι φίλος πολέμιζε,
τόφρα δὲ Κουρήτεσσι κακῶς ἦν, οὐδὲ δύναντο
τείχεος ἔκτοσθεν μίμνειν πολέες περ ἐόντες·
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ Μελέαγρον ἔδυ χόλος, ὅς τε καὶ ἄλλων
οἰδάνει ἐν στήθεσσι νόον πύκα περ φρονεόντων,

ἤτοι ὁ μητρὶ φίληι Ἀλθαίηι χωόμενος κῆρ
κεῖτο παρὰ μνηστῆι ἀλόχωι καλῆι Κλεοπάτρηι
κούρηι Μαρπήσσης καλλισφύρου Εὐηνίνης
Ἴδεώ θ᾽, ὃς κάρτιστος ἐπιχθονίων γένετ᾽ ἀνδρῶν
τῶν τότε· καί ῥα ἄνακτος ἐναντίον εἵλετο τόξον

Φοίβου Ἀπόλλωνος καλλισφύρου εἵνεκα νύμφης,
τὴν δὲ τότ᾽ ἐν μεγάροισι πατὴρ καὶ πότνια μήτηρ
Ἀλκυόνην καλέεσκον ἐπώνυμον, οὕνεκ᾽ ἄρ᾽ αὐτῆς
μήτηρ ἀλκυόνος πολυπενθέος οἶτον ἔχουσα
κλαῖεν ὅ μιν ἑκάεργος ἀνήρπασε Φοῖβος Ἀπόλλων·

τῆι ὅ γε παρκατέλεκτο χόλον θυμαλγέα πέσσων
ἐξ ἀρέων μητρὸς κεχολωμένος, ἥ ῥα θεοῖσι
πόλλ᾽ ἀχέουσ᾽ ἠρᾶτο κασιγνήτοιο φόνοιο,
πολλὰ δὲ καὶ γαῖαν πολυφόρβην χερσὶν ἀλοία
κικλήσκουσ᾽ Ἀΐδην καὶ ἐπαινὴν Περσεφόνειαν

πρόχνυ καθεζομένη, δεύοντο δὲ δάκρυσι κόλποι,
παιδὶ δόμεν θάνατον· τῆς δ᾽ ἠεροφοῖτις Ἐρινὺς
ἔκλυεν ἐξ Ἐρέβεσφιν ἀμείλιχον ἦτορ ἔχουσα.
τῶν δὲ τάχ᾽ ἀμφὶ πύλας ὅμαδος καὶ δοῦπος ὀρώρει
πύργων βαλλομένων· τὸν δὲ λίσσοντο γέροντες

Αἰτωλῶν, πέμπον δὲ θεῶν ἱερῆας ἀρίστους,
ἐξελθεῖν καὶ ἀμῦναι ὑποσχόμενοι μέγα δῶρον·
ὁππόθι πιότατον πεδίον Καλυδῶνος ἐραννῆς,
ἔνθά μιν ἤνωγον τέμενος περικαλλὲς ἑλέσθαι
πεντηκοντόγυον, τὸ μὲν ἥμισυ οἰνοπέδοιο,

ἥμισυ δὲ ψιλὴν ἄροσιν πεδίοιο ταμέσθαι.
πολλὰ δέ μιν λιτάνευε γέρων ἱππηλάτα Οἰνεὺς
οὐδοῦ ἐπεμβεβαὼς ὑψηρεφέος θαλάμοιο
σείων κολλητὰς σανίδας γουνούμενος υἱόν·
πολλὰ δὲ τόν γε κασίγνηται καὶ πότνια μήτηρ

ἐλλίσσονθ᾽· ὁ δὲ μᾶλλον ἀναίνετο· πολλὰ δ᾽ ἑταῖροι,
οἵ οἱ κεδνότατοι καὶ φίλτατοι ἦσαν ἁπάντων·
ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ὧς τοῦ θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ἔπειθον,
πρίν γ᾽ ὅτε δὴ θάλαμος πύκ᾽ ἐβάλλετο, τοὶ δ᾽ ἐπὶ πύργων
βαῖνον Κουρῆτες καὶ ἐνέπρηθον μέγα ἄστυ.

καὶ τότε δὴ Μελέαγρον ἐΰζωνος παράκοιτις
λίσσετ᾽ ὀδυρομένη, καί οἱ κατέλεξεν ἅπαντα
κήδε᾽, ὅσ᾽ ἀνθρώποισι πέλει τῶν ἄστυ ἁλώηι·
ἄνδρας μὲν κτείνουσι, πόλιν δέ τε πῦρ ἀμαθύνει,
τέκνα δέ τ᾽ ἄλλοι ἄγουσι βαθυζώνους τε γυναῖκας.

τοῦ δ᾽ ὠρίνετο θυμὸς ἀκούοντος κακὰ ἔργα,
βῆ δ᾽ ἰέναι, χροῒ δ᾽ ἔντε᾽ ἐδύσετο παμφανόωντα.
ὣς ὁ μὲν Αἰτωλοῖσιν ἀπήμυνεν κακὸν ἦμαρ
εἴξας ὧι θυμῶι· τῶι δ᾽ οὐκέτι δῶρα τέλεσσαν
πολλά τε καὶ χαρίεντα, κακὸν δ᾽ ἤμυνε καὶ αὔτως.

ἀλλὰ σὺ μή μοι ταῦτα νόει φρεσί, μὴ δέ σε δαίμων
ἐνταῦθα τρέψειε φίλος· κάκιον δέ κεν εἴη
νηυσὶν καιομένηισιν ἀμυνέμεν· ἀλλ᾽ ἐπὶ δώρων
ἔρχεο· ἶσον γάρ σε θεῶι τίσουσιν Ἀχαιοί.
εἰ δέ κ᾽ ἄτερ δώρων πόλεμον φθισήνορα δύηις

οὐκέθ᾽ ὁμῶς τιμῆς ἔσεαι πόλεμόν περ ἀλαλκών,
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
Φοῖνιξ ἄττα γεραιὲ διοτρεφὲς οὔ τί με ταύτης
χρεὼ τιμῆς· φρονέω δὲ τετιμῆσθαι Διὸς αἴσηι,
ἥ μ᾽ ἕξει παρὰ νηυσὶ κορωνίσιν εἰς ὅ κ᾽ ἀϋτμὴ

ἐν στήθεσσι μένηι καί μοι φίλα γούνατ᾽ ὀρώρηι.
ἄλλο δέ τοι ἐρέω, σὺ δ᾽ ἐνὶ φρεσὶ βάλλεο σῆισι·
μή μοι σύγχει θυμὸν ὀδυρόμενος καὶ ἀχεύων
Ἀτρεΐδηι ἥρωϊ φέρων χάριν· οὐδέ τί σε χρὴ
τὸν φιλέειν, ἵνα μή μοι ἀπέχθηαι φιλέοντι.

καλόν τοι σὺν ἐμοὶ τὸν κήδειν ὅς κ᾽ ἐμὲ κήδηι·
ἶσον ἐμοὶ βασίλευε καὶ ἥμισυ μείρεο τιμῆς.
οὗτοι δ᾽ ἀγγελέουσι, σὺ δ᾽ αὐτόθι λέξεο μίμνων
εὐνῆι ἔνι μαλακῆι· ἅμα δ᾽ ἠοῖ φαινομένηφι
φρασσόμεθ᾽ ἤ κε νεώμεθ᾽ ἐφ᾽ ἡμέτερ᾽ ἦ κε μένωμεν.

ἦ καὶ Πατρόκλωι ὅ γ᾽ ἐπ᾽ ὀφρύσι νεῦσε σιωπῆι
Φοίνικι στορέσαι πυκινὸν λέχος, ὄφρα τάχιστα
ἐκ κλισίης νόστοιο μεδοίατο· τοῖσι δ᾽ ἄρ᾽ Αἴας
ἀντίθεος Τελαμωνιάδης μετὰ μῦθον ἔειπε·
διογενὲς Λαερτιάδη πολυμήχαν᾽ Ὀδυσσεῦ

ἴομεν· οὐ γάρ μοι δοκέει μύθοιο τελευτὴ
τῆιδέ γ᾽ ὁδῶι κρανέεσθαι· ἀπαγγεῖλαι δὲ τάχιστα
χρὴ μῦθον Δαναοῖσι καὶ οὐκ ἀγαθόν περ ἐόντα
οἵ που νῦν ἕαται ποτιδέγμενοι. αὐτάρ Ἀχιλλεὺς
ἄγριον ἐν στήθεσσι θέτο μεγαλήτορα θυμὸν

σχέτλιος, οὐδὲ μετατρέπεται φιλότητος ἑταίρων
τῆς ἧι μιν παρὰ νηυσὶν ἐτίομεν ἔξοχον ἄλλων
νηλής· καὶ μέν τίς τε κασιγνήτοιο φονῆος
ποινὴν ἢ οὗ παιδὸς ἐδέξατο τεθνηῶτος·
καί ῥ᾽ ὁ μὲν ἐν δήμωι μένει αὐτοῦ πόλλ᾽ ἀποτίσας,

τοῦ δέ τ᾽ ἐρητύεται κραδίη καὶ θυμὸς ἀγήνωρ
ποινὴν δεξαμένωι· σοὶ δ᾽ ἄληκτόν τε κακόν τε
θυμὸν ἐνὶ στήθεσσι θεοὶ θέσαν εἵνεκα κούρης
οἴης· νῦν δέ τοι ἑπτὰ παρίσχομεν ἔξοχ᾽ ἀρίστας,
ἄλλά τε πόλλ᾽ ἐπὶ τῆισι· σὺ δ᾽ ἵλαον ἔνθεο θυμόν,

αἴδεσσαι δὲ μέλαθρον· ὑπωρόφιοι δέ τοί εἰμεν
πληθύος ἐκ Δαναῶν, μέμαμεν δέ τοι ἔξοχον ἄλλων
κήδιστοί τ᾽ ἔμεναι καὶ φίλτατοι ὅσσοι Ἀχαιοί.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
Αἶαν διογενὲς Τελαμώνιε κοίρανε λαῶν

πάντά τί μοι κατὰ θυμὸν ἐείσαο μυθήσασθαι·
ἀλλά μοι οἰδάνεται κραδίη χόλωι ὁππότε κείνων
μνήσομαι ὥς μ᾽ ἀσύφηλον ἐν Ἀργείοισιν ἔρεξεν
Ἀτρεΐδης ὡς εἴ τιν᾽ ἀτίμητον μετανάστην.
ἀλλ᾽ ὑμεῖς ἔρχεσθε καὶ ἀγγελίην ἀπόφασθε·

οὐ γὰρ πρὶν πολέμοιο μεδήσομαι αἱματόεντος
πρίν γ᾽ υἱὸν Πριάμοιο δαΐφρονος Ἕκτορα δῖον
Μυρμιδόνων ἐπί τε κλισίας καὶ νῆας ἱκέσθαι
κτείνοντ᾽ Ἀργείους, κατά τε σμῦξαι πυρὶ νῆας.
ἀμφὶ δέ τοι τῆι ἐμῆι κλισίηι καὶ νηῒ μελαίνηι

Ἕκτορα καὶ μεμαῶτα μάχης σχήσεσθαι ὀΐω.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δὲ ἕκαστος ἑλὼν δέπας ἀμφικύπελλον
σπείσαντες παρὰ νῆας ἴσαν πάλιν· ἦρχε δ᾽ Ὀδυσσεύς.
Πάτροκλος δ᾽ ἑτάροισιν ἰδὲ δμωῆισι κέλευσε
Φοίνικι στορέσαι πυκινὸν λέχος ὅττι τάχιστα.

αἳ δ᾽ ἐπιπειθόμεναι στόρεσαν λέχος ὡς ἐκέλευσε
κώεά τε ῥῆγός τε λίνοιό τε λεπτὸν ἄωτον.
ἔνθ᾽ ὁ γέρων κατέλεκτο καὶ ἠῶ δῖαν ἔμιμνεν.
αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς εὗδε μυχῶι κλισίης εὐπήκτου·
τῶι δ᾽ ἄρα παρκατέλεκτο γυνή, τὴν Λεσβόθεν ἦγε,

Φόρβαντος θυγάτηρ Διομήδη καλλιπάρηιος.
Πάτροκλος δ᾽ ἑτέρωθεν ἐλέξατο· πὰρ δ᾽ ἄρα καὶ τῶι
Ἶφις ἐΰζωνος, τήν οἱ πόρε δῖος Ἀχιλλεὺς
Σκῦρον ἑλὼν αἰπεῖαν Ἐνυῆος πτολίεθρον.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ κλισίηισιν ἐν Ἀτρεΐδαο γένοντο.

τοὺς μὲν ἄρα χρυσέοισι κυπέλλοις υἷες Ἀχαιῶν
δειδέχατ᾽ ἄλλοθεν ἄλλος ἀνασταδόν, ἔκ τ᾽ ἐρέοντο·
πρῶτος δ᾽ ἐξερέεινεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
εἴπ᾽ ἄγε μ᾽ ὦ πολύαιν᾽ Ὀδυσεῦ μέγα κῦδος Ἀχαιῶν
ἤ ῥ᾽ ἐθέλει νήεσσιν ἀλεξέμεναι δήϊον πῦρ,

ἦ ἀπέειπε, χόλος δ᾽ ἔτ᾽ ἔχει μεγαλήτορα θυμόν;
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε πολύτλας δῖος Ὀδυσσεύς·
Ἀτρεΐδη κύδιστε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον
κεῖνός γ᾽ οὐκ ἐθέλει σβέσσαι χόλον, ἀλλ᾽ ἔτι μᾶλλον
πιμπλάνεται μένεος, σὲ δ᾽ ἀναίνεται ἠδὲ σὰ δῶρα.

αὐτόν σε φράζεσθαι ἐν Ἀργείοισιν ἄνωγεν
ὅππως κεν νῆάς τε σαῶις καὶ λαὸν Ἀχαιῶν·
αὐτὸς δ᾽ ἠπείλησεν ἅμ᾽ ἠοῖ φαινομένηφι
νῆας ἐϋσσέλμους ἅλαδ᾽ ἑλκέμεν ἀμφιελίσσας.
καὶ δ᾽ ἂν τοῖς ἄλλοισιν ἔφη παραμυθήσασθαι

οἴκαδ᾽ ἀποπλείειν, ἐπεὶ οὐκέτι δήετε τέκμωρ
Ἰλίου αἰπεινῆς· μάλα γάρ ἑθεν εὐρύοπα Ζεὺς
χεῖρα ἑὴν ὑπερέσχε, τεθαρσήκασι δὲ λαοί.
ὣς ἔφατ᾽· εἰσὶ καὶ οἵδε τάδ᾽ εἰπέμεν, οἵ μοι ἕποντο,
Αἴας καὶ κήρυκε δύω πεπνυμένω ἄμφω.

Φοῖνιξ δ᾽ αὖθ᾽ ὁ γέρων κατελέξατο, ὡς γὰρ ἀνώγει,
ὄφρά οἱ ἐν νήεσσι φίλην ἐς πατρίδ᾽ ἕπηται
αὔριον, ἢν ἐθέληισιν· ἀνάγκηι δ᾽ οὔ τί μιν ἄξει.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι
μῦθον ἀγασσάμενοι· μάλα γὰρ κρατερῶς ἀγόρευσε.

δὴν δ᾽ ἄνεωι ἦσαν τετιηότες υἷες Ἀχαιῶν·
ὀψὲ δὲ δὴ μετέειπε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
Ἀτρεΐδη κύδιστε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον
μὴ ὄφελες λίσσεσθαι ἀμύμονα Πηλεΐωνα
μυρία δῶρα διδούς· ὁ δ᾽ ἀγήνωρ ἐστὶ καὶ ἄλλως·

νῦν αὖ μιν πολὺ μᾶλλον ἀγηνορίηισιν ἐνῆκας.
ἀλλ᾽ ἤτοι κεῖνον μὲν ἐάσομεν ἤ κεν ἴηισιν
ἦ κε μένηι· τότε δ᾽ αὖτε μαχήσεται ὁππότε κέν μιν
θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν ἀνώγηι καὶ θεὸς ὄρσηι.
ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ὡς ἂν ἐγὼ εἴπω πειθώμεθα πάντες·

νῦν μὲν κοιμήσασθε τεταρπόμενοι φίλον ἦτορ
σίτου καὶ οἴνοιο· τὸ γὰρ μένος ἐστὶ καὶ ἀλκή·
αὐτὰρ ἐπεί κε φανῆι καλὴ ῥοδοδάκτυλος Ἠώς,
καρπαλίμως πρὸ νεῶν ἐχέμεν λαόν τε καὶ ἵππους
ὀτρύνων, καὶ δ᾽ αὐτὸς ἐνὶ πρώτοισι μάχεσθαι.

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἐπήινησαν βασιλῆες
μῦθον ἀγασσάμενοι Διομήδεος ἱπποδάμοιο.
καὶ τότε δὴ σπείσαντες ἔβαν κλισίην δὲ ἕκαστος,
ἔνθα δὲ κοιμήσαντο καὶ ὕπνου δῶρον ἕλοντο.

Ἰλιάδος Κ

Δολώνεια.

Ἄλλοι μὲν παρὰ νηυσὶν ἀριστῆες Παναχαιῶν
εὗδον παννύχιοι μαλακῶι δεδμημένοι ὕπνωι·
ἀλλ᾽ οὐκ Ἀτρεΐδην Ἀγαμέμνονα ποιμένα λαῶν
ὕπνος ἔχε γλυκερὸς πολλὰ φρεσὶν ὁρμαίνοντα.

ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἂν ἀστράπτηι πόσις Ἥρης ἠϋκόμοιο
τεύχων ἢ πολὺν ὄμβρον ἀθέσφατον ἠὲ χάλαζαν
ἢ νιφετόν, ὅτε πέρ τε χιὼν ἐπάλυνεν ἀρούρας,
ἠέ ποθι πτολέμοιο μέγα στόμα πευκεδανοῖο,
ὣς πυκίν᾽ ἐν στήθεσσιν ἀνεστενάχιζ᾽ Ἀγαμέμνων

νειόθεν ἐκ κραδίης, τρομέοντο δέ οἱ φρένες ἐντός.
ἤτοι ὅτ᾽ ἐς πεδίον τὸ Τρωϊκὸν ἀθρήσειε,
θαύμαζεν πυρὰ πολλὰ τὰ καίετο Ἰλιόθι πρὸ
αὐλῶν συρίγγων τ᾽ ἐνοπὴν ὅμαδόν τ᾽ ἀνθρώπων.
αὐτὰρ ὅτ᾽ ἐς νῆάς τε ἴδοι καὶ λαὸν Ἀχαιῶν,

πολλὰς ἐκ κεφαλῆς προθελύμνους ἕλκετο χαίτας
ὑψόθ᾽ ἐόντι Διί, μέγα δ᾽ ἔστενε κυδάλιμον κῆρ.
ἥδε δέ οἱ κατὰ θυμὸν ἀρίστη φαίνετο βουλὴ
Νέστορ᾽ ἔπι πρῶτον Νηλήϊον ἐλθέμεν ἀνδρῶν,
εἴ τινά οἱ σὺν μῆτιν ἀμύμονα τεκτήναιτο,

ἥ τις ἀλεξίκακος πᾶσιν Δαναοῖσι γένοιτο.
ὀρθωθεὶς δ᾽ ἔνδυνε περὶ στήθεσσι χιτῶνα,
ποσσὶ δ᾽ ὑπὸ λιπαροῖσιν ἐδήσατο καλὰ πέδιλα,
ἀμφὶ δ᾽ ἔπειτα δαφοινὸν ἑέσσατο δέρμα λέοντος
αἴθωνος μεγάλοιο ποδηνεκές, εἵλετο δ᾽ ἔγχος.

ὣς δ᾽ αὔτως Μενέλαον ἔχε τρόμος· οὐδὲ γὰρ αὐτῶι
ὕπνος ἐπὶ βλεφάροισιν ἐφίζανε· μή τι πάθοιεν
Ἀργεῖοι, τοὶ δὴ ἕθεν εἵνεκα πουλὺν ἐφ᾽ ὑγρὴν
ἤλυθον ἐς Τροίην πόλεμον θρασὺν ὁρμαίνοντες.
παρδαλέηι μὲν πρῶτα μετάφρενον εὐρὺ κάλυψε

ποικίληι, αὐτὰρ ἐπὶ στεφάνην κεφαλῆφιν ἀείρας
θήκατο χαλκείην, δόρυ δ᾽ εἵλετο χειρὶ παχείηι.
βῆ δ᾽ ἴμεν ἀνστήσων ὃν ἀδελφεόν, ὃς μέγα πάντων
Ἀργείων ἤνασσε, θεὸς δ᾽ ὣς τίετο δήμωι.
τὸν δ᾽ εὗρ᾽ ἀμφ᾽ ὤμοισι τιθήμενον ἔντεα καλὰ

νηῒ πάρα πρύμνηι· τῶι δ᾽ ἀσπάσιος γένετ᾽ ἐλθών.
τὸν πρότερος προσέειπε βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος·
τίφθ᾽ οὕτως ἠθεῖε κορύσσεαι; ἦ τιν᾽ ἑταίρων
ὀτρυνέεις Τρώεσσιν ἐπίσκοπον; ἀλλὰ μάλ᾽ αἰνῶς
δείδω μὴ οὔ τίς τοι ὑπόσχηται τόδε ἔργον

ἄνδρας δυσμενέας σκοπιαζέμεν οἶος ἐπελθὼν
νύκτα δι᾽ ἀμβροσίην· μάλα τις θρασυκάρδιος ἔσται.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη κρείων Ἀγαμέμνων·
χρεὼ βουλῆς ἐμὲ καὶ σὲ διοτρεφὲς ὦ Μενέλαε
κερδαλέης, ἥ τίς κεν ἐρύσσεται ἠδὲ σαώσει

Ἀργείους καὶ νῆας, ἐπεὶ Διὸς ἐτράπετο φρήν.
Ἑκτορέοις ἄρα μᾶλλον ἐπὶ φρένα θῆχ᾽ ἱεροῖσιν·
οὐ γάρ πω ἰδόμην, οὐδ᾽ ἔκλυον αὐδήσαντος
ἄνδρ᾽ ἕνα τοσσάδε μέρμερ᾽ ἐπ᾽ ἤματι μητίσασθαι,
ὅσσ᾽ Ἕκτωρ ἔρρεξε Διῒ φίλος υἷας Ἀχαιῶν

αὔτως, οὔτε θεᾶς υἱὸς φίλος οὔτε θεοῖο.
ἔργα δ᾽ ἔρεξ᾽ ὅσα φημὶ μελησέμεν Ἀργείοισι
δηθά τε καὶ δολιχόν· τόσα γὰρ κακὰ μήσατ᾽ Ἀχαιούς.
ἀλλ᾽ ἴθι νῦν Αἴαντα καὶ Ἰδομενῆα κάλεσσον
ῥίμφα θέων παρὰ νῆας· ἐγὼ δ᾽ ἐπὶ Νέστορα δῖον

εἶμι, καὶ ὀτρυνέω ἀνστήμεναι, αἴ κ᾽ ἐθέληισιν
ἐλθεῖν ἐς φυλάκων ἱερὸν τέλος ἠδ᾽ ἐπιτεῖλαι.
κείνωι γάρ κε μάλιστα πιθοίατο· τοῖο γὰρ υἱὸς
σημαίνει φυλάκεσσι καὶ Ἰδομενῆος ὀπάων
Μηριόνης· τοῖσιν γὰρ ἐπετράπομέν γε μάλιστα.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος·
πῶς γάρ μοι μύθωι ἐπιτέλλεαι ἠδὲ κελεύεις;
αὖθι μένω μετὰ τοῖσι δεδεγμένος εἰς ὅ κεν ἔλθηις,
ἦε θέω μετὰ σ᾽ αὖτις, ἐπὴν εὖ τοῖς ἐπιτείλω;
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων,

αὖθι μένειν, μή πως ἀβροτάξομεν ἀλλήλοιιν
ἐρχομένω· πολλαὶ γὰρ ἀνὰ στρατόν εἰσι κέλευθοι.
φθέγγεο δ᾽ ἧι κεν ἴηισθα καὶ ἐγρήγορθαι ἄνωχθι
πατρόθεν ἐκ γενεῆς ὀνομάζων ἄνδρα ἕκαστον
πάντας κυδαίνων· μηδὲ μεγαλίζεο θυμῶι,

ἀλλὰ καὶ αὐτοί περ πονεώμεθα· ὧδέ που ἄμμι
Ζεὺς ἐπὶ γιγνομένοισιν ἵει κακότητα βαρεῖαν.
ὣς εἰπὼν ἀπέπεμπεν ἀδελφεὸν εὖ ἐπιτείλας·
αὐτὰρ ὁ βῆ ῥ᾽ ἰέναι μετὰ Νέστορα ποιμένα λαῶν·
τὸν δ᾽ εὗρεν παρά τε κλισίηι καὶ νηῒ μελαίνηι

εὐνῆι ἔνι μαλακῆι· παρὰ δ᾽ ἔντεα ποικίλ᾽ ἔκειτο
ἀσπὶς καὶ δύο δοῦρε φαεινή τε τρυφάλεια.
πὰρ δὲ ζωστὴρ κεῖτο παναίολος, ὧι ῥ᾽ ὁ γεραιὸς
ζώννυθ᾽ ὅτ᾽ ἐς πόλεμον φθισήνορα θωρήσσοιτο
λαὸν ἄγων, ἐπεὶ οὐ μὲν ἐπέτρεπε γήραϊ λυγρῶι.

ὀρθωθεὶς δ᾽ ἄρ᾽ ἐπ᾽ ἀγκῶνος κεφαλὴν ἐπαείρας
Ἀτρεΐδην προσέειπε καὶ ἐξερεείνετο μύθωι·
τίς δ᾽ οὗτος κατὰ νῆας ἀνὰ στρατὸν ἔρχεαι οἶος
νύκτα δι᾽ ὀρφναίην, ὅτε θ᾽ εὕδουσι βροτοὶ ἄλλοι,
ἠέ τιν᾽ οὐρήων διζήμενος, ἤ τιν᾽ ἑταίρων;

φθέγγεο, μηδ᾽ ἀκέων ἐπ᾽ ἔμ᾽ ἔρχεο· τίπτε δέ σε χρεώ;
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
ὦ Νέστορ Νηληϊάδη μέγα κῦδος Ἀχαιῶν
γνώσεαι Ἀτρεΐδην Ἀγαμέμνονα, τὸν περὶ πάντων
Ζεὺς ἐνέηκε πόνοισι διαμπερὲς εἰς ὅ κ᾽ ἀϋτμὴ

ἐν στήθεσσι μένηι καί μοι φίλα γούνατ᾽ ὀρώρηι.
πλάζομαι ὧδ᾽ ἐπεὶ οὔ μοι ἐπ᾽ ὄμμασι νήδυμος ὕπνος
ἱζάνει, ἀλλὰ μέλει πόλεμος καὶ κήδε᾽ Ἀχαιῶν.
αἰνῶς γὰρ Δαναῶν περιδείδια, οὐδέ μοι ἦτορ
ἔμπεδον, ἀλλ᾽ ἀλαλύκτημαι, κραδίη δέ μοι ἔξω

στηθέων ἐκθρώισκει, τρομέει δ᾽ ὑπὸ φαίδιμα γυῖα.
ἀλλ᾽ εἴ τι δραίνεις, ἐπεὶ οὐδὲ σέ γ᾽ ὕπνος ἱκάνει,
δεῦρ᾽ ἐς τοὺς φύλακας καταβήομεν, ὄφρα ἴδωμεν
μὴ τοὶ μὲν καμάτωι ἀδηκότες ἠδὲ καὶ ὕπνωι
κοιμήσωνται, ἀτὰρ φυλακῆς ἐπὶ πάγχυ λάθωνται.

δυσμενέες δ᾽ ἄνδρες σχεδὸν εἵαται· οὐδέ τι ἴδμεν
μή πως καὶ διὰ νύκτα μενοινήσωσι μάχεσθαι.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
Ἀτρεΐδη κύδιστε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον
οὔ θην Ἕκτορι πάντα νοήματα μητίετα Ζεὺς

ἐκτελέει, ὅσα πού νυν ἐέλπεται· ἀλλά μιν οἴω
κήδεσι μοχθήσειν καὶ πλείοσιν, εἴ κεν Ἀχιλλεὺς
ἐκ χόλου ἀργαλέοιο μεταστρέψηι φίλον ἦτορ.
σοὶ δὲ μάλ᾽ ἕψομ᾽ ἐγώ· ποτὶ δ᾽ αὖ καὶ ἐγείρομεν ἄλλους
ἠμὲν Τυδεΐδην δουρὶ κλυτὸν ἠδ᾽ Ὀδυσῆα

ἠδ᾽ Αἴαντα ταχὺν καὶ Φυλέος ἄλκιμον υἱόν.
ἀλλ᾽ εἴ τις καὶ τούσδε μετοιχόμενος καλέσειεν
ἀντίθεόν τ᾽ Αἴαντα καὶ Ἰδομενῆα ἄνακτα·
τῶν γὰρ νῆες ἔασιν ἑκαστάτω, οὐδὲ μάλ᾽ ἐγγύς.
ἀλλὰ φίλον περ ἐόντα καὶ αἰδοῖον Μενέλαον

νεικέσω, εἴ πέρ μοι νεμεσήσεαι, οὐδ᾽ ἐπικεύσω
ὡς εὕδει, σοὶ δ᾽ οἴωι ἐπέτρεψεν πονέεσθαι.
νῦν ὄφελεν κατὰ πάντας ἀριστῆας πονέεσθαι
λισσόμενος· χρειὼ γὰρ ἱκάνεται οὐκέτ᾽ ἀνεκτός.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·

ὦ γέρον ἄλλοτε μέν σε καὶ αἰτιάασθαι ἄνωγα·
πολλάκι γὰρ μεθιεῖ τε καὶ οὐκ ἐθέλει πονέεσθαι
οὔτ᾽ ὄκνωι εἴκων οὔτ᾽ ἀφραδίηισι νόοιο,
ἀλλ᾽ ἐμέ τ᾽ εἰσορόων καὶ ἐμὴν ποτιδέγμενος ὁρμήν.
νῦν δ᾽ ἐμέο πρότερος μάλ᾽ ἐπέγρετο καί μοι ἐπέστη·

τὸν μὲν ἐγὼ προέηκα καλήμεναι οὓς σὺ μεταλλᾶις.
ἀλλ᾽ ἴομεν· κείνους δὲ κιχησόμεθα πρὸ πυλάων
ἐν φυλάκεσσ᾽, ἵνα γάρ σφιν ἐπέφραδον ἠγερέθεσθαι.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
οὕτως οὔ τίς οἱ νεμεσήσεται οὐδ᾽ ἀπιθήσει

Ἀργείων, ὅτε κέν τιν᾽ ἐποτρύνηι καὶ ἀνώγηι.
ὣς εἰπὼν ἔνδυνε περὶ στήθεσσι χιτῶνα,
ποσσὶ δ᾽ ὑπὸ λιπαροῖσιν ἐδήσατο καλὰ πέδιλα,
ἀμφὶ δ᾽ ἄρα χλαῖναν περονήσατο φοινικόεσσαν
διπλῆν ἐκταδίην, οὔλη δ᾽ ἐπενήνοθε λάχνη.

εἵλετο δ᾽ ἄλκιμον ἔγχος ἀκαχμένον ὀξέϊ χαλκῶι,
βῆ δ᾽ ἰέναι κατὰ νῆας Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων.
πρῶτον ἔπειτ᾽ Ὀδυσῆα Διὶ μῆτιν ἀτάλαντον
ἐξ ὕπνου ἀνέγειρε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ
φθεγξάμενος· τὸν δ᾽ αἶψα περὶ φρένας ἤλυθ᾽ ἰωή,

ἐκ δ᾽ ἦλθε κλισίης καί σφεας πρὸς μῦθον ἔειπε·
τίφθ᾽ οὕτω κατὰ νῆας ἀνὰ στρατὸν οἶοι ἀλᾶσθε
νύκτα δι᾽ ἀμβροσίην, ὅ τι δὴ χρειὼ τόσον ἵκει;
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
διογενὲς Λαερτιάδη πολυμήχαν᾽ Ὀδυσσεῦ

μὴ νεμέσα· τοῖον γὰρ ἄχος βεβίηκεν Ἀχαιούς.
ἀλλ᾽ ἕπε᾽, ὄφρα καὶ ἄλλον ἐγείρομεν ὅν τ᾽ ἐπέοικε
βουλὰς βουλεύειν, ἢ φευγέμεν ἠὲ μάχεσθαι.
ὣς φάθ᾽, ὁ δὲ κλισίην δὲ κιὼν πολύμητις Ὀδυσσεὺς
ποικίλον ἀμφ᾽ ὤμοισι σάκος θέτο, βῆ δὲ μετ᾽ αὐτούς.

βὰν δ᾽ ἐπὶ Τυδεΐδην Διομήδεα· τὸν δὲ κίχανον
ἐκτὸς ἀπὸ κλισίης σὺν τεύχεσιν· ἀμφὶ δ᾽ ἑταῖροι
εὗδον, ὑπὸ κρασὶν δ᾽ ἔχον ἀσπίδας· ἔγχεα δέ σφιν
ὄρθ᾽ ἐπὶ σαυρωτῆρος ἐλήλατο, τῆλε δὲ χαλκὸς
λάμφ᾽ ὥς τε στεροπὴ πατρὸς Διός· αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἥρως

εὗδ᾽, ὑπὸ δ᾽ ἔστρωτο ῥινὸν βοὸς ἀγραύλοιο,
αὐτὰρ ὑπὸ κράτεσφι τάπης τετάνυστο φαεινός.
τὸν παρστὰς ἀνέγειρε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ,
λὰξ ποδὶ κινήσας, ὄτρυνέ τε νείκεσέ τ᾽ ἄντην·
ἔγρεο Τυδέος υἱέ· τί πάννυχον ὕπνον ἀωτεῖς;

οὐκ ἀΐεις ὡς Τρῶες ἐπὶ θρωσμῶι πεδίοιο
εἵαται ἄγχι νεῶν, ὀλίγος δ᾽ ἔτι χῶρος ἐρύκει;
ὣς φάθ᾽, ὁ δ᾽ ἐξ ὕπνοιο μάλα κραιπνῶς ἀνόρουσε,
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
σχέτλιός ἐσσι γεραιέ· σὺ μὲν πόνου οὔ ποτε λήγεις.

οὔ νυ καὶ ἄλλοι ἔασι νεώτεροι υἷες Ἀχαιῶν
οἵ κεν ἔπειτα ἕκαστον ἐγείρειαν βασιλήων
πάντηι ἐποιχόμενοι; σὺ δ᾽ ἀμήχανός ἐσσι γεραιέ.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
ναὶ δὴ ταῦτά γε πάντα φίλος κατὰ μοῖραν ἔειπες.

εἰσὶν μέν μοι παῖδες ἀμύμονες, εἰσὶ δὲ λαοὶ
καὶ πολέες, τῶν κέν τις ἐποιχόμενος καλέσειεν·
ἀλλὰ μάλα μεγάλη χρειὼ βεβίηκεν Ἀχαιούς.
νῦν γὰρ δὴ πάντεσσιν ἐπὶ ξυροῦ ἵσταται ἀκμῆς
ἢ μάλα λυγρὸς ὄλεθρος Ἀχαιοῖς ἠὲ βιῶναι.

ἀλλ᾽ ἴθι νῦν Αἴαντα ταχὺν καὶ Φυλέος υἱὸν
ἄνστησον· σὺ γάρ ἐσσι νεώτερος· εἴ μ᾽ ἐλεαίρεις.
ὣς φάθ᾽, ὁ δ᾽ ἀμφ᾽ ὤμοισιν ἑέσσατο δέρμα λέοντος
αἴθωνος μεγάλοιο ποδηνεκές, εἵλετο δ᾽ ἔγχος.
βῆ δ᾽ ἰέναι, τοὺς δ᾽ ἔνθεν ἀναστήσας ἄγεν ἥρως.

οἳ δ᾽ ὅτε δὴ φυλάκεσσιν ἐν ἀγρομένοισιν ἔμιχθεν,
οὐδὲ μὲν εὕδοντας φυλάκων ἡγήτορας εὗρον,
ἀλλ᾽ ἐγρηγορτὶ σὺν τεύχεσιν εἵατο πάντες.
ὡς δὲ κύνες περὶ μῆλα δυσωρήσωνται ἐν αὐλῆι
θηρὸς ἀκούσαντες κρατερόφρονος, ὅς τε καθ᾽ ὕλην

ἔρχηται δι᾽ ὄρεσφι· πολὺς δ᾽ ὀρυμαγδὸς ἐπ᾽ αὐτῶι
ἀνδρῶν ἠδὲ κυνῶν, ἀπό τέ σφισιν ὕπνος ὄλωλεν·
ὣς τῶν νήδυμος ὕπνος ἀπὸ βλεφάροιιν ὀλώλει
νύκτα φυλασσομένοισι κακήν· πεδίον δὲ γὰρ αἰεὶ
τετράφαθ᾽, ὁππότ᾽ ἐπὶ Τρώων ἀΐοιεν ἰόντων.

τοὺς δ᾽ ὁ γέρων γήθησεν ἰδὼν θάρσυνέ τε μύθωι
καί σφεας φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
οὕτω νῦν φίλα τέκνα φυλάσσετε· μηδέ τιν᾽ ὕπνος
αἱρείτω, μὴ χάρμα γενώμεθα δυσμενέεσσιν.
ὣς εἰπὼν τάφροιο διέσσυτο· τοὶ δ᾽ ἅμ᾽ ἕποντο

Ἀργείων βασιλῆες ὅσοι κεκλήατο βουλήν.
τοῖς δ᾽ ἅμα Μηριόνης καὶ Νέστορος ἀγλαὸς υἱὸς
ἤϊσαν· αὐτοὶ γὰρ κάλεον συμμητιάασθαι.
τάφρον δ᾽ ἐκδιαβάντες ὀρυκτὴν ἑδριόωντο
ἐν καθαρῶι, ὅθι δὴ νεκύων διεφαίνετο χῶρος

πιπτόντων· ὅθεν αὖτις ἀπετράπετ᾽ ὄβριμος Ἕκτωρ
ὀλλὺς Ἀργείους, ὅτε δὴ περὶ νὺξ ἐκάλυψεν.
ἔνθα καθεζόμενοι ἔπε᾽ ἀλλήλοισι πίφαυσκον·
τοῖσι δὲ μύθων ἦρχε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
ὦ φίλοι οὐκ ἂν δή τις ἀνὴρ πεπίθοιθ᾽ ἑῶι αὐτοῦ

θυμῶι τολμήεντι μετὰ Τρῶας μεγαθύμους
ἐλθεῖν, εἴ τινά που δηΐων ἕλοι ἐσχατόωντα,
ἤ τινά που καὶ φῆμιν ἐνὶ Τρώεσσι πύθοιτο,
ἅσσά τε μητιόωσι μετὰ σφίσιν, ἢ μεμάασιν
αὖθι μένειν παρὰ νηυσὶν ἀπόπροθεν, ἦε πόλιν δὲ

ἂψ ἀναχωρήσουσιν, ἐπεὶ δαμάσαντό γ᾽ Ἀχαιούς.
ταῦτά κε πάντα πύθοιτο, καὶ ἂψ εἰς ἡμέας ἔλθοι
ἀσκηθής· μέγα κέν οἱ ὑπουράνιον κλέος εἴη
πάντας ἐπ᾽ ἀνθρώπους, καί οἱ δόσις ἔσσεται ἐσθλή·
ὅσσοι γὰρ νήεσσιν ἐπικρατέουσιν ἄριστοι

τῶν πάντων οἱ ἕκαστος ὄϊν δώσουσι μέλαιναν
θῆλυν ὑπόρρηνον· τῆι μὲν κτέρας οὐδὲν ὁμοῖον,
αἰεὶ δ᾽ ἐν δαίτηισι καὶ εἰλαπίνηισι παρέσται.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι.
τοῖσι δὲ καὶ μετέειπε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·

Νέστορ ἔμ᾽ ὀτρύνει κραδίη καὶ θυμὸς ἀγήνωρ
ἀνδρῶν δυσμενέων δῦναι στρατὸν ἐγγὺς ἐόντων
Τρώων· ἀλλ᾽ εἴ τίς μοι ἀνὴρ ἅμ᾽ ἕποιτο καὶ ἄλλος
μᾶλλον θαλπωρὴ καὶ θαρσαλεώτερον ἔσται.
σύν τε δύ᾽ ἐρχομένω καί τε πρὸ ὁ τοῦ ἐνόησεν

ὅππως κέρδος ἔηι· μοῦνος δ᾽ εἴ πέρ τε νοήσηι
ἀλλά τέ οἱ βράσσων τε νόος, λεπτὴ δέ τε μῆτις.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἔθελον Διομήδεϊ πολλοὶ ἕπεσθαι.
ἠθελέτην Αἴαντε δύω θεράποντες Ἄρηος,
ἤθελε Μηριόνης, μάλα δ᾽ ἤθελε Νέστορος υἱός,

ἤθελε δ᾽ Ἀτρεΐδης δουρικλειτὸς Μενέλαος,
ἤθελε δ᾽ ὁ τλήμων Ὀδυσεὺς καταδῦναι ὅμιλον
Τρώων· αἰεὶ γάρ οἱ ἐνὶ φρεσὶ θυμὸς ἐτόλμα.
τοῖσι δὲ καὶ μετέειπεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
Τυδεΐδη Διόμηδες ἐμῶι κεχαρισμένε θυμῶι

τὸν μὲν δὴ ἕταρόν γ᾽ αἱρήσεαι ὅν κ᾽ ἐθέληισθα,
φαινομένων τὸν ἄριστον, ἐπεὶ μεμάασί γε πολλοί.
μηδὲ σύ γ᾽ αἰδόμενος σῆισι φρεσὶ τὸν μὲν ἀρείω
καλλείπειν, σὺ δὲ χείρον᾽ ὀπάσσεαι αἰδοῖ εἴκων
ἐς γενεὴν ὁρόων, μηδ᾽ εἰ βασιλεύτερός ἐστιν.

ὣς ἔφατ᾽, ἔδεισεν δὲ περὶ ξανθῶι Μενελάωι.
τοῖς δ᾽ αὖτις μετέειπε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
εἰ μὲν δὴ ἕταρόν γε κελεύετέ μ᾽ αὐτὸν ἑλέσθαι,
πῶς ἂν ἔπειτ᾽ Ὀδυσῆος ἐγὼ θείοιο λαθοίμην,
οὗ πέρι μὲν πρόφρων κραδίη καὶ θυμὸς ἀγήνωρ

ἐν πάντεσσι πόνοισι, φιλεῖ δέ ἑ Παλλὰς Ἀθήνη.
τούτου γ᾽ ἑσπομένοιο καὶ ἐκ πυρὸς αἰθομένοιο
ἄμφω νοστήσαιμεν, ἐπεὶ περίοιδε νοῆσαι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε πολύτλας δῖος Ὀδυσσεύς·
Τυδεΐδη μήτ᾽ ἄρ με μάλ᾽ αἴνεε μήτέ τι νείκει·

εἰδόσι γάρ τοι ταῦτα μετ᾽ Ἀργείοις ἀγορεύεις.
ἀλλ᾽ ἴομεν· μάλα γὰρ νὺξ ἄνεται, ἐγγύθι δ᾽ ἠώς,
ἄστρα δὲ δὴ προβέβηκε, παροίχωκεν δὲ πλέων νὺξ
τῶν δύο μοιράων, τριτάτη δ᾽ ἔτι μοῖρα λέλειπται.
ὣς εἰπόνθ᾽ ὅπλοισιν ἔνι δεινοῖσιν ἐδύτην.

Τυδεΐδηι μὲν δῶκε μενεπτόλεμος Θρασυμήδης
φάσγανον ἄμφηκες· τὸ δ᾽ ἑὸν παρὰ νηῒ λέλειπτο·
καὶ σάκος· ἀμφὶ δέ οἱ κυνέην κεφαλῆφιν ἔθηκε
ταυρείην, ἄφαλόν τε καὶ ἄλλοφον, ἥ τε καταῖτυξ
κέκληται, ῥύεται δὲ κάρη θαλερῶν αἰζηῶν.

Μηριόνης δ᾽ Ὀδυσῆϊ δίδου βιὸν ἠδὲ φαρέτρην
καὶ ξίφος, ἀμφὶ δέ οἱ κυνέην κεφαλῆφιν ἔθηκε
ῥινοῦ ποιητήν· πολέσιν δ᾽ ἔντοσθεν ἱμᾶσιν
ἐντέτατο στερεῶς· ἔκτοσθε δὲ λευκοὶ ὀδόντες
ἀργιόδοντος ὑὸς θαμέες ἔχον ἔνθα καὶ ἔνθα

εὖ καὶ ἐπισταμένως· μέσσηι δ᾽ ἐνὶ πῖλος ἀρήρει.
τήν ῥά ποτ᾽ ἐξ Ἐλεῶνος Ἀμύντορος Ὀρμενίδαο
ἐξέλετ᾽ Αὐτόλυκος πυκινὸν δόμον ἀντιτορήσας,
Σκάνδειαν δ᾽ ἄρα δῶκε Κυθηρίωι Ἀμφιδάμαντι·
Ἀμφιδάμας δὲ Μόλωι δῶκε ξεινήϊον εἶναι,

αὐτὰρ ὁ Μηριόνηι δῶκεν ὧι παιδὶ φορῆναι·
δὴ τότ᾽ Ὀδυσσῆος πύκασεν κάρη ἀμφιτεθεῖσα.
τὼ δ᾽ ἐπεὶ οὖν ὅπλοισιν ἔνι δεινοῖσιν ἐδύτην,
βάν ῥ᾽ ἰέναι, λιπέτην δὲ κατ᾽ αὐτόθι πάντας ἀρίστους.
τοῖσι δὲ δεξιὸν ἧκεν ἐρωιδιὸν ἐγγὺς ὁδοῖο

Παλλὰς Ἀθηναίη· τοὶ δ᾽ οὐκ ἴδον ὀφθαλμοῖσι
νύκτα δι᾽ ὀρφναίην, ἀλλὰ κλάγξαντος ἄκουσαν.
χαῖρε δὲ τῶι ὄρνιθ᾽ Ὀδυσεύς, ἠρᾶτο δ᾽ Ἀθήνηι·
κλῦθί μευ αἰγιόχοιο Διὸς τέκος, ἥ τέ μοι αἰεὶ
ἐν πάντεσσι πόνοισι παρίστασαι, οὐδέ σε λήθω

κινύμενος· νῦν αὖτε μάλιστά με φῖλαι Ἀθήνη,
δὸς δὲ πάλιν ἐπὶ νῆας ἐϋκλεῖας ἀφικέσθαι
ῥέξαντας μέγα ἔργον, ὅ κε Τρώεσσι μελήσηι.
δεύτερος αὖτ᾽ ἠρᾶτο βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·
κέκλυθι νῦν καὶ ἐμεῖο Διὸς τέκος Ἀτρυτώνη·

σπεῖό μοι ὡς ὅτε πατρὶ ἅμ᾽ ἕσπεο Τυδέϊ δίωι
ἐς Θήβας, ὅτε τε πρὸ Ἀχαιῶν ἄγγελος ἤιει.
τοὺς δ᾽ ἄρ᾽ ἐπ᾽ Ἀσωπῶι λίπε χαλκοχίτωνας Ἀχαιούς,
αὐτὰρ ὁ μειλίχιον μῦθον φέρε Καδμείοισι
κεῖσ᾽· ἀτὰρ ἂψ ἀπιὼν μάλα μέρμερα μήσατο ἔργα

σὺν σοὶ δῖα θεά, ὅτε οἱ πρόφρασσα παρέστης.
ὣς νῦν μοι ἐθέλουσα παρίσταο καί με φύλασσε.
σοὶ δ᾽ αὖ ἐγὼ ῥέξω βοῦν ἦνιν εὐρυμέτωπον
ἀδμήτην, ἣν οὔ πω ὑπὸ ζυγὸν ἤγαγεν ἀνήρ·
τήν τοι ἐγὼ ῥέξω χρυσὸν κέρασιν περιχεύας.

ὣς ἔφαν εὐχόμενοι, τῶν δ᾽ ἔκλυε Παλλὰς Ἀθήνη.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ ἠρήσαντο Διὸς κούρηι μεγάλοιο,
βάν ῥ᾽ ἴμεν ὥς τε λέοντε δύω διὰ νύκτα μέλαιναν
ἂμ φόνον, ἂν νέκυας, διά τ᾽ ἔντεα καὶ μέλαν αἷμα.
οὐδὲ μὲν οὐδὲ Τρῶας ἀγήνορας εἴασεν Ἕκτωρ

εὕδειν, ἀλλ᾽ ἄμυδις κικλήσκετο πάντας ἀρίστους,
ὅσσοι ἔσαν Τρώων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες·
τοὺς ὅ γε συγκαλέσας πυκινὴν ἀρτύνετο βουλήν·
τίς κέν μοι τόδε ἔργον ὑποσχόμενος τελέσειε
δώρωι ἔπι μεγάλωι; μισθὸς δέ οἱ ἄρκιος ἔσται.

δώσω γὰρ δίφρόν τε δύω τ᾽ ἐριαύχενας ἵππους
οἵ κεν ἄριστοι ἔωσι θοῆις ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν
ὅς τίς κε τλαίη, οἷ τ᾽ αὐτῶι κῦδος ἄροιτο,
νηῶν ὠκυπόρων σχεδὸν ἐλθέμεν, ἔκ τε πυθέσθαι
ἠέ φυλάσσονται νῆες θοαὶ ὡς τὸ πάρος περ,

ἦ ἤδη χείρεσσιν ὑφ᾽ ἡμετέρηισι δαμέντες
φύξιν βουλεύουσι μετὰ σφίσιν, οὐδ᾽ ἐθέλουσι
νύκτα φυλασσέμεναι, καμάτωι ἀδηκότες αἰνῶι.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι.
ἦν δέ τις ἐν Τρώεσσι Δόλων Εὐμήδεος υἱὸς

κήρυκος θείοιο πολύχρυσος πολύχαλκος,
ὃς δή τοι εἶδος μὲν ἔην κακός, ἀλλὰ ποδώκης·
αὐτὰρ ὁ μοῦνος ἔην μετὰ πέντε κασιγνήτηισιν.
ὅς ῥα τότε Τρωσίν τε καὶ Ἕκτορι μῦθον ἔειπεν·
Ἕκτορ ἔμ᾽ ὀτρύνει κραδίη καὶ θυμὸς ἀγήνωρ

νηῶν ὠκυπόρων σχεδὸν ἐλθέμεν ἔκ τε πυθέσθαι.
ἀλλ᾽ ἄγε μοι τὸ σκῆπτρον ἀνάσχεο, καί μοι ὄμοσσον
ἦ μὲν τοὺς ἵππους τε καὶ ἅρματα ποικίλα χαλκῶι
δωσέμεν, οἳ φορέουσιν ἀμύμονα Πηλεΐωνα,
σοὶ δ᾽ ἐγὼ οὐχ ἅλιος σκοπὸς ἔσσομαι οὐδ᾽ ἀπὸ δόξης·

τόφρα γὰρ ἐς στρατὸν εἶμι διαμπερὲς ὄφρ᾽ ἂν ἵκωμαι
νῆ᾽ Ἀγαμεμνονέην, ὅθι που μέλλουσιν ἄριστοι
βουλὰς βουλεύειν ἢ φευγέμεν ἠὲ μάχεσθαι.
ὣς φάθ᾽, ὁ δ᾽ ἐν χερσὶ σκῆπτρον λάβε καί οἱ ὄμοσσεν·
ἴστω νῦν Ζεὺς αὐτὸς ἐρίγδουπος πόσις Ἥρης

μὴ μὲν τοῖς ἵπποισιν ἀνὴρ ἐποχήσεται ἄλλος
Τρώων, ἀλλά σέ φημι διαμπερὲς ἀγλαϊεῖσθαι.
ὣς φάτο καί ῥ᾽ ἐπίορκον ἐπώμοσε, τὸν δ᾽ ὀρόθυνεν·
αὐτίκα δ᾽ ἀμφ᾽ ὤμοισιν ἐβάλλετο καμπύλα τόξα,
ἕσσατο δ᾽ ἔκτοσθεν ῥινὸν πολιοῖο λύκοιο,

κρατὶ δ᾽ ἐπὶ κτιδέην κυνέην, ἕλε δ᾽ ὀξὺν ἄκοντα,
βῆ δ᾽ ἰέναι προτὶ νῆας ἀπὸ στρατοῦ· οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔμελλεν
ἐλθὼν ἐκ νηῶν ἂψ Ἕκτορι μῦθον ἀποίσειν.
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἵππων τε καὶ ἀνδρῶν κάλλιφ᾽ ὅμιλον,
βῆ ῥ᾽ ἀν᾽ ὁδὸν μεμαώς· τὸν δὲ φράσατο προσιόντα

διογενὴς Ὀδυσεύς, Διομήδεα δὲ προσέειπεν·
οὗτός τις Διόμηδες ἀπὸ στρατοῦ ἔρχεται ἀνήρ,
οὐκ οἶδ᾽ ἢ νήεσσιν ἐπίσκοπος ἡμετέρηισιν,
ἦ τινα συλήσων νεκύων κατατεθνηώτων.
ἀλλ᾽ ἐῶμέν μιν πρῶτα παρεξελθεῖν πεδίοιο

τυτθόν· ἔπειτα δέ κ᾽ αὐτὸν ἐπαΐξαντες ἕλοιμεν
καρπαλίμως· εἰ δ᾽ ἄμμε παραφθαίησι πόδεσσιν,
αἰεί μιν ἐπὶ νῆας ἀπὸ στρατόφι προτιειλεῖν
ἔγχει ἐπαΐσσων, μή πως προτὶ ἄστυ ἀλύξηι.
ὣς ἄρα φωνήσαντε παρὲξ ὁδοῦ ἐν νεκύεσσι

κλινθήτην· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ὦκα παρέδραμεν ἀφραδίηισιν.
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἀπέην ὅσσόν τ᾽ ἐπὶ οὖρα πέλονται
ἡμιόνων· αἱ γάρ τε βοῶν προφερέστεραί εἰσιν
ἑλκέμεναι νειοῖο βαθείης πηκτὸν ἄροτρον·
τὼ μὲν ἐπεδραμέτην, ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἔστη δοῦπον ἀκούσας.

ἔλπετο γὰρ κατὰ θυμὸν ἀποστρέψοντας ἑταίρους
ἐκ Τρώων ἰέναι πάλιν Ἕκτορος ὀτρύναντος.
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἄπεσαν δουρηνεκὲς ἢ καὶ ἔλασσον,
γνῶ ῥ᾽ ἄνδρας δηΐους, λαιψηρὰ δὲ γούνατ᾽ ἐνώμα
φευγέμεναι· τοὶ δ᾽ αἶψα διώκειν ὁρμήθησαν.

ὡς δ᾽ ὅτε καρχαρόδοντε δύω κύνε εἰδότε θήρης
ἢ κεμάδ᾽ ἠὲ λαγωὸν ἐπείγετον ἐμμενὲς αἰεὶ
χῶρον ἀν᾽ ὑλήενθ᾽, ὁ δέ τε προθέηισι μεμηκώς,
ὣς τὸν Τυδεΐδης ἠδ᾽ ὁ πτολίπορθος Ὀδυσσεὺς
λαοῦ ἀποτμήξαντε διώκετον ἐμμενὲς αἰεί.

ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τάχ᾽ ἔμελλε μιγήσεσθαι φυλάκεσσι
φεύγων ἐς νῆας, τότε δὴ μένος ἔμβαλ᾽ Ἀθήνη
Τυδεΐδηι, ἵνα μή τις Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων
φθαίη ἐπευξάμενος βαλέειν, ὁ δὲ δεύτερος ἔλθοι.
δουρὶ δ᾽ ἐπαΐσσων προσέφη κρατερὸς Διομήδης·

ἠὲ μέν᾽ ἠέ σε δουρὶ κιχήσομαι, οὐδέ σέ φημι
δηρὸν ἐμῆς ἀπὸ χειρὸς ἀλύξειν αἰπὺν ὄλεθρον.
ἦ ῥα καὶ ἔγχος ἀφῆκεν, ἑκὼν δ᾽ ἡμάρτανε φωτός·
δεξιτερὸν δ᾽ ὑπὲρ ὦμον ἐΰξου δουρὸς ἀκωκὴ
ἐν γαίηι ἐπάγη· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἔστη τάρβησέν τε

βαμβαίνων· ἄραβος δὲ διὰ στόμα γίγνετ᾽ ὀδόντων·
χλωρὸς ὑπαὶ δείους· τὼ δ᾽ ἀσθμαίνοντε κιχήτην,
χειρῶν δ᾽ ἁψάσθην· ὁ δὲ δακρύσας ἔπος ηὔδα·
ζωγρεῖτ᾽, αὐτὰρ ἐγὼν ἐμὲ λύσομαι· ἔστι γὰρ ἔνδον
χαλκός τε χρυσός τε πολύκμητός τε σίδηρος,

τῶν κ᾽ ὔμμιν χαρίσαιτο πατὴρ ἀπερείσι᾽ ἄποινα
εἴ κεν ἐμὲ ζωὸν πεπύθοιτ᾽ ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πολύμητις Ὀδυσσεύς·
θάρσει, μηδέ τί τοι θάνατος καταθύμιος ἔστω.
ἀλλ᾽ ἄγε μοι τόδε εἰπὲ καὶ ἀτρεκέως κατάλεξον·

πῆι δὴ οὕτως ἐπὶ νῆας ἀπὸ στρατοῦ ἔρχεαι οἷος
νύκτα δι᾽ ὀρφναίην, ὅτε θ᾽ εὕδουσι βροτοὶ ἄλλοι;
ἤ τινα συλήσων νεκύων κατατεθνηώτων;
ἦ σ᾽ Ἕκτωρ προέηκε διασκοπιᾶσθαι ἕκαστα
νῆας ἔπι γλαφυράς; ἦ σ᾽ αὐτὸν θυμὸς ἀνῆκε;

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Δόλων, ὑπὸ δ᾽ ἔτρεμε γυῖα·
πολλῆισίν μ᾽ ἄτηισι παρὲκ νόον ἤγαγεν Ἕκτωρ,
ὅς μοι Πηλεΐωνος ἀγαυοῦ μώνυχας ἵππους
δωσέμεναι κατένευσε καὶ ἅρματα ποικίλα χαλκῶι,
ἠνώγει δέ μ᾽ ἰόντα θοὴν διὰ νύκτα μέλαιναν

ἀνδρῶν δυσμενέων σχεδὸν ἐλθέμεν, ἔκ τε πυθέσθαι
ἠὲ φυλάσσονται νῆες θοαὶ ὡς τὸ πάρος περ,
ἦ ἤδη χείρεσσιν ὑφ᾽ ἡμετέρηισι δαμέντες
φύξιν βουλεύουσι μετὰ σφίσιν, οὐδ᾽ ἐθέλουσι
νύκτα φυλασσέμεναι, καμάτωι ἀδηκότες αἰνῶι.

τὸν δ᾽ ἐπιμειδήσας προσέφη πολύμητις Ὀδυσσεύς·
ἦ ῥά νύ τοι μεγάλων δώρων ἐπεμαίετο θυμὸς
ἵππων Αἰακίδαο δαΐφρονος· οἳ δ᾽ ἀλεγεινοὶ
ἀνδράσι γε θνητοῖσι δαμήμεναι ἠδ᾽ ὀχέεσθαι
ἄλλωι γ᾽ ἢ Ἀχιλῆϊ, τὸν ἀθανάτη τέκε μήτηρ.

ἀλλ᾽ ἄγε μοι τόδε εἰπὲ καὶ ἀτρεκέως κατάλεξον·
ποῦ νῦν δεῦρο κιὼν λίπες Ἕκτορα ποιμένα λαῶν;
ποῦ δέ οἱ ἔντεα κεῖται ἀρήϊα, ποῦ δέ οἱ ἵπποι;
πῶς δαὶ τῶν ἄλλων Τρώων φυλακαί τε καὶ εὐναί;
ἅσσά τε μητιόωσι μετὰ σφίσιν, ἢ μεμάασιν

αὖθι μένειν παρὰ νηυσὶν ἀπόπροθεν, ἦε πόλιν δὲ
ἂψ ἀναχωρήσουσιν, ἐπεὶ δαμάσαντό γ᾽ Ἀχαιούς.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε Δόλων Εὐμήδεος υἱός·
τοὶ γὰρ ἐγώ τοι ταῦτα μάλ᾽ ἀτρεκέως καταλέξω.
Ἕκτωρ μὲν μετὰ τοῖσιν, ὅσοι βουληφόροι εἰσί,

βουλὰς βουλεύει θείου παρὰ σήματι Ἴλου
νόσφιν ἀπὸ φλοίσβου· φυλακὰς δ᾽ ἃς εἴρεαι ἥρως
οὔ τις κεκριμένη ῥύεται στρατὸν οὐδὲ φυλάσσει.
ὅσσαι μὲν Τρώων πυρὸς ἐσχάραι, οἷσιν ἀνάγκη
οἷ δ᾽ ἐγρηγόρθασι φυλασσέμεναί τε κέλονται

ἀλλήλοις· ἀτὰρ αὖτε πολύκλητοι ἐπίκουροι
εὕδουσι· Τρωσὶν γὰρ ἐπιτραπέουσι φυλάσσειν·
οὐ γάρ σφιν παῖδες σχεδὸν εἵαται οὐδὲ γυναῖκες.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πολύμητις Ὀδυσσεύς·
πῶς γὰρ νῦν Τρώεσσι μεμιγμένοι ἱπποδάμοισιν

εὕδουσ᾽ ἦ ἀπάνευθε; δίειπέ μοι ὄφρα δαείω.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Δόλων Εὐμήδεος υἱός·
τοὶ γὰρ ἐγὼ καὶ ταῦτα μάλ᾽ ἀτρεκέως καταλέξω.
πρὸς μὲν ἁλὸς Κᾶρες καὶ Παίονες ἀγκυλότοξοι
καὶ Λέλεγες καὶ Καύκωνες δῖοί τε Πελασγοί,

πρὸς Θύμβρης δ᾽ ἔλαχον Λύκιοι Μυσοί τ᾽ ἀγέρωχοι
καὶ Φρύγες ἱππόμαχοι καὶ Μήιονες ἱπποκορυσταί.
ἀλλὰ τί ἢ ἐμὲ ταῦτα διεξερέεσθε ἕκαστα;
εἰ γὰρ δὴ μέματον Τρώων καταδῦναι ὅμιλον
Θρήϊκες οἷδ᾽ ἀπάνευθε νεήλυδες ἔσχατοι ἄλλων·

ἐν δέ σφιν Ῥῆσος βασιλεὺς πάϊς Ἠϊονῆος.
τοῦ δὴ καλλίστους ἵππους ἴδον ἠδὲ μεγίστους·
λευκότεροι χιόνος, θείειν δ᾽ ἀνέμοισιν ὁμοῖοι·
ἅρμα δέ οἱ χρυσῶι τε καὶ ἀργύρωι εὖ ἤσκηται·
τεύχεα δὲ χρύσεια πελώρια θαῦμα ἰδέσθαι

ἤλυθ᾽ ἔχων· τὰ μὲν οὔ τι καταθνητοῖσιν ἔοικεν
ἄνδρεσσιν φορέειν, ἀλλ᾽ ἀθανάτοισι θεοῖσιν.
ἀλλ᾽ ἐμὲ μὲν νῦν νηυσὶ πελάσσετον ὠκυπόροισιν,
ἠέ με δήσαντες λίπετ᾽ αὐτόθι νηλέϊ δεσμῶι,
ὄφρά κεν ἔλθητον καὶ πειρηθῆτον ἐμεῖο

ἠὲ κατ᾽ αἶσαν ἔειπον ἐν ὑμῖν, ἦε καὶ οὐκί.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη κρατερὸς Διομήδης·
μὴ δή μοι φύξίν γε Δόλων ἐμβάλλεο θυμῶι·
ἐσθλά περ ἀγγείλας, ἐπεὶ ἵκεο χεῖρας ἐς ἁμάς.
εἰ μὲν γάρ κέ σε νῦν ἀπολύσομεν ἠὲ μεθῶμεν,

ἦ τε καὶ ὕστερον εἶσθα θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν
ἠὲ διοπτεύσων ἢ ἐναντίβιον πολεμίξων·
εἰ δέ κ᾽ ἐμῆις ὑπὸ χερσὶ δαμεὶς ἀπὸ θυμὸν ὀλέσσηις,
οὐκέτ᾽ ἔπειτα σὺ πῆμά ποτ᾽ ἔσσεαι Ἀργείοισιν.
ἦ, καὶ ὁ μέν μιν ἔμελλε γενείου χειρὶ παχείηι

ἁψάμενος λίσσεσθαι, ὁ δ᾽ αὐχένα μέσσον ἔλασσε
φασγάνωι ἀΐξας, ἀπὸ δ᾽ ἄμφω κέρσε τένοντε·
φθεγγομένου δ᾽ ἄρα τοῦ γε κάρη κονίηισιν ἐμίχθη.
τοῦ δ᾽ ἀπὸ μὲν κτιδέην κυνέην κεφαλῆφιν ἕλοντο
καὶ λυκέην καὶ τόξα παλίντονα καὶ δόρυ μακρόν·

καὶ τά γ᾽ Ἀθηναίηι ληΐτιδι δῖος Ὀδυσσεὺς
ὑψόσ᾽ ἀνέσχεθε χειρὶ καὶ εὐχόμενος ἔπος ηὔδα·
χαῖρε θεὰ τοῖσδεσσι· σὲ γὰρ πρώτην ἐν Ὀλύμπωι
πάντων ἀθανάτων ἐπιδωσόμεθ᾽· ἀλλὰ καὶ αὖτις
πέμψον ἐπὶ Θρηικῶν ἀνδρῶν ἵππους τε καὶ εὐνάς.

ὣς ἄρ᾽ ἐφώνησεν, καὶ ἀπὸ ἕθεν ὑψόσ᾽ ἀείρας
θῆκεν ἀνὰ μυρίκην· δέελον δ᾽ ἐπὶ σῆμά τ᾽ ἔθηκε
συμμάρψας δόνακας μυρίκης τ᾽ ἐριθηλέας ὄζους,
μὴ λάθοι αὖτις ἰόντε θοὴν διὰ νύκτα μέλαιναν.
τὼ δὲ βάτην προτέρω διά τ᾽ ἔντεα καὶ μέλαν αἷμα,

αἶψα δ᾽ ἐπὶ Θρηικῶν ἀνδρῶν τέλος ἷξον ἰόντες.
οἳ δ᾽ εὗδον καμάτωι ἀδηκότες, ἔντεα δέ σφιν
καλὰ παρ᾽ αὐτοῖσι χθονὶ κέκλιτο εὖ κατὰ κόσμον
τριστοιχί· παρὰ δέ σφιν ἑκάστωι δίζυγες ἵπποι.
Ῥῆσος δ᾽ ἐν μέσωι εὗδε, παρ᾽ αὐτῶι δ᾽ ὠκέες ἵπποι

ἐξ ἐπιδιφριάδος πυμάτης ἱμᾶσι δέδεντο.
τὸν δ᾽ Ὀδυσεὺς προπάροιθεν ἰδὼν Διομήδεϊ δεῖξεν·
οὗτός τοι Διόμηδες ἀνήρ, οὗτοι δέ τοι ἵπποι,
οὓς νῶϊν πίφαυσκε Δόλων ὃν ἐπέφνομεν ἡμεῖς.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ πρόφερε κρατερὸν μένος· οὐδέ τί σε χρὴ

ἑστάμεναι μέλεον σὺν τεύχεσιν, ἀλλὰ λύ᾽ ἵππους·
ἠὲ σύ γ᾽ ἄνδρας ἔναιρε, μελήσουσιν δ᾽ ἐμοὶ ἵπποι.
ὣς φάτο, τῶι δ᾽ ἔμπνευσε μένος γλαυκῶπις Ἀθήνη,
κτεῖνε δ᾽ ἐπιστροφάδην· τῶν δὲ στόνος ὄρνυτ᾽ ἀεικὴς
ἄορι θεινομένων, ἐρυθαίνετο δ᾽ αἵματι γαῖα.

ὡς δὲ λέων μήλοισιν ἀσημάντοισιν ἐπελθὼν
αἴγεσιν ἢ ὀΐεσσι κακὰ φρονέων ἐνορούσηι,
ὣς μὲν Θρήϊκας ἄνδρας ἐπώιχετο Τυδέος υἱὸς
ὄφρα δυώδεκ᾽ ἔπεφνεν· ἀτὰρ πολύμητις Ὀδυσσεὺς
ὅν τινα Τυδεΐδης ἄορι πλήξειε παραστὰς

τὸν δ᾽ Ὀδυσεὺς μετόπισθε λαβὼν ποδὸς ἐξερύσασκε,
τὰ φρονέων κατὰ θυμὸν ὅπως καλλίτριχες ἵπποι
ῥεῖα διέλθοιεν μηδὲ τρομεοίατο θυμῶι
νεκροῖς ἀμβαίνοντες· ἀήθεσσον γὰρ ἔτ᾽ αὐτῶν.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ βασιλῆα κιχήσατο Τυδέος υἱός,

τὸν τρισκαιδέκατον μελιηδέα θυμὸν ἀπηύρα
ἀσθμαίνοντα· κακὸν γὰρ ὄναρ κεφαλῆφιν ἐπέστη
τὴν νύκτ᾽ Οἰνεΐδαο πάϊς διὰ μῆτιν Ἀθήνης.
τόφρα δ᾽ ἄρ᾽ ὁ τλήμων Ὀδυσεὺς λύε μώνυχας ἵππους,
σὺν δ᾽ ἤειρεν ἱμᾶσι καὶ ἐξήλαυνεν ὁμίλου

τόξωι ἐπιπλήσσων, ἐπεὶ οὐ μάστιγα φαεινὴν
ποικίλου ἐκ δίφροιο νοήσατο χερσὶν ἑλέσθαι·
ῥοίζησεν δ᾽ ἄρα πιφαύσκων Διομήδεϊ δίωι.
αὐτὰρ ὁ μερμήριζε μένων ὅ τι κύντατον ἕρδοι,
ἢ ὅ γε δίφρον ἑλών, ὅθι ποικίλα τεύχε᾽ ἔκειτο,

ῥυμοῦ ἐξερύοι ἢ ἐκφέροι ὑψόσ᾽ ἀείρας,
ἦ ἔτι τῶν πλεόνων Θρηικῶν ἀπὸ θυμὸν ἕλοιτο.
εἷος ὁ ταῦθ᾽ ὥρμαινε κατὰ φρένα, τόφρα δ᾽ Ἀθήνη
ἐγγύθεν ἱσταμένη προσέφη Διομήδεα δῖον·
νόστου δὴ μνῆσαι μεγαθύμου Τυδέος υἱὲ

νῆας ἔπι γλαφυράς, μὴ καὶ πεφοβημένος ἔλθηις,
μή πού τις καὶ Τρῶας ἐγείρηισιν θεὸς ἄλλος.
ὣς φάθ᾽, ὁ δὲ ξυνέηκε θεᾶς ὄπα φωνησάσης,
καρπαλίμως δ᾽ ἵππων ἐπεβήσετο· κόψε δ᾽ Ὀδυσσεὺς
τόξωι· τοὶ δ᾽ ἐπέτοντο θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν.

οὐδ᾽ ἀλαοσκοπιὴν εἶχ᾽ ἀργυρότοξος Ἀπόλλων
ὡς ἴδ᾽ Ἀθηναίην μετὰ Τυδέος υἱὸν ἕπουσαν·
τῆι κοτέων Τρώων κατεδύσετο πουλὺν ὅμιλον,
ὦρσεν δὲ Θρηικῶν βουληφόρον Ἱπποκόωντα
Ῥήσου ἀνεψιὸν ἐσθλόν· ὁ δ᾽ ἐξ ὕπνου ἀνορούσας

ὡς ἴδε χῶρον ἐρῆμον, ὅθ᾽ ἕστασαν ὠκέες ἵπποι,
ἄνδράς τ᾽ ἀσπαίροντας ἐν ἀργαλέηισι φονῆισιν,
ὤιμωξέν τ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα φίλον τ᾽ ὀνόμηνεν ἑταῖρον.
Τρώων δὲ κλαγγή τε καὶ ἄσπετος ὦρτο κυδοιμὸς
θυνόντων ἄμυδις· θηεῦντο δὲ μέρμερα ἔργα

ὅσσ᾽ ἄνδρες ῥέξαντες ἔβαν κοίλας ἐπὶ νῆας.
οἳ δ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἵκανον ὅθι σκοπὸν Ἕκτορος ἔκταν,
ἔνθ᾽ Ὀδυσεὺς μὲν ἔρυξε Διῒ φίλος ὠκέας ἵππους,
Τυδεΐδης δὲ χαμᾶζε θορὼν ἔναρα βροτόεντα
ἐν χείρεσσ᾽ Ὀδυσῆϊ τίθει, ἐπεβήσετο δ᾽ ἵππων·

μάστιξεν δ᾽ ἵππους, τὼ δ᾽ οὐκ ἀέκοντε πετέσθην
νῆας ἔπι γλαφυράς· τῆι γὰρ φίλον ἔπλετο θυμῶι.
Νέστωρ δὲ πρῶτος κτύπον ἄϊε φώνησέν τε·
ὦ φίλοι Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
ψεύσομαι, ἦ ἔτυμον ἐρέω; κέλεται δέ με θυμός.

ἵππων μ᾽ ὠκυπόδων ἀμφὶ κτύπος οὔατα βάλλει.
αἲ γὰρ δὴ Ὀδυσεύς τε καὶ ὁ κρατερὸς Διομήδης
ὧδ᾽ ἄφαρ ἐκ Τρώων ἐλασαίατο μώνυχας ἵππους·
ἀλλ᾽ αἰνῶς δείδοικα κατὰ φρένα μή τι πάθωσιν
Ἀργείων οἳ ἄριστοι ὑπὸ Τρώων ὀρυμαγδοῦ.

οὔ πω πᾶν εἴρητο ἔπος ὅτ᾽ ἄρ᾽ ἤλυθον αὐτοί.
καί ῥ᾽ οἳ μὲν κατέβησαν ἐπὶ χθόνα, τοὶ δὲ χαρέντες
δεξιῆι ἠσπάζοντο ἔπεσσί τε μειλιχίοισι·
πρῶτος δ᾽ ἐξερέεινε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
εἴπ᾽ ἄγε μ᾽ ὦ πολύαιν᾽ Ὀδυσεῦ μέγα κῦδος Ἀχαιῶν

ὅππως τοῦσδ᾽ ἵππους λάβετον καταδύντες ὅμιλον
Τρώων, ἦ τίς σφωε πόρεν θεὸς ἀντιβολήσας.
αἰνῶς ἀκτίνεσσιν ἐοικότες ἠελίοιο.
αἰεὶ μὲν Τρώεσσ᾽ ἐπιμίσγομαι, οὐδέ τί φημι
μιμνάζειν παρὰ νηυσὶ γέρων περ ἐὼν πολεμιστής·

ἀλλ᾽ οὔ πω τοίους ἵππους ἴδον οὐδὲ νόησα.
ἀλλά τιν᾽ ὔμμ᾽ ὀΐω δόμεναι θεὸν ἀντιάσαντα·
ἀμφοτέρω γὰρ σφῶϊ φιλεῖ νεφεληγερέτα Ζεὺς
κούρη τ᾽ αἰγιόχοιο Διὸς γλαυκῶπις Ἀθήνη.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πολύμητις Ὀδυσσεύς·

ὦ Νέστορ Νηληϊάδη μέγα κῦδος Ἀχαιῶν
ῥεῖα θεός γ᾽ ἐθέλων καὶ ἀμείνονας ἠέ περ οἵδε
ἵππους δωρήσαιτ᾽, ἐπεὶ ἢ πολὺ φέρτεροί εἰσιν.
ἵπποι δ᾽ οἵδε γεραιὲ νεήλυδες οὓς ἐρεείνεις
Θρηΐκιοι· τὸν δέ σφιν ἄνακτ᾽ ἀγαθὸς Διομήδης

ἔκτανε, πὰρ δ᾽ ἑτάρους δυοκαίδεκα πάντας ἀρίστους.
τὸν τρισκαιδέκατον σκοπὸν εἵλομεν ἐγγύθι νηῶν,
τόν ῥα διοπτῆρα στρατοῦ ἔμμεναι ἡμετέροιο
Ἕκτωρ τε προέηκε καὶ ἄλλοι Τρῶες ἀγαυοί.
ὣς εἰπὼν τάφροιο διήλασε μώνυχας ἵππους

καγχαλόων· ἅμα δ᾽ ἄλλοι ἴσαν χαίροντες Ἀχαιοί.
οἳ δ᾽ ὅτε Τυδεΐδεω κλισίην εὔτυκτον ἵκοντο,
ἵππους μὲν κατέδησαν ἐϋτμήτοισιν ἱμᾶσι
φάτνηι ἐφ᾽ ἱππείηι, ὅθι περ Διομήδεος ἵπποι
ἕστασαν ὠκύποδες μελιηδέα πυρὸν ἔδοντες·

νηῒ δ᾽ ἐνὶ πρυμνῆι ἔναρα βροτόεντα Δόλωνος
θῆκ᾽ Ὀδυσεύς, ὄφρ᾽ ἱρὸν ἑτοιμασσαίατ᾽ Ἀθήνηι.
αὐτοὶ δ᾽ ἱδρῶ πολλὸν ἀπενίζοντο θαλάσσηι
ἐσβάντες κνήμας τε ἰδὲ λόφον ἀμφί τε μηρούς.
αὐτὰρ ἐπεί σφιν κῦμα θαλάσσης ἱδρῶ πολλὸν

νίψεν ἀπὸ χρωτὸς καὶ ἀνέψυχθεν φίλον ἦτορ,
ἔς ῥ᾽ ἀσαμίνθους βάντες ἐϋξέστας λούσαντο.
τὼ δὲ λοεσσαμένω καὶ ἀλειψαμένω λίπ᾽ ἐλαίωι
δείπνωι ἐφιζανέτην, ἀπὸ δὲ κρητῆρος Ἀθήνηι
πλείου ἀφυσσόμενοι λεῖβον μελιηδέα οἶνον.

Ἰλιάδος Λ

Ἀγαμέμνονος ἀριστεία.

Ἠὼς δ᾽ ἐκ λεχέων παρ᾽ ἀγαυοῦ Τιθωνοῖο
ὄρνυθ᾽, ἵν᾽ ἀθανάτοισι φόως φέροι ἠδὲ βροτοῖσι·
Ζεὺς δ᾽ Ἔριδα προΐαλλε θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν
ἀργαλέην, πολέμοιο τέρας μετὰ χερσὶν ἔχουσαν.

στῆ δ᾽ ἐπ᾽ Ὀδυσσῆος μεγακήτεϊ νηῒ μελαίνηι,
ἥ ῥ᾽ ἐν μεσσάτωι ἔσκε γεγωνέμεν ἀμφοτέρωσε,
ἠμὲν ἐπ᾽ Αἴαντος κλισίας Τελαμωνιάδαο
ἠδ᾽ ἐπ᾽ Ἀχιλλῆος, τοί ῥ᾽ ἔσχατα νῆας ἐΐσας
εἴρυσαν ἠνορέηι πίσυνοι καὶ κάρτεϊ χειρῶν

ἔνθα στᾶσ᾽ ἤϋσε θεὰ μέγα τε δεινόν τε
ὄρθι᾽, Ἀχαιοῖσιν δὲ μέγα σθένος ἔμβαλ᾽ ἑκάστωι
καρδίηι ἄληκτον πολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι.
τοῖσι δ᾽ ἄφαρ πόλεμος γλυκίων γένετ᾽ ἠὲ νέεσθαι
ἐν νηυσὶ γλαφυρῆισι φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν.

Ἀτρεΐδης δ᾽ ἐβόησεν ἰδὲ ζώννυσθαι ἄνωγεν
Ἀργείους· ἐν δ᾽ αὐτὸς ἐδύσετο νώροπα χαλκόν.
κνημῖδας μὲν πρῶτα περὶ κνήμηισιν ἔθηκε
καλὰς ἀργυρέοισιν ἐπισφυρίοις ἀραρυίας·
δεύτερον αὖ θώρηκα περὶ στήθεσσιν ἔδυνε,

τόν ποτέ οἱ Κινύρης δῶκε ξεινήϊον εἶναι.
πεύθετο γὰρ Κύπρον δὲ μέγα κλέος οὕνεκ᾽ Ἀχαιοὶ
ἐς Τροίην νήεσσιν ἀναπλεύσεσθαι ἔμελλον·
τοὔνεκά οἱ τὸν δῶκε χαριζόμενος βασιλῆϊ.
τοῦ δ᾽ ἤτοι δέκα οἶμοι ἔσαν μέλανος κυάνοιο,

δώδεκα δὲ χρυσοῖο καὶ εἴκοσι κασσιτέροιο·
κυάνεοι δὲ δράκοντες ὀρωρέχατο προτὶ δειρὴν
τρεῖς ἑκάτερθ᾽ ἴρισσιν ἐοικότες, ἅς τε Κρονίων
ἐν νέφεϊ στήριξε, τέρας μερόπων ἀνθρώπων.
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ὤμοισιν βάλετο ξίφος· ἐν δέ οἱ ἧλοι

χρύσειοι πάμφαινον, ἀτὰρ περὶ κουλεὸν ἦεν
ἀργύρεον χρυσέοισιν ἀορτήρεσσιν ἀρηρός.
ἂν δ᾽ ἕλετ᾽ ἀμφιβρότην πολυδαίδαλον ἀσπίδα θοῦριν
καλήν, ἣν πέρι μὲν κύκλοι δέκα χάλκεοι ἦσαν,
ἐν δέ οἱ ὀμφαλοὶ ἦσαν ἐείκοσι κασσιτέροιο

λευκοί, ἐν δὲ μέσοισιν ἔην μέλανος κυάνοιο.
τῆι δ᾽ ἐπὶ μὲν Γοργὼ βλοσυρῶπις ἐστεφάνωτο
δεινὸν δερκομένη, περὶ δὲ Δεῖμός τε Φόβος τε.
τῆς δ᾽ ἐξ ἀργύρεος τελαμὼν ἦν· αὐτὰρ ἐπ᾽ αὐτοῦ
κυάνεος ἐλέλικτο δράκων, κεφαλαὶ δέ οἱ ἦσαν

τρεῖς ἀμφιστρεφέες ἑνὸς αὐχένος ἐκπεφυυῖαι.
κρατὶ δ᾽ ἐπ᾽ ἀμφίφαλον κυνέην θέτο τετραφάληρον
ἵππουριν· δεινὸν δὲ λόφος καθύπερθεν ἔνευεν.
εἵλετο δ᾽ ἄλκιμα δοῦρε δύω κεκορυθμένα χαλκῶι
ὀξέα· τῆλε δὲ χαλκὸς ἀπ᾽ αὐτόφιν οὐρανὸν εἴσω

λάμπ᾽· ἐπὶ δ᾽ ἐγδούπησαν Ἀθηναίη τε καὶ Ἥρη
τιμῶσαι βασιλῆα πολυχρύσοιο Μυκήνης.
ἡνιόχωι μὲν ἔπειτα ἑῶι ἐπέτελλεν ἕκαστος
ἵππους εὖ κατὰ κόσμον ἐρυκέμεν αὖθ᾽ ἐπὶ τάφρωι,
αὐτοὶ δὲ πρυλέες σὺν τεύχεσι θωρηχθέντες

ῥώοντ᾽· ἄσβεστος δὲ βοὴ γένετ᾽ ἠῶθι πρό.
φθὰν δὲ μέγ᾽ ἱππήων ἐπὶ τάφρωι κοσμηθέντες,
ἱππῆες δ᾽ ὀλίγον μετεκίαθον· ἐν δὲ κυδοιμὸν
ὦρσε κακὸν Κρονίδης, κατὰ δ᾽ ὑψόθεν ἧκεν ἐέρσας
αἵματι μυδαλέας ἐξ αἰθέρος, οὕνεκ᾽ ἔμελλε

πολλὰς ἰφθίμους κεφαλὰς Ἄϊδι προϊάψειν.
Τρῶες δ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ἐπὶ θρωσμῶι πεδίοιο
Ἕκτορά τ᾽ ἀμφὶ μέγαν καὶ ἀμύμονα Πουλυδάμαντα
Αἰνείαν θ᾽, ὃς Τρωσὶ θεὸς ὣς τίετο δήμωι,
τρεῖς τ᾽ Ἀντηνορίδας Πόλυβον καὶ Ἀγήνορα δῖον

ἠΐθεόν τ᾽ Ἀκάμαντ᾽ ἐπιείκελον ἀθανάτοισιν.
Ἕκτωρ δ᾽ ἐν πρώτοισι φέρ᾽ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην,
οἷος δ᾽ ἐκ νεφέων ἀναφαίνεται οὔλιος ἀστὴρ
παμφαίνων, τοτὲ δ᾽ αὖτις ἔδυ νέφεα σκιόεντα,
ὣς Ἕκτωρ ὁτὲ μέν τε μετὰ πρώτοισι φάνεσκεν,

ἄλλοτε δ᾽ ἐν πυμάτοισι κελεύων· πᾶς δ᾽ ἄρα χαλκῶι
λάμφ᾽ ὥς τε στεροπὴ πατρὸς Διὸς αἰγιόχοιο.
οἳ δ᾽, ὥς τ᾽ ἀμητῆρες ἐναντίοι ἀλλήλοισιν
ὄγμον ἐλαύνωσιν ἀνδρὸς μάκαρος κατ᾽ ἄρουραν
πυρῶν ἢ κριθῶν· τὰ δὲ δράγματα ταρφέα πίπτει·

ὣς Τρῶες καὶ Ἀχαιοὶ ἐπ᾽ ἀλλήλοισι θορόντες
δήιουν, οὐδ᾽ ἕτεροι μνώοντ᾽ ὀλοοῖο φόβοιο.
ἴσας δ᾽ ὑσμίνη κεφαλὰς ἔχεν, οἳ δὲ λύκοι ὣς
θῦνον· Ἔρις δ᾽ ἄρ᾽ ἔχαιρε πολύστονος εἰσορόωσα·
οἴη γάρ ῥα θεῶν παρετύγχανε μαρναμένοισιν,

οἳ δ᾽ ἄλλοι οὔ σφιν πάρεσαν θεοί, ἀλλὰ ἕκηλοι
σφοῖσιν ἐνὶ μεγάροισι καθήατο, ἧχι ἑκάστωι
δώματα καλὰ τέτυκτο κατὰ πτύχας Οὐλύμποιο.
πάντες δ᾽ ἠιτιόωντο κελαινεφέα Κρονίωνα
οὕνεκ᾽ ἄρα Τρώεσσιν ἐβούλετο κῦδος ὀρέξαι.

τῶν μὲν ἄρ᾽ οὐκ ἀλέγιζε πατήρ· ὁ δὲ νόσφι λιασθεὶς
τῶν ἄλλων ἀπάνευθε καθέζετο κύδεϊ γαίων
εἰσορόων Τρώων τε πόλιν καὶ νῆας Ἀχαιῶν
χαλκοῦ τε στεροπήν, ὀλλύντάς τ᾽ ὀλλυμένους τε.
ὄφρα μὲν ἠὼς ἦν καὶ ἀέξετο ἱερὸν ἦμαρ,

τόφρα μάλ᾽ ἀμφοτέρων βέλε᾽ ἥπτετο, πῖπτε δὲ λαός·
ἦμος δὲ δρυτόμος περ ἀνὴρ ὁπλίσσατο δεῖπνον
οὔρεος ἐν βήσσηισιν, ἐπεί τ᾽ ἐκορέσσατο χεῖρας
τάμνων δένδρεα μακρά, ἅδος τέ μιν ἵκετο θυμόν,
σίτου τε γλυκεροῖο περὶ φρένας ἵμερος αἱρεῖ,

τῆμος σφῆι ἀρετῆι Δαναοὶ ῥήξαντο φάλαγγας
κεκλόμενοι ἑτάροισι κατὰ στίχας· ἐν δ᾽ Ἀγαμέμνων
πρῶτος ὄρουσ᾽, ἕλε δ᾽ ἄνδρα Βιάνορα ποιμένα λαῶν
αὐτόν, ἔπειτα δ᾽ ἑταῖρον Ὀϊλῆα πλήξιππον.
ἤτοι ὅ γ᾽ ἐξ ἵππων κατεπάλμενος ἀντίος ἔστη·

τὸν δ᾽ ἰθὺς μεμαῶτα μετώπιον ὀξέϊ δουρὶ
νύξ᾽, οὐδὲ στεφάνη δόρυ οἱ σχέθε χαλκοβάρεια,
ἀλλὰ δι᾽ αὐτῆς ἦλθε καὶ ὀστέου, ἐγκέφαλος δὲ
ἔνδον ἅπας πεπάλακτο· δάμασσε δέ μιν μεμαῶτα.
καὶ τοὺς μὲν λίπεν αὖθι ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων

στήθεσι παμφαίνοντας, ἐπεὶ περίδυσε χιτῶνας·
αὐτὰρ ὁ βῆ Ἶσόν τε καὶ Ἄντιφον ἐξεναρίξων
υἷε δύω Πριάμοιο νόθον καὶ γνήσιον ἄμφω
εἰν ἑνὶ δίφρωι ἐόντας· ὁ μὲν νόθος ἡνιόχευεν,
Ἄντιφος αὖ παρέβασκε περικλυτός· ὥ ποτ᾽ Ἀχιλλεὺς

Ἴδης ἐν κνημοῖσι δίδη μόσχοισι λύγοισι,
ποιμαίνοντ᾽ ἐπ᾽ ὄεσσι λαβών, καὶ ἔλυσεν ἀποίνων.
δὴ τότε γ᾽ Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων
τὸν μὲν ὑπὲρ μαζοῖο κατὰ στῆθος βάλε δουρί,
Ἄντιφον αὖ παρὰ οὖς ἔλασε ξίφει, ἐκ δ᾽ ἔβαλ᾽ ἵππων.

σπερχόμενος δ᾽ ἀπὸ τοῖιν ἐσύλα τεύχεα καλὰ
γιγνώσκων· καὶ γάρ σφε πάρος παρὰ νηυσὶ θοῆισιν
εἶδεν, ὅτ᾽ ἐξ Ἴδης ἄγαγεν πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς.
ὡς δὲ λέων ἐλάφοιο ταχείης νήπια τέκνα
ῥηϊδίως συνέαξε λαβὼν κρατεροῖσιν ὀδοῦσιν

ἐλθὼν εἰς εὐνήν, ἁπαλόν τέ σφ᾽ ἦτορ ἀπηύρα·
ἣ δ᾽ εἴ πέρ τε τύχηισι μάλα σχεδόν, οὐ δύναταί σφι
χραισμεῖν· αὐτὴν γάρ μιν ὑπὸ τρόμος αἰνὸς ἱκάνει·
καρπαλίμως δ᾽ ἤϊξε διὰ δρυμὰ πυκνὰ καὶ ὕλην
σπεύδουσ᾽ ἱδρώουσα κραταιοῦ θηρὸς ὑφ᾽ ὁρμῆς·

ὣς ἄρα τοῖς οὔ τις δύνατο χραισμῆσαι ὄλεθρον
Τρώων, ἀλλὰ καὶ αὐτοὶ ὑπ᾽ Ἀργείοισι φέβοντο.
αὐτὰρ ὁ Πείσανδρόν τε καὶ Ἱππόλοχον μενεχάρμην
υἱέας Ἀντιμάχοιο δαΐφρονος, ὅς ῥα μάλιστα
χρυσὸν Ἀλεξάνδροιο δεδεγμένος ἀγλαὰ δῶρα

οὐκ εἴασχ᾽ Ἑλένην δόμεναι ξανθῶι Μενελάωι,
τοῦ περ δὴ δύο παῖδε λάβε κρείων Ἀγαμέμνων
εἰν ἑνὶ δίφρωι ἐόντας, ὁμοῦ δ᾽ ἔχον ὠκέας ἵππους·
ἐκ γάρ σφεας χειρῶν φύγον ἡνία σιγαλόεντα,
τὼ δὲ κυκηθήτην· ὁ δ᾽ ἐναντίον ὦρτο λέων ὣς

Ἀτρεΐδης· τὼ δ᾽ αὖτ᾽ ἐκ δίφρου γουναζέσθην·
ζώγρει Ἀτρέος υἱέ, σὺ δ᾽ ἄξια δέξαι ἄποινα·
πολλὰ δ᾽ ἐν Ἀντιμάχοιο δόμοις κειμήλια κεῖται
χαλκός τε χρυσός τε πολύκμητός τε σίδηρος,
τῶν κέν τοι χαρίσαιτο πατὴρ ἀπερείσι᾽ ἄποινα,

εἰ νῶϊ ζωοὺς πεπύθοιτ᾽ ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν.
ὣς τώ γε κλαίοντε προσαυδήτην βασιλῆα
μειλιχίοις ἐπέεσσιν· ἀμείλικτον δ᾽ ὄπ᾽ ἄκουσαν·
εἰ μὲν δὴ Ἀντιμάχοιο δαΐφρονος υἱέες ἐστόν,
ὅς ποτ᾽ ἐνὶ Τρώων ἀγορῆι Μενέλαον ἄνωγεν

ἀγγελίην ἐλθόντα σὺν ἀντιθέωι Ὀδυσῆϊ
αὖθι κατακτεῖναι μηδ᾽ ἐξέμεν ἂψ ἐς Ἀχαιούς,
νῦν μὲν δὴ τοῦ πατρὸς ἀεικέα τίσετε λώβην.
ἦ, καὶ Πείσανδρον μὲν ἀφ᾽ ἵππων ὦσε χαμᾶζε
δουρὶ βαλὼν πρὸς στῆθος· ὁ δ᾽ ὕπτιος οὔδει ἐρείσθη.

Ἱππόλοχος δ᾽ ἀπόρουσε, τὸν αὖ χαμαὶ ἐξενάριξε
χεῖρας ἀπὸ ξίφεϊ τμήξας ἀπό τ᾽ αὐχένα κόψας,
ὅλμον δ᾽ ὣς ἔσσευε κυλίνδεσθαι δι᾽ ὁμίλου.
τοὺς μὲν ἔασ᾽· ὁ δ᾽ ὅθι πλεῖσται κλονέοντο φάλαγγες,
τῆι ῥ᾽ ἐνόρουσ᾽, ἅμα δ᾽ ἄλλοι ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοί.

πεζοὶ μὲν πεζοὺς ὄλεκον φεύγοντας ἀνάγκηι,
ἱππεῖς δ᾽ ἱππῆας· ὑπὸ δέ σφισιν ὦρτο κονίη
ἐκ πεδίου, τὴν ὦρσαν ἐρίγδουποι πόδες ἵππων
χαλκῶι δηϊόωντες· ἀτὰρ κρείων Ἀγαμέμνων
αἰὲν ἀποκτείνων ἕπετ᾽ Ἀργείοισι κελεύων.

ὡς δ᾽ ὅτε πῦρ ἀΐδηλον ἐν ἀξύλωι ἐμπέσηι ὕληι,
πάντηι τ᾽ εἰλυφόων ἄνεμος φέρει, οἳ δέ τε θάμνοι
πρόρριζοι πίπτουσιν ἐπειγόμενοι πυρὸς ὁρμῆι·
ὣς ἄρ᾽ ὑπ᾽ Ἀτρεΐδηι Ἀγαμέμνονι πῖπτε κάρηνα
Τρώων φευγόντων, πολλοὶ δ᾽ ἐριαύχενες ἵπποι

κείν᾽ ὄχεα κροτάλιζον ἀνὰ πτολέμοιο γεφύρας
ἡνιόχους ποθέοντες ἀμύμονας· οἳ δ᾽ ἐπὶ γαίηι
κείατο, γύπεσσιν πολὺ φίλτεροι ἢ ἀλόχοισιν.
Ἕκτορα δ᾽ ἐκ βελέων ὕπαγε Ζεὺς ἔκ τε κονίης
ἔκ τ᾽ ἀνδροκτασίης ἔκ θ᾽ αἵματος ἔκ τε κυδοιμοῦ·

Ἀτρεΐδης δ᾽ ἕπετο σφεδανὸν Δαναοῖσι κελεύων.
οἳ δὲ παρ᾽ Ἴλου σῆμα παλαιοῦ Δαρδανίδαο
μέσσον κὰπ πεδίον παρ᾽ ἐρινεὸν ἐσσεύοντο
ἱέμενοι πόλιος· ὁ δὲ κεκλήγων ἕπετ᾽ αἰεὶ
Ἀτρεΐδης, λύθρωι δὲ παλάσσετο χεῖρας ἀάπτους.

ἀλλ᾽ ὅτε δὴ Σκαιάς τε πύλας καὶ φηγὸν ἵκοντο,
ἔνθ᾽ ἄρα δὴ ἵσταντο καὶ ἀλλήλους ἀνέμιμνον.
οἳ δ᾽ ἔτι κὰμ μέσσον πεδίον φοβέοντο βόες ὥς,
ἅς τε λέων ἐφόβησε μολὼν ἐν νυκτὸς ἀμολγῶι
πάσας· τῆι δέ τ᾽ ἰῆι ἀναφαίνεται αἰπὺς ὄλεθρος·

τῆς δ᾽ ἐξ αὐχέν᾽ ἔαξε λαβὼν κρατεροῖσιν ὀδοῦσι
πρῶτον, ἔπειτα δέ θ᾽ αἷμα καὶ ἔγκατα πάντα λαφύσσει·
ὣς τοὺς Ἀτρεΐδης ἔφεπε κρείων Ἀγαμέμνων
αἰὲν ἀποκτείνων τὸν ὀπίστατον· οἳ δ᾽ ἐφέβοντο.
πολλοὶ δὲ πρηνεῖς τε καὶ ὕπτιοι ἔκπεσον ἵππων

Ἀτρεΐδεω ὑπὸ χερσί· περὶ πρὸ γὰρ ἔγχεϊ θῦεν.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τάχ᾽ ἔμελλεν ὑπὸ πτόλιν αἰπύ τε τεῖχος
ἵξεσθαι, τότε δή ῥα πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε
Ἴδης ἐν κορυφῆισι καθέζετο πιδηέσσης
οὐρανόθεν καταβάς· ἔχε δ᾽ ἀστεροπὴν μετὰ χερσίν.

Ἶριν δ᾽ ὄτρυνε χρυσόπτερον ἀγγελέουσαν·
βάσκ᾽ ἴθι Ἶρι ταχεῖα, τὸν Ἕκτορι μῦθον ἐνίσπες·
ὄφρ᾽ ἂν μέν κεν ὁρᾶι Ἀγαμέμνονα ποιμένα λαῶν
θύνοντ᾽ ἐν προμάχοισιν ἐναίροντα στίχας ἀνδρῶν,
τόφρ᾽ ἀναχωρείτω, τὸν δ᾽ ἄλλον λαὸν ἀνώχθω

μάρνασθαι δηΐοισι κατὰ κρατερὴν ὑσμίνην.
αὐτὰρ ἐπεί κ᾽ ἢ δουρὶ τυπεὶς ἢ βλήμενος ἰῶι
εἰς ἵππους ἅλεται, τότε οἱ κράτος ἐγγυαλίξω
κτείνειν εἰς ὅ κε νῆας ἐϋσσέλμους ἀφίκηται
δύηι τ᾽ ἠέλιος καὶ ἐπὶ κνέφας ἱερὸν ἔλθηι.

ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις,
βῆ δὲ κατ᾽ Ἰδαίων ὀρέων εἰς Ἴλιον ἱρήν.
εὗρ᾽ υἱὸν Πριάμοιο δαΐφρονος Ἕκτορα δῖον
ἑσταότ᾽ ἔν θ᾽ ἵπποισι καὶ ἅρμασι κολλητοῖσιν·
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη προσέφη πόδας ὠκέα Ἶρις·

Ἕκτορ υἱὲ Πριάμοιο Διὶ μῆτιν ἀτάλαντε
Ζεύς με πατὴρ προέηκε τεῒν τάδε μυθήσασθαι.
ὄφρ᾽ ἂν μέν κεν ὁρᾶις Ἀγαμέμνονα ποιμένα λαῶν
θύνοντ᾽ ἐν προμάχοισιν, ἐναίροντα στίχας ἀνδρῶν,
τόφρ᾽ ὑπόεικε μάχης, τὸν δ᾽ ἄλλον λαὸν ἄνωχθι

μάρνασθαι δηΐοισι κατὰ κρατερὴν ὑσμίνην.
αὐτὰρ ἐπεί κ᾽ ἢ δουρὶ τυπεὶς ἢ βλήμενος ἰῶι
εἰς ἵππους ἅλεται, τότε τοι κράτος ἐγγυαλίξει
κτείνειν, εἰς ὅ κε νῆας ἐϋσσέλμους ἀφίκηαι
δύηι τ᾽ ἠέλιος καὶ ἐπὶ κνέφας ἱερὸν ἔλθηι.

ἣ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰποῦσ᾽ ἀπέβη πόδας ὠκέα Ἶρις,
Ἕκτωρ δ᾽ ἐξ ὀχέων σὺν τεύχεσιν ἆλτο χαμᾶζε,
πάλλων δ᾽ ὀξέα δοῦρα κατὰ στρατὸν ὤιχετο πάντηι
ὀτρύνων μαχέσασθαι, ἔγειρε δὲ φύλοπιν αἰνήν.
οἳ δ᾽ ἐλελίχθησαν καὶ ἐναντίοι ἔσταν Ἀχαιῶν,

Ἀργεῖοι δ᾽ ἑτέρωθεν ἐκαρτύναντο φάλαγγας.
ἀρτύνθη δὲ μάχη, στὰν δ᾽ ἀντίοι· ἐν δ᾽ Ἀγαμέμνων
πρῶτος ὄρουσ᾽, ἔθελεν δὲ πολὺ προμάχεσθαι ἁπάντων.
ἔσπετε νῦν μοι Μοῦσαι Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχουσαι
ὅς τις δὴ πρῶτος Ἀγαμέμνονος ἀντίον ἦλθεν

ἢ αὐτῶν Τρώων ἠὲ κλειτῶν ἐπικούρων.
Ἰφιδάμας Ἀντηνορίδης ἠΰς τε μέγας τε
ὃς τράφη ἐν Θρήικηι ἐριβώλακι μητέρι μήλων·
Κισσῆς τόν γ᾽ ἔθρεψε δόμοις ἔνι τυτθὸν ἐόντα
μητροπάτωρ, ὃς τίκτε Θεανὼ καλλιπάρηιον·

αὐτὰρ ἐπεί ῥ᾽ ἥβης ἐρικυδέος ἵκετο μέτρον,
αὐτοῦ μιν κατέρυκε, δίδου δ᾽ ὅ γε θυγατέρα ἥν·
γήμας δ᾽ ἐκ θαλάμοιο μετὰ κλέος ἵκετ᾽ Ἀχαιῶν
σὺν δυοκαίδεκα νηυσὶ κορωνίσιν, αἵ οἱ ἕποντο.
τὰς μὲν ἔπειτ᾽ ἐν Περκώτηι λίπε νῆας ἐΐσας,

αὐτὰρ ὁ πεζὸς ἐὼν ἐς Ἴλιον εἰληλούθει·
ὅς ῥα τότ᾽ Ἀτρεΐδεω Ἀγαμέμνονος ἀντίον ἦλθεν.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες,
Ἀτρεΐδης μὲν ἅμαρτε, παραὶ δέ οἱ ἐτράπετ᾽ ἔγχος,
Ἰφιδάμας δὲ κατὰ ζώνην θώρηκος ἔνερθε

νύξ᾽, ἐπὶ δ᾽ αὐτὸς ἔρεισε βαρείηι χειρὶ πιθήσας·
οὐδ᾽ ἔτορε ζωστῆρα παναίολον, ἀλλὰ πολὺ πρὶν
ἀργύρωι ἀντομένη μόλιβος ὣς ἐτράπετ᾽ αἰχμή.
καὶ τό γε χειρὶ λαβὼν εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων
ἕλκ᾽ ἐπὶ οἷ μεμαὼς ὥς τε λίς, ἐκ δ᾽ ἄρα χειρὸς

σπάσσατο· τὸν δ᾽ ἄορι πλῆξ᾽ αὐχένα, λῦσε δὲ γυῖα.
ὣς ὁ μὲν αὖθι πεσὼν κοιμήσατο χάλκεον ὕπνον
οἰκτρὸς ἀπὸ μνηστῆς ἀλόχου, ἀστοῖσιν ἀρήγων,
κουριδίης, ἧς οὔ τι χάριν ἴδε, πολλὰ δ᾽ ἔδωκε·
πρῶθ᾽ ἑκατὸν βοῦς δῶκεν, ἔπειτα δὲ χίλι᾽ ὑπέστη

αἶγας ὁμοῦ καὶ ὄϊς, τά οἱ ἄσπετα ποιμαίνοντο.
δὴ τότε γ᾽ Ἀτρεΐδης Ἀγαμέμνων ἐξενάριξε,
βῆ δὲ φέρων ἀν᾽ ὅμιλον Ἀχαιῶν τεύχεα καλά.
τὸν δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησε Κόων ἀριδείκετος ἀνδρῶν
πρεσβυγενὴς Ἀντηνορίδης, κρατερόν ῥά ἑ πένθος

ὀφθαλμοὺς ἐκάλυψε κασιγνήτοιο πεσόντος.
στῆ δ᾽ εὐρὰξ σὺν δουρὶ λαθὼν Ἀγαμέμνονα δῖον,
νύξε δέ μιν κατὰ χεῖρα μέσην ἀγκῶνος ἔνερθε,
ἀντικρὺ δὲ διέσχε φαεινοῦ δουρὸς ἀκωκή.
ῥίγησέν τ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·

ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ὧς ἀπέληγε μάχης ἠδὲ πτολέμοιο,
ἀλλ᾽ ἐπόρουσε Κόωνι ἔχων ἀνεμοτρεφὲς ἔγχος.
ἤτοι ὁ Ἰφιδάμαντα κασίγνητον καὶ ὄπατρον
ἕλκε ποδὸς μεμαώς, καὶ ἀΰτει πάντας ἀρίστους·
τὸν δ᾽ ἕλκοντ᾽ ἀν᾽ ὅμιλον ὑπ᾽ ἀσπίδος ὀμφαλοέσσης

οὔτησε ξυστῶι χαλκήρεϊ, λῦσε δὲ γυῖα·
τοῖο δ᾽ ἐπ᾽ Ἰφιδάμαντι κάρη ἀπέκοψε παραστάς.
ἔνθ᾽ Ἀντήνορος υἷες ὑπ᾽ Ἀτρεΐδηι βασιλῆϊ
πότμον ἀναπλήσαντες ἔδυν δόμον Ἄϊδος εἴσω.
αὐτὰρ ὁ τῶν ἄλλων ἐπεπωλεῖτο στίχας ἀνδρῶν

ἔγχεΐ τ᾽ ἄορί τε μεγάλοισί τε χερμαδίοισιν,
ὄφρά οἱ αἷμ᾽ ἔτι θερμὸν ἀνήνοθεν ἐξ ὠτειλῆς.
αὐτὰρ ἐπεὶ τὸ μὲν ἕλκος ἐτέρσετο, παύσατο δ᾽ αἷμα,
ὀξεῖαι δ᾽ ὀδύναι δῦνον μένος Ἀτρεΐδαο.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἂν ὠδίνουσαν ἔχηι βέλος ὀξὺ γυναῖκα

δριμύ, τό τε προϊεῖσι μογοστόκοι Εἰλείθυιαι
Ἥρης θυγατέρες πικρὰς ὠδῖνας ἔχουσαι,
ὣς ὀξεῖ᾽ ὀδύναι δῦνον μένος Ἀτρεΐδαο.
ἐς δίφρον δ᾽ ἀνόρουσε, καὶ ἡνιόχωι ἐπέτελλε
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ἐλαυνέμεν· ἤχθετο γὰρ κῆρ.

ἤϋσεν δὲ διαπρύσιον Δαναοῖσι γεγωνώς·
ὦ φίλοι Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
ὑμεῖς μὲν νῦν νηυσὶν ἀμύνετε ποντοπόροισι
φύλοπιν ἀργαλέην, ἐπεὶ οὐκ ἐμὲ μητίετα Ζεὺς
εἴασε Τρώεσσι πανημέριον πολεμίζειν.

ὣς ἔφαθ᾽, ἡνίοχος δ᾽ ἵμασεν καλλίτριχας ἵππους
νῆας ἔπι γλαφυράς· τὼ δ᾽ οὐκ ἀέκοντε πετέσθην·
ἄφρεον δὲ στήθεα, ῥαίνοντο δὲ νέρθε κονίηι
τειρόμενον βασιλῆα μάχης ἀπάνευθε φέροντες.
Ἕκτωρ δ᾽ ὡς ἐνόησ᾽ Ἀγαμέμνονα νόσφι κιόντα

Τρωσί τε καὶ Λυκίοισιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας·
Τρῶες καὶ Λύκιοι καὶ Δάρδανοι ἀγχιμαχηταὶ
ἀνέρες ἔστε φίλοι, μνήσασθε δὲ θούριδος ἀλκῆς.
οἴχετ᾽ ἀνὴρ ὤριστος, ἐμοὶ δὲ μέγ᾽ εὖχος ἔδωκε
Ζεὺς Κρονίδης· ἀλλ᾽ ἰθὺς ἐλαύνετε μώνυχας ἵππους

ἰφθίμων Δαναῶν, ἵν᾽ ὑπέρτερον εὖχος ἄρησθε.
ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.
ὡς δ᾽ ὅτε πού τις θηρητὴρ κύνας ἀργιόδοντας
σεύηι ἐπ᾽ ἀγροτέρωι συῒ καπρίωι ἠὲ λέοντι,
ὣς ἐπ᾽ Ἀχαιοῖσιν σεῦε Τρῶας μεγαθύμους

Ἕκτωρ Πριαμίδης βροτολοιγῶι ἶσος Ἄρηϊ.
αὐτὸς δ᾽ ἐν πρώτοισι μέγα φρονέων ἐβεβήκει,
ἐν δ᾽ ἔπεσ᾽ ὑσμίνηι ὑπεραέϊ ἶσος ἀέλληι,
ἥ τε καθαλλομένη ἰοειδέα πόντον ὀρίνει.
ἔνθα τίνα πρῶτον, τίνα δ᾽ ὕστατον ἐξενάριξεν

Ἕκτωρ Πριαμίδης, ὅτε οἱ Ζεὺς κῦδος ἔδωκεν;
Ἀσαῖον μὲν πρῶτα καὶ Αὐτόνοον καὶ Ὀπίτην
καὶ Δόλοπα Κλυτίδην καὶ Ὀφέλτιον ἠδ᾽ Ἀγέλαον
Αἴσυμνόν τ᾽ Ὦρόν τε καὶ Ἱππόνοον μενεχάρμην.
τοὺς ἄρ᾽ ὅ γ᾽ ἡγεμόνας Δαναῶν ἕλεν, αὐτὰρ ἔπειτα

πληθύν, ὡς ὁπότε νέφεα Ζέφυρος στυφελίξηι
ἀργεστᾶο Νότοιο βαθείηι λαίλαπι τύπτων·
πολλὸν δὲ τρόφι κῦμα κυλίνδεται, ὑψόσε δ᾽ ἄχνη
σκίδναται ἐξ ἀνέμοιο πολυπλάγκτοιο ἰωῆς·
ὣς ἄρα πυκνὰ καρήαθ᾽ ὑφ᾽ Ἕκτορι δάμνατο λαῶν.

ἔνθά κε λοιγὸς ἔην καὶ ἀμήχανα ἔργα γένοντο,
καί νύ κεν ἐν νήεσσι πέσον φεύγοντες Ἀχαιοί,
εἰ μὴ Τυδεΐδηι Διομήδεϊ κέκλετ᾽ Ὀδυσσεύς·
Τυδεΐδη τί παθόντε λελάσμεθα θούριδος ἀλκῆς;
ἀλλ᾽ ἄγε δεῦρο πέπον, παρ᾽ ἔμ᾽ ἵσταο· δὴ γὰρ ἔλεγχος

ἔσσεται εἴ κεν νῆας ἕληι κορυθαίολος Ἕκτωρ.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη κρατερὸς Διομήδης·
ἤτοι ἐγὼ μενέω καὶ τλήσομαι· ἀλλὰ μίνυνθα
ἡμέων ἔσσεται ἦδος, ἐπεὶ νεφεληγερέτα Ζεὺς
Τρωσὶν δὴ βόλεται δοῦναι κράτος ἠέ περ ἡμῖν.

ἦ καὶ Θυμβραῖον μὲν ἀφ᾽ ἵππων ὦσε χαμᾶζε
δουρὶ βαλὼν κατὰ μαζὸν ἀριστερόν· αὐτὰρ Ὀδυσσεὺς
ἀντίθεον θεράποντα Μολίονα τοῖο ἄνακτος.
τοὺς μὲν ἔπειτ᾽ εἴασαν, ἐπεὶ πολέμου ἀπέπαυσαν·
τὼ δ᾽ ἀν᾽ ὅμιλον ἰόντε κυδοίμεον, ὡς ὅτε κάπρω

ἐν κυσὶ θηρευτῆισι μέγα φρονέοντε πέσητον·
ὣς ὄλεκον Τρῶας πάλιν ὀρμένω· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
ἀσπασίως φεύγοντες ἀνέπνεον Ἕκτορα δῖον.
ἔνθ᾽ ἑλέτην δίφρόν τε καὶ ἀνέρε δήμου ἀρίστω
υἷε δύω Μέροπος Περκωσίου, ὃς περὶ πάντων

ἤιδεε μαντοσύνας, οὐδὲ οὓς παῖδας ἔασκε
στείχειν ἐς πόλεμον φθισήνορα· τὼ δέ οἱ οὔ τι
πειθέσθην· κῆρες γὰρ ἄγον μέλανος θανάτοιο.
τοὺς μὲν Τυδεΐδης δουρικλειτὸς Διομήδης
θυμοῦ καὶ ψυχῆς κεκαδὼν κλυτὰ τεύχε᾽ ἀπηύρα·

Ἱππόδαμον δ᾽ Ὀδυσεὺς καὶ Ὑπείροχον ἐξενάριξεν.
ἔνθά σφιν κατὰ ἶσα μάχην ἐτάνυσσε Κρονίων
ἐξ Ἴδης καθορῶν· τοὶ δ᾽ ἀλλήλους ἐνάριζον.
ἤτοι Τυδέος υἱὸς Ἀγάστροφον οὔτασε δουρὶ
Παιονίδην ἥρωα κατ᾽ ἰσχίον· οὐ δέ οἱ ἵπποι

ἐγγὺς ἔσαν προφυγεῖν, ἀάσατο δὲ μέγα θυμῶι.
τοὺς μὲν γὰρ θεράπων ἀπάνευθ᾽ ἔχεν, αὐτὰρ ὁ πεζὸς
θῦνε διὰ προμάχων, εἷος φίλον ὤλεσε θυμόν.
Ἕκτωρ δ᾽ ὀξὺ νόησε κατὰ στίχας, ὦρτο δ᾽ ἐπ᾽ αὐτοὺς
κεκλήγων· ἅμα δὲ Τρώων εἵποντο φάλαγγες.

τὸν δὲ ἰδὼν ῥίγησε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης,
αἶψα δ᾽ Ὀδυσσῆα προσεφώνεεν ἐγγὺς ἐόντα·
νῶϊν δὴ τόδε πῆμα κυλίνδεται ὄβριμος Ἕκτωρ·
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ στέωμεν καὶ ἀλεξώμεσθα μένοντες.
ἦ ῥα, καὶ ἀμπεπαλὼν προΐει δολιχόσκιον ἔγχος

καὶ βάλεν, οὐδ᾽ ἀφάμαρτε τιτυσκόμενος κεφαλῆφιν,
ἄκρην κὰκ κόρυθα· πλάγχθη δ᾽ ἀπὸ χαλκόφι χαλκός,
οὐδ᾽ ἵκετο χρόα καλόν· ἐρύκακε γὰρ τρυφάλεια
τρίπτυχος αὐλῶπις, τήν οἱ πόρε Φοῖβος Ἀπόλλων.
Ἕκτωρ δ᾽ ὦκ᾽ ἀπέλεθρον ἀνέδραμε, μίκτο δ᾽ ὁμίλωι,

στῆ δὲ γνὺξ ἐριπὼν καὶ ἐρείσατο χειρὶ παχείηι
γαίης· ἀμφὶ δὲ ὄσσε κελαινὴ νὺξ ἐκάλυψεν.
ὄφρα δὲ Τυδεΐδης μετὰ δούρατος ὤιχετ᾽ ἐρωὴν
τῆλε διὰ προμάχων, ὅθι οἱ καταείσατο γαίης
τόφρ᾽ Ἕκτωρ ἔμπνυτο, καὶ ἂψ ἐς δίφρον ὀρούσας

ἐξέλασ᾽ ἐς πληθύν, καὶ ἀλεύατο κῆρα μέλαιναν.
δουρὶ δ᾽ ἐπαΐσσων προσέφη κρατερὸς Διομήδης·
ἐξ αὖ νῦν ἔφυγες θάνατον κύον· ἦ τέ τοι ἄγχι
ἦλθε κακόν· νῦν αὖτέ σ᾽ ἐρύσατο Φοῖβος Ἀπόλλων
ὧι μέλλεις εὔχεσθαι ἰὼν ἐς δοῦπον ἀκόντων.

ἦ θήν σ᾽ ἐξανύω γε καὶ ὕστερον ἀντιβολήσας,
εἴ πού τις καὶ ἔμοιγε θεῶν ἐπιτάρροθός ἐστι.
νῦν αὖ τοὺς ἄλλους ἐπιείσομαι, ὅν κε κιχείω.
ἦ, καὶ Παιονίδην δουρὶ κλυτὸν ἐξενάριζεν.
αὐτὰρ Ἀλέξανδρος Ἑλένης πόσις ἠϋκόμοιο

Τυδεΐδηι ἔπι τόξα τιταίνετο ποιμένι λαῶν,
στήληι κεκλιμένος ἀνδροκμήτωι ἐπὶ τύμβωι
Ἴλου Δαρδανίδαο, παλαιοῦ δημογέροντος.
ἤτοι ὁ μὲν θώρηκα Ἀγαστρόφου ἰφθίμοιο
αἴνυτ᾽ ἀπὸ στήθεσφι παναίολον ἀσπίδα τ᾽ ὤμων

καὶ κόρυθα βριαρήν· ὁ δὲ τόξου πῆχυν ἄνελκε
καὶ βάλεν, οὐδ᾽ ἄρα μιν ἅλιον βέλος ἔκφυγε χειρός,
ταρσὸν δεξιτεροῖο ποδός· διὰ δ᾽ ἀμπερὲς ἰὸς
ἐν γαίηι κατέπηκτο· ὁ δὲ μάλα ἡδὺ γελάσσας
ἐκ λόχου ἀμπήδησε καὶ εὐχόμενος ἔπος ηὔδα·

βέβληαι οὐδ᾽ ἅλιον βέλος ἔκφυγεν· ὡς ὄφελόν τοι
νείατον ἐς κενεῶνα βαλὼν ἐκ θυμὸν ἑλέσθαι.
οὕτω κεν καὶ Τρῶες ἀνέπνευσαν κακότητος,
οἵ τέ σε πεφρίκασι λέονθ᾽ ὡς μηκάδες αἶγες.
τὸν δ᾽ οὐ ταρβήσας προσέφη κρατερὸς Διομήδης·

τοξότα λωβητὴρ κέραι ἀγλαὲ παρθενοπῖπα
εἰ μὲν δὴ ἀντίβιον σὺν τεύχεσι πειρηθείης,
οὐκ ἄν τοι χραίσμηισι βιὸς καὶ ταρφέες ἰοί·
νῦν δέ μ᾽ ἐπιγράψας ταρσὸν ποδὸς εὔχεαι αὔτως.
οὐκ ἀλέγω, ὡς εἴ με γυνὴ βάλοι ἢ πάϊς ἄφρων·

κωφὸν γὰρ βέλος ἀνδρὸς ἀνάλκιδος οὐτιδανοῖο.
ἦ τ᾽ ἄλλως ὑπ᾽ ἐμεῖο, καὶ εἴ κ᾽ ὀλίγον περ ἐπαύρηι,
ὀξὺ βέλος πέλεται, καὶ ἀκήριον αἶψα τίθησι.
τοῦ δὲ γυναικὸς μέν τ᾽ ἀμφίδρυφοί εἰσι παρειαί,
παῖδες δ᾽ ὀρφανικοί· ὁ δέ θ᾽ αἵματι γαῖαν ἐρεύθων

πύθεται, οἰωνοὶ δὲ περὶ πλέες ἠὲ γυναῖκες.
ὣς φάτο, τοῦ δ᾽ Ὀδυσεὺς δουρικλυτὸς ἐγγύθεν ἐλθὼν
ἔστη πρόσθ᾽· ὁ δ᾽ ὄπισθε καθεζόμενος βέλος ὠκὺ
ἐκ ποδὸς ἕλκ᾽, ὀδύνη δὲ διὰ χροὸς ἦλθ᾽ ἀλεγεινή.
ἐς δίφρον δ᾽ ἀνόρουσε, καὶ ἡνιόχωι ἐπέτελλε

νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ἐλαυνέμεν· ἤχθετο γὰρ κῆρ.
οἰώθη δ᾽ Ὀδυσεὺς δουρὶ κλυτός, οὐδέ τις αὐτῶι
Ἀργείων παρέμεινεν, ἐπεὶ φόβος ἔλλαβε πάντας·
ὀχθήσας δ᾽ ἄρα εἶπε πρὸς ὃν μεγαλήτορα θυμόν·
ὤ μοι ἐγὼ τί πάθω; μέγα μὲν κακὸν αἴ κε φέβωμαι

πληθὺν ταρβήσας· τὸ δὲ ῥίγιον αἴ κεν ἁλώω
μοῦνος· τοὺς δ᾽ ἄλλους Δαναοὺς ἐφόβησε Κρονίων.
ἀλλὰ τί ἤ μοι ταῦτα φίλος διελέξατο θυμός;
οἶδα γὰρ ὅττι κακοὶ μὲν ἀποίχονται πολέμοιο,
ὃς δέ κ᾽ ἀριστεύηισι μάχηι ἔνι τὸν δὲ μάλα χρεὼ

ἑστάμεναι κρατερῶς, ἤ τ᾽ ἔβλητ᾽ ἤ τ᾽ ἔβαλ᾽ ἄλλον.
εἷος ὁ ταῦθ᾽ ὥρμαινε κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμόν,
τόφρα δ᾽ ἐπὶ Τρώων στίχες ἤλυθον ἀσπιστάων,
ἔλσαν δ᾽ ἐν μέσσοισι, μετὰ σφίσι πῆμα τιθέντες.
ὡς δ᾽ ὅτε κάπριον ἀμφὶ κύνες θαλεροί τ᾽ αἰζηοὶ

σεύωνται, ὁ δέ τ᾽ εἶσι βαθείης ἐκ ξυλόχοιο
θήγων λευκὸν ὀδόντα μετὰ γναμπτῆισι γένυσσιν,
ἀμφὶ δέ τ᾽ ἀΐσσονται, ὑπαὶ δέ τε κόμπος ὀδόντων
γίγνεται, οἳ δὲ μένουσιν ἄφαρ δεινόν περ ἐόντα,
ὥς ῥα τότ᾽ ἀμφ᾽ Ὀδυσῆα Διῒ φίλον ἐσσεύοντο

Τρῶες· ὁ δὲ πρῶτον μὲν ἀμύμονα Δηϊοπίτην
οὔτασεν ὦμον ὕπερθεν ἐπάλμενος ὀξέϊ δουρί,
αὐτὰρ ἔπειτα Θόωνα καὶ Ἔννομον ἐξενάριξε.
Χερσιδάμαντα δ᾽ ἔπειτα καθ᾽ ἵππων ἀΐξαντα
δουρὶ κατὰ πρότμησιν ὑπ᾽ ἀσπίδος ὀμφαλοέσσης

νύξεν· ὁ δ᾽ ἐν κονίηισι πεσὼν ἕλε γαῖαν ἀγοστῶι.
τοὺς μὲν ἔασ᾽, ὁ δ᾽ ἄρ᾽ Ἱππασίδην Χάροπ᾽ οὔτασε δουρὶ
αὐτοκασίγνητον εὐηφενέος Σώκοιο.
τῶι δ᾽ ἐπαλεξήσων Σῶκος κίεν ἰσόθεος φώς,
στῆ δὲ μάλ᾽ ἐγγὺς ἰὼν καί μιν πρὸς μῦθον ἔειπεν

ὦ Ὀδυσεῦ πολύαινε δόλων ἆτ᾽ ἠδὲ πόνοιο
σήμερον ἢ δοιοῖσιν ἐπεύξεαι Ἱππασίδηισι
τοιώδ᾽ ἄνδρε κατακτείνας καὶ τεύχε᾽ ἀπούρας,
ἤ κεν ἐμῶι ὑπὸ δουρὶ τυπεὶς ἀπὸ θυμὸν ὀλέσσηις.
ὣς εἰπὼν οὔτησε κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην.

διὰ μὲν ἀσπίδος ἦλθε φαεινῆς ὄβριμον ἔγχος,
καὶ διὰ θώρηκος πολυδαιδάλου ἠρήρειστο,
πάντα δ᾽ ἀπὸ πλευρῶν χρόα ἔργαθεν, οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἔασε
Παλλὰς Ἀθηναίη μιχθήμεναι ἔγκασι φωτός.
γνῶ δ᾽ Ὀδυσεὺς ὅ οἱ οὔ τι τέλος κατακαίριον ἦλθεν,

ἂψ δ᾽ ἀναχωρήσας Σῶκον πρὸς μῦθον ἔειπεν·
ἆ δείλ᾽ ἦ μάλα δή σε κιχάνεται αἰπὺς ὄλεθρος.
ἤτοι μέν ῥ᾽ ἔμ᾽ ἔπαυσας ἐπὶ Τρώεσσι μάχεσθαι·
σοὶ δ᾽ ἐγὼ ἐνθάδε φημὶ φόνον καὶ κῆρα μέλαιναν
ἤματι τῶιδ᾽ ἔσσεσθαι, ἐμῶι δ᾽ ὑπὸ δουρὶ δαμέντα

εὖχος ἐμοὶ δώσειν, ψυχὴν δ᾽ Ἄϊδι κλυτοπώλωι.
ἦ, καὶ ὁ μὲν φύγαδ᾽ αὖτις ὑποστρέψας ἐβεβήκει,
τῶι δὲ μεταστρεφθέντι μεταφρένωι ἐν δόρυ πῆξεν
ὤμων μεσσηγύς, διὰ δὲ στήθεσφιν ἔλασσε,
δούπησεν δὲ πεσών· ὁ δ᾽ ἐπεύξατο δῖος Ὀδυσσεύς·

ὦ Σῶχ᾽ Ἱππάσου υἱὲ δαΐφρονος ἱπποδάμοιο
φθῆ σε τέλος θανάτοιο κιχήμενον, οὐδ᾽ ὑπάλυξας.
ἆ δείλ᾽ οὐ μὲν σοί γε πατὴρ καὶ πότνια μήτηρ
ὄσσε καθαιρήσουσι θανόντι περ, ἀλλ᾽ οἰωνοὶ
ὠμησταὶ ἐρύουσι, περὶ πτερὰ πυκνὰ βαλόντες.

αὐτὰρ ἔμ᾽, εἴ κε θάνω, κτεριοῦσί γε δῖοι Ἀχαιοί.
ὣς εἰπὼν Σώκοιο δαΐφρονος ὄβριμον ἔγχος
ἔξω τε χροὸς ἕλκε καὶ ἀσπίδος ὀμφαλοέσσης·
αἷμα δέ οἱ σπασθέντος ἀνέσσυτο, κῆδε δὲ θυμόν.
Τρῶες δὲ μεγάθυμοι ὅπως ἴδον αἷμ᾽ Ὀδυσῆος

κεκλόμενοι καθ᾽ ὅμιλον ἐπ᾽ αὐτῶι πάντες ἔβησαν.
αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἐξοπίσω ἀνεχάζετο, αὖε δ᾽ ἑταίρους.
τρὶς μὲν ἔπειτ᾽ ἤϋσεν ὅσον κεφαλὴ χάδε φωτός,
τρὶς δ᾽ ἄϊεν ἰάχοντος ἄρηι φίλος Μενέλαος.
αἶψα δ᾽ ἄρ᾽ Αἴαντα προσεφώνεεν ἐγγὺς ἐόντα·

Αἶαν διογενὲς Τελαμώνιε κοίρανε λαῶν
ἀμφί μ᾽ Ὀδυσσῆος ταλασίφρονος ἵκετ᾽ ἀϋτὴ
τῶι ἰκέλη ὡς εἴ ἑ βιώιατο μοῦνον ἐόντα
Τρῶες ἀποτμήξαντες ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι.
ἀλλ᾽ ἴομεν καθ᾽ ὅμιλον· ἀλεξέμεναι γὰρ ἄμεινον.

δείδω μή τι πάθηισιν ἐνὶ Τρώεσσι μονωθεὶς
ἐσθλὸς ἐών, μεγάλη δὲ ποθὴ Δαναοῖσι γένηται.
ὣς εἰπὼν ὁ μὲν ἦρχ᾽, ὁ δ᾽ ἅμ᾽ ἕσπετο ἰσόθεος φώς.
εὗρον ἔπειτ᾽ Ὀδυσῆα Διῒ φίλον· ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ αὐτὸν
Τρῶες ἕπονθ᾽ ὡς εἴ τε δαφοινοὶ θῶες ὄρεσφιν

ἀμφ᾽ ἔλαφον κεραὸν βεβλημένον, ὅν τ᾽ ἔβαλ᾽ ἀνὴρ
ἰῶι ἀπὸ νευρῆς· τὸν μέν τ᾽ ἤλυξε πόδεσσι
φεύγων, ὄφρ᾽ αἷμα λιαρὸν καὶ γούνατ᾽ ὀρώρηι·
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ τόν γε δαμάσσεται ὠκὺς ὀϊστός,
ὠμοφάγοι μιν θῶες ἐν οὔρεσι δαρδάπτουσιν

ἐν νέμεϊ σκιερῶι· ἐπί τε λῖν ἤγαγε δαίμων
σίντην· θῶες μέν τε διέτρεσαν, αὐτὰρ ὁ δάπτει·
ὥς ῥα τότ᾽ ἀμφ᾽ Ὀδυσῆα δαΐφρονα ποικιλομήτην
Τρῶες ἕπον πολλοί τε καὶ ἄλκιμοι, αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἥρως
ἀΐσσων ὧι ἔγχει ἀμύνετο νηλεὲς ἦμαρ.

Αἴας δ᾽ ἐγγύθεν ἦλθε φέρων σάκος ἠΰτε πύργον,
στῆ δὲ παρέξ· Τρῶες δὲ διέτρεσαν ἄλλυδις ἄλλος.
ἤτοι τὸν Μενέλαος ἀρήϊος ἔξαγ᾽ ὁμίλου
χειρὸς ἔχων, εἷος θεράπων σχεδὸν ἤλασεν ἵππους.
Αἴας δὲ Τρώεσσιν ἐπάλμενος εἷλε Δόρυκλον

Πριαμίδην νόθον υἱόν, ἔπειτα δὲ Πάνδοκον οὖτα,
οὖτα δὲ Λύσανδρον καὶ Πύρασον ἠδὲ Πυλάρτην.
ὡς δ᾽ ὁπότε πλήθων ποταμὸς πεδίον δὲ κάτεισι
χειμάρρους κατ᾽ ὄρεσφιν ὀπαζόμενος Διὸς ὄμβρωι,
πολλὰς δὲ δρῦς ἀζαλέας, πολλὰς δέ τε πεύκας

ἐσφέρεται, πολλὸν δέ τ᾽ ἀφυσγετὸν εἰς ἅλα βάλλει,
ὣς ἔφεπε κλονέων πεδίον τότε φαίδιμος Αἴας,
δαΐζων ἵππους τε καὶ ἀνέρας· οὐδέ πω Ἕκτωρ
πεύθετ᾽, ἐπεί ῥα μάχης ἐπ᾽ ἀριστερὰ μάρνατο πάσης
ὄχθας πὰρ ποταμοῖο Σκαμάνδρου, τῆι ῥα μάλιστα

ἀνδρῶν πῖπτε κάρηνα, βοὴ δ᾽ ἄσβεστος ὀρώρει
Νέστορά τ᾽ ἀμφὶ μέγαν καὶ ἀρήϊον Ἰδομενῆα.
Ἕκτωρ μὲν μετὰ τοῖσιν ὁμίλει μέρμερα ῥέζων
ἔγχεΐ θ᾽ ἱπποσύνηι τε, νέων δ᾽ ἀλάπαζε φάλαγγας·
οὐδ᾽ ἄν πω χάζοντο κελεύθου δῖοι Ἀχαιοὶ

εἰ μὴ Ἀλέξανδρος Ἑλένης πόσις ἠϋκόμοιο
παῦσεν ἀριστεύοντα Μαχάονα ποιμένα λαῶν,
ἰῶι τριγλώχινι βαλὼν κατὰ δεξιὸν ὦμον.
τῶι ῥα περίδεισαν μένεα πνείοντες Ἀχαιοὶ
μή πώς μιν πολέμοιο μετακλινθέντος ἕλοιεν.

αὐτίκα δ᾽ Ἰδομενεὺς προσεφώνεε Νέστορα δῖον·
ὦ Νέστορ Νηληϊάδη μέγα κῦδος Ἀχαιῶν
ἄγρει σῶν ὀχέων ἐπιβήσεο, πὰρ δὲ Μαχάων
βαινέτω, ἐς νῆας δὲ τάχιστ᾽ ἔχε μώνυχας ἵππους·
ἰητρὸς γὰρ ἀνὴρ πολλῶν ἀντάξιος ἄλλων

ἰούς τ᾽ ἐκτάμνειν ἐπί τ᾽ ἤπια φάρμακα πάσσειν.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ.
αὐτίκα δ᾽ ὧν ὀχέων ἐπεβήσετο, πὰρ δὲ Μαχάων
βαῖν᾽ Ἀσκληπιοῦ υἱὸς ἀμύμονος ἰητῆρος·
μάστιξεν δ᾽ ἵππους, τὼ δ᾽ οὐκ ἀέκοντε πετέσθην

νῆας ἔπι γλαφυράς· τῆι γὰρ φίλον ἔπλετο θυμῶι.
Κεβριόνης δὲ Τρῶας ὀρινομένους ἐνόησεν
Ἕκτορι παρβεβαώς, καί μιν πρὸς μῦθον ἔειπεν·
Ἕκτορ νῶϊ μὲν ἐνθάδ᾽ ὁμιλέομεν Δαναοῖσιν
ἐσχατιῆι πολέμοιο δυσηχέος· οἳ δὲ δὴ ἄλλοι

Τρῶες ὀρίνονται ἐπιμὶξ ἵπποι τε καὶ αὐτοί.
Αἴας δὲ κλονέει Τελαμώνιος· εὖ δέ μιν ἔγνων·
εὐρὺ γὰρ ἀμφ᾽ ὤμοισιν ἔχει σάκος· ἀλλὰ καὶ ἡμεῖς
κεῖσ᾽ ἵππους τε καὶ ἅρμ᾽ ἰθύνομεν, ἔνθα μάλιστα
ἱππῆες πεζοί τε κακὴν ἔριδα προβαλόντες

ἀλλήλους ὀλέκουσι, βοὴ δ᾽ ἄσβεστος ὄρωρεν.
ὣς ἄρα φωνήσας ἵμασεν καλλίτριχας ἵππους
μάστιγι λιγυρῆι· τοὶ δὲ πληγῆς ἀΐοντες
ῥίμφ᾽ ἔφερον θοὸν ἅρμα μετὰ Τρῶας καὶ Ἀχαιοὺς
στείβοντες νέκυάς τε καὶ ἀσπίδας· αἵματι δ᾽ ἄξων

νέρθεν ἅπας πεπάλακτο καὶ ἄντυγες αἳ περὶ δίφρον,
ἃς ἄρ᾽ ἀφ᾽ ἱππείων ὁπλέων ῥαθάμιγγες ἔβαλλον
αἵ τ᾽ ἀπ᾽ ἐπισσώτρων. ὁ δὲ ἵετο δῦναι ὅμιλον
ἀνδρόμεον ῥῆξαί τε μετάλμενος· ἐν δὲ κυδοιμὸν
ἧκε κακὸν Δαναοῖσι, μίνυνθα δὲ χάζετο δουρός.

αὐτὰρ ὁ τῶν ἄλλων ἐπεπωλεῖτο στίχας ἀνδρῶν
ἔγχεΐ τ᾽ ἄορί τε μεγάλοισί τε χερμαδίοισιν,
Αἴαντος δ᾽ ἀλέεινε μάχην Τελαμωνιάδαο.
Ζεὺς γάρ οἱ νεμέσᾶθ᾽, ὅτ᾽ ἀμείνονι φωτὶ μάχοιτο.
Ζεὺς δὲ πατὴρ Αἴανθ᾽ ὑψίζυγος ἐν φόβον ὦρσε·

στῆ δὲ ταφών, ὄπιθεν δὲ σάκος βάλεν ἑπταβόειον,
τρέσσε δὲ παπτήνας ἐφ᾽ ὁμίλου θηρὶ ἐοικὼς
ἐντροπαλιζόμενος ὀλίγον γόνυ γουνὸς ἀμείβων.
ὡς δ᾽ αἴθωνα λέοντα βοῶν ἀπὸ μεσσαύλοιο
ἐσσεύαντο κύνες τε καὶ ἀνέρες ἀγροιῶται,

οἵ τέ μιν οὐκ εἰῶσι βοῶν ἐκ πῖαρ ἑλέσθαι
πάννυχοι ἐγρήσσοντες· ὁ δὲ κρειῶν ἐρατίζων
ἰθύει, ἀλλ᾽ οὔ τι πρήσσει· θαμέες γὰρ ἄκοντες
ἀντίον ἀΐσσουσι θρασειάων ἀπὸ χειρῶν
καιόμεναί τε δεταί, τάς τε τρεῖ ἐσσύμενός περ·

ἠῶθεν δ᾽ ἀπὸ νόσφιν ἔβη τετιηότι θυμῶι·
ὣς Αἴας τότ᾽ ἀπὸ Τρώων τετιημένος ἦτορ
ἤϊε πόλλ᾽ ἀέκων· περὶ γὰρ δίε νηυσὶν Ἀχαιῶν.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ὄνος παρ᾽ ἄρουραν ἰὼν ἐβιήσατο παῖδας
νωθής, ὧι δὴ πολλὰ περὶ ῥόπαλ᾽ ἀμφὶς ἐάγηι,

κείρει τ᾽ εἰσελθὼν βαθὺ λήϊον· οἳ δέ τε παῖδες
τύπτουσιν ῥοπάλοισι· βίη δέ τε νηπίη αὐτῶν·
σπουδῆι τ᾽ ἐξήλασσαν, ἐπεί τ᾽ ἐκορέσσατο φορβῆς·
ὣς τότ᾽ ἔπειτ᾽ Αἴαντα μέγαν Τελαμώνιον υἱὸν
Τρῶες ὑπέρθυμοι πολυηγερέες τ᾽ ἐπίκουροι

νύσσοντες ξυστοῖσι μέσον σάκος αἰὲν ἕποντο.
Αἴας δ᾽ ἄλλοτε μὲν μνησάσκετο θούριδος ἀλκῆς
αὖτις ὑποστρεφθείς, καὶ ἐρητύσασκε φάλαγγας
Τρώων ἱπποδάμων· ὁτὲ δὲ τρωπάσκετο φεύγειν.
πάντας δὲ προέεργε θοὰς ἐπὶ νῆας ὁδεύειν,

αὐτὸς δὲ Τρώων καὶ Ἀχαιῶν θῦνε μεσηγὺ
ἱστάμενος· τὰ δὲ δοῦρα θρασειάων ἀπὸ χειρῶν
ἄλλα μὲν ἐν σάκεϊ μεγάλωι πάγεν ὄρμενα πρόσσω,
πολλὰ δὲ καὶ μεσσηγύ, πάρος χρόα λευκὸν ἐπαυρεῖν,
ἐν γαίηι ἵσταντο λιλαιόμενα χροὸς ἆσαι.

τὸν δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησ᾽ Εὐαίμονος ἀγλαὸς υἱὸς
Εὐρύπυλος πυκινοῖσι βιαζόμενον βελέεσσι,
στῆ ῥα παρ᾽ αὐτὸν ἰών, καὶ ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι,
καὶ βάλε Φαυσιάδην Ἀπισάονα ποιμένα λαῶν
ἧπαρ ὑπὸ πραπίδων, εἶθαρ δ᾽ ὑπὸ γούνατ᾽ ἔλυσεν·

Εὐρύπυλος δ᾽ ἐπόρουσε καὶ αἴνυτο τεύχε᾽ ἀπ᾽ ὤμων.
τὸν δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησεν Ἀλέξανδρος θεοειδὴς
τεύχε᾽ ἀπαινύμενον Ἀπισάονος, αὐτίκα τόξον
ἕλκετ᾽ ἐπ᾽ Εὐρυπύλωι, καί μιν βάλε μηρὸν ὀϊστῶι
δεξιόν· ἐκλάσθη δὲ δόναξ, ἐβάρυνε δὲ μηρόν.

ἂψ δ᾽ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο κῆρ᾽ ἀλεείνων,
ἤϋσεν δὲ διαπρύσιον Δαναοῖσι γεγωνώς·
ὦ φίλοι Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
στῆτ᾽ ἐλελιχθέντες καὶ ἀμύνετε νηλεὲς ἦμαρ
Αἴανθ᾽, ὃς βελέεσσι βιάζεται, οὐδέ ἕ φημι

φεύξεσθ᾽ ἐκ πολέμοιο δυσηχέος· ἀλλὰ μάλ᾽ ἄντην
ἵστασθ᾽ ἀμφ᾽ Αἴαντα μέγαν Τελαμώνιον υἱόν.
ὣς ἔφατ᾽ Εὐρύπυλος βεβλημένος· οἳ δὲ παρ᾽ αὐτὸν
πλησίοι ἔστησαν σάκε᾽ ὤμοισι κλίναντες
δούρατ᾽ ἀνασχόμενοι· τῶν δ᾽ ἀντίος ἤλυθεν Αἴας.

στῆ δὲ μεταστρεφθείς, ἐπεὶ ἵκετο ἔθνος ἑταίρων.
ὣς οἳ μὲν μάρναντο δέμας πυρὸς αἰθομένοιο·
Νέστορα δ᾽ ἐκ πολέμοιο φέρον Νηλήϊαι ἵπποι
ἱδρῶσαι, ἦγον δὲ Μαχάονα ποιμένα λαῶν.
τὸν δὲ ἰδὼν ἐνόησε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·

ἑστήκει γὰρ ἐπὶ πρυμνῆι μεγακήτεϊ νηῒ
εἰσορόων πόνον αἰπὺν ἰῶκά τε δακρυόεσσαν.
αἶψα δ᾽ ἑταῖρον ἑὸν Πατροκλῆα προσέειπε
φθεγξάμενος παρὰ νηός· ὁ δὲ κλισίηθεν ἀκούσας
ἔκμολεν ἶσος Ἄρηϊ, κακοῦ δ᾽ ἄρα οἱ πέλεν ἀρχή.

τὸν πρότερος προσέειπε Μενοιτίου ἄλκιμος υἱός·
τίπτέ με κικλήσκεις Ἀχιλεῦ; τί δέ σε χρεὼ ἐμεῖο;
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
δῖε Μενοιτιάδη τῶι ἐμῶι κεχαρισμένε θυμῶι
νῦν ὀΐω περὶ γούνατ᾽ ἐμὰ στήσεσθαι Ἀχαιοὺς

λισσομένους· χρειὼ γὰρ ἱκάνεται οὐκέτ᾽ ἀνεκτός.
ἀλλ᾽ ἴθι νῦν Πάτροκλε Διῒ φίλε Νέστορ᾽ ἔρειο
ὅν τινα τοῦτον ἄγει βεβλημένον ἐκ πολέμοιο·
ἤτοι μὲν τά γ᾽ ὄπισθε Μαχάονι πάντα ἔοικε
τῶι Ἀσκληπιάδηι, ἀτὰρ οὐκ ἴδον ὄμματα φωτός·

ἵπποι γάρ με παρήϊξαν πρόσσω μεμαυῖαι.
ὣς φάτο, Πάτροκλος δὲ φίλωι ἐπεπείθεθ᾽ ἑταίρωι,
βῆ δὲ θέειν παρά τε κλισίας καὶ νῆας Ἀχαιῶν.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ κλισίην Νηληϊάδεω ἀφίκοντο,
αὐτοὶ μέν ῥ᾽ ἀπέβησαν ἐπὶ χθόνα πουλυβότειραν,

ἵππους δ᾽ Εὐρυμέδων θεράπων λύε τοῖο γέροντος
ἐξ ὀχέων· τοὶ δ᾽ ἱδρῶ ἀπεψύχοντο χιτώνων
στάντε ποτὶ πνοιὴν παρὰ θῖν᾽ ἁλός· αὐτὰρ ἔπειτα
ἐς κλισίην ἐλθόντες ἐπὶ κλισμοῖσι κάθιζον.
τοῖσι δὲ τεῦχε κυκειῶ ἐϋπλόκαμος Ἑκαμήδη,

τὴν ἄρετ᾽ ἐκ Τενέδοιο γέρων, ὅτε πέρσεν Ἀχιλλεύς,
θυγατέρ᾽ Ἀρσινόου μεγαλήτορος, ἥν οἱ Ἀχαιοὶ
ἔξελον οὕνεκα βουλῆι ἀριστεύεσκεν ἁπάντων.
ἥ σφωϊν πρῶτον μὲν ἐπιπροΐηλε τράπεζαν
καλὴν κυανόπεζαν ἐΰξοον, αὐτὰρ ἐπ᾽ αὐτῆς

χάλκειον κάνεον, ἐπὶ δὲ κρόμυον ποτῶι ὄψον,
ἠδὲ μέλι χλωρόν, παρὰ δ᾽ ἀλφίτου ἱεροῦ ἀκτήν,
πὰρ δὲ δέπας περικαλλές, ὁ οἴκοθεν ἦγ᾽ ὁ γεραιός,
χρυσείοις ἥλοισι πεπαρμένον· οὔατα δ᾽ αὐτοῦ
τέσσαρ᾽ ἔσαν, δοιαὶ δὲ πελειάδες ἀμφὶς ἕκαστον

χρύσειαι νεμέθοντο, δύω δ᾽ ὑπὸ πυθμένες ἦσαν.
ἄλλος μὲν μογέων ἀποκινήσασκε τραπέζης
πλεῖον ἐόν, Νέστωρ δ᾽ ὁ γέρων ἀμογητὶ ἄειρεν.
ἐν τῶι ῥά σφι κύκησε γυνὴ ἐϊκυῖα θεῆισιν
οἴνωι Πραμνείωι, ἐπὶ δ᾽ αἴγειον κνῆ τυρὸν

κνήστι χαλκείηι, ἐπὶ δ᾽ ἄλφιτα λευκὰ πάλυνε,
πινέμεναι δ᾽ ἐκέλευσεν, ἐπεί ῥ᾽ ὥπλισσε κυκειῶ.
τὼ δ᾽ ἐπεὶ οὖν πίνοντ᾽ ἀφέτην πολυκαγκέα δίψαν
μύθοισιν τέρποντο πρὸς ἀλλήλους ἐνέποντες,
Πάτροκλος δὲ θύρηισιν ἐφίστατο ἰσόθεος φώς.

τὸν δὲ ἰδὼν ὁ γεραιὸς ἀπὸ θρόνου ὦρτο φαεινοῦ,
ἐς δ᾽ ἄγε χειρὸς ἑλών, κατὰ δ᾽ ἑδριάασθαι ἄνωγε.
Πάτροκλος δ᾽ ἑτέρωθεν ἀναίνετο εἶπέ τε μῦθον·
οὐχ ἕδος ἐστὶ γεραιὲ διοτρεφές, οὐδέ με πείσεις.
αἰδοῖος νεμεσητὸς ὅ με προέηκε πυθέσθαι

ὅν τινα τοῦτον ἄγεις βεβλημένον· ἀλλὰ καὶ αὐτὸς
γιγνώσκω, ὁρόω δὲ Μαχάονα ποιμένα λαῶν.
νῦν δὲ ἔπος ἐρέων πάλιν ἄγγελος εἶμ᾽ Ἀχιλῆϊ.
εὖ δὲ σὺ οἶσθα γεραιὲ διοτρεφές, οἷος ἐκεῖνος
δεινὸς ἀνήρ· τάχα κεν καὶ ἀναίτιον αἰτιόωιτο.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
τίπτε τὰρ ὧδ᾽ Ἀχιλεὺς ὀλοφύρεται υἷας Ἀχαιῶν,
ὅσσοι δὴ βέλεσιν βεβλήαται; οὐδέ τι οἶδε
πένθεος, ὅσσον ὄρωρε κατὰ στρατόν· οἳ γὰρ ἄριστοι
ἐν νηυσὶν κέαται βεβλημένοι οὐτάμενοί τε.

βέβληται μὲν ὁ Τυδεΐδης κρατερὸς Διομήδης,
οὔτασται δ᾽ Ὀδυσεὺς δουρὶ κλυτὸς ἠδ᾽ Ἀγαμέμνων·
βέβληται δὲ καὶ Εὐρύπυλος κατὰ μηρὸν ὀϊστῶι·
τοῦτον δ᾽ ἄλλον ἐγὼ νέον ἤγαγον ἐκ πολέμοιο
ἰῶι ἀπὸ νευρῆς βεβλημένον. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς

ἐσθλὸς ἐὼν Δαναῶν οὐ κήδεται οὐδ᾽ ἐλεαίρει.
ἦ μένει εἰς ὅ κε δὴ νῆες θοαὶ ἄγχι θαλάσσης
Ἀργείων ἀέκητι πυρὸς δηΐοιο θέρωνται,
αὐτοί τε κτεινώμεθ᾽ ἐπισχερώ; οὐ γὰρ ἐμὴ ἲς
ἔσθ᾽ οἵη πάρος ἔσκεν ἐνὶ γναμπτοῖσι μέλεσσιν.

εἴθ᾽ ὣς ἡβώοιμι βίη δέ μοι ἔμπεδος εἴη
ὡς ὁπότ᾽ Ἠλείοισι καὶ ἡμῖν νεῖκος ἐτύχθη
ἀμφὶ βοηλασίηι, ὅτ᾽ ἐγὼ κτάνον Ἰτυμονῆα
ἐσθλὸν Ὑπειροχίδην, ὃς ἐν Ἤλιδι ναιετάασκε,
ῥύσι᾽ ἐλαυνόμενος· ὁ δ᾽ ἀμύνων ἧισι βόεσσιν

ἔβλητ᾽ ἐν πρώτοισιν ἐμῆς ἀπὸ χειρὸς ἄκοντι,
κὰδ δ᾽ ἔπεσεν, λαοὶ δὲ περίτρεσαν ἀγροιῶται.
ληΐδα δ᾽ ἐκ πεδίου συνελάσσαμεν ἤλιθα πολλὴν
πεντήκοντα βοῶν ἀγέλας, τόσα πώεα οἰῶν,
τόσσα συῶν συβόσια, τόσ᾽ αἰπόλια πλατέ᾽ αἰγῶν,

ἵππους δὲ ξανθὰς ἑκατὸν καὶ πεντήκοντα
πάσας θηλείας, πολλῆισι δὲ πῶλοι ὑπῆσαν.
καὶ τὰ μὲν ἠλασάμεσθα Πύλον Νηλήϊον εἴσω
ἐννύχιοι προτὶ ἄστυ· γεγήθει δὲ φρένα Νηλεύς,
οὕνεκά μοι τύχε πολλὰ νέωι πόλεμον δὲ κιόντι.

κήρυκες δ᾽ ἐλίγαινον ἅμ᾽ ἠοῖ φαινομένηφι
τοὺς ἴμεν οἷσι χρεῖος ὀφείλετ᾽ ἐν Ἤλιδι δίηι·
οἳ δὲ συναγρόμενοι Πυλίων ἡγήτορες ἄνδρες
δαίτρευον· πολέσιν γὰρ Ἐπειοὶ χρεῖος ὄφειλον,
ὡς ἡμεῖς παῦροι κεκακωμένοι ἐν Πύλωι ἦμεν·

ἐλθὼν γάρ ῥ᾽ ἐκάκωσε βίη Ἡρακληείη
τῶν προτέρων ἐτέων, κατὰ δ᾽ ἔκταθεν ὅσσοι ἄριστοι·
δώδεκα γὰρ Νηλῆος ἀμύμονος υἱέες ἦμεν·
τῶν οἶος λιπόμην, οἳ δ᾽ ἄλλοι πάντες ὄλοντο.
ταῦθ᾽ ὑπερηφανέοντες Ἐπειοὶ χαλκοχίτωνες

ἡμέας ὑβρίζοντες ἀτάσθαλα μηχανόωντο.
ἐκ δ᾽ ὁ γέρων ἀγέλην τε βοῶν καὶ πῶϋ μέγ᾽ οἰῶν
εἵλετο κρινάμενος τριηκόσι᾽ ἠδὲ νομῆας.
καὶ γὰρ τῶι χρεῖος μέγ᾽ ὀφείλετ᾽ ἐν Ἤλιδι δίηι
τέσσαρες ἀθλοφόροι ἵπποι αὐτοῖσιν ὄχεσφιν

ἐλθόντες μετ᾽ ἄεθλα· περὶ τρίποδος γὰρ ἔμελλον
θεύσεσθαι· τοὺς δ᾽ αὖθι ἄναξ ἀνδρῶν Αὐγείας
κάσχεθε, τὸν δ᾽ ἐλατῆρ᾽ ἀφίει ἀκαχήμενον ἵππων.
τῶν ὁ γέρων ἐπέων κεχολωμένος ἠδὲ καὶ ἔργων
ἐξέλετ᾽ ἄσπετα πολλά· τὰ δ᾽ ἄλλ᾽ ἐς δῆμον ἔδωκε

δαιτρεύειν, μή τίς οἱ ἀτεμβόμενος κίοι ἴσης.
ἡμεῖς μὲν τὰ ἕκαστα διείπομεν, ἀμφί τε ἄστυ
ἕρδομεν ἱρὰ θεοῖς· οἳ δὲ τρίτωι ἤματι πάντες
ἦλθον ὁμῶς αὐτοί τε πολεῖς καὶ μώνυχες ἵπποι
πανσυδίηι· μετὰ δέ σφι Μολίονε θωρήσσοντο

παῖδ᾽ ἔτ᾽ ἐόντ᾽, οὔ πω μάλα εἰδότε θούριδος ἀλκῆς.
ἔστι δέ τις Θρυόεσσα πόλις αἰπεῖα κολώνη
τηλοῦ ἐπ᾽ Ἀλφειῶι, νεάτη Πύλου ἠμαθόεντος·
τὴν ἀμφεστρατόωντο διαρραῖσαι μεμαῶτες.
ἀλλ᾽ ὅτε πᾶν πεδίον μετεκίαθον, ἄμμι δ᾽ Ἀθήνη

ἄγγελος ἦλθε θέουσ᾽ ἀπ᾽ Ὀλύμπου θωρήσσεσθαι
ἔννυχος, οὐδ᾽ ἀέκοντα Πύλον κάτα λαὸν ἄγειρεν
ἀλλὰ μάλ᾽ ἐσσυμένους πολεμίζειν. οὐδέ με Νηλεὺς
εἴα θωρήσσεσθαι, ἀπέκρυψεν δέ μοι ἵππους·
οὐ γάρ πώ τί μ᾽ ἔφη ἴδμεν πολεμήϊα ἔργα.

ἀλλὰ καὶ ὧς ἱππεῦσι μετέπρεπον ἡμετέροισι
καὶ πεζός περ ἐών, ἐπεὶ ὧς ἄγε νεῖκος Ἀθήνη.
ἔστι δέ τις ποταμὸς Μινυήϊος εἰς ἅλα βάλλων
ἐγγύθεν Ἀρήνης, ὅθι μείναμεν Ἠῶ δῖαν
ἱππῆες Πυλίων, τὰ δ᾽ ἐπέρρεον ἔθνεα πεζῶν.

ἔνθεν πανσυδίηι σὺν τεύχεσι θωρηχθέντες
ἔνδιοι ἱκόμεσθ᾽ ἱερὸν ῥόον Ἀλφειοῖο.
ἔνθα Διὶ ῥέξαντες ὑπερμενεῖ ἱερὰ καλά,
ταῦρον δ᾽ Ἀλφειῶι, ταῦρον δὲ Ποσειδάωνι,
αὐτὰρ Ἀθηναίη γλαυκώπιδι βοῦν ἀγελαίην,

δόρπον ἔπειθ᾽ ἑλόμεσθα κατὰ στρατὸν ἐν τελέεσσι,
καὶ κατεκοιμήθημεν ἐν ἔντεσιν οἷσιν ἕκαστος
ἀμφὶ ῥοὰς ποταμοῖο. ἀτὰρ μεγάθυμοι Ἐπειοὶ
ἀμφέσταν δὴ ἄστυ διαρραῖσαι μεμαῶτες·
ἀλλά σφι προπάροιθε φάνη μέγα ἔργον Ἄρηος·

εὖτε γὰρ ἠέλιος φαέθων ὑπερέσχεθε γαίης,
συμφερόμεσθα μάχηι Διί τ᾽ εὐχόμενοι καὶ Ἀθήνηι.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ Πυλίων καὶ Ἐπειῶν ἔπλετο νεῖκος,
πρῶτος ἐγὼν ἕλον ἄνδρα, κόμισσα δὲ μώνυχας ἵππους,
Μούλιον αἰχμητήν· γαμβρὸς δ᾽ ἦν Αὐγείαο,

πρεσβυτάτην δὲ θύγατρ᾽ εἶχε ξανθὴν Ἀγαμήδην,
ἣ τόσα φάρμακα ἤιδη ὅσα τρέφει εὐρεῖα χθών.
τὸν μὲν ἐγὼ προσιόντα βάλον χαλκήρεϊ δουρί,
ἤριπε δ᾽ ἐν κονίηισιν· ἐγὼ δ᾽ ἐς δίφρον ὀρούσας
στῆν ῥα μετὰ προμάχοισιν· ἀτὰρ μεγάθυμοι Ἐπειοὶ

ἔτρεσαν ἄλλυδις ἄλλος, ἐπεὶ ἴδον ἄνδρα πεσόντα
ἡγεμόν᾽ ἱππήων, ὃς ἀριστεύεσκε μάχεσθαι.
αὐτὰρ ἐγὼν ἐπόρουσα κελαινῆι λαίλαπι ἶσος,
πεντήκοντα δ᾽ ἕλον δίφρους, δύο δ᾽ ἀμφὶς ἕκαστον
φῶτες ὀδὰξ ἕλον οὖδας ἐμῶι ὑπὸ δουρὶ δαμέντες.

καί νύ κεν Ἀκτορίωνε Μολίονε παῖδ᾽ ἀλάπαξα,
εἰ μή σφωε πατὴρ εὐρὺ κρείων ἐνοσίχθων
ἐκ πολέμου ἐσάωσε καλύψας ἠέρι πολλῆι.
ἔνθα Ζεὺς Πυλίοισι μέγα κράτος ἐγγυάλιξε·
τόφρα γὰρ οὖν ἑπόμεσθα διὰ σπιδέος πεδίοιο

κτείνοντές τ᾽ αὐτοὺς ἀνά τ᾽ ἔντεα καλὰ λέγοντες,
ὄφρ᾽ ἐπὶ Βουπρασίου πολυπύρου βήσαμεν ἵππους
πέτρης τ᾽ Ὠλενίης, καὶ Ἀλησίου ἔνθα κολώνη
κέκληται· ὅθεν αὖτις ἀπέτραπε λαὸν Ἀθήνη.
ἔνθ᾽ ἄνδρα κτείνας πύματον λίπον· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ

ἂψ ἀπὸ Βουπρασίοιο Πύλονδ᾽ ἔχον ὠκέας ἵππους,
πάντες δ᾽ εὐχετόωντο θεῶν Διὶ Νέστορί τ᾽ ἀνδρῶν.
ὣς ἔον, εἴ ποτ᾽ ἔον γε, μετ᾽ ἀνδράσιν. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
οἶος τῆς ἀρετῆς ἀπονήσεται· ἦ τέ μιν οἴω
πολλὰ μετακλαύσεσθαι ἐπεί κ᾽ ἀπὸ λαὸς ὄληται.

ὦ πέπον ἦ μὲν σοί γε Μενοίτιος ὧδ᾽ ἐπέτελλεν
ἤματι τῶι ὅτε σ᾽ ἐκ Φθίης Ἀγαμέμνονι πέμπε,
νῶϊ δέ τ᾽ ἔνδον ἐόντες ἐγὼ καὶ δῖος Ὀδυσσεὺς
πάντα μάλ᾽ ἐν μεγάροις ἠκούομεν ὡς ἐπέτελλε.
Πηλῆος δ᾽ ἱκόμεσθα δόμους εὖ ναιετάοντας

λαὸν ἀγείροντες κατ᾽ Ἀχαιΐδα πουλυβότειραν.
ἔνθα δ᾽ ἔπειθ᾽ ἥρωα Μενοίτιον εὕρομεν ἔνδον
ἠδὲ σέ, πὰρ δ᾽ Ἀχιλῆα· γέρων δ᾽ ἱππηλάτα Πηλεὺς
πίονα μηρία καῖε βοὸς Διὶ τερπικεραύνωι
αὐλῆς ἐν χόρτωι· ἔχε δὲ χρύσειον ἄλεισον

σπένδων αἴθοπα οἶνον ἐπ᾽ αἰθομένοις ἱεροῖσι.
σφῶϊ μὲν ἀμφὶ βοὸς ἕπετον κρέα, νῶϊ δ᾽ ἔπειτα
στῆμεν ἐνὶ προθύροισι· ταφὼν δ᾽ ἀνόρουσεν Ἀχιλλεύς,
ἐς δ᾽ ἄγε χειρὸς ἑλών, κατὰ δ᾽ ἑδριάασθαι ἄνωγε,
ξείνιά τ᾽ εὖ παρέθηκεν, ἅ τε ξείνοις θέμις ἐστίν.

αὐτὰρ ἐπεὶ τάρπημεν ἐδητύος ἠδὲ ποτῆτος,
ἦρχον ἐγὼ μύθοιο κελεύων ὔμμ᾽ ἅμ᾽ ἕπεσθαι·
σφὼ δὲ μάλ᾽ ἠθέλετον, τὼ δ᾽ ἄμφω πόλλ᾽ ἐπέτελλον.
Πηλεὺς μὲν ὧι παιδὶ γέρων ἐπέτελλ᾽ Ἀχιλῆϊ
αἰὲν ἀριστεύειν καὶ ὑπείροχον ἔμμεναι ἄλλων·

σοὶ δ᾽ αὖθ᾽ ὧδ᾽ ἐπέτελλε Μενοίτιος Ἄκτορος υἱός·
τέκνον ἐμὸν γενεῆι μὲν ὑπέρτερός ἐστιν Ἀχιλλεύς,
πρεσβύτερος δὲ σύ ἐσσι· βίηι δ᾽ ὅ γε πολλὸν ἀμείνων.
ἀλλ᾽ εὖ οἱ φάσθαι πυκινὸν ἔπος ἠδ᾽ ὑποθέσθαι
καί οἱ σημαίνειν· ὁ δὲ πείσεται εἰς ἀγαθόν περ.

ὣς ἐπέτελλ᾽ ὁ γέρων, σὺ δὲ λήθεαι· ἀλλ᾽ ἔτι καὶ νῦν
ταῦτ᾽ εἴποις Ἀχιλῆϊ δαΐφρονι αἴ κε πίθηται.
τίς δ᾽ οἶδ᾽ εἴ κέν οἱ σὺν δαίμονι θυμὸν ὀρίναις
παρειπών; ἀγαθὴ δὲ παραίφασίς ἐστιν ἑταίρου.
εἰ δέ τινα φρεσὶν ἧισι θεοπροπίην ἀλεείνει

καί τινά οἱ πὰρ Ζηνὸς ἐπέφραδε πότνια μήτηρ,
ἀλλὰ σέ περ προέτω, ἅμα δ᾽ ἄλλος λαὸς ἑπέσθω
Μυρμιδόνων, αἴ κέν τι φόως Δαναοῖσι γένηαι·
καί τοι τεύχεα καλὰ δότω πόλεμον δὲ φέρεσθαι,
αἴ κέ σε τῶι εἴσκοντες ἀπόσχωνται πολέμοιο

Τρῶες, ἀναπνεύσωσι δ᾽ ἀρήϊοι υἷες Ἀχαιῶν
τειρόμενοι· ὀλίγη δέ τ᾽ ἀνάπνευσις πολέμοιο.
ῥεῖα δέ κ᾽ ἀκμῆτες κεκμηότας ἄνδρας ἀϋτῆι
ὤσαισθε προτὶ ἄστυ νεῶν ἄπο καὶ κλισιάων.
ὣς φάτο, τῶι δ᾽ ἄρα θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ὄρινε,

βῆ δὲ θέειν παρὰ νῆας ἐπ᾽ Αἰακίδην Ἀχιλῆα.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ κατὰ νῆας Ὀδυσσῆος θείοιο
ἷξε θέων Πάτροκλος, ἵνά σφ᾽ ἀγορή τε θέμις τε
ἤην, τῆι δὴ καί σφι θεῶν ἐτετεύχατο βωμοί,
ἔνθά οἱ Εὐρύπυλος βεβλημένος ἀντεβόλησε

διογενὴς Εὐαιμονίδης κατὰ μηρὸν ὀϊστῶι
σκάζων ἐκ πολέμου· κατὰ δὲ νότιος ῥέεν ἱδρὼς
ὤμων καὶ κεφαλῆς, ἀπὸ δ᾽ ἕλκεος ἀργαλέοιο
αἷμα μέλαν κελάρυζε· νόος γε μὲν ἔμπεδος ἦεν.
τὸν δὲ ἰδὼν ὤικτειρε Μενοιτίου ἄλκιμος υἱός,

καί ῥ᾽ ὀλοφυρόμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ἆ δειλοὶ Δαναῶν ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
ὣς ἄρ᾽ ἐμέλλετε τῆλε φίλων καὶ πατρίδος αἴης
ἄσειν ἐν Τροίηι ταχέας κύνας ἀργέτι δημῶι.
ἀλλ᾽ ἄγε μοι τόδε εἰπὲ διοτρεφὲς Εὐρύπυλ᾽ ἥρως,

ἤ ῥ᾽ ἔτι που σχήσουσι πελώριον Ἕκτορ᾽ Ἀχαιοί,
ἦ ἤδη φθίσονται ὑπ᾽ αὐτοῦ δουρὶ δαμέντες;
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Εὐρύπυλος βεβλημένος ἀντίον ηὔδα·
οὐκέτι διογενὲς Πατρόκλεες ἄλκαρ Ἀχαιῶν
ἔσσεται, ἀλλ᾽ ἐν νηυσὶ μελαίνηισιν πεσέονται.

οἳ μὲν γὰρ δὴ πάντες, ὅσοι πάρος ἦσαν ἄριστοι,
ἐν νηυσὶν κέαται βεβλημένοι οὐτάμενοί τε
χερσὶν ὕπο Τρώων· τῶν δὲ σθένος ὄρνυται αἰέν.
ἀλλ᾽ ἐμὲ μὲν σὺ σάωσον ἄγων ἐπὶ νῆα μέλαιναν,
μηροῦ δ᾽ ἔκταμ᾽ ὀϊστόν, ἀπ᾽ αὐτοῦ δ᾽ αἷμα κελαινὸν

νίζ᾽ ὕδατι λιαρῶι, ἐπὶ δ᾽ ἤπια φάρμακα πάσσε
ἐσθλά, τά σε προτί φασιν Ἀχιλλῆος δεδιδάχθαι,
ὃν Χείρων ἐδίδαξε δικαιότατος Κενταύρων.
ἰητροὶ μὲν γὰρ Ποδαλείριος ἠδὲ Μαχάων
τὸν μὲν ἐνὶ κλισίηισιν ὀΐομαι ἕλκος ἔχοντα

χρηΐζοντα καὶ αὐτὸν ἀμύμονος ἰητῆρος
κεῖσθαι· ὁ δ᾽ ἐν πεδίωι Τρώων μένει ὀξὺν Ἄρηα.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε Μενοιτίου ἄλκιμος υἱός·
πῶς τὰρ ἔοι τάδε ἔργα; τί ῥέξομεν Εὐρύπυλ᾽ ἥρως;
ἔρχομαι ὄφρ᾽ Ἀχιλῆϊ δαΐφρονι μῦθον ἐνίσπω

ὃν Νέστωρ ἐπέτελλε Γερήνιος οὖρος Ἀχαιῶν·
ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ὧς περ σεῖο μεθήσω τειρομένοιο.
ἦ, καὶ ὑπὸ στέρνοιο λαβὼν ἄγε ποιμένα λαῶν
ἐς κλισίην· θεράπων δὲ ἰδὼν ὑπέχευε βοείας.
ἔνθά μιν ἐκτανύσας ἐκ μηροῦ τάμνε μαχαίρηι

ὀξὺ βέλος περιπευκές, ἀπ᾽ αὐτοῦ δ᾽ αἷμα κελαινὸν
νίζ᾽ ὕδατι λιαρῶι, ἐπὶ δὲ ῥίζαν βάλε πικρὴν
χερσὶ διατρίψας ὀδυνήφατον, ἥ οἱ ἁπάσας
ἔσχ᾽ ὀδύνας· τὸ μὲν ἕλκος ἐτέρσετο, παύσατο δ᾽ αἷμα.

Ἰλιάδος Μ

Τειχομαχία.

Ὣς ὁ μὲν ἐν κλισίηισι Μενοιτίου ἄλκιμος υἱὸς
ἰᾶτ᾽ Εὐρύπυλον βεβλημένον· οἳ δὲ μάχοντο
Ἀργεῖοι καὶ Τρῶες ὁμιλαδόν· οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔμελλε
τάφρος ἔτι σχήσειν Δαναῶν καὶ τεῖχος ὕπερθεν

εὐρύ, τὸ ποιήσαντο νεῶν ὕπερ, ἀμφὶ δὲ τάφρον
ἤλασαν· οὐδὲ θεοῖσι δόσαν κλειτὰς ἑκατόμβας·
ὄφρά σφιν νῆάς τε θοὰς καὶ ληΐδα πολλὴν
ἐντὸς ἔχον ῥύοιτο· θεῶν δ᾽ ἀέκητι τέτυκτο
ἀθανάτων· τὸ καὶ οὔ τι πολὺν χρόνον ἔμπεδον ἦεν.

ὄφρα μὲν Ἕκτωρ ζωὸς ἔην καὶ μήνι᾽ Ἀχιλλεὺς
καὶ Πριάμοιο ἄνακτος ἀπόρθητος πόλις ἔπλεν,
τόφρα δὲ καὶ μέγα τεῖχος Ἀχαιῶν ἔμπεδον ἦεν.
αὐτὰρ ἐπεὶ κατὰ μὲν Τρώων θάνον ὅσσοι ἄριστοι,
πολλοὶ δ᾽ Ἀργείων οἳ μὲν δάμεν, οἳ δὲ λίποντο,

πέρθετο δὲ Πριάμοιο πόλις δεκάτωι ἐνιαυτῶι,
Ἀργεῖοι δ᾽ ἐν νηυσὶ φίλην ἐς πατρίδ᾽ ἔβησαν,
δὴ τότε μητιόωντο Ποσειδάων καὶ Ἀπόλλων
τεῖχος ἀμαλδῦναι ποταμῶν μένος εἰσαγαγόντες.
ὅσσοι ἀπ᾽ Ἰδαίων ὀρέων ἅλα δὲ προρέουσι,

Ῥῆσός θ᾽ Ἑπτάπορός τε Κάρησός τε Ῥοδίος τε
Γρήνικός τε καὶ Αἴσηπος δῖός τε Σκάμανδρος
καὶ Σιμόεις, ὅθι πολλὰ βοάγρια καὶ τρυφάλειαι
κάππεσον ἐν κονίηισι καὶ ἡμιθέων γένος ἀνδρῶν·
τῶν πάντων ὁμόσε στόματ᾽ ἔτραπε Φοῖβος Ἀπόλλων,

ἐννῆμαρ δ᾽ ἐς τεῖχος ἵει ῥόον· ὗε δ᾽ ἄρα Ζεὺς
συνεχές, ὄφρά κε θᾶσσον ἁλίπλοα τείχεα θείη.
αὐτὸς δ᾽ ἐννοσίγαιος ἔχων χείρεσσι τρίαιναν
ἡγεῖτ᾽, ἐκ δ᾽ ἄρα πάντα θεμείλια κύμασι πέμπε
φιτρῶν καὶ λάων, τὰ θέσαν μογέοντες Ἀχαιοί,

λεῖα δ᾽ ἐποίησεν παρ᾽ ἀγάρροον Ἑλλήσποντον,
αὖτις δ᾽ ἠϊόνα μεγάλην ψαμάθοισι κάλυψε
τεῖχος ἀμαλδύνας· ποταμοὺς δ᾽ ἔτρεψε νέεσθαι
κὰρ ῥόον, ἧι περ πρόσθεν ἵεν καλλίρροον ὕδωρ.
ὣς ἄρ᾽ ἔμελλον ὄπισθε Ποσειδάων καὶ Ἀπόλλων

θησέμεναι· τότε δ᾽ ἀμφὶ μάχη ἐνοπή τε δεδήει
τεῖχος ἐΰδμητον, κανάχιζε δὲ δούρατα πύργων
βαλλόμεν᾽· Ἀργεῖοι δὲ Διὸς μάστιγι δαμέντες
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ἐελμένοι ἰσχανόωντο
Ἕκτορα δειδιότες, κρατερὸν μήστωρα φόβοιο·

αὐτὰρ ὅ γ᾽ ὡς τὸ πρόσθεν ἐμάρνατο ἶσος ἀέλληι·
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἂν ἔν τε κύνεσσι καὶ ἀνδράσι θηρευτῆισι
κάπριος ἠὲ λέων στρέφεται σθένεϊ βλεμεαίνων·
οἳ δέ τε πυργηδὸν σφέας αὐτοὺς ἀρτύναντες
ἀντίον ἵστανται καὶ ἀκοντίζουσι θαμειὰς

αἰχμὰς ἐκ χειρῶν· τοῦ δ᾽ οὔ ποτε κυδάλιμον κῆρ
ταρβεῖ οὐδὲ φοβεῖται, ἀγηνορίη δέ μιν ἔκτα·
ταρφέα τε στρέφεται στίχας ἀνδρῶν πειρητίζων·
ὅππηι τ᾽ ἰθύσηι τῆι εἴκουσι στίχες ἀνδρῶν·
ὣς Ἕκτωρ ἀν᾽ ὅμιλον ἰὼν ἐλλίσσεθ᾽ ἑταίρους

τάφρον ἐποτρύνων διαβαινέμεν· οὐδέ οἱ ἵπποι
τόλμων ὠκύποδες, μάλα δὲ χρεμέτιζον ἐπ᾽ ἄκρωι
χείλει ἐφεσταότες· ἀπὸ γὰρ δειδίσσετο τάφρος
εὐρεῖ᾽, οὔτ᾽ ἄρ᾽ ὑπερθορέειν σχεδὸν οὔτε περῆσαι
ῥηϊδίη· κρημνοὶ γὰρ ἐπηρεφέες περὶ πᾶσαν

ἕστασαν ἀμφοτέρωθεν, ὕπερθεν δὲ σκολόπεσσιν
ὀξέσιν ἠρήρει, τοὺς ἵστασαν υἷες Ἀχαιῶν
πυκνοὺς καὶ μεγάλους δηΐων ἀνδρῶν ἀλεωρήν.
ἔνθ᾽ οὔ κεν ῥέα ἵππος ἐΰτροχον ἅρμα τιταίνων
ἐσβαίη, πεζοὶ δὲ μενοίνεον εἰ τελέουσι.

δὴ τότε Πουλυδάμας θρασὺν Ἕκτορα εἶπε παραστάς·
Ἕκτορ τ᾽ ἠδ᾽ ἄλλοι Τρώων ἀγοὶ ἠδ᾽ ἐπικούρων
ἀφραδέως διὰ τάφρον ἐλαύνομεν ὠκέας ἵππους·
ἣ δὲ μάλ᾽ ἀργαλέη περάαν· σκόλοπες γὰρ ἐν αὐτῆι
ὀξέες ἑστᾶσιν, ποτὶ δ᾽ αὐτοὺς τεῖχος Ἀχαιῶν,

ἔνθ᾽ οὔ πως ἔστιν καταβήμεναι οὐδὲ μάχεσθαι
ἱππεῦσι· στεῖνος γάρ, ὅθι τρώσεσθαι ὀΐω.
εἰ μὲν γὰρ τοὺς πάγχυ κακὰ φρονέων ἀλαπάζει
Ζεὺς ὑψιβρεμέτης, Τρώεσσι δὲ ἵετ᾽ ἀρήγειν,
ἦ τ᾽ ἂν ἔγωγ᾽ ἐθέλοιμι καὶ αὐτίκα τοῦτο γενέσθαι,

νωνύμνους ἀπολέσθαι ἀπ᾽ Ἄργεος ἐνθάδ᾽ Ἀχαιούς·
εἰ δέ χ᾽ ὑποστρέψωσι, παλίωξις δὲ γένηται
ἐκ νηῶν καὶ τάφρωι ἐνιπλήξωμεν ὀρυκτῆι,
οὐκέτ᾽ ἔπειτ᾽ ὀΐω οὐδ᾽ ἄγγελον ἀπονέεσθαι
ἄψορρον προτὶ ἄστυ ἑλιχθέντων ὑπ᾽ Ἀχαιῶν.

ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ὡς ἂν ἐγὼ εἴπω πειθώμεθα πάντες·
ἵππους μὲν θεράποντες ἐρυκόντων ἐπὶ τάφρωι,
αὐτοὶ δὲ πρυλέες σὺν τεύχεσι θωρηχθέντες
Ἕκτορι πάντες ἑπώμεθ᾽ ἀολλέες· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
οὐ μενέουσ᾽ εἰ δή σφιν ὀλέθρου πείρατ᾽ ἐφῆπται.

ὣς φάτο Πουλυδάμας, ἅδε δ᾽ Ἕκτορι μῦθος ἀπήμων,
αὐτίκα δ᾽ ἐξ ὀχέων σὺν τεύχεσιν ἆλτο χαμᾶζε.
οὐδὲ μὲν ἄλλοι Τρῶες ἐφ᾽ ἵππων ἠγερέθοντο,
ἀλλ᾽ ἀπὸ πάντες ὄρουσαν, ἐπεὶ ἴδον Ἕκτορα δῖον.
ἡνιόχωι μὲν ἔπειτα ἑῶι ἐπέτελλεν ἕκαστος

ἵππους εὖ κατὰ κόσμον ἐρυκέμεν αὖθ᾽ ἐπὶ τάφρωι·
οἳ δὲ διαστάντες σφέας αὐτοὺς ἀρτύναντες
πένταχα κοσμηθέντες ἅμ᾽ ἡγεμόνεσσιν ἕποντο.
οἳ μὲν ἅμ᾽ Ἕκτορ᾽ ἴσαν καὶ ἀμύμονι Πουλυδάμαντι,
οἳ πλεῖστοι καὶ ἄριστοι ἔσαν, μέμασαν δὲ μάλιστα

τεῖχος ῥηξάμενοι κοίληις ἐπὶ νηυσὶ μάχεσθαι.
καί σφιν Κεβριόνης τρίτος εἵπετο· πὰρ δ᾽ ἄρ᾽ ὄχεσφιν
ἄλλον Κεβριόναο χερείονα κάλλιπεν Ἕκτωρ.
τῶν δ᾽ ἑτέρων Πάρις ἦρχε καὶ Ἀλκάθοος καὶ Ἀγήνωρ,
τῶν δὲ τρίτων Ἕλενος καὶ Δηΐφοβος θεοειδὴς

υἷε δύω Πριάμοιο· τρίτος δ᾽ ἦν Ἄσιος ἥρως
Ἄσιος Ὑρτακίδης, ὃν Ἀρίσβηθεν φέρον ἵπποι
αἴθωνες μεγάλοι ποταμοῦ ἄπο Σελλήεντος.
τῶν δὲ τετάρτων ἦρχεν ἐῢς πάϊς Ἀγχίσαο
Αἰνείας, ἅμα τῶι γε δύω Ἀντήνορος υἷε

Ἀρχέλοχός τ᾽ Ἀκάμας τε μάχης εὖ εἰδότε πάσης.
Σαρπηδὼν δ᾽ ἡγήσατ᾽ ἀγακλειτῶν ἐπικούρων,
πρὸς δ᾽ ἕλετο Γλαῦκον καὶ ἀρήϊον Ἀστεροπαῖον·
οἳ γάρ οἱ εἴσαντο διακριδὸν εἶναι ἄριστοι
τῶν ἄλλων μετά γ᾽ αὐτόν· ὁ δ᾽ ἔπρεπε καὶ διὰ πάντων.

οἳ δ᾽ ἐπεὶ ἀλλήλους ἄραρον τυκτῆισι βόεσσι
βάν ῥ᾽ ἰθὺς Δαναῶν λελιημένοι, οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἔφαντο
σχήσεσθ᾽, ἀλλ᾽ ἐν νηυσὶ μελαίνηισιν πεσέεσθαι.
ἔνθ᾽ ἄλλοι Τρῶες τηλεκλειτοί τ᾽ ἐπίκουροι
βουλῆι Πουλυδάμαντος ἀμωμήτοιο πίθοντο·

ἀλλ᾽ οὐχ Ὑρτακίδης ἔθελ᾽ Ἄσιος ὄρχαμος ἀνδρῶν
αὖθι λιπεῖν ἵππους τε καὶ ἡνίοχον θεράποντα,
ἀλλὰ σὺν αὐτοῖσιν πέλασεν νήεσσι θοῆισι
νήπιος, οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔμελλε κακὰς ὑπὸ κῆρας ἀλύξας
ἵπποισιν καὶ ὄχεσφιν ἀγαλλόμενος παρὰ νηῶν

ἂψ ἀπονοστήσειν προτὶ Ἴλιον ἠνεμόεσσαν·
πρόσθεν γάρ μιν μοῖρα δυσώνυμος ἀμφεκάλυψεν
ἔγχεϊ Ἰδομενῆος ἀγαυοῦ Δευκαλίδαο.
εἴσατο γὰρ νηῶν ἐπ᾽ ἀριστερά, τῆι περ Ἀχαιοὶ
ἐκ πεδίου νίσοντο σὺν ἵπποισιν καὶ ὄχεσφι·

τῆι ῥ᾽ ἵππους τε καὶ ἅρμα διήλασεν, οὐδὲ πύληισιν
εὗρ᾽ ἐπικεκλιμένας σανίδας καὶ μακρὸν ὀχῆα,
ἀλλ᾽ ἀναπεπταμένας ἔχον ἀνέρες, εἴ τιν᾽ ἑταίρων
ἐκ πολέμου φεύγοντα σαώσειαν μετὰ νῆας.
τῆι ῥ᾽ ἰθὺς φρονέων ἵππους ἔχε, τοὶ δ᾽ ἅμ᾽ ἕποντο

ὀξέα κεκλήγοντες· ἔφαντο γὰρ οὐκ ἔτ᾽ Ἀχαιοὺς
σχήσεσθ᾽, ἀλλ᾽ ἐν νηυσὶ μελαίνηισιν πεσέεσθαι
νήπιοι, ἐν δὲ πύληισι δύ᾽ ἀνέρας εὗρον ἀρίστους
υἷας ὑπερθύμους Λαπιθάων αἰχμητάων,
τὸν μὲν Πειριθόου υἷα κρατερὸν Πολυποίτην,

τὸν δὲ Λεοντῆα βροτολοιγῶι ἶσον Ἄρηϊ.
τὼ μὲν ἄρα προπάροιθε πυλάων ὑψηλάων
ἕστασαν ὡς ὅτε τε δρύες οὔρεσιν ὑψικάρηνοι,
αἵ τ᾽ ἄνεμον μίμνουσι καὶ ὑετὸν ἤματα πάντα
ῥίζηισιν μεγάληισι διηνεκέεσσ᾽ ἀραρυῖαι·

ὣς ἄρα τὼ χείρεσσι πεποιθότες ἠδὲ βίηφι
μίμνον ἐπερχόμενον μέγαν Ἄσιον οὐδὲ φέβοντο.
οἳ δ᾽ ἰθὺς πρὸς τεῖχος ἐΰδμητον βόας αὔας
ὑψόσ᾽ ἀνασχόμενοι ἔκιον μεγάλωι ἀλαλητῶι
Ἄσιον ἀμφὶ ἄνακτα καὶ Ἰαμενὸν καὶ Ὀρέστην

Ἀσιάδην τ᾽ Ἀδάμαντα Θόωνά τε Οἰνόμαόν τε.
οἳ δ᾽ ἤτοι εἷος μὲν ἐϋκνήμιδας Ἀχαιοὺς
ὄρνυον ἔνδον ἐόντες ἀμύνεσθαι περὶ νηῶν·
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ τεῖχος ἐπεσσυμένους ἐνόησαν
Τρῶας, ἀτὰρ Δαναῶν γένετο ἰαχή τε φόβος τε,

ἐκ δὲ τὼ ἀΐξαντε πυλάων πρόσθε μαχέσθην
ἀγροτέροισι σύεσσιν ἐοικότε, τώ τ᾽ ἐν ὄρεσσιν
ἀνδρῶν ἠδὲ κυνῶν δέχαται κολοσυρτὸν ἰόντα,
δοχμώ τ᾽ ἀΐσσοντε περὶ σφίσιν ἄγνυτον ὕλην
πρυμνὴν ἐκτάμνοντες, ὑπαὶ δέ τε κόμπος ὀδόντων

γίγνεται εἰς ὅ κέ τίς τε βαλὼν ἐκ θυμὸν ἕληται·
ὣς τῶν κόμπει χαλκὸς ἐπὶ στήθεσσι φαεινὸς
ἄντην βαλλομένων· μάλα γὰρ κρατερῶς ἐμάχοντο
λαοῖσιν καθύπερθε πεποιθότες ἠδὲ βίηφιν.
οἳ δ᾽ ἄρα χερμαδίοισιν ἐϋδμήτων ἀπὸ πύργων

βάλλον ἀμυνόμενοι σφῶν τ᾽ αὐτῶν καὶ κλισιάων
νηῶν τ᾽ ὠκυπόρων· νιφάδες δ᾽ ὡς πῖπτον ἔραζε,
ἅς τ᾽ ἄνεμος ζαὴς νέφεα σκιόεντα δονήσας
ταρφειὰς κατέχευεν ἐπὶ χθονὶ πουλυβοτείρηι·
ὣς τῶν ἐκ χειρῶν βέλεα ῥέον ἠμὲν Ἀχαιῶν

ἠδὲ καὶ ἐκ Τρώων· κόρυθες δ᾽ ἀμφ᾽ αὖον ἀΰτευν
βαλλομένων μυλάκεσσι καὶ ἀσπίδες ὀμφαλόεσσαι.
δή ῥα τότ᾽ ὤιμωξεν καὶ ὣ πεπλήγετο μηρὼ
Ἄσιος Ὑρτακίδης, καὶ ἀλαστήσας ἔπος ηὔδα·
Ζεῦ πάτερ ἦ ῥά νυ καὶ σὺ φιλοψευδὴς ἐτέτυξο

πάγχυ μάλ᾽· οὐ γὰρ ἔγωγ᾽ ἐφάμην ἥρωας Ἀχαιοὺς
σχήσειν ἡμέτερόν γε μένος καὶ χεῖρας ἀάπτους.
οἳ δ᾽, ὥς τε σφῆκες μέσον αἰόλοι ἠὲ μέλισσαι
οἰκία ποιήσωνται ὁδῶι ἔπι παιπαλοέσσηι,
οὐδ᾽ ἀπολείπουσιν κοῖλον δόμον, ἀλλὰ μένοντες

ἄνδρας θηρητῆρας ἀμύνονται περὶ τέκνων,
ὣς οἵ γ᾽ οὐκ ἐθέλουσι πυλάων καὶ δύ᾽ ἐόντε
χάσσασθαι πρίν γ᾽ ἠὲ κατακτάμεν ἠὲ ἁλῶναι.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδὲ Διὸς πεῖθε φρένα ταῦτ᾽ ἀγορεύων·
Ἕκτορι γάρ οἱ θυμὸς ἐβούλετο κῦδος ὀρέξαι.

ἄλλοι δ᾽ ἀμφ᾽ ἄλληισι μάχην ἐμάχοντο πύληισιν·
ἀργαλέον δέ με ταῦτα θεὸν ὣς πάντ᾽ ἀγορεῦσαι·
πάντηι γὰρ περὶ τεῖχος ὀρώρει θεσπιδαὲς πῦρ
λάϊνον· Ἀργεῖοι δὲ καὶ ἀχνύμενοί περ ἀνάγκηι
νηῶν ἠμύνοντο· θεοὶ δ᾽ ἀκαχήατο θυμὸν

πάντες ὅσοι Δαναοῖσι μάχης ἐπιτάρροθοι ἦσαν.
σὺν δ᾽ ἔβαλον Λαπίθαι πόλεμον καὶ δηϊοτῆτα.
ἔνθ᾽ αὖ Πειριθόου υἱὸς κρατερὸς Πολυποίτης
δουρὶ βάλεν Δάμασον κυνέης διὰ χαλκοπαρήιου·
οὐδ᾽ ἄρα χαλκείη κόρυς ἔσχεθεν, ἀλλὰ διὰ πρὸ

αἰχμὴ χαλκείη ῥῆξ᾽ ὀστέον, ἐγκέφαλος δὲ
ἔνδον ἅπας πεπάλακτο· δάμασσε δέ μιν μεμαῶτα·
αὐτὰρ ἔπειτα Πύλωνα καὶ Ὄρμενον ἐξενάριξεν.
υἱὸν δ᾽ Ἀντιμάχοιο Λεοντεὺς ὄζος Ἄρηος
Ἱππόμαχον βάλε δουρὶ κατὰ ζωστῆρα τυχήσας.

αὖτις δ᾽ ἐκ κολεοῖο ἐρυσσάμενος ξίφος ὀξὺ
Ἀντιφάτην μὲν πρῶτον ἐπαΐξας δι᾽ ὁμίλου
πλῆξ᾽ αὐτοσχεδίην· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ὕπτιος οὔδει ἐρείσθη·
αὐτὰρ ἔπειτα Μένωνα καὶ Ἰαμενὸν καὶ Ὀρέστην
πάντας ἐπασσυτέρους πέλασε χθονὶ πουλυβοτείρηι.

ὄφρ᾽ οἳ τοὺς ἐνάριζον ἀπ᾽ ἔντεα μαρμαίροντα,
τόφρ᾽ οἳ Πουλυδάμαντι καὶ Ἕκτορι κοῦροι ἕποντο,
οἳ πλεῖστοι καὶ ἄριστοι ἔσαν, μέμασαν δὲ μάλιστα
τεῖχός τε ῥήξειν καὶ ἐνιπρήσειν πυρὶ νῆας,
οἵ ῥ᾽ ἔτι μερμήριζον ἐφεσταότες παρὰ τάφρωι.

ὄρνις γάρ σφιν ἐπῆλθε περησέμεναι μεμαῶσιν
αἰετὸς ὑψιπέτης ἐπ᾽ ἀριστερὰ λαὸν ἐέργων
φοινήεντα δράκοντα φέρων ὀνύχεσσι πέλωρον
ζωὸν ἔτ᾽ ἀσπαίροντα, καὶ οὔ πω λήθετο χάρμης,
κόψε γὰρ αὐτὸν ἔχοντα κατὰ στῆθος παρὰ δειρὴν

ἰδνωθεὶς ὀπίσω· ὁ δ᾽ ἀπὸ ἕθεν ἧκε χαμᾶζε
ἀλγήσας ὀδύνηισι, μέσωι δ᾽ ἐνὶ κάββαλ᾽ ὁμίλωι,
αὐτὸς δὲ κλάγξας πέτετο πνοιῆις ἀνέμοιο.
Τρῶες δ᾽ ἐρρίγησαν ὅπως ἴδον αἰόλον ὄφιν
κείμενον ἐν μέσσοισι Διὸς τέρας αἰγιόχοιο.

δὴ τότε Πουλυδάμας θρασὺν Ἕκτορα εἶπε παραστάς·
Ἕκτορ ἀεὶ μέν πώς μοι ἐπιπλήσσεις ἀγορῆισιν
ἐσθλὰ φραζομένωι, ἐπεὶ οὐδὲ μὲν οὐδὲ ἔοικε
δῆμον ἐόντα παρὲξ ἀγορευέμεν, οὔτ᾽ ἐνὶ βουλῆι
οὔτέ ποτ᾽ ἐν πολέμωι, σὸν δὲ κράτος αἰὲν ἀέξειν·

νῦν αὖτ᾽ ἐξερέω ὥς μοι δοκεῖ εἶναι ἄριστα.
μὴ ἴομεν Δαναοῖσι μαχησόμενοι περὶ νηῶν.
ὧδε γὰρ ἐκτελέεσθαι ὀΐομαι, εἰ ἐτεόν γε
Τρωσὶν ὅδ᾽ ὄρνις ἦλθε περησέμεναι μεμαῶσιν
αἰετὸς ὑψιπέτης ἐπ᾽ ἀριστερὰ λαὸν ἐέργων

φοινήεντα δράκοντα φέρων ὀνύχεσσι πέλωρον
ζωόν· ἄφαρ δ᾽ ἀφέηκε πάρος φίλα οἰκί᾽ ἱκέσθαι,
οὐδ᾽ ἐτέλεσσε φέρων δόμεναι τεκέεσσιν ἑοῖσιν.
ὣς ἡμεῖς, εἴ πέρ τε πύλας καὶ τεῖχος Ἀχαιῶν
ῥηξόμεθα σθένεϊ μεγάλωι, εἴξωσι δ᾽ Ἀχαιοί,

οὐ κόσμωι παρὰ ναῦφιν ἐλευσόμεθ᾽ αὐτὰ κέλευθα·
πολλοὺς γὰρ Τρώων καταλείψομεν, οὕς κεν Ἀχαιοὶ
χαλκῶι δηιώσωσιν ἀμυνόμενοι περὶ νηῶν.
ὧδέ χ᾽ ὑποκρίναιτο θεοπρόπος, ὃς σάφα θυμῶι
εἰδείη τεράων καί οἱ πειθοίατο λαοί.

τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·
Πουλυδάμα, σὺ μὲν οὐκ ἔτ᾽ ἐμοὶ φίλα ταῦτ᾽ ἀγορεύεις·
οἶσθα καὶ ἄλλον μῦθον ἀμείνονα τοῦδε νοῆσαι.
εἰ δ᾽ ἐτεὸν δὴ τοῦτον ἀπὸ σπουδῆς ἀγορεύεις,
ἐξ ἄρα δή τοι ἔπειτα θεοὶ φρένας ὤλεσαν αὐτοί,

ὃς κέλεαι Ζηνὸς μὲν ἐριγδούποιο λαθέσθαι
βουλέων, ἅς τέ μοι αὐτὸς ὑπέσχετο καὶ κατένευσε·
τύνη δ᾽ οἰωνοῖσι τανυπτερύγεσσι κελεύεις
πείθεσθαι, τῶν οὔ τι μετατρέπομ᾽ οὐδ᾽ ἀλεγίζω
εἴτ᾽ ἐπὶ δεξί᾽ ἴωσι πρὸς ἠῶ τ᾽ ἠέλιόν τε,

εἴτ᾽ ἐπ᾽ ἀριστερὰ τοί γε ποτὶ ζόφον ἠερόεντα.
ἡμεῖς δὲ μεγάλοιο Διὸς πειθώμεθα βουλῆι,
ὃς πᾶσι θνητοῖσι καὶ ἀθανάτοισιν ἀνάσσει.
εἷς οἰωνὸς ἄριστος ἀμύνεσθαι περὶ πάτρης.
τίπτε σὺ δείδοικας πόλεμον καὶ δηϊοτῆτα;

εἴ περ γάρ τ᾽ ἄλλοι γε περὶ κτεινώμεθα πάντες
νηυσὶν ἐπ᾽ Ἀργείων, σοὶ δ᾽ οὐ δέος ἔστ᾽ ἀπολέσθαι·
οὐ γάρ τοι κραδίη μενεδήϊος οὐδὲ μαχήμων.
εἰ δὲ σὺ δηϊοτῆτος ἀφέξεαι, ἠέ τιν᾽ ἄλλον
παρφάμενος ἐπέεσσιν ἀποτρέψεις πολέμοιο,

αὐτίκ᾽ ἐμῶι ὑπὸ δουρὶ τυπεὶς ἀπὸ θυμὸν ὀλέσσεις.
ὣς ἄρα φωνήσας ἡγήσατο, τοὶ δ᾽ ἅμ᾽ ἕποντο
ἠχῆι θεσπεσίηι· ἐπὶ δὲ Ζεὺς τερπικέραυνος
ὦρσεν ἀπ᾽ Ἰδαίων ὀρέων ἀνέμοιο θύελλαν,
ἥ ῥ᾽ ἰθὺς νηῶν κονίην φέρεν· αὐτὰρ Ἀχαιῶν

θέλγε νόον, Τρωσὶν δὲ καὶ Ἕκτορι κῦδος ὄπαζε.
τοῦ περ δὴ τεράεσσι πεποιθότες ἠδὲ βίηφι
ῥήγνυσθαι μέγα τεῖχος Ἀχαιῶν πειρήτιζον.
κρόσσας μὲν πύργων ἔρυον, καὶ ἔρειπον ἐπάλξεις,
στήλας τε προβλῆτας ἐμόχλεον, ἃς ἄρ᾽ Ἀχαιοὶ

πρώτας ἐν γαίηι θέσαν ἔμμεναι ἔχματα πύργων.
τὰς οἵ γ᾽ αὐέρυον, ἔλποντο δὲ τεῖχος Ἀχαιῶν
ῥήξειν· οὐδέ νύ πω Δαναοὶ χάζοντο κελεύθου,
ἀλλ᾽ οἵ γε ῥινοῖσι βοῶν φράξαντες ἐπάλξεις
βάλλον ἀπ᾽ αὐτάων δηΐους ὑπὸ τεῖχος ἰόντας.

ἀμφοτέρω δ᾽ Αἴαντε κελευτιόωντ᾽ ἐπὶ πύργων
πάντοσε φοιτήτην μένος ὀτρύνοντες Ἀχαιῶν.
ἄλλον μειλιχίοις, ἄλλον στερεοῖς ἐπέεσσι
νείκεον, ὅν τινα πάγχυ μάχης μεθιέντα ἴδοιεν·
ὦ φίλοι Ἀργείων ὅς τ᾽ ἔξοχος ὅς τε μεσήεις

ὅς τε χερειότερος, ἐπεὶ οὔ πω πάντες ὁμοῖοι
ἀνέρες ἐν πολέμωι, νῦν ἔπλετο ἔργον ἅπασι·
καὶ δ᾽ αὐτοὶ τόδε που γιγνώσκετε. μή τις ὀπίσσω
τετράφθω ποτὶ νῆας ὁμοκλητῆρος ἀκούσας,
ἀλλὰ πρόσω ἵεσθε καὶ ἀλλήλοισι κέλεσθε,

αἴ κε Ζεὺς δώηισιν Ὀλύμπιος ἀστεροπητὴς
νεῖκος ἀπωσαμένους δηΐους προτὶ ἄστυ δίεσθαι.
ὣς τώ γε προβοῶντε μάχην ὄτρυνον Ἀχαιῶν.
τῶν δ᾽, ὥς τε νιφάδες χιόνος πίπτωσι θαμειαὶ
ἤματι χειμερίωι, ὅτε τ᾽ ὤρετο μητίετα Ζεὺς

νιφέμεν ἀνθρώποισι πιφαυσκόμενος τὰ ἃ κῆλα·
κοιμήσας δ᾽ ἀνέμους χέει ἔμπεδον, ὄφρα καλύψηι
ὑψηλῶν ὀρέων κορυφὰς καὶ πρώονας ἄκρους
καὶ πεδία λωτοῦντα καὶ ἀνδρῶν πίονα ἔργα,
καί τ᾽ ἐφ᾽ ἁλὸς πολιῆς κέχυται λιμέσιν τε καὶ ἀκταῖς,

κῦμα δέ μιν προσπλάζον ἐρύκεται· ἄλλά τε πάντα
εἴλυται καθύπερθ᾽, ὅτ᾽ ἐπιβρίσηι Διὸς ὄμβρος·
ὣς τῶν ἀμφοτέρωσε λίθοι πωτῶντο θαμειαί,
αἱ μὲν ἄρ᾽ ἐς Τρῶας, αἱ δ᾽ ἐκ Τρώων ἐς Ἀχαιούς,
βαλλομένων· τὸ δὲ τεῖχος ὕπερ πᾶν δοῦπος ὀρώρει.

οὐδ᾽ ἄν πω τότε γε Τρῶες καὶ φαίδιμος Ἕκτωρ
τείχεος ἐρρήξαντο πύλας καὶ μακρὸν ὀχῆα,
εἰ μὴ ἄρ᾽ υἱὸν ἑὸν Σαρπηδόνα μητίετα Ζεὺς
ὦρσεν ἐπ᾽ Ἀργείοισι λέονθ᾽ ὣς βουσὶν ἕλιξιν.
αὐτίκα δ᾽ ἀσπίδα μὲν πρόσθ᾽ ἔσχετο πάντοσ᾽ ἐΐσην

καλὴν χαλκείην ἐξήλατον, ἣν ἄρα χαλκεὺς
ἤλασεν, ἔντοσθεν δὲ βοείας ῥάψε θαμειὰς
χρυσείηις ῥάβδοισι διηνεκέσιν περὶ κύκλον.
τὴν ἄρ᾽ ὅ γε πρόσθε σχόμενος δύο δοῦρε τινάσσων
βῆ ῥ᾽ ἴμεν ὥς τε λέων ὀρεσίτροφος, ὅς τ᾽ ἐπιδευὴς

δηρὸν ἔηι κρειῶν, κέλεται δέ ἑ θυμὸς ἀγήνωρ
μήλων πειρήσοντα καὶ ἐς πυκινὸν δόμον ἐλθεῖν·
εἴ περ γάρ χ᾽ εὕρηισι παρ᾽ αὐτόφι βώτορας ἄνδρας
σὺν κυσὶ καὶ δούρεσσι φυλάσσοντας περὶ μῆλα,
οὔ ῥά τ᾽ ἀπείρητος μέμονε σταθμοῖο δίεσθαι,

ἀλλ᾽ ὅ γ᾽ ἄρ᾽ ἢ ἥρπαξε μετάλμενος, ἠὲ καὶ αὐτὸς
ἔβλητ᾽ ἐν πρώτοισι θοῆς ἀπὸ χειρὸς ἄκοντι·
ὥς ῥα τότ᾽ ἀντίθεον Σαρπηδόνα θυμὸς ἀνῆκε
τεῖχος ἐπαΐξαι διά τε ῥήξασθαι ἐπάλξεις.
αὐτίκα δὲ Γλαῦκον προσέφη παῖδ᾽ Ἱππολόχοιο·

Γλαῦκε τί ἢ δὴ νῶϊ τετιμήμεσθα μάλιστα
ἕδρηι τε κρέασίν τε ἰδὲ πλείοις δεπάεσσιν
ἐν Λυκίηι, πάντες δὲ θεοὺς ὣς εἰσορόωσι,
καὶ τέμενος νεμόμεσθα μέγα Ξάνθοιο παρ᾽ ὄχθας
καλὸν φυταλιῆς καὶ ἀρούρης πυροφόροιο;

τὼ νῦν χρὴ Λυκίοισι μέτα πρώτοισιν ἐόντας
ἑστάμεν ἠδὲ μάχης καυστείρης ἀντιβολῆσαι,
ὄφρά τις ὧδ᾽ εἴπηι Λυκίων πύκα θωρηκτάων·
οὐ μὰν ἀκλεέες Λυκίην κάτα κοιρανέουσιν
ἡμέτεροι βασιλῆες, ἔδουσί τε πίονα μῆλα

οἶνόν τ᾽ ἔξαιτον μελιηδέα· ἀλλ᾽ ἄρα καὶ ἲς
ἐσθλή, ἐπεὶ Λυκίοισι μέτα πρώτοισι μάχονται.
ὦ πέπον εἰ μὲν γὰρ πόλεμον περὶ τόνδε φυγόντε
αἰεὶ δὴ μέλλοιμεν ἀγήρω τ᾽ ἀθανάτω τε
ἔσσεσθ᾽, οὔτέ κεν αὐτὸς ἐνὶ πρώτοισι μαχοίμην

οὔτέ κε σὲ στέλλοιμι μάχην ἐς κυδιάνειραν·
νῦν δ᾽ ἔμπης γὰρ κῆρες ἐφεστᾶσιν θανάτοιο
μυρίαι, ἃς οὐκ ἔστι φυγεῖν βροτὸν οὐδ᾽ ὑπαλύξαι,
ἴομεν ἠέ τωι εὖχος ὀρέξομεν ἠέ τις ἡμῖν.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδὲ Γλαῦκος ἀπετράπετ᾽ οὐδ᾽ ἀπίθησε·

τὼ δ᾽ ἰθὺς βήτην Λυκίων μέγα ἔθνος ἄγοντε.
τοὺς δὲ ἰδὼν ῥίγησ᾽ υἱὸς Πετεῶο Μενεσθεύς·
τοῦ γὰρ δὴ πρὸς πύργον ἴσαν κακότητα φέροντες.
πάπτηνεν δ᾽ ἀνὰ πύργον Ἀχαιῶν εἴ τιν᾽ ἴδοιτο
ἡγεμόνων, ὅς τίς οἱ ἀρὴν ἑτάροισιν ἀμύναι·

ἐς δ᾽ ἐνόησ᾽ Αἴαντε δύω πολέμου ἀκορήτω
ἑσταότας, Τεῦκρόν τε νέον κλισίηθεν ἰόντα
ἐγγύθεν· ἀλλ᾽ οὔ πώς οἱ ἔην βώσαντι γεγωνεῖν·
τόσσος γὰρ κτύπος ἦεν, ἀϋτὴ δ᾽ οὐρανὸν ἷκε,
βαλλομένων σακέων τε καὶ ἱπποκόμων τρυφαλειῶν

καὶ πυλέων· πᾶσαι γὰρ ἐπώχατο, τοὶ δὲ κατ᾽ αὐτὰς
ἱστάμενοι πειρῶντο βίηι ῥήξαντες ἐσελθεῖν.
αἶψα δ᾽ ἐπ᾽ Αἴαντα προΐει κήρυκα Θοώτην·
ἔρχεο δῖε Θοῶτα, θέων Αἴαντα κάλεσσον,
ἀμφοτέρω μὲν μᾶλλον· ὁ γάρ κ᾽ ὄχ᾽ ἄριστον ἁπάντων

εἴη, ἐπεὶ τάχα τῆιδε τετεύξεται αἰπὺς ὄλεθρος.
ὧδε γὰρ ἔβρισαν Λυκίων ἀγοί, οἳ τὸ πάρος περ
ζαχρηεῖς τελέθουσι κατὰ κρατερὰς ὑσμίνας.
εἰ δέ σφιν καὶ κεῖθι πόνος καὶ νεῖκος ὄρωρεν,
ἀλλά περ οἶος ἴτω Τελαμώνιος ἄλκιμος Αἴας,

καί οἱ Τεῦκρος ἅμα σπέσθω τόξων ἐῢ εἰδώς.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἄρα οἱ κῆρυξ ἀπίθησεν ἀκούσας,
βῆ δὲ θέειν παρὰ τεῖχος Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων,
στῆ δὲ παρ᾽ Αἰάντεσσι κιών, εἶθαρ δὲ προσηύδα·
Αἴαντ᾽ Ἀργείων ἡγήτορε χαλκοχιτώνων

ἠνώγει Πετεῶο διοτρεφέος φίλος υἱὸς
κεῖσ᾽ ἴμεν, ὄφρα πόνοιο μίνυνθά περ ἀντιάσητον
ἀμφοτέρω μὲν μᾶλλον· ὁ γάρ κ᾽ ὄχ᾽ ἄριστον ἁπάντων
εἴη, ἐπεὶ τάχα κεῖθι τετεύξεται αἰπὺς ὄλεθρος·
ὧδε γὰρ ἔβρισαν Λυκίων ἀγοί, οἳ τὸ πάρος περ

ζαχρηεῖς τελέθουσι κατὰ κρατερὰς ὑσμίνας.
εἰ δὲ καὶ ἐνθάδε περ πόλεμος καὶ νεῖκος ὄρωρεν,
ἀλλά περ οἶος ἴτω Τελαμώνιος ἄλκιμος Αἴας,
καί οἱ Τεῦκρος ἅμα σπέσθω τόξων ἐῢ εἰδώς.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε μέγας Τελαμώνιος Αἴας.

αὐτίκ᾽ Ὀϊλιάδην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Αἶαν σφῶϊ μὲν αὖθι, σὺ καὶ κρατερὸς Λυκομήδης,
ἑσταότες Δαναοὺς ὀτρύνετον ἶφι μάχεσθαι·
αὐτὰρ ἐγὼ κεῖσ᾽ εἶμι καὶ ἀντιόω πολέμοιο·
αἶψα δ᾽ ἐλεύσομαι αὖτις, ἐπὴν εὖ τοῖς ἐπαμύνω.

ὣς ἄρα φωνήσας ἀπέβη Τελαμώνιος Αἴας,
καί οἱ Τεῦκρος ἅμ᾽ ἦιε κασίγνητος καὶ ὄπατρος·
τοῖς δ᾽ ἅμα Πανδίων Τεύκρου φέρε καμπύλα τόξα.
εὖτε Μενεσθῆος μεγαθύμου πύργον ἵκοντο
τείχεος ἐντὸς ἰόντες, ἐπειγομένοισι δ᾽ ἵκοντο,

οἳ δ᾽ ἐπ᾽ ἐπάλξεις βαῖνον ἐρεμνῆι λαίλαπι ἶσοι
ἴφθιμοι Λυκίων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες·
σὺν δ᾽ ἐβάλοντο μάχεσθαι ἐναντίον, ὦρτο δ᾽ ἀϋτή.
Αἴας δὲ πρῶτος Τελαμώνιος ἄνδρα κατέκτα
Σαρπήδοντος ἑταῖρον Ἐπικλῆα μεγάθυμον

μαρμάρωι ὀκριόεντι βαλών, ὅ ῥα τείχεος ἐντὸς
κεῖτο μέγας παρ᾽ ἔπαλξιν ὑπέρτατος· οὐδέ κέ μιν ῥέα
χείρεσσ᾽ ἀμφοτέρηις ἔχοι ἀνὴρ οὐδὲ μάλ᾽ ἡβῶν,
οἷοι νῦν βροτοί εἰσ᾽· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ὑψόθεν ἔμβαλ᾽ ἀείρας,
θλάσσε δὲ τετράφαλον κυνέην, σὺν δ᾽ ὀστέ᾽ ἄραξε

πάντ᾽ ἄμυδις κεφαλῆς· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἀρνευτῆρι ἐοικὼς
κάππεσ᾽ ἀφ᾽ ὑψηλοῦ πύργου, λίπε δ᾽ ὀστέα θυμός.
Τεῦκρος δὲ Γλαῦκον κρατερὸν παῖδ᾽ Ἱππολόχοιο
ἰῶι ἐπεσσύμενον βάλε τείχεος ὑψηλοῖο,
ἧι ῥ᾽ ἴδε γυμνωθέντα βραχίονα, παῦσε δὲ χάρμης.

ἂψ δ᾽ ἀπὸ τείχεος ἆλτο λαθών, ἵνα μή τις Ἀχαιῶν
βλήμενον ἀθρήσειε καὶ εὐχετόωιτ᾽ ἐπέεσσι.
Σαρπήδοντι δ᾽ ἄχος γένετο Γλαύκου ἀπιόντος
αὐτίκ᾽ ἐπεί τ᾽ ἐνόησεν· ὅμως δ᾽ οὐ λήθετο χάρμης,
ἀλλ᾽ ὅ γε Θεστορίδην Ἀλκμάονα δουρὶ τυχήσας

νύξ᾽, ἐκ δ᾽ ἔσπασεν ἔγχος· ὁ δ᾽ ἑσπόμενος πέσε δουρὶ
πρηνής, ἀμφὶ δέ οἱ βράχε τεύχεα ποικίλα χαλκῶι,
Σαρπηδὼν δ᾽ ἄρ᾽ ἔπαλξιν ἑλὼν χερσὶ στιβαρῆισιν
ἕλχ᾽, ἣ δ᾽ ἕσπετο πᾶσα διαμπερές, αὐτὰρ ὕπερθε
τεῖχος ἐγυμνώθη, πολέεσσι δὲ θῆκε κέλευθον.

τὸν δ᾽ Αἴας καὶ Τεῦκρος ὁμαρτήσανθ᾽ ὁ μὲν ἰῶι
βεβλήκει τελαμῶνα περὶ στήθεσσι φαεινὸν
ἀσπίδος ἀμφιβρότης· ἀλλὰ Ζεὺς κῆρας ἄμυνε
παιδὸς ἑοῦ, μὴ νηυσὶν ἔπι πρύμνηισι δαμείη·
Αἴας δ᾽ ἀσπίδα νύξεν ἐπάλμενος, οὐδὲ διὰ πρὸ

ἤλυθεν ἐγχείη, στυφέλιξε δέ μιν μεμαῶτα.
χώρησεν δ᾽ ἄρα τυτθὸν ἐπάλξιος· οὐδ᾽ ὅ γε πάμπαν
χάζετ᾽, ἐπεί οἱ θυμὸς ἐέλπετο κῦδος ἀρέσθαι.
κέκλετο δ᾽ ἀντιθέοισιν ἑλιξάμενος Λυκίοισιν·
ὦ Λύκιοι τί τ᾽ ἄρ᾽ ὧδε μεθίετε θούριδος ἀλκῆς;

ἀργαλέον δέ μοί ἐστι καὶ ἰφθίμωι περ ἐόντι
μούνωι ῥηξαμένωι θέσθαι παρὰ νηυσὶ κέλευθον·
ἀλλ᾽ ἐφομαρτεῖτε· πλεόνων δέ τι ἔργον ἄμεινον.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δὲ ἄνακτος ὑποδείσαντες ὁμοκλὴν
μᾶλλον ἐπέβρισαν βουληφόρον ἀμφὶ ἄνακτα.

Ἀργεῖοι δ᾽ ἑτέρωθεν ἐκαρτύναντο φάλαγγας
τείχεος ἔντοσθεν, μέγα δέ σφισι φαίνετο ἔργον·
οὔτε γὰρ ἴφθιμοι Λύκιοι Δαναῶν ἐδύναντο
τεῖχος ῥηξάμενοι θέσθαι παρὰ νηυσὶ κέλευθον,
οὔτέ ποτ᾽ αἰχμηταὶ Δαναοὶ Λυκίους ἐδύναντο

τείχεος ἂψ ὤσασθαι, ἐπεὶ τὰ πρῶτα πέλασθεν.
ἀλλ᾽ ὥς τ᾽ ἀμφ᾽ οὔροισι δύ᾽ ἀνέρε δηριάασθον
μέτρ᾽ ἐν χερσὶν ἔχοντες ἐπιξύνωι ἐν ἀρούρηι,
ὥ τ᾽ ὀλίγωι ἐνὶ χώρωι ἐρίζητον περὶ ἴσης,
ὣς ἄρα τοὺς διέεργον ἐπάλξιες· οἳ δ᾽ ὑπὲρ αὐτέων

δήιουν ἀλλήλων ἀμφὶ στήθεσσι βοείας
ἀσπίδας εὐκύκλους λαισήϊά τε πτερόεντα.
πολλοὶ δ᾽ οὐτάζοντο κατὰ χρόα νηλέϊ χαλκῶι,
ἠμὲν ὅτεωι στρεφθέντι μετάφρενα γυμνωθείη
μαρναμένων, πολλοὶ δὲ διαμπερὲς ἀσπίδος αὐτῆς.

πάντηι δὴ πύργοι καὶ ἐπάλξιες αἵματι φωτῶν
ἐρράδατ᾽ ἀμφοτέρωθεν ἀπὸ Τρώων καὶ Ἀχαιῶν.
ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ὧς ἐδύναντο φόβον ποιῆσαι Ἀχαιῶν,
ἀλλ᾽ ἔχον ὥς τε τάλαντα γυνὴ χερνῆτις ἀληθής,
ἥ τε σταθμὸν ἔχουσα καὶ εἴριον ἀμφὶς ἀνέλκει

ἰσάζουσ᾽, ἵνα παισὶν ἀεικέα μισθὸν ἄρηται·
ὣς μὲν τῶν ἐπὶ ἶσα μάχη τέτατο πτόλεμός τε,
πρίν γ᾽ ὅτε δὴ Ζεὺς κῦδος ὑπέρτερον Ἕκτορι δῶκε
Πριαμίδηι, ὃς πρῶτος ἐσήλατο τεῖχος Ἀχαιῶν.
ἤϋσεν δὲ διαπρύσιον Τρώεσσι γεγωνώς·

ὄρνυσθ᾽ ἱππόδαμοι Τρῶες, ῥήγνυσθε δὲ τεῖχος
Ἀργείων καὶ νηυσὶν ἐνίετε θεσπιδαὲς πῦρ.
ὣς φάτ᾽ ἐποτρύνων, οἳ δ᾽ οὔασι πάντες ἄκουον,
ἴθυσαν δ᾽ ἐπὶ τεῖχος ἀολλέες· οἳ μὲν ἔπειτα
κροσσάων ἐπέβαινον ἀκαχμένα δούρατ᾽ ἔχοντες,

Ἕκτωρ δ᾽ ἁρπάξας λᾶαν φέρεν, ὅς ῥα πυλάων
ἑστήκει πρόσθε πρυμνὸς παχύς, αὐτὰρ ὕπερθεν
ὀξὺς ἔην· τὸν δ᾽ οὔ κε δύ᾽ ἀνέρε δήμου ἀρίστω
ῥηϊδίως ἐπ᾽ ἄμαξαν ἀπ᾽ οὔδεος ὀχλίσσειαν,
οἷοι νῦν βροτοί εἰσ᾽· ὁ δέ μιν ῥέα πάλλε καὶ οἶος.

τόν οἱ ἐλαφρὸν ἔθηκε Κρόνου πάϊς ἀγκυλομήτεω.
ὡς δ᾽ ὅτε ποιμὴν ῥεῖα φέρει πόκον ἄρσενος οἰὸς
χειρὶ λαβὼν ἑτέρηι, ὀλίγον τέ μιν ἄχθος ἐπείγει,
ὣς Ἕκτωρ ἰθὺς σανίδων φέρε λᾶαν ἀείρας,
αἵ ῥα πύλας εἴρυντο πύκα στιβαρῶς ἀραρυίας

δικλίδας ὑψηλάς· δοιοὶ δ᾽ ἔντοσθεν ὀχῆες
εἶχον ἐπημοιβοί, μία δὲ κληῒς ἐπαρήρει.
στῆ δὲ μάλ᾽ ἐγγὺς ἰών, καὶ ἐρεισάμενος βάλε μέσσας
εὖ διαβάς, ἵνα μή οἱ ἀφαυρότερον βέλος εἴη,
ῥῆξε δ᾽ ἀπ᾽ ἀμφοτέρους θαιρούς· πέσε δὲ λίθος εἴσω

βριθοσύνηι, μέγα δ᾽ ἀμφὶ πύλαι μύκον, οὐδ᾽ ἄρ᾽ ὀχῆες
ἐσχεθέτην, σανίδες δὲ διέτμαγεν ἄλλυδις ἄλλη
λᾶος ὑπὸ ῥιπῆς· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἔσθορε φαίδιμος Ἕκτωρ
νυκτὶ θοῆι ἀτάλαντος ὑπώπια· λάμπε δὲ χαλκῶι
σμερδαλέωι, τὸν ἕεστο περὶ χροΐ, δοιὰ δὲ χερσὶ

δοῦρ᾽ ἔχεν· οὔ κέν τίς μιν ἐρύκακεν ἀντιβολήσας
νόσφι θεῶν ὅτ᾽ ἐσᾶλτο πύλας· πυρὶ δ᾽ ὄσσε δεδήει.
κέκλετο δὲ Τρώεσσιν ἑλιξάμενος καθ᾽ ὅμιλον
τεῖχος ὑπερβαίνειν· τοὶ δ᾽ ὀτρύνοντι πίθοντο.
αὐτίκα δ᾽ οἳ μὲν τεῖχος ὑπέρβασαν, οἳ δὲ κατ᾽ αὐτὰς

ποιητὰς ἐσέχυντο πύλας· Δαναοὶ δὲ φόβηθεν
νῆας ἀνὰ γλαφυράς, ὅμαδος δ᾽ ἀλίαστος ἐτύχθη.

Ἰλιάδος Ν

Μάχη ἐπὶ ταῖς ναυσίν.

Ζεὺς δ᾽ ἐπεὶ οὖν Τρῶάς τε καὶ Ἕκτορα νηυσὶ πέλασσε,
τοὺς μὲν ἔα παρὰ τῆισι πόνον τ᾽ ἐχέμεν καὶ ὀϊζὺν
νωλεμέως, αὐτὸς δὲ πάλιν τρέπεν ὄσσε φαεινὼ
νόσφιν ἐφ᾽ ἱπποπόλων Θρηικῶν καθορώμενος αἶαν

Μυσῶν τ᾽ ἀγχεμάχων καὶ ἀγαυῶν ἱππημολγῶν
γλακτοφάγων Ἀβίων τε δικαιοτάτων ἀνθρώπων.
ἐς Τροίην δ᾽ οὐ πάμπαν ἔτι τρέπεν ὄσσε φαεινώ·
οὐ γὰρ ὅ γ᾽ ἀθανάτων τινα ἔλπετο ὃν κατὰ θυμὸν
ἐλθόντ᾽ ἢ Τρώεσσιν ἀρηξέμεν ἢ Δαναοῖσιν.

οὐδ᾽ ἀλαοσκοπιὴν εἶχε κρείων ἐνοσίχθων·
καὶ γὰρ ὁ θαυμάζων ἧστο πτόλεμόν τε μάχην τε
ὑψοῦ ἐπ᾽ ἀκροτάτης κορυφῆς Σάμου ὑληέσσης
Θρηϊκίης· ἔνθεν γὰρ ἐφαίνετο πᾶσα μὲν Ἴδη,
φαίνετο δὲ Πριάμοιο πόλις καὶ νῆες Ἀχαιῶν.

ἔνθ᾽ ἄρ᾽ ὅ γ᾽ ἐξ ἁλὸς ἕζετ᾽ ἰών, ἐλέαιρε δ᾽ Ἀχαιοὺς
Τρωσὶν δαμναμένους, Διὶ δὲ κρατερῶς ἐνεμέσσα.
αὐτίκα δ᾽ ἐξ ὄρεος κατεβήσετο παιπαλόεντος
κραιπνὰ ποσὶ προβιβάς· τρέμε δ᾽ οὔρεα μακρὰ καὶ ὕλη
ποσσὶν ὑπ᾽ ἀθανάτοισι Ποσειδάωνος ἰόντος.

τρὶς μὲν ὀρέξατ᾽ ἰών, τὸ δὲ τέτρατον ἵκετο τέκμωρ
Αἰγάς, ἔνθα δέ οἱ κλυτὰ δώματα βένθεσι λίμνης
χρύσεα μαρμαίροντα τετεύχαται ἄφθιτα αἰεί.
ἔνθ᾽ ἐλθὼν ὑπ᾽ ὄχεσφι τιτύσκετο χαλκόποδ᾽ ἵππω
ὠκυπέτα χρυσέηισιν ἐθείρηισιν κομόωντε,

χρυσὸν δ᾽ αὐτὸς ἔδυνε περὶ χροΐ, γέντο δ᾽ ἱμάσθλην
χρυσείην εὔτυκτον, ἑοῦ δ᾽ ἐπεβήσετο δίφρου,
βῆ δ᾽ ἐλάαν ἐπὶ κύματ᾽· ἄταλλε δὲ κήτε᾽ ὑπ᾽ αὐτοῦ
πάντοθεν ἐκ κευθμῶν, οὐδ᾽ ἠγνοίησεν ἄνακτα·
γηθοσύνηι δὲ θάλασσα διίστατο· τοὶ δὲ πέτοντο

ῥίμφα μάλ᾽, οὐδ᾽ ὑπένερθε διαίνετο χάλκεος ἄξων·
τὸν δ᾽ ἐς Ἀχαιῶν νῆας ἐΰσκαρθμοι φέρον ἵπποι.
ἔστι δέ τι σπέος εὐρὺ βαθείης βένθεσι λίμνης
μεσσηγὺς Τενέδοιο καὶ Ἴμβρου παιπαλοέσσης·
ἔνθ᾽ ἵππους ἔστησε Ποσειδάων ἐνοσίχθων

λύσας ἐξ ὀχέων, παρὰ δ᾽ ἀμβρόσιον βάλεν εἶδαρ
ἔδμεναι· ἀμφὶ δὲ ποσσὶ πέδας ἔβαλε χρυσείας
ἀρρήκτους ἀλύτους, ὄφρ᾽ ἔμπεδον αὖθι μένοιεν
νοστήσαντα ἄνακτα· ὁ δ᾽ ἐς στρατὸν ὤιχετ᾽ Ἀχαιῶν.
Τρῶες δὲ φλογὶ ἶσοι ἀολλέες ἠὲ θυέλληι

Ἕκτορι Πριαμίδηι ἄμοτον μεμαῶτες ἕποντο
ἄβρομοι αὐΐαχοι· ἔλποντο δὲ νῆας Ἀχαιῶν
αἱρήσειν, κτενέειν δὲ παρ᾽ αὐτόθι πάντας ἀρίστους.
ἀλλὰ Ποσειδάων γαιήοχος ἐννοσίγαιος
Ἀργείους ὄτρυνε βαθείης ἐξ ἁλὸς ἐλθὼν

εἰσάμενος Κάλχαντι δέμας καὶ ἀτειρέα φωνήν·
Αἴαντε πρώτω προσέφη μεμαῶτε καὶ αὐτώ·
Αἴαντε σφὼ μέν τε σαώσετε λαὸν Ἀχαιῶν
ἀλκῆς μνησαμένω, μὴ δὲ κρυεροῖο φόβοιο.
ἄλληι μὲν γὰρ ἔγωγ᾽ οὐ δείδια χεῖρας ἀάπτους

Τρώων, οἳ μέγα τεῖχος ὑπερκατέβησαν ὁμίλωι·
ἕξουσιν γὰρ πάντας ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοί·
τῆι δὲ δὴ αἰνότατον περιδείδια μή τι πάθωμεν,
ἧι ῥ᾽ ὅ γ᾽ ὁ λυσσώδης φλογὶ εἴκελος ἡγεμονεύει
Ἕκτωρ, ὃς Διὸς εὔχετ᾽ ἐρισθενέος πάϊς εἶναι.

σφῶϊν δ᾽ ὧδε θεῶν τις ἐνὶ φρεσὶ ποιήσειεν
αὐτώ θ᾽ ἑστάμεναι κρατερῶς καὶ ἀνωγέμεν ἄλλους·
τώ κε καὶ ἐσσύμενόν περ ἐρωήσαιτ᾽ ἀπὸ νηῶν
ὠκυπόρων, εἰ καί μιν Ὀλύμπιος αὐτὸς ἐγείρει.
ἦ καὶ σκηπανίωι γαιήοχος ἐννοσίγαιος

ἀμφοτέρω κεκόπων πλῆσεν μένεος κρατεροῖο,
γυῖα δ᾽ ἔθηκεν ἐλαφρὰ πόδας καὶ χεῖρας ὕπερθεν.
αὐτὸς δ᾽ ὥς τ᾽ ἴρηξ ὠκύπτερος ὦρτο πέτεσθαι,
ὅς ῥά τ᾽ ἀπ᾽ αἰγίλιπος πέτρης περιμήκεος ἀρθεὶς
ὁρμήσηι πεδίοιο διώκειν ὄρνεον ἄλλο,

ὣς ἀπὸ τῶν ἤϊξε Ποσειδάων ἐνοσίχθων.
τοῖιν δ᾽ ἔγνω πρόσθεν Ὀϊλῆος ταχὺς Αἴας,
αἶψα δ᾽ ἄρ᾽ Αἴαντα προσέφη Τελαμώνιον υἱόν·
Αἶαν ἐπεί τις νῶϊ θεῶν οἳ Ὄλυμπον ἔχουσι
μάντεϊ εἰδόμενος κέλεται παρὰ νηυσὶ μάχεσθαι,

οὐδ᾽ ὅ γε Κάλχας ἐστὶ θεοπρόπος οἰωνιστής·
ἴχνια γὰρ μετόπισθε ποδῶν ἠδὲ κνημάων
ῥεῖ᾽ ἔγνων ἀπιόντος· ἀρίγνωτοι δὲ θεοί περ·
καὶ δ᾽ ἐμοὶ αὐτῶι θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι φίλοισι
μᾶλλον ἐφορμᾶται πολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι,

μαιμώωσι δ᾽ ἔνερθε πόδες καὶ χεῖρες ὕπερθε.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη Τελαμώνιος Αἴας·
οὕτω νῦν καὶ ἐμοὶ περὶ δούρατι χεῖρες ἄαπτοι
μαιμῶσιν, καί μοι μένος ὤρορε, νέρθε δὲ ποσσὶν
ἔσσυμαι ἀμφοτέροισι· μενοινώω δὲ καὶ οἶος

Ἕκτορι Πριαμίδηι ἄμοτον μεμαῶτι μάχεσθαι.
ὣς οἳ μὲν τοιαῦτα πρὸς ἀλλήλους ἀγόρευον
χάρμηι γηθόσυνοι, τήν σφιν θεὸς ἔμβαλε θυμῶι·
τόφρα δὲ τοὺς ὄπιθεν γαιήοχος ὦρσεν Ἀχαιούς,
οἳ παρὰ νηυσὶ θοῆισιν ἀνέψυχον φίλον ἦτορ.

τῶν ῥ᾽ ἅμα τ᾽ ἀργαλέωι καμάτωι φίλα γυῖα λέλυντο,
καί σφιν ἄχος κατὰ θυμὸν ἐγίγνετο δερκομένοισι
Τρῶας, τοὶ μέγα τεῖχος ὑπερκατέβησαν ὁμίλωι.
τοὺς οἵ γ᾽ εἰσορόωντες ὑπ᾽ ὀφρύσι δάκρυα λεῖβον·
οὐ γὰρ ἔφαν φεύξεσθαι ὑπ᾽ ἐκ κακοῦ· ἀλλ᾽ ἐνοσίχθων

ῥεῖα μετεισάμενος κρατερὰς ὄτρυνε φάλαγγας.
Τεῦκρον ἔπι πρῶτον καὶ Λήϊτον ἦλθε κελεύων
Πηνέλεών θ᾽ ἥρωα Θόαντά τε Δηΐπυρόν τε
Μηριόνην τε καὶ Ἀντίλοχον μήστωρας ἀϋτῆς·
τοὺς ὅ γ᾽ ἐποτρύνων ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

αἰδὼς Ἀργεῖοι, κοῦροι νέοι· ὔμμιν ἔγωγε
μαρναμένοισι πέποιθα σαωσέμεναι νέας ἁμάς·
εἰ δ᾽ ὑμεῖς πολέμοιο μεθήσετε λευγαλέοιο,
νῦν δὴ εἴδεται ἦμαρ ὑπὸ Τρώεσσι δαμῆναι.
ὢ πόποι ἦ μέγα θαῦμα τόδ᾽ ὀφθαλμοῖσιν ὁρῶμαι

δεινόν, ὁ οὔ ποτ᾽ ἔγωγε τελευτήσεσθαι ἔφασκον,
Τρῶας ἐφ᾽ ἡμετέρας ἰέναι νέας, οἳ τὸ πάρος περ
φυζακινῆις ἐλάφοισιν ἐοίκεσαν, αἵ τε καθ᾽ ὕλην
θώων παρδαλίων τε λύκων τ᾽ ἤϊα πέλονται
αὔτως ἠλάσκουσαι ἀνάλκιδες, οὐδ᾽ ἔπι χάρμη·

ὣς Τρῶες τὸ πρίν γε μένος καὶ χεῖρας Ἀχαιῶν
μίμνειν οὐκ ἐθέλεσκον ἐναντίον, οὐδ᾽ ἠβαιόν·
νῦν δὲ ἑκὰς πόλιος κοίληις ἐπὶ νηυσὶ μάχονται
ἡγεμόνος κακότητι μεθημοσύνηισί τε λαῶν,
οἳ κείνωι ἐρίσαντες ἀμυνέμεν οὐκ ἐθέλουσι

νηῶν ὠκυπόρων, ἀλλὰ κτείνονται ἀν᾽ αὐτάς.
ἀλλ᾽ εἰ δὴ καὶ πάμπαν ἐτήτυμον αἴτιός ἐστιν
ἥρως Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων
οὕνεκ᾽ ἀπητίμησε ποδώκεα Πηλεΐωνα,
ἡμέας γ᾽ οὔ πως ἔστι μεθιέμεναι πολέμοιο.

ἀλλ᾽ ἀκεώμεθα θᾶσσον· ἀκεσταί τοι φρένες ἐσθλῶν.
ὑμεῖς δ᾽ οὐκ ἔτι καλὰ μεθίετε θούριδος ἀλκῆς
πάντες ἄριστοι ἐόντες ἀνὰ στρατόν. οὐδ᾽ ἂν ἔγωγε
ἀνδρὶ μαχεσσαίμην ὅς τις πολέμοιο μεθείη
λυγρὸς ἐών· ὑμῖν δὲ νεμεσσῶμαι περὶ κῆρι.

ὦ πέπονες τάχα δή τι κακὸν ποιήσετε μεῖζον
τῆιδε μεθημοσύνηι· ἀλλ᾽ ἐν φρεσὶ θέσθε ἕκαστος
αἰδῶ καὶ νέμεσιν· δὴ γὰρ μέγα νεῖκος ὄρωρεν.
Ἕκτωρ δὴ παρὰ νηυσὶ βοὴν ἀγαθὸς πολεμίζει
καρτερός, ἔρρηξεν δὲ πύλας καὶ μακρὸν ὀχῆα.

ὥς ῥα κελευτιόων γαιήοχος ὦρσεν Ἀχαιούς.
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ Αἴαντας δοιοὺς ἵσταντο φάλαγγες
καρτεραί, ἃς οὔτ᾽ ἄν κεν Ἄρης ὀνόσαιτο μετελθὼν
οὔτε κ᾽ Ἀθηναίη λαοσσόος· οἳ γὰρ ἄριστοι
κρινθέντες Τρῶάς τε καὶ Ἕκτορα δῖον ἔμιμνον,

φράξαντες δόρυ δουρί, σάκος σάκεϊ προθελύμνωι·
ἀσπὶς ἄρ᾽ ἀσπίδ᾽ ἔρειδε, κόρυς κόρυν, ἀνέρα δ᾽ ἀνήρ·
ψαῦον δ᾽ ἱππόκομοι κόρυθες λαμπροῖσι φάλοισι
νευόντων, ὡς πυκνοὶ ἐφέστασαν ἀλλήλοισιν·
ἔγχεα δ᾽ ἐπτύσσοντο θρασειάων ἀπὸ χειρῶν

σειόμεν᾽· οἳ δ᾽ ἰθὺς φρόνεον, μέμασαν δὲ μάχεσθαι.
Τρῶες δὲ προὔτυψαν ἀολλέες, ἦρχε δ᾽ ἄρ᾽ Ἕκτωρ
ἀντικρὺ μεμαώς, ὀλοοίτροχος ὣς ἀπὸ πέτρης,
ὅν τε κατὰ στεφάνης ποταμὸς χειμάρροος ὤσηι
ῥήξας ἀσπέτωι ὄμβρωι ἀναιδέος ἔχματα πέτρης·

ὕψι δ᾽ ἀναθρώισκων πέτεται, κτυπέει δέ θ᾽ ὑπ᾽ αὐτοῦ
ὕλη· ὁ δ᾽ ἀσφαλέως θέει ἔμπεδον, εἷος ἵκηται
ἰσόπεδον, τότε δ᾽ οὔ τι κυλίνδεται ἐσσύμενός περ·
ὣς Ἕκτωρ εἷος μὲν ἀπείλει μέχρι θαλάσσης
ῥέα διελεύσεσθαι κλισίας καὶ νῆας Ἀχαιῶν

κτείνων· ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πυκινῆις ἐνέκυρσε φάλαγξι
στῆ ῥα μάλ᾽ ἐγχριμφθείς· οἳ δ᾽ ἀντίοι υἷες Ἀχαιῶν
νύσσοντες ξίφεσίν τε καὶ ἔγχεσιν ἀμφιγύοισιν
ὦσαν ἀπὸ σφείων· ὁ δὲ χασσάμενος πελεμίχθη.
ἤϋσεν δὲ διαπρύσιον Τρώεσσι γεγωνώς·

Τρῶες καὶ Λύκιοι καὶ Δάρδανοι ἀγχιμαχηταὶ
παρμένετ᾽· οὔ τοι δηρὸν ἐμὲ σχήσουσιν Ἀχαιοὶ
καὶ μάλα πυργηδὸν σφέας αὐτοὺς ἀρτύναντες,
ἀλλ᾽ ὀΐω χάσσονται ὑπ᾽ ἔγχεος, εἰ ἐτεόν με
ὦρσε θεῶν ὤριστος, ἐρίγδουπος πόσις Ἥρης.

ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.
Δηΐφοβος δ᾽ ἐν τοῖσι μέγα φρονέων ἐβεβήκει
Πριαμίδης, πρόσθεν δ᾽ ἔχεν ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην
κοῦφα ποσὶ προβιβὰς καὶ ὑπασπίδια προποδίζων.
Μηριόνης δ᾽ αὐτοῖο τιτύσκετο δουρὶ φαεινῶι

καὶ βάλεν, οὐδ᾽ ἀφάμαρτε, κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην
ταυρείην· τῆς δ᾽ οὔ τι διήλασεν, ἀλλὰ πολὺ πρὶν
ἐν καυλῶι ἐάγη δολιχὸν δόρυ· Δηΐφοβος δὲ
ἀσπίδα ταυρείην σχέθ᾽ ἀπὸ ἕο, δεῖσε δὲ θυμῶι
ἔγχος Μηριόναο δαΐφρονος· αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἥρως

ἂψ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο, χώσατο δ᾽ αἰνῶς
ἀμφότερον, νίκης τε καὶ ἔγχεος ὁ ξυνέαξε.
βῆ δ᾽ ἰέναι παρά τε κλισίας καὶ νῆας Ἀχαιῶν
οἰσόμενος δόρυ μακρόν, ὅ οἱ κλισίηφι λέλειπτο.
οἳ δ᾽ ἄλλοι μάρναντο, βοὴ δ᾽ ἄσβεστος ὀρώρει.

Τεῦκρος δὲ πρῶτος Τελαμώνιος ἄνδρα κατέκτα
Ἴμβριον αἰχμητὴν πολυΐππου Μέντορος υἱόν·
ναῖε δὲ Πήδαιον πρὶν ἐλθεῖν υἷας Ἀχαιῶν,
κούρην δὲ Πριάμοιο νόθην ἔχε, Μηδεσικάστην·
αὐτὰρ ἐπεὶ Δαναῶν νέες ἤλυθον ἀμφιέλισσαι,

ἂψ ἐς Ἴλιον ἦλθε, μετέπρεπε δὲ Τρώεσσι,
ναῖε δὲ πὰρ Πριάμωι· ὁ δέ μιν τίεν ἶσα τέκεσσι.
τόν ῥ᾽ υἱὸς Τελαμῶνος ὑπ᾽ οὔατος ἔγχεϊ μακρῶι
νύξ᾽, ἐκ δ᾽ ἔσπασεν ἔγχος· ὁ δ᾽ αὖτ᾽ ἔπεσεν μελίη ὣς
ἥ τ᾽ ὄρεος κορυφῆι ἕκαθεν περιφαινομένοιο

χαλκῶι ταμνομένη τέρενα χθονὶ φύλλα πελάσσηι·
ὣς πέσεν, ἀμφὶ δέ οἱ βράχε τεύχεα ποικίλα χαλκῶι.
Τεῦκρος δ᾽ ὁρμήθη μεμαὼς ἀπὸ τεύχεα δῦσαι·
Ἕκτωρ δ᾽ ὁρμηθέντος ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι.
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἄντα ἰδὼν ἠλεύατο χάλκεον ἔγχος

τυτθόν· ὁ δ᾽ Ἀμφίμαχον Κτεάτου υἷ᾽ Ἀκτορίωνος
νισόμενον πόλεμον δὲ κατὰ στῆθος βάλε δουρί·
δούπησεν δὲ πεσών, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι.
Ἕκτωρ δ᾽ ὁρμήθη κόρυθα κροτάφοις ἀραρυῖαν
κρατὸς ἀφαρπάξαι μεγαλήτορος Ἀμφιμάχοιο·

Αἴας δ᾽ ὁρμηθέντος ὀρέξατο δουρὶ φαεινῶι
Ἕκτορος· ἀλλ᾽ οὔ πηι χροὸς εἴσατο, πᾶς δ᾽ ἄρα χαλκῶι
σμερδαλέωι κεκάλυφθ᾽· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἀσπίδος ὀμφαλὸν οὖτα,
ὦσε δέ μιν σθένεϊ μεγάλωι· ὁ δὲ χάσσατ᾽ ὀπίσσω
νεκρῶν ἀμφοτέρων, τοὺς δ᾽ ἐξείρυσσαν Ἀχαιοί.

Ἀμφίμαχον μὲν ἄρα Στιχίος δῖός τε Μενεσθεὺς
ἀρχοὶ Ἀθηναίων κόμισαν μετὰ λαὸν Ἀχαιῶν·
Ἴμβριον αὖτ᾽ Αἴαντε μεμαότε θούριδος ἀλκῆς
ὥς τε δύ᾽ αἶγα λέοντε κυνῶν ὕπο καρχαροδόντων
ἁρπάξαντε φέρητον ἀνὰ ῥωπήϊα πυκνὰ

ὑψοῦ ὑπὲρ γαίης μετὰ γαμφηλῆισιν ἔχοντε,
ὥς ῥα τὸν ὑψοῦ ἔχοντε δύω Αἴαντε κορυστὰ
τεύχεα συλήτην· κεφαλὴν δ᾽ ἁπαλῆς ἀπὸ δειρῆς
κόψεν Ὀϊλιάδης κεχολωμένος Ἀμφιμάχοιο,
ἧκε δέ μιν σφαιρηδὸν ἑλιξάμενος δι᾽ ὁμίλου·

Ἕκτορι δὲ προπάροιθε ποδῶν πέσεν ἐν κονίηισι.
καὶ τότε δὴ περὶ κῆρι Ποσειδάων ἐχολώθη
υἱωνοῖο πεσόντος ἐν αἰνῆι δηϊοτῆτι,
βῆ δ᾽ ἰέναι παρά τε κλισίας καὶ νῆας Ἀχαιῶν
ὀτρυνέων Δαναούς, Τρώεσσι δὲ κήδεα τεῦχεν.

Ἰδομενεὺς δ᾽ ἄρα οἱ δουρικλυτὸς ἀντεβόλησεν
ἐρχόμενος παρ᾽ ἑταίρου, ὅ οἱ νέον ἐκ πολέμοιο
ἦλθε κατ᾽ ἰγνύην βεβλημένος ὀξέϊ χαλκῶι.
τὸν μὲν ἑταῖροι ἔνεικαν, ὁ δ᾽ ἰητροῖς ἐπιτείλας
ἤϊεν ἐς κλισίην· ἔτι γὰρ πολέμοιο μενοίνα

ἀντιάαν· τὸν δὲ προσέφη κρείων ἐνοσίχθων
εἰσάμενος φθογγὴν Ἀνδραίμονος υἷϊ Θόαντι
ὃς πάσηι Πλευρῶνι καὶ αἰπεινῆι Καλυδῶνι
Αἰτωλοῖσιν ἄνασσε, θεὸς δ᾽ ὣς τίετο δήμωι·
Ἰδομενεῦ Κρητῶν βουληφόρε ποῦ τοι ἀπειλαὶ

οἴχονται, τὰς Τρωσὶν ἀπείλεον υἷες Ἀχαιῶν;
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Ἰδομενεὺς Κρητῶν ἀγὸς ἀντίον ηὔδα·
ὦ Θόαν οὔ τις ἀνὴρ νῦν γ᾽ αἴτιος, ὅσσον ἔγωγε
γιγνώσκω· πάντες γὰρ ἐπιστάμεθα πτολεμίζειν.
οὔτέ τινα δέος ἴσχει ἀκήριον οὔτέ τις ὄκνωι

εἴκων ἀνδύεται πόλεμον κακόν· ἀλλά που οὕτω
μέλλει δὴ φίλον εἶναι ὑπερμενέϊ Κρονίωνι
νωνύμνους ἀπολέσθαι ἀπ᾽ Ἄργεος ἐνθάδ᾽ Ἀχαιούς.
ἀλλὰ Θόαν, καὶ γὰρ τὸ πάρος μενεδήϊος ἦσθα,
ὀτρύνεις δὲ καὶ ἄλλον ὅθι μεθιέντα ἴδηαι·

τὼ νῦν μήτ᾽ ἀπόληγε κέλευέ τε φωτὶ ἑκάστωι.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Ποσειδάων ἐνοσίχθων·
Ἰδομενεῦ μὴ κεῖνος ἀνὴρ ἔτι νοστήσειεν
ἐκ Τροίης, ἀλλ᾽ αὖθι κυνῶν μέλπηθρα γένοιτο,
ὅς τις ἐπ᾽ ἤματι τῶιδε ἑκὼν μεθίηισι μάχεσθαι.

ἀλλ᾽ ἄγε τεύχεα δεῦρο λαβὼν ἴθι· ταῦτα δ᾽ ἅμα χρὴ
σπεύδειν, αἴ κ᾽ ὄφελός τι γενώμεθα καὶ δύ᾽ ἐόντε.
συμφερτὴ δ᾽ ἀρετὴ πέλει ἀνδρῶν καὶ μάλα λυγρῶν,
νῶϊ δὲ καί κ᾽ ἀγαθοῖσιν ἐπισταίμεσθα μάχεσθαι.
ὣς εἰπὼν ὁ μὲν αὖτις ἔβη θεὸς ἂμ πόνον ἀνδρῶν·

Ἰδομενεὺς δ᾽ ὅτε δὴ κλισίην εὔτυκτον ἵκανε
δύσετο τεύχεα καλὰ περὶ χροΐ, γέντο δὲ δοῦρε,
βῆ δ᾽ ἴμεν ἀστεροπῆι ἐναλίγκιος, ἥν τε Κρονίων
χειρὶ λαβὼν ἐτίναξεν ἀπ᾽ αἰγλήεντος Ὀλύμπου
δεικνὺς σῆμα βροτοῖσιν· ἀρίζηλοι δέ οἱ αὐγαί·

ὣς τοῦ χαλκὸς ἔλαμπε περὶ στήθεσσι θέοντος.
Μηριόνης δ᾽ ἄρα οἱ θεράπων ἐῢς ἀντεβόλησεν
ἐγγὺς ἔτι κλισίης· μετὰ γὰρ δόρυ χάλκεον ἤιει
οἰσόμενος· τὸν δὲ προσέφη σθένος Ἰδομενῆος·
Μηριόνη Μόλου υἱὲ πόδας ταχὺ φίλταθ᾽ ἑταίρων

τίπτ᾽ ἦλθες πόλεμόν τε λιπὼν καὶ δηϊοτῆτα;
ἠέ τι βέβληαι, βέλεος δέ σε τείρει ἀκωκή,
ἦέ τευ ἀγγελίης μετ᾽ ἔμ᾽ ἤλυθες; οὐδέ τοι αὐτὸς
ἧσθαι ἐνὶ κλισίηισι λιλαίομαι, ἀλλὰ μάχεσθαι.
τὸν δ᾽ αὖ Μηριόνης πεπνυμένος ἀντίον ηὔδα·

Ἰδομενεῦ, Κρητῶν βουληφόρε χαλκοχιτώνων,
ἔρχομαι εἴ τί τοι ἔγχος ἐνὶ κλισίηισι λέλειπται
οἰσόμενος· τό νυ γὰρ κατεάξαμεν ὁ πρὶν ἔχεσκον
ἀσπίδα Δηϊφόβοιο βαλὼν ὑπερηνορέοντος.
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Ἰδομενεὺς Κρητῶν ἀγὸς ἀντίον ηὔδα·

δούρατα δ᾽ αἴ κ᾽ ἐθέληισθα καὶ ἓν καὶ εἴκοσι δήεις
ἑσταότ᾽ ἐν κλισίηι πρὸς ἐνώπια παμφανόωντα
Τρώϊα, τὰ κταμένων ἀποαίνυμαι· οὐ γὰρ ὀΐω
ἀνδρῶν δυσμενέων ἑκὰς ἱστάμενος πολεμίζειν.
τώ μοι δούρατά τ᾽ ἔστι καὶ ἀσπίδες ὀμφαλόεσσαι

καὶ κόρυθες καὶ θώρηκες λαμπρὸν γανόωντες.
τὸν δ᾽ αὖ Μηριόνης πεπνυμένος ἀντίον ηὔδα·
καί τοι ἐμοὶ παρά τε κλισίηι καὶ νηῒ μελαίνηι
πόλλ᾽ ἔναρα Τρώων· ἀλλ᾽ οὐ σχεδόν ἐστιν ἑλέσθαι.
οὐδὲ γὰρ οὐδ᾽ ἐμέ φημι λελασμένον ἔμμεναι ἀλκῆς,

ἀλλὰ μετὰ πρώτοισι μάχην ἀνὰ κυδιάνειραν
ἵσταμαι, ὁππότε νεῖκος ὀρώρηται πολέμοιο.
ἄλλόν πού τινα μᾶλλον Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων
λήθω μαρνάμενος, σὲ δὲ ἴδμεναι αὐτὸν ὀΐω.
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Ἰδομενεὺς Κρητῶν ἀγὸς ἀντίον ηὔδα·

οἶδ᾽ ἀρετὴν οἷός ἐσσι· τί σε χρὴ ταῦτα λέγεσθαι;
εἰ γὰρ νῦν παρὰ νηυσὶ λεγοίμεθα πάντες ἄριστοι
ἐς λόχον, ἔνθα μάλιστ᾽ ἀρετὴ διαείδεται ἀνδρῶν,
ἔνθ᾽ ὅ τε δειλὸς ἀνὴρ ὅς τ᾽ ἄλκιμος ἐξεφαάνθη·
τοῦ μὲν γάρ τε κακοῦ τρέπεται χρὼς ἄλλυδις ἄλληι,

οὐδέ οἱ ἀτρέμας ἧσθαι ἐρητύετ᾽ ἐν φρεσὶ θυμός,
ἀλλὰ μετοκλάζει καὶ ἐπ᾽ ἀμφοτέρους πόδας ἵζει,
ἐν δέ τέ οἱ κραδίη μεγάλα στέρνοισι πατάσσει
κῆρας ὀϊομένωι, πάταγος δέ τε γίγνετ᾽ ὀδόντων·
τοῦ δ᾽ ἀγαθοῦ οὔτ᾽ ἂρ τρέπεται χρὼς οὔτέ τι λίην

ταρβεῖ, ἐπειδὰν πρῶτον ἐσίζηται λόχον ἀνδρῶν,
ἀρᾶται δὲ τάχιστα μιγήμεναι ἐν δαῒ λυγρῆι·
οὐδέ κεν ἔνθα τεόν γε μένος καὶ χεῖρας ὄνοιτο.
εἴ περ γάρ κε βλεῖο πονεύμενος ἠὲ τυπείης
οὐκ ἂν ἐν αὐχέν᾽ ὄπισθε πέσοι βέλος οὐδ᾽ ἐνὶ νώτωι,

ἀλλά κεν ἢ στέρνων ἢ νηδύος ἀντιάσειε
πρόσσω ἱεμένοιο μετὰ προμάχων ὀαριστύν.
ἀλλ᾽ ἄγε μηκέτι ταῦτα λεγώμεθα νηπύτιοι ὣς
ἑσταότες, μή πού τις ὑπερφιάλως νεμεσήσηι·
ἀλλὰ σύ γε κλισίην δὲ κιὼν ἕλευ ὄβριμον ἔγχος.

ὣς φάτο, Μηριόνης δὲ θοῶι ἀτάλαντος Ἄρηϊ
καρπαλίμως κλισίηθεν ἀνείλετο χάλκεον ἔγχος,
βῆ δὲ μετ᾽ Ἰδομενῆα μέγα πτολέμοιο μεμηλώς.
οἷος δὲ βροτολοιγὸς Ἄρης πόλεμον δὲ μέτεισι,
τῶι δὲ Φόβος φίλος υἱὸς ἅμα κρατερὸς καὶ ἀταρβὴς

ἕσπετο, ὅς τ᾽ ἐφόβησε ταλάφρονά περ πολεμιστήν·
τὼ μὲν ἄρ᾽ ἐκ Θρήικης Ἐφύρους μέτα θωρήσσεσθον,
ἠὲ μετὰ Φλεγύας μεγαλήτορας· οὐδ᾽ ἄρα τώ γε
ἔκλυον ἀμφοτέρων, ἑτέροισι δὲ κῦδος ἔδωκαν·
τοῖοι Μηριόνης τε καὶ Ἰδομενεὺς ἀγοὶ ἀνδρῶν

ἤϊσαν ἐς πόλεμον κεκορυθμένοι αἴθοπι χαλκῶι.
τὸν καὶ Μηριόνης πρότερος πρὸς μῦθον ἔειπε·
Δευκαλίδη πῆι τὰρ μέμονας καταδῦναι ὅμιλον;
ἢ ἐπὶ δεξιόφιν παντὸς στρατοῦ, ἦ ἀνὰ μέσσους,
ἦ ἐπ᾽ ἀριστερόφιν; ἐπεὶ οὔ ποθι ἔλπομαι οὕτω

δεύεσθαι πολέμοιο κάρη κομόωντας Ἀχαιούς.
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Ἰδομενεὺς Κρητῶν ἀγὸς ἀντίον ηὔδα·
νηυσὶ μὲν ἐν μέσσηισιν ἀμύνειν εἰσὶ καὶ ἄλλοι
Αἴαντές τε δύω Τεῦκρός θ᾽, ὃς ἄριστος Ἀχαιῶν
τοξοσύνηι, ἀγαθὸς δὲ καὶ ἐν σταδίηι ὑσμίνηι·

οἵ μιν ἅδην ἐλόωσι καὶ ἐσσύμενον πολέμοιο
Ἕκτορα Πριαμίδην, καὶ εἰ μάλα καρτερός ἐστιν.
αἰπύ οἱ ἐσσεῖται μάλα περ μεμαῶτι μάχεσθαι
κείνων νικήσαντι μένος καὶ χεῖρας ἀάπτους
νῆας ἐνιπρῆσαι, ὅτε μὴ αὐτός γε Κρονίων

ἐμβάλοι αἰθόμενον δαλὸν νήεσσι θοῆισιν.
ἀνδρὶ δέ κ᾽ οὐκ εἴξειε μέγας Τελαμώνιος Αἴας,
ὃς θνητός τ᾽ εἴη καὶ ἔδοι Δημήτερος ἀκτὴν
χαλκῶι τε ῥηκτὸς μεγάλοισί τε χερμαδίοισιν.
οὐδ᾽ ἂν Ἀχιλλῆϊ ῥηξήνορι χωρήσειεν

ἔν γ᾽ αὐτοσταδίηι· ποσὶ δ᾽ οὔ πως ἔστιν ἐρίζειν.
νῶϊν δ᾽ ὧδ᾽ ἐπ᾽ ἀριστέρ᾽ ἔχε στρατοῦ, ὄφρα τάχιστα
εἴδομεν ἠέ τωι εὖχος ὀρέξομεν, ἦέ τις ἡμῖν.
ὣς φάτο, Μηριόνης δὲ θοῶι ἀτάλαντος Ἄρηϊ
ἦρχ᾽ ἴμεν, ὄφρ᾽ ἀφίκοντο κατὰ στρατὸν ἧι μιν ἀνώγει,

οἳ δ᾽ ὡς Ἰδομενῆα ἴδον φλογὶ εἴκελον ἀλκὴν
αὐτὸν καὶ θεράποντα σὺν ἔντεσι δαιδαλέοισι,
κεκλόμενοι καθ᾽ ὅμιλον ἐπ᾽ αὐτῶι πάντες ἔβησαν·
τῶν δ᾽ ὁμὸν ἵστατο νεῖκος ἐπὶ πρυμνῆισι νέεσσιν.
ὡς δ᾽ ὅθ᾽ ὑπὸ λιγέων ἀνέμων σπέρχωσιν ἄελλαι

ἤματι τῶι ὅτε τε πλείστη κόνις ἀμφὶ κελεύθους,
οἵ τ᾽ ἄμυδις κονίης μεγάλην ἱστᾶσιν ὀμίχλην,
ὣς ἄρα τῶν ὁμόσ᾽ ἦλθε μάχη, μέμασαν δ᾽ ἐνὶ θυμῶι
ἀλλήλους καθ᾽ ὅμιλον ἐναιρέμεν ὀξέϊ χαλκῶι.
ἔφριξεν δὲ μάχη φθισίμβροτος ἐγχείηισι

μακρῆις, ἃς εἶχον ταμεσίχροας· ὄσσε δ᾽ ἄμερδεν
αὐγὴ χαλκείη κορύθων ἄπο λαμπομενάων
θωρήκων τε νεοσμήκτων σακέων τε φαεινῶν
ἐρχομένων ἄμυδις· μάλα κεν θρασυκάρδιος εἴη
ὃς τότε γηθήσειεν ἰδὼν πόνον οὐδ᾽ ἀκάχοιτο.

τὼ δ᾽ ἀμφὶς φρονέοντε δύω Κρόνου υἷε κραταιὼ
ἀνδράσιν ἡρώεσσιν ἐτεύχετον ἄλγεα λυγρά.
Ζεὺς μέν ῥα Τρώεσσι καὶ Ἕκτορι βούλετο νίκην
κυδαίνων Ἀχιλῆα πόδας ταχύν· οὐδέ τι πάμπαν
ἤθελε λαὸν ὀλέσθαι Ἀχαιϊκὸν Ἰλιόθι πρό,

ἀλλὰ Θέτιν κύδαινε καὶ υἱέα καρτερόθυμον.
Ἀργείους δὲ Ποσειδάων ὀρόθυνε μετελθὼν
λάθρηι ὑπεξαναδὺς πολιῆς ἁλός· ἤχθετο γάρ ῥα
Τρωσὶν δαμναμένους, Διὶ δὲ κρατερῶς ἐνεμέσσα.
ἦ μὰν ἀμφοτέροισιν ὁμὸν γένος ἠδ᾽ ἴα πάτρη,

ἀλλὰ Ζεὺς πρότερος γεγόνει καὶ πλείονα ἤιδη.
τώ ῥα καὶ ἀμφαδίην μὲν ἀλεξέμεναι ἀλέεινε,
λάθρηι δ᾽ αἰὲν ἔγειρε κατὰ στρατὸν ἀνδρὶ ἐοικώς.
τοὶ δ᾽ ἔριδος κρατερῆς καὶ ὁμοιΐου πτολέμοιο
πεῖραρ ἐπαλλάξαντες ἐπ᾽ ἀμφοτέροισι τάνυσσαν

ἄρρηκτόν τ᾽ ἄλυτόν τε, τὸ πολλῶν γούνατ᾽ ἔλυσεν.
ἔνθα μεσαιπόλιός περ ἐὼν Δαναοῖσι κελεύσας
Ἰδομενεὺς Τρώεσσι μετάλμενος ἐν φόβον ὦρσε.
πέφνε γὰρ Ὀθρυονῆα Καβησόθεν ἔνδον ἐόντα,
ὅς ῥα νέον πολέμοιο μετὰ κλέος εἰληλούθει,

ἤιτεε δὲ Πριάμοιο θυγατρῶν εἶδος ἀρίστην
Κασσάνδρην ἀνάεδνον, ὑπέσχετο δὲ μέγα ἔργον,
ἐκ Τροίης ἀέκοντας ἀπωσέμεν υἷας Ἀχαιῶν.
τῶι δ᾽ ὁ γέρων Πρίαμος ὑπό τ᾽ ἔσχετο καὶ κατένευσε
δωσέμεναι· ὁ δὲ μάρναθ᾽ ὑποσχεσίηισι πιθήσας.

Ἰδομενεὺς δ᾽ αὐτοῖο τιτύσκετο δουρὶ φαεινῶι,
καὶ βάλεν ὕψι βιβάντα τυχών· οὐδ᾽ ἤρκεσε θώρηξ
χάλκεος, ὃν φορέεσκε, μέσηι δ᾽ ἐν γαστέρι πῆξε.
δούπησεν δὲ πεσών· ὁ δ᾽ ἐπεύξατο φώνησέν τε·
Ὀθρυονεῦ περὶ δή σε βροτῶν αἰνίζομ᾽ ἁπάντων

εἰ ἐτεὸν δὴ πάντα τελευτήσεις ὅσ᾽ ὑπέστης
Δαρδανίδηι Πριάμωι· ὁ δ᾽ ὑπέσχετο θυγατέρα ἥν.
καί κέ τοι ἡμεῖς ταῦτά γ᾽ ὑποσχόμενοι τελέσαιμεν,
δοῖμεν δ᾽ Ἀτρεΐδαο θυγατρῶν εἶδος ἀρίστην
Ἄργεος ἐξαγαγόντες ὀπυιέμεν, εἴ κε σὺν ἄμμιν

Ἰλίου ἐκπέρσηις εὖ ναιόμενον πτολίεθρον.
ἀλλ᾽ ἕπε᾽, ὄφρ᾽ ἐπὶ νηυσὶ συνώμεθα ποντοπόροισιν
ἀμφὶ γάμωι, ἐπεὶ οὔ τοι ἐεδνωταὶ κακοί εἰμεν.
ὣς εἰπὼν ποδὸς ἕλκε κατὰ κρατερὴν ὑσμίνην
ἥρως Ἰδομενεύς· τῶι δ᾽ Ἄσιος ἦλθ᾽ ἐπαμύντωρ

πεζὸς πρόσθ᾽ ἵππων· τὼ δὲ πνείοντε κατ᾽ ὤμων
αἰὲν ἔχ᾽ ἡνίοχος θεράπων· ὁ δὲ ἵετο θυμῶι
Ἰδομενῆα βαλεῖν· ὁ δέ μιν φθάμενος βάλε δουρὶ
λαιμὸν ὑπ᾽ ἀνθερεῶνα, διὰ πρὸ δὲ χαλκὸν ἔλασσεν.
ἤριπε δ᾽ ὡς ὅτε τις δρῦς ἤριπεν ἢ ἀχερωῒς

ἠὲ πίτυς βλωθρή, τήν τ᾽ οὔρεσι τέκτονες ἄνδρες
ἐξέταμον πελέκεσσι νεήκεσι νήϊον εἶναι·
ὣς ὁ πρόσθ᾽ ἵππων καὶ δίφρου κεῖτο τανυσθεὶς
βεβρυχὼς κόνιος δεδραγμένος αἱματοέσσης.
ἐκ δέ οἱ ἡνίοχος πλήγη φρένας ἃς πάρος εἶχεν,

οὐδ᾽ ὅ γ᾽ ἐτόλμησεν δηΐων ὑπὸ χεῖρας ἀλύξας
ἂψ ἵππους στρέψαι, τὸν δ᾽ Ἀντίλοχος μενεχάρμης
δουρὶ μέσον περόνησε τυχών· οὐδ᾽ ἤρκεσε θώρηξ
χάλκεος ὃν φορέεσκε, μέσηι δ᾽ ἐν γαστέρι πῆξεν.
αὐτὰρ ὁ ἀσθμαίνων εὐεργέος ἔκπεσε δίφρου,

ἵππους δ᾽ Ἀντίλοχος μεγαθύμου Νέστορος υἱὸς
ἐξέλασε Τρώων μετ᾽ ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς.
Δηΐφοβος δὲ μάλα σχεδὸν ἤλυθεν Ἰδομενῆος
Ἀσίου ἀχνύμενος, καὶ ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι.
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἄντα ἰδὼν ἠλεύατο χάλκεον ἔγχος

Ἰδομενεύς· κρύφθη γὰρ ὑπ᾽ ἀσπίδι πάντοσ᾽ ἐΐσηι,
τὴν ἄρ᾽ ὅ γε ῥινοῖσι βοῶν καὶ νώροπι χαλκῶι
δινωτὴν φορέεσκε, δύω κανόνεσσ᾽ ἀραρυῖαν·
τῆι ὕπο πᾶς ἐάλη, τὸ δ᾽ ὑπέρπτατο χάλκεον ἔγχος,
καρφαλέον δέ οἱ ἀσπὶς ἐπιθρέξαντος ἄϋσεν

ἔγχεος· οὐδ᾽ ἅλιόν ῥα βαρείης χειρὸς ἀφῆκεν,
ἀλλ᾽ ἔβαλ᾽ Ἱππασίδην Ὑψήνορα ποιμένα λαῶν
ἧπαρ ὑπὸ πραπίδων, εἶθαρ δ᾽ ὑπὸ γούνατ᾽ ἔλυσε.
Δηΐφοβος δ᾽ ἔκπαγλον ἐπεύξατο μακρὸν ἀΰσας·
οὐ μὰν αὖτ᾽ ἄτιτος κεῖτ᾽ Ἄσιος, ἀλλά ἕ φημι

εἰς Ἄϊδός περ ἰόντα πυλάρταο κρατεροῖο
γηθήσειν κατὰ θυμόν, ἐπεί ῥά οἱ ὤπασα πομπόν.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀργείοισι δ᾽ ἄχος γένετ᾽ εὐξαμένοιο,
Ἀντιλόχωι δὲ μάλιστα δαΐφρονι θυμὸν ὄρινεν·
ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ἀχνύμενός περ ἑοῦ ἀμέλησεν ἑταίρου,

ἀλλὰ θέων περίβη καί οἱ σάκος ἀμφεκάλυψε.
τὸν μὲν ἔπειθ᾽ ὑποδύντε δύω ἐρίηρες ἑταῖροι
Μηκιστεὺς Ἐχίοιο πάϊς καὶ δῖος Ἀλάστωρ,
νῆας ἔπι γλαφυρὰς φερέτην βαρέα στενάχοντα.
Ἰδομενεὺς δ᾽ οὐ λῆγε μένος μέγα, ἵετο δ᾽ αἰεὶ

ἠέ τινα Τρώων ἐρεβεννῆι νυκτὶ καλύψαι
ἢ αὐτὸς δουπῆσαι ἀμύνων λοιγὸν Ἀχαιοῖς.
ἔνθ᾽ Αἰσυήταο διοτρεφέος φίλον υἱὸν
ἥρω᾽ Ἀλκάθοον, γαμβρὸς δ᾽ ἦν Ἀγχίσαο,
πρεσβυτάτην δ᾽ ὤπυιε θυγατρῶν Ἱπποδάμειαν

τὴν περὶ κῆρι φίλησε πατὴρ καὶ πότνια μήτηρ
ἐν μεγάρωι· πᾶσαν γὰρ ὁμηλικίην ἐκέκαστο
κάλλεϊ καὶ ἔργοισιν ἰδὲ φρεσί· τοὔνεκα καί μιν
γῆμεν ἀνὴρ ὤριστος ἐνὶ Τροίηι εὐρείηι·
τὸν τόθ᾽ ὑπ᾽ Ἰδομενῆϊ Ποσειδάων ἐδάμασσε

θέλξας ὄσσε φαεινά, πέδησε δὲ φαίδιμα γυῖα·
οὔτε γὰρ ἐξοπίσω φυγέειν δύνατ᾽ οὔτ᾽ ἀλέασθαι,
ἀλλ᾽ ὥς τε στήλην ἢ δένδρεον ὑψιπέτηλον
ἀτρέμας ἑσταότα στῆθος μέσον οὔτασε δουρὶ
ἥρως Ἰδομενεύς, ῥῆξεν δέ οἱ ἀμφὶ χιτῶνα

χάλκεον, ὅς οἱ πρόσθεν ἀπὸ χροὸς ἤρκει ὄλεθρον·
δὴ τότε γ᾽ αὖον ἄϋσεν ἐρεικόμενος περὶ δουρί.
δούπησεν δὲ πεσών, δόρυ δ᾽ ἐν κραδίηι ἐπεπήγει,
ἥ ῥά οἱ ἀσπαίρουσα καὶ οὐρίαχον πελέμιζεν
ἔγχεος· ἔνθα δ᾽ ἔπειτ᾽ ἀφίει μένος ὄβριμος Ἄρης·

Ἰδομενεὺς δ᾽ ἔκπαγλον ἐπεύξατο μακρὸν ἀΰσας
Δηΐφοβ᾽ ἦ ἄρα δή τι ἐΐσκομεν ἄξιον εἶναι
τρεῖς ἑνὸς ἀντὶ πεφάσθαι; ἐπεὶ σύ περ εὔχεαι οὕτω.
δαιμόνι᾽ ἀλλὰ καὶ αὐτὸς ἐναντίον ἵστασ᾽ ἐμεῖο,
ὄφρα ἴδηι οἷος Ζηνὸς γόνος ἐνθάδ᾽ ἱκάνω,

ὃς πρῶτον Μίνωα τέκε Κρήτηι ἐπίουρον·
Μίνως δ᾽ αὖ τέκεθ᾽ υἱὸν ἀμύμονα Δευκαλίωνα,
Δευκαλίων δ᾽ ἐμὲ τίκτε πολέσσ᾽ ἄνδρεσσιν ἄνακτα
Κρήτηι ἐν εὐρείηι· νῦν δ᾽ ἐνθάδε νῆες ἔνεικαν
σοί τε κακὸν καὶ πατρὶ καὶ ἄλλοισι Τρώεσσιν.

ὣς φάτο, Δηΐφοβος δὲ διάνδιχα μερμήριξεν
ἤ τινά που Τρώων ἑταρίσσαιτο μεγαθύμων
ἂψ ἀναχωρήσας, ἦ πειρήσαιτο καὶ οἶος.
ὧδε δέ οἱ φρονέοντι δοάσσατο κέρδιον εἶναι
βῆναι ἐπ᾽ Αἰνείαν· τὸν δ᾽ ὕστατον εὗρεν ὁμίλου

ἑσταότ᾽· αἰεὶ γὰρ Πριάμωι ἐπεμήνιε δίωι
οὕνεκ᾽ ἄρ᾽ ἐσθλὸν ἐόντα μετ᾽ ἀνδράσιν οὔ τι τίεσκεν.
ἀγχοῦ δ᾽ ἱστάμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Αἰνεία Τρώων βουληφόρε νῦν σε μάλα χρὴ
γαμβρῶι ἀμυνέμεναι, εἴ πέρ τί σε κῆδος ἱκάνει.

ἀλλ᾽ ἕπευ Ἀλκαθόωι ἐπαμύνομεν, ὅς σε πάρος γε
γαμβρὸς ἐὼν ἔθρεψε δόμοις ἔνι τυτθὸν ἐόντα·
τὸν δέ τοι Ἰδομενεὺς δουρικλυτὸς ἐξενάριξεν.
ὣς φάτο, τῶι δ᾽ ἄρα θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ὄρινε,
βῆ δὲ μετ᾽ Ἰδομενῆα μέγα πτολέμοιο μεμηλώς.

ἀλλ᾽ οὐκ Ἰδομενῆα φόβος λάβε τηλύγετον ὥς,
ἀλλ᾽ ἔμεν᾽ ὡς ὅτε τις σῦς οὔρεσιν ἀλκὶ πεποιθώς,
ὅς τε μένει κολοσυρτὸν ἐπερχόμενον πολὺν ἀνδρῶν
χώρωι ἐν οἰοπόλωι, φρίσσει δέ τε νῶτον ὕπερθεν·
ὀφθαλμὼ δ᾽ ἄρα οἱ πυρὶ λάμπετον· αὐτὰρ ὀδόντας

θήγει, ἀλέξασθαι μεμαὼς κύνας ἠδὲ καὶ ἄνδρας·
ὣς μένεν Ἰδομενεὺς δουρικλυτός, οὐδ᾽ ὑπεχώρει,
Αἰνείαν ἐπιόντα βοηθόον· αὖε δ᾽ ἑταίρους
Ἀσκάλαφόν τ᾽ ἐσορῶν Ἀφαρῆά τε Δηΐπυρόν τε
Μηριόνην τε καὶ Ἀντίλοχον μήστωρας ἀϋτῆς·

τοὺς ὅ γ᾽ ἐποτρύνων ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
δεῦτε φίλοι, καί μ᾽ οἴωι ἀμύνετε· δείδια δ᾽ αἰνῶς
Αἰνείαν ἐπιόντα πόδας ταχύν, ὅς μοι ἔπεισιν,
ὃς μάλα καρτερός ἐστι μάχηι ἔνι φῶτας ἐναίρειν·
καὶ δ᾽ ἔχει ἥβης ἄνθος, ὅ τε κράτος ἐστὶ μέγιστον.

εἰ γὰρ ὁμηλικίη γε γενοίμεθα τῶιδ᾽ ἐπὶ θυμῶι
αἶψά κεν ἠὲ φέροιτο μέγα κράτος, ἠὲ φεροίμην.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἕνα φρεσὶ θυμὸν ἔχοντες
πλησίοι ἔστησαν, σάκε᾽ ὤμοισι κλίναντες.
Αἰνείας δ᾽ ἑτέρωθεν ἐκέκλετο οἷς ἑτάροισι

Δηΐφοβόν τε Πάριν τ᾽ ἐσορῶν καὶ Ἀγήνορα δῖον,
οἵ οἱ ἅμ᾽ ἡγεμόνες Τρώων ἔσαν· αὐτὰρ ἔπειτα
λαοὶ ἕπονθ᾽, ὡς εἴ τε μετὰ κτίλον ἕσπετο μῆλα
πιόμεν᾽ ἐκ βοτάνης· γάνυται δ᾽ ἄρα τε φρένα ποιμήν·
ὣς Αἰνείαι θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι γεγήθει

ὡς ἴδε λαῶν ἔθνος ἐπισπόμενον ἑοῖ αὐτῶι.
οἳ δ᾽ ἀμφ᾽ Ἀλκαθόωι αὐτοσχεδὸν ὁρμήθησαν
μακροῖσι ξυστοῖσι· περὶ στήθεσσι δὲ χαλκὸς
σμερδαλέον κονάβιζε τιτυσκομένων καθ᾽ ὅμιλον
ἀλλήλων· δύο δ᾽ ἄνδρες ἀρήϊοι ἔξοχον ἄλλων

Αἰνείας τε καὶ Ἰδομενεὺς ἀτάλαντοι Ἄρηϊ
ἵεντ᾽ ἀλλήλων ταμέειν χρόα νηλέϊ χαλκῶι.
Αἰνείας δὲ πρῶτος ἀκόντισεν Ἰδομενῆος·
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἄντα ἰδὼν ἠλεύατο χάλκεον ἔγχος,
αἰχμὴ δ᾽ Αἰνείαο κραδαινομένη κατὰ γαίης

ὤιχετ᾽, ἐπεί ῥ᾽ ἅλιον στιβαρῆς ἀπὸ χειρὸς ὄρουσεν.
Ἰδομενεὺς δ᾽ ἄρα Οἰνόμαον βάλε γαστέρα μέσσην,
ῥῆξε δὲ θώρηκος γύαλον, διὰ δ᾽ ἔντερα χαλκὸς
ἤφυσ᾽· ὁ δ᾽ ἐν κονίηισι πεσὼν ἕλε γαῖαν ἀγοστῶι.
Ἰδομενεὺς δ᾽ ἐκ μὲν νέκυος δολιχόσκιον ἔγχος

ἐσπάσατ᾽, οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτ᾽ ἄλλα δυνήσατο τεύχεα καλὰ
ὤμοιιν ἀφελέσθαι· ἐπείγετο γὰρ βελέεσσιν.
οὐ γὰρ ἔτ᾽ ἔμπεδα γυῖα ποδῶν ἦν ὁρμηθέντι,
οὔτ᾽ ἄρ᾽ ἐπαΐξαι μεθ᾽ ἑὸν· βέλος οὔτ᾽ ἀλέασθαι.
τώ ῥα καὶ ἐν σταδίηι μὲν ἀμύνετο νηλεὲς ἦμαρ,

τρέσσαι δ᾽ οὐκ ἔτι ῥίμφα πόδες φέρον ἐκ πολέμοιο.
τοῦ δὲ βάδην ἀπιόντος ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι
Δηΐφοβος· δὴ γάρ οἱ ἔχεν κότον ἐμμενὲς αἰεί.
ἀλλ᾽ ὅ γε καὶ τόθ᾽ ἅμαρτεν, ὁ δ᾽ Ἀσκάλαφον βάλε δουρὶ
υἱὸν Ἐνυαλίοιο· δι᾽ ὤμου δ᾽ ὄβριμον ἔγχος

ἔσχεν· ὁ δ᾽ ἐν κονίηισι πεσὼν ἕλε γαῖαν ἀγοστῶι.
οὐδ᾽ ἄρα πώ τι πέπυστο βριήπυος ὄβριμος Ἄρης
υἷος ἑοῖο πεσόντος ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι,
ἀλλ᾽ ὅ γ᾽ ἄρ᾽ ἄκρωι Ὀλύμπωι ὑπὸ χρυσέοισι νέφεσσιν
ἧστο Διὸς βουλῆισιν ἐελμένος, ἔνθά περ ἄλλοι

ἀθάνατοι θεοὶ ἦσαν ἐεργόμενοι πολέμοιο.
.οἳ δ᾽ ἀμφ᾽ Ἀσκαλάφωι αὐτοσχεδὸν ὁρμήθησαν·
Δηΐφοβος μὲν ἀπ᾽ Ἀσκαλάφου πήληκα φαεινὴν
ἥρπασε, Μηριόνης δὲ θοῶι ἀτάλαντος Ἄρηϊ
δουρὶ βραχίονα τύψεν ἐπάλμενος, ἐκ δ᾽ ἄρα χειρὸς

αὐλῶπις τρυφάλεια χαμαὶ βόμβησε πεσοῦσα.
Μηριόνης δ᾽ ἐξ αὖτις ἐπάλμενος αἰγυπιὸς ὣς
ἐξέρυσε πρυμνοῖο βραχίονος ὄβριμον ἔγχος,
ἂψ δ᾽ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο. τὸν δὲ Πολίτης
αὐτοκασίγνητος περὶ μέσσωι χεῖρε τιτήνας

ἐξῆγεν πολέμοιο δυσηχέος, ὄφρ᾽ ἵκεθ᾽ ἵππους
ὠκέας, οἵ οἱ ὄπισθε μάχης ἠδὲ πτολέμοιο
ἕστασαν ἡνίοχόν τε καὶ ἅρματα ποικίλ᾽ ἔχοντες·
οἳ τόν γε προτὶ ἄστυ φέρον βαρέα στενάχοντα
τειρόμενον· κατὰ δ᾽ αἷμα νεουτάτου ἔρρεε χειρός.

οἳ δ᾽ ἄλλοι μάρναντο, βοὴ δ᾽ ἄσβεστος ὀρώρει.
ἔνθ᾽ Αἰνέας Ἀφαρῆα Καλητορίδην ἐπορούσας
λαιμὸν τύψ᾽ ἐπὶ οἷ τετραμμένον ὀξέϊ δουρί·
ἐκλίνθη δ᾽ ἑτέρωσε κάρη, ἐπὶ δ᾽ ἀσπὶς ἑάφθη
καὶ κόρυς, ἀμφὶ δέ οἱ θάνατος χύτο θυμοραϊστής.

Ἀντίλοχος δὲ Θόωνα μεταστρεφθέντα δοκεύσας
οὔτασ᾽ ἐπαΐξας, ἀπὸ δὲ φλέβα πᾶσαν ἔκερσεν,
ἥ τ᾽ ἀνὰ νῶτα θέουσα διαμπερὲς αὐχέν᾽ ἱκάνει·
τὴν ἀπὸ πᾶσαν ἔκερσεν· ὁ δ᾽ ὕπτιος ἐν κονίηισι
κάππεσεν, ἄμφω χεῖρε φίλοις ἑτάροισι πετάσσας.

Ἀντίλοχος δ᾽ ἐπόρουσε, καὶ αἴνυτο τεύχε᾽ ἀπ᾽ ὤμων
παπταίνων· Τρῶες δὲ περισταδὸν ἄλλοθεν ἄλλος
οὔταζον σάκος εὐρὺ παναίολον, οὐδὲ δύναντο
εἴσω ἐπιγράψαι τέρενα χρόα νηλέϊ χαλκῶι
Ἀντιλόχου· πέρι γάρ ῥα Ποσειδάων ἐνοσίχθων

Νέστορος υἱὸν ἔρυτο καὶ ἐν πολλοῖσι βέλεσσιν.
οὐ μὲν γάρ ποτ᾽ ἄνευ δηΐων ἦν, ἀλλὰ κατ᾽ αὐτοὺς
στρωφᾶτ᾽· οὐδέ οἱ ἔγχος ἔχ᾽ ἀτρέμας, ἀλλὰ μάλ᾽ αἰεὶ
σειόμενον ἐλέλικτο· τιτύσκετο δὲ φρεσὶν ἧισιν
ἤ τευ ἀκοντίσσαι, ἠὲ σχεδὸν ὁρμηθῆναι.

ἀλλ᾽ οὐ λῆθ᾽ Ἀδάμαντα τιτυσκόμενος καθ᾽ ὅμιλον
Ἀσιάδην, ὅ οἱ οὖτα μέσον σάκος ὀξέϊ χαλκῶι
ἐγγύθεν ὁρμηθείς· ἀμενήνωσεν δέ οἱ αἰχμὴν
κυανοχαῖτα Ποσειδάων βιότοιο μεγήρας.
καὶ τὸ μὲν αὐτοῦ μεῖν᾽ ὥς τε σκῶλος πυρίκαυστος

ἐν σάκει Ἀντιλόχοιο, τὸ δ᾽ ἥμισυ κεῖτ᾽ ἐπὶ γαίης·
ἂψ δ᾽ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο κῆρ᾽ ἀλεείνων·
Μηριόνης δ᾽ ἀπιόντα μετασπόμενος βάλε δουρὶ
αἰδοίων τε μεσηγὺ καὶ ὀμφαλοῦ, ἔνθα μάλιστα
γίγνετ᾽ Ἄρης ἀλεγεινὸς ὀϊζυροῖσι βροτοῖσιν.

ἔνθά οἱ ἔγχος ἔπηξεν· ὁ δ᾽ ἑσπόμενος περὶ δουρὶ
ἤσπαιρ᾽ ὡς ὅτε βοῦς τόν τ᾽ οὔρεσι βουκόλοι ἄνδρες
ἰλλάσιν οὐκ ἐθέλοντα βίηι δήσαντες ἄγουσιν·
ὣς ὁ τυπεὶς ἤσπαιρε μίνυνθά περ, οὔ τι μάλα δήν,
ὄφρά οἱ ἐκ χροὸς ἔγχος ἀνεσπάσατ᾽ ἐγγύθεν ἐλθὼν

ἥρως Μηριόνης· τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψε.
Δηΐπυρον δ᾽ Ἕλενος ξίφεϊ σχεδὸν ἤλασε κόρσην
Θρηϊκίωι μεγάλωι, ἀπὸ δὲ τρυφάλειαν ἄραξεν.
ἣ μὲν ἀποπλαγχθεῖσα χαμαὶ πέσε, καί τις Ἀχαιῶν
μαρναμένων μετὰ ποσσὶ κυλινδομένην ἐκόμισσε·

τὸν δὲ κατ᾽ ὀφθαλμῶν ἐρεβεννὴ νὺξ ἐκάλυψεν.
Ἀτρεΐδην δ᾽ ἄχος εἷλε βοὴν ἀγαθὸν Μενέλαον·
βῆ δ᾽ ἐπαπειλήσας Ἑλένωι ἥρωϊ ἄνακτι
ὀξὺ δόρυ κραδάων· ὁ δὲ τόξου πῆχυν ἄνελκε.
τὼ δ᾽ ἄρ᾽ ὁμαρτήδην ὁ μὲν ἔγχεϊ ὀξυόεντι

ἵετ᾽ ἀκοντίσσαι, ὁ δ᾽ ἀπὸ νευρῆφιν ὀϊστῶι.
Πριαμίδης μὲν ἔπειτα κατὰ στῆθος βάλεν ἰῶι
θώρηκος γύαλον, ἀπὸ δ᾽ ἔπτατο πικρὸς ὀϊστός.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀπὸ πλατέος πτυόφιν μεγάλην κατ᾽ ἀλωὴν
θρώισκωσιν κύαμοι μελανόχροες ἢ ἐρέβινθοι

πνοιῆι ὕπο λιγυρῆι καὶ λικμητῆρος ἐρωῆι,
ὣς ἀπὸ θώρηκος Μενελάου κυδαλίμοιο
πολλὸν ἀποπλαγχθεὶς ἑκὰς ἔπτατο πικρὸς ὀϊστός.
Ἀτρεΐδης δ᾽ ἄρα χεῖρα βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος
τὴν βάλεν ἧι ῥ᾽ ἔχε τόξον ἐΰξοον· ἐν δ᾽ ἄρα τόξωι

ἀντικρὺ διὰ χειρὸς ἐλήλατο χάλκεον ἔγχος.
ἂψ δ᾽ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο κῆρ᾽ ἀλεείνων
χεῖρα παρακρεμάσας· τὸ δ᾽ ἐφέλκετο μείλινον ἔγχος.
καὶ τὸ μὲν ἐκ χειρὸς ἔρυσεν μεγάθυμος Ἀγήνωρ,
αὐτὴν δὲ ξυνέδησεν ἐϋστρεφεῖ οἰὸς ἀώτωι

σφενδόνηι, ἣν ἄρα οἱ θεράπων ἔχε ποιμένι λαῶν.
Πείσανδρος δ᾽ ἰθὺς Μενελάου κυδαλίμοιο
ἤϊε· τὸν δ᾽ ἄγε μοῖρα κακὴ θανάτοιο τέλος δὲ
σοὶ Μενέλαε δαμῆναι ἐν αἰνῆι δηϊοτῆτι.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες

Ἀτρεΐδης μὲν ἅμαρτε, παραὶ δέ οἱ ἐτράπετ᾽ ἔγχος,
Πείσανδρος δὲ σάκος Μενελάου κυδαλίμοιο
οὔτασεν, οὐδὲ διὰ πρὸ δυνήσατο χαλκὸν ἐλάσσαι·
ἔσχεθε γὰρ σάκος εὐρύ, κατεκλάσθη δ᾽ ἐνὶ καυλῶι
ἔγχος· ὁ δὲ φρεσὶν ἧισι χάρη καὶ ἐέλπετο νίκην.

Ἀτρεΐδης δὲ ἐρυσσάμενος ξίφος ἀργυρόηλον
ἆλτ᾽ ἐπὶ Πεισάνδρωι· ὁ δ᾽ ὑπ᾽ ἀσπίδος εἵλετο καλὴν
ἀξίνην εὔχαλκον ἐλαΐνωι ἀμφὶ πελέκκωι
μακρῶι ἐϋξέστωι· ἅμα δ᾽ ἀλλήλων ἐφίκοντο.
ἤτοι ὁ μὲν κόρυθος φάλον ἤλασεν ἱπποδασείης

ἄκρον ὑπὸ λόφον αὐτόν, ὁ δὲ προσιόντα μέτωπον
ῥινὸς ὕπερ πυμάτης· λάκε δ᾽ ὀστέα, τὼ δέ οἱ ὄσσε
πὰρ ποσὶν αἱματόεντα χαμαὶ πέσον ἐν κονίηισιν,
ἰδνώθη δὲ πεσών· ὁ δὲ λὰξ ἐν στήθεσι βαίνων
τεύχεά τ᾽ ἐξενάριξε καὶ εὐχόμενος ἔπος ηὔδα·

λείψετέ θην οὕτω γε νέας Δαναῶν ταχυπώλων
Τρῶες ὑπερφίαλοι δεινῆς ἀκόρητοι ἀϋτῆς,
ἄλλης μὲν λώβης τε καὶ αἴσχεος οὐκ ἐπιδευεῖς
ἣν ἐμὲ λωβήσασθε κακαὶ κύνες, οὐδέ τι θυμῶι
Ζηνὸς ἐριβρεμέτεω χαλεπὴν ἐδείσατε μῆνιν

ξεινίου, ὅς τέ ποτ᾽ ὔμμι διαφθέρσει πόλιν αἰπήν·
οἵ μευ κουριδίην ἄλοχον καὶ κτήματα πολλὰ
μὰψ οἴχεσθ᾽ ἀνάγοντες, ἐπεὶ φιλέεσθε παρ᾽ αὐτῆι·
νῦν αὖτ᾽ ἐν νηυσὶν μενεαίνετε ποντοπόροισι
πῦρ ὀλοὸν βαλέειν, κτεῖναι δ᾽ ἥρωας Ἀχαιούς.

ἀλλά ποθι σχήσεσθε καὶ ἐσσύμενοί περ Ἄρηος.
Ζεῦ πάτερ ἦ τέ σέ φασι περὶ φρένας ἔμμεναι ἄλλων
ἀνδρῶν ἠδὲ θεῶν· σέο δ᾽ ἐκ τάδε πάντα πέλονται·
οἷον δὴ ἄνδρεσσι χαρίζεαι ὑβριστῆισι
Τρωσίν, τῶν μένος αἰὲν ἀτάσθαλον, οὐδὲ δύνανται

φυλόπιδος κορέσασθαι ὁμοιΐου πτολέμοιο.
πάντων μὲν κόρος ἐστὶ καὶ ὕπνου καὶ φιλότητος
μολπῆς τε γλυκερῆς καὶ ἀμύμονος ὀρχηθμοῖο,
τῶν πέρ τις καὶ μᾶλλον ἐέλδεται ἐξ ἔρον εἷναι
ἢ πολέμου· Τρῶες δὲ μάχης ἀκόρητοι ἔασιν.

ὣς εἰπὼν τὰ μὲν ἔντε᾽ ἀπὸ χροὸς αἱματόεντα
συλήσας ἑτάροισι δίδου Μενέλαος ἀμύμων,
αὐτὸς δ᾽ αὖτ᾽ ἐξ αὖτις ἰὼν προμάχοισιν ἐμίχθη.
ἔνθά οἱ υἱὸς ἐπᾶλτο Πυλαιμένεος βασιλῆος
Ἁρπαλίων, ὅ ῥα πατρὶ φίλωι ἕπετο πτολεμίξων

ἐς τροίην, οὐδ᾽ αὖτις ἀφίκετο πατρίδα γαῖαν·
ὅς ῥα τότ᾽ Ἀτρεΐδαο μέσον σάκος οὔτασε δουρὶ
ἐγγύθεν, οὐδὲ διὰ πρὸ δυνήσατο χαλκὸν ἐλάσσαι
ἂψ δ᾽ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο κῆρ᾽ ἀλεείνων
πάντοσε παπταίνων μή τις χρόα χαλκῶι ἐπαύρηι.

Μηριόνης δ᾽ ἀπιόντος ἵει χαλκήρε᾽ ὀϊστόν,
καί ῥ᾽ ἔβαλε γλουτὸν κάτα δεξιόν· αὐτὰρ ὀϊστὸς
ἀντικρὺ κατὰ κύστιν ὑπ᾽ ὀστέον ἐξεπέρησεν.
ἑζόμενος δὲ κατ᾽ αὖθι φίλων ἐν χερσὶν ἑταίρων
θυμὸν ἀποπνείων, ὥς τε σκώληξ ἐπὶ γαίηι

κεῖτο ταθείς· ἐκ δ᾽ αἷμα μέλαν ῥέε, δεῦε δὲ γαῖαν.
τὸν μὲν Παφλαγόνες μεγαλήτορες ἀμφεπένοντο,
ἐς δίφρον δ᾽ ἀνέσαντες ἄγον προτὶ Ἴλιον ἱρὴν
ἀχνύμενοι· μετὰ δέ σφι πατὴρ κίε δάκρυα λείβων,
ποινὴ δ᾽ οὔ τις παιδὸς ἐγίγνετο τεθνηῶτος.

τοῦ δὲ Πάρις μάλα θυμὸν ἀποκταμένοιο χολώθη·
ξεῖνος γάρ οἱ ἔην πολέσιν μετὰ Παφλαγόνεσσι·
τοῦ ὅ γε χωόμενος προΐει χαλκήρε᾽ ὀϊστόν.
ἦν δέ τις Εὐχήνωρ Πολυΐδου μάντιος υἱὸς
ἀφνειός τ᾽ ἀγαθός τε Κορινθόθι οἰκία ναίων,

ὅς ῥ᾽ εὖ εἰδὼς κῆρ᾽ ὀλοὴν ἐπὶ νηὸς ἔβαινε·
πολλάκι γάρ οἱ ἔειπε γέρων ἀγαθὸς Πολύϊδος
νούσωι ὑπ᾽ ἀργαλέηι φθίσθαι οἷς ἐν μεγάροισιν,
ἢ μετ᾽ Ἀχαιῶν νηυσὶν ὑπὸ Τρώεσσι δαμῆναι·
τώ ῥ᾽ ἅμα τ᾽ ἀργαλέην θωὴν ἀλέεινεν Ἀχαιῶν

νοῦσόν τε στυγερήν, ἵνα μὴ πάθοι ἄλγεα θυμῶι.
τὸν βάλ᾽ ὑπὸ γναθμοῖο. καὶ οὔατος· ὦκα δὲ θυμὸς
ὤιχετ᾽ ἀπὸ μελέων, στυγερὸς δ᾽ ἄρα μιν σκότος εἷλεν.
ὣς οἳ μὲν μάρναντο δέμας πυρὸς αἰθομένοιο·
Ἕκτωρ δ᾽ οὐκ ἐπέπυστο Διῒ φίλος, οὐδέ τι ἤιδη

ὅττί ῥά οἱ νηῶν ἐπ᾽ ἀριστερὰ δηϊόωντο
λαοὶ ὑπ᾽ Ἀργείων. τάχα δ᾽ ἂν καὶ κῦδος Ἀχαιῶν
ἔπλετο· τοῖος γὰρ γαιήοχος ἐννοσίγαιος
ὄτρυν᾽ Ἀργείους, πρὸς δὲ σθένει αὐτὸς ἄμυνεν·
ἀλλ᾽ ἔχεν ἧι τὰ πρῶτα πύλας καὶ τεῖχος ἐσᾶλτο

ῥηξάμενος Δαναῶν πυκινὰς στίχας ἀσπιστάων,
ἔνθ᾽ ἔσαν Αἴαντός τε νέες καὶ Πρωτεσιλάου
θῖν᾽ ἔφ᾽ ἁλὸς πολιῆς εἰρυμέναι· αὐτὰρ ὕπερθε
τεῖχος ἐδέδμητο χθαμαλώτατον, ἔνθα μάλιστα
ζαχρηεῖς γίγνοντο μάχηι αὐτοί τε καὶ ἵπποι.

ἔνθα δὲ Βοιωτοὶ καὶ Ἰάονες ἑλκεχίτωνες
Λοκροὶ καὶ Φθῖοι καὶ φαιδιμόεντες Ἐπειοὶ
σπουδῆι ἐπαΐσσοντα νεῶν ἔχον, οὐδὲ δύναντο
ὦσαι ἀπὸ σφείων φλογὶ εἴκελον Ἕκτορα δῖον
οἳ μὲν Ἀθηναίων προλελεγμένοι· ἐν δ᾽ ἄρα τοῖσιν

ἦρχ᾽ υἱὸς Πετεῶο Μενεσθεύς, οἳ δ᾽ ἅμ᾽ ἕποντο
Φείδας τε Στιχίος τε Βίας τ᾽ ἐΰς· αὐτὰρ Ἐπειῶν
Φυλεΐδης τε Μέγης Ἀμφίων τε Δρακίος τε,
πρὸ Φθίων δὲ Μέδων τε μενεπτόλεμός τε Ποδάρκης.
ἤτοι ὁ μὲν νόθος υἱὸς Ὀϊλῆος θείοιο

ἔσκε Μέδων Αἴαντος ἀδελφεός· αὐτὰρ ἔναιεν
ἐν Φυλάκηι γαίης ἄπο πατρίδος ἄνδρα κατακτὰς
γνωτὸν μητρυιῆς Ἐριώπιδος, ἣν ἔχ᾽ Ὀϊλεύς·
αὐτὰρ ὁ Ἰφίκλοιο πάϊς τοῦ Φυλακίδαο.
οἳ μὲν πρὸ Φθίων μεγαθύμων θωρηχθέντες

ναῦφιν ἀμυνόμενοι μετὰ Βοιωτῶν ἐμάχοντο·
Αἴας δ᾽ οὐκέτι πάμπαν Ὀϊλῆος ταχὺς υἱὸς
ἵστατ᾽ ἀπ᾽ Αἴαντος Τελαμωνίου οὐδ᾽ ἠβαιόν,
ἀλλ᾽ ὥς τ᾽ ἐν νειῶι βόε οἴνοπε πηκτὸν ἄροτρον
ἶσον θυμὸν ἔχοντε τιταίνετον· ἀμφὶ δ᾽ ἄρά σφι

πρυμνοῖσιν κεράεσσι πολὺς ἀνακηκίει ἱδρώς·
τὼ μέν τε ζυγὸν οἶον ἐΰξοον ἀμφὶς ἐέργει
ἱεμένω κατὰ ὦλκα· τέμει δέ τε τέλσον ἀρούρης·
ὣς τὼ παρβεβαῶτε μάλ᾽ ἕστασαν ἀλλήλοιιν.
ἀλλ᾽ ἤτοι Τελαμωνιάδηι πολλοί τε καὶ ἐσθλοὶ

λαοὶ ἕπονθ᾽ ἕταροι, οἵ οἱ σάκος ἐξεδέχοντο
ὁππότε μιν κάματός τε καὶ ἱδρὼς γούναθ᾽ ἵκοιτο.
οὐδ᾽ ἄρ᾽ Ὀϊλιάδηι μεγαλήτορι Λοκροὶ ἕποντο·
οὐ γάρ σφι σταδίηι ὑσμίνηι μίμνε φίλον κῆρ·
οὐ γὰρ ἔχον κόρυθας χαλκήρεας ἱπποδασείας,

οὐδ᾽ ἔχον ἀσπίδας εὐκύκλους καὶ μείλινα δοῦρα,
ἀλλ᾽ ἄρα τόξοισιν καὶ ἐϋστρεφεῖ οἶος ἀώτωι
Ἴλιον εἰς ἅμ᾽ ἕποντο πεποιθότες, οἷσιν ἔπειτα
ταρφέα βάλλοντες Τρώων ῥήγνυντο φάλαγγας·
δή ῥα τόθ᾽ οἳ μὲν πρόσθε σὺν ἔντεσι δαιδαλέοισι

μάρναντο Τρωσίν τε καὶ Ἕκτορι χαλκοκορυστῆι,
οἳ δ᾽ ὄπιθεν βάλλοντες ἐλάνθανον· οὐδέ τι χάρμης
Τρῶες μιμνήσκοντο· συνεκλόνεον γὰρ ὀϊστοί.
ἔνθά κε λευγαλέως νηῶν ἄπο καὶ κλισιάων
Τρῶες ἐχώρησαν προτὶ Ἴλιον ἠνεμόεσσαν,

εἰ μὴ Πουλυδάμας θρασὺν Ἕκτορα εἶπε παραστάς·
Ἕκτορ ἀμήχανός ἐσσι παραρρητοῖσι πιθέσθαι.
οὕνεκά τοι περὶ δῶκε θεὸς πολεμήϊα ἔργα
τοὔνεκα καὶ βουλῆι ἐθέλεις περιίδμεναι ἄλλων·
ἀλλ᾽ οὔ πως ἅμα πάντα δυνήσεαι αὐτὸς ἑλέσθαι.

ἄλλωι μὲν γὰρ ἔδωκε θεὸς πολεμήϊα ἔργα,
ἄλλωι δ᾽ ὀρχηστύν, ἑτέρωι κίθαριν καὶ ἀοιδήν,
ἄλλωι δ᾽ ἐν στήθεσσι τιθεῖ νόον εὐρύοπα Ζεὺς
ἐσθλόν, τοῦ δέ τε πολλοὶ ἐπαυρίσκοντ᾽ ἄνθρωποι,
καί τε πολέας ἐσάωσε, μάλιστα δὲ καὐτὸς ἀνέγνω.

αὐτὰρ ἐγὼν ἐρέω ὥς μοι δοκεῖ εἶναι ἄριστα·
πάντηι γάρ σε περὶ στέφανος πολέμοιο δέδηε·
Τρῶες δὲ μεγάθυμοι ἐπεὶ κατὰ τεῖχος ἔβησαν
οἳ μὲν ἀφεστᾶσιν σὺν τεύχεσιν, οἳ δὲ μάχονται
παυρότεροι πλεόνεσσι κεδασθέντες κατὰ νῆας.

ἀλλ᾽ ἀναχασσάμενος κάλει ἐνθάδε πάντας ἀρίστους·
ἔνθεν δ᾽ ἂν μάλα πᾶσαν ἐπιφρασσαίμεθα βουλὴν
ἤ κεν ἐνὶ νήεσσι πολυκλήϊσι πέσωμεν
αἴ κ᾽ ἐθέληισι θεὸς δόμεναι κράτος, ἦ κεν ἔπειτα
πὰρ νηῶν ἔλθωμεν ἀπήμονες. ἦ γὰρ ἔγωγε

δείδω μὴ τὸ χθιζὸν ἀποστήσωνται Ἀχαιοὶ
χρεῖος, ἐπεὶ παρὰ νηυσὶν ἀνὴρ ἆτος πολέμοιο
μίμνει, ὃν οὐκέτι πάγχυ μάχης σχήσεσθαι ὀΐω.
ὣς φάτο Πουλυδάμας, ἅδε δ᾽ Ἕκτορι μῦθος ἀπήμων,
αὐτίκα δ᾽ ἐξ ὀχέων σὺν τεύχεσιν ἆλτο χαμᾶζε

καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Πουλυδάμα σὺ μὲν αὐτοῦ ἐρύκακε πάντας ἀρίστους,
αὐτὰρ ἐγὼ κεῖσ᾽ εἶμι καὶ ἀντιόω πολέμοιο·
αἶψα δ᾽ ἐλεύσομαι αὖτις ἐπὴν εὖ τοῖς ἐπιτείλω.
ἦ ῥα, καὶ ὁρμήθη ὄρεϊ νιφόεντι ἐοικὼς

κεκλήγων, διὰ δὲ Τρώων πέτετ᾽ ἠδ᾽ ἐπικούρων.
οἳ δ᾽ ἐς Πανθοΐδην ἀγαπήνορα Πουλυδάμαντα
πάντες ἐπεσσεύοντ᾽, ἐπεὶ Ἕκτορος ἔκλυον αὐδήν.
αὐτὰρ ὁ Δηΐφοβόν τε βίην θ᾽ Ἑλένοιο ἄνακτος
Ἀσιάδην τ᾽ Ἀδάμαντα καὶ Ἄσιον Ὑρτάκου υἱὸν

φοίτα ἀνὰ προμάχους διζήμενος, εἴ που ἐφεύροι.
τοὺς δ᾽ εὗρ᾽ οὐκέτι πάμπαν ἀπήμονας οὐδ᾽ ἀνολέθρους·
ἀλλ᾽ οἳ μὲν δὴ νηυσὶν ἔπι πρυμνῆισιν Ἀχαιῶν
χερσὶν ὑπ᾽ Ἀργείων κέατο ψυχὰς ὀλέσαντες,
οἳ δ᾽ ἐν τείχει ἔσαν βεβλημένοι οὐτάμενοί τε.

τὸν δὲ τάχ᾽ εὗρε μάχης ἐπ᾽ ἀριστερὰ δακρυοέσσης
δῖον Ἀλέξανδρον Ἑλένης πόσιν ἠϋκόμοιο
θαρσύνονθ᾽ ἑτάρους καὶ ἐποτρύνοντα μάχεσθαι,
ἀγχοῦ δ᾽ ἱστάμενος προσέφη αἰσχροῖς ἐπέεσσι·
Δύσπαρι εἶδος ἄριστε γυναιμανὲς ἠπεροπευτὰ

ποῦ τοι Δηΐφοβός τε βίη θ᾽ Ἑλένοιο ἄνακτος
Ἀσιάδης τ᾽ Ἀδάμας ἠδ᾽ Ἄσιος Ὑρτάκου υἱός;
ποῦ δέ τοι Ὀθρυονεύς; νῦν ὤλετο πᾶσα κατ᾽ ἄκρης
Ἴλιος αἰπεινή· νῦν τοι σῶς αἰπὺς ὄλεθρος.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν Ἀλέξανδρος θεοειδής·

Ἕκτορ ἐπεί τοι θυμὸς ἀναίτιον αἰτιάασθαι,
ἄλλοτε δή ποτε μᾶλλον ἐρωῆσαι πολέμοιο
μέλλω, ἐπεὶ οὐδ᾽ ἐμὲ πάμπαν ἀνάλκιδα γείνατο μήτηρ·
ἐξ οὗ γὰρ παρὰ νηυσὶ μάχην ἤγειρας ἑταίρων,
ἐκ τοῦ δ᾽ ἐνθάδ᾽ ἐόντες ὁμιλέομεν Δαναοῖσι

νωλεμέως· ἕταροι δὲ κατέκταθεν οὓς σὺ μεταλλᾶις.
οἴω Δηΐφοβός τε βίη θ᾽ Ἑλένοιο ἄνακτος
οἴχεσθον, μακρῆισι τετυμμένω ἐγχείηισιν
ἀμφοτέρω κατὰ χεῖρα· φόνον δ᾽ ἤμυνε Κρονίων.
νῦν δ᾽ ἄρχ᾽ ὅππηι σε κραδίη θυμός τε κελεύει·

ἡμεῖς δ᾽ ἐμμεμαῶτες ἅμ᾽ ἑψόμεθ᾽, οὐδέ τί φημι
ἀλκῆς δευήσεσθαι, ὅση δύναμίς γε πάρεστι.
πὰρ δύναμιν δ᾽ οὐκ ἔστι καὶ ἐσσύμενον πολεμίζειν.
ὣς εἰπὼν παρέπεισεν ἀδελφειοῦ φρένας ἥρως·
βὰν δ᾽ ἴμεν ἔνθα μάλιστα μάχη καὶ φύλοπις ἦεν

ἀμφί τε Κεβριόνην καὶ ἀμύμονα Πουλυδάμαντα
Φάλκην Ὀρθαῖόν τε καὶ ἀντίθεον Πολυφήτην
Πάλμύν τ᾽ Ἀσκάνιόν τε Μόρυν θ᾽ υἷ᾽ Ἱπποτίωνος,
οἵ ῥ᾽ ἐξ Ἀσκανίης ἐριβώλακος ἦλθον ἀμοιβοὶ
ἠοῖ τῆι προτέρηι· τότε δὲ Ζεὺς ὦρσε μάχεσθαι.

οἳ δ᾽ ἴσαν ἀργαλέων ἀνέμων ἀτάλαντοι ἀέλληι,
ἥ ῥά θ᾽ ὑπὸ βροντῆς πατρὸς Διὸς εἶσι πέδον δέ,
θεσπεσίωι δ᾽ ὁμάδωι ἁλὶ μίσγεται, ἐν δέ τε πολλὰ
κύματα παφλάζοντα πολυφλοίσβοιο θαλάσσης
κυρτὰ φαληριόωντα, πρὸ μέν τ᾽ ἄλλ᾽, αὐτὰρ ἐπ᾽ ἄλλα·

ὣς Τρῶες πρὸ μὲν ἄλλοι ἀρηρότες, αὐτὰρ ἐπ᾽ ἄλλοι,
χαλκῶι μαρμαίροντες ἅμ᾽ ἡγεμόνεσσιν ἕποντο.
Ἕκτωρ δ᾽ ἡγεῖτο βροτολοιγῶι ἶσος Ἄρηϊ
Πριαμίδης· πρόσθεν δ᾽ ἔχεν ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην
ῥινοῖσιν πυκινήν, πολλὸς δ᾽ ἐπελήλατο χαλκός·

ἀμφὶ δέ οἱ κροτάφοισι φαεινὴ σείετο πήληξ.
πάντηι δ᾽ ἀμφὶ φάλαγγας ἐπειρᾶτο προποδίζων,
εἴ πώς οἱ εἴξειαν ὑπασπίδια προβιβῶντι·
ἀλλ᾽ οὐ σύγχει θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν Ἀχαιῶν.
Αἴας δὲ πρῶτος προκαλέσσατο μακρὰ βιβάσθων·

δαιμόνιε σχεδὸν ἐλθέ· τί ἢ δειδίσσεαι αὔτως
Ἀργείους; οὔ τοί τι μάχης ἀδαήμονές εἰμεν,
ἀλλὰ Διὸς μάστιγι κακῆι ἐδάμημεν Ἀχαιοί.
ἦ θήν πού τοι θυμὸς ἐέλπεται ἐξαλαπάξειν
νῆας· ἄφαρ δέ τε χεῖρες ἀμύνειν εἰσὶ καὶ ἡμῖν.

ἦ κε πολὺ φθαίη εὖ ναιομένη πόλις ὑμὴ
χερσὶν ὑφ᾽ ἡμετέρηισιν ἁλοῦσά τε περθομένη τε.
σοὶ δ᾽ αὐτῶι φημὶ σχεδὸν ἔμμεναι ὁππότε φεύγων
ἀρήσηι Διὶ πατρὶ καὶ ἄλλοις ἀθανάτοισι
θάσσονας ἰρήκων ἔμεναι καλλίτριχας ἵππους,

οἵ σε πόλιν δ᾽ οἴσουσι κονίοντες πεδίοιο.
ὣς ἄρα οἱ εἰπόντι ἐπέπτατο δεξιὸς ὄρνις
αἰετὸς ὑψιπέτης· ἐπὶ δ᾽ ἴαχε λαὸς Ἀχαιῶν
θάρσυνος οἰωνῶι· ὁ δ᾽ ἀμείβετο φαίδιμος Ἕκτωρ·
Αἶαν ἁμαρτοεπὲς βουγάϊε ποῖον ἔειπες·

εἰ γὰρ ἐγὼν οὕτω γε Διὸς πάϊς αἰγιόχοιο
εἴην ἤματα πάντα, τέκοι δέ με πότνια Ἥρη,
τιοίμην δ᾽ ὡς τίετ᾽ Ἀθηναίη καὶ Ἀπόλλων,
ὡς νῦν ἡμέρη ἥδε κακὸν φέρει Ἀργείοισι
πᾶσι μάλ᾽, ἐν δὲ σὺ τοῖσι πεφήσεαι, αἴ κε ταλάσσηις

μεῖναι ἐμὸν δόρυ μακρόν, ὅ τοι χρόα λειριόεντα
δάψει· ἀτὰρ Τρώων κορέεις κύνας ἠδ᾽ οἰωνοὺς
δημῶι καὶ σάρκεσσι πεσὼν ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν.
ὣς ἄρα φωνήσας ἡγήσατο· τοὶ δ᾽ ἅμ᾽ ἕποντο
ἠχῆι θεσπεσίηι, ἐπὶ δ᾽ ἴαχε λαὸς ὄπισθεν.

Ἀργεῖοι δ᾽ ἑτέρωθεν ἐπίαχον, οὐδὲ λάθοντο
ἀλκῆς, ἀλλ᾽ ἔμενον Τρώων ἐπιόντας ἀρίστους.
ἠχὴ δ᾽ ἀμφοτέρων ἵκετ᾽ αἰθέρα καὶ Διὸς αὐγάς.

Ἰλιάδος Ξ

Διὸς ἀπάτη.

Νέστορα δ᾽ οὐκ ἔλαθεν ἰαχὴ πίνοντά περ ἔμπης,
ἀλλ᾽ Ἀσκληπιάδην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
φράζεο δῖε Μαχᾶον ὅπως ἔσται τάδε ἔργα·
μείζων δὴ παρὰ νηυσὶ βοὴ θαλερῶν αἰζηῶν.

ἀλλὰ σὺ μὲν νῦν πῖνε καθήμενος αἴθοπα οἶνον
εἰς ὅ κε θερμὰ λοετρὰ ἐϋπλόκαμος Ἑκαμήδη
θερμήνηι καὶ λούσηι ἄπο βρότον αἱματόεντα·
αὐτὰρ ἐγὼν ἐλθὼν τάχα εἴσομαι ἐς περιωπήν.
ὣς εἰπὼν σάκος εἷλε τετυγμένον υἷος ἑοῖο

κείμενον ἐν κλισίηι Θρασυμήδεος ἱπποδάμοιο
χαλκῶι παμφαῖνον· ὁ δ᾽ ἔχ᾽ ἀσπίδα πατρὸς ἑοῖο.
εἵλετο δ᾽ ἄλκιμον ἔγχος ἀκαχμένον ὀξέϊ χαλκῶι,
στῆ δ᾽ ἐκτὸς κλισίης, τάχα δ᾽ εἴσιδεν ἔργον ἀεικὲς
τοὺς μὲν ὀρινομένους, τοὺς δὲ κλονέοντας ὄπισθε

Τρῶας ὑπερθύμους· ἐρέριπτο δὲ τεῖχος Ἀχαιῶν.
ὡς δ᾽ ὅτε πορφύρηι πέλαγος μέγα κύματι κωφῶι
ὀσσόμενον λιγέων ἀνέμων λαιψηρὰ κέλευθα
αὔτως, οὐδ᾽ ἄρα τε προκυλίνδεται οὐδετέρωσε,
πρίν τινα κεκριμένον καταβήμεναι ἐκ Διὸς οὖρον,

ὣς ὁ γέρων ὅρμαινε δαϊζόμενος κατὰ θυμὸν
διχθάδι᾽, ἢ μεθ᾽ ὅμιλον ἴοι Δαναῶν ταχυπώλων,
ἦε μετ᾽ Ἀτρεΐδην Ἀγαμέμνονα ποιμένα λαῶν.
ὧδε δέ οἱ φρονέοντι δοάσσατο κέρδιον εἶναι
βῆναι ἐπ᾽ Ἀτρεΐδην. οἳ δ᾽ ἀλλήλους ἐνάριζον

μαρνάμενοι· λάκε δέ σφι περὶ χροῒ χαλκὸς ἀτειρὴς
νυσσομένων ξίφεσίν τε καὶ ἔγχεσιν ἀμφιγύοισι.
Νέστορι δὲ ξύμβληντο διοτρεφέες βασιλῆες
πὰρ νηῶν ἀνιόντες ὅσοι βεβλήατο χαλκῶι
Τυδεΐδης Ὀδυσεύς τε καὶ Ἀτρεΐδης Ἀγαμέμνων.

πολλὸν γάρ ῥ᾽ ἀπάνευθε μάχης εἰρύατο νῆες
θῖν᾽ ἔφ᾽ ἁλὸς πολιῆς· τὰς γὰρ πρώτας πεδίον δὲ
εἴρυσαν, αὐτὰρ τεῖχος ἐπὶ πρύμνηισιν ἔδειμαν.
οὐδὲ γὰρ οὐδ᾽ εὐρύς περ ἐὼν ἐδυνήσατο πάσας
αἰγιαλὸς νῆας χαδέειν, στείνοντο δὲ λαοί·

τώ ῥα προκρόσσας ἔρυσαν, καὶ πλῆσαν ἁπάσης
ἠϊόνος στόμα μακρόν, ὅσον συνεέργαθον ἄκραι.
τώ ῥ᾽ οἵ γ᾽ ὀψείοντες ἀϋτῆς καὶ πολέμοιο
ἔγχει ἐρειδόμενοι κίον ἀθρόοι· ἄχνυτο δέ σφι
θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν. ὁ δὲ ξύμβλητο γεραιὸς

Νέστωρ, πτῆξε δὲ θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν Ἀχαιῶν.
τὸν καὶ φωνήσας προσέφη κρείων Ἀγαμέμνων·
ὦ Νέστορ Νηληϊάδη μέγα κῦδος Ἀχαιῶν
τίπτε λιπὼν πόλεμον φθισήνορα δεῦρ᾽ ἀφικάνεις;
δείδω μὴ δή μοι τελέσηι ἔπος ὄβριμος Ἕκτωρ,

ὥς ποτ᾽ ἐπηπείλησεν ἐνὶ Τρώεσσ᾽ ἀγορεύων
μὴ πρὶν πὰρ νηῶν προτὶ Ἴλιον ἀπονέεσθαι
πρὶν πυρὶ νῆας ἐνιπρῆσαι, κτεῖναι δὲ καὶ αὐτούς.
κεῖνος τὼς ἀγόρευε· τὰ δὴ νῦν πάντα τελεῖται.
ὢ πόποι ἦ ῥα καὶ ἄλλοι ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ

ἐν θυμῶι βάλλονται ἐμοὶ χόλον ὥς περ Ἀχιλλεὺς
οὐδ᾽ ἐθέλουσι μάχεσθαι ἐπὶ πρυμνῆισι νέεσσι.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Γερήνιος ἱππότα Νέστωρ·
ἦ δὴ ταῦτά γ᾽ ἑτοῖμα τετεύχαται, οὐδέ κεν ἄλλως
Ζεὺς ὑψιβρεμέτης αὐτὸς παρατεκτήναιτο.

τεῖχος μὲν γὰρ δὴ κατερήριπεν, ὧι ἐπέπιθμεν
ἄρρηκτον νηῶν τε καὶ αὐτῶν εἶλαρ ἔσεσθαι·
οἳ δ᾽ ἐπὶ νηυσὶ θοῆισι μάχην ἀλίαστον ἔχουσι
νωλεμές· οὐδ᾽ ἂν ἔτι γνοίης μάλα περ σκοπιάζων
ὁπποτέρωθεν Ἀχαιοὶ ὀρινόμενοι κλονέονται,

ὡς ἐπιμὶξ κτείνονται, ἀϋτὴ δ᾽ οὐρανὸν ἵκει.
ἡμεῖς δὲ φραζώμεθ᾽ ὅπως ἔσται τάδε ἔργα
εἴ τι νόος ῥέξει· πόλεμον δ᾽ οὐκ ἄμμε κελεύω
δύμεναι· οὐ γάρ πως βεβλημένον ἐστὶ μάχεσθαι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·

Νέστορ ἐπεὶ δὴ νηυσὶν ἔπι πρυμνῆισι μάχονται,
τεῖχος δ᾽ οὐκ ἔχραισμε τετυγμένον, οὐδέ τι τάφρος,
ἧι ἔπι πολλὰ πάθον Δαναοί, ἔλποντο δὲ θυμῶι
ἄρρηκτον νηῶν τε καὶ αὐτῶν εἶλαρ ἔσεσθαι·
οὕτω που Διὶ μέλλει ὑπερμενέϊ φίλον εἶναι

νωνύμνους ἀπολέσθαι ἀπ᾽ Ἄργεος ἐνθάδ᾽ Ἀχαιούς.
ἤιδεα μὲν γὰρ ὅτε πρόφρων Δαναοῖσιν ἄμυνεν,
οἶδα δὲ νῦν ὅτε τοὺς μὲν ὁμῶς μακάρεσσι θεοῖσι
κυδάνει, ἡμέτερον δὲ μένος καὶ χεῖρας ἔδησεν.
ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ὡς ἂν ἐγὼν εἴπω πειθώμεθα πάντες.

νῆες ὅσαι πρῶται εἰρύαται ἄγχι θαλάσσης
ἕλκωμεν, πάσας δὲ ἐρύσσομεν εἰς ἅλα δῖαν,
ὕψι δ᾽ ἐπ᾽ εὐνάων ὁρμίσσομεν, εἰς ὅ κεν ἔλθηι
νὺξ ἀβρότη, ἢν καὶ τῆι ἀπόσχωνται πολέμοιο
Τρῶες· ἔπειτα δέ κεν ἐρυσαίμεθα νῆας ἁπάσας.

οὐ γάρ τις νέμεσις φυγέειν κακόν, οὐδ᾽ ἀνὰ νύκτα.
βέλτερον ὃς φεύγων προφύγηι κακὸν ἠὲ ἁλώηι.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη πολύμητις Ὀδυσσεύς·
Ἀτρεΐδη ποῖόν σε ἔπος φύγεν ἕρκος ὀδόντων·
οὐλόμεν᾽ αἴθ᾽ ὤφελλες ἀεικελίου στρατοῦ ἄλλου

σημαίνειν, μὴ δ᾽ ἄμμιν ἀνασσέμεν, οἷσιν ἄρα Ζεὺς
ἐκ νεότητος ἔδωκε καὶ ἐς γῆρας τολυπεύειν
ἀργαλέους πολέμους, ὄφρα φθιόμεσθα ἕκαστος.
οὕτω δὴ μέμονας Τρώων πόλιν εὐρυάγυιαν
καλλείψειν, ἧς εἵνεκ᾽ ὀϊζύομεν κακὰ πολλά;

σίγα, μή τίς τ᾽ ἄλλος Ἀχαιῶν τοῦτον ἀκούσηι
μῦθον, ὃν οὔ κεν ἀνήρ γε διὰ στόμα πάμπαν ἄγοιτο
ὅς τις ἐπίσταιτο ἧισι φρεσὶν ἄρτια βάζειν
σκηπτοῦχός τ᾽ εἴη, καί οἱ πειθοίατο λαοὶ
τοσσοίδ᾽ ὅσσοισιν σὺ μετ᾽ Ἀργείοισιν ἀνάσσεις·

νῦν δέ σευ ὠνοσάμην πάγχυ φρένας, οἷον ἔειπες·
ὃς κέλεαι πολέμοιο συνεσταότος καὶ ἀϋτῆς
νῆας ἐϋσσέλμους ἅλαδ᾽ ἑλκέμεν, ὄφρ᾽ ἔτι μᾶλλον
Τρωσὶ μὲν εὐκτὰ γένηται ἐπικρατέουσί περ ἔμπης,
ἡμῖν δ᾽ αἰπὺς ὄλεθρος ἐπιρρέπηι. οὐ γὰρ Ἀχαιοὶ

σχήσουσιν πόλεμον νηῶν ἅλα δ᾽ ἑλκομενάων,
ἀλλ᾽ ἀποπαπτανέουσιν, ἐρωήσουσι δὲ χάρμης.
ἔνθά κε σὴ βουλὴ δηλήσεται ὄρχαμε λαῶν.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
ὦ Ὀδυσεῦ μάλα πώς με καθίκεο θυμὸν ἐνιπῆι

ἀργαλέηι· ἀτὰρ οὐ μὲν ἐγὼν ἀέκοντας ἄνωγα
νῆας ἐϋσσέλμους ἅλα δ᾽ ἑλκέμεν υἷας Ἀχαιῶν.
νῦν δ᾽ εἴη ὃς τῆσδέ γ᾽ ἀμείνονα μῆτιν ἐνίσποι
ἢ νέος ἠὲ παλαιός· ἐμοὶ δέ κεν ἀσμένωι εἴη.
τοῖσι δὲ καὶ μετέειπε βοὴν ἀγαθὸς Διομήδης·

ἐγγὺς ἀνήρ· οὐ δηθὰ ματεύσομεν· αἴ κ᾽ ἐθέλητε
πείθεσθαι, καὶ μή τι κότωι ἀγάσησθε ἕκαστος
οὕνεκα δὴ γενεῆφι νεώτατός εἰμι μεθ᾽ ὑμῖν·
πατρὸς δ᾽ ἐξ ἀγαθοῦ καὶ ἐγὼ γένος εὔχομαι εἶναι
Τυδέος, ὃν Θήβηισι χυτὴ κατὰ γαῖα καλύπτει.

πορθεῖ γὰρ τρεῖς παῖδες ἀμύμονες ἐξεγένοντο,
οἴκεον δ᾽ ἐν Πλευρῶνι καὶ αἰπεινῆι Καλυδῶνι
Ἄγριος ἠδὲ Μέλας, τρίτατος δ᾽ ἦν ἱππότα Οἰνεὺς
πατρὸς ἐμοῖο πατήρ· ἀρετῆι δ᾽ ἦν ἔξοχος αὐτῶν.
ἀλλ᾽ ὁ μὲν αὐτόθι μεῖνε, πατὴρ δ᾽ ἐμὸς Ἄργεϊ νάσθη

πλαγχθείς· ὡς γάρ που Ζεὺς ἤθελε καὶ θεοὶ ἄλλοι.
Ἀδρήστοιο δ᾽ ἔγημε θυγατρῶν, ναῖε δὲ δῶμα
ἀφνειὸν βιότοιο, ἅλις δέ οἱ ἦσαν ἄρουραι
πυροφόροι, πολλοὶ δὲ φυτῶν ἔσαν ὄρχατοι ἀμφίς,
πολλὰ δέ οἱ πρόβατ᾽ ἔσκε· κέκαστο δὲ πάντας Ἀχαιοὺς

ἐγχείηι· τὰ δὲ μέλλετ᾽ ἀκουέμεν, εἰ ἐτεόν περ.
τὼ οὐκ ἄν με γένος γε κακὸν καὶ ἀνάλκιδα φάντες
μῦθον ἀτιμήσαιτε πεφασμένον ὅν κ᾽ ἐῢ εἴπω.
δεῦτ᾽ ἴομεν πόλεμον δὲ καὶ οὐτάμενοί περ ἀνάγκηι.
ἔνθα δ᾽ ἔπειτ᾽ αὐτοὶ μὲν ἐχώμεθα δηϊοτῆτος

ἐκ βελέων, μή πού τις ἐφ᾽ ἕλκεϊ ἕλκος ἄρηται·
ἄλλους δ᾽ ὀτρύνοντες ἐνήσομεν, οἳ τὸ πάρος περ
θυμῶι ἦρα φέροντες ἀφεστᾶσ᾽ οὐδὲ μάχονται.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα τοῦ μάλα μὲν κλύον ἠδὲ πίθοντο·
βὰν δ᾽ ἴμεν, ἦρχε δ᾽ ἄρά σφιν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων.

οὐδ᾽ ἀλαοσκοπιὴν εἶχε κλυτὸς ἐννοσίγαιος,
ἀλλὰ μετ᾽ αὐτοὺς ἦλθε παλαιῶι φωτὶ ἐοικώς,
δεξιτερὴν δ᾽ ἕλε χεῖρ᾽ Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο,
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ἀτρεΐδη νῦν δή που Ἀχιλλῆος ὀλοὸν κῆρ

γηθεῖ ἐνὶ στήθεσσι φόνον καὶ φύζαν Ἀχαιῶν
δερκομένωι, ἐπεὶ οὔ οἱ ἔνι φρένες οὐδ᾽ ἠβαιαί.
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ὣς ἀπόλοιτο, θεὸς δέ ἑ σιφλώσειε·
σοὶ δ᾽ οὔ πω μάλα πάγχυ θεοὶ μάκαρες κοτέουσιν,
ἀλλ᾽ ἔτι που Τρώων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες

εὐρὺ κονίσουσιν πεδίον, σὺ δ᾽ ἐπόψεαι αὐτὸς
φεύγοντας προτὶ ἄστυ νεῶν ἄπο καὶ κλισιάων.
ὣς εἰπὼν μέγ᾽ ἄϋσεν ἐπεσσύμενος πεδίοιο.
ὅσσόν τ᾽ ἐννεάχιλοι ἐπίαχον ἢ δεκάχιλοι
ἀνέρες ἐν πολέμωι ἔριδα ξυνάγοντες Ἄρηος,

τόσσην ἐκ στήθεσφιν ὄπα κρείων ἐνοσίχθων
ἧκεν· Ἀχαιοῖσιν δὲ μέγα σθένος ἔμβαλ᾽ ἑκάστωι
καρδίηι, ἄληκτον πολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι.
Ἥρη δ᾽ εἰσεῖδε χρυσόθρονος ὀφθαλμοῖσι
στᾶσ᾽ ἐξ Οὐλύμποιο ἀπὸ ῥίου· αὐτίκα δ᾽ ἔγνω

τὸν μὲν ποιπνύοντα μάχην ἀνὰ κυδιάνειραν
αὐτοκασίγνητον καὶ δαέρα, χαῖρε δὲ θυμῶι·
Ζῆνα δ᾽ ἐπ᾽ ἀκροτάτης κορυφῆς πολυπίδακος Ἴδης
ἥμενον εἰσεῖδε, στυγερὸς δέ οἱ ἔπλετο θυμῶι.
μερμήριξε δ᾽ ἔπειτα βοῶπις πότνια Ἥρη

ὅππως ἐξαπάφοιτο Διὸς νόον αἰγιόχοιο·
ἥδε δέ οἱ κατὰ θυμὸν ἀρίστη φαίνετο βουλὴ
ἐλθεῖν εἰς Ἴδην εὖ ἐντύνασαν ἓ αὐτήν,
εἴ πως ἱμείραιτο παραδραθέειν φιλότητι
ἧι χροιῆι, τῶι δ᾽ ὕπνον ἀπήμονά τε λιαρόν τε

χεύηι ἐπὶ βλεφάροισιν ἰδὲ φρεσὶ πευκαλίμηισι.
βῆ δ᾽ ἴμεν ἐς θάλαμον, τόν οἱ φίλος υἱὸς ἔτευξεν
Ἥφαιστος, πυκινὰς δὲ θύρας σταθμοῖσιν ἐπῆρσε
κληῗδι κρυπτῆι, τὴν δ᾽ οὐ θεὸς ἄλλος ἀνῶιγεν·
ἔνθ᾽ ἥ γ᾽ εἰσελθοῦσα θύρας ἐπέθηκε φαεινάς.

ἀμβροσίηι μὲν πρῶτον ἀπὸ χροὸς ἱμερόεντος
λύματα πάντα κάθηρεν, ἀλείψατο δὲ λίπ᾽ ἐλαίωι
ἀμβροσίωι ἑδανῶι, τό ῥά οἱ τεθυωμένον ἦεν·
τοῦ καὶ κινυμένοιο Διὸς κατὰ χαλκοβατὲς δῶ
ἔμπης ἐς γαῖάν τε καὶ οὐρανὸν ἵκετ᾽ ἀϋτμή.

τῶι ῥ᾽ ἥ γε χρόα καλὸν ἀλειψαμένη ἰδὲ χαίτας
πεξαμένη χερσὶ πλοκάμους ἔπλεξε φαεινοὺς
καλοὺς ἀμβροσίους ἐκ κράατος ἀθανάτοιο.
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ἀμβρόσιον ἑανὸν ἕσαθ᾽, ὅν οἱ Ἀθήνη
ἔξυσ᾽ ἀσκήσασα, τίθει δ᾽ ἐνὶ δαίδαλα πολλά·

χρυσείηις δ᾽ ἐνετῆισι κατὰ στῆθος περονᾶτο.
ζώσατο δὲ ζώνηι ἑκατὸν θυσάνοις ἀραρυίηι,
ἐν δ᾽ ἄρα ἕρματα ἧκεν ἐϋτρήτοισι λοβοῖσι
τρίγληνα μορόεντα· χάρις δ᾽ ἀπελάμπετο πολλή.
κρηδέμνωι δ᾽ ἐφύπερθε καλύψατο δῖα θεάων

καλῶι νηγατέωι· λευκὸν δ᾽ ἦν ἠέλιος ὥς·
ποσσὶ δ᾽ ὑπὸ λιπαροῖσιν ἐδήσατο καλὰ πέδιλα.
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ πάντα περὶ χροῒ θήκατο κόσμον
βῆ ῥ᾽ ἴμεν ἐκ θαλάμοιο, καλεσσαμένη δ᾽ Ἀφροδίτην
τῶν ἄλλων ἀπάνευθε θεῶν πρὸς μῦθον ἔειπε·

ἦ ῥά νύ μοί τι πίθοιο φίλον τέκος ὅττί κεν εἴπω,
ἦέ κεν ἀρνήσαιο κοτεσσαμένη τό γε θυμῶι,
οὕνεκ᾽ ἐγὼ Δαναοῖσι, σὺ δὲ Τρώεσσιν ἀρήγεις;
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Διὸς θυγάτηρ Ἀφροδίτη·
Ἥρη πρέσβα θεὰ θύγατερ μεγάλοιο Κρόνοιο

αὔδα ὅ τι φρονέεις· τελέσαι δέ με θυμὸς ἄνωγεν,
εἰ δύναμαι τελέσαι γε καὶ εἰ τετελεσμένον ἐστίν.
τὴν δὲ δολοφρονέουσα προσηύδα πότνια Ἥρη·
δὸς νῦν μοι φιλότητα καὶ ἵμερον, ὧι τε σὺ πάντας
δαμνᾶι ἀθανάτους ἠδὲ θνητοὺς ἀνθρώπους.

εἶμι γὰρ ὀψομένη πολυφόρβου πείρατα γαίης,
Ὠκεανόν τε θεῶν γένεσιν καὶ μητέρα Τηθύν,
οἵ μ᾽ ἐν σφοῖσι δόμοισιν ἐῢ τρέφον ἠδ᾽ ἀτίταλλον
δεξάμενοι Ῥείας, ὅτε τε Κρόνον εὐρύοπα Ζεὺς
γαίης νέρθε καθεῖσε καὶ ἀτρυγέτοιο θαλάσσης·

τοὺς εἶμ᾽ ὀψομένη, καί σφ᾽ ἄκριτα νείκεα λύσω·
ἤδη γὰρ δηρὸν χρόνον ἀλλήλων ἀπέχονται
εὐνῆς καὶ φιλότητος, ἐπεὶ χόλος ἔμπεσε θυμῶι.
εἰ κείνω ἐπέεσσι παραιπεπιθοῦσα φίλον κῆρ
εἰς εὐνὴν ἀνέσαιμι ὁμωθῆναι φιλότητι,

αἰεί κέ σφι φίλη τε καὶ αἰδοίη καλεοίμην.
τὴν δ᾽ αὖτε προσέειπε φιλομειδὴς Ἀφροδίτη·
οὐκ ἔστ᾽ οὐδὲ ἔοικε τεὸν ἔπος ἀρνήσασθαι·
Ζηνὸς γὰρ τοῦ ἀρίστου ἐν ἀγκοίνηισιν ἰαύεις.
ἦ, καὶ ἀπὸ στήθεσφιν ἐλύσατο κεστὸν ἱμάντα

ποικίλον, ἔνθα δέ οἱ θελκτήρια πάντα τέτυκτο·
ἔνθ᾽ ἔνι μὲν φιλότης, ἐν δ᾽ ἵμερος, ἐν δ᾽ ὀαριστὺς
πάρφασις, ἥ τ᾽ ἔκλεψε νόον πύκα περ φρονεόντων.
τόν ῥά οἱ ἔμβαλε χερσὶν ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
τῆ νῦν τοῦτον ἱμάντα τεῶι ἐγκάτθεο κόλπωι

ποικίλον, ὧι ἔνι πάντα τετεύχαται· οὐδέ σέ φημι
ἄπρηκτόν γε νέεσθαι, ὅ τι φρεσὶ σῆισι μενοινᾶις.
ὣς φάτο, μείδησεν δὲ βοῶπις πότνια Ἥρη,
μειδήσασα δ᾽ ἔπειτα ἑῶι ἐγκάτθετο κόλπωι.
ἣ μὲν ἔβη πρὸς δῶμα Διὸς θυγάτηρ Ἀφροδίτη,

Ἥρη δ᾽ ἀΐξασα λίπεν ῥίον Οὐλύμποιο,
Πιερίην δ᾽ ἐπιβᾶσα καὶ Ἠμαθίην ἐρατεινὴν
σεύατ᾽ ἐφ᾽ ἱπποπόλων Θρηικῶν ὄρεα νιφόεντα
ἀκροτάτας κορυφάς· οὐδὲ χθόνα μάρπτε ποδοῖιν·
ἐξ Ἀθόω δ᾽ ἐπὶ πόντον ἐβήσετο κυμαίνοντα,

Λῆμνον δ᾽ εἰσαφίκανε πόλιν θείοιο Θόαντος.
ἔνθ᾽ Ὕπνωι ξύμβλητο κασιγνήτωι Θανάτοιο,
ἔν τ᾽ ἄρα οἱ φῦ χειρὶ ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζεν·
Ὕπνε ἄναξ πάντων τε θεῶν πάντων τ᾽ ἀνθρώπων,
ἠμὲν δή ποτ᾽ ἐμὸν ἔπος ἔκλυες, ἠδ᾽ ἔτι καὶ νῦν

πείθευ· ἐγὼ δέ κέ τοι ἰδέω χάριν ἤματα πάντα.
κοίμησόν μοι Ζηνὸς ὑπ᾽ ὀφρύσιν ὄσσε φαεινὼ
αὐτίκ᾽ ἐπεί κεν ἐγὼ παραλέξομαι ἐν φιλότητι.
δῶρα δέ τοι δώσω καλὸν θρόνον ἄφθιτον αἰεὶ
χρύσεον· Ἥφαιστος δέ κ᾽ ἐμὸς πάϊς ἀμφιγυήεις

τεύξει᾽ ἀσκήσας, ὑπὸ δὲ θρῆνυν ποσὶν ἥσει,
τῶι κεν ἐπισχοίης λιπαροὺς πόδας εἰλαπινάζων.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσεφώνεε νήδυμος Ὕπνος·
Ἥρη πρέσβα θεὰ θύγατερ μεγάλοιο Κρόνοιο
ἄλλον μέν κεν ἔγωγε θεῶν αἰειγενετάων

ῥεῖα κατευνήσαιμι, καὶ ἂν ποταμοῖο ῥέεθρα
Ὠκεανοῦ, ὅς περ γένεσις πάντεσσι τέτυκται·
Ζηνὸς δ᾽ οὐκ ἂν ἔγωγε Κρονίονος ἆσσον ἱκοίμην
οὐδὲ κατευνήσαιμ᾽, ὅτε μὴ αὐτός γε κελεύοι.
ἤδη γάρ με καὶ ἄλλο τεὴ ἐπίνυσσεν ἐφετμὴ

ἤματι τῶι ὅτε κεῖνος ὑπέρθυμος Διὸς υἱὸς
ἔπλεεν Ἰλιόθεν Τρώων πόλιν ἐξαλαπάξας.
ἤτοι ἐγὼ μὲν ἔλεξα Διὸς νόον αἰγιόχοιο
νήδυμος ἀμφιχυθείς· σὺ δέ οἱ κακὰ μήσαο θυμῶι
ὄρσασ᾽ ἀργαλέων ἀνέμων ἐπὶ πόντον ἀήτας,

καί μιν ἔπειτα Κόων δ᾽ εὖ ναιομένην ἀπένεικας
νόσφι φίλων πάντων. ὁ δ᾽ ἐπεγρόμενος χαλέπαινε
ῥιπτάζων κατὰ δῶμα θεούς, ἐμὲ δ᾽ ἔξοχα πάντων
ζήτει· καί κέ μ᾽ ἄϊστον ἀπ᾽ αἰθέρος ἔμβαλε πόντωι,
εἰ μὴ Νὺξ δμήτειρα θεῶν ἐσάωσε καὶ ἀνδρῶν·

τὴν ἱκόμην φεύγων, ὁ δ᾽ ἐπαύσατο χωόμενός περ.
ἅζετο γὰρ μὴ Νυκτὶ θοῆι ἀποθύμια ἕρδοι.
νῦν αὖ τοῦτό μ᾽ ἄνωγας ἀμήχανον ἄλλο τελέσσαι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε βοῶπις πότνια Ἥρη·
Ὕπνε τί ἢ δὲ σὺ ταῦτα μετὰ φρεσὶ σῆισι μενοινᾶις;

ἦ φὴις ὣς Τρώεσσιν ἀρηξέμεν εὐρύοπα Ζῆν
ὡς Ἡρακλῆος περιχώσατο παῖδος ἑοῖο;
ἀλλ᾽ ἴθ᾽, ἐγὼ δέ κέ τοι Χαρίτων μίαν ὁπλοτεράων
δώσω ὀπυιέμεναι καὶ σὴν κεκλῆσθαι ἄκοιτιν.
Πασιθέην, ἧς αἰὲν ἐέλδεαι ἤματα πάντα

ὣς φάτο, χήρατο δ᾽ Ὕπνος, ἀμειβόμενος δὲ προσηύδα·
ἄγρει νῦν μοι ὄμοσσον ἀάατον Στυγὸς ὕδωρ,
χειρὶ δὲ τῆι ἑτέρηι μὲν ἕλε χθόνα πουλυβότειραν,
τῆι δ᾽ ἑτέρηι ἅλα μαρμαρέην, ἵνα νῶϊν ἅπαντες
μάρτυροι ὦσ᾽ οἳ ἔνερθε θεοὶ Κρόνον ἀμφὶς ἐόντες,

ἦ μὲν ἐμοὶ δώσειν Χαρίτων μίαν ὁπλοτεράων
Πασιθέην, ἧς τ᾽ αὐτὸς ἐέλδομαι ἤματα πάντα.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε θεὰ λευκώλενος Ἥρη,
ὄμνυε δ᾽ ὡς ἐκέλευε, θεοὺς δ᾽ ὀνόμηνεν ἅπαντας
τοὺς ὑποταρταρίους οἳ Τιτῆνες καλέονται.

αὐτὰρ ἐπεί ῥ᾽ ὄμοσέν τε τελεύτησέν τε τὸν ὅρκον,
τὼ βήτην Λήμνου τε καὶ Ἴμβρου ἄστυ λιπόντε
ἠέρα ἑσσαμένω ῥίμφα πρήσσοντε κέλευθον.
Ἴδην δ᾽ ἱκέσθην πολυπίδακα μητέρα θηρῶν
Λεκτόν, ὅθι πρῶτον λιπέτην ἅλα· τὼ δ᾽ ἐπὶ χέρσου

βήτην, ἀκροτάτη δὲ ποδῶν ὕπο σείετο ὕλη.
ἔνθ᾽ Ὕπνος μὲν ἔμεινε πάρος Διὸς ὄσσε ἰδέσθαι
εἰς ἐλάτην ἀναβὰς περιμήκετον, ἣ τότ᾽ ἐν Ἴδηι
μακροτάτη πεφυυῖα δι᾽ ἠέρος αἰθέρ᾽ ἵκανεν·
ἔνθ᾽ ἧστ᾽ ὄζοισιν πεπυκασμένος εἰλατίνοισιν

ὄρνιθι λιγυρῆι ἐναλίγκιος, ἥν τ᾽ ἐν ὄρεσσι
χαλκίδα κικλήσκουσι θεοί, ἄνδρες δὲ κύμινδιν.
Ἥρη δὲ κραιπνῶς προσεβήσετο Γάργαρον ἄκρον
Ἴδης ὑψηλῆς· ἴδε δὲ νεφεληγερέτα Ζεύς.
ὡς δ᾽ ἴδεν, ὥς μιν ἔρως πυκινὰς φρένας ἀμφεκάλυψεν,

οἷον ὅτε πρῶτόν περ ἐμισγέσθην φιλότητι
εἰς εὐνὴν φοιτῶντε, φίλους λήθοντε τοκῆας.
στῆ δ᾽ αὐτῆς προπάροιθεν ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζεν·
Ἥρη πῆι μεμαυῖα κατ᾽ Οὐλύμπου τόδ᾽ ἱκάνεις;
ἵπποι δ᾽ οὐ παρέασι καὶ ἅρματα τῶν κ᾽ ἐπιβαίης.

τὸν δὲ δολοφρονέουσα προσηύδα πότνια Ἥρη·
ἔρχομαι ὀψομένη πολυφόρβου πείρατα γαίης,
Ὠκεανόν τε θεῶν γένεσιν καὶ μητέρα Τηθύν,
οἵ με σφοῖσι δόμοισιν ἐῢ τρέφον ἠδ᾽ ἀτίταλλον·
τοὺς εἶμ᾽ ὀψομένη, καί σφ᾽ ἄκριτα νείκεα λύσω·

ἤδη γὰρ δηρὸν χρόνον ἀλλήλων ἀπέχονται
εὐνῆς καὶ φιλότητος, ἐπεὶ χόλος ἔμπεσε θυμῶι.
ἵπποι δ᾽ ἐν πρυμνωρείηι πολυπίδακος Ἴδης
ἑστᾶσ᾽, οἵ μ᾽ οἴσουσιν ἐπὶ τραφερήν τε καὶ ὑγρήν.
νῦν δὲ σεῦ εἵνεκα δεῦρο κατ᾽ Οὐλύμπου τόδ᾽ ἱκάνω,

μή πώς μοι μετέπειτα χολώσεαι, αἴ κε σιωπῆι
οἴχωμαι πρὸς δῶμα βαθυρρόου Ὠκεανοῖο.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
Ἥρη κεῖσε μὲν ἔστι καὶ ὕστερον ὁρμηθῆναι,
νῶϊ δ᾽ ἄγ᾽ ἐν φιλότητι τραπείομεν εὐνηθέντε.

οὐ γάρ πώ ποτέ μ᾽ ὧδε θεᾶς ἔρος οὐδὲ γυναικὸς
θυμὸν ἐνὶ στήθεσσι περιπροχυθεὶς ἐδάμασσεν,
οὐδ᾽ ὁπότ᾽ ἠρασάμην Ἰξιονίης ἀλόχοιο,
ἣ τέκε Πειρίθοον θεόφιν μήστωρ᾽ ἀτάλαντον·
οὐδ᾽ ὅτε περ Δανάης καλλισφύρου Ἀκρισιώνης,

ἣ τέκε Περσῆα πάντων ἀριδείκετον ἀνδρῶν·
οὐδ᾽ ὅτε Φοίνικος κούρης τηλεκλειτοῖο,
ἣ τέκε μοι Μίνων τε καὶ ἀντίθεον Ῥαδάμανθυν·
οὐδ᾽ ὅτε περ Σεμέλης οὐδ᾽ Ἀλκμήνης ἐνὶ Θήβηι,
ἥ ῥ᾽ Ἡρακλῆα κρατερόφρονα γείνατο παῖδα·

ἣ δὲ Διώνυσον Σεμέλη τέκε χάρμα βροτοῖσιν·
οὐδ᾽ ὅτε Δήμητρος καλλιπλοκάμοιο ἀνάσσης,
οὐδ᾽ ὁπότε Λητοῦς ἐρικυδέος, οὐδὲ σεῦ αὐτῆς,
ὡς σέο νῦν ἔραμαι καί με γλυκὺς ἵμερος αἱρεῖ.
τὸν δὲ δολοφρονέουσα προσηύδα πότνια Ἥρη·

αἰνότατε Κρονίδη ποῖον τὸν μῦθον ἔειπες.
εἰ νῦν ἐν φιλότητι λιλαίεαι εὐνηθῆναι
Ἴδης ἐν κορυφῆισι, τὰ δὲ προπέφανται ἅπαντα·
πῶς κ᾽ ἔοι εἴ τις νῶϊ θεῶν αἰειγενετάων
εὕδοντ᾽ ἀθρήσειε, θεοῖσι δὲ πᾶσι μετελθὼν

πεφράδοι; οὐκ ἂν ἔγωγε τεὸν πρὸς δῶμα νεοίμην
ἐξ εὐνῆς ἀνστᾶσα, νεμεσσητὸν δέ κεν εἴη.
ἀλλ᾽ εἰ δή ῥ᾽ ἐθέλεις καί τοι φίλον ἔπλετο θυμῶι,
ἔστιν τοι θάλαμος, τόν τοι φίλος υἱὸς ἔτευξεν
Ἥφαιστος, πυκινὰς δὲ θύρας σταθμοῖσιν ἐπῆρσεν·

ἔνθ᾽ ἴομεν κείοντες, ἐπεί νύ τοι εὔαδεν εὐνή.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
Ἥρη μήτε θεῶν τό γε δείδιθι μήτέ τιν᾽ ἀνδρῶν
ὄψεσθαι· τοῖόν τοι ἐγὼ νέφος ἀμφικαλύψω
χρύσεον· οὐδ᾽ ἂν νῶϊ διαδράκοι Ἠέλιός περ,

οὗ τε καὶ ὀξύτατον πέλεται φάος εἰσοράασθαι.
ἦ ῥα καὶ ἀγκὰς ἔμαρπτε Κρόνου παῖς ἣν παράκοιτιν·
τοῖσι δ᾽ ὑπὸ χθὼν δῖα φύεν νεοθηλέα ποίην,
λωτόν θ᾽ ἑρσήεντα ἰδὲ κρόκον ἠδ᾽ ὑάκινθον
πυκνὸν καὶ μαλακόν, ὃς ἀπὸ χθονὸς ὑψόσ᾽ ἔεργε.

τῶι ἔνι λεξάσθην, ἐπὶ δὲ νεφέλην ἕσσαντο
καλὴν χρυσείην· στιλπναὶ δ᾽ ἀπέπιπτον ἔερσαι.
ὣς ὁ μὲν ἀτρέμας εὗδε πατὴρ ἀνὰ Γαργάρωι ἄκρωι,
ὕπνωι καὶ φιλότητι δαμείς, ἔχε δ᾽ ἀγκὰς ἄκοιτιν·
βῆ δὲ θέειν ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν νήδυμος Ὕπνος

ἀγγελίην ἐρέων γαιηόχωι ἐννοσιγαίωι·
ἀγχοῦ δ᾽ ἱστάμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
πρόφρων νῦν Δαναοῖσι Ποσείδαον ἐπάμυνε,
καί σφιν κῦδος ὄπαζε μίνυνθά περ, ὄφρ᾽ ἔτι εὕδει
Ζεύς, ἐπεὶ αὐτῶι ἐγὼ μαλακὸν περὶ κῶμ᾽ ἐκάλυψα·

Ἥρη δ᾽ ἐν φιλότητι παρήπαφεν εὐνηθῆναι.
ὣς εἰπὼν ὁ μὲν ὤιχετ᾽ ἐπὶ κλυτὰ φῦλ᾽ ἀνθρώπων,
τὸν δ᾽ ἔτι μᾶλλον ἀνῆκεν ἀμυνέμεναι Δαναοῖσιν.
αὐτίκα δ᾽ ἐν πρώτοισι μέγα προθορὼν ἐκέλευσεν·
Ἀργεῖοι καὶ δ᾽ αὖτε μεθίεμεν Ἕκτορι νίκην

Πριαμίδηι, ἵνα νῆας ἕληι καὶ κῦδος ἄρηται;
ἀλλ᾽ ὁ μὲν οὕτω φησὶ καὶ εὔχεται οὕνεκ᾽ Ἀχιλλεὺς
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισι μένει κεχολωμένος ἦτορ·
κείνου δ᾽ οὔ τι λίην ποθὴ ἔσσεται, εἴ κεν οἳ ἄλλοι
ἡμεῖς ὀτρυνώμεθ᾽ ἀμυνέμεν ἀλλήλοισιν.

ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ὡς ἂν ἐγὼ εἴπω πειθώμεθα πάντες·
ἀσπίδες ὅσσαι ἄρισται ἐνὶ στρατῶι ἠδὲ μέγισται
ἑσσάμενοι, κεφαλὰς δὲ παναίθηισιν κορύθεσσι
κρύψαντες, χερσίν τε τὰ μακρότατ᾽ ἔγχε᾽ ἑλόντες
ἴομεν· αὐτὰρ ἐγὼν ἡγήσομαι, οὐδ᾽ ἔτι φημὶ

Ἕκτορα Πριαμίδην μενέειν μάλα περ μεμαῶτα.
ὃς δέ κ᾽ ἀνὴρ μενέχαρμος, ἔχει δ᾽ ὀλίγον σάκος ὤμωι,
χείρονι φωτὶ δότω, ὁ δ᾽ ἐν ἀσπίδι μείζονι δύτω.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα τοῦ μάλα μὲν κλύον ἠδὲ πίθοντο·
τοὺς δ᾽ αὐτοὶ βασιλῆες ἐκόσμεον οὐτάμενοί περ

Τυδεΐδης Ὀδυσεύς τε καὶ Ἀτρεΐδης Ἀγαμέμνων·
οἰχόμενοι δ᾽ ἐπὶ πάντας ἀρήϊα τεύχε᾽ ἄμειβον·
ἐσθλὰ μὲν ἐσθλὸς ἔδυνε, χέρεια δὲ χείρονι δόσκεν.
αὐτὰρ ἐπεί ῥ᾽ ἕσσαντο περὶ χροῒ νώροπα χαλκὸν
βάν ῥ᾽ ἴμεν· ἦρχε δ᾽ ἄρά σφι Ποσειδάων ἐνοσίχθων

δεινὸν ἄορ τανύηκες ἔχων ἐν χειρὶ παχείηι
εἴκελον ἀστεροπῆι· τῶι δ᾽ οὐ θέμις ἐστὶ μιγῆναι
ἐν δαῒ λευγαλέηι, ἀλλὰ δέος ἰσχάνει ἄνδρας.
Τρῶας δ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ἐκόσμει φαίδιμος Ἕκτωρ.
δή ῥα τότ᾽ αἰνοτάτην ἔριδα πτολέμοιο τάνυσσαν

κυανοχαῖτα Ποσειδάων καὶ φαίδιμος Ἕκτωρ,
ἤτοι ὁ μὲν Τρώεσσιν, ὁ δ᾽ Ἀργείοισιν ἀρήγων.
ἐκλύσθη δὲ θάλασσα ποτὶ κλισίας τε νέας τε
Ἀργείων· οἳ δὲ ξύνισαν μεγάλωι ἀλαλητῶι.
οὔτε θαλάσσης κῦμα τόσον βοάαι ποτὶ χέρσον

ποντόθεν ὀρνύμενον πνοιῆι Βορέω ἀλεγεινῆι·
οὔτε πυρὸς τόσσός γε ποτὶ βρόμος αἰθομένοιο
οὔρεος ἐν βήσσηις, ὅτε τ᾽ ὤρετο καιέμεν ὕλην·
οὔτ᾽ ἄνεμος τόσσόν γε περὶ δρυσὶν ὑψικόμοισι
ἠπύει, ὅς τε μάλιστα μέγα βρέμεται χαλεπαίνων,

ὅσση ἄρα Τρώων καὶ Ἀχαιῶν ἔπλετο φωνὴ
δεινὸν ἀϋσάντων, ὅτ᾽ ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ὄρουσαν.
Αἴαντος δὲ πρῶτος ἀκόντισε φαίδιμος Ἕκτωρ
ἔγχει, ἐπεὶ τέτραπτο πρὸς ἰθύ οἱ, οὐδ᾽ ἀφάμαρτε,
τῆι ῥα δύω τελαμῶνε περὶ στήθεσσι τετάσθην,

ἤτοι ὁ μὲν σάκεος, ὁ δὲ φασγάνου ἀργυροήλου·
τώ οἱ ῥυσάσθην τέρενα χρόα. χώσατο δ᾽ Ἕκτωρ,
ὅττί ῥά οἱ βέλος ὠκὺ ἐτώσιον ἔκφυγε χειρός,
ἂψ δ᾽ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο κῆρ᾽ ἀλεείνων.
τὸν μὲν ἔπειτ᾽ ἀπιόντα μέγας Τελαμώνιος Αἴας

χερμαδίωι, τά ῥα πολλὰ θοάων ἔχματα νηῶν
πὰρ ποσὶ μαρναμένων ἐκυλίνδετο, τῶν ἓν ἀείρας
στῆθος βεβλήκει ὑπὲρ ἄντυγος ἀγχόθι δειρῆς,
στρόμβον δ᾽ ὣς ἔσσευε βαλών, περὶ δ᾽ ἔδραμε πάντηι.
ὡς δ᾽ ὅθ᾽ ὑπὸ πληγῆς πατρὸς Διὸς ἐξερίπηι δρῦς

πρόρριζος, δεινὴ δὲ θεείου γίγνεται ὀδμὴ
ἐξ αὐτῆς, τὸν δ᾽ οὔ περ ἔχει θράσος ὅς κεν ἴδηται
ἐγγὺς ἐών, χαλεπὸς δὲ Διὸς μεγάλοιο κεραυνός,
ὣς ἔπεσ᾽ Ἕκτορος ὦκα χαμαὶ μένος ἐν κονίηισι·
χειρὸς δ᾽ ἔκβαλεν ἔγχος, ἐπ᾽ αὐτῶι δ᾽ ἀσπὶς ἑάφθη

καὶ κόρυς, ἀμφὶ δέ οἱ βράχε τεύχεα ποικίλα χαλκῶι.
οἳ δὲ μέγα ἰάχοντες ἐπέδραμον υἷες Ἀχαιῶν
ἐλπόμενοι ἐρύεσθαι, ἀκόντιζον δὲ θαμειὰς
αἰχμάς· ἀλλ᾽ οὔ τις ἐδυνήσατο ποιμένα λαῶν
οὐτάσαι οὐδὲ βαλεῖν· πρὶν γὰρ περίβησαν ἄριστοι

Πουλυδάμας τε καὶ Αἰνείας καὶ δῖος Ἀγήνωρ
Σαρπηδών τ᾽ ἀρχὸς Λυκίων καὶ Γλαῦκος ἀμύμων.
τῶν δ᾽ ἄλλων οὔ τίς εὑ ἀκήδεσεν, ἀλλὰ πάροιθεν
ἀσπίδας εὐκύκλους σχέθον αὐτοῦ. τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ἑταῖροι
χερσὶν ἀείραντες φέρον ἐκ πόνου, ὄφρ᾽ ἵκεθ᾽ ἵππους

ὠκέας, οἵ οἱ ὄπισθε μάχης ἠδὲ πτολέμοιο
ἕστασαν ἡνίοχόν τε καὶ ἅρματα ποικίλ᾽ ἔχοντες·
οἳ τόν γε προτὶ ἄστυ φέρον βαρέα στενάχοντα.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πόρον ἷξον ἐϋρρεῖος ποταμοῖο
Ξάνθου δινήεντος, ὃν ἀθάνατος τέκετο Ζεύς,

ἔνθά μιν ἐξ ἵππων πέλασαν χθονί, κὰδ δέ οἱ ὕδωρ
χεῦαν· ὁ δ᾽ ἀμπνύνθη καὶ ἀνέδρακεν ὀφθαλμοῖσιν,
ἑζόμενος δ᾽ ἐπὶ γοῦνα κελαινεφὲς αἷμ᾽ ἀπέμεσσεν·
αὖτις δ᾽ ἐξοπίσω πλῆτο χθονί, τὼ δέ οἱ ὄσσε
νὺξ ἐκάλυψε μέλαινα· βέλος δ᾽ ἔτι θυμὸν ἐδάμνα.

Ἀργεῖοι δ᾽ ὡς οὖν ἴδον Ἕκτορα νόσφι κιόντα
μᾶλλον ἐπὶ Τρώεσσι θόρον, μνήσαντο δὲ χάρμης.
ἔνθα πολὺ πρώτιστος Ὀϊλῆος ταχὺς Αἴας
Σάτνιον οὔτασε δουρὶ μετάλμενος ὀξυόεντι
Ἠνοπίδην, ὃν ἄρα νύμφη τέκε νηῒς ἀμύμων

Ἤνοπι βουκολέοντι παρ᾽ ὄχθας Σατνιόεντος.
τὸν μὲν Ὀϊλιάδης δουρὶ κλυτὸς ἐγγύθεν ἐλθὼν
οὖτα κατὰ λαπάρην· ὁ δ᾽ ἀνετράπετ᾽, ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ αὐτῶι
Τρῶες καὶ Δαναοὶ σύναγον κρατερὴν ὑσμίνην.
τῶι δ᾽ ἐπὶ Πουλυδάμας ἐγχέσπαλος ἦλθεν ἀμύντωρ

Πανθοΐδης, βάλε δὲ Προθοήνορα δεξιὸν ὦμον
υἱὸν Ἀρηϊλύκοιο, δι᾽ ὤμου δ᾽ ὄβριμον ἔγχος
ἔσχεν, ὁ δ᾽ ἐν κονίηισι πεσὼν ἕλε γαῖαν ἀγοστῶι.
Πουλυδάμας δ᾽ ἔκπαγλον ἐπεύξατο μακρὸν ἀΰσας·
οὐ μὰν αὖτ᾽ ὀΐω μεγαθύμου Πανθοΐδαο

χειρὸς ἄπο στιβαρῆς ἅλιον πηδῆσαι ἄκοντα,
ἀλλά τις Ἀργείων κόμισε χροΐ, καί μιν ὀΐω
αὐτῶι σκηπτόμενον κατίμεν δόμον Ἄϊδος εἴσω.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀργείοισι δ᾽ ἄχος γένετ᾽ εὐξαμένοιο·
Αἴαντι δὲ μάλιστα δαΐφρονι θυμὸν ὄρινε

τῶι Τελαμωνιάδηι· τοῦ γὰρ πέσεν ἄγχι μάλιστα.
καρπαλίμως δ᾽ ἀπιόντος ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι.
Πουλυδάμας δ᾽ αὐτὸς μὲν ἀλεύατο κῆρα μέλαιναν
λικριφὶς ἀΐξας, κόμισεν δ᾽ Ἀντήνορος υἱὸς
Ἀρχέλοχος· τῶι γάρ ῥα θεοὶ βούλευσαν ὄλεθρον.

τόν ῥ᾽ ἔβαλεν κεφαλῆς τε καὶ αὐχένος ἐν συνεοχμῶι,
νείατον ἀστράγαλον, ἀπὸ δ᾽ ἄμφω κέρσε τένοντε·
τοῦ δὲ πολὺ προτέρη κεφαλὴ στόμα τε ῥῖνές τε
οὔδεϊ πλῆντ᾽ ἤ περ κνῆμαι καὶ γοῦνα πεσόντος.
Αἴας δ᾽ αὖτ᾽ ἐγέγωνεν ἀμύμονι Πουλυδάμαντι·

φράζεο Πουλυδάμα καί μοι νημερτὲς ἐνίσπες
ἦ ῥ᾽ οὐχ οὗτος ἀνὴρ Προθοήνορος ἀντὶ πεφάσθαι
ἄξιος; οὐ μέν μοι κακὸς εἴδεται οὐδὲ κακῶν ἔξ,
ἀλλὰ κασίγνητος Ἀντήνορος ἱπποδάμοιο
ἢ πάϊς· αὐτῶι γὰρ γενεὴν ἄγχιστα ἐώικει.

ἦ ῥ᾽ εὖ γιγνώσκων, Τρῶας δ᾽ ἄχος ἔλλαβε θυμόν.
ἔνθ᾽ Ἀκάμας Πρόμαχον Βοιώτιον οὔτασε δουρὶ
ἀμφὶ κασιγνήτωι βεβαώς· ὁ δ᾽ ὕφελκε ποδοῖιν.
τῶι δ᾽ Ἀκάμας ἔκπαγλον ἐπεύξατο μακρὸν ἀΰσας·
Ἀργεῖοι ἰόμωροι ἀπειλάων ἀκόρητοι

οὔ θην οἴοισίν γε πόνος τ᾽ ἔσεται καὶ ὀϊζὺς
ἡμῖν, ἀλλά ποθ᾽ ὧδε κατακτενέεσθε καὶ ὔμμες.
φράζεσθ᾽ ὡς ὑμῖν Πρόμαχος δεδμημένος εὕδει
ἔγχει ἐμῶι, ἵνα μή τι κασιγνήτοιό γε ποινὴ
δηρὸν ἄτιτος ἔηι· τὼ καί κέ τις εὔχεται ἀνὴρ

γνωτὸν ἐνὶ μεγάροισιν ἀρῆς ἀλκτῆρα λιπέσθαι.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀργείοισι δ᾽ ἄχος γένετ᾽ εὐξαμένοιο·
Πηνέλεωι δὲ μάλιστα δαΐφρονι θυμὸν ὄρινεν·
ὁρμήθη δ᾽ Ἀκάμαντος· ὁ δ᾽ οὐχ ὑπέμεινεν ἐρωὴν
Πηνελέωο ἄνακτος· ὁ δ᾽ οὔτασεν Ἰλιονῆα

υἱὸν Φόρβαντος πολυμήλου, τόν ῥα μάλιστα
Ἑρμείας Τρώων ἐφίλει καὶ κτῆσιν ὄπασσε·
τῶι δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὸ μήτηρ μοῦνον τέκεν Ἰλιονῆα.
τὸν τόθ᾽ ὑπ᾽ ὀφρύος οὖτα κατ᾽ ὀφθαλμοῖο θέμεθλα,
ἐκ δ᾽ ὦσε γλήνην· δόρυ δ᾽ ὀφθαλμοῖο διὰ πρὸ

καὶ διὰ ἰνίου ἦλθεν, ὁ δ᾽ ἕζετο χεῖρε πετάσσας
ἄμφω· Πηνέλεως δὲ ἐρυσσάμενος ξίφος ὀξὺ
αὐχένα μέσσον ἔλασσεν, ἀπήραξεν δὲ χαμᾶζε
αὐτῆι σὺν πήληκι κάρη· ἔτι δ᾽ ὄβριμον ἔγχος
ἦεν ἐν ὀφθαλμῶι· ὁ δὲ φὴ κώδειαν ἀνασχὼν

πέφραδέ τε Τρώεσσι καὶ εὐχόμενος ἔπος ηὔδα·
εἰπέμεναί μοι Τρῶες ἀγαυοῦ Ἰλιονῆος
πατρὶ φίλωι καὶ μητρὶ γοήμεναι ἐν μεγάροισιν·
οὐδὲ γὰρ ἣ Προμάχοιο δάμαρ Ἀλεγηνορίδαο
ἀνδρὶ φίλωι ἐλθόντι γανύσσεται, ὁππότε κεν δὴ

ἐκ Τροίης σὺν νηυσὶ νεώμεθα κοῦροι Ἀχαιῶν.
ὣς φάτο, τοὺς δ᾽ ἄρα πάντας ὑπὸ τρόμος ἔλλαβε γυῖα,
πάπτηνεν δὲ ἕκαστος ὅπηι φύγοι αἰπὺν ὄλεθρον.
ἔσπετε νῦν μοι Μοῦσαι Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχουσαι
ὅς τις δὴ πρῶτος βροτόεντ᾽ ἀνδράγρι᾽ Ἀχαιῶν

ἤρατ᾽, ἐπεί ῥ᾽ ἔκλινε μάχην κλυτὸς ἐννοσίγαιος.
Αἴας ῥα πρῶτος Τελαμώνιος Ὕρτιον οὖτα
Γυρτιάδην Μυσῶν ἡγήτορα καρτεροθύμων·
Φάλκην δ᾽ Ἀντίλοχος καὶ Μέρμερον ἐξενάριξε·
Μηριόνης δὲ Μόρυν τε καὶ Ἱπποτίωνα κατέκτα,

Τεῦκρος δὲ Προθόωνά τ᾽ ἐνήρατο καὶ Περιφήτην·
Ἀτρεΐδης δ᾽ ἄρ᾽ ἔπειθ᾽ Ὑπερήνορα ποιμένα λαῶν
οὖτα κατὰ λαπάρην, διὰ δ᾽ ἔντερα χαλκὸς ἄφυσσε
δηιώσας· ψυχὴ δὲ κατ᾽ οὐταμένην ὠτειλὴν
ἔσσυτ᾽ ἐπειγομένη, τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψε.

πλείστους δ᾽ Αἴας εἷλεν Ὀϊλῆος ταχὺς υἱός·
οὐ γάρ οἵ τις ὁμοῖος ἐπισπέσθαι ποσὶν ἦεν
ἀνδρῶν τρεσσάντων, ὅτε τε Ζεὺς ἐν φόβον ὄρσηι.

Ἰλιάδος Ο

Παλίωξις παρὰ τῶν νεῶν.

Αὐτὰρ ἐπεὶ διά τε σκόλοπας καὶ τάφρον ἔβησαν
φεύγοντες, πολλοὶ δὲ δάμεν Δαναῶν ὑπὸ χερσίν,
οἳ μὲν δὴ παρ᾽ ὄχεσφιν ἐρητύοντο μένοντες
χλωροὶ ὑπαὶ δείους πεφοβημένοι· ἔγρετο δὲ Ζεὺς

Ἴδης ἐν κορυφῆισι παρὰ χρυσοθρόνου Ἥρης,
στῆ δ᾽ ἄρ᾽ ἀναΐξας, ἴδε δὲ Τρῶας καὶ Ἀχαιοὺς
τοὺς μὲν ὀρινομένους, τοὺς δὲ κλονέοντας ὄπισθεν
Ἀργείους, μετὰ δέ σφι Ποσειδάωνα ἄνακτα·
Ἕκτορα δ᾽ ἐν πεδίωι ἴδε κείμενον, ἀμφὶ δ᾽ ἑταῖροι

εἵαθ᾽, ὁ δ᾽ ἀργαλέωι ἔχετ᾽ ἄσθματι κῆρ ἀπινύσσων
αἷμ᾽ ἐμέων, ἐπεὶ οὔ μιν ἀφαυρότατος βάλ᾽ Ἀχαιῶν.
τὸν δὲ ἰδὼν ἐλέησε πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε,
δεινὰ δ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν Ἥρην πρὸς μῦθον ἔειπεν·
ἦ μάλα δὴ κακότεχνος ἀμήχανε σὸς δόλος Ἥρη

Ἕκτορα δῖον ἔπαυσε μάχης, ἐφόβησε δὲ λαούς.
οὐ μὰν οἶδ᾽ εἰ αὖτε κακορραφίης ἀλεγεινῆς
πρώτη ἐπαύρηαι καί σε πληγῆισιν ἱμάσσω.
ἦ οὐ μέμνηι ὅτε τ᾽ ἐκρέμω ὑψόθεν, ἐκ δὲ ποδοῖιν
ἄκμονας ἧκα δύω, περὶ χερσὶ δὲ δεσμὸν ἴηλα

χρύσεον ἄρρηκτον; σὺ δ᾽ ἐν αἰθέρι καὶ νεφέληισιν
ἐκρέμω· ἠλάστεον δὲ θεοὶ κατὰ μακρὸν Ὄλυμπον,
λῦσαι δ᾽ οὐκ ἐδύναντο παρασταδόν· ὃν δὲ λάβοιμι
ῥίπτασκον τεταγὼν ἀπὸ βηλοῦ ὄφρ᾽ ἂν ἵκηται
γῆν ὀλιγηπελέων· ἐμὲ δ᾽ οὐδ᾽ ὧς θυμὸν ἀνίει

ἀζηχὴς ὀδύνη Ἡρακλῆος θείοιο,
τὸν σὺ ξὺν Βορέηι ἀνέμωι πεπιθοῦσα θυέλλας
πέμψας ἐπ᾽ ἀτρύγετον πόντον κακὰ μητιόωσα,
καί μιν ἔπειτα Κόων δ᾽ εὖ ναιομένην ἀπένεικας.
τὸν μὲν ἐγὼν ἔνθεν ῥυσάμην καὶ ἀνήγαγον αὖτις

Ἄργος ἐς ἱππόβοτον καὶ πολλά περ ἀθλήσαντα.
τῶν σ᾽ αὖτις μνήσω ἵν᾽ ἀπολλήξηις ἀπατάων,
ὄφρα ἴδηι ἤν τοι χραίσμηι φιλότης τε καὶ εὐνή,
ἣν ἐμίγης ἐλθοῦσα θεῶν ἄπο καί μ᾽ ἀπάτησας.
ὣς φάτο, ῥίγησεν δὲ βοῶπις πότνια Ἥρη,

καί μιν φωνήσασ᾽ ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ἴστω νῦν τόδε Γαῖα καὶ Οὐρανὸς εὐρὺς ὕπερθε
καὶ τὸ κατειβόμενον Στυγὸς ὕδωρ, ὅς τε μέγιστος
ὅρκος δεινότατός τε πέλει μακάρεσσι θεοῖσι,
σή θ᾽ ἱερὴ κεφαλὴ καὶ νωΐτερον λέχος αὐτῶν

κουρίδιον, τὸ μὲν οὐκ ἂν ἐγώ ποτε μὰψ ὀμόσαιμι·
μὴ δι᾽ ἐμὴν ἰότητα Ποσειδάων ἐνοσίχθων
πημαίνει Τρῶάς τε καὶ Ἕκτορα, τοῖσι δ᾽ ἀρήγει,
ἀλλά που αὐτὸν θυμὸς ἐποτρύνει καὶ ἀνώγει,
τειρομένους δ᾽ ἐπὶ νηυσὶν ἰδὼν ἐλέησεν Ἀχαιούς.

αὐτάρ τοι καὶ κείνωι ἐγὼ παραμυθησαίμην
τῆι ἴμεν ἧι κεν δὴ σὺ κελαινεφὲς ἡγεμονεύηις.
ὣς φάτο, μείδησεν δὲ πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε,
καί μιν ἀμειβόμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
εἰ μὲν δὴ σύ γ᾽ ἔπειτα βοῶπις πότνια Ἥρη

ἶσον ἐμοὶ φρονέουσα μετ᾽ ἀθανάτοισι καθίζοις,
τώ κε Ποσειδάων γε, καὶ εἰ μάλα βούλεται ἄλληι,
αἶψα μεταστρέψειε νόον μετὰ σὸν καὶ ἐμὸν κῆρ.
ἀλλ᾽ εἰ δή ῥ᾽ ἐτεόν γε καὶ ἀτρεκέως ἀγορεύεις,
ἔρχεο νῦν μετὰ φῦλα θεῶν, καὶ δεῦρο κάλεσσον

Ἶρίν τ᾽ ἐλθέμεναι καὶ Ἀπόλλωνα κλυτότοξον,
ὄφρ᾽ ἣ μὲν μετὰ λαὸν Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων
ἔλθηι, καὶ εἴπηισι Ποσειδάωνι ἄνακτι
παυσάμενον πολέμοιο τὰ ἃ πρὸς δώμαθ᾽ ἱκέσθαι,
Ἕκτορα δ᾽ ὀτρύνηισι μάχην ἐς Φοῖβος Ἀπόλλων,

αὖτις δ᾽ ἐμπνεύσηισι μένος, λελάθηι δ᾽ ὀδυνάων
αἳ νῦν μιν τείρουσι κατὰ φρένας, αὐτὰρ Ἀχαιοὺς
αὖτις ἀποστρέψηισιν ἀνάλκιδα φύζαν ἐνόρσας,
φεύγοντες δ᾽ ἐν νηυσὶ πολυκλήϊσι πέσωσι
Πηλεΐδεω Ἀχιλῆος· ὁ δ᾽ ἀνστήσει ὃν ἑταῖρον

Πάτροκλον· τὸν δὲ κτενεῖ ἔγχεϊ φαίδιμος Ἕκτωρ
Ἰλίου προπάροιθε πολέας ὀλέσαντ᾽ αἰζηοὺς
τοὺς ἄλλους, μετὰ δ᾽ υἱὸν ἐμὸν Σαρπηδόνα δῖον.
τοῦ δὲ χολωσάμενος κτενεῖ Ἕκτορα δῖος Ἀχιλλεύς.
ἐκ τοῦ δ᾽ ἄν τοι ἔπειτα παλίωξιν παρὰ νηῶν

αἰὲν ἐγὼ τεύχοιμι διαμπερὲς εἰς ὅ κ᾽ Ἀχαιοὶ
Ἴλιον αἰπὺ ἕλοιεν Ἀθηναίης διὰ βουλάς.
τὸ πρὶν δ᾽ οὔτ᾽ ἄρ᾽ ἐγὼ παύω χόλον οὔτέ τιν᾽ ἄλλον
ἀθανάτων Δαναοῖσιν ἀμυνέμεν ἐνθάδ᾽ ἐάσω
πρίν γε τὸ Πηλεΐδαο τελευτηθῆναι ἐέλδωρ,

ὥς οἱ ὑπέστην πρῶτον, ἐμῶι δ᾽ ἐπένευσα κάρητι,
ἤματι τῶι ὅτ᾽ ἐμεῖο θεὰ Θέτις ἥψατο γούνων,
λισσομένη τιμῆσαι Ἀχιλλῆα πτολίπορθον.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε θεὰ λευκώλενος Ἥρη,
βῆ δ᾽ ἐξ Ἰδαίων ὀρέων ἐς μακρὸν Ὄλυμπον.

ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἂν ἀΐξηι νόος ἀνέρος, ὅς τ᾽ ἐπὶ πολλὴν
γαῖαν ἐληλουθὼς φρεσὶ πευκαλίμηισι νοήσηι
ἔνθ᾽ εἴην ἢ ἔνθα, μενοινήηισί τε πολλά,
ὣς κραιπνῶς μεμαυῖα διέπτατο πότνια Ἥρη·
ἵκετο δ᾽ αἰπὺν Ὄλυμπον, ὁμηγερέεσσι δ᾽ ἐπῆλθεν

ἀθανάτοισι θεοῖσι Διὸς δόμωι· οἳ δὲ ἰδόντες
πάντες ἀνήϊξαν καὶ δεικανόωντο δέπασσιν.
ἣ δ᾽ ἄλλους μὲν ἔασε, Θέμιστι δὲ καλλιπαρήιωι
δέκτο δέπας· πρώτη γὰρ ἐναντίη ἦλθε θέουσα,
καί μιν φωνήσασ᾽ ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

Ἥρη τίπτε βέβηκας; ἀτυζομένηι δὲ ἔοικας·
ἦ μάλα δή σ᾽ ἐφόβησε Κρόνου πάϊς, ὅς τοι ἀκοίτης.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα θεὰ λευκώλενος Ἥρη·
μή με θεὰ Θέμι ταῦτα διείρεο· οἶσθα καὶ αὐτὴ
οἷος κείνου θυμὸς ὑπερφίαλος καὶ ἀπηνής.

ἀλλὰ σύ γ᾽ ἄρχε θεοῖσι δόμοις ἔνι δαιτὸς ἐΐσης·
ταῦτα δὲ καὶ μετὰ πᾶσιν ἀκούσεαι ἀθανάτοισιν
οἷα Ζεὺς κακὰ ἔργα πιφαύσκεται· οὐδέ τί φημι
πᾶσιν ὁμῶς θυμὸν κεχαρησέμεν, οὔτε βροτοῖσιν
οὔτε θεοῖς, εἴ πέρ τις ἔτι νῦν δαίνυται εὔφρων.

ἣ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰποῦσα καθέζετο πότνια Ἥρη,
ὄχθησαν δ᾽ ἀνὰ δῶμα Διὸς θεοί· ἣ δ᾽ ἐγέλασσε
χείλεσιν, οὐδὲ μέτωπον ἐπ᾽ ὀφρύσι κυανέηισιν
ἰάνθη· πᾶσιν δὲ νεμεσσηθεῖσα μετηύδα·
νήπιοι οἳ Ζηνὶ μενεαίνομεν ἀφρονέοντες·

ἦ ἔτι μιν μέμαμεν καταπαυσέμεν ἆσσον ἰόντες
ἢ ἔπει ἠὲ βίηι· ὁ δ᾽ ἀφήμενος οὐκ ἀλεγίζει
οὐδ᾽ ὄθεται· φησὶν γὰρ ἐν ἀθανάτοισι θεοῖσι
κάρτεΐ τε σθένεΐ τε διακριδὸν εἶναι ἄριστος.
τὼ ἔχεθ᾽ ὅττί κεν ὔμμι κακὸν πέμπηισιν ἑκάστωι.

ἤδη γὰρ νῦν ἔλπομ᾽ Ἄρηΐ γε πῆμα τετύχθαι·
υἱὸς γάρ οἱ ὄλωλε μάχηι ἔνι φίλτατος ἀνδρῶν
Ἀσκάλαφος, τόν φησιν ὃν ἔμμεναι ὄβριμος Ἄρης.
ὣς ἔφατ᾽, αὐτὰρ Ἄρης θαλερὼ πεπλήγετο μηρὼ
χερσὶ καταπρηνέσσ᾽, ὀλοφυρόμενος δ᾽ ἔπος ηὔδα·

μὴ νῦν μοι νεμεσήσετ᾽ Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχοντες
τίσασθαι φόνον υἷος ἰόντ᾽ ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν,
εἴ πέρ μοι καὶ μοῖρα Διὸς πληγέντι κεραυνῶι
κεῖσθαι ὁμοῦ νεκύεσσι μεθ᾽ αἵματι καὶ κονίηισιν.
ὣς φάτο, καί ῥ᾽ ἵππους κέλετο Δεῖμόν τε Φόβον τε

ζευγνύμεν, αὐτὸς δ᾽ ἔντε᾽ ἐδύσετο παμφανόωντα.
ἔνθά κ᾽ ἔτι μείζων τε καὶ ἀργαλεώτερος ἄλλος
πὰρ Διὸς ἀθανάτοισι χόλος καὶ μῆνις ἐτύχθη,
εἰ μὴ Ἀθήνη πᾶσι περιδείσασα θεοῖσιν
ὦρτο διὲκ προθύρου, λίπε δὲ θρόνον ἔνθα θάασσε,

τοῦ δ᾽ ἀπὸ μὲν κεφαλῆς κόρυθ᾽ εἵλετο καὶ σάκος ὤμων,
ἔγχος δ᾽ ἔστησε στιβαρῆς ἀπὸ χειρὸς ἑλοῦσα
χάλκεον· ἣ δ᾽ ἐπέεσσι καθάπτετο θοῦρον Ἄρηα·
μαινόμενε φρένας ἠλὲ διέφθορας· ἦ νύ τοι αὔτως
οὔατ᾽ ἀκουέμεν ἐστί, νόος δ᾽ ἀπόλωλε καὶ αἰδώς.

οὐκ ἀΐεις ἅ τέ φησι θεὰ λευκώλενος Ἥρη
ἣ δὴ νῦν πὰρ Ζηνὸς Ὀλυμπίου εἰλήλουθεν;
ἦ ἐθέλεις αὐτὸς μὲν ἀναπλήσας κακὰ πολλὰ
ἂψ ἴμεν Οὔλυμπον δὲ καὶ ἀχνύμενός περ ἀνάγκηι,
αὐτὰρ τοῖς ἄλλοισι κακὸν μέγα πᾶσι φυτεῦσαι;

αὐτίκα γὰρ Τρῶας μὲν ὑπερθύμους καὶ Ἀχαιοὺς
λείψει, ὁ δ᾽ ἡμέας εἶσι κυδοιμήσων ἐς Ὄλυμπον,
μάρψει δ᾽ ἑξείης ὅς τ᾽ αἴτιος ὅς τε καὶ οὐκί.
τώ σ᾽ αὖ νῦν κέλομαι μεθέμεν χόλον υἷος ἑῆος·
ἤδη γάρ τις τοῦ γε βίην καὶ χεῖρας ἀμείνων

ἢ πέφατ᾽, ἢ καὶ ἔπειτα πεφήσεται· ἀργαλέον δὲ
πάντων ἀνθρώπων ῥῦσθαι γενεήν τε τόκον τε.
ὣς εἰποῦσ᾽ ἵδρυσε θρόνωι ἔνι θοῦρον Ἄρηα.
Ἥρη δ᾽ Ἀπόλλωνα καλέσσατο δώματος ἐκτὸς
Ἶρίν θ᾽, ἥ τε θεοῖσι μετάγγελος ἀθανάτοισι,

καί σφεας φωνήσασ᾽ ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ζεὺς σφὼ εἰς Ἴδην κέλετ᾽ ἐλθέμεν ὅττι τάχιστα·
αὐτὰρ ἐπὴν ἔλθητε, Διός τ᾽ εἰς ὦπα ἴδησθε,
ἕρδειν ὅττί κε κεῖνος ἐποτρύνηι καὶ ἀνώγηι.
ἣ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰποῦσα πάλιν κίε πότνια Ἥρη,

ἕζετο δ᾽ εἰνὶ θρόνωι· τὼ δ᾽ ἀΐξαντε πετέσθην.
Ἴδην δ᾽ ἵκανον πολυπίδακα μητέρα θηρῶν,
εὗρον δ᾽ εὐρύοπα Κρονίδην ἀνὰ Γαργάρωι ἄκρωι
ἥμενον· ἀμφὶ δέ μιν θυόεν νέφος ἐστεφάνωτο.
τὼ δὲ πάροιθ᾽ ἐλθόντε Διὸς νεφεληγερέταο

στήτην· οὐδέ σφωϊν ἰδὼν ἐχολώσατο θυμῶι,
ὅττί οἱ ὦκ᾽ ἐπέεσσι φίλης ἀλόχοιο πιθέσθην.
Ἶριν δὲ προτέρην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
βάσκ᾽ ἴθι Ἶρι ταχεῖα, Ποσειδάωνι ἄνακτι
πάντα τάδ᾽ ἀγγεῖλαι, μὴ δὲ ψευδάγγελος εἶναι.

παυσάμενόν μιν ἄνωχθι μάχης ἠδὲ πτολέμοιο
ἔρχεσθαι μετὰ φῦλα θεῶν ἢ εἰς ἅλα δῖαν.
εἰ δέ μοι οὐκ ἐπέεσσ᾽ ἐπιπείσεται, ἀλλ᾽ ἀλογήσει,
φραζέσθω δὴ ἔπειτα κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμὸν
μή μ᾽ οὐδὲ κρατερός περ ἐὼν ἐπιόντα ταλάσσηι

μεῖναι, ἐπεί εὑ φημὶ βίηι πολὺ φέρτερος εἶναι
καὶ γενεῆι πρότερος· τοῦ δ᾽ οὐκ ὄθεται φίλον ἦτορ
ἶσον ἐμοὶ φάσθαι, τόν τε στυγέουσι καὶ ἄλλοι.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις,
βῆ δὲ κατ᾽ Ἰδαίων ὀρέων εἰς Ἴλιον ἱρήν.

ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἂν ἐκ νεφέων πτῆται νιφὰς ἠὲ χάλαζα
ψυχρὴ ὑπὸ ῥιπῆς αἰθρηγενέος Βορέαο,
ὣς κραιπνῶς μεμαυῖα διέπτατο ὠκέα Ἶρις,
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη προσέφη κλυτὸν ἐννοσίγαιον·
ἀγγελίην τινά τοι γαιήοχε κυανοχαῖτα

ἦλθον δεῦρο φέρουσα παραὶ Διὸς αἰγιόχοιο.
παυσάμενόν σ᾽ ἐκέλευσε μάχης ἠδὲ πτολέμοιο
ἔρχεσθαι μετὰ φῦλα θεῶν ἢ εἰς ἅλα δῖαν.
εἰ δέ οἱ οὐκ ἐπέεσσ᾽ ἐπιπείσεαι, ἀλλ᾽ ἀλογήσεις,
ἠπείλει καὶ κεῖνος ἐναντίβιον πολεμίξων

ἐνθάδ᾽ ἐλεύσεσθαι· σὲ δ᾽ ὑπεξαλέασθαι ἄνωγε
χεῖρας, ἐπεὶ σέο φησὶ βίηι πολὺ φέρτερος εἶναι
καὶ γενεῆι πρότερος· σὸν δ᾽ οὐκ ὄθεται φίλον ἦτορ
ἶσόν οἱ φάσθαι, τόν τε στυγέουσι καὶ ἄλλοι.
τὴν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη κλυτὸς ἐννοσίγαιος·

ὢ πόποι ἦ ῥ᾽ ἀγαθός περ ἐὼν ὑπέροπλον ἔειπεν
εἴ μ᾽ ὁμότιμον ἐόντα βίηι ἀέκοντα καθέξει.
τρεῖς γάρ τ᾽ ἐκ Κρόνου εἰμὲν ἀδελφεοὶ οὓς τέκετο Ῥέα
Ζεὺς καὶ ἐγώ, τρίτατος δ᾽ Ἀΐδης ἐνέροισιν ἀνάσσων.
τριχθὰ δὲ πάντα δέδασται, ἕκαστος δ᾽ ἔμμορε τιμῆς·

ἤτοι ἐγὼν ἔλαχον πολιὴν ἅλα ναιέμεν αἰεὶ
παλλομένων, Ἀΐδης δ᾽ ἔλαχε ζόφον ἠερόεντα,
Ζεὺς δ᾽ ἔλαχ᾽ οὐρανὸν εὐρὺν ἐν αἰθέρι καὶ νεφέληισι·
γαῖα δ᾽ ἔτι ξυνὴ πάντων καὶ μακρὸς Ὄλυμπος.
τώ ῥα καὶ οὔ τι Διὸς βέομαι φρεσίν, ἀλλὰ ἕκηλος

καὶ κρατερός περ ἐὼν μενέτω τριτάτηι ἐνὶ μοίρηι.
χερσὶ δὲ μή τί με πάγχυ κακὸν ὣς δειδισσέσθω·
θυγατέρεσσιν γάρ τε καὶ υἱάσι βέλτερον εἴη
ἐκπάγλοις ἐπέεσσιν ἐνισσέμεν οὓς τέκεν αὐτός,
οἵ ἑθεν ὀτρύνοντος ἀκούσονται καὶ ἀνάγκηι.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις·
οὕτω γὰρ δή τοι γαιήοχε κυανοχαῖτα
τόνδε φέρω Διὶ μῦθον ἀπηνέα τε κρατερόν τε,
ἦ τι μεταστρέψεις; στρεπταὶ μέν τε φρένες ἐσθλῶν.
οἶσθ᾽ ὡς πρεσβυτέροισιν Ἐρινύες αἰὲν ἕπονται.

τὴν δ᾽ αὖτε προσέειπε Ποσειδάων ἐνοσίχθων·
Ἶρι θεὰ μάλα τοῦτο ἔπος κατὰ μοῖραν ἔειπες·
ἐσθλὸν καὶ τὸ τέτυκται ὅτ᾽ ἄγγελος αἴσιμα εἰδῆι.
ἀλλὰ τόδ᾽ αἰνὸν ἄχος κραδίην καὶ θυμὸν ἱκάνει
ὁππότ᾽ ἂν ἰσόμορον καὶ ὁμῆι πεπρωμένον αἴσηι

νεικείειν ἐθέληισι χολωτοῖσιν ἐπέεσσιν.
ἀλλ᾽ ἤτοι νῦν μέν κε νεμεσσηθεὶς ὑποείξω·
ἄλλο δέ τοι ἐρέω, καὶ ἀπειλήσω τό γε θυμῶι·
αἴ κεν ἄνευ ἐμέθεν καὶ Ἀθηναίης ἀγελείης
Ἥρης Ἑρμείω τε καὶ Ἡφαίστοιο ἄνακτος

Ἰλίου αἰπεινῆς πεφιδήσεται, οὐδ᾽ ἐθελήσει
ἐκπέρσαι, δοῦναι δὲ μέγα κράτος Ἀργείοισιν,
ἴστω τοῦθ᾽ ὅτι νῶϊν ἀνήκεστος χόλος ἔσται.
ὣς εἰπὼν λίπε λαὸν Ἀχαιϊκὸν ἐννοσίγαιος,
δῦνε δὲ πόντον ἰών, πόθεσαν δ᾽ ἥρωες Ἀχαιοί.

καὶ τότ᾽ Ἀπόλλωνα προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
ἔρχεο νῦν φίλε Φοῖβε μεθ᾽ Ἕκτορα χαλκοκορυστήν·
ἤδη μὲν γάρ τοι γαιήοχος ἐννοσίγαιος
οἴχεται εἰς ἅλα δῖαν ἀλευάμενος χόλον αἰπὺν
ἡμέτερον· μάλα γάρ κε μάχης ἐπύθοντο καὶ ἄλλοι,

οἵ περ ἐνέρτεροί εἰσι θεοὶ Κρόνον ἀμφὶς ἐόντες.
ἀλλὰ τόδ᾽ ἠμὲν ἐμοὶ πολὺ κέρδιον ἠδέ οἱ αὐτῶι
ἔπλετο, ὅττι πάροιθε νεμεσσηθεὶς ὑπόειξε
χεῖρας ἐμάς, ἐπεὶ οὔ κεν ἀνιδρωτί γ᾽ ἐτελέσθη.
ἀλλὰ σύ γ᾽ ἐν χείρεσσι λάβ᾽ αἰγίδα θυσσανόεσσαν,

τῆι μάλ᾽ ἐπισσείων φοβέειν ἥρωας Ἀχαιούς·
σοὶ δ᾽ αὐτῶι μελέτω ἑκατηβόλε φαίδιμος Ἕκτωρ·
τόφρα γὰρ οὖν οἱ ἔγειρε μένος μέγα, ὄφρ᾽ ἂν Ἀχαιοὶ
φεύγοντες νῆάς τε καὶ Ἑλλήσποντον ἵκωνται.
κεῖθεν δ᾽ αὐτὸς ἐγὼ φράσομαι ἔργον τε ἔπος τε,

ὥς κε καὶ αὖτις Ἀχαιοὶ ἀναπνεύσωσι πόνοιο.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἄρα πατρὸς ἀνηκούστησεν Ἀπόλλων,
βῆ δὲ κατ᾽ Ἰδαίων ὀρέων ἴρηκι ἐοικὼς
ὠκέϊ φασσοφόνωι, ὅς τ᾽ ὤκιστος πετεηνῶν.
εὗρ᾽ υἱὸν Πριάμοιο δαΐφρονος Ἕκτορα δῖον

ἥμενον, οὐδ᾽ ἔτι κεῖτο, νέον δ᾽ ἐσαγείρετο θυμόν,
ἀμφὶ ἓ γιγνώσκων ἑτάρους· ἀτὰρ ἆσθμα καὶ ἱδρὼς
παύετ᾽, ἐπεί μιν ἔγειρε Διὸς νόος αἰγιόχοιο.
ἀγχοῦ δ᾽ ἱστάμενος προσέφη ἑκάεργος Ἀπόλλων·
Ἕκτορ υἱὲ Πριάμοιο, τί ἢ δὲ σὺ νόσφιν ἀπ᾽ ἄλλων

ἧσ᾽ ὀλιγηπελέων; ἦ πού τί σε κῆδος ἱκάνει;
τὸν δ᾽ ὀλιγοδρανέων προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·
τίς δὲ σύ ἐσσι φέριστε θεῶν ὅς μ᾽ εἴρεαι ἄντην;
οὐκ ἀΐεις ὅ με νηυσὶν ἔπι πρυμνῆισιν Ἀχαιῶν
οὓς ἑτάρους ὀλέκοντα βοὴν ἀγαθὸς βάλεν Αἴας

χερμαδίωι πρὸς στῆθος, ἔπαυσε δὲ θούριδος ἀλκῆς;
καὶ δὴ ἔγωγ᾽ ἐφάμην νέκυας καὶ δῶμ᾽ Ἀΐδαο
ἤματι τῶιδ᾽ ἵξεσθαι, ἐπεὶ φίλον ἄϊον ἦτορ.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ ἑκάεργος Ἀπόλλων·
θάρσει νῦν· τοῖόν τοι ἀοσσητῆρα Κρονίων

ἐξ Ἴδης προέηκε παρεστάμεναι καὶ ἀμύνειν
Φοῖβον Ἀπόλλωνα χρυσάορον, ὅς σε πάρος περ
ῥύομ᾽, ὁμῶς αὐτόν τε καὶ αἰπεινὸν πτολίεθρον.
ἀλλ᾽ ἄγε νῦν ἱππεῦσιν ἐπότρυνον πολέεσσι
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ἐλαυνέμεν ὠκέας ἵππους·

αὐτὰρ ἐγὼ προπάροιθε κιὼν ἵπποισι κέλευθον
πᾶσαν λειανέω, τρέψω δ᾽ ἥρωας Ἀχαιούς.
ὣς εἰπὼν ἔμπνευσε μένος μέγα ποιμένι λαῶν.
ὡς δ᾽ ὅτε τις στατὸς ἵππος ἀκοστήσας ἐπὶ φάτνηι
δεσμὸν ἀπορρήξας θείηι πεδίοιο κροαίνων

εἰωθὼς λούεσθαι ἐϋρρεῖος ποταμοῖο
κυδιόων· ὑψοῦ δὲ κάρη ἔχει, ἀμφὶ δὲ χαῖται
ὤμοις ἀΐσσονται· ὁ δ᾽ ἀγλαΐηφι πεποιθὼς
ῥίμφά ἑ γοῦνα φέρει μετά τ᾽ ἤθεα καὶ νομὸν ἵππων·
ὣς Ἕκτωρ λαιψηρὰ πόδας καὶ γούνατ᾽ ἐνώμα

ὀτρύνων ἱππῆας, ἐπεὶ θεοῦ ἔκλυεν αὐδήν.
οἳ δ᾽ ὥς τ᾽ ἢ ἔλαφον κεραὸν ἢ ἄγριον αἶγα
ἐσσεύαντο κύνες τε καὶ ἀνέρες ἀγροιῶται·
τὸν μέν τ᾽ ἠλίβατος πέτρη καὶ δάσκιος ὕλη
εἰρύσατ᾽, οὐδ᾽ ἄρα τέ σφι κιχήμεναι αἴσιμον ἦεν·

τῶν δέ θ᾽ ὑπὸ ἰαχῆς ἐφάνη λὶς ἠϋγένειος
εἰς ὁδόν, αἶψα δὲ πάντας ἀπέτραπε καὶ μεμαῶτας·
ὣς Δαναοὶ εἷος μὲν ὁμιλαδὸν αἰὲν ἕποντο
νύσσοντες ξίφεσίν τε καὶ ἔγχεσιν ἀμφιγύοισιν·
αὐτὰρ ἐπεὶ ἴδον Ἕκτορ᾽ ἐποιχόμενον στίχας ἀνδρῶν

τάρβησαν, πᾶσιν δὲ παραὶ ποσὶ κάππεσε θυμός.
τοῖσι δ᾽ ἔπειτ᾽ ἀγόρευε Θόας Ἀνδραίμονος υἱός,
Αἰτωλῶν ὄχ᾽ ἄριστος ἐπιστάμενος μὲν ἄκοντι
ἐσθλὸς δ᾽ ἐν σταδίηι· ἀγορῆι δέ ἑ παῦροι Ἀχαιῶν
νίκων, ὁππότε κοῦροι ἐρίσσειαν περὶ μύθων·

ὅ σφιν ἐϋφρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπεν·
ὢ πόποι ἦ μέγα θαῦμα τόδ᾽ ὀφθαλμοῖσιν ὁρῶμαι,
οἷον δ᾽ αὖτ᾽ ἐξαῦτις ἀνέστη κῆρας ἀλύξας
Ἕκτωρ· ἦ θήν μιν μάλα ἔλπετο θυμὸς ἑκάστου
χερσὶν ὑπ᾽ Αἴαντος θανέειν Τελαμωνιάδαο.

ἀλλά τις αὖτε θεῶν ἐρρύσατο καὶ ἐσάωσεν
Ἕκτορ᾽, ὁ δὴ πολλῶν Δαναῶν ὑπὸ γούνατ᾽ ἔλυσεν,
ὡς καὶ νῦν ἔσσεσθαι ὀΐομαι· οὐ γὰρ ἄτερ γε
Ζηνὸς ἐριγδούπου πρόμος ἵσταται ὧδε μενοινῶν.
ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ὡς ἂν ἐγὼν εἴπω πειθώμεθα πάντες.

πληθὺν μὲν ποτὶ νῆας ἀνώξομεν ἀπονέεσθαι·
αὐτοὶ δ᾽, ὅσσοι ἄριστοι ἐνὶ στρατῶι εὐχόμεθ᾽ εἶναι,
στήομεν, εἴ κεν πρῶτον ἐρύξομεν ἀντιάσαντες
δούρατ᾽ ἀνασχόμενοι· τὸν δ᾽ οἴω καὶ μεμαῶτα
θυμῶι δείσεσθαι Δαναῶν καταδῦναι ὅμιλον.

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα τοῦ μάλα μὲν κλύον ἠδὲ πίθοντο·
οἳ μὲν ἄρ᾽ ἀμφ᾽ Αἴαντα καὶ Ἰδομενῆα ἄνακτα
Τεῦκρον Μηριόνην τε Μέγην τ᾽ ἀτάλαντον Ἄρηϊ
ὑσμίνην ἤρτυνον ἀριστῆας καλέσαντες
Ἕκτορι καὶ Τρώεσσιν ἐναντίον· αὐτὰρ ὀπίσσω

ἣ πληθὺς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν ἀπονέοντο.
Τρῶες δὲ προὔτυψαν ἀολλέες, ἦρχε δ᾽ ἄρ᾽ Ἕκτωρ
μακρὰ βιβάς· πρόσθεν δὲ κί᾽ αὐτοῦ Φοῖβος Ἀπόλλων
εἱμένος ὤμοιιν νεφέλην, ἔχε δ᾽ αἰγίδα θοῦριν
δεινὴν ἀμφιδάσειαν ἀριπρεπέ᾽, ἣν ἄρα χαλκεὺς

Ἥφαιστος Διὶ δῶκε φορήμεναι ἐς φόβον ἀνδρῶν·
τὴν ἄρ᾽ ὅ γ᾽ ἐν χείρεσσιν ἔχων ἡγήσατο λαῶν.
Ἀργεῖοι δ᾽ ὑπέμειναν ἀολλέες, ὦρτο δ᾽ ἀϋτὴ
ὀξεῖ᾽ ἀμφοτέρωθεν, ἀπὸ νευρῆφι δ᾽ ὀϊστοὶ
θρῶισκον· πολλὰ δὲ δοῦρα θρασειάων ἀπὸ χειρῶν

ἄλλα μὲν ἐν χροῒ πήγνυτ᾽ ἀρηϊθόων αἰζηῶν,
πολλὰ δὲ καὶ μεσσηγὺ πάρος χρόα λευκὸν ἐπαυρεῖν
ἐν γαίηι ἵσταντο λιλαιόμενα χροὸς ἆσαι.
ὄφρα μὲν αἰγίδα χερσὶν ἔχ᾽ ἀτρέμα Φοῖβος Ἀπόλλων,
τόφρα μάλ᾽ ἀμφοτέρων βέλε᾽ ἥπτετο, πῖπτε δὲ λαός.

αὐτὰρ ἐπεὶ κατ᾽ ἐνῶπα ἰδὼν Δαναῶν ταχυπώλων
σεῖσ᾽, ἐπὶ δ᾽ αὐτὸς ἄϋσε μάλα μέγα, τοῖσι δὲ θυμὸν
ἐν στήθεσσιν ἔθελξε, λάθοντο δὲ θούριδος ἀλκῆς.
οἳ δ᾽ ὥς τ᾽ ἠὲ βοῶν ἀγέλην ἢ πῶϋ μέγ᾽ οἰῶν
θῆρε δύω κλονέωσι μελαίνης νυκτὸς ἀμολγῶι

ἐλθόντ᾽ ἐξαπίνης σημάντορος οὐ παρεόντος,
ὣς ἐφόβηθεν Ἀχαιοὶ ἀνάλκιδες· ἐν γὰρ Ἀπόλλων
ἧκε φόβον, Τρωσὶν δὲ καὶ Ἕκτορι κῦδος ὄπαζεν.
ἔνθα δ᾽ ἀνὴρ ἕλεν ἄνδρα κεδασθείσης ὑσμίνης.
Ἕκτωρ μὲν Στιχίον τε καὶ Ἀρκεσίλαον ἔπεφνε,

τὸν μὲν Βοιωτῶν ἡγήτορα χαλκοχιτώνων,
τὸν δὲ Μενεσθῆος μεγαθύμου πιστὸν ἑταῖρον·
Αἰνείας δὲ Μέδοντα καὶ Ἴασον ἐξενάριξεν.
ἤτοι ὁ μὲν νόθος υἱὸς Ὀϊλῆος θείοιο
ἔσκε Μέδων Αἴαντος ἀδελφεός· αὐτὰρ ἔναιεν

ἐν Φυλάκηι γαίης ἄπο πατρίδος ἄνδρα κατακτὰς
γνωτὸν μητρυιῆς Ἐριώπιδος, ἣν ἔχ᾽ Ὀϊλεύς·
Ἴασος αὖτ᾽ ἀρχὸς μὲν Ἀθηναίων ἐτέτυκτο,
υἱὸς δὲ Σφήλοιο καλέσκετο Βουκολίδαο.
Μηκιστῆ δ᾽ ἕλε Πουλυδάμας, Ἐχίον δὲ Πολίτης

πρώτηι ἐν ὑσμίνηι, Κλονίον δ᾽ ἕλε δῖος Ἀγήνωρ.
Δηΐοχον δὲ Πάρις βάλε νείατον ὦμον ὄπισθε
φεύγοντ᾽ ἐν προμάχοισι, διὰ πρὸ δὲ χαλκὸν ἔλασσεν.
ὄφρ᾽ οἳ τοὺς ἐνάριζον ἀπ᾽ ἔντεα, τόφρα δ᾽ Ἀχαιοὶ
τάφρωι καὶ σκολόπεσσιν ἐνιπλήξαντες ὀρυκτῆι

ἔνθα καὶ ἔνθα φέβοντο, δύοντο δὲ τεῖχος ἀνάγκηι.
Ἕκτωρ δὲ Τρώεσσιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας
νηυσὶν ἐπισσεύεσθαι, ἐᾶν δ᾽ ἔναρα βροτόεντα·
ὃν δ᾽ ἂν ἐγὼν ἀπάνευθε νεῶν ἑτέρωθι νοήσω,
αὐτοῦ οἱ θάνατον μητίσομαι, οὐδέ νυ τόν γε

γνωτοί τε γνωταί τε πυρὸς λελάχωσι θανόντα,
ἀλλὰ κύνες ἐρύουσι πρὸ ἄστεος ἡμετέροιο.
ὣς εἰπὼν μάστιγι κατωμαδὸν ἤλασεν ἵππους
κεκλόμενος Τρώεσσι κατὰ στίχας· οἳ δὲ σὺν αὐτῶι
πάντες ὁμοκλήσαντες ἔχον ἐρυσάρματας ἵππους

ἠχῆι θεσπεσίηι· προπάροιθε δὲ Φοῖβος Ἀπόλλων
ῥεῖ᾽ ὄχθας καπέτοιο βαθείης ποσσὶν ἐρείπων
ἐς μέσσον κατέβαλλε, γεφύρωσεν δὲ κέλευθον
μακρὴν ἠδ᾽ εὐρεῖαν, ὅσον τ᾽ ἐπὶ δουρὸς ἐρωὴ
γίγνεται, ὁππότ᾽ ἀνὴρ σθένεος πειρώμενος ἧισι.

τῆι ῥ᾽ οἵ γε προχέοντο φαλαγγηδόν, πρὸ δ᾽ Ἀπόλλων
αἰγίδ᾽ ἔχων ἐρίτιμον· ἔρειπε δὲ τεῖχος Ἀχαιῶν
ῥεῖα μάλ᾽, ὡς ὅτε τις ψάμαθον πάϊς ἄγχι θαλάσσης,
ὅς τ᾽ ἐπεὶ οὖν ποιήσηι ἀθύρματα νηπιέηισιν
ἂψ αὖτις συνέχευε ποσὶν καὶ χερσὶν ἀθύρων.

ὥς ῥα σὺ ἤϊε Φοῖβε πολὺν κάματον καὶ ὀϊζὺν
σύγχεας Ἀργείων, αὐτοῖσι δὲ φύζαν ἐνῶρσας.
ὣς οἳ μὲν παρὰ νηυσὶν ἐρητύοντο μένοντες,
ἀλλήλοισί τε κεκλόμενοι καὶ πᾶσι θεοῖσι
χεῖρας ἀνίσχοντες μεγάλ᾽ εὐχετόωντο ἕκαστος·

Νέστωρ αὖτε μάλιστα Γερήνιος οὖρος Ἀχαιῶν
εὔχετο χεῖρ᾽ ὀρέγων εἰς οὐρανὸν ἀστερόεντα·
Ζεῦ πάτερ εἴ ποτέ τίς τοι ἐν Ἄργεΐ περ πολυπύρωι
ἢ βοὸς ἢ οἰὸς κατὰ πίονα μηρία καίων
εὔχετο νοστῆσαι, σὺ δ᾽ ὑπέσχεο καὶ κατένευσας,

τῶν μνῆσαι καὶ ἄμυνον Ὀλύμπιε νηλεὲς ἦμαρ,
μηδ᾽ οὕτω Τρώεσσιν ἔα δάμνασθαι Ἀχαιούς.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος, μέγα δ᾽ ἔκτυπε μητίετα Ζεύς,
ἀράων ἀΐων Νηληϊάδαο γέροντος.
Τρῶες δ᾽ ὡς ἐπύθοντο Διὸς κτύπον αἰγιόχοιο,

μᾶλλον ἐπ᾽ Ἀργείοισι θόρον, μνήσαντο δὲ χάρμης.
οἳ δ᾽ ὥς τε μέγα κῦμα θαλάσσης εὐρυπόροιο
νηὸς ὑπὲρ τοίχων καταβήσεται, ὁππότ᾽ ἐπείγηι
ἲς ἀνέμου· ἣ γάρ τε μάλιστά γε κύματ᾽ ὀφέλλει·
ὣς Τρῶες μεγάληι ἰαχῆι κατὰ τεῖχος ἔβαινον,

ἵππους δ᾽ εἰσελάσαντες ἐπὶ πρύμνηισι μάχοντο
ἔγχεσιν ἀμφιγύοις αὐτοσχεδόν, οἳ μὲν ἀφ᾽ ἵππων,
οἳ δ᾽ ἀπὸ νηῶν ὕψι μελαινάων ἐπιβάντες
μακροῖσι ξυστοῖσι, τά ῥά σφ᾽ ἐπὶ νηυσὶν ἔκειτο
ναύμαχα κολλήεντα, κατὰ στόμα εἱμένα χαλκῶι.

Πάτροκλος δ᾽ εἷος μὲν Ἀχαιοί τε Τρῶές τε
τείχεος ἀμφεμάχοντο θοάων ἔκτοθι νηῶν,
τόφρ᾽ ὅ γ᾽ ἐνὶ κλισίηι ἀγαπήνορος Εὐρυπύλοιο
ἧστό τε καὶ τὸν ἔτερπε λόγοις, ἐπὶ δ᾽ ἕλκεϊ λυγρῶι
φάρμακ᾽ ἀκέσματ᾽ ἔπασσε μελαινάων ὀδυνάων.

αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ τεῖχος ἐπεσσυμένους ἐνόησε
Τρῶας, ἀτὰρ Δαναῶν γένετο ἰαχή τε φόβος τε,
ὤιμωξέν τ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα καὶ ὣ πεπλήγετο μηρὼ
χερσὶ καταπρηνέσσσ᾽, ὀλοφυρόμενος δ᾽ ἔπος ηὔδα·
Εὐρύπυλ᾽ οὐκ ἔτι τοι δύναμαι χατέοντί περ᾽ ἔμπης

ἐνθάδε παρμενέμεν· δὴ γὰρ μέγα νεῖκος ὄρωρεν·
ἀλλὰ σὲ μὲν θεράπων ποτιτερπέτω, αὐτὰρ ἔγωγε
σπεύσομαι εἰς Ἀχιλῆα, ἵν᾽ ὀτρύνω πολεμίζειν.
τίς δ᾽ οἶδ᾽ εἴ κέν οἱ σὺν δαίμονι θυμὸν ὀρίνω
παρειπών; ἀγαθὴ δὲ παραίφασίς ἐστιν ἑταίρου.

τὸν μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰπόντα πόδες φέρον· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
Τρῶας ἐπερχομένους μένον ἔμπεδον, οὐδ᾽ ἐδύναντο
παυροτέρους περ ἐόντας ἀπώσασθαι παρὰ νηῶν·
οὐδέ ποτε Τρῶες Δαναῶν ἐδύναντο φάλαγγας
ῥηξάμενοι κλισίηισι μιγήμεναι ἠδὲ νέεσσιν.

ἀλλ᾽ ὥς τε στάθμη δόρυ νήϊον ἐξιθύνει
τέκτονος ἐν παλάμηισι δαήμονος, ὅς ῥά τε πάσης
εὖ εἰδῆι σοφίης ὑποθημοσύνηισιν Ἀθήνης,
ὣς μὲν τῶν ἐπὶ ἶσα μάχη τέτατο πτόλεμός τε·
ἄλλοι δ᾽ ἀμφ᾽ ἄλληισι μάχην ἐμάχοντο νέεσσιν,

Ἕκτωρ δ᾽ ἄντ᾽ Αἴαντος ἐείσατο κυδαλίμοιο.
τὼ δὲ μιῆς περὶ νηὸς ἔχον πόνον, οὐδὲ δύναντο
οὔθ᾽ ὁ τὸν ἐξελάσαι καὶ ἐνιπρῆσαι πυρὶ νῆα
οὔθ᾽ ὁ τὸν ἂψ ὤσασθαι, ἐπεί ῥ᾽ ἐπέλασσέ γε δαίμων.
ἔνθ᾽ υἷα Κλυτίοιο Καλήτορα φαίδιμος Αἴας

πῦρ ἐς νῆα φέροντα κατὰ στῆθος βάλε δουρί.
δούπησεν δὲ πεσών, δαλὸς δέ οἱ ἔκπεσε χειρός.
Ἕκτωρ δ᾽ ὡς ἐνόησεν ἀνεψιὸν ὀφθαλμοῖσιν
ἐν κονίηισι πεσόντα νεὸς προπάροιθε μελαίνης,
Τρωσί τε καὶ Λυκίοισιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας·

Τρῶες καὶ Λύκιοι καὶ Δάρδανοι ἀγχιμαχηταὶ
μὴ δή πω χάζεσθε μάχης ἐν στείνεϊ τῶιδε,
ἀλλ᾽ υἷα Κλυτίοιο σαώσατε, μή μιν Ἀχαιοὶ
τεύχεα συλήσωσι νεῶν ἐν ἀγῶνι πεσόντα.
ὣς εἰπὼν Αἴαντος ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι.

τοῦ μὲν ἅμαρθ᾽, ὁ δ᾽ ἔπειτα Λυκόφρονα Μάστορος υἱὸν
Αἴαντος θεράποντα Κυθήριον, ὅς ῥα παρ᾽ αὐτῶι
ναῖ᾽, ἐπεὶ ἄνδρα κατέκτα Κυθήροισι ζαθέοισι,
τόν ῥ᾽ ἔβαλεν κεφαλὴν ὑπὲρ οὔατος ὀξέϊ χαλκῶι
ἑσταότ᾽ ἄγχ᾽ Αἴαντος· ὁ δ᾽ ὕπτιος ἐν κονίηισι

νηὸς ἄπο πρυμνῆς χαμάδις πέσε, λύντο δὲ γυῖα.
Αἴας δ᾽ ἐρρίγησε, κασίγνητον δὲ προσηύδα·
Τεῦκρε πέπον δὴ νῶϊν ἀπέκτατο πιστὸς ἑταῖρος
Μαστορίδης, ὃν νῶϊ Κυθηρόθεν ἔνδον ἐόντα
ἶσα φίλοισι τοκεῦσιν ἐτίομεν ἐν μεγάροισι·

τὸν δ᾽ Ἕκτωρ μεγάθυμος ἀπέκτανε. ποῦ νύ τοι ἰοὶ
ὠκύμοροι καὶ τόξον ὅ τοι πόρε Φοῖβος Ἀπόλλων;
ὣς φάθ᾽, ὁ δὲ ξυνέηκε, θέων δέ οἱ ἄγχι παρέστη,
τόξον ἔχων ἐν χειρὶ παλίντονον ἠδὲ φαρέτρην
ἰοδόκον· μάλα δ᾽ ὦκα βέλεα Τρώεσσιν ἐφίει.

καί ῥ᾽ ἔβαλε Κλεῖτον Πεισήνορος ἀγλαὸν υἱὸν
Πουλυδάμαντος ἑταῖρον ἀγαυοῦ Πανθοΐδαο
ἡνία χερσὶν ἔχοντα· ὁ μὲν πεπόνητο καθ᾽ ἵππους·
τῆι γὰρ ἔχ᾽ ἧι ῥα πολὺ πλεῖσται κλονέοντο φάλαγγες
Ἕκτορι καὶ Τρώεσσι χαριζόμενος· τάχα δ᾽ αὐτῶι

ἦλθε κακόν, τό οἱ οὔ τις ἐρύκακεν ἱεμένων περ.
αὐχένι γάρ οἱ ὄπισθε πολύστονος ἔμπεσεν ἰός·
ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων, ὑπερώησαν δέ οἱ ἵπποι
κείν᾽ ὄχεα κροτέοντες. ἄναξ δ᾽ ἐνόησε τάχιστα
Πουλυδάμας, καὶ πρῶτος ἐναντίος ἤλυθεν ἵππων.

τοὺς μὲν ὅ γ᾽ Ἀστυνόωι Προτιάονος υἱέϊ δῶκε,
πολλὰ δ᾽ ἐπότρυνε σχεδὸν ἴσχειν εἰσορόωντα
ἵππους· αὐτὸς δ᾽ αὖτις ἰὼν προμάχοισιν ἐμίχθη.
Τεῦκρος δ᾽ ἄλλον ὀϊστὸν ἐφ᾽ Ἕκτορι χαλκοκορυστῆι
αἴνυτο, καί κεν ἔπαυσε μάχης ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιῶν,

εἴ μιν ἀριστεύοντα βαλὼν ἐξείλετο θυμόν.
ἀλλ᾽ οὐ λῆθε Διὸς πυκινὸν νόον, ὅς ῥ᾽ ἐφύλασσεν
Ἕκτορ᾽, ἀτὰρ Τεῦκρον Τελαμώνιον εὖχος ἀπηύρα,
ὅς οἱ ἐϋστρεφέα νευρὴν ἐν ἀμύμονι τόξωι
ῥῆξ᾽ ἐπὶ τῶι ἐρύοντι· παρεπλάγχθη δέ οἱ ἄλληι

ἰὸς χαλκοβαρής, τόξον δέ οἱ ἔκπεσε χειρός.
Τεῦκρος δ᾽ ἐρρίγησε, κασίγνητον δὲ προσηύδα·
ὢ πόποι ἦ δὴ πάγχυ μάχης ἐπὶ μήδεα κείρει
δαίμων ἡμετέρης, ὅ τέ μοι βιὸν ἔκβαλε χειρός,
νευρὴν δ᾽ ἐξέρρηξε νεόστροφον, ἣν ἐνέδησα

πρώϊον, ὄφρ᾽ ἀνέχοιτο θαμὰ θρώισκοντας ὀϊστούς.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα μέγας Τελαμώνιος Αἴας·
ὦ πέπον ἀλλὰ βιὸν μὲν ἔα καὶ ταρφέας ἰοὺς
κεῖσθαι, ἐπεὶ συνέχευε θεὸς Δαναοῖσι μεγήρας·
αὐτὰρ χερσὶν ἑλὼν δολιχὸν δόρυ καὶ σάκος ὤμωι

μάρναό τε Τρώεσσι καὶ ἄλλους ὄρνυθι λαούς.
μὴ μὰν ἀσπουδί γε δαμασσάμενοί περ ἕλοιεν
νῆας ἐϋσσέλμους, ἀλλὰ μνησώμεθα χάρμης.
ὣς φάθ᾽, ὁ δὲ τόξον μὲν ἐνὶ κλισίηισιν ἔθηκεν,
αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἀμφ᾽ ὤμοισι σάκος θέτο τετραθέλυμνον,

κρατὶ δ᾽ ἐπ᾽ ἰφθίμωι κυνέην εὔτυκτον ἔθηκεν
ἵππουριν, δεινὸν δὲ λόφος καθύπερθεν ἔνευεν·
εἵλετο δ᾽ ἄλκιμον ἔγχος ἀκαχμένον ὀξέϊ χαλκῶι,
βῆ δ᾽ ἰέναι, μάλα δ᾽ ὦκα θέων Αἴαντι παρέστη.
Ἕκτωρ δ᾽ ὡς εἶδεν Τεύκρου βλαφθέντα βέλεμνα,

Τρωσί τε καὶ Λυκίοισιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας·
Τρῶες καὶ Λύκιοι καὶ Δάρδανοι ἀγχιμαχηταὶ
ἀνέρες ἔστε φίλοι, μνήσασθε δὲ θούριδος ἀλκῆς
νῆας ἀνὰ γλαφυράς· δὴ γὰρ ἴδον ὀφθαλμοῖσιν
ἀνδρὸς ἀριστῆος Διόθεν βλαφθέντα βέλεμνα.

ῥεῖα δ᾽ ἀρίγνωτος Διὸς ἀνδράσι γίγνεται ἀλκή,
ἠμὲν ὁτέοισιν κῦδος ὑπέρτερον ἐγγυαλίξηι,
ἠδ᾽ ὅτινας μινύθηι τε καὶ οὐκ ἐθέληισιν ἀμύνειν,
ὡς νῦν Ἀργείων μινύθει μένος, ἄμμι δ᾽ ἀρήγει.
ἀλλὰ μάχεσθ᾽ ἐπὶ νηυσὶν ἀολλέες· ὃς δέ κεν ὑμέων

βλήμενος ἠὲ τυπεὶς θάνατον καὶ πότμον ἐπίσπηι
τεθνάτω· οὔ οἱ ἀεικὲς ἀμυνομένωι περὶ πάτρης
τεθνάμεν· ἀλλ᾽ ἄλοχός τε σόη καὶ παῖδες ὀπίσσω,
καὶ οἶκος καὶ κλῆρος ἀκήρατος, εἴ κεν Ἀχαιοὶ
οἴχωνται σὺν νηυσὶ φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν.

ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.
Αἴας δ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ἐκέκλετο οἷς ἑτάροισιν·
αἰδὼς Ἀργεῖοι· νῦν ἄρκιον ἢ ἀπολέσθαι
ἠὲ σαωθῆναι καὶ ἀπώσασθαι κακὰ νηῶν.
ἦ ἔλπεσθ᾽ ἢν νῆας ἕληι κορυθαίολος Ἕκτωρ

ἐμβαδὸν ἵξεσθαι ἣν πατρίδα γαῖαν ἕκαστος;
ἦ οὐκ ὀτρύνοντος ἀκούετε λαὸν ἅπαντα
Ἕκτορος, ὃς δὴ νῆας ἐνιπρῆσαι μενεαίνει;
οὐ μὰν ἔς γε χορὸν κέλετ᾽ ἐλθέμεν, ἀλλὰ μάχεσθαι.
ἡμῖν δ᾽ οὔ τις τοῦδε νόος καὶ μῆτις ἀμείνων

ἢ αὐτοσχεδίηι μῖξαι χεῖράς τε μένος τε.
βέλτερον ἢ ἀπολέσθαι ἕνα χρόνον ἠὲ βιῶναι
ἢ δηθὰ στρεύγεσθαι ἐν αἰνῆι δηϊοτῆτι
ὧδ᾽ αὔτως παρὰ νηυσὶν ὑπ᾽ ἀνδράσι χειροτέροισιν.
ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.

ἔνθ᾽ Ἕκτωρ μὲν ἕλε Σχεδίον Περιμήδεος υἱὸν
ἀρχὸν Φωκήων, Αἴας δ᾽ ἕλε Λαοδάμαντα
ἡγεμόνα πρυλέων Ἀντήνορος ἀγλαὸν υἱόν·
Πουλυδάμας δ᾽ Ὦτον Κυλλήνιον ἐξενάριξε
Φυλεΐδεω ἕταρον, μεγαθύμων ἀρχὸν Ἐπειῶν.

τῶι δὲ Μέγης ἐπόρουσεν ἰδών· ὁ δ᾽ ὕπαιθα λιάσθη
Πουλυδάμας· καὶ τοῦ μὲν ἀπήμβροτεν· οὐ γὰρ Ἀπόλλων
εἴα Πάνθου υἱὸν ἐνὶ προμάχοισι δαμῆναι·
αὐτὰρ ὅ γε Κροίσμου στῆθος μέσον οὔτασε δουρί.
δούπησεν δὲ πεσών· ὁ δ᾽ ἀπ᾽ ὤμων τεύχε᾽ ἐσύλα.

τόφρα δὲ τῶι ἐπόρουσε Δόλοψ αἰχμῆς ἐῢ εἰδὼς
Λαμπετίδης, ὃν Λάμπος ἐγείνατο φέρτατον υἱὸν
Λαομεδοντιάδης εὖ εἰδότα θούριδος ἀλκῆς,
ὃς τότε Φυλεΐδαο μέσον σάκος οὔτασε δουρὶ
ἐγγύθεν ὁρμηθείς· πυκινὸς δέ οἱ ἤρκεσε θώρηξ,

τόν ῥ᾽ ἐφόρει γυάλοισιν ἀρηρότα· τόν ποτε Φυλεὺς
ἤγαγεν ἐξ Ἐφύρης, ποταμοῦ ἄπο Σελλήεντος.
ξεῖνος γάρ οἱ ἔδωκεν ἄναξ ἀνδρῶν Εὐφήτης
ἐς πόλεμον φορέειν δηΐων ἀνδρῶν ἀλεωρήν·
ὅς οἱ καὶ τότε παιδὸς ἀπὸ χροὸς ἤρκεσ᾽ ὄλεθρον.

τοῦ δὲ Μέγης κόρυθος χαλκήρεος ἱπποδασείης
κύμβαχον ἀκρότατον νύξ᾽ ἔγχεϊ ὀξυόεντι,
ῥῆξε δ᾽ ἀφ᾽ ἵππειον λόφον αὐτοῦ· πᾶς δὲ χαμᾶζε
κάππεσεν ἐν κονίηισι νέον φοίνικι φαεινός.
εἷος ὁ τῶι πολέμιζε μένων, ἔτι δ᾽ ἔλπετο νίκην,

τόφρα δέ οἱ Μενέλαος ἀρήϊος ἦλθεν ἀμύντωρ,
στῆ δ᾽ εὐρὰξ σὺν δουρὶ λαθών, βάλε δ᾽ ὦμον ὄπισθεν·
αἰχμὴ δὲ στέρνοιο διέσσυτο μαιμώωσα
πρόσσω ἱεμένη· ὁ δ᾽ ἄρα πρηνὴς ἐλιάσθη.
τὼ μὲν ἐεισάσθην χαλκήρεα τεύχε᾽ ἀπ᾽ ὤμων

συλήσειν· Ἕκτωρ δὲ κασιγνήτοισι κέλευσε
πᾶσι μάλα, πρῶτον δ᾽ Ἱκεταονίδην ἐνένιπεν
ἴφθιμον Μελάνιππον. ὁ δ᾽ ὄφρα μὲν εἰλίποδας βοῦς
βόσκ᾽ ἐν Περκώτηι δηΐων ἀπὸ νόσφιν ἐόντων·
αὐτὰρ ἐπεὶ Δαναῶν νέες ἤλυθον ἀμφιέλισσαι,

ἂψ εἰς Ἴλιον ἦλθε, μετέπρεπε δὲ Τρώεσσι,
ναῖε δὲ πὰρ Πριάμωι, ὁ δέ μιν τίεν ἶσα τέκεσσι·
τόν ῥ᾽ Ἕκτωρ ἐνένιπεν ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζεν·
οὕτω δὴ Μελάνιππε μεθήσομεν; οὐδέ νυ σοί περ
ἐντρέπεται φίλον ἦτορ ἀνεψιοῦ κταμένοιο;

οὐχ ὁράαις οἷον Δόλοπος περὶ τεύχε᾽ ἕπουσιν;
ἀλλ᾽ ἕπευ· οὐ γὰρ ἔτ᾽ ἔστιν ἀποσταδὸν Ἀργείοισι
μάρνασθαι, πρίν γ᾽ ἠὲ κατακτάμεν ἠὲ κατ᾽ ἄκρης
Ἴλιον αἰπεινὴν ἑλέειν κτάσθαι τε πολίτας.
ὣς εἰπὼν ὁ μὲν ἦρχ᾽, ὁ δ᾽ ἅμ᾽ ἕσπετο ἰσόθεος φώς·

Ἀργείους δ᾽ ὄτρυνε μέγας Τελαμώνιος Αἴας·
ὦ φίλοι ἀνέρες ἔστε, καὶ αἰδῶ θέσθ᾽ ἐνὶ θυμῶι,
ἀλλήλους τ᾽ αἰδεῖσθε κατὰ κρατερὰς ὑσμίνας.
αἰδομένων δ᾽ ἀνδρῶν πλέονες σόοι ἠὲ πέφανται·
φευγόντων δ᾽ οὔτ᾽ ἂρ κλέος ὄρνυται οὔτέ τις ἀλκή.

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δὲ καὶ αὐτοὶ ἀλέξασθαι μενέαινον,
ἐν θυμῶι δ᾽ ἐβάλοντο ἔπος, φράξαντο δὲ νῆας
ἕρκεϊ χαλκείωι· ἐπὶ δὲ Ζεὺς Τρῶας ἔγειρεν.
Ἀντίλοχον δ᾽ ὄτρυνε βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος·
Ἀντίλοχ᾽ οὔ τις σεῖο νεώτερος ἄλλος Ἀχαιῶν,

οὔτε ποσὶν θάσσων οὔτ᾽ ἄλκιμος ὡς σὺ μάχεσθαι·
εἴ τινά που Τρώων ἐξάλμενος ἄνδρα βάλοισθα.
ὣς εἰπὼν ὁ μὲν αὖτις ἀπέσσυτο, τὸν δ᾽ ὀρόθυνεν·
ἐκ δ᾽ ἔθορε προμάχων, καὶ ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι
ἀμφὶ ἓ παπτήνας· ὑπὸ δὲ Τρῶες κεκάδοντο

ἀνδρὸς ἀκοντίσσαντος· ὁ δ᾽ οὐχ ἅλιον βέλος ἧκεν,
ἀλλ᾽ Ἱκετάονος υἱὸν ὑπέρθυμον Μελάνιππον
νισόμενον πόλεμον δὲ βάλε στῆθος παρὰ μαζόν.
δούπησεν δὲ πεσών, τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψεν.
Ἀντίλοχος δ᾽ ἐπόρουσε κύων ὥς, ὅς τ᾽ ἐπὶ νεβρῶι

βλημένωι ἀΐξηι, τόν τ᾽ ἐξ εὐνῆφι θορόντα
θηρητὴρ ἐτύχησε βαλών, ὑπέλυσε δὲ γυῖα·
ὣς ἐπὶ σοὶ Μελάνιππε θόρ᾽ Ἀντίλοχος μενεχάρμης
τεύχεα συλήσων· ἀλλ᾽ οὐ λάθεν Ἕκτορα δῖον,
ὅς ῥά οἱ ἀντίος ἦλθε θέων ἀνὰ δηϊοτῆτα.

Ἀντίλοχος δ᾽ οὐ μεῖνε θοός περ ἐὼν πολεμιστής,
ἀλλ᾽ ὅ γ᾽ ἄρ᾽ ἔτρεσε θηρὶ κακὸν ῥέξαντι ἐοικώς,
ὅς τε κύνα κτείνας ἢ βουκόλον ἀμφὶ βόεσσι
φεύγει πρίν περ ὅμιλον ἀολλισθήμεναι ἀνδρῶν·
ὣς τρέσε Νεστορίδης, ἐπὶ δὲ Τρῶές τε καὶ Ἕκτωρ

ἠχῆι θεσπεσίηι βέλεα στονόεντα χέοντο·
στῆ δὲ μεταστρεφθείς, ἐπεὶ ἵκετο ἔθνος ἑταίρων.
Τρῶες δὲ λείουσιν ἐοικότες ὠμοφάγοισι
νηυσὶν ἐπεσσεύοντο, Διὸς δ᾽ ἐτέλειον ἐφετμάς,
ὅ σφισιν αἰὲν ἔγειρε μένος μέγα, θέλγε δὲ θυμὸν

Ἀργείων καὶ κῦδος ἀπαίνυτο, τοὺς δ᾽ ὀρόθυνεν.
Ἕκτορι γάρ οἱ θυμὸς ἐβούλετο κῦδος ὀρέξαι
Πριαμίδηι, ἵνα νηυσὶ κορωνίσι θεσπιδαὲς πῦρ
ἐμβάλοι ἀκάματον, Θέτιδος δ᾽ ἐξαίσιον ἀρὴν
πᾶσαν ἐπικρήνειε· τὸ γὰρ μένε μητίετα Ζεὺς

νηὸς καιομένης σέλας ὀφθαλμοῖσιν ἰδέσθαι.
ἐκ γὰρ δὴ τοῦ μέλλε παλίωξιν παρὰ νηῶν
θησέμεναι Τρώων, Δαναοῖσι δὲ κῦδος ὀρέξειν.
τὰ φρονέων νήεσσιν ἔπι γλαφυρῆισιν ἔγειρεν
Ἕκτορα Πριαμίδην μάλα περ μεμαῶτα καὶ αὐτόν.

μαίνετο δ᾽ ὡς ὅτ᾽ Ἄρης ἐγχέσπαλος ἢ ὀλοὸν πῦρ
οὔρεσι μαίνηται βαθέης ἐν τάρφεσιν ὕλης·
ἀφλοισμὸς δὲ περὶ στόμα γίγνετο, τὼ δέ οἱ ὄσσε
λαμπέσθην βλοσυρῆισιν ὑπ᾽ ὀφρύσιν, ἀμφὶ δὲ πήληξ
σμερδαλέον κροτάφοισι τινάσσετο μαρναμένοιο

Ἕκτορος· αὐτὸς γάρ οἱ ἀπ᾽ αἰθέρος ἦεν ἀμύντωρ
Ζεύς, ὅς μιν πλεόνεσσι μετ᾽ ἀνδράσι μοῦνον ἐόντα
τίμα καὶ κύδαινε. μινυνθάδιος γὰρ ἔμελλεν
ἔσσεσθ᾽· ἤδη γάρ οἱ ἐπόρνυε μόρσιμον ἦμαρ
Παλλὰς Ἀθηναίη ὑπὸ Πηλεΐδαο βίηφιν.

καί ῥ᾽ ἔθελεν ῥῆξαι στίχας ἀνδρῶν πειρητίζων,
ἧι δὴ πλεῖστον ὅμιλον ὅρα καὶ τεύχε᾽ ἄριστα·
ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ὧς δύνατο ῥῆξαι μάλα περ μενεαίνων·
ἴσχον γὰρ πυργηδὸν ἀρηρότες, ἠΰτε πέτρη
ἠλίβατος μεγάλη πολιῆς ἁλὸς ἐγγὺς ἐοῦσα,

ἥ τε μένει λιγέων ἀνέμων λαιψηρὰ κέλευθα
κύματά τε τροφόεντα, τά τε προσερεύγεται αὐτήν·
ὣς Δαναοὶ Τρῶας μένον ἔμπεδον οὐδὲ φέβοντο.
αὐτὰρ ὁ λαμπόμενος πυρὶ πάντοθεν ἔνθορ᾽ ὁμίλωι,
ἐν δ᾽ ἔπεσ᾽ ὡς ὅτε κῦμα θοῆι ἐν νηῒ πέσηισι

λάβρον ὑπαὶ νεφέων ἀνεμοτρεφές· ἣ δέ τε πᾶσα
ἄχνηι ὑπεκρύφθη, ἀνέμοιο δὲ δεινὸς ἀήτη
ἱστίωι ἐμβρέμεται, τρομέουσι δέ τε φρένα ναῦται
δειδιότες· τυτθὸν γὰρ ὑπ᾽ ἐκ θανάτοιο φέρονται·
ὣς ἐδαΐζετο θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν Ἀχαιῶν.

αὐτὰρ ὅ γ᾽ ὥς τε λέων ὀλοόφρων βουσὶν ἐπελθών,
αἵ ῥά τ᾽ ἐν εἱαμενῆι ἕλεος μεγάλοιο νέμονται
μυρίαι, ἐν δέ τε τῆισι νομεὺς οὔ πω σάφα εἰδὼς
θηρὶ μαχέσσασθαι ἕλικος βοὸς ἀμφὶ φονῆισιν·
ἤτοι ὁ μὲν πρώτηισι καὶ ὑστατίηισι βόεσσιν

αἰὲν ὁμοστιχάει, ὁ δέ τ᾽ ἐν μέσσηισιν ὀρούσας
βοῦν ἔδει, αἳ δέ τε πᾶσαι ὑπέτρεσαν· ὣς τότ᾽ Ἀχαιοὶ
θεσπεσίως ἐφόβηθεν ὑφ᾽ Ἕκτορι καὶ Διὶ πατρὶ
πάντες, ὁ δ᾽ οἶον ἔπεφνε Μυκηναῖον Περιφήτην,
Κοπρῆος φίλον υἱόν, ὃς Εὐρυσθῆος ἄνακτος

ἀγγελίης οἴχνεσκε βίηι Ἡρακληείηι.
τοῦ γένετ᾽ ἐκ πατρὸς πολὺ χείρονος υἱὸς ἀμείνων
παντοίας ἀρετάς, ἠμὲν πόδας ἠδὲ μάχεσθαι,
καὶ νόον ἐν πρώτοισι Μυκηναίων ἐτέτυκτο·
ὅς ῥα τόθ᾽ Ἕκτορι κῦδος ὑπέρτερον ἐγγυάλιξε.

στρεφθεὶς γὰρ μετόπισθεν ἐν ἀσπίδος ἄντυγι πάλτο,
τὴν αὐτὸς φορέεσκε ποδηνεκέ᾽ ἕρκος ἀκόντων·
τῆι ὅ γ᾽ ἐνὶ βλαφθεὶς πέσεν ὕπτιος, ἀμφὶ δὲ πήληξ
σμερδαλέον κονάβησε περὶ κροτάφοισι πεσόντος.
Ἕκτωρ δ᾽ ὀξὺ νόησε, θέων δέ οἱ ἄγχι παρέστη,

στήθεϊ δ᾽ ἐν δόρυ πῆξε, φίλων δέ μιν ἐγγὺς ἑταίρων
κτεῖν᾽· οἳ δ᾽ οὐκ ἐδύναντο καὶ ἀχνύμενοί περ ἑταίρου
χραισμεῖν· αὐτοὶ γὰρ μάλα δείδισαν Ἕκτορα δῖον.
εἰσωποὶ δ᾽ ἐγένοντο νεῶν, περὶ δ᾽ ἔσχεθον ἄκραι
νῆες ὅσαι πρῶται εἰρύατο· τοὶ δ᾽ ἐπέχυντο.

Ἀργεῖοι δὲ νεῶν μὲν ἐχώρησαν καὶ ἀνάγκηι
τῶν πρωτέων, αὐτοῦ δὲ παρὰ κλισίηισιν ἔμειναν
ἁθρόοι, οὐδὲ κέδασθεν ἀνὰ στρατόν· ἴσχε γὰρ αἰδὼς
καὶ δέος· ἀζηχὲς γὰρ ὁμόκλεον ἀλλήλοισι.
Νέστωρ αὖτε μάλιστα Γερήνιος οὖρος Ἀχαιῶν

λίσσεθ᾽ ὑπὲρ τοκέων γουνούμενος ἄνδρα ἕκαστον·
ὦ φίλοι ἀνέρες ἔστε καὶ αἰδῶ θέσθ᾽ ἐνὶ θυμῶι
ἄλλων ἀνθρώπων, ἐπὶ δὲ μνήσασθε ἕκαστος
παίδων ἠδ᾽ ἀλόχων καὶ κτήσιος ἠδὲ τοκήων,
ἠμὲν ὅτεωι ζώουσι καὶ ὧι κατατεθνήκασι·

τῶν ὕπερ ἐνθάδ᾽ ἐγὼ γουνάζομαι οὐ παρεόντων
ἑστάμεναι κρατερῶς, μὴ δὲ τρωπᾶσθε φόβον δέ.
ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.
τοῖσι δ᾽ ἀπ᾽ ὀφθαλμῶν νέφος ἀχλύος ὦσεν Ἀθήνη
θεσπέσιον· μάλα δέ σφι φόως γένετ᾽ ἀμφοτέρωθεν

ἠμὲν πρὸς νηῶν καὶ ὁμοιΐου πολέμοιο.
Ἕκτορα δὲ φράσσαντο βοὴν ἀγαθὸν καὶ ἑταίρους,
ἠμὲν ὅσοι μετόπισθεν ἀφέστασαν οὐδὲ μάχοντο,
ἠδ᾽ ὅσσοι παρὰ νηυσὶ μάχην ἐμάχοντο θοῆισιν.
οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτ᾽ Αἴαντι μεγαλήτορι ἥνδανε θυμῶι

ἑστάμεν ἔνθά περ ἄλλοι ἀφέστασαν υἷες Ἀχαιῶν·
ἀλλ᾽ ὅ γε νηῶν ἴκρι᾽ ἐπώιχετο μακρὰ βιβάσθων,
νώμα δὲ ξυστὸν μέγα ναύμαχον ἐν παλάμηισι
κολλητὸν βλήτροισι δυωκαιεικοσίπηχυ.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀνὴρ ἵπποισι κελητίζειν ἐῢ εἰδώς,

ὅς τ᾽ ἐπεὶ ἐκ πολέων πίσυρας συναείρεται ἵππους,
σεύας ἐκ πεδίοιο μέγα προτὶ ἄστυ δίηται
λαοφόρον καθ᾽ ὁδόν· πολέες τέ ἑ θηήσαντο
ἀνέρες ἠδὲ γυναῖκες· ὁ δ᾽ ἔμπεδον ἀσφαλὲς αἰεὶ
θρώισκων ἄλλοτ᾽ ἐπ᾽ ἄλλον ἀμείβεται, οἳ δὲ πέτονται·

ὣς Αἴας ἐπὶ πολλὰ θοάων ἴκρια νηῶν
φοίτα μακρὰ βιβάς, φωνὴ δέ οἱ αἰθέρ᾽ ἵκανεν,
αἰεὶ δὲ σμερδνὸν βοόων Δαναοῖσι κέλευε
νηυσί τε καὶ κλισίηισιν ἀμυνέμεν. οὐδὲ μὲν Ἕκτωρ
μίμνεν ἐνὶ Τρώων ὁμάδωι πύκα θωρηκτάων·

ἀλλ᾽ ὥς τ᾽ ὀρνίθων πετεηνῶν αἰετὸς αἴθων
ἔθνος ἐφορμᾶται ποταμὸν πάρα βοσκομενάων
χηνῶν ἢ γεράνων ἢ κύκνων δουλιχοδείρων,
ὣς Ἕκτωρ ἴθυσε νεὸς κυανοπρώιροιο
ἀντίος ἀΐξας· τὸν δὲ Ζεὺς ὦσεν ὄπισθε

χειρὶ μάλα μεγάληι, ὄτρυνε δὲ λαὸν ἅμ᾽ αὐτῶι.
αὖτις δὲ δριμεῖα μάχη παρὰ νηυσὶν ἐτύχθη·
φαίης κ᾽ ἀκμῆτας καὶ ἀτειρέας ἀλλήλοισιν
ἄντεσθ᾽ ἐν πολέμωι, ὡς ἐσσυμένως ἐμάχοντο.
τοῖσι δὲ μαρναμένοισιν ὅδ᾽ ἦν νόος· ἤτοι Ἀχαιοὶ

οὐκ ἔφασαν φεύξεσθαι ὑπ᾽ ἐκ κακοῦ, ἀλλ᾽ ὀλέεσθαι,
Τρωσὶν δ᾽ ἔλπετο θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν ἑκάστου
νῆας ἐνιπρήσειν κτενέειν θ᾽ ἥρωας Ἀχαιούς.
οἳ μὲν τὰ φρονέοντες ἐφέστασαν ἀλλήλοισιν·
Ἕκτωρ δὲ πρυμνῆς νεὸς ἥψατο ποντοπόροιο

καλῆς ὠκυάλου, ἣ Πρωτεσίλαον ἔνεικεν
ἐς Τροίην, οὐδ᾽ αὖτις ἀπήγαγε πατρίδα γαῖαν.
τοῦ περ δὴ περὶ νηὸς Ἀχαιοί τε Τρῶές τε
δήιουν ἀλλήλους αὐτοσχεδόν· οὐδ᾽ ἄρα τοί γε
τόξων ἀϊκὰς ἀμφὶς μένον οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἀκόντων,

ἀλλ᾽ οἵ γ᾽ ἐγγύθεν ἱστάμενοι ἕνα θυμὸν ἔχοντες
ὀξέσι δὴ πελέκεσσι καὶ ἀξίνηισι μάχοντο
καὶ ξίφεσιν μεγάλοισι καὶ ἔγχεσιν ἀμφιγύοισι.
πολλὰ δὲ φάσγανα καλὰ μελάνδετα κωπήεντα
ἄλλα μὲν ἐκ χειρῶν χαμάδις πέσον, ἄλλα δ᾽ ἀπ᾽ ὤμων

ἀνδρῶν μαρναμένων· ῥέε δ᾽ αἵματι γαῖα μέλαινα.
Ἕκτωρ δὲ πρύμνηθεν ἐπεὶ λάβεν οὐχὶ μεθίει
ἄφλαστον μετὰ χερσὶν ἔχων, Τρωσὶν δὲ κέλευεν·
οἴσετε πῦρ, ἅμα δ᾽ αὐτοὶ ἀολλέες ὄρνυτ᾽ ἀϋτήν·
νῦν ἡμῖν πάντων Ζεὺς ἄξιον ἦμαρ ἔδωκε

νῆας ἑλεῖν, αἳ δεῦρο θεῶν ἀέκητι μολοῦσαι
ἡμῖν πήματα πολλὰ θέσαν, κακότητι γερόντων,
οἵ μ᾽ ἐθέλοντα μάχεσθαι ἐπὶ πρυμνῆισι νέεσσιν
αὐτόν τ᾽ ἰσχανάασκον ἐρητύοντό τε λαόν·
ἀλλ᾽ εἰ δή ῥα τότε βλάπτε φρένας εὐρύοπα Ζεὺς

ἡμετέρας, νῦν αὐτὸς ἐποτρύνει καὶ ἀνώγει.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα μᾶλλον ἐπ᾽ Ἀργείοισιν ὄρουσαν.
Αἴας δ᾽ οὐκέτ᾽ ἔμιμνε· βιάζετο γὰρ βελέεσσιν·
ἀλλ᾽ ἀνεχάζετο τυτθόν, ὀϊόμενος θανέεσθαι
θρῆνυν ἐφ᾽ ἑπταπόδην, λίπε δ᾽ ἴκρια νηὸς ἐΐσης.

ἔνθ᾽ ἄρ᾽ ὅ γ᾽ ἑστήκει δεδοκημένος, ἔγχεϊ δ᾽ αἰεὶ
Τρῶας ἄμυνε νεῶν, ὅς τις φέροι ἀκάματον πῦρ·
αἰεὶ δὲ σμερδνὸν βοόων Δαναοῖσι κέλευε·
ὦ φίλοι ἥρωες Δαναοὶ θεράποντες Ἄρηος
ἀνέρες ἔστε φίλοι, μνήσασθε δὲ θούριδος ἀλκῆς.

ἠέ τινάς φαμεν εἶναι ἀοσσητῆρας ὀπίσσω,
ἦέ τι τεῖχος ἄρειον, ὅ κ᾽ ἀνδράσι λοιγὸν ἀμύναι;
οὐ μέν τι σχεδόν ἐστι πόλις πύργοις ἀραρυῖα,
ἧι κ᾽ ἀπαμυναίμεσθ᾽ ἑτεραλκέα δῆμον ἔχοντες·
ἀλλ᾽ ἐν γὰρ Τρώων πεδίωι πύκα θωρηκτάων

πόντωι κεκλιμένοι ἑκὰς ἥμεθα πατρίδος αἴης·
τὼ ἐν χερσὶ φόως, οὐ μειλιχίηι πολέμοιο.
ἦ, καὶ μαιμώων ἔφεπ᾽ ἔγχεϊ ὀξυόεντι.
ὅς τις δὲ Τρώων κοίληις ἐπὶ νηυσὶ φέροιτο
σὺν πυρὶ κηλείωι, χάριν Ἕκτορος ὀτρύναντος,

τὸν δ᾽ Αἴας οὔτασκε δεδεγμένος ἔγχεϊ μακρῶι·
δώδεκα δὲ προπάροιθε νεῶν αὐτοσχεδὸν οὖτα.

Ἰλιάδος Π

Πατρόκλεια.

Ὣς οἳ μὲν περὶ νηὸς ἐϋσσέλμοιο μάχοντο·
Πάτροκλος δ᾽ Ἀχιλῆϊ παρίστατο ποιμένι λαῶν
δάκρυα θερμὰ χέων ὥς τε κρήνη μελάνυδρος,
ἥ τε κατ᾽ αἰγίλιπος πέτρης δνοφερὸν χέει ὕδωρ.

τὸν δὲ ἰδὼν ὤικτιρε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς,
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
τίπτε δεδάκρυσαι Πατρόκλεες, ἠΰτε κούρη
νηπίη, ἥ θ᾽ ἅμα μητρὶ θέουσ᾽ ἀνελέσθαι ἀνώγει
εἱανοῦ ἁπτομένη, καί τ᾽ ἐσσυμένην κατερύκει,

δακρυόεσσα δέ μιν ποτιδέρκεται, ὄφρ᾽ ἀνέληται·
τῆι ἴκελος Πάτροκλε τέρεν κατὰ δάκρυον εἴβεις.
ἠέ τι Μυρμιδόνεσσι πιφαύσκεαι, ἢ ἐμοὶ αὐτῶι,
ἦέ τιν᾽ ἀγγελίην Φθίης ἐξέκλυες οἶος;
ζώειν μὰν ἔτι φασὶ Μενοίτιον Ἄκτορος υἱόν,

ζώει δ᾽ Αἰακίδης Πηλεὺς μετὰ Μυρμιδόνεσσι;
τῶν κε μάλ᾽ ἀμφοτέρων ἀκαχοίμεθα τεθνηώτων.
ἦε σύ γ᾽ Ἀργείων ὀλοφύρεαι, ὡς ὀλέκονται
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ὑπερβασίης ἕνεκα σφῆς;
ἐξαύδα, μὴ κεῦθε νόωι, ἵνα εἴδομεν ἄμφω.

τὸν δὲ βαρὺ στενάχων προσέφης Πατρόκλεες ἱππεῦ·
ὦ Ἀχιλεῦ Πηλῆος υἱὲ μέγα φέρτατ᾽ Ἀχαιῶν
μὴ νεμέσα· τοῖον γὰρ ἄχος βεβίηκεν Ἀχαιούς.
οἳ μὲν γὰρ δὴ πάντες, ὅσοι πάρος ἦσαν ἄριστοι,
ἐν νηυσὶν κέαται βεβλημένοι οὐτάμενοί τε.

βέβληται μὲν ὁ Τυδεΐδης κρατερὸς Διομήδης,
οὔτασται δ᾽ Ὀδυσεὺς δουρικλυτὸς ἠδ᾽ Ἀγαμέμνων,
βέβληται δὲ καὶ Εὐρύπυλος κατὰ μηρὸν ὀϊστῶι.
τοὺς μέν τ᾽ ἰητροὶ πολυφάρμακοι ἀμφιπένονται
ἕλκε᾽ ἀκειόμενοι· σὺ δ᾽ ἀμήχανος ἔπλευ Ἀχιλλεῦ.

μὴ ἐμέ γ᾽ οὖν οὗτός γε λάβοι χόλος, ὃν σὺ φυλάσσεις
αἰναρέτη· τί σευ ἄλλος ὀνήσεται ὀψίγονός περ
αἴ κε μὴ Ἀργείοισιν ἀεικέα λοιγὸν ἀμύνηις;
νηλεές, οὐκ ἄρα σοί γε πατὴρ ἦν ἱππότα Πηλεύς,
οὐδὲ Θέτις μήτηρ· γλαυκὴ δέ σε τίκτε θάλασσα

πέτραι τ᾽ ἠλίβατοι, ὅτι τοι νόος ἐστὶν ἀπηνής.
εἰ δέ τινα φρεσὶ σῆισι θεοπροπίην ἀλεείνεις
καί τινά τοι πὰρ Ζηνὸς ἐπέφραδε πότνια μήτηρ,
ἀλλ᾽ ἐμέ περ πρόες ὦχ᾽, ἃμα δ᾽ ἄλλον λαὸν ὄπασσον
Μυρμιδόνων, ἤν πού τι φόως Δαναοῖσι γένωμαι.

δὸς δέ μοι ὤμοιιν τὰ σὰ τεύχεα θωρηχθῆναι,
αἴ κ᾽ ἐμὲ σοὶ ἴσκοντες ἀπόσχωνται πολέμοιο
Τρῶες, ἀναπνεύσωσι δ᾽ Ἀρήϊοι υἷες Ἀχαιῶν
τειρόμενοι· ὀλίγη δέ τ᾽ ἀνάπνευσις πολέμοιο.
ῥεῖα δέ κ᾽ ἀκμῆτες κεκμηότας ἄνδρας ἀϋτῆι

ὤσαιμεν προτὶ ἄστυ νεῶν ἄπο καὶ κλισιάων.
ὣς φάτο λισσόμενος μέγα νήπιος· ἦ γὰρ ἔμελλεν
οἷ αὐτῶι θάνατόν τε κακὸν καὶ κῆρα λιτέσθαι.
τὸν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
ὤ μοι διογενὲς Πατρόκλεες οἷον ἔειπες·

οὔτε θεοπροπίης ἐμπάζομαι ἥν τινα οἶδα,
οὔτέ τί μοι πὰρ Ζηνὸς ἐπέφραδε πότνια μήτηρ·
ἀλλὰ τόδ᾽ αἰνὸν ἄχος κραδίην καὶ θυμὸν ἱκάνει,
ὁππότε δὴ τὸν ὁμοῖον ἀνὴρ ἐθέληισιν ἀμέρσαι
καὶ γέρας ἂψ ἀφελέσθαι, ὅ τε κράτεϊ προβεβήκηι·

αἰνὸν ἄχος τό μοί ἐστιν, ἐπεὶ πάθον ἄλγεα θυμῶι.
κούρην ἣν ἄρα μοι γέρας ἔξελον υἷες Ἀχαιῶν,
δουρὶ δ᾽ ἐμῶι κτεάτισσα πόλιν εὐτείχεα πέρσας,
τὴν ἂψ ἐκ χειρῶν ἕλετο κρείων Ἀγαμέμνων
Ἀτρεΐδης ὡς εἴ τιν᾽ ἀτίμητον μετανάστην.

ἀλλὰ τὰ μὲν προτετύχθαι ἐάσομεν· οὐδ᾽ ἄρα πως ἦν
ἀσπερχὲς κεχολῶσθαι ἐνὶ φρεσίν· ἤτοι ἔφην γε
οὐ πρὶν μηνιθμὸν καταπαυσέμεν, ἀλλ᾽ ὁπότ᾽ ἂν δὴ
νῆας ἐμὰς ἀφίκηται ἀϋτή τε πτόλεμός τε.
τύνη δ᾽ ὤμοιιν μὲν ἐμὰ κλυτὰ τεύχεα δῦθι,

ἄρχε δὲ Μυρμιδόνεσσι φιλοπτολέμοισι μάχεσθαι,
εἰ δὴ κυάνεον Τρώων νέφος ἀμφιβέβηκε
νηυσὶν ἐπικρατέως, οἳ δὲ ῥηγμῖνι θαλάσσης
κεκλίαται, χώρης ὀλίγην ἔτι μοῖραν ἔχοντες
Ἀργεῖοι, Τρώων δὲ πόλις ἐπὶ πᾶσα βέβηκε

θάρσυνος· οὐ γὰρ ἐμῆς κόρυθος λεύσσουσι μέτωπον
ἐγγύθι λαμπομένης· τάχα κεν φεύγοντες ἐναύλους
πλήσειαν νεκύων, εἴ μοι κρείων Ἀγαμέμνων
ἤπια εἰδείη· νῦν δὲ στρατὸν ἀμφιμάχονται.
οὐ γὰρ Τυδεΐδεω Διομήδεος ἐν παλάμηισι

μαίνεται ἐγχείη Δαναῶν ἀπὸ λοιγὸν ἀμῦναι·
οὐδέ πω Ἀτρεΐδεω ὀπὸς ἔκλυον αὐδήσαντος
ἐχθρῆς ἐκ κεφαλῆς· ἀλλ᾽ Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο
Τρωσὶ κελεύοντος περιάγνυται, οἳ δ᾽ ἀλαλητῶι
πᾶν πεδίον κατέχουσι μάχηι νικῶντες Ἀχαιούς.

ἀλλὰ καὶ ὧς Πάτροκλε νεῶν ἄπο λοιγὸν ἀμύνων
ἔμπεσ᾽ ἐπικρατέως, μὴ δὴ πυρὸς αἰθομένοιο
νῆας ἐνιπρήσωσι, φίλον δ᾽ ἀπὸ νόστον ἕλωνται.
πείθεο δ᾽ ὥς τοι ἐγὼ μύθου τέλος ἐν φρεσὶ θείω,
ὡς ἄν μοι τιμὴν μεγάλην καὶ κῦδος ἄρηαι

πρὸς πάντων Δαναῶν, ἀτὰρ οἳ περικαλλέα κούρην
ἂψ ἀπονάσσωσιν, ποτὶ δ᾽ ἀγλαὰ δῶρα πόρωσιν.
ἐκ νηῶν ἐλάσας ἰέναι πάλιν· εἰ δέ κεν αὖ τοι
δώηι κῦδος ἀρέσθαι ἐρίγδουπος πόσις Ἥρης,
μὴ σύ γ᾽ ἄνευθεν ἐμεῖο λιλαίεσθαι πολεμίζειν

Τρωσὶ φιλοπτολέμοισιν· ἀτιμότερον δέ με θήσεις·
μὴ δ᾽ ἐπαγαλλόμενος πολέμωι καὶ δηϊοτῆτι
Τρῶας ἐναιρόμενος προτὶ Ἴλιον ἡγεμονεύειν,
μή τις ἀπ᾽ Οὐλύμποιο θεῶν αἰειγενετάων
ἐμβήηι· μάλα τούς γε φιλεῖ ἑκάεργος Ἀπόλλων·

ἀλλὰ πάλιν τρωπᾶσθαι, ἐπὴν φάος ἐν νήεσσι
θήηις, τοὺς δ᾽ ἔτ᾽ ἐᾶν πεδίον κάτα δηριάασθαι.
αἲ γὰρ Ζεῦ τε πάτερ καὶ Ἀθηναίη καὶ Ἄπολλον
μήτέ τις οὖν Τρώων θάνατον φύγοι ὅσσοι ἔασι,
μήτέ τις Ἀργείων, νῶϊν δ᾽ ἐκδῦμεν ὄλεθρον,

ὄφρ᾽ οἶοι Τροίης ἱερὰ κρήδεμνα λύωμεν.
ὣς οἳ μὲν τοιαῦτα πρὸς ἀλλήλους ἀγόρευον,
Αἴας δ᾽ οὐκ ἔτ᾽ ἔμιμνε· βιάζετο γὰρ βελέεσσι·
δάμνα μιν Ζηνός τε νόος καὶ Τρῶες ἀγαυοὶ
βάλλοντες· δεινὴν δὲ περὶ κροτάφοισι φαεινὴ

πήληξ βαλλομένη καναχὴν ἔχε, βάλλετο δ᾽ αἰεὶ
κὰπ φάλαρ᾽ εὐποίηθ᾽· ὁ δ᾽ ἀριστερὸν ὦμον ἔκαμνεν
ἔμπεδον αἰὲν ἔχων σάκος αἰόλον· οὐδὲ δύναντο
ἀμφ᾽ αὐτῶι πελεμίξαι ἐρείδοντες βελέεσσιν.
αἰεὶ δ᾽ ἀργαλέωι ἔχετ᾽ ἄσθματι, κὰδ δέ οἱ ἱδρὼς

πάντοθεν ἐκ μελέων πολὺς ἔρρεεν, οὐδέ πηι εἶχεν
ἀμπνεῦσαι· πάντηι δὲ κακὸν κακῶι ἐστήρικτο.
ἔσπετε νῦν μοι Μοῦσαι Ὀλύμπια δώματ᾽ ἔχουσαι,
ὅππως δὴ πρῶτον πῦρ ἔμπεσε νηυσὶν Ἀχαιῶν.
Ἕκτωρ Αἴαντος δόρυ μείλινον ἄγχι παραστὰς

πλῆξ᾽ ἄορι μεγάλωι αἰχμῆς παρὰ καυλὸν ὄπισθεν,
ἀντικρὺ δ᾽ ἀπάραξε· τὸ μὲν Τελαμώνιος Αἴας
πῆλ᾽ αὔτως ἐν χειρὶ κόλον δόρυ, τῆλε δ᾽ ἀπ᾽ αὐτοῦ
αἰχμὴ χαλκείη χαμάδις βόμβησε πεσοῦσα.
γνῶ δ᾽ Αἴας κατὰ θυμὸν ἀμύμονα ῥίγησέν τε

ἔργα θεῶν, ὅ ῥα πάγχυ μάχης ἐπὶ μήδεα κεῖρε
Ζεὺς ὑψιβρεμέτης, Τρώεσσι δὲ βούλετο νίκην·
χάζετο δ᾽ ἐκ βελέων. τοὶ δ᾽ ἔμβαλον ἀκάματον πῦρ
νηῒ θοῆι· τῆς δ᾽ αἶψα κατ᾽ ἀσβέστη κέχυτο φλόξ.
ὣς τὴν μὲν πρυμνὴν πῦρ ἄμφεπεν· αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς

μηρὼ πληξάμενος Πατροκλῆα προσέειπεν·
ὄρσεο διογενὲς Πατρόκλεες ἱπποκέλευθε·
λεύσσω δὴ παρὰ νηυσὶ πυρὸς δηΐοιο ἰωήν·
μὴ δὴ νῆας ἕλωσι καὶ οὐκέτι φυκτὰ πέλωνται·
δύσεο τεύχεα θᾶσσον, ἐγὼ δέ κε λαὸν ἀγείρω.

ὣς φάτο, Πάτροκλος δὲ κορύσσετο νώροπι χαλκῶι.
κνημῖδας μὲν πρῶτα περὶ κνήμηισιν ἔθηκε
καλάς, ἀργυρέοισιν ἐπισφυρίοις ἀραρυίας·
δεύτερον αὖ θώρηκα περὶ στήθεσσιν ἔδυνε
ποικίλον ἀστερόεντα ποδώκεος Αἰακίδαο.

ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ὤμοισιν βάλετο ξίφος ἀργυρόηλον
χάλκεον, αὐτὰρ ἔπειτα σάκος μέγα τε στιβαρόν τε·
κρατὶ δ᾽ ἐπ᾽ ἰφθίμωι κυνέην εὔτυκτον ἔθηκεν
ἵππουριν· δεινὸν δὲ λόφος καθύπερθεν ἔνευεν.
εἵλετο δ᾽ ἄλκιμα δοῦρε, τά οἱ παλάμηφιν ἀρήρει.

ἔγχος δ᾽ οὐχ ἕλετ᾽ οἶον ἀμύμονος Αἰακίδαο
βριθὺ μέγα στιβαρόν· τὸ μὲν οὐ δύνατ᾽ ἄλλος Ἀχαιῶν
πάλλειν, ἀλλά μιν οἶος ἐπίστατο πῆλαι Ἀχιλλεὺς
Πηλιάδα μελίην, τὴν πατρὶ φίλωι πόρε Χείρων
Πηλίου ἐκ κορυφῆς, φόνον ἔμμεναι ἡρώεσσιν.

ἵππους δ᾽ Αὐτομέδοντα θοῶς ζευγνῦμεν ἄνωγε,
τὸν μετ᾽ Ἀχιλλῆα ῥηξήνορα τῖε μάλιστα,
πιστότατος δέ οἱ ἔσκε μάχηι ἔνι μεῖναι ὁμοκλήν.
τῶι δὲ καὶ Αὐτομέδων ὕπαγε ζυγὸν ὠκέας ἵππους
Ξάνθον καὶ Βαλίον, τὼ ἅμα πνοιῆισι πετέσθην,

τοὺς ἔτεκε Ζεφύρωι ἀνέμωι Ἅρπυια Ποδάργη
βοσκομένη λειμῶνι παρὰ ῥόον Ὠκεανοῖο.
ἐν δὲ παρηορίηισιν ἀμύμονα Πήδασον ἵει,
τόν ῥά ποτ᾽ Ἠετίωνος ἑλὼν πόλιν ἤγαγ᾽ Ἀχιλλεύς,
ὃς καὶ θνητὸς ἐὼν ἕπεθ᾽ ἵπποις ἀθανάτοισι.

Μυρμιδόνας δ᾽ ἄρ᾽ ἐποιχόμενος θώρηξεν Ἀχιλλεὺς
πάντας ἀνὰ κλισίας σὺν τεύχεσιν· οἳ δὲ λύκοι ὣς
ὠμοφάγοι, τοῖσίν τε περὶ φρεσὶν ἄσπετος ἀλκή,
οἵ τ᾽ ἔλαφον κεραὸν μέγαν οὔρεσι δηιώσαντες
δάπτουσιν· πᾶσιν δὲ παρήϊον αἵματι φοινόν·

καί τ᾽ ἀγεληδὸν ἴασιν ἀπὸ κρήνης μελανύδρου
λάψοντες γλώσσηισιν ἀραιῆισιν μέλαν ὕδωρ
ἄκρον ἐρευγόμενοι φόνον αἵματος· ἐν δέ τε θυμὸς
στήθεσιν ἄτρομός ἐστι, περιστένεται δέ τε γαστήρ·
τοῖοι Μυρμιδόνων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες

ἀμφ᾽ ἀγαθὸν θεράποντα ποδώκεος Αἰακίδαο
ῥώοντ᾽· ἐν δ᾽ ἄρα τοῖσιν ἀρήϊος ἵστατ᾽ Ἀχιλλεύς,
ὀτρύνων ἵππους τε καὶ ἀνέρας ἀσπιδιώτας.
πεντήκοντ᾽ ἦσαν νῆες θοαί, ἧισιν Ἀχιλλεὺς
ἐς Τροίην ἡγεῖτο Διῒ φίλος· ἐν δὲ ἑκάστηι

πεντήκοντ᾽ ἔσαν ἄνδρες ἐπὶ κληῗσιν ἑταῖροι·
πέντε δ᾽ ἄρ᾽ ἡγεμόνας ποιήσατο τοῖς ἐπεποίθει
σημαίνειν· αὐτὸς δὲ μέγα κρατέων ἤνασσε.
τῆς μὲν ἰῆς στιχὸς ἦρχε Μενέσθιος αἰολοθώρηξ
υἱὸς Σπερχειοῖο διιπετέος ποταμοῖο·

ὃν τέκε Πηλῆος θυγάτηρ καλὴ Πολυδώρη
Σπερχειῶι ἀκάμαντι γυνὴ θεῶι εὐνηθεῖσα,
αὐτὰρ ἐπίκλησιν Βώρωι Περιήρεος υἷι,
ὅς ῥ᾽ ἀναφανδὸν ὄπυιε πορὼν ἀπερείσια ἕδνα.
τῆς δ᾽ ἑτέρης Εὔδωρος ἀρήϊος ἡγεμόνευε

παρθένιος, τὸν ἔτικτε χορῶι καλὴ Πολυμήλη
Φύλαντος θυγάτηρ· τῆς δὲ κρατὺς ἀργεϊφόντης
ἠράσατ᾽, ὀφθαλμοῖσιν ἰδὼν μετὰ μελπομένηισιν
ἐν χορῶι Ἀρτέμιδος χρυσηλακάτου κελαδεινῆς.
αὐτίκα δ᾽ εἰς ὑπερῶι᾽ ἀναβὰς παρελέξατο λάθρηι

Ἑρμείας ἀκάκητα, πόρεν δέ οἱ ἀγλαὸν υἱὸν
Εὔδωρον πέρι μὲν θείειν ταχὺν ἠδὲ μαχητήν.
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ τόν γε μογοστόκος Εἰλείθυια
ἐξάγαγε πρὸ φόως δὲ καὶ ἠελίου ἴδεν αὐγάς,
τὴν μὲν Ἐχεκλῆος κρατερὸν μένος Ἀκτορίδαο

ἠγάγετο πρὸς δώματ᾽, ἐπεὶ πόρε μυρία ἕδνα,
τὸν δ᾽ ὁ γέρων Φύλας εὖ ἔτρεφεν ἠδ᾽ ἀτίταλλεν
ἀμφαγαπαζόμενος ὡς εἴ θ᾽ ἑὸν υἱὸν ἐόντα.
τῆς δὲ τρίτης Πείσανδρος ἀρήϊος ἡγεμόνευε
Μαιμαλίδης, ὃς πᾶσι μετέπρεπε Μυρμιδόνεσσιν

ἔγχεϊ μάρνασθαι μετὰ Πηλεΐωνος ἑταῖρον.
τῆς δὲ τετάρτης ἦρχε γέρων ἱππηλάτα Φοῖνιξ,
πέμπτης δ᾽ Ἀλκιμέδων Λαέρκεος υἱὸς ἀμύμων.
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ πάντας ἅμ᾽ ἡγεμόνεσσιν Ἀχιλλεὺς
στῆσεν ἐῢ κρίνας, κρατερὸν δ᾽ ἐπὶ μῦθον ἔτελλε·

Μυρμιδόνες μή τίς μοι ἀπειλάων λελαθέσθω,
ἃς ἐπὶ νηυσὶ θοῆισιν ἀπειλεῖτε Τρώεσσι
πάνθ᾽ ὑπὸ μηνιθμόν, καί μ᾽ ἠιτιάασθε ἕκαστος·
σχέτλιε Πηλέος υἱὲ χόλωι ἄρα σ᾽ ἔτρεφε μήτηρ,
νηλεές, ὃς παρὰ νηυσὶν ἔχεις ἀέκοντας ἑταίρους·

οἴκαδέ περ σὺν νηυσὶ νεώμεθα ποντοπόροισιν
αὖτις, ἐπεί ῥά τοι ὧδε κακὸς χόλος ἔμπεσε θυμῶι.
ταῦτά μ᾽ ἀγειρόμενοι θάμ᾽ ἐβάζετε· νῦν δὲ πέφανται
φυλόπιδος μέγα ἔργον, ἕης τὸ πρίν γ᾽ ἐράασθε.
ἔνθά τις ἄλκιμον ἦτορ ἔχων Τρώεσσι μαχέσθω.

ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου.
μᾶλλον δὲ στίχες ἄρθεν, ἐπεὶ βασιλῆος ἄκουσαν.
ὡς δ᾽ ὅτε τοῖχον ἀνὴρ ἀράρηι πυκινοῖσι λίθοισι
δώματος ὑψηλοῖο βίας ἀνέμων ἀλεείνων,
ὣς ἄραρον κόρυθές τε καὶ ἀσπίδες ὀμφαλόεσσαι.

ἀσπὶς ἄρ᾽ ἀσπίδ᾽ ἔρειδε, κόρυς κόρυν, ἀνέρα δ᾽ ἀνήρ·
ψαῦον δ᾽ ἱππόκομοι κόρυθες λαμπροῖσι φάλοισι
νευόντων, ὡς πυκνοὶ ἐφέστασαν ἀλλήλοισι.
πάντων δὲ προπάροιθε δύ᾽ ἀνέρε θωρήσσοντο
Πάτροκλός τε καὶ Αὐτομέδων ἕνα θυμὸν ἔχοντες

πρόσθεν Μυρμιδόνων πολεμιζέμεν. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
βῆ ῥ᾽ ἴμεν ἐς κλισίην, χηλοῦ δ᾽ ἀπὸ πῶμ᾽ ἀνέωιγε
καλῆς δαιδαλέης, τήν οἱ Θέτις ἀργυρόπεζα
θῆκ᾽ ἐπὶ νηὸς ἄγεσθαι ἐῢ πλήσασα χιτώνων
χλαινάων τ᾽ ἀνεμοσκεπέων οὔλων τε ταπήτων.

ἔνθα δέ οἱ δέπας ἔσκε τετυγμένον, οὐδέ τις ἄλλος
οὔτ᾽ ἀνδρῶν πίνεσκεν ἀπ᾽ αὐτοῦ αἴθοπα οἶνον,
οὔτέ τεωι σπένδεσκε θεῶν, ὅτε μὴ Διὶ πατρί.
τό ῥα τότ᾽ ἐκ χηλοῖο λαβὼν ἐκάθηρε θεείωι
πρῶτον, ἔπειτα δ᾽ ἔνιψ᾽ ὕδατος καλῆισι ῥοῆισι,

νίψατο δ᾽ αὐτὸς χεῖρας, ἀφύσσατο δ᾽ αἴθοπα οἶνον.
εὔχετ᾽ ἔπειτα στὰς μέσωι ἕρκεϊ, λεῖβε δὲ οἶνον
οὐρανὸν εἰσανιδών· Δία δ᾽ οὐ λάθε τερπικέραυνον·
Ζεῦ ἄνα Δωδωναῖε Πελασγικὲ τηλόθι ναίων
Δωδώνης μεδέων δυσχειμέρου, ἀμφὶ δὲ Σελλοὶ

σοὶ ναίουσ᾽ ὑποφῆται ἀνιπτόποδες χαμαιεῦναι,
ἠμὲν δή ποτ᾽ ἐμὸν ἔπος ἔκλυες εὐξαμένοιο,
τίμησας μὲν ἐμέ, μέγα δ᾽ ἴψαο λαὸν Ἀχαιῶν,
ἠδ᾽ ἔτι καὶ νῦν μοι τόδ᾽ ἐπικρήηνον ἐέλδωρ·
αὐτὸς μὲν γὰρ ἐγὼ μενέω νηῶν ἐν ἀγῶνι,

ἀλλ᾽ ἕταρον πέμπω πολέσιν μετὰ Μυρμιδόνεσσι
μάρνασθαι· τῶι κῦδος ἅμα πρόες εὐρύοπα Ζεῦ,
θάρσυνον δέ οἱ ἦτορ ἐνὶ φρεσίν, ὄφρα καὶ Ἕκτωρ
εἴσεται ἤ ῥα καὶ οἶος ἐπίστηται πολεμίζειν
ἡμέτερος θεράπων, ἦ οἱ τότε χεῖρες ἄαπτοι

μαίνονθ᾽, ὁππότ᾽ ἐγώ περ ἴω μετὰ μῶλον Ἄρηος.
αὐτὰρ ἐπεί κ᾽ ἀπὸ ναῦφι μάχην ἐνοπήν τε δίηται,
ἀσκηθής μοι ἔπειτα θοὰς ἐπὶ νῆας ἵκοιτο
τεύχεσί τε ξὺν πᾶσι καὶ ἀγχεμάχοις ἑτάροισιν.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος, τοῦ δ᾽ ἔκλυε μητίετα Ζεύς.

τῶι δ᾽ ἕτερον μὲν ἔδωκε πατήρ, ἕτερον δ᾽ ἀνένευσε·
νηῶν μέν οἱ ἀπώσασθαι πόλεμόν τε μάχην τε
δῶκε, σόον δ᾽ ἀνένευσε μάχης ἐξαπονέεσθαι.
ἤτοι ὁ μὲν σπείσας τε καὶ εὐξάμενος Διὶ πατρὶ
ἂψ κλισίην εἰσῆλθε, δέπας δ᾽ ἀπέθηκ᾽ ἐνὶ χηλῶι,

στῆ δὲ πάροιθ᾽ ἐλθὼν κλισίης, ἔτι δ᾽ ἤθελε θυμῶι
εἰσιδέειν Τρώων καὶ Ἀχαιῶν φύλοπιν αἰνήν.
οἳ δ᾽ ἅμα Πατρόκλωι μεγαλήτορι θωρηχθέντες
ἔστιχον, ὄφρ᾽ ἐν Τρωσὶ μέγα φρονέοντες ὄρουσαν.
αὐτίκα δὲ σφήκεσσιν ἐοικότες ἐξεχέοντο

εἰνοδίοις, οὓς παῖδες ἐριδμαίνωσιν ἔθοντες
αἰεὶ κερτομέοντες ὁδῶι ἔπι οἰκί᾽ ἔχοντας
νηπίαχοι· ξυνὸν δὲ κακὸν πολέεσσι τιθεῖσι.
τοὺς δ᾽ εἴ περ παρά τίς τε κιὼν ἄνθρωπος ὁδίτης
κινήσηι ἀέκων, οἳ δ᾽ ἄλκιμον ἦτορ ἔχοντες

πρόσσω πᾶς πέτεται καὶ ἀμύνει οἷσι τέκεσσι.
τῶν τότε Μυρμιδόνες κραδίην καὶ θυμὸν ἔχοντες
ἐκ νηῶν ἐχέοντο· βοὴ δ᾽ ἄσβεστος ὀρώρει.
Πάτροκλος δ᾽ ἑτάροισιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας·
Μυρμιδόνες ἕταροι Πηληϊάδεω Ἀχιλῆος

ἀνέρες ἔστε φίλοι, μνήσασθε δὲ θούριδος ἀλκῆς,
ὡς ἂν Πηλεΐδην τιμήσομεν, ὃς μέγ᾽ ἄριστος
Ἀργείων παρὰ νηυσὶ καὶ ἀγχέμαχοι θεράποντες,
γνῶι δὲ καὶ Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων
ἣν ἄτην, ὅ τ᾽ ἄριστον Ἀχαιῶν οὐδὲν ἔτισεν.

ὣς εἰπὼν ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸν ἑκάστου,
ἐν δ᾽ ἔπεσον Τρώεσσιν ἀολλέες· ἀμφὶ δὲ νῆες
σμερδαλέον κονάβησαν ἀϋσάντων ὑπ᾽ Ἀχαιῶν.
Τρῶες δ᾽ ὡς εἴδοντο Μενοιτίου ἄλκιμον υἱὸν
αὐτὸν καὶ θεράποντα σὺν ἔντεσι μαρμαίροντας,

πᾶσιν ὀρίνθη θυμός, ἐκίνηθεν δὲ φάλαγγες
ἐλπόμενοι παρὰ ναῦφι ποδώκεα Πηλεΐωνα
μηνιθμὸν μὲν ἀπορρῖψαι, φιλότητα δ᾽ ἑλέσθαι·
πάπτηνεν δὲ ἕκαστος ὅπηι φύγοι αἰπὺν ὄλεθρον.
Πάτροκλος δὲ πρῶτος ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι

ἀντικρὺ κατὰ μέσσον, ὅθι πλεῖστοι κλονέοντο,
νηῒ πάρα πρυμνῆι μεγαθύμου Πρωτεσιλάου,
καὶ βάλε Πυραίχμην, ὃς Παίονας ἱπποκορυστὰς
ἤγαγεν ἐξ Ἀμυδῶνος ἀπ᾽ Ἀξιοῦ εὐρὺ ῥέοντος·
τὸν βάλε δεξιὸν ὦμον· ὁ δ᾽ ὕπτιος ἐν κονίηισι

κάππεσεν οἰμώξας, ἕταροι δέ μιν ἀμφεφόβηθεν
Παίονες· ἐν γὰρ Πάτροκλος φόβον ἧκεν ἅπασιν
ἡγεμόνα κτείνας, ὃς ἀριστεύεσκε μάχεσθαι.
ἐκ νηῶν δ᾽ ἔλασεν, κατὰ δ᾽ ἔσβεσεν αἰθόμενον πῦρ.
ἡμιδαὴς δ᾽ ἄρα νηῦς λίπετ᾽ αὐτόθι· τοὶ δὲ φόβηθεν

Τρῶες θεσπεσίωι ὁμάδωι· Δαναοὶ δ᾽ ἐπέχυντο
νῆας ἀνὰ γλαφυράς· ὅμαδος δ᾽ ἀλίαστος ἐτύχθη.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀφ᾽ ὑψηλῆς κορυφῆς ὄρεος μεγάλοιο
κινήσηι πυκινὴν νεφέλην στεροπηγερέτα Ζεύς,
ἔκ τ᾽ ἔφανεν πᾶσαι σκοπιαὶ καὶ πρώονες ἄκροι

καὶ νάπαι, οὐρανόθεν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπερράγη ἄσπετος αἰθήρ,
ὣς Δαναοὶ νηῶν μὲν ἀπωσάμενοι δήϊον πῦρ
τυτθὸν ἀνέπνευσαν, πολέμου δ᾽ οὐ γίγνετ᾽ ἐρωή·
οὐ γάρ πώ τι Τρῶες ἀρηϊφίλων ὑπ᾽ Ἀχαιῶν
προτροπάδην φοβέοντο μελαινάων ἀπὸ νηῶν,

ἀλλ᾽ ἔτ᾽ ἄρ᾽ ἀνθίσταντο, νεῶν δ᾽ ὑπόεικον ἀνάγκηι.
ἔνθα δ᾽ ἀνὴρ ἕλεν ἄνδρα κεδασθείσης ὑσμίνης
ἡγεμόνων. πρῶτος δὲ Μενοιτίου ἄλκιμος υἱὸς
αὐτίκ᾽ ἄρα στρεφθέντος Ἀρηϊλύκου βάλε μηρὸν
ἔγχεϊ ὀξυόεντι, διὰ πρὸ δὲ χαλκὸν ἔλασσε·

ῥῆξεν δ᾽ ὀστέον ἔγχος, ὁ δὲ πρηνὴς ἐπὶ γαίηι
κάππεσ᾽· ἀτὰρ Μενέλαος ἀρήϊος οὖτα Θόαντα
στέρνον γυμνωθέντα παρ᾽ ἀσπίδα, λῦσε δὲ γυῖα.
Φυλεΐδης δ᾽ Ἄμφικλον ἐφορμηθέντα δοκεύσας
ἔφθη ὀρεξάμενος πρυμνὸν σκέλος, ἔνθα πάχιστος

μυὼν ἀνθρώπου πέλεται· περὶ δ᾽ ἔγχεος αἰχμῆι
νεῦρα διεσχίσθη· τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψε.
Νεστορίδαι δ᾽ ὁ μὲν οὔτασ᾽ Ἀτύμνιον ὀξέϊ δουρὶ
Ἀντίλοχος, λαπάρης δὲ διήλασε χάλκεον ἔγχος·
ἤριπε δὲ προπάροιθε. Μάρις δ᾽ αὐτοσχεδὰ δουρὶ

Ἀντιλόχωι ἐπόρουσε κασιγνήτοιο χολωθεὶς
στὰς πρόσθεν νέκυος· τοῦ δ᾽ ἀντίθεος Θρασυμήδης
ἔφθη ὀρεξάμενος πρὶν οὐτάσαι, οὐδ᾽ ἀφάμαρτεν,
ὦμον ἄφαρ· πρυμνὸν δὲ βραχίονα δουρὸς ἀκωκὴ
δρύψ᾽ ἀπὸ μυώνων, ἀπὸ δ᾽ ὀστέον ἄχρις ἄραξε·

δούπησεν δὲ πεσών, κατὰ δὲ σκότος ὄσσε κάλυψεν.
ὣς τὼ μὲν δοιοῖσι κασιγνήτοισι δαμέντε
βήτην εἰς Ἔρεβος Σαρπηδόνος ἐσθλοὶ ἑταῖροι
υἷες ἀκοντισταὶ Ἀμισωδάρου, ὅς ῥα Χίμαιραν
θρέψεν ἀμαιμακέτην πολέσιν κακὸν ἀνθρώποισιν.

Αἴας δὲ Κλεόβουλον Ὀϊλιάδης ἐπορούσας
ζωὸν ἕλε βλαφθέντα κατὰ κλόνον· ἀλλά οἱ αὖθι
λῦσε μένος πλήξας ξίφει αὐχένα κωπήεντι.
πᾶν δ᾽ ὑπεθερμάνθη ξίφος αἵματι· τὸν δὲ κατ᾽ ὄσσε
ἔλλαβε πορφύρεος θάνατος καὶ μοῖρα κραταιή.

Πηνέλεως δὲ Λύκων τε συνέδραμον· ἔγχεσι μὲν γὰρ
ἤμβροτον ἀλλήλων, μέλεον δ᾽ ἠκόντισαν ἄμφω·
τὼ δ᾽ αὖτις ξιφέεσσι συνέδραμον. ἔνθα Λύκων μὲν
ἱπποκόμου κόρυθος φάλον ἤλασεν, ἀμφὶ δὲ καυλὸν
φάσγανον ἐρραίσθη· ὁ δ᾽ ὑπ᾽ οὔατος αὐχένα θεῖνε

Πηνέλεως, πᾶν δ᾽ εἴσω ἔδυ ξίφος, ἔσχεθε δ᾽ οἶον
δέρμα, παρηέρθη δὲ κάρη, ὑπέλυντο δὲ γυῖα.
Μηριόνης δ᾽ Ἀκάμαντα κιχεὶς ποσὶ καρπαλίμοισι
νύξ᾽ ἵππων ἐπιβησόμενον κατὰ δεξιὸν ὦμον·
ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων, κατὰ δ᾽ ὀφθαλμῶν κέχυτ᾽ ἀχλύς.

Ἰδομενεὺς δ᾽ Ἐρύμαντα κατὰ στόμα νηλέϊ χαλκῶι
νύξε· τὸ δ᾽ ἀντικρὺ δόρυ χάλκεον ἐξεπέρησε
νέρθεν ὑπ᾽ ἐγκεφάλοιο, κέασσε δ᾽ ἄρ᾽ ὀστέα λευκά·
ἐκ δ᾽ ἐτίναχθεν ὀδόντες, ἐνέπλησθεν δέ οἱ ἄμφω
αἵματος ὀφθαλμοί· τὸ δ᾽ ἀνὰ στόμα καὶ κατὰ ῥῖνας

πρῆσε χανών· θανάτου δὲ μέλαν νέφος ἀμφεκάλυψεν.
οὗτοι ἄρ᾽ ἡγεμόνες Δαναῶν ἕλον ἄνδρα ἕκαστος.
ὡς δὲ λύκοι ἄρνεσσιν ἐπέχραον ἢ ἐρίφοισι
σίνται ὑπ᾽ ἐκ μήλων αἱρεύμενοι, αἵ τ᾽ ἐν ὄρεσσι
ποιμένος ἀφραδίηισι διέτμαγεν· οἳ δὲ ἰδόντες

αἶψα διαρπάζουσιν ἀνάλκιδα θυμὸν ἐχούσας·
ὣς Δαναοὶ Τρώεσσιν ἐπέχραον· οἳ δὲ φόβοιο
δυσκελάδου μνήσαντο, λάθοντο δὲ θούριδος ἀλκῆς.
Αἴας δ᾽ ὁ μέγας αἰὲν ἐφ᾽ Ἕκτορι χαλκοκορυστῆι
ἵετ᾽ ἀκοντίσσαι· ὁ δὲ ἰδρείηι πολέμοιο

ἀσπίδι ταυρείηι κεκαλυμμένος εὐρέας ὤμους
σκέπτετ᾽ ὀϊστῶν τε ῥοῖζον καὶ δοῦπον ἀκόντων.
ἦ μὲν δὴ γίγνωσκε μάχης ἑτεραλκέα νίκην·
ἀλλὰ καὶ ὧς ἀνέμιμνε, σάω δ᾽ ἐρίηρας ἑταίρους.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀπ᾽ Οὐλύμπου νέφος ἔρχεται οὐρανὸν εἴσω

αἰθέρος ἐκ δίης, ὅτε τε Ζεὺς λαίλαπα τείνηι,
ὣς τῶν ἐκ νηῶν γένετο ἰαχή τε φόβος τε,
οὐδὲ κατὰ μοῖραν πέραον πάλιν. Ἕκτορα δ᾽ ἵπποι
ἔκφερον ὠκύποδες σὺν τεύχεσι, λεῖπε δὲ λαὸν
Τρωϊκόν, οὓς ἀέκοντας ὀρυκτὴ τάφρος ἔρυκε.

πολλοὶ δ᾽ ἐν τάφρωι ἐρυσάρματες ὠκέες ἵπποι
ἄξαντ᾽ ἐν πρώτωι ῥυμῶι λίπον ἅρματ᾽ ἀνάκτων,
Πάτροκλος δ᾽ ἕπετο σφεδανὸν Δαναοῖσι κελεύων
Τρωσὶ κακὰ φρονέων· οἳ δὲ ἰαχῆι τε φόβωι τε
πάσας πλῆσαν ὁδούς, ἐπεὶ ἂρ τμάγεν· ὕψι δ᾽ ἀέλλη

σκίδναθ᾽ ὑπὸ νεφέων, τανύοντο δὲ μώνυχες ἵπποι
ἄψορρον προτὶ ἄστυ νεῶν ἄπο καὶ κλισιάων.
Πάτροκλος δ᾽ ἧι πλεῖστον ὀρινόμενον ἴδε λαόν,
τῆι ῥ᾽ ἔχ᾽ ὁμοκλήσας· ὑπὸ δ᾽ ἄξοσι φῶτες ἔπιπτον
πρηνέες ἐξ ὀχέων, δίφροι δ᾽ ἀνακυμβαλίαζον.

ἀντικρὺ δ᾽ ἄρα τάφρον ὑπέρθορον ὠκέες ἵπποι
ἄμβροτοι, οὓς Πηλῆϊ θεοὶ δόσαν ἀγλαὰ δῶρα,
πρόσσω ἱέμενοι, ἐπὶ δ᾽ Ἕκτορι κέκλετο θυμός·
ἵετο γὰρ βαλέειν· τὸν δ᾽ ἔκφερον ὠκέες ἵπποι.
ὡς δ᾽ ὑπὸ λαίλαπι πᾶσα κελαινὴ βέβριθε χθὼν

ἤματ᾽ ὀπωρινῶι, ὅτε λαβρότατον χέει ὕδωρ
Ζεύς, ὅτε δή ῥ᾽ ἄνδρεσσι κοτεσσάμενος χαλεπήνηι,
οἳ βίηι εἰν ἀγορῆι σκολιὰς κρίνωσι θέμιστας,
ἐκ δὲ δίκην ἐλάσωσι θεῶν ὄπιν οὐκ ἀλέγοντες·
τῶν δέ τε πάντες μὲν ποταμοὶ πλήθουσι ῥέοντες,

πολλὰς δὲ κλιτῦς τότ᾽ ἀποτμήγουσι χαράδραι,
ἐς δ᾽ ἅλα πορφυρέην μεγάλα στενάχουσι ῥέουσαι
ἐξ ὀρέων ἐπικάρ, μινύθει δέ τε ἔργ᾽ ἀνθρώπων·
ὣς ἵπποι Τρωιαὶ μεγάλα στενάχοντο θέουσαι.
Πάτροκλος δ᾽ ἐπεὶ οὖν πρώτας ἐπέκερσε φάλαγγας,

ἂψ ἐπὶ νῆας ἔεργε παλιμπετές, οὐδὲ πόληος
εἴα ἱεμένους ἐπιβαινέμεν, ἀλλὰ μεσηγὺ
νηῶν καὶ ποταμοῦ καὶ τείχεος ὑψηλοῖο
κτεῖνε μεταΐσσων, πολέων δ᾽ ἀπετίνυτο ποινήν.
ἔνθ᾽ ἤτοι Πρόνοον πρῶτον βάλε δουρὶ φαεινῶι

στέρνον γυμνωθέντα παρ᾽ ἀσπίδα, λῦσε δὲ γυῖα·
δούπησεν δὲ πεσών· ὁ δὲ Θέστορα Ἤνοπος υἱὸν
δεύτερον ὁρμηθείς· ὁ μὲν εὐξέστωι ἐνὶ δίφρωι
ἧστο ἀλείς· ἐκ γὰρ πλήγη φρένας, ἐκ δ᾽ ἄρα χειρῶν
ἡνία ἠΐχθησαν· ὁ δ᾽ ἔγχεϊ νύξε παραστὰς

γναθμὸν δεξιτερόν, διὰ δ᾽ αὐτοῦ πεῖρεν ὀδόντων,
ἕλκε δὲ δουρὸς ἑλὼν ὑπὲρ ἄντυγος, ὡς ὅτε τις φὼς
πέτρηι ἔπι προβλῆτι καθήμενος ἱερὸν ἰχθὺν
ἐκ πόντοιο θύραζε λίνωι καὶ ἤνοπι χαλκῶι·
ὣς ἕλκ᾽ ἐκ δίφροιο κεχηνότα δουρὶ φαεινῶι,

κὰδ δ᾽ ἄρ᾽ ἐπὶ στόμ᾽ ἔωσε· πεσόντα δέ μιν λίπε θυμός.
αὐτὰρ ἔπειτ᾽ Ἐρύλαον ἐπεσσύμενον βάλε πέτρωι
μέσσην κὰκ κεφαλήν· ἣ δ᾽ ἄνδιχα πᾶσα κεάσθη
ἐν κόρυθι βριαρῆι· ὁ δ᾽ ἄρα πρηνὴς ἐπὶ γαίηι
κάππεσεν, ἀμφὶ δέ μιν θάνατος χύτο θυμοραϊστής.

αὐτὰρ ἔπειτ᾽ Ἐρύμαντα καὶ Ἀμφοτερὸν καὶ Ἐπάλτην
Τληπόλεμόν τε Δαμαστορίδην Ἐχίον τε Πύριν τε
Ἰφέα τ᾽ Εὔιππόν τε καὶ Ἀργεάδην Πολύμηλον
πάντας ἐπασσυτέρους πέλασε χθονὶ πουλυβοτείρηι.
Σαρπηδὼν δ᾽ ὡς οὖν ἴδ᾽ ἀμιτροχίτωνας ἑταίρους

χέρσ᾽ ὕπο Πατρόκλοιο Μενοιτιάδαο δαμέντας,
κέκλετ᾽ ἄρ᾽ ἀντιθέοισι καθαπτόμενος Λυκίοισιν·
αἰδὼς ὦ Λύκιοι· πόσε φεύγετε; νῦν θοοὶ ἔστε.
ἀντήσω γὰρ ἐγὼ τοῦδ᾽ ἀνέρος, ὄφρα δαείω
ὅς τις ὅδε κρατέει καὶ δὴ κακὰ πολλὰ ἔοργε

Τρῶας, ἐπεὶ πολλῶν τε καὶ ἐσθλῶν γούνατ᾽ ἔλυσεν.
ἦ ῥα, καὶ ἐξ ὀχέων σὺν τεύχεσιν ἆλτο χαμᾶζε.
Πάτροκλος δ᾽ ἑτέρωθεν ἐπεὶ ἴδεν ἔκθορε δίφρου.
οἳ δ᾽ ὥς τ᾽ αἰγυπιοὶ γαμψώνυχες ἀγκυλοχεῖλαι
πέτρηι ἐφ᾽ ὑψηλῆι μεγάλα κλάζοντε μάχωνται,

ὣς οἳ κεκλήγοντες ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ὄρουσαν.
τοὺς δὲ ἰδὼν ἐλέησε Κρόνου πάϊς ἀγκυλομήτεω,
Ἥρην δὲ προσέειπε κασιγνήτην ἄλοχόν τε·
ὤ μοι ἐγών, ὅ τέ μοι Σαρπηδόνα φίλτατον ἀνδρῶν
μοῖρ᾽ ὑπὸ Πατρόκλοιο Μενοιτιάδαο δαμῆναι.

διχθὰ δέ μοι κραδίη μέμονε φρεσὶν ὁρμαίνοντι,
ἤ μιν ζωὸν ἐόντα μάχης ἄπο δακρυοέσσης
θείω ἀναρπάξας Λυκίης ἐν πίονι δήμωι,
ἦ ἤδη ὑπὸ χερσὶ Μενοιτιάδαο δαμάσσω.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα βοῶπις πότνια Ἥρη·

αἰνότατε Κρονίδη ποῖον τὸν μῦθον ἔειπες.
ἄνδρα θνητὸν ἐόντα πάλαι πεπρωμένον αἴσηι
ἂψ ἐθέλεις θανάτοιο δυσηχέος ἐξαναλῦσαι;
ἔρδ᾽· ἀτὰρ οὔ τοι πάντες ἐπαινέομεν θεοὶ ἄλλοι.
ἄλλο δέ τοι ἐρέω, σὺ δ᾽ ἐνὶ φρεσὶ βάλλεο σῆισιν·

αἴ κε ζὼν πέμψηις Σαρπηδόνα ὃν δὲ δόμον δέ,
φράζεο μή τις ἔπειτα θεῶν ἐθέληισι καὶ ἄλλος
πέμπειν ὃν φίλον υἱὸν ἀπὸ κρατερῆς ὑσμίνης·
πολλοὶ γὰρ περὶ ἄστυ μέγα Πριάμοιο μάχονται
υἱέες ἀθανάτων, τοῖσιν κότον αἰνὸν ἐνήσεις.

ἀλλ᾽ εἴ τοι φίλος ἐστί, τεὸν δ᾽ ὀλοφύρεται ἦτορ,
ἤτοι μέν μιν ἔασον ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι
χέρσ᾽ ὕπο Πατρόκλοιο Μενοιτιάδαο δαμῆναι·
αὐτὰρ ἐπὴν δὴ τόν γε λίπηι ψυχή τε καὶ αἰών,
πέμπειν μιν θάνατόν τε φέρειν καὶ νήδυμον ὕπνον

εἰς ὅ κε δὴ Λυκίης εὐρείης δῆμον ἵκωνται,
ἔνθά ἑ ταρχύσουσι κασίγνητοί τε ἔται τε
τύμβωι τε στήληι τε· τὸ γὰρ γέρας ἐστὶ θανόντων.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε·
αἱματοέσσας δὲ ψιάδας κατέχευεν ἔραζε

παῖδα φίλον τιμῶν, τόν οἱ Πάτροκλος ἔμελλε
φθίσειν ἐν Τροίηι ἐριβώλακι τηλόθι πάτρης.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες,
ἔνθ᾽ ἤτοι Πάτροκλος ἀγακλειτὸν Θρασύμηλον,
ὅς ῥ᾽ ἠῢς θεράπων Σαρπηδόνος ἦεν ἄνακτος,

τὸν βάλε νείαιραν κατὰ γαστέρα, λῦσε δὲ γυῖα.
Σαρπηδὼν δ᾽ αὐτοῦ μὲν ἀπήμβροτε δουρὶ φαεινῶι
δεύτερον ὁρμηθείς, ὁ δὲ Πήδασον οὔτασεν ἵππον
ἔγχεϊ δεξιὸν ὦμον· ὁ δ᾽ ἔβραχε θυμὸν ἀΐσθων,
κὰδ δ᾽ ἔπεσ᾽ ἐν κονίηισι μακών, ἀπὸ δ᾽ ἔπτατο θυμός.

τὼ δὲ διαστήτην, κρίκε δὲ ζυγόν, ἡνία δέ σφι
σύγχυτ᾽, ἐπεὶ δὴ κεῖτο παρήορος ἐν κονίηισι.
τοῖο μὲν Αὐτομέδων δουρικλυτὸς εὕρετο τέκμωρ·
σπασσάμενος τανύηκες ἄορ παχέος παρὰ μηροῦ
ἀΐξας ἀπέκοψε παρήορον οὐδ᾽ ἐμάτησε·

τὼ δ᾽ ἰθυνθήτην, ἐν δὲ ῥυτῆρσι τάνυσθεν·
τὼ δ᾽ αὖτις συνίτην ἔριδος πέρι θυμοβόροιο.
ἔνθ᾽ αὖ Σαρπηδὼν μὲν ἀπήμβροτε δουρὶ φαεινῶι,
Πατρόκλου δ᾽ ὑπὲρ ὦμον ἀριστερὸν ἤλυθ᾽ ἀκωκὴ
ἔγχεος, οὐδ᾽ ἔβαλ᾽ αὐτόν· ὁ δ᾽ ὕστερος ὄρνυτο χαλκῶι

Πάτροκλος· τοῦ δ᾽ οὐχ ἅλιον βέλος ἔκφυγε χειρός,
ἀλλ᾽ ἔβαλ᾽ ἔνθ᾽ ἄρα τε φρένες ἔρχαται ἀμφ᾽ ἁδινὸν κῆρ.
ἤριπε δ᾽ ὡς ὅτε τις δρῦς ἤριπεν ἢ ἀχερωῒς
ἠὲ πίτυς βλωθρή, τήν τ᾽ οὔρεσι τέκτονες ἄνδρες
ἐξέταμον πελέκεσσι νεήκεσι νήϊον εἶναι·

ὣς ὁ πρόσθ᾽ ἵππων καὶ δίφρου κεῖτο τανυσθεὶς
βεβρυχὼς κόνιος δεδραγμένος αἱματοέσσης.
ἠΰτε ταῦρον ἔπεφνε λέων ἀγέληφι μετελθὼν
αἴθωνα μεγάθυμον ἐν εἰλιπόδεσσι βόεσσι,
ὤλετό τε στενάχων ὑπὸ γαμφηλῆισι λέοντος,

ὣς ὑπὸ Πατρόκλωι Λυκίων ἀγὸς ἀσπιστάων
κτεινόμενος μενέαινε, φίλον δ᾽ ὀνόμηνεν ἑταῖρον·
Γλαῦκε πέπον πολεμιστὰ μετ᾽ ἀνδράσι νῦν σε μάλα χρὴ
αἰχμητήν τ᾽ ἔμεναι καὶ θαρσαλέον πολεμιστήν·
νῦν τοι ἐελδέσθω πόλεμος κακός, εἰ θοός ἐσσι.

πρῶτα μὲν ὄτρυνον Λυκίων ἡγήτορας ἄνδρας
πάντηι ἐποιχόμενος Σαρπηδόνος ἀμφιμάχεσθαι·
αὐτὰρ ἔπειτα καὶ αὐτὸς ἐμεῦ πέρι μάρναο χαλκῶι.
σοὶ γὰρ ἐγὼ καὶ ἔπειτα κατηφείη καὶ ὄνειδος
ἔσσομαι ἤματα πάντα διαμπερές, εἴ κέ μ᾽ Ἀχαιοὶ

τεύχεα συλήσωσι νεῶν ἐν ἀγῶνι πεσόντα.
ἀλλ᾽ ἔχεο κρατερῶς, ὄτρυνε δὲ λαὸν ἅπαντα.
ὣς ἄρα μιν εἰπόντα τέλος θανάτοιο κάλυψεν
ὀφθαλμοὺς ῥῖνάς θ᾽· ὁ δὲ λὰξ ἐν στήθεσι βαίνων
ἐκ χροὸς ἕλκε δόρυ, προτὶ δὲ φρένες αὐτῶι ἕποντο·

τοῖο δ᾽ ἅμα ψυχήν τε καὶ ἔγχεος ἐξέρυσ᾽ αἰχμήν.
Μυρμιδόνες δ᾽ αὐτοῦ σχέθον ἵππους φυσιόωντας
ἱεμένους φοβέεσθαι, ἐπεὶ λίπον ἅρματ᾽ ἀνάκτων.
Γλαύκωι δ᾽ αἰνὸν ἄχος γένετο φθογγῆς ἀΐοντι·
ὠρίνθη δέ οἱ ἦτορ ὅ τ᾽ οὐ δύνατο προσαμῦναι.

χειρὶ δ᾽ ἑλὼν ἐπίεζε βραχίονα· τεῖρε γὰρ αὐτὸν
ἕλκος, ὁ δή μιν Τεῦκρος ἐπεσσύμενον βάλεν ἰῶι
τείχεος ὑψηλοῖο, ἀρὴν ἑτάροισιν ἀμύνων.
εὐχόμενος δ᾽ ἄρα εἶπεν ἑκηβόλωι Ἀπόλλωνι·
κλῦθι ἄναξ ὅς που Λυκίης ἐν πίονι δήμωι

εἲς ἢ ἐνὶ Τροίηι· δύνασαι δὲ σὺ πάντοσ᾽ ἀκούειν
ἀνέρι κηδομένωι, ὡς νῦν ἐμὲ κῆδος ἱκάνει.
ἕλκος μὲν γὰρ ἔχω τόδε καρτερόν, ἀμφὶ δέ μοι χεὶρ
ὀξείηις ὀδύνηισιν ἐλήλαται, οὐδέ μοι αἷμα
τερσῆναι δύναται, βαρύθει δέ μοι ὦμος ὑπ᾽ αὐτοῦ·

ἔγχος δ᾽ οὐ δύναμαι σχεῖν ἔμπεδον, οὐδὲ μάχεσθαι
ἐλθὼν δυσμενέεσσιν. ἀνὴρ δ᾽ ὤριστος ὄλωλε
Σαρπηδὼν Διὸς υἱός· ὁ δ᾽ οὐ οὗ παιδὸς ἀμύνει.
ἀλλὰ σύ πέρ μοι ἄναξ τόδε καρτερὸν ἕλκος ἄκεσσαι,
κοίμησον δ᾽ ὀδύνας, δὸς δὲ κράτος, ὄφρ᾽ ἑτάροισι

κεκλόμενος Λυκίοισιν ἐποτρύνω πολεμίζειν,
αὐτός τ᾽ ἀμφὶ νέκυι κατατεθνηῶτι μάχωμαι.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος, τοῦ δ᾽ ἔκλυε Φοῖβος Ἀπόλλων.
αὐτίκα παῦσ᾽ ὀδύνας ἀπὸ δ᾽ ἕλκεος ἀργαλέοιο
αἷμα μέλαν τέρσηνε, μένος δέ οἱ ἔμβαλε θυμῶι.

Γλαῦκος δ᾽ ἔγνω ἧισιν ἐνὶ φρεσὶ γήθησέν τε
ὅττί οἱ ὦκ᾽ ἤκουσε μέγας θεὸς εὐξαμένοιο.
πρῶτα μὲν ὄτρυνεν Λυκίων ἡγήτορας ἄνδρας
πάντηι ἐποιχόμενος Σαρπηδόνος ἀμφιμάχεσθαι·
αὐτὰρ ἔπειτα μετὰ Τρῶας κίε μακρὰ βιβάσθων

Πουλυδάμαντ᾽ ἔπι Πανθοΐδην καὶ Ἀγήνορα δῖον,
βῆ δὲ μετ᾽ Αἰνείαν τε καὶ Ἕκτορα χαλκοκορυστήν,
ἀγχοῦ δ᾽ ἱστάμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ἕκτορ νῦν δὴ πάγχυ λελασμένος εἰς ἐπικούρων,
οἳ σέθεν εἵνεκα τῆλε φίλων καὶ πατρίδος αἴης

θυμὸν ἀποφθινύθουσι· σὺ δ᾽ οὐκ ἐθέλεις ἐπαμύνειν.
κεῖται Σαρπηδὼν Λυκίων ἀγὸς ἀσπιστάων,
ὃς Λυκίην εἴρυτο δίκηισί τε καὶ σθένεϊ ὧι·
τὸν δ᾽ ὑπὸ Πατρόκλωι δάμασ᾽ ἔγχεϊ χάλκεος Ἄρης.
ἀλλὰ φίλοι πάρστητε, νεμεσσήθητε δὲ θυμῶι,

μὴ ἀπὸ τεύχε᾽ ἕλωνται, ἀεικίσσωσι δὲ νεκρὸν
Μυρμιδόνες, Δαναῶν κεχολωμένοι ὅσσοι ὄλοντο,
τοὺς ἐπὶ νηυσὶ θοῆισιν ἐπέφνομεν ἐγχείηισιν.
ὣς ἔφατο, Τρῶας δὲ κατὰ κρῆθεν λάβε πένθος
ἄσχετον, οὐκ ἐπιεικτόν, ἐπεί σφισιν ἕρμα πόληος

ἔσκε καὶ ἀλλοδαπός περ ἐών· πολέες γὰρ ἅμ᾽ αὐτῶι
λαοὶ ἕποντ᾽, ἐν δ᾽ αὐτὸς ἀριστεύεσκε μάχεσθαι·
βὰν δ᾽ ἰθὺς Δαναῶν λελιημένοι· ἦρχε δ᾽ ἄρά σφιν
Ἕκτωρ χωόμενος Σαρπηδόνος. αὐτὰρ Ἀχαιοὺς
ὦρσε Μενοιτιάδεω Πατροκλῆος λάσιον κῆρ·

Αἴαντε πρώτω προσέφη μεμαῶτε καὶ αὐτώ·
Αἴαντε νῦν σφῶϊν ἀμύνεσθαι φίλον ἔστω,
οἷοί περ πάρος ἦτε μετ᾽ ἀνδράσιν ἢ καὶ ἀρείους.
κεῖται ἀνὴρ ὃς πρῶτος ἐσήλατο τεῖχος Ἀχαιῶν
Σαρπηδών· ἀλλ᾽ εἴ μιν ἀεικισσαίμεθ᾽ ἑλόντες,

τεύχεά τ᾽ ὤμοιιν ἀφελοίμεθα, καί τιν᾽ ἑταίρων
αὐτοῦ ἀμυνομένων δαμασαίμεθα νηλέϊ χαλκῶι.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δὲ καὶ αὐτοὶ ἀλέξασθαι μενέαινον.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ ἀμφοτέρωθεν ἐκαρτύναντο φάλαγγας
Τρῶες καὶ Λύκιοι καὶ Μυρμιδόνες καὶ Ἀχαιοί,

σύμβαλον ἀμφὶ νέκυι κατατεθνηῶτι μάχεσθαι
δεινὸν ἀΰσαντες· μέγα δ᾽ ἔβραχε τεύχεα φωτῶν.
Ζεὺς δ᾽ ἐπὶ νύκτ᾽ ὀλοὴν τάνυσε κρατερῆι ὑσμίνηι,
ὄφρα φίλωι περὶ παιδὶ μάχης ὀλοὸς πόνος εἴη.
ὦσαν δὲ πρότεροι Τρῶες ἑλίκωπας Ἀχαιούς·

βλῆτο γὰρ οὔ τι κάκιστος ἀνὴρ μετὰ Μυρμιδόνεσσιν
υἱὸς Ἀγακλῆος μεγαθύμου δῖος Ἐπειγεύς,
ὅς ῥ᾽ ἐν Βουδείωι εὖ ναιομένωι ἤνασσε
τὸ πρίν· ἀτὰρ τότε γ᾽ ἐσθλὸν ἀνεψιὸν ἐξεναρίξας
ἐς Πηλῆ᾽ ἱκέτευσε καὶ ἐς Θέτιν ἀργυρόπεζαν·

οἳ δ᾽ ἅμ᾽ Ἀχιλλῆϊ ῥηξήνορι πέμπον ἕπεσθαι
Ἴλιον εἰς εὔπωλον, ἵνα Τρώεσσι μάχοιτο.
τόν ῥα τόθ᾽ ἁπτόμενον νέκυος βάλε φαίδιμος Ἕκτωρ
χερμαδίωι κεφαλήν· ἣ δ᾽ ἄνδιχα πᾶσα κεάσθη
ἐν κόρυθι βριαρῆι· ὁ δ᾽ ἄρα πρηνὴς ἐπὶ νεκρῶι

κάππεσεν, ἀμφὶ δέ μιν θάνατος χύτο θυμοραϊστής.
Πατρόκλωι δ᾽ ἄρ᾽ ἄχος γένετο φθιμένου ἑτάροιο,
ἴθυσεν δὲ διὰ προμάχων ἴρηκι ἐοικὼς
ὠκέϊ, ὅς τ᾽ ἐφόβησε κολοιούς τε ψῆράς τε·
ὣς ἰθὺς Λυκίων Πατρόκλεες ἱπποκέλευθε

ἔσσυο καὶ Τρώων, κεχόλωσο δὲ κῆρ ἑτάροιο.
καί ῥ᾽ ἔβαλε Σθενέλαον Ἰθαιμένεος φίλον υἱὸν
αὐχένα χερμαδίωι, ῥῆξεν δ᾽ ἀπὸ τοῖο τένοντας.
χώρησαν δ᾽ ὑπό τε πρόμαχοι καὶ φαίδιμος Ἕκτωρ.
ὅσση δ᾽ αἰγανέης ῥιπὴ ταναοῖο τέτυκται,

ἥν ῥά τ᾽ ἀνὴρ ἀφέηι πειρώμενος ἢ ἐν ἀέθλωι
ἠὲ καὶ ἐν πολέμωι δηΐων ὕπο θυμοραϊστέων,
τόσσον ἐχώρησαν Τρῶες, ὤσαντο δ᾽ Ἀχαιοί.
Γλαῦκος δὲ πρῶτος Λυκίων ἀγὸς ἀσπιστάων
ἐτράπετ᾽, ἔκτεινεν δὲ Βαθυκλῆα μεγάθυμον

Χάλκωνος φίλον υἱόν, ὃς Ἑλλάδι οἰκία ναίων
ὄλβωι τε πλούτωι τε μετέπρεπε Μυρμιδόνεσσι.
τὸν μὲν ἄρα Γλαῦκος στῆθος μέσον οὔτασε δουρὶ
στρεφθεὶς ἐξαπίνης, ὅτε μιν κατέμαρπτε διώκων·
δούπησεν δὲ πεσών· πυκινὸν δ᾽ ἄχος ἔλλαβ᾽ Ἀχαιούς,

ὡς ἔπεσ᾽ ἐσθλὸς ἀνήρ· μέγα δὲ Τρῶες κεχάροντο,
στὰν δ᾽ ἀμφ᾽ αὐτὸν ἰόντες ἀολλέες· οὐδ᾽ ἄρ᾽ Ἀχαιοὶ
ἀλκῆς ἐξελάθοντο, μένος δ᾽ ἰθὺς φέρον αὐτῶν.
ἔνθ᾽ αὖ Μηριόνης Τρώων ἕλεν ἄνδρα κορυστὴν
Λαόγονον θρασὺν υἱὸν Ὀνήτορος, ὃς Διὸς ἱρεὺς

Ἰδαίου ἐτέτυκτο, θεὸς δ᾽ ὣς τίετο δήμωι.
τὸν βάλ᾽ ὑπὸ γναθμοῖο καὶ οὔατος· ὦκα δὲ θυμὸς
ὤιχετ᾽ ἀπὸ μελέων, στυγερὸς δ᾽ ἄρα μιν σκότος εἷλεν.
Αἰνείας δ᾽ ἐπὶ Μηριόνηι δόρυ χάλκεον ἧκεν·
ἔλπετο γὰρ τεύξεσθαι ὑπασπίδια προβιβῶντος.

ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἄντα ἰδὼν ἠλεύατο χάλκεον ἔγχος·
πρόσσω γὰρ κατέκυψε, τὸ δ᾽ ἐξόπιθεν δόρυ μακρὸν
οὔδει ἐνισκίμφθη, ἐπὶ δ᾽ οὐρίαχος πελεμίχθη
ἔγχεος· ἔνθα δ᾽ ἔπειτ᾽ ἀφίει μένος ὄβριμος Ἄρης.
αἰχμὴ δ᾽ Αἰνείαο κραδαινομένη κατὰ γαίης

ὤιχετ᾽, ἐπεί ῥ᾽ ἅλιον στιβαρῆς ἀπὸ χειρὸς ὄρουσεν.
Αἰνείας δ᾽ ἄρα θυμὸν ἐχώσατο φώνησέν τε·
Μηριόνη τάχα κέν σε καὶ ὀρχηστήν περ ἐόντα
ἔγχος ἐμὸν κατέπαυσε διαμπερές, εἴ σ᾽ ἔβαλόν περ.
τὸν δ᾽ αὖ Μηριόνης δουρικλυτὸς ἀντίον ηὔδα·

Αἰνεία χαλεπόν σε καὶ ἴφθιμόν περ ἐόντα
πάντων ἀνθρώπων σβέσσαι μένος, ὅς κέ σευ ἄντα
ἔλθηι ἀμυνόμενος· θνητὸς δέ νυ καὶ σὺ τέτυξαι.
εἰ καὶ ἐγώ σε βάλοιμι τυχὼν μέσον ὀξέϊ χαλκῶι,
αἶψά κε καὶ κρατερός περ ἐὼν καὶ χερσὶ πεποιθὼς

εὖχος ἐμοὶ δοίης, ψυχὴν δ᾽ Ἄϊδι κλυτοπώλωι.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ ἐνένιπε Μενοιτίου ἄλκιμος υἱός·
Μηριόνη τί σὺ ταῦτα καὶ ἐσθλὸς ἐὼν ἀγορεύεις;
ὦ πέπον οὔ τοι Τρῶες ὀνειδείοις ἐπέεσσι
νεκροῦ χωρήσουσι· πάρος τινὰ γαῖα καθέξει.

ἐν γὰρ χερσὶ τέλος πολέμου, ἐπέων δ᾽ ἐνὶ βουλῆι·
τὼ οὔ τι χρὴ μῦθον ὀφέλλειν, ἀλλὰ μάχεσθαι.
ὣς εἰπὼν ὁ μὲν ἦρχ᾽, ὁ δ᾽ ἅμ᾽ ἕσπετο ἰσόθεος φώς.
τῶν δ᾽ ὥς τε δρυτόμων ἀνδρῶν ὀρυμαγδὸς ὀρώρει
οὔρεος ἐν βήσσηις, ἕκαθεν δέ τε γίγνετ᾽ ἀκουή,

ὣς τῶν ὄρνυτο δοῦπος ἀπὸ χθονὸς εὐρυοδείης
χαλκοῦ τε ῥινοῦ τε βοῶν τ᾽ εὐποιητάων,
νυσσομένων ξίφεσίν τε καὶ ἔγχεσιν ἀμφιγύοισιν.
οὐδ᾽ ἂν ἔτι φράδμων περ ἀνὴρ Σαρπηδόνα δῖον
ἔγνω, ἐπεὶ βελέεσσι καὶ αἵματι καὶ κονίηισιν

ἐκ κεφαλῆς εἴλυτο διαμπερὲς ἐς πόδας ἄκρους.
οἳ δ᾽ αἰεὶ περὶ νεκρὸν ὁμίλεον, ὡς ὅτε μυῖαι
σταθμῶι ἔνι βρομέωσι περιγλαγέας κατὰ πέλλας
ὥρηι ἐν εἰαρινῆι, ὅτε τε γλάγος ἄγγεα δεύει·
ὣς ἄρα τοὶ περὶ νεκρὸν ὁμίλεον, οὐδέ ποτε Ζεὺς

τρέψεν ἀπὸ κρατερῆς ὑσμίνης ὄσσε φαεινώ,
ἀλλὰ κατ᾽ αὐτοὺς αἰὲν ὅρα καὶ φράζετο θυμῶι,
πολλὰ μάλ᾽ ἀμφὶ φόνωι Πατρόκλου μερμηρίζων,
ἢ ἤδη καὶ κεῖνον ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι
αὐτοῦ ἐπ᾽ ἀντιθέωι Σαρπηδόνι φαίδιμος Ἕκτωρ

χαλκῶι δηιώσηι, ἀπό τ᾽ ὤμων τεύχε᾽ ἕληται,
ἦ ἔτι καὶ πλεόνεσσιν ὀφέλλειεν πόνον αἰπύν.
ὧδε δέ οἱ φρονέοντι δοάσσατο κέρδιον εἶναι
ὄφρ᾽ ἠῢς θεράπων Πηληϊάδεω Ἀχιλῆος
ἐξαῦτις Τρῶάς τε καὶ Ἕκτορα χαλκοκορυστὴν

ὤσαιτο προτὶ ἄστυ, πολέων δ᾽ ἀπὸ θυμὸν ἕλοιτο.
Ἕκτορι δὲ πρωτίστωι ἀνάλκιδα θυμὸν ἐνῆκεν·
ἐς δίφρον δ᾽ ἀναβὰς φύγαδ᾽ ἔτραπε, κέκλετο δ᾽ ἄλλους
Τρῶας φευγέμεναι· γνῶ γὰρ Διὸς ἱρὰ τάλαντα.
ἔνθ᾽ οὐδ᾽ ἴφθιμοι Λύκιοι μένον, ἀλλὰ φόβηθεν

πάντες, ἐπεὶ βασιλῆα ἴδον βεβλαμμένον ἦτορ
κείμενον ἐν νεκύων ἀγύρει· πολέες γὰρ ἐπ᾽ αὐτῶι
κάππεσον, εὖτ᾽ ἔριδα κρατερὴν ἐτάνυσσε Κρονίων.
οἳ δ᾽ ἄρ᾽ ἀπ᾽ ὤμοιιν Σαρπηδόνος ἔντε᾽ ἕλοντο
χάλκεα μαρμαίροντα, τὰ μὲν κοίλας ἐπὶ νῆας

δῶκε φέρειν ἑτάροισι Μενοιτίου ἄλκιμος υἱός.
καὶ τότ᾽ Ἀπόλλωνα προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
εἰ δ᾽ ἄγε νῦν φίλε Φοῖβε, κελαινεφὲς αἷμα κάθηρον
ἐλθὼν ἐκ βελέων Σαρπηδόνα, καί μιν ἔπειτα
πολλὸν ἀπὸ πρὸ φέρων λοῦσον ποταμοῖο ῥοῆισι

χρῖσόν τ᾽ ἀμβροσίηι, περὶ δ᾽ ἄμβροτα εἵματα ἕσσον·
πέμπε δέ μιν πομποῖσιν ἅμα κραιπνοῖσι φέρεσθαι
ὕπνωι καὶ θανάτωι διδυμάοσιν, οἵ ῥά μιν ὦκα
θήσουσ᾽ ἐν Λυκίης εὐρείης πίονι δήμωι,
ἔνθά ἑ ταρχύσουσι κασίγνητοί τε ἔται τε

τύμβωι τε στήληι τε· τὸ γὰρ γέρας ἐστὶ θανόντων.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἄρα πατρὸς ἀνηκούστησεν Ἀπόλλων.
βῆ δὲ κατ᾽ Ἰδαίων ὀρέων ἐς φύλοπιν αἰνήν,
αὐτίκα δ᾽ ἐκ βελέων Σαρπηδόνα δῖον ἀείρας
πολλὸν ἀπὸ πρὸ φέρων λοῦσεν ποταμοῖο ῥοῆισι

χρῖσέν τ᾽ ἀμβροσίηι, περὶ δ᾽ ἄμβροτα εἵματα ἕσσε·
πέμπε δέ μιν πομποῖσιν ἅμα κραιπνοῖσι φέρεσθαι,
ὕπνωι καὶ θανάτωι διδυμάοσιν, οἵ ῥά μιν ὦκα
κάτθεσαν ἐν Λυκίης εὐρείης πίονι δήμωι.
Πάτροκλος δ᾽ ἵπποισι καὶ Αὐτομέδοντι κελεύσας

Τρῶας καὶ Λυκίους μετεκίαθε, καὶ μέγ᾽ ἀάσθη
νήπιος· εἰ δὲ ἔπος Πηληϊάδαο φύλαξεν
ἦ τ᾽ ἂν ὑπέκφυγε κῆρα κακὴν μέλανος θανάτοιο.
ἀλλ᾽ αἰεί τε Διὸς κρείσσων νόος ἠέ περ ἀνδρῶν·
ὅς τε καὶ ἄλκιμον ἄνδρα φοβεῖ καὶ ἀφείλετο νίκην

ῥηϊδίως, ὅτε δ᾽ αὐτὸς ἐποτρύνηισι μάχεσθαι·
ὅς οἱ καὶ τότε θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ἀνῆκεν.
ἔνθα τίνα πρῶτον τίνα δ᾽ ὕστατον ἐξενάριξας
Πατρόκλεις, ὅτε δή σε θεοὶ θάνατον δὲ κάλεσσαν;
Ἄδρηστον μὲν πρῶτα καὶ Αὐτόνοον καὶ Ἔχεκλον

καὶ Πέριμον Μεγάδην καὶ Ἐπίστορα καὶ Μελάνιππον,
αὐτὰρ ἔπειτ᾽ Ἔλασον καὶ Μούλιον ἠδὲ Πυλάρτην·
τοὺς ἕλεν· οἳ δ᾽ ἄλλοι φύγαδε μνώοντο ἕκαστος.
ἔνθά κεν ὑψίπυλον Τροίην ἕλον υἷες Ἀχαιῶν
Πατρόκλου ὑπὸ χερσί, περὶ πρὸ γὰρ ἔγχεϊ θῦεν,

εἰ μὴ Ἀπόλλων Φοῖβος ἐϋδμήτου ἐπὶ πύργου
ἔστη τῶι ὀλοὰ φρονέων, Τρώεσσι δ᾽ ἀρήγων.
τρὶς μὲν ἐπ᾽ ἀγκῶνος βῆ τείχεος ὑψηλοῖο
Πάτροκλος, τρὶς δ᾽ αὐτὸν ἀπεστυφέλιξεν Ἀπόλλων
χείρεσσ᾽ ἀθανάτηισι φαεινὴν ἀσπίδα νύσσων.

ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τὸ τέταρτον ἐπέσσυτο δαίμονι ἶσος,
δεινὰ δ᾽ ὁμοκλήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
χάζεο διογενὲς Πατρόκλεες· οὔ νύ τοι αἶσα
σῶι ὑπὸ δουρὶ πόλιν πέρθαι Τρώων ἀγερώχων,
οὐδ᾽ ὑπ᾽ Ἀχιλλῆος, ὅς περ σέο πολλὸν ἀμείνων.

ὣς φάτο, Πάτροκλος δ᾽ ἀνεχάζετο πολλὸν ὀπίσσω
μῆνιν ἀλευάμενος ἑκατηβόλου Ἀπόλλωνος.
Ἕκτωρ δ᾽ ἐν Σκαιῆισι πύληις ἔχε μώνυχας ἵππους·
δίζε γὰρ ἠὲ μάχοιτο κατὰ κλόνον αὖτις ἐλάσσας,
ἦ λαοὺς ἐς τεῖχος ὁμοκλήσειεν ἀλῆναι.

ταῦτ᾽ ἄρα οἱ φρονέοντι παρίστατο Φοῖβος Ἀπόλλων
ἀνέρι εἰσάμενος αἰζηῶι τε κρατερῶι τε
Ἀσίωι, ὃς μήτρως ἦν Ἕκτορος ἱπποδάμοιο
αὐτοκασίγνητος Ἑκάβης, υἱὸς δὲ Δύμαντος,
ὃς Φρυγίηι ναίεσκε ῥοῆις ἔπι Σαγγαρίοιο·

τῶι μιν ἐεισάμενος προσέφη Διὸς υἱὸς Ἀπόλλων·
Ἕκτορ τίπτε μάχης ἀποπαύεαι; οὐδέ τί σε χρή.
αἴθ᾽ ὅσον ἥσσων εἰμί, τόσον σέο φέρτερος εἴην·
τώ κε τάχα στυγερῶς πολέμου ἀπερωήσειας.
ἀλλ᾽ ἄγε Πατρόκλωι ἔφεπε κρατερώνυχας ἵππους,

αἴ κέν πώς μιν ἕληις, δώηι δέ τοι εὖχος Ἀπόλλων.
ὣς εἰπὼν ὁ μὲν αὖτις ἔβη θεὸς ἂμ πόνον ἀνδρῶν,
Κεβριόνηι δ᾽ ἐκέλευσε δαΐφρονι φαίδιμος Ἕκτωρ
ἵππους ἐς πόλεμον πεπληγέμεν. αὐτὰρ Ἀπόλλων
δύσεθ᾽ ὅμιλον ἰών, ἐν δὲ κλόνον Ἀργείοισιν

ἧκε κακόν, Τρωσὶν δὲ καὶ Ἕκτορι κῦδος ὄπαζεν.
Ἕκτωρ δ᾽ ἄλλους μὲν Δαναοὺς ἔα οὐδ᾽ ἐνάριζεν·
αὐτὰρ ὁ Πατρόκλωι ἔφεπε κρατερώνυχας ἵππους.
Πάτροκλος δ᾽ ἑτέρωθεν ἀφ᾽ ἵππων ἆλτο χαμᾶζε
σκαιῆι ἔγχος ἔχων· ἑτέρηφι δὲ λάζετο πέτρον

μάρμαρον ὀκριόεντα τόν οἱ περὶ χεὶρ ἐκάλυψεν,
ἧκε δ᾽ ἐρεισάμενος, οὐδὲ δὴν χάζετο φωτός,
οὐδ᾽ ἁλίωσε βέλος, βάλε δ᾽ Ἕκτορος ἡνιοχῆα
Κεβριόνην νόθον υἱὸν ἀγακλῆος Πριάμοιο
ἵππων ἡνί᾽ ἔχοντα μετώπιον ὀξέϊ λᾶϊ.

ἀμφοτέρας δ᾽ ὀφρῦς σύνελεν λίθος, οὐδέ οἱ ἔσχεν
ὀστέον, ὀφθαλμοὶ δὲ χαμαὶ πέσον ἐν κονίηισιν
αὐτοῦ πρόσθε ποδῶν· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἀρνευτῆρι ἐοικὼς
κάππεσ᾽ ἀπ᾽ εὐεργέος δίφρου, λίπε δ᾽ ὀστέα θυμός.
τὸν δ᾽ ἐπικερτομέων προσέφης Πατρόκλεες ἱππεῦ·

ὢ πόποι ἦ μάλ᾽ ἐλαφρὸς ἀνήρ, ὡς ῥεῖα κυβιστᾶι.
εἰ δή που καὶ πόντωι ἐν ἰχθυόεντι γένοιτο,
πολλοὺς ἂν κορέσειεν ἀνὴρ ὅδε τήθεα διφῶν
νηὸς ἀποθρώισκων, εἰ καὶ δυσπέμφελος εἴη,
ὡς νῦν ἐν πεδίωι ἐξ ἵππων ῥεῖα κυβιστᾶι.

ἦ ῥα καὶ ἐν Τρώεσσι κυβιστητῆρες ἔασιν.
ὣς εἰπὼν ἐπὶ Κεβριόνηι ἥρωϊ βεβήκει
οἶμα λέοντος ἔχων, ὅς τε σταθμοὺς κεραΐζων
ἔβλητο πρὸς στῆθος, ἑή τέ μιν ὤλεσεν ἀλκή·
ὣς ἐπὶ Κεβριόνηι Πατρόκλεες ἆλσο μεμαώς.

Ἕκτωρ δ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ἀφ᾽ ἵππων ἆλτο χαμᾶζε.
τὼ περὶ Κεβριόναο λέονθ᾽ ὣς δηρινθήτην,
ὥ τ᾽ ὄρεος κορυφῆισι περὶ κταμένης ἐλάφοιο
ἄμφω πεινάοντε μέγα φρονέοντε μάχεσθον·
ὣς περὶ Κεβριόναο δύω μήστωρες ἀϋτῆς

Πάτροκλός τε Μενοιτιάδης καὶ φαίδιμος Ἕκτωρ
ἵεντ᾽ ἀλλήλων ταμέειν χρόα νηλέϊ χαλκῶι.
Ἕκτωρ μὲν κεφαλῆφιν ἐπεὶ λάβεν οὐχὶ μεθίει·
Πάτροκλος δ᾽ ἑτέρωθεν ἔχεν ποδός· οἳ δὲ δὴ ἄλλοι
Τρῶες καὶ Δαναοὶ σύναγον κρατερὴν ὑσμίνην.

ὡς δ᾽ Εὖρός τε Νότος τ᾽ ἐριδαίνετον ἀλλήλοιιν
οὔρεος ἐν βήσσηις βαθέην πελεμιζέμεν ὕλην
φηγόν τε μελίην τε τανύφλοιόν τε κράνειαν,
αἵ τε πρὸς ἀλλήλας ἔβαλον τανυήκεας ὄζους
ἠχῆι θεσπεσίηι, πάταγος δέ τε ἀγνυμενάων,

ὣς Τρῶες καὶ Ἀχαιοὶ ἐπ᾽ ἀλλήλοισι θορόντες
δήιουν, οὐδ᾽ ἕτεροι μνώοντ᾽ ὀλοοῖο φόβοιο.
πολλὰ δὲ Κεβριόνην ἀμφ᾽ ὀξέα δοῦρα πεπήγει
ἰοί τε πτερόεντες ἀπὸ νευρῆφι θορόντες,
πολλὰ δὲ χερμάδια μεγάλ᾽ ἀσπίδας ἐστυφέλιξαν

μαρναμένων ἀμφ᾽ αὐτόν· ὁ δ᾽ ἐν στροφάλιγγι κονίης
κεῖτο μέγας μεγαλωστί, λελασμένος ἱπποσυνάων.
ὄφρα μὲν Ἠέλιος μέσον οὐρανὸν ἀμφιβεβήκει,
τόφρα μάλ᾽ ἀμφοτέρων βέλε᾽ ἥπτετο, πῖπτε δὲ λαός·
ἦμος δ᾽ Ἠέλιος μετενίσετο βουλυτὸν δέ,

καὶ τότε δή ῥ᾽ ὑπὲρ αἶσαν Ἀχαιοὶ φέρτεροι ἦσαν.
ἐκ μὲν Κεβριόνην βελέων ἥρωα ἔρυσσαν
Τρώων ἐξ ἐνοπῆς, καὶ ἀπ᾽ ὤμων τεύχε᾽ ἕλοντο,
Πάτροκλος δὲ Τρωσὶ κακὰ φρονέων ἐνόρουσε.
τρὶς μὲν ἔπειτ᾽ ἐπόρουσε θοῶι ἀτάλαντος Ἄρηϊ

σμερδαλέα ἰάχων, τρὶς δ᾽ ἐννέα φῶτας ἔπεφνεν.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τὸ τέταρτον ἐπέσσυτο δαίμονι ἶσος,
ἔνθ᾽ ἄρα τοι Πάτροκλε φάνη βιότοιο τελευτή·
ἤντετο γάρ τοι Φοῖβος ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι
δεινός· ὁ μὲν τὸν ἰόντα κατὰ κλόνον οὐκ ἐνόησεν,

ἠέρι γὰρ πολλῆι κεκαλυμμένος ἀντεβόλησε·
στῆ δ᾽ ὄπιθεν, πλῆξεν δὲ μετάφρενον εὐρέε τ᾽ ὤμω
χειρὶ καταπρηνεῖ, στρεφεδίνηθεν δέ οἱ ὄσσε.
τοῦ δ᾽ ἀπὸ μὲν κρατὸς κυνέην βάλε Φοῖβος Ἀπόλλων·
ἣ δὲ κυλινδομένη καναχὴν ἔχε ποσσὶν ὑφ᾽ ἵππων

αὐλῶπις τρυφάλεια, μιάνθησαν δὲ ἔθειραι
αἵματι καὶ κονίηισι· πάρος γε μὲν οὐ θέμις ἦεν
ἱππόκομον πήληκα μιαίνεσθαι κονίηισιν,
ἀλλ᾽ ἀνδρὸς θείοιο κάρη χαρίεν τε μέτωπον
ῥύετ᾽ Ἀχιλλῆος· τότε δὲ Ζεὺς Ἕκτορι δῶκεν

ἧι κεφαλῆι φορέειν, σχεδόθεν δέ οἱ ἦεν ὄλεθρος.
πᾶν δέ οἱ ἐν χείρεσσιν ἄγη δολιχόσκιον ἔγχος
βριθὺ μέγα στιβαρὸν κεκορυθμένον· αὐτὰρ ἀπ᾽ ὤμων
ἀσπὶς σὺν τελαμῶνι χαμαὶ πέσε τερμιόεσσα.
λῦσε δέ οἱ θώρηκα ἄναξ Διὸς υἱὸς Ἀπόλλων.

τὸν δ᾽ ἄτη φρένας εἷλε, λύθεν δ᾽ ὑπὸ φαίδιμα γυῖα,
στῆ δὲ ταφών· ὄπιθεν δὲ μετάφρενον ὀξέϊ δουρὶ
ὤμων μεσσηγὺς σχεδόθεν βάλε Δάρδανος ἀνὴρ
Πανθοΐδης Εὔφορβος, ὃς ἡλικίην ἐκέκαστο
ἔγχεΐ θ᾽ ἱπποσύνηι τε πόδεσσί τε καρπαλίμοισι·

καὶ γὰρ δὴ τότε φῶτας ἐείκοσι βῆσεν ἀφ᾽ ἵππων
πρῶτ᾽ ἐλθὼν σὺν ὄχεσφι διδασκόμενος πολέμοιο·
ὅς τοι πρῶτος ἐφῆκε βέλος Πατρόκλεες ἱππεῦ
οὐδὲ δάμασσ᾽· ὁ μὲν αὖτις ἀνέδραμε, μίκτο δ᾽ ὁμίλωι,
ἐκ χροὸς ἁρπάξας δόρυ μείλινον, οὐδ᾽ ὑπέμεινε

Πάτροκλον γυμνόν περ ἐόντ᾽ ἐν δηϊοτῆτι.
Πάτροκλος δὲ θεοῦ πληγῆι καὶ δουρὶ δαμασθεὶς
ἂψ ἑτάρων εἰς ἔθνος ἐχάζετο κῆρ᾽ ἀλεείνων.
Ἕκτωρ δ᾽ ὡς εἶδεν Πατροκλῆα μεγάθυμον
ἂψ ἀναχαζόμενον βεβλημένον ὀξέϊ χαλκῶι,

ἀγχίμολόν ῥά οἱ ἦλθε κατὰ στίχας, οὖτα δὲ δουρὶ
νείατον ἐς κενεῶνα, διὰ πρὸ δὲ χαλκὸν ἔλασσε·
δούπησεν δὲ πεσών, μέγα δ᾽ ἤκαχε λαὸν Ἀχαιῶν·
ὡς δ᾽ ὅτε σῦν ἀκάμαντα λέων ἐβιήσατο χάρμηι,
ὥ τ᾽ ὄρεος κορυφῆισι μέγα φρονέοντε μάχεσθον

πίδακος ἀμφ᾽ ὀλίγης· ἐθέλουσι δὲ πιέμεν ἄμφω·
πολλὰ δέ τ᾽ ἀσθμαίνοντα λέων ἐδάμασσε βίηφιν·
ὣς πολέας πεφνόντα Μενοιτίου ἄλκιμον υἱὸν
Ἕκτωρ Πριαμίδης σχεδὸν ἔγχεϊ θυμὸν ἀπηύρα,
καί οἱ ἐπευχόμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

Πάτροκλ᾽ ἦ που ἔφησθα πόλιν κεραϊξέμεν ἁμήν,
Τρωϊάδας δὲ γυναῖκας ἐλεύθερον ἦμαρ ἀπούρας
ἄξειν ἐν νήεσσι φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν
νήπιε· τάων δὲ πρόσθ᾽ Ἕκτορος ὠκέες ἵπποι
ποσσὶν ὀρωρέχαται πολεμίζειν· ἔγχεϊ δ᾽ αὐτὸς

Τρωσὶ φιλοπτολέμοισι μεταπρέπω, ὅ σφιν ἀμύνω
ἦμαρ ἀναγκαῖον· σὲ δέ τ᾽ ἐνθάδε γῦπες ἔδονται.
ἆ δείλ᾽, οὐδέ τοι ἐσθλὸς ἐὼν χραίσμησεν Ἀχιλλεύς,
ὅς πού τοι μάλα πολλὰ μένων ἐπετέλλετ᾽ ἰόντι·
μή μοι πρὶν ἰέναι Πατρόκλεες ἱπποκέλευθε

νῆας ἔπι γλαφυρὰς πρὶν Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο
αἱματόεντα χιτῶνα περὶ στήθεσσι δαΐξαι.
ὥς πού σε προσέφη, σοὶ δὲ φρένας ἄφρονι πεῖθε.
τὸν δ᾽ ὀλιγοδρανέων προσέφης Πατρόκλεες ἱππεῦ·
ἤδη νῦν Ἕκτορ μεγάλ᾽ εὔχεο· σοὶ γὰρ ἔδωκε

νίκην Ζεὺς Κρονίδης καὶ Ἀπόλλων, οἵ με δάμασσαν
ῥηιδίως· αὐτοὶ γὰρ ἀπ᾽ ὤμων τεύχε᾽ ἕλοντο.
τοιοῦτοι δ᾽ εἴ πέρ μοι ἐείκοσιν ἀντεβόλησαν,
πάντές κ᾽ αὐτόθ᾽ ὄλοντο ἐμῶι ὑπὸ δουρὶ δαμέντες.
ἀλλά με μοῖρ᾽ ὀλοὴ καὶ Λητοῦς ἔκτανεν υἱός,

ἀνδρῶν δ᾽ Εὔφορβος· σὺ δέ με τρίτος ἐξεναρίζεις.
ἄλλο δέ τοι ἐρέω, σὺ δ᾽ ἐνὶ φρεσὶ βάλλεο σῆισιν·
οὔ θην οὐδ᾽ αὐτὸς δηρὸν βέηι, ἀλλά τοι ἤδη
ἄγχι παρέστηκεν θάνατος καὶ μοῖρα κραταιὴ
χερσὶ δαμέντ᾽ Ἀχιλῆος ἀμύμονος Αἰακίδαο.

ὣς ἄρα μιν εἰπόντα τέλος θανάτοιο κάλυψε·
ψυχὴ δ᾽ ἐκ ῥεθέων πταμένη Ἄϊδος δὲ βεβήκει
ὃν πότμον γοόωσα λιποῦσ᾽ ἀνδροτῆτα καὶ ἥβην.
τὸν καὶ τεθνηῶτα προσηύδα φαίδιμος Ἕκτωρ·
Πατρόκλεις τί νύ μοι μαντεύεαι αἰπὺν ὄλεθρον;

τίς δ᾽ οἶδ᾽ εἴ κ᾽ Ἀχιλεὺς Θέτιδος πάϊς ἠϋκόμοιο
φθήηι ἐμῶι ὑπὸ δουρὶ τυπεὶς ἀπὸ θυμὸν ὀλέσσαι;
ὣς ἄρα φωνήσας δόρυ χάλκεον ἐξ ὠτειλῆς
εἴρυσε λὰξ προσβάς, τὸν δ᾽ ὕπτιον ὦσ᾽ ἀπὸ δουρός.
αὐτίκα δὲ ξὺν δουρὶ μετ᾽ Αὐτομέδοντα βεβήκει

ἀντίθεον θεράποντα ποδώκεος Αἰακίδαο·
ἵετο γὰρ βαλέειν· τὸν δ᾽ ἔκφερον ὠκέες ἵπποι
ἄμβροτοι, οὓς Πηλῆϊ θεοὶ δόσαν ἀγλαὰ δῶρα.

Ἰλιάδος Ρ

Μενελάου ἀριστεία.

Οὐδ᾽ ἔλαθ᾽ Ἀτρέος υἱὸν ἀρηΐφιλον Μενέλαον
Πάτροκλος Τρώεσσι δαμεὶς ἐν δηϊοτῆτι.
βῆ δὲ διὰ προμάχων κεκορυθμένος αἴθοπι χαλκῶι,
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ αὐτῶι βαῖν᾽ ὥς τις περὶ πόρτακι μήτηρ

πρωτοτόκος κινυρὴ οὐ πρὶν εἰδυῖα τόκοιο·
ὣς περὶ Πατρόκλωι βαῖνε ξανθὸς Μενέλαος.
πρόσθε δέ οἱ δόρυ τ᾽ ἔσχε καὶ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην,
τὸν κτάμεναι μεμαὼς ὅς τις τοῦ γ᾽ ἀντίος ἔλθοι.
οὐδ᾽ ἄρα Πάνθου υἱὸς ἐϋμμελίης ἀμέλησε

Πατρόκλοιο πεσόντος ἀμύμονος· ἄγχι δ᾽ ἄρ᾽ αὐτοῦ
ἔστη, καὶ προσέειπεν ἀρηΐφιλον Μενέλαον·
Ἀτρεΐδη Μενέλαε διοτρεφὲς ὄρχαμε λαῶν
χάζεο, λεῖπε δὲ νεκρόν, ἔα δ᾽ ἔναρα βροτόεντα·
οὐ γάρ τις πρότερος Τρώων κλειτῶν τ᾽ ἐπικούρων

Πάτροκλον βάλε δουρὶ κατὰ κρατερὴν ὑσμίνην·
τώ με ἔα κλέος ἐσθλὸν ἐνὶ Τρώεσσιν ἀρέσθαι,
μή σε βάλω, ἀπὸ δὲ μελιηδέα θυμὸν ἕλωμαι.
τὸν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη ξανθὸς Μενέλαος·
Ζεῦ πάτερ οὐ μὲν καλὸν ὑπέρβιον εὐχετάασθαι.

οὔτ᾽ οὖν παρδάλιος τόσσον μένος οὔτε λέοντος
οὔτε συὸς κάπρου ὀλοόφρονος, οὗ τε μέγιστος
θυμὸς ἐνὶ στήθεσσι περὶ σθένεϊ βλεμεαίνει,
ὅσσον Πάνθου υἷες ἐϋμμελίαι φρονέουσιν.
οὐδὲ μὲν οὐδὲ βίη Ὑπερήνορος ἱπποδάμοιο

ἧς ἥβης ἀπόνηθ᾽, ὅτε μ᾽ ὤνατο καί μ᾽ ὑπέμεινε
καί μ᾽ ἔφατ᾽ ἐν Δαναοῖσιν ἐλέγχιστον πολεμιστὴν
ἔμμεναι· οὐδέ ἕ φημι πόδεσσί γε οἷσι κιόντα
εὐφρῆναι ἄλοχόν τε φίλην κεδνούς τε τοκῆας.
ὥς θην καὶ σὸν ἐγὼ λύσω μένος εἴ κέ μευ ἄντα

στήηις· ἀλλά σ᾽ ἔγωγ᾽ ἀναχωρήσαντα κελεύω
ἐς πληθὺν ἰέναι, μηδ᾽ ἀντίος ἵστασ᾽ ἐμεῖο
πρίν τι κακὸν παθέειν· ῥεχθὲν δέ τε νήπιος ἔγνω.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ οὐ πεῖθεν· ἀμειβόμενος δὲ προσηύδα·
νῦν μὲν δὴ Μενέλαε διοτρεφὲς ἦ μάλα τείσεις

γνωτὸν ἐμὸν τὸν ἔπεφνες, ἐπευχόμενος δ᾽ ἀγορεύεις,
χήρωσας δὲ γυναῖκα μυχῶι θαλάμοιο νέοιο,
ἀρητὸν δὲ τοκεῦσι γόον καὶ πένθος ἔθηκας.
ἦ κέ σφιν δειλοῖσι γόου κατάπαυμα γενοίμην
εἴ κεν ἐγὼ κεφαλήν τε τεὴν καὶ τεύχε᾽ ἐνείκας

Πάνθωι ἐν χείρεσσι βάλω καὶ Φρόντιδι δίηι.
ἀλλ᾽ οὐ μὰν ἔτι δηρὸν ἀπείρητος πόνος ἔσται
οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἀδήριτος ἤτ᾽ ἀλκῆς ἤτε φόβοιο.
ὣς εἰπὼν οὔτησε κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην·
οὐδ᾽ ἔρρηξεν χαλκός, ἀνεγνάμφθη δέ οἱ αἰχμὴ

ἀσπίδ᾽ ἐνὶ κρατερῆι· ὁ δὲ δεύτερος ὄρνυτο χαλκῶι
Ἀτρεΐδης Μενέλαος ἐπευξάμενος Διὶ πατρί·
ἂψ δ᾽ ἀναχαζομένοιο κατὰ στομάχοιο θέμεθλα
νύξ᾽, ἐπὶ δ᾽ αὐτὸς ἔρεισε βαρείηι χειρὶ πιθήσας·
ἀντικρὺ δ᾽ ἁπαλοῖο δι᾽ αὐχένος ἤλυθ᾽ ἀκωκή,

δούπησεν δὲ πεσών, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι.
αἵματί οἱ δεύοντο κόμαι Χαρίτεσσιν ὁμοῖαι
πλοχμοί θ᾽, οἳ χρυσῶι τε καὶ ἀργύρωι ἐσφήκωντο.
οἷον δὲ τρέφει ἔρνος ἀνὴρ ἐριθηλὲς ἐλαίης
χώρωι ἐν οἰοπόλωι, ὅθ᾽ ἅλις ἀναβέβροχεν ὕδωρ,

καλὸν τηλεθάον· τὸ δέ τε πνοιαὶ δονέουσι
παντοίων ἀνέμων, καί τε βρύει ἄνθεϊ λευκῶι·
ἐλθὼν δ᾽ ἐξαπίνης ἄνεμος σὺν λαίλαπι πολλῆι
βόθρου τ᾽ ἐξέστρεψε καὶ ἐξετάνυσσ᾽ ἐπὶ γαίηι·
τοῖον Πάνθου υἱὸν ἐϋμμελίην Εὔφορβον

Ἀτρεΐδης Μενέλαος ἐπεὶ κτάνε τεύχε᾽ ἐσύλα.
ὡς δ᾽ ὅτε τίς τε λέων ὀρεσίτροφος ἀλκὶ πεποιθὼς
βοσκομένης ἀγέλης βοῦν ἁρπάσηι ἥ τις ἀρίστη·
τῆς δ᾽ ἐξ αὐχέν᾽ ἔαξε λαβὼν κρατεροῖσιν ὀδοῦσι
πρῶτον, ἔπειτα δέ θ᾽ αἷμα καὶ ἔγκατα πάντα λαφύσσει

δηιῶν· ἀμφὶ δὲ τόν γε κύνες τ᾽ ἄνδρές τε νομῆες
πολλὰ μάλ᾽ ἰύζουσιν ἀπόπροθεν οὐδ᾽ ἐθέλουσιν
ἀντίον ἐλθέμεναι· μάλα γὰρ χλωρὸν δέος αἱρεῖ·
ὣς τῶν οὔ τινι θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν ἐτόλμα
ἀντίον ἐλθέμεναι Μενελάου κυδαλίμοιο.

ἔνθά κε ῥεῖα φέροι κλυτὰ τεύχεα Πανθοΐδαο
Ἀτρεΐδης, εἰ μή οἱ ἀγάσσατο Φοῖβος Ἀπόλλων,
ὅς ῥά οἱ Ἕκτορ᾽ ἐπῶρσε θοῶι ἀτάλαντον Ἄρηϊ
ἀνέρι εἰσάμενος Κικόνων ἡγήτορι Μέντηι·
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

Ἕκτορ νῦν σὺ μὲν ὧδε θέεις ἀκίχητα διώκων
ἵππους Αἰακίδαο δαΐφρονος· οἳ δ᾽ ἀλεγεινοὶ
ἀνδράσι γε θνητοῖσι δαμήμεναι ἠδ᾽ ὀχέεσθαι
ἄλλωι γ᾽ ἢ Ἀχιλῆϊ, τὸν ἀθανάτη τέκε μήτηρ.
τόφρα δέ τοι Μενέλαος ἀρήϊος Ἀτρέος υἱὸς

Πατρόκλωι περιβὰς Τρώων τὸν ἄριστον ἔπεφνε
Πανθοΐδην Εὔφορβον, ἔπαυσε δὲ θούριδος ἀλκῆς.
ὣς εἰπὼν ὁ μὲν αὖτις ἔβη θεὸς ἂμ πόνον ἀνδρῶν,
Ἕκτορα δ᾽ αἰνὸν ἄχος πύκασε φρένας ἀμφὶ μελαίνας·
πάπτηνεν δ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα κατὰ στίχας, αὐτίκα δ᾽ ἔγνω

τὸν μὲν ἀπαινύμενον κλυτὰ τεύχεα, τὸν δ᾽ ἐπὶ γαίηι
κείμενον· ἔρρει δ᾽ αἷμα κατ᾽ οὐταμένην ὠτειλήν.
βῆ δὲ διὰ προμάχων κεκορυθμένος αἴθοπι χαλκῶι
ὀξέα κεκλήγων φλογὶ εἴκελος Ἡφαίστοιο
ἀσβέστωι· οὐδ᾽ υἱὸν λάθεν Ἀτρέος ὀξὺ βοήσας·

ὀχθήσας δ᾽ ἄρα εἶπε πρὸς ὃν μεγαλήτορα θυμόν·
ὤ μοι ἐγὼν εἰ μέν κε λίπω κάτα τεύχεα καλὰ
Πάτροκλόν θ᾽, ὃς κεῖται ἐμῆς ἕνεκ᾽ ἐνθάδε τιμῆς,
μή τίς μοι Δαναῶν νεμεσήσεται ὅς κεν ἴδηται.
εἰ δέ κεν Ἕκτορι μοῦνος ἐὼν καὶ Τρωσὶ μάχωμαι

αἰδεσθείς, μή πώς με περιστήωσ᾽ ἕνα πολλοί·
Τρῶας δ᾽ ἐνθάδε πάντας ἄγει κορυθαίολος Ἕκτωρ.
ἀλλὰ τί ἤ μοι ταῦτα φίλος διελέξατο θυμός;
ὁππότ᾽ ἀνὴρ ἐθέληι πρὸς δαίμονα φωτὶ μάχεσθαι
ὅν κε θεὸς τιμᾶι, τάχα οἱ μέγα πῆμα κυλίσθη.

τώ μ᾽ οὔ τις Δαναῶν νεμεσήσεται ὅς κεν ἴδηται
Ἕκτορι χωρήσαντ᾽, ἐπεὶ ἐκ θεόφιν πολεμίζει.
εἰ δέ που Αἴαντός γε βοὴν ἀγαθοῖο πυθοίμην,
ἄμφω κ᾽ αὖτις ἰόντες ἐπιμνησαίμεθα χάρμης
καὶ πρὸς δαίμονά περ, εἴ πως ἐρυσαίμεθα νεκρὸν

Πηλεΐδηι Ἀχιλῆϊ· κακῶν δέ κε φέρτατον εἴη.
εἷος ὁ ταῦθ᾽ ὅρμαινε κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμὸν
τόφρα δ᾽ ἐπὶ Τρώων στίχες ἤλυθον· ἦρχε δ᾽ ἄρ᾽ Ἕκτωρ.
αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἐξοπίσω ἀνεχάζετο, λεῖπε δὲ νεκρὸν
ἐντροπαλιζόμενος ὥς τε λὶς ἠϋγένειος,

ὅν ῥα κύνες τε καὶ ἄνδρες ἀπὸ σταθμοῖο δίωνται
ἔγχεσι καὶ φωνῆι· τοῦ δ᾽ ἐν φρεσὶν ἄλκιμον ἦτορ
παχνοῦται, ἀέκων δέ τ᾽ ἔβη ἀπὸ μεσσαύλοιο·
ὣς ἀπὸ Πατρόκλοιο κίε ξανθὸς Μενέλαος.
στῆ δὲ μεταστρεφθεὶς ἐπεὶ ἵκετο ἔθνος ἑταίρων

παπταίνων Αἴαντα μέγαν Τελαμώνιον υἱόν.
τὸν δὲ μάλ᾽ αἶψ᾽ ἐνόησε μάχης ἐπ᾽ ἀριστερὰ πάσης
θαρσύνονθ᾽ ἑτάρους καὶ ἐποτρύνοντα μάχεσθαι·
θεσπέσιον γάρ σφιν φόβον ἔμβαλε Φοῖβος Ἀπόλλων·
βῆ δὲ θέειν, εἶθαρ δὲ παριστάμενος ἔπος ηὔδα.

Αἶαν δεῦρο πέπον, περὶ Πατρόκλοιο θανόντος
σπεύσομεν, αἴ κε νέκυν περ Ἀχιλλῆϊ προφέρωμεν
γυμνόν· ἀτὰρ τά γε τεύχε᾽ ἔχει κορυθαίολος Ἕκτωρ.
ὣς ἔφατ᾽, Αἴαντι δὲ δαΐφρονι θυμὸν ὄρινε·
βῆ δὲ διὰ προμάχων, ἅμα δὲ ξανθὸς Μενέλαος.

Ἕκτωρ μὲν Πάτροκλον ἐπεὶ κλυτὰ τεύχε᾽ ἀπηύρα,
ἕλχ᾽ ἵν᾽ ἀπ᾽ ὤμοιιν κεφαλὴν τάμοι ὀξέϊ χαλκῶι,
τὸν δὲ νέκυν Τρωιῆισιν ἐρυσσάμενος κυσὶ δοίη.
Αἴας δ᾽ ἐγγύθεν ἦλθε φέρων σάκος ἠΰτε πύργον·
Ἕκτωρ δ᾽ ἂψ ἐς ὅμιλον ἰὼν ἀνεχάζεθ᾽ ἑταίρων,

ἐς δίφρον δ᾽ ἀνόρουσε· δίδου δ᾽ ὅ γε τεύχεα καλὰ
Τρωσὶ φέρειν προτὶ ἄστυ, μέγα κλέος ἔμμεναι αὐτῶι.
Αἴας δ᾽ ἀμφὶ Μενοιτιάδηι σάκος εὐρὺ καλύψας
ἑστήκει ὥς τίς τε λέων περὶ οἷσι τέκεσσιν,
ὧι ῥά τε νήπι᾽ ἄγοντι συναντήσωνται ἐν ὕληι

ἄνδρες ἐπακτῆρες· ὁ δέ τε σθένεϊ βλεμεαίνει,
πᾶν δέ τ᾽ ἐπισκύνιον κάτω ἕλκεται ὄσσε καλύπτων·
ὣς Αἴας περὶ Πατρόκλωι ἥρωϊ βεβήκει.
Ἀτρεΐδης δ᾽ ἑτέρωθεν ἀρηΐφιλος Μενέλαος
ἑστήκει, μέγα πένθος ἐνὶ στήθεσσιν ἀέξων.

Γλαῦκος δ᾽ Ἱππολόχοιο πάϊς Λυκίων ἀγὸς ἀνδρῶν
Ἕκτορ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν χαλεπῶι ἠνίπαπε μύθωι·
Ἕκτορ εἶδος ἄριστε μάχης ἄρα πολλὸν ἐδεύεο.
ἦ σ᾽ αὔτως κλέος ἐσθλὸν ἔχει φύξηλιν ἐόντα.
φράζεο νῦν ὅππως κε πόλιν καὶ ἄστυ σαώσηις

οἶος σὺν λαοῖς τοὶ Ἰλίωι ἐγγεγάασιν·
οὐ γάρ τις Λυκίων γε μαχησόμενος Δαναοῖσιν
εἶσι περὶ πτόλιος, ἐπεὶ οὐκ ἄρα τις χάρις ἦεν
μάρνασθαι δηΐοισιν ἐπ᾽ ἀνδράσι νωλεμὲς αἰεί.
πῶς κε σὺ χείρονα φῶτα σαώσειας μεθ᾽ ὅμιλον

σχέτλι᾽, ἐπεὶ Σαρπηδόν᾽ ἅμα ξεῖνον καὶ ἑταῖρον
κάλλιπες Ἀργείοισιν ἕλωρ καὶ κύρμα γενέσθαι,
ὅς τοι πόλλ᾽ ὄφελος γένετο πτόλεΐ τε καὶ αὐτῶι
ζωὸς ἐών· νῦν δ᾽ οὔ οἱ ἀλαλκέμεναι κύνας ἔτλης.
τὼ νῦν εἴ τις ἐμοὶ Λυκίων ἐπιπείσεται ἀνδρῶν

οἴκαδ᾽ ἴμεν, Τροίηι δὲ πεφήσεται αἰπὺς ὄλεθρος.
εἰ γὰρ νῦν Τρώεσσι μένος πολυθαρσὲς ἐνείη
ἄτρομον, οἷόν τ᾽ ἄνδρας ἐσέρχεται οἳ περὶ πάτρης
ἀνδράσι δυσμενέεσσι πόνον καὶ δῆριν ἔθεντο,
αἶψά κε Πάτροκλον ἐρυσαίμεθα Ἴλιον εἴσω.

εἰ δ᾽ οὗτος προτὶ ἄστυ μέγα Πριάμοιο ἄνακτος
ἔλθοι τεθνηὼς καί μιν ἐρυσαίμεθα χάρμης,
αἶψά κεν Ἀργεῖοι Σαρπηδόνος ἔντεα καλὰ
λύσειαν, καί κ᾽ αὐτὸν ἀγοίμεθα Ἴλιον εἴσω·
τοίου γὰρ θεράπων πέφατ᾽ ἀνέρος, ὃς μέγ᾽ ἄριστος

Ἀργείων παρὰ νηυσὶ καὶ ἀγχέμαχοι θεράποντες.
ἀλλὰ σύ γ᾽ Αἴαντος μεγαλήτορος οὐκ ἐτάλασσας
στήμεναι ἄντα κατ᾽ ὄσσε ἰδὼν δηΐων ἐν ἀϋτῆι,
οὐδ᾽ ἰθὺς μαχέσασθαι, ἐπεὶ σέο φέρτερός ἐστι.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·

Γλαῦκε τί ἢ δὲ σὺ τοῖος ἐὼν ὑπέροπλον ἔειπες;
ὢ πόποι ἦ τ᾽ ἐφάμην σὲ περὶ φρένας ἔμμεναι ἄλλων
τῶν ὅσσοι Λυκίην ἐριβώλακα ναιετάουσι·
νῦν δέ σευ ὠνοσάμην πάγχυ φρένας οἷον ἔειπες,
ὅς τέ με φὴις Αἴαντα πελώριον οὐχ ὑπομεῖναι.

οὔ τοι ἐγὼν ἔρριγα μάχην οὐδὲ κτύπον ἵππων·
ἀλλ᾽ αἰεί τε Διὸς κρείσσων νόος αἰγιόχοιο,
ὅς τε καὶ ἄλκιμον ἄνδρα φοβεῖ καὶ ἀφείλετο νίκην
ῥηϊδίως, ὁτὲ δ᾽ αὐτὸς ἐποτρύνει μαχέσασθαι.
ἀλλ᾽ ἄγε δεῦρο πέπον, παρ᾽ ἔμ᾽ ἵστασο καὶ ἴδε ἔργον,

ἠὲ πανημέριος κακὸς ἔσσομαι, ὡς ἀγορεύεις,
ἦ τινα καὶ Δαναῶν ἀλκῆς μάλα περ μεμαῶτα
σχήσω ἀμυνέμεναι περὶ Πατρόκλοιο θανόντος.
ὣς εἰπὼν Τρώεσσιν ἐκέκλετο μακρὸν ἀΰσας·
Τρῶες καὶ Λύκιοι καὶ Δάρδανοι ἀγχιμαχηταί,

ἀνέρες ἔστε φίλοι, μνήσασθε δὲ θούριδος ἀλκῆς,
ὄφρ᾽ ἂν ἐγὼν Ἀχιλῆος ἀμύμονος ἔντεα δύω
καλά, τὰ Πατρόκλοιο βίην ἐνάριξα κατακτάς.
ὣς ἄρα φωνήσας ἀπέβη κορυθαίολος Ἕκτωρ
δηΐου ἐκ πολέμοιο· θέων δ᾽ ἐκίχανεν ἑταίρους

ὦκα μάλ᾽ οὔ πω τῆλε ποσὶ κραιπνοῖσι μετασπών,
οἳ προτὶ ἄστυ φέρον κλυτὰ τεύχεα Πηλεΐωνος.
στὰς δ᾽ ἀπάνευθε μάχης πολυδακρύου ἔντε᾽ ἄμειβεν·
ἤτοι ὁ μὲν τὰ ἃ δῶκε φέρειν προτὶ Ἴλιον ἱρὴν
Τρωσὶ φιλοπτολέμοισιν, ὁ δ᾽ ἄμβροτα τεύχεα δῦνε

Πηλεΐδεω Ἀχιλῆος ἅ οἱ θεοὶ Οὐρανίωνες
πατρὶ φίλωι ἔπορον· ὁ δ᾽ ἄρα ὧι παιδὶ ὄπασσε
γηράς· ἀλλ᾽ οὐχ υἱὸς ἐν ἔντεσι πατρὸς ἐγήρα.
τὸν δ᾽ ὡς οὖν ἀπάνευθεν ἴδεν νεφεληγερέτα Ζεὺς
τεύχεσι Πηλεΐδαο κορυσσόμενον θείοιο,

κινήσας ῥα κάρη προτὶ ὃν μυθήσατο θυμόν·
ἆ δείλ᾽ οὐδέ τί τοι θάνατος καταθύμιός ἐστιν
ὃς δή τοι σχεδὸν εἶσι· σὺ δ᾽ ἄμβροτα τεύχεα δύνεις
ἀνδρὸς ἀριστῆος, τόν τε τρομέουσι καὶ ἄλλοι·
τοῦ δὴ ἑταῖρον ἔπεφνες ἐνηέα τε κρατερόν τε,

τεύχεα δ᾽ οὐ κατὰ κόσμον ἀπὸ κρατός τε καὶ ὤμων
εἵλευ· ἀτάρ τοι νῦν γε μέγα κράτος ἐγγυαλίξω,
τῶν ποινὴν ὅ τοι οὔ τι μάχης ἐκνοστήσαντι
δέξεται Ἀνδρομάχη κλυτὰ τεύχεα Πηλεΐωνος.
ἦ καὶ κυανέηισιν ἐπ᾽ ὀφρύσι νεῦσε Κρονίων.

Ἕκτορι δ᾽ ἥρμοσε τεύχε᾽ ἐπὶ χροΐ, δῦ δέ μιν Ἄρης
δεινὸς ἐνυάλιος, πλῆσθεν δ᾽ ἄρα οἱ μέλε᾽ ἐντὸς
ἀλκῆς καὶ σθένεος· μετὰ δὲ κλειτοὺς ἐπικούρους
βῆ ῥα μέγα ἰάχων· ἰνδάλλετο δέ σφισι πᾶσι
τεύχεσι λαμπόμενος μεγαθύμου Πηλεΐωνος.

ὄτρυνεν δὲ ἕκαστον ἐποιχόμενος ἐπέεσσι
Μέσθλην τε Γλαῦκόν τε Μέδοντά τε Θερσίλοχόν τε
Ἀστεροπαῖόν τε Δεισήνορά θ᾽ Ἱππόθοόν τε
Φόρκυν τε Χρομίον τε καὶ Ἔννομον οἰωνιστήν·
τοὺς ὅ γ᾽ ἐποτρύνων ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

κέκλυτε μυρία φῦλα περικτιόνων ἐπικούρων·
οὐ γὰρ ἐγὼ πληθὺν διζήμενος οὐδὲ χατίζων
ἐνθάδ᾽ ἀφ᾽ ὑμετέρων πολίων ἤγειρα ἕκαστον,
ἀλλ᾽ ἵνα μοι Τρώων ἀλόχους καὶ νήπια τέκνα
προφρονέως ῥύοισθε φιλοπτολέμων ὑπ᾽ Ἀχαιῶν.

τὰ φρονέων δώροισι κατατρύχω καὶ ἐδωδῆι
λαούς, ὑμέτερον δὲ ἑκάστου θυμὸν ἀέξω.
τώ τις νῦν ἰθὺς τετραμμένος ἢ ἀπολέσθω
ἠὲ σαωθήτω· ἣ γὰρ πολέμου ὀαριστύς.
ὃς δέ κε Πάτροκλον καὶ τεθνηῶτά περ ἔμπης

Τρῶας ἐς ἱπποδάμους ἐρύσηι, εἴξηι δέ οἱ Αἴας,
ἥμισυ τῶι ἐνάρων ἀποδάσσομαι, ἥμισυ δ᾽ αὐτὸς
ἕξω ἐγώ· τὸ δέ οἱ κλέος ἔσσεται ὅσσον ἐμοί περ.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἰθὺς Δαναῶν βρίσαντες ἔβησαν
δούρατ᾽ ἀνασχόμενοι· μάλα δέ σφισιν ἔλπετο θυμὸς

νεκρὸν ὑπ᾽ Αἴαντος ἐρύειν Τελαμωνιάδαο
νήπιοι· ἦ τε πολέσσιν ἐπ᾽ αὐτῶι θυμὸν ἀπηύρα.
καὶ τότ᾽ ἄρ᾽ Αἴας εἶπε βοὴν ἀγαθὸν Μενέλαον·
ὦ πέπον ὦ Μενέλαε διοτρεφὲς οὐκέτι νῶϊ
ἔλπομαι αὐτώ περ νοστησέμεν ἐκ πολέμοιο.

οὔ τι τόσον νέκυος περιδείδια Πατρόκλοιο,
ὅς κε τάχα Τρώων κορέει κύνας ἠδ᾽ οἰωνούς,
ὅσσον ἐμῆι κεφαλῆι περιδείδια μή τι πάθηισι,
καὶ σῆι, ἐπεὶ πολέμοιο νέφος περὶ πάντα καλύπτει
Ἕκτωρ, ἡμῖν δ᾽ αὖτ᾽ ἀναφαίνεται αἰπὺς ὄλεθρος.

ἀλλ᾽ ἄγ᾽ ἀριστῆας Δαναῶν κάλει, ἤν τις ἀκούσηι.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος,
ἤϋσεν δὲ διαπρύσιον Δαναοῖσι γεγωνώς·
ὦ φίλοι Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
οἵ τε παρ᾽ Ἀτρεΐδηις Ἀγαμέμνονι καὶ Μενελάωι

δήμια πίνουσιν καὶ σημαίνουσιν ἕκαστος
λαοῖς· ἐκ δὲ Διὸς τιμὴ καὶ κῦδος ὀπηδεῖ.
ἀργαλέον δέ μοί ἐστι διασκοπιᾶσθαι ἕκαστον
ἡγεμόνων· τόσση γὰρ ἔρις πολέμοιο δέδηεν·
ἀλλά τις αὐτὸς ἴτω, νεμεσιζέσθω δ᾽ ἐνὶ θυμῶι

Πάτροκλον Τρωιῆισι κυσὶν μέλπηθρα γενέσθαι.
ὣς ἔφατ᾽, ὀξὺ δ᾽ ἄκουσεν Ὀϊλῆος ταχὺς Αἴας·
πρῶτος δ᾽ ἀντίος ἦλθε θέων ἀνὰ δηϊοτῆτα,
τὸν δὲ μετ᾽ Ἰδομενεὺς καὶ ὀπάων Ἰδομενῆος
Μηριόνης ἀτάλαντος Ἐνυαλίωι ἀνδρειφόντηι.

τῶν δ᾽ ἄλλων τίς κεν ἧισι φρεσὶν οὐνόματ᾽ εἴποι,
ὅσσοι δὴ μετόπισθε μάχην ἤγειραν Ἀχαιῶν;
Τρῶες δὲ προὔτυψαν ἀολλέες· ἦρχε δ᾽ ἄρ᾽ Ἕκτωρ.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἐπὶ προχοῆισι διιπετέος ποταμοῖο
βέβρυχεν μέγα κῦμα ποτὶ ῥόον, ἀμφὶ δέ τ᾽ ἄκραι

ἠϊόνες βοόωσιν ἐρευγομένης ἁλὸς ἔξω,
τόσσηι ἄρα Τρῶες ἰαχῆι ἴσαν. αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
ἕστασαν ἀμφὶ Μενοιτιάδηι ἕνα θυμὸν ἔχοντες
φραχθέντες σάκεσιν χαλκήρεσιν· ἀμφὶ δ᾽ ἄρά σφι
λαμπρῆισιν κορύθεσσι Κρονίων ἠέρα πολλὴν

χεῦ᾽, ἐπεὶ οὐδὲ Μενοιτιάδην ἔχθαιρε πάρος γε,
ὄφρα ζωὸς ἐὼν θεράπων ἦν Αἰακίδαο·
μίσησεν δ᾽ ἄρα μιν δηΐων κυσὶ κύρμα γενέσθαι
Τρωιῆισιν· τὼ καί οἱ ἀμυνέμεν ὦρσεν ἑταίρους.
ὦσαν δὲ πρότεροι Τρῶες ἑλίκωπας Ἀχαιούς·

νεκρὸν δὲ προλιπόντες ὑπέτρεσαν, οὐδέ τιν᾽ αὐτῶν
Τρῶες ὑπέρθυμοι ἕλον ἔγχεσιν ἱέμενοί περ,
ἀλλὰ νέκυν ἐρύοντο· μίνυνθα δὲ καὶ τοῦ Ἀχαιοὶ
μέλλον ἀπέσσεσθαι· μάλα γάρ σφεας ὦκ᾽ ἐλέλιξεν
Αἴας, ὃς περὶ μὲν εἶδος, περὶ δ᾽ ἔργα τέτυκτο

τῶν ἄλλων Δαναῶν μετ᾽ ἀμύμονα Πηλεΐωνα.
ἴθυσεν δὲ διὰ προμάχων συῒ εἴκελος ἀλκὴν
καπρίωι, ὅς τ᾽ ἐν ὄρεσσι κύνας θαλερούς τ᾽ αἰζηοὺς
ῥηϊδίως ἐκέδασσεν, ἑλιξάμενος διὰ βήσσας·
ὣς υἱὸς Τελαμῶνος ἀγαυοῦ φαίδιμος Αἴας

ῥεῖα μετεισάμενος Τρώων ἐκέδασσε φάλαγγας
οἳ περὶ Πατρόκλωι βέβασαν, φρόνεον δὲ μάλιστα
ἄστυ πότι σφέτερον ἐρύειν καὶ κῦδος ἀρέσθαι.
ἤτοι τὸν Λήθοιο Πελασγοῦ φαίδιμος υἱὸς
Ἱππόθοος ποδὸς ἕλκε κατὰ κρατερὴν ὑσμίνην

δησάμενος τελαμῶνι παρὰ σφυρὸν ἀμφὶ τένοντας
Ἕκτορι καὶ Τρώεσσι χαριζόμενος· τάχα δ᾽ αὐτῶι
ἦλθε κακόν, τό οἱ οὔ τις ἐρύκακεν ἱεμένων περ.
τὸν δ᾽ υἱὸς Τελαμῶνος ἐπαΐξας δι᾽ ὁμίλου
πλῆξ᾽ αὐτοσχεδίην κυνέης διὰ χαλκοπαρήιου·

ἤρικε δ᾽ ἱπποδάσεια κόρυς περὶ δουρὸς ἀκωκῆι
πληγεῖσ᾽ ἔγχεΐ τε μεγάλωι καὶ χειρὶ παχείηι,
ἐγκέφαλος δὲ παρ᾽ αὐλὸν ἀνέδραμεν ἐξ ὠτειλῆς
αἱματόεις· τοῦ δ᾽ αὖθι λύθη μένος, ἐκ δ᾽ ἄρα χειρῶν
Πατρόκλοιο πόδα μεγαλήτορος ἧκε χαμᾶζε

κεῖσθαι· ὁ δ᾽ ἄγχ᾽ αὐτοῖο πέσε πρηνὴς ἐπὶ νεκρῶι
τῆλ᾽ ἀπὸ Λαρίσης ἐριβώλακος, οὐδὲ τοκεῦσι
θρέπτρα φίλοις ἀπέδωκε, μινυνθάδιος δέ οἱ αἰὼν
ἔπλεθ᾽ ὑπ᾽ Αἴαντος μεγαθύμου δουρὶ δαμέντι.
Ἕκτωρ δ᾽ αὖτ᾽ Αἴαντος ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι·

ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἄντα ἰδὼν ἠλεύατο χάλκεον ἔγχος
τυτθόν· ὁ δὲ Σχεδίον μεγαθύμου Ἰφίτου υἱὸν
Φωκήων ὄχ᾽ ἄριστον, ὃς ἐν κλειτῶι Πανοπῆϊ
οἰκία ναιετάασκε πολέσσ᾽ ἄνδρεσσιν ἀνάσσων,
τὸν βάλ᾽ ὑπὸ κληῗδα μέσην· διὰ δ᾽ ἀμπερὲς ἄκρη

αἰχμὴ χαλκείη παρὰ νείατον ὦμον ἀνέσχε·
δούπησεν δὲ πεσών, ἀράβησε δὲ τεύχε᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι.
Αἴας δ᾽ αὖ Φόρκυνα δαΐφρονα Φαίνοπος υἱὸν
Ἱπποθόωι περιβάντα μέσην κατὰ γαστέρα τύψε·
ῥῆξε δὲ θώρηκος γύαλον, διὰ δ᾽ ἔντερα χαλκὸς

ἤφυσ᾽· ὁ δ᾽ ἐν κονίηισι πεσὼν ἕλε γαῖαν ἀγοστῶι.
χώρησαν δ᾽ ὑπό τε πρόμαχοι καὶ φαίδιμος Ἕκτωρ·
Ἀργεῖοι δὲ μέγα ἴαχον, ἐρύσαντο δὲ νεκροὺς
Φόρκυν θ᾽ Ἱππόθοόν τε, λύοντο δὲ τεύχε᾽ ἀπ᾽ ὤμων.
ἔνθά κεν αὖτε Τρῶες ἀρηϊφίλων ὑπ᾽ Ἀχαιῶν

Ἴλιον εἰσανέβησαν ἀναλκείηισι δαμέντες,
Ἀργεῖοι δέ κε κῦδος ἕλον καὶ ὑπὲρ Διὸς αἶσαν
κάρτεϊ καὶ σθένεϊ σφετέρωι· ἀλλ᾽ αὐτὸς Ἀπόλλων
Αἰνείαν ὄτρυνε δέμας Περίφαντι ἐοικὼς
κήρυκι Ἠπυτίδηι, ὅς οἱ παρὰ πατρὶ γέροντι

κηρύσσων γήρασκε φίλα φρεσὶ μήδεα εἰδώς·
τῶι μιν ἐεισάμενος προσέφη Διὸς υἱὸς Ἀπόλλων·
Αἰνεία πῶς ἂν καὶ ὑπὲρ θεὸν εἰρύσσαισθε
Ἴλιον αἰπεινήν; ὡς δὴ ἴδον ἀνέρας ἄλλους
κάρτεΐ τε σθένεΐ τε πεποιθότας ἠνορέηι τε

πλήθεΐ τε σφετέρωι καὶ ὑπερδέα δῆμον ἔχοντας·
ἡμῖν δὲ Ζεὺς μὲν πολὺ βούλεται ἢ Δαναοῖσι
νίκην· ἀλλ᾽ αὐτοὶ τρεῖτ᾽ ἄσπετον οὐδὲ μάχεσθε.
ὣς ἔφατ᾽, Αἰνείας δ᾽ ἑκατηβόλον Ἀπόλλωνα
ἔγνω ἐς ἄντα ἰδών, μέγα δ᾽ Ἕκτορα εἶπε βοήσας·

Ἕκτόρ τ᾽ ἠδ᾽ ἄλλοι Τρώων ἀγοὶ ἠδ᾽ ἐπικούρων
αἰδὼς μὲν νῦν ἥδε γ᾽ ἀρηϊφίλων ὑπ᾽ Ἀχαιῶν
Ἴλιον εἰσαναβῆναι ἀναλκείηισι δαμέντας.
ἀλλ᾽ ἔτι γάρ τίς φησι θεῶν ἐμοὶ ἄγχι παραστὰς
Ζῆν᾽ ὕπατον μήστωρα μάχης ἐπιτάρροθον εἶναι·

τώ ῥ᾽ ἰθὺς Δαναῶν ἴομεν, μηδ᾽ οἵ γε ἕκηλοι
Πάτροκλον νηυσὶν πελασαίατο τεθνηῶτα.
ὣς φάτο, καί ῥα πολὺ προμάχων ἐξάλμενος ἔστη·
οἳ δ᾽ ἐλελίχθησαν καὶ ἐναντίοι ἔσταν Ἀχαιῶν.
ἔνθ᾽ αὖτ᾽ Αἰνείας Λειώκριτον οὔτασε δουρὶ

υἱὸν Ἀρίσβαντος Λυκομήδεος ἐσθλὸν ἑταῖρον.
τὸν δὲ πεσόντ᾽ ἐλέησεν ἀρηΐφιλος Λυκομήδης,
στῆ δὲ μάλ᾽ ἐγγὺς ἰών, καὶ ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι,
καὶ βάλεν Ἱππασίδην Ἀπισάονα ποιμένα λαῶν
ἧπαρ ὑπὸ πραπίδων, εἶθαρ δ᾽ ὑπὸ γούνατ᾽ ἔλυσεν,

ὅς ῥ᾽ ἐκ Παιονίης ἐριβώλακος εἰληλούθει,
καὶ δὲ μετ᾽ Ἀστεροπαῖον ἀριστεύεσκε μάχεσθαι.
τὸν δὲ πεσόντ᾽ ἐλέησεν ἀρήϊος Ἀστεροπαῖος,
ἴθυσεν δὲ καὶ ὁ πρόφρων Δαναοῖσι μάχεσθαι·
ἀλλ᾽ οὔ πως ἔτι εἶχε· σάκεσσι γὰρ ἔρχατο πάντηι

ἑσταότες περὶ Πατρόκλωι, πρὸ δὲ δούρατ᾽ ἔχοντο.
Αἴας γὰρ μάλα πάντας ἐπώιχετο πολλὰ κελεύων·
οὔτέ τιν᾽ ἐξοπίσω νεκροῦ χάζεσθαι ἀνώγει
οὔτέ τινα προμάχεσθαι Ἀχαιῶν ἔξοχον ἄλλων,
ἀλλὰ μάλ᾽ ἀμφ᾽ αὐτῶι βεβάμεν, σχεδόθεν δὲ μάχεσθαι.

ὣς Αἴας ἐπέτελλε πελώριος, αἵματι δὲ χθὼν
δεύετο πορφυρέωι, τοὶ δ᾽ ἀγχιστῖνοι ἔπιπτον
νεκροὶ ὁμοῦ Τρώων καὶ ὑπερμενέων ἐπικούρων
καὶ Δαναῶν· οὐδ᾽ οἳ γὰρ ἀναιμωτί γε μάχοντο,
παυρότεροι δὲ πολὺ φθίνυθον· μέμνηντο γὰρ αἰεὶ

ἀλλήλοις ἀν᾽ ὅμιλον ἀλεξέμεναι φόνον αἰπύν.
ὣς οἳ μὲν μάρναντο δέμας πυρός, οὐδέ κε φαίης
οὔτέ ποτ᾽ ἠέλιον σῶν ἔμμεναι οὔτε σελήνην·
ἠέρι γὰρ κατέχοντο μάχης ἐπί θ᾽ ὅσσον ἄριστοι
ἕστασαν ἀμφὶ Μενοιτιάδηι κατατεθνηῶτι.

οἳ δ᾽ ἄλλοι Τρῶες καὶ ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
εὔκηλοι πολέμιζον ὑπ᾽ αἰθέρι, πέπτατο δ᾽ αὐγὴ
ἠελίου ὀξεῖα, νέφος δ᾽ οὐ φαίνετο πάσης
γαίης οὐδ᾽ ὀρέων· μεταπαυόμενοι δὲ μάχοντο
ἀλλήλων ἀλεείνοντες βέλεα στονόεντα

πολλὸν ἀφεσταότες. τοὶ δ᾽ ἐν μέσωι ἄλγε᾽ ἔπασχον
ἠέρι καὶ πολέμωι, τείροντο δὲ νηλέϊ χαλκῶι
ὅσσοι ἄριστοι ἔσαν· δύο δ᾽ οὔ πω φῶτε πεπύσθην
ἀνέρε κυδαλίμω Θρασυμήδης Ἀντίλοχός τε
Πατρόκλοιο θανόντος ἀμύμονος, ἀλλ᾽ ἔτ᾽ ἔφαντο

ζωὸν ἐνὶ πρώτωι ὁμάδωι Τρώεσσι μάχεσθαι.
τὼ δ᾽ ἐπιοσσομένω θάνατον καὶ φύζαν ἑταίρων
νόσφιν ἐμαρνάσθην, ἐπεὶ ὣς ἐπετέλλετο Νέστωρ
ὀτρύνων πόλεμον δὲ μελαινάων ἀπὸ νηῶν.
τοῖς δὲ πανημερίοις ἔριδος μέγα νεῖκος ὀρώρει

ἀργαλέης· καμάτωι δὲ καὶ ἱδρῶι νωλεμὲς αἰεὶ
γούνατά τε κνῆμαί τε πόδες θ᾽ ὑπένερθεν ἑκάστου
χεῖρές τ᾽ ὀφθαλμοί τε παλάσσετο μαρναμένοιιν
ἀμφ᾽ ἀγαθὸν θεράποντα ποδώκεος Αἰακίδαο.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀνὴρ ταύροιο βοὸς μεγάλοιο βοείην

λαοῖσιν δώηι τανύειν μεθύουσαν ἀλοιφῆι·
δεξάμενοι δ᾽ ἄρα τοί γε διαστάντες τανύουσι
κυκλόσ᾽, ἄφαρ δέ τε ἰκμὰς ἔβη, δύνει δέ τ᾽ ἀλοιφὴ
πολλῶν ἑλκόντων, τάνυται δέ τε πᾶσα διὰ πρό·
ὣς οἵ γ᾽ ἔνθα καὶ ἔνθα νέκυν ὀλίγηι ἐνὶ χώρηι

εἵλκεον ἀμφότεροι· μάλα δέ σφισιν ἔλπετο θυμὸς
Τρωσὶν μὲν ἐρύειν προτὶ Ἴλιον, αὐτὰρ Ἀχαιοῖς
νῆας ἔπι γλαφυράς· περὶ δ᾽ αὐτοῦ μῶλος ὀρώρει
ἄγριος· οὐδέ κ᾽ Ἄρης λαοσσόος οὐδέ κ᾽ Ἀθήνη
τόν γε ἰδοῦσ᾽ ὀνόσαιτ᾽, οὐδ᾽ εἰ μάλα μιν χόλος ἵκοι·

τοῖον Ζεὺς ἐπὶ Πατρόκλωι ἀνδρῶν τε καὶ ἵππων
ἤματι τῶι ἐτάνυσσε κακὸν πόνον· οὐδ᾽ ἄρα πώ τι
ἤιδεε Πάτροκλον τεθνηότα δῖος Ἀχιλλεύς·
πολλὸν γὰρ ῥ᾽ ἀπάνευθε νεῶν μάρναντο θοάων
τείχει ὕπο Τρώων· τό μιν οὔ ποτε ἔλπετο θυμῶι

τεθνάμεν, ἀλλὰ ζωὸν ἐνιχριμφθέντα πύληισιν
ἂψ ἀπονοστήσειν, ἐπεὶ οὐδὲ τὸ ἔλπετο πάμπαν
ἐκπέρσειν πτολίεθρον ἄνευ ἕθεν, οὐδὲ σὺν αὐτῶι·
πολλάκι γὰρ τό γε μητρὸς ἐπεύθετο νόσφιν ἀκούων,
ἥ οἱ ἀπαγγέλλεσκε Διὸς μεγάλοιο νόημα.

δὴ τότε γ᾽ οὔ οἱ ἔειπε κακὸν τόσον ὅσσον ἐτύχθη
μήτηρ, ὅττί ῥά οἱ πολὺ φίλτατος ὤλεθ᾽ ἑταῖρος.
οἳ δ᾽ αἰεὶ περὶ νεκρὸν ἀκαχμένα δούρατ᾽ ἔχοντες
νωλεμὲς ἐγχρίμπτοντο καὶ ἀλλήλους ἐνάριζον·
ὧδε δέ τις εἴπεσκεν Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων·

ὦ φίλοι οὐ μὰν ἧμιν ἐϋκλεὲς ἀπονέεσθαι
νῆας ἔπι γλαφυράς, ἀλλ᾽ αὐτοῦ γαῖα μέλαινα
πᾶσι χάνοι· τό κεν ἧμιν ἄφαρ πολὺ κέρδιον εἴη
εἰ τοῦτον Τρώεσσι μεθήσομεν ἱπποδάμοισιν
ἄστυ πότι σφέτερον ἐρύσαι καὶ κῦδος ἀρέσθαι.

ὣς δέ τις αὖ Τρώων μεγαθύμων αὐδήσασκεν·
ὦ φίλοι, εἰ καὶ μοῖρα παρ᾽ ἀνέρι τῶιδε δαμῆναι
πάντας ὁμῶς, μή πώ τις ἐρωείτω πολέμοιο.
ὣς ἄρα τις εἴπεσκε, μένος δ᾽ ὄρσασκεν ἑκάστου.
ὣς οἳ μὲν μάρναντο, σιδήρειος δ᾽ ὀρυμαγδὸς

χάλκεον οὐρανὸν ἷκε δι᾽ αἰθέρος ἀτρυγέτοιο·
ἵπποι δ᾽ Αἰακίδαο μάχης ἀπάνευθεν ἐόντες
κλαῖον, ἐπεὶ δὴ πρῶτα πυθέσθην ἡνιόχοιο
ἐν κονίηισι πεσόντος ὑφ᾽ Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο.
ἦ μὰν Αὐτομέδων Διώρεος ἄλκιμος υἱὸς

πολλὰ μὲν ἂρ μάστιγι θοῆι ἐπεμαίετο θείνων,
πολλὰ δὲ μειλιχίοισι προσηύδα, πολλὰ δ᾽ ἀρειῆι·
τὼ δ᾽ οὔτ᾽ ἂψ ἐπὶ νῆας ἐπὶ πλατὺν Ἑλλήσποντον
ἠθελέτην ἰέναι οὔτ᾽ ἐς πόλεμον μετ᾽ Ἀχαιούς,
ἀλλ᾽ ὥς τε στήλη μένει ἔμπεδον, ἥ τ᾽ ἐπὶ τύμβωι

ἀνέρος ἑστήκηι τεθνηότος ἠὲ γυναικός,
ὣς μένον ἀσφαλέως περικαλλέα δίφρον ἔχοντες
οὔδει ἐνισκίμψαντε καρήατα· δάκρυα δέ σφι
θερμὰ κατὰ βλεφάρων χαμάδις ῥέε μυρομένοισιν
ἡνιόχοιο πόθωι· θαλερὴ δ᾽ ἐμιαίνετο χαίτη

ζεύγλης ἐξεριποῦσα παρὰ ζυγὸν ἀμφοτέρωθεν.
μυρομένω δ᾽ ἄρα τώ γε ἰδὼν ἐλέησε Κρονίων,
κινήσας δὲ κάρη προτὶ ὃν μυθήσατο θυμόν·
ἆ δειλώ, τί σφῶϊ δόμεν Πηλῆϊ ἄνακτι
θνητῶι, ὑμεῖς δ᾽ ἐστὸν ἀγήρω τ᾽ ἀθανάτω τε;

ἦ ἵνα δυστήνοισι μετ᾽ ἀνδράσιν ἄλγε᾽ ἔχητον;
οὐ μὲν γάρ τί πού ἐστιν ὀϊζυρώτερον ἀνδρὸς
πάντων, ὅσσά τε γαῖαν ἔπι πνείει τε καὶ ἕρπει.
ἀλλ᾽ οὐ μὰν ὑμῖν γε καὶ ἅρμασι δαιδαλέοισιν
Ἕκτωρ Πριαμίδης ἐποχήσεται· οὐ γὰρ ἐάσω.

ἦ οὐχ ἅλις ὡς καὶ τεύχε᾽ ἔχει καὶ ἐπεύχεται αὔτως;
σφῶϊν δ᾽ ἐν γούνεσσι βαλῶ μένος ἠδ᾽ ἐνὶ θυμῶι,
ὄφρα καὶ Αὐτομέδοντα σαώσετον ἐκ πολέμοιο
νῆας ἔπι γλαφυράς· ἔτι γάρ σφισι κῦδος ὀρέξω
κτείνειν, εἰς ὅ κε νῆας ἐϋσσέλμους ἀφίκωνται

δύηι τ᾽ ἠέλιος καὶ ἐπὶ κνέφας ἱερὸν ἔλθηι·
ὣς εἰπὼν ἵπποισιν ἐνέπνευσεν μένος ἠΰ.
τὼ δ᾽ ἀπὸ χαιτάων κονίην οὖδας δὲ βαλόντε
ῥίμφα φέρον θοὸν ἅρμα μετὰ Τρῶας καὶ Ἀχαιούς.
τοῖσι δ᾽ ἐπ᾽ Αὐτομέδων μάχετ᾽ ἀχνύμενός περ ἑταίρου

ἵπποις ἀΐσσων ὥς τ᾽ αἰγυπιὸς μετὰ χῆνας·
ῥέα μὲν γὰρ φεύγεσκεν ὑπ᾽ ἐκ Τρώων ὀρυμαγδοῦ,
ῥεῖα δ᾽ ἐπαΐξασκε πολὺν καθ᾽ ὅμιλον ὀπάζων.
ἀλλ᾽ οὐχ ἥιρει φῶτας ὅτε σεύαιτο διώκειν·
οὐ γάρ πως ἦν οἶον ἐόνθ᾽ ἱερῶι ἐνὶ δίφρωι

ἔγχει ἐφορμᾶσθαι καὶ ἐπίσχειν ὠκέας ἵππους.
ὀψὲ δὲ δή μιν ἑταῖρος ἀνὴρ ἴδεν ὀφθαλμοῖσιν
Ἀλκιμέδων υἱὸς Λαέρκεος Αἱμονίδαο·
στῆ δ᾽ ὄπιθεν δίφροιο καὶ Αὐτομέδοντα προσηύδα·
Αὐτόμεδον, τίς τοί νυ θεῶν νηκερδέα βουλὴν

ἐν στήθεσσιν ἔθηκε, καὶ ἐξέλετο φρένας ἐσθλάς;
οἷον πρὸς Τρῶας μάχεαι πρώτωι ἐν ὁμίλωι
μοῦνος· ἀτάρ τοι ἑταῖρος ἀπέκτατο, τεύχεα δ᾽ Ἕκτωρ
αὐτὸς ἔχων ὤμοισιν ἀγάλλεται Αἰακίδαο.
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Αὐτομέδων προσέφη Διώρεος υἱός·

Ἀλκίμεδον τίς γάρ τοι Ἀχαιῶν ἄλλος ὁμοῖος
ἵππων ἀθανάτων ἐχέμεν δμῆσίν τε μένος τε,
εἰ μὴ Πάτροκλος θεόφιν μήστωρ ἀτάλαντος
ζωὸς ἐών; νῦν αὖ θάνατος καὶ μοῖρα κιχάνει.
ἀλλὰ σὺ μὲν μάστιγα καὶ ἡνία σιγαλόεντα

δέξαι, ἐγὼ δ᾽ ἵππων ἀποβήσομαι, ὄφρα μάχωμαι.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀλκιμέδων δὲ βοηθόον ἅρμ᾽ ἐπορούσας
καρπαλίμως μάστιγα καὶ ἡνία λάζετο χερσίν,
Αὐτομέδων δ᾽ ἀπόρουσε· νόησε δὲ φαίδιμος Ἕκτωρ,
αὐτίκα δ᾽ Αἰνείαν προσεφώνεεν ἐγγὺς ἐόντα·

Αἰνεία Τρώων βουληφόρε χαλκοχιτώνων
ἵππω τώδ᾽ ἐνόησα ποδώκεος Αἰακίδαο
ἐς πόλεμον προφανέντε σὺν ἡνιόχοισι κακοῖσι·
τώ κεν ἐελποίμην αἱρησέμεν, εἰ σύ γε θυμῶι
σῶι ἐθέλεις, ἐπεὶ οὐκ ἂν ἐφορμηθέντε γε νῶϊ

τλαῖεν ἐναντίβιον στάντες μαχέσασθαι Ἄρηϊ.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησεν ἐῢς πάϊς Ἀγχίσαο.
τὼ δ᾽ ἰθὺς βήτην βοέηις εἰλυμένω ὤμους
αὔηισι στερεῆισι· πολὺς δ᾽ ἐπελήλατο χαλκός.
τοῖσι δ᾽ ἅμα Χρομίος τε καὶ Ἄρητος θεοειδὴς

ἤϊσαν ἀμφότεροι· μάλα δέ σφισιν ἔλπετο θυμὸς
αὐτώ τε κτενέειν ἐλάαν τ᾽ ἐριαύχενας ἵππους
νήπιοι, οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔμελλον ἀναιμωτί γε νέεσθαι
αὖτις ἀπ᾽ Αὐτομέδοντος. ὁ δ᾽ εὐξάμενος Διὶ πατρὶ
ἀλκῆς καὶ σθένεος πλῆτο φρένας ἀμφὶ μελαίνας·

αὐτίκα δ᾽ Ἀλκιμέδοντα προσηύδα πιστὸν ἑταῖρον·
Ἀλκίμεδον μὴ δή μοι ἀπόπροθεν ἰσχέμεν ἵππους,
ἀλλὰ μάλ᾽ ἐμπνείοντε μεταφρένωι· οὐ γὰρ ἔγωγε
Ἕκτορα Πριαμίδην μένεος σχήσεσθαι ὀΐω,
πρίν γ᾽ ἐπ᾽ Ἀχιλλῆος καλλίτριχε βήμεναι ἵππω

νῶϊ κατακτείναντα, φοβῆσαί τε στίχας ἀνδρῶν
Ἀργείων, ἤ κ᾽ αὐτὸς ἐνὶ πρώτοισιν ἁλοίη.
ὣς εἰπὼν Αἴαντε καλέσσατο καὶ Μενέλαον·
Αἴαντ᾽ Ἀργείων ἡγήτορε καὶ Μενέλαε
ἤτοι μὲν τὸν νεκρὸν ἐπιτράπεθ᾽ οἵ περ ἄριστοι

ἀμφ᾽ αὐτῶι βεβάμεν καὶ ἀμύνεσθαι στίχας ἀνδρῶν,
νῶϊν δὲ ζωοῖσιν ἀμύνετε νηλεὲς ἦμαρ·
τῆιδε γὰρ ἔβρισαν πόλεμον κάτα δακρυόεντα
Ἕκτωρ Αἰνείας θ᾽, οἳ Τρώων εἰσὶν ἄριστοι.
ἀλλ᾽ ἤτοι μὲν ταῦτα θεῶν ἐν γούνασι κεῖται·

ἥσω γὰρ καὶ ἐγώ, τὰ δέ κεν Διὶ πάντα μελήσει.
ἦ ῥα, καὶ ἀμπεπαλὼν προΐει δολιχόσκιον ἔγχος,
καὶ βάλεν Ἀρήτοιο κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην·
ἣ δ᾽ οὐκ ἔγχος ἔρυτο, διὰ πρὸ δὲ εἴσατο χαλκός,
νειαίρηι δ᾽ ἐν γαστρὶ διὰ ζωστῆρος ἔλασσεν.

ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἂν ὀξὺν ἔχων πέλεκυν αἰζήϊος ἀνὴρ
κόψας ἐξόπιθεν κεράων βοὸς ἀγραύλοιο
ἶνα τάμηι διὰ πᾶσαν, ὁ δὲ προθορὼν ἐρίπηισιν,
ὣς ἄρ᾽ ὅ γε προθορὼν πέσεν ὕπτιος· ἐν δέ οἱ ἔγχος
νηδυίοισι μάλ᾽ ὀξὺ κραδαινόμενον λύε γυῖα.

Ἕκτωρ δ᾽ Αὐτομέδοντος ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι·
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἄντα ἰδὼν ἠλεύατο χάλκεον ἔγχος·
πρόσσω γὰρ κατέκυψε, τὸ δ᾽ ἐξόπιθεν δόρυ μακρὸν
οὔδει ἐνισκίμφθη, ἐπὶ δ᾽ οὐρίαχος πελεμίχθη
ἔγχεος· ἔνθα δ᾽ ἔπειτ᾽ ἀφίει μένος ὄβριμος Ἄρης.

καί νύ κε δὴ ξιφέεσσ᾽ αὐτοσχεδὸν ὁρμηθήτην
εἰ μή σφω᾽ Αἴαντε διέκριναν μεμαῶτε,
οἵ ῥ᾽ ἦλθον καθ᾽ ὅμιλον ἑταίρου κικλήσκοντος·
τοὺς ὑποταρβήσαντες ἐχώρησαν πάλιν αὖτις
Ἕκτωρ Αἰνείας τ᾽ ἠδὲ Χρομίος θεοειδής,

Ἄρητον δὲ κατ᾽ αὖθι λίπον δεδαϊγμένον ἦτορ
κείμενον· Αὐτομέδων δὲ θοῶι ἀτάλαντος Ἄρηϊ
τεύχεά τ᾽ ἐξενάριξε καὶ εὐχόμενος ἔπος ηὔδα·
ἦ δὴ μὰν ὀλίγον γε Μενοιτιάδαο θανόντος
κῆρ ἄχεος μεθέηκα χερείονά περ καταπέφνων.

ὣς εἰπὼν ἐς δίφρον ἑλὼν ἔναρα βροτόεντα
θῆκ᾽, ἂν δ᾽ αὐτὸς ἔβαινε πόδας καὶ χεῖρας ὕπερθεν
αἱματόεις ὥς τίς τε λέων κατὰ ταῦρον ἐδηδώς.
ἂψ δ᾽ ἐπὶ Πατρόκλωι τέτατο κρατερὴ ὑσμίνη
ἀργαλέη πολύδακρυς, ἔγειρε δὲ νεῖκος Ἀθήνη

οὐρανόθεν καταβᾶσα· προῆκε γὰρ εὐρύοπα Ζεὺς
ὀρνύμεναι Δαναούς· δὴ γὰρ νόος ἐτράπετ᾽ αὐτοῦ.
ἠΰτε πορφυρέην ἶριν θνητοῖσι τανύσσηι
Ζεὺς ἐξ οὐρανόθεν τέρας ἔμμεναι ἢ πολέμοιο
ἢ καὶ χειμῶνος δυσθαλπέος, ὅς ῥά τε ἔργων

ἀνθρώπους ἀνέπαυσεν ἐπὶ χθονί, μῆλα δὲ κήδει,
ὣς ἣ πορφυρέηι νεφέληι πυκάσασα ἓ αὐτὴν
δύσετ᾽ Ἀχαιῶν ἔθνος, ἔγειρε δὲ φῶτα ἕκαστον.
πρῶτον δ᾽ Ἀτρέος υἱὸν ἐποτρύνουσα προσηύδα
ἴφθιμον Μενέλαον· ὁ γάρ ῥά οἱ ἐγγύθεν ἦεν·

εἰσαμένη Φοίνικι δέμας καὶ ἀτειρέα φωνήν·
σοὶ μὲν δὴ Μενέλαε κατηφείη καὶ ὄνειδος
ἔσσεται εἴ κ᾽ Ἀχιλῆος ἀγαυοῦ πιστὸν ἑταῖρον
τείχει ὕπο Τρώων ταχέες κύνες ἑλκήσουσιν.
ἀλλ᾽ ἔχεο κρατερῶς, ὄτρυνε δὲ λαὸν ἅπαντα.

τὴν δ᾽ αὖτε προσέειπε βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος·
Φοῖνιξ ἄττα γεραιὲ παλαιγενές, εἰ γὰρ Ἀθήνη
δοίη κάρτος ἐμοί, βελέων δ᾽ ἀπερύκοι ἐρωήν·
τώ κεν ἔγωγ᾽ ἐθέλοιμι παρεστάμεναι καὶ ἀμύνειν
Πατρόκλωι· μάλα γάρ με θανὼν ἐσεμάσσατο θυμόν.

ἀλλ᾽ Ἕκτωρ πυρὸς αἰνὸν ἔχει μένος, οὐδ᾽ ἀπολήγει
χαλκῶι δηϊόων· τῶι γὰρ Ζεὺς κῦδος ὀπάζει.
ὣς φάτο, γήθησεν δὲ θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη,
ὅττί ῥά οἱ πάμπρωτα θεῶν ἠρήσατο πάντων.
ἐν δὲ βίην ὤμοισι καὶ ἐν γούνεσσιν ἔθηκε,

καί οἱ μυίης θάρσος ἐνὶ στήθεσσιν ἐνῆκεν,
ἥ τε καὶ ἐργομένη μάλα περ χροὸς ἀνδρομέοιο
ἰσχανάαι δακέειν, λαρόν τέ οἱ αἷμ᾽ ἀνθρώπου·
τοίου μιν θάρσευς πλῆσε φρένας ἀμφὶ μελαίνας,
βῆ δ᾽ ἐπὶ Πατρόκλωι, καὶ ἀκόντισε δουρὶ φαεινῶι.

ἔσκε δ᾽ ἐνὶ Τρώεσσι Ποδῆς υἱὸς Ἠετίωνος
ἀφνειός τ᾽ ἀγαθός τε· μάλιστα δέ μιν τίεν Ἕκτωρ
δήμου, ἐπεί οἱ ἑταῖρος ἔην φίλος εἰλαπιναστής·
τόν ῥα κατὰ ζωστῆρα βάλε ξανθὸς Μενέλαος
ἀΐξαντα φόβον δέ, διὰ πρὸ δὲ χαλκὸν ἔλασσε·

δούπησεν δὲ πεσών· ἀτὰρ Ἀτρεΐδης Μενέλαος
νεκρὸν ὑπ᾽ ἐκ Τρώων ἔρυσεν μετὰ ἔθνος ἑταίρων.
Ἕκτορα δ᾽ ἐγγύθεν ἱστάμενος ὄτρυνεν Ἀπόλλων
Φαίνοπι Ἀσιάδηι ἐναλίγκιος, ὅς οἱ ἁπάντων
ξείνων φίλτατος ἔσκεν Ἀβυδόθι οἰκία ναίων·

τῶι μιν ἐεισάμενος προσέφη ἑκάεργος Ἀπόλλων·
Ἕκτορ τίς κέ σ᾽ ἔτ᾽ ἄλλος Ἀχαιῶν ταρβήσειεν;
οἷον δὴ Μενέλαον ὑπέτρεσας, ὃς τὸ πάρος γε
μαλθακὸς αἰχμητής· νῦν δ᾽ οἴχεται οἶος ἀείρας
νεκρὸν ὑπ᾽ ἐκ Τρώων, σὸν δ᾽ ἔκτανε πιστὸν ἑταῖρον

ἐσθλὸν ἐνὶ προμάχοισι Ποδῆν υἱὸν Ἠετίωνος.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ ἄχεος νεφέλη ἐκάλυψε μέλαινα,
βῆ δὲ διὰ προμάχων κεκορυθμένος αἴθοπι χαλκῶι.
καὶ τότ᾽ ἄρα Κρονίδης ἕλετ᾽ αἰγίδα θυσσανόεσσαν
μαρμαρέην, Ἴδην δὲ κατὰ νεφέεσσι κάλυψεν,

ἀστράψας δὲ μάλα μεγάλ᾽ ἔκτυπε, τὴν δὲ τίναξε,
νίκην δὲ Τρώεσσι δίδου, ἐφόβησε δ᾽ Ἀχαιούς.
πρῶτος Πηνέλεως Βοιώτιος ἦρχε φόβοιο.
βλῆτο γὰρ ὦμον δουρὶ πρόσω τετραμμένος αἰεὶ
ἄκρον ἐπιλίγδην· γράψεν δέ οἱ ὀστέον ἄχρις

αἰχμὴ Πουλυδάμαντος· ὁ γάρ ῥ᾽ ἔβαλε σχεδὸν ἐλθών.
Λήϊτον αὖθ᾽ Ἕκτωρ σχεδὸν οὔτασε χεῖρ᾽ ἐπὶ καρπῶι
υἱὸν Ἀλεκτρυόνος μεγαθύμου, παῦσε δὲ χάρμης·
τρέσσε δὲ παπτήνας, ἐπεὶ οὐκέτι ἔλπετο θυμῶι
ἔγχος ἔχων ἐν χειρὶ μαχήσεσθαι Τρώεσσιν.

Ἕκτορα δ᾽ Ἰδομενεὺς μετὰ Λήϊτον ὁρμηθέντα
βεβλήκει θώρηκα κατὰ στῆθος παρὰ μαζόν·
ἐν καυλῶι δ᾽ ἐάγη δολιχὸν δόρυ, τοὶ δὲ βόησαν
Τρῶες· ὁ δ᾽ Ἰδομενῆος ἀκόντισε Δευκαλίδαο
δίφρωι ἐφεσταότος· τοῦ μέν ῥ᾽ ἀπὸ τυτθὸν ἅμαρτεν·

αὐτὰρ ὁ Μηριόναο ὀπάονά θ᾽ ἡνίοχόν τε
Κοίρανον, ὅς ῥ᾽ ἐκ Λύκτου ἐϋκτιμένης ἕπετ᾽ αὐτῶι·
πεζὸς γὰρ τὰ πρῶτα λιπὼν νέας ἀμφιελίσσας
ἤλυθε, καί κε Τρωσὶ μέγα κράτος ἐγγυάλιξεν,
εἰ μὴ Κοίρανος ὦκα ποδώκεας ἤλασεν ἵππους·

καὶ τῶι μὲν φάος ἦλθεν, ἄμυνε δὲ νηλεὲς ἦμαρ,
αὐτὸς δ᾽ ὤλεσε θυμὸν ὑφ᾽ Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο·
τὸν βάλ᾽ ὑπὸ γναθμοῖο καὶ οὔατος, ἐκ δ᾽ ἄρ᾽ ὀδόντας
ὦσε δόρυ πρυμνόν, διὰ δὲ γλῶσσαν τάμε μέσσην.
ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων, κατὰ δ᾽ ἡνία χεῦεν ἔραζε.

καὶ τά γε Μηριόνης ἔλαβεν χείρεσσι φίληισι
κύψας ἐκ πεδίοιο, καὶ Ἰδομενῆα προσηύδα·
μάστιε νῦν εἷός κε θοὰς ἐπὶ νῆας ἵκηαι·
γιγνώσκεις δὲ καὶ αὐτὸς ὅ τ᾽ οὐκέτι κάρτος Ἀχαιῶν.
ὣς ἔφατ᾽, Ἰδομενεὺς δ᾽ ἵμασεν καλλίτριχας ἵππους

νῆας ἔπι γλαφυράς· δὴ γὰρ δέος ἔμπεσε θυμῶι.
οὐδ᾽ ἔλαθ᾽ Αἴαντα μεγαλήτορα καὶ Μενέλαον
Ζεύς, ὅτε δὴ Τρώεσσι δίδου ἑτεραλκέα νίκην.
τοῖσι δὲ μύθων ἦρχε μέγας Τελαμώνιος Αἴας·
ὢ πόποι ἤδη μέν κε καὶ ὃς μάλα νήπιός ἐστι

γνοίη ὅτι Τρώεσσι πατὴρ Ζεὺς αὐτὸς ἀρήγει.
τῶν μὲν γὰρ πάντων βέλε᾽ ἅπτεται ὅς τις ἀφήηι
ἢ κακὸς ἢ ἀγαθός· Ζεὺς δ᾽ ἔμπης πάντ᾽ ἰθύνει·
ἡμῖν δ᾽ αὔτως πᾶσιν ἐτώσια πίπτει ἔραζε.
ἀλλ᾽ ἄγετ᾽ αὐτοί περ φραζώμεθα μῆτιν ἀρίστην,

ἠμὲν ὅπως τὸν νεκρὸν ἐρύσσομεν, ἠδὲ καὶ αὐτοὶ
χάρμα φίλοις ἑτάροισι γενώμεθα νοστήσαντες,
οἵ που δεῦρ᾽ ὁρόωντες ἀκηχέδατ᾽, οὐδ᾽ ἔτι φασὶν
Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο μένος καὶ χεῖρας ἀάπτους
σχήσεσθ᾽, ἀλλ᾽ ἐν νηυσὶ μελαίνηισιν πεσέεσθαι.

εἴη δ᾽ ὅς τις ἑταῖρος ἀπαγγείλειε τάχιστα
Πηλεΐδηι, ἐπεὶ οὔ μιν ὀΐομαι οὐδὲ πεπύσθαι
λυγρῆς ἀγγελίης, ὅτι οἱ φίλος ὤλεθ᾽ ἑταῖρος.
ἀλλ᾽ οὔ πηι δύναμαι ἰδέειν τοιοῦτον Ἀχαιῶν·
ἠέρι γὰρ κατέχονται ὁμῶς αὐτοί τε καὶ ἵπποι.

Ζεῦ πάτερ ἀλλὰ σὺ ῥῦσαι ὑπ᾽ ἠέρος υἷας Ἀχαιῶν,
ποίησον δ᾽ αἴθρην, δὸς δ᾽ ὀφθαλμοῖσιν ἰδέσθαι·
ἐν δὲ φάει καὶ ὄλεσσον, ἐπεί νύ τοι εὔαδεν οὕτως.
ὣς φάτο, τὸν δὲ πατὴρ ὀλοφύρατο δάκρυ χέοντα·
αὐτίκα δ᾽ ἠέρα μὲν σκέδασεν καὶ ἀπῶσεν ὀμίχλην,

ἠέλιος δ᾽ ἐπέλαμψε, μάχη δ᾽ ἐπὶ πᾶσα φαάνθη·
καὶ τότ᾽ ἄρ᾽ Αἴας εἶπε βοὴν ἀγαθὸν Μενέλαον·
σκέπτεο νῦν Μενέλαε διοτρεφὲς αἴ κεν ἴδηαι
ζωὸν ἔτ᾽ Ἀντίλοχον μεγαθύμου Νέστορος υἱόν,
ὄτρυνον δ᾽ Ἀχιλῆϊ δαΐφρονι θᾶσσον ἰόντα

εἰπεῖν ὅττι ῥά οἱ πολὺ φίλτατος ὤλεθ᾽ ἑταῖρος.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος,
βῆ δ᾽ ἰέναι ὥς τίς τε λέων ἀπὸ μεσσαύλοιο,
ὅς τ᾽ ἐπεὶ ἄρ κε κάμηισι κύνας τ᾽ ἄνδρας τ᾽ ἐρεθίζων,
οἵ τέ μιν οὐκ εἰῶσι βοῶν ἐκ πῖαρ ἑλέσθαι

πάννυχοι ἐγρήσσοντες· ὁ δὲ κρειῶν ἐρατίζων
ἰθύει, ἀλλ᾽ οὔ τι πρήσσει· θαμέες γὰρ ἄκοντες
ἀντίον ἀΐσσουσι θρασειάων ἀπὸ χειρῶν,
καιόμεναί τε δεταί, τάς τε τρεῖ ἐσσύμενός περ·
ἠῶθεν δ᾽ ἀπονόσφιν ἔβη τετιηότι θυμῶι·

ὣς ἀπὸ Πατρόκλοιο βοὴν ἀγαθὸς Μενέλαος
ἤϊε πόλλ᾽ ἀέκων· περὶ γὰρ δίε μή μιν Ἀχαιοὶ
ἀργαλέου πρὸ φόβοιο ἕλωρ δηΐοισι λίποιεν.
πολλὰ δὲ Μηριόνηι τε καὶ Αἰάντεσσ᾽ ἐπέτελλεν·
Αἴαντ᾽ Ἀργείων ἡγήτορε Μηριόνη τε

νῦν τις ἐνηείης Πατροκλῆος δειλοῖο
μνησάσθω· πᾶσιν γὰρ ἐπίστατο μείλιχος εἶναι
ζωὸς ἐών· νῦν αὖ θάνατος καὶ μοῖρα κιχάνει.
ὣς ἄρα φωνήσας ἀπέβη ξανθὸς Μενέλαος,
πάντοσε παπταίνων ὥς τ᾽ αἰετός, ὅν ῥά τέ φασιν

ὀξύτατον δέρκεσθαι ὑπουρανίων πετεηνῶν,
ὅν τε καὶ ὑψόθ᾽ ἐόντα πόδας ταχὺς οὐκ ἔλαθε πτὼξ
θάμνωι ὑπ᾽ ἀμφικόμωι κατακείμενος, ἀλλά τ᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι
ἔσσυτο, καί τέ μιν ὦκα λαβὼν ἐξείλετο θυμόν.
ὣς τότε σοὶ Μενέλαε διοτρεφὲς ὄσσε φαεινὼ

πάντοσε δινείσθην πολέων κατὰ ἔθνος ἑταίρων,
εἴ που Νέστορος υἱὸν ἔτι ζώοντα ἴδοιτο.
τὸν δὲ μάλ᾽ αἶψ᾽ ἐνόησε μάχης ἐπ᾽ ἀριστερὰ πάσης
θαρσύνονθ᾽ ἑτάρους καὶ ἐποτρύνοντα μάχεσθαι,
ἀγχοῦ δ᾽ ἱστάμενος προσέφη ξανθὸς Μενέλαος·

Ἀντίλοχ᾽ εἰ δ᾽ ἄγε δεῦρο διοτρεφὲς ὄφρα πύθηαι
λυγρῆς ἀγγελίης, ἣ μὴ ὤφελλε γενέσθαι.
ἤδη μὲν σὲ καὶ αὐτὸν ὀΐομαι εἰσορόωντα
γιγνώσκειν ὅτι πῆμα θεὸς Δαναοῖσι κυλίνδει,
νίκη δὲ Τρώων· πέφαται δ᾽ ὤριστος Ἀχαιῶν

Πάτροκλος, μεγάλη δὲ ποθὴ Δαναοῖσι τέτυκται.
ἀλλὰ σύ γ᾽ αἶψ᾽ Ἀχιλῆϊ θέων ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν
εἰπεῖν, αἴ κε τάχιστα νέκυν ἐπὶ νῆα σαώσηι
γυμνόν· ἀτὰρ τά γε τεύχε᾽ ἔχει κορυθαίολος Ἕκτωρ.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀντίλοχος δὲ κατέστυγε μῦθον ἀκούσας·

δὴν δέ μιν ἀμφασίη ἐπέων λάβε, τὼ δέ οἱ ὄσσε
δακρυόφι πλῆσθεν, θαλερὴ δέ οἱ ἔσχετο φωνή.
ἀλλ᾽ οὐδ᾽ ὧς Μενελάου ἐφημοσύνης ἀμέλησε,
βῆ δὲ θέειν, τὰ δὲ τεύχε᾽ ἀμύμονι δῶκεν ἑταίρωι
Λαοδόκωι, ὅς οἱ σχεδὸν ἔστρεφε μώνυχας ἵππους.

τὸν μὲν δάκρυ χέοντα πόδες φέρον ἐκ πολέμοιο
Πηλεΐδηι Ἀχιλῆϊ κακὸν ἔπος ἀγγελέοντα.
οὐδ᾽ ἄρα σοὶ Μενέλαε διοτρεφὲς ἤθελε θυμὸς
τειρομένοις ἑτάροισιν ἀμυνέμεν, ἔνθεν ἀπῆλθεν
Ἀντίλοχος, μεγάλη δὲ ποθὴ Πυλίοισιν ἐτύχθη·

ἀλλ᾽ ὅ γε τοῖσιν μὲν Θρασυμήδεα δῖον ἀνῆκεν,
αὐτὸς δ᾽ αὖτ᾽ ἐπὶ Πατρόκλωι ἥρωϊ βεβήκει,
στῆ δὲ παρ᾽ Αἰάντεσσι θέων, εἶθαρ δὲ προσηύδα·
κεῖνον μὲν δὴ νηυσὶν ἐπιπροέηκα θοῆισιν
ἐλθεῖν εἰς Ἀχιλῆα πόδας ταχύν· οὐδέ μιν οἴω

νῦν ἰέναι μάλα περ κεχολωμένον Ἕκτορι δίωι·
οὐ γάρ πως ἂν γυμνὸς ἐὼν Τρώεσσι μάχοιτο.
ἡμεῖς δ᾽ αὐτοί περ φραζώμεθα μῆτιν ἀρίστην,
ἠμὲν ὅπως τὸν νεκρὸν ἐρύσσομεν, ἠδὲ καὶ αὐτοὶ
Τρώων ἐξ ἐνοπῆς θάνατον καὶ κῆρα φύγωμεν.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα μέγας Τελαμώνιος Αἴας·
πάντα κατ᾽ αἶσαν ἔειπες ἀγακλεὲς ὦ Μενέλαε·
ἀλλὰ σὺ μὲν καὶ Μηριόνης ὑποδύντε μάλ᾽ ὦκα
νεκρὸν ἀείραντες φέρετ᾽ ἐκ πόνου· αὐτὰρ ὄπισθε
νῶϊ μαχησόμεθα Τρωσίν τε καὶ Ἕκτορι δίωι

ἶσον θυμὸν ἔχοντες ὁμώνυμοι, οἳ τὸ πάρος περ
μίμνομεν ὀξὺν Ἄρηα παρ᾽ ἀλλήλοισι μένοντες.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα νεκρὸν ἀπὸ χθονὸς ἀγκάζοντο
ὕψι μάλα μεγάλως· ἐπὶ δ᾽ ἴαχε λαὸς ὄπισθε
Τρωϊκός, ὡς εἴδοντο νέκυν αἴροντας Ἀχαιούς.

ἴθυσαν δὲ κύνεσσιν ἐοικότες, οἵ τ᾽ ἐπὶ κάπρωι
βλημένωι ἀΐξωσι πρὸ κούρων θηρητήρων·
ἕως μὲν γάρ τε θέουσι διαρραῖσαι μεμαῶτες,
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἐν τοῖσιν ἑλίξεται ἀλκὶ πεποιθώς,
ἄψ τ᾽ ἀνεχώρησαν διά τ᾽ ἔτρεσαν ἄλλυδις ἄλλος.

ὣς Τρῶες εἷος μὲν ὁμιλαδὸν αἰὲν ἕποντο
νύσσοντες ξίφεσίν τε καὶ ἔγχεσιν ἀμφιγύοισιν·
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ Αἴαντε μεταστρεφθέντε κατ᾽ αὐτοὺς
σταίησαν, τῶν δὲ τράπετο χρώς, οὐδέ τις ἔτλη
πρόσσω ἀΐξας περὶ νεκροῦ δηριάασθαι.

ὣς οἵ γ᾽ ἐμμεμαῶτε νέκυν φέρον ἐκ πολέμοιο
νῆας ἔπι γλαφυράς· ἐπὶ δὲ πτόλεμος τέτατό σφιν
ἄγριος ἠΰτε πῦρ, τό τ᾽ ἐπεσσύμενον πόλιν ἀνδρῶν
ὄρμενον ἐξαίφνης φλεγέθει, μινύθουσι δὲ οἶκοι
ἐν σέλαϊ μεγάλωι· τὸ δ᾽ ἐπιβρέμει ἲς ἀνέμοιο.

ὣς μὲν τοῖς ἵππων τε καὶ ἀνδρῶν αἰχμητάων
ἀζηχὴς ὀρυμαγδὸς ἐπήϊεν ἐρχομένοισιν·
οἳ δ᾽ ὥς θ᾽ ἡμίονοι κρατερὸν μένος ἀμφιβαλόντες
ἕλκωσ᾽ ἐξ ὄρεος κατὰ παιπαλόεσσαν ἀταρπὸν
ἢ δοκὸν ἠὲ δόρυ μέγα νήϊον· ἐν δέ τε θυμὸς

τείρεθ᾽ ὁμοῦ καμάτωι τε καὶ ἱδρῶι σπευδόντεσσιν·
ὣς οἵ γ᾽ ἐμμεμαῶτε νέκυν φέρον. αὐτὰρ ὄπισθεν
Αἴαντ᾽ ἰσχανέτην, ὥς τε πρὼν ἰσχάνει ὕδωρ
ὑλήεις πεδίοιο διαπρύσιον τετυχηκώς,
ὅς τε καὶ ἰφθίμων ποταμῶν ἀλεγεινὰ ῥέεθρα

ἴσχει, ἄφαρ δέ τε πᾶσι ῥόον πεδίον δὲ τίθησι
πλάζων· οὐδέ τί μιν σθένεϊ ῥηγνῦσι ῥέοντες·
ὣς αἰεὶ Αἴαντε μάχην ἀνέεργον ὀπίσσω
Τρώων· οἳ δ᾽ ἅμ᾽ ἕποντο, δύω δ᾽ ἐν τοῖσι μάλιστα
Αἰνείας τ᾽ Ἀγχισιάδης καὶ φαίδιμος Ἕκτωρ.

τῶν δ᾽ ὥς τε ψαρῶν νέφος ἔρχεται ἠὲ κολοιῶν
οὖλον κεκλήγοντες, ὅτε προΐδωσιν ἰόντα
κίρκον, ὅ τε σμικρῆισι φόνον φέρει ὀρνίθεσσιν,
ὣς ἄρ᾽ ὑπ᾽ Αἰνείαι τε καὶ Ἕκτορι κοῦροι Ἀχαιῶν
οὖλον κεκλήγοντες ἴσαν, λήθοντο δὲ χάρμης.

πολλὰ δὲ τεύχεα καλὰ πέσον περί τ᾽ ἀμφί τε τάφρον
φευγόντων Δαναῶν· πολέμου δ᾽ οὐ γίγνετ᾽ ἐρωή.

Ἰλιάδος Σ

Ὁπλοποιία.

Ὣς οἳ μὲν μάρναντο δέμας πυρὸς αἰθομένοιο,
Ἀντίλοχος δ᾽ Ἀχιλῆϊ πόδας ταχὺς ἄγγελος ἦλθε.
τὸν δ᾽ εὗρε προπάροιθε νεῶν ὀρθοκραιράων
τὰ φρονέοντ᾽ ἀνὰ θυμὸν ἃ δὴ τετελεσμένα ἦεν·

ὀχθήσας δ᾽ ἄρα εἶπε πρὸς ὃν μεγαλήτορα θυμόν·
ὤ μοι ἐγώ, τί τ᾽ ἄρ᾽ αὖτε κάρη κομόωντες Ἀχαιοὶ
νηυσὶν ἔπι κλονέονται ἀτυζόμενοι πεδίοιο;
μὴ δή μοι τελέσωσι θεοὶ κακὰ κήδεα θυμῶι,
ὥς ποτέ μοι μήτηρ διεπέφραδε καί μοι ἔειπε

Μυρμιδόνων τὸν ἄριστον ἔτι ζώοντος ἐμεῖο
χερσὶν ὕπο Τρώων λείψειν φάος ἠελίοιο.
ἦ μάλα δὴ τέθνηκε Μενοιτίου ἄλκιμος υἱὸς
σχέτλιος· ἦ τ᾽ ἐκέλευον ἀπωσάμενον δήϊον πῦρ
ἂψ ἐπὶ νῆας ἴμεν, μηδ᾽ Ἕκτορι ἶφι μάχεσθαι.

εἷος ὁ ταῦθ᾽ ὥρμαινε κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμόν,
τόφρά οἱ ἐγγύθεν ἦλθεν ἀγαυοῦ Νέστορος υἱὸς
δάκρυα θερμὰ χέων, φάτο δ᾽ ἀγγελίην ἀλεγεινήν·
ὤ μοι Πηλέος υἱὲ δαΐφρονος ἦ μάλα λυγρῆς
πεύσεαι ἀγγελίης, ἣ μὴ ὤφελλε γενέσθαι.

κεῖται Πάτροκλος, νέκυος δὲ δὴ ἀμφιμάχονται
γυμνοῦ· ἀτὰρ τά γε τεύχε᾽ ἔχει κορυθαίολος Ἕκτωρ.
ὣς φάτο, τὸν δ᾽ ἄχεος νεφέλη ἐκάλυψε μέλαινα·
ἀμφοτέρηισι δὲ χερσὶν ἑλὼν κόνιν αἰθαλόεσσαν
χεύατο κὰκ κεφαλῆς, χαρίεν δ᾽ ἤισχυνε πρόσωπον·

νεκταρέωι δὲ χιτῶνι μέλαιν᾽ ἀμφίζανε τέφρη.
αὐτὸς δ᾽ ἐν κονίηισι μέγας μεγαλωστὶ τανυσθεὶς
κεῖτο, φίληισι δὲ χερσὶ κόμην ἤισχυνε δαΐζων.
δμωιαὶ δ᾽ ἃς Ἀχιλεὺς ληΐσσατο Πάτροκλός τε
θυμὸν ἀκηχέμεναι μεγάλ᾽ ἴαχον, ἐκ δὲ θύραζε

ἔδραμον ἀμφ᾽ Ἀχιλῆα δαΐφρονα, χερσὶ δὲ πᾶσαι
στήθεα πεπλήγοντο, λύθεν δ᾽ ὑπὸ γυῖα ἑκάστης.
Ἀντίλοχος δ᾽ ἑτέρωθεν ὀδύρετο δάκρυα λείβων
χεῖρας ἔχων Ἀχιλῆος· ὁ δ᾽ ἔστενε κυδάλιμον κῆρ·
δείδιε γὰρ μὴ λαιμὸν ἀπαμήσειε σιδήρωι.

σμερδαλέον δ᾽ ὤιμωξεν· ἄκουσε δὲ πότνια μήτηρ
ἡμένη ἐν βένθεσσιν ἁλὸς παρὰ πατρὶ γέροντι,
κώκυσέν τ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα· θεαὶ δέ μιν ἀμφαγέροντο
πᾶσαι ὅσαι κατὰ βένθος ἁλὸς Νηρηΐδες ἦσαν.
ἔνθ᾽ ἄρ᾽ ἔην Γλαύκη τε Θάλειά τε Κυμοδόκη τε

Νησαίη Σπειώ τε Θόη θ᾽ Ἁλίη τε βοῶπις
Κυμοθόη τε καὶ Ἀκταίη καὶ Λιμνώρεια
καὶ Μελίτη καὶ Ἴαιρα καὶ Ἀμφιθόη καὶ Ἀγαυὴ
Δωτώ τε Πρωτώ τε Φέρουσά τε Δυναμένη τε
Δεξαμένη τε καὶ Ἀμφινόμη καὶ Καλλιάνειρα

Δωρὶς καὶ Πανόπη καὶ ἀγακλειτὴ Γαλάτεια
Νημερτής τε καὶ Ἀψευδὴς καὶ Καλλιάνασσα·
ἔνθα δ᾽ ἔην Κλυμένη Ἰάνειρά τε καὶ Ἰάνασσα
Μαῖρα καὶ Ὠρείθυια ἐϋπλόκαμός τ᾽ Ἀμάθεια
ἄλλαι θ᾽ αἳ κατὰ βένθος ἁλὸς Νηρηΐδες ἦσαν.

τῶν δὲ καὶ ἀργύφεον πλῆτο σπέος· αἳ δ᾽ ἅμα πᾶσαι
στήθεα πεπλήγοντο, Θέτις δ᾽ ἐξῆρχε γόοιο·
κλῦτε κασίγνηται Νηρηΐδες, ὄφρ᾽ ἐῢ πᾶσαι
εἴδετ᾽ ἀκούουσαι ὅσ᾽ ἐμῶι ἔνι κήδεα θυμῶι.
ὤ μοι ἐγὼ δειλή, ὤ μοι δυσαριστοτόκεια,

ἥ τ᾽ ἐπεὶ ἂρ τέκον υἱὸν ἀμύμονά τε κρατερόν τε
ἔξοχον ἡρώων· ὁ δ᾽ ἀνέδραμεν ἔρνεϊ ἶσος·
τὸν μὲν ἐγὼ θρέψασα φυτὸν ὣς γουνῶι ἀλωῆς
νηυσὶν ἐπιπροέηκα κορωνίσιν Ἴλιον εἴσω
Τρωσὶ μαχησόμενον· τὸν δ᾽ οὐχ ὑποδέξομαι αὖτις

οἴκαδε νοστήσαντα δόμον Πηλήϊον εἴσω.
ὄφρα δέ μοι ζώει καὶ ὁρᾶι φάος ἠελίοιο
ἄχνυται, οὐδέ τί οἱ δύναμαι χραισμῆσαι ἰοῦσα.
ἀλλ᾽ εἶμ᾽, ὄφρα ἴδωμι φίλον τέκος, ἠδ᾽ ἐπακούσω
ὅττί μιν ἵκετο πένθος ἀπὸ πτολέμοιο μένοντα.

ὣς ἄρα φωνήσασα λίπε σπέος· αἳ δὲ σὺν αὐτῆι
δακρυόεσσαι ἴσαν, περὶ δέ σφισι κῦμα θαλάσσης
ῥήγνυτο· ταὶ δ᾽ ὅτε δὴ Τροίην ἐρίβωλον ἵκοντο
ἀκτὴν εἰσανέβαινον ἐπισχερώ, ἔνθα θαμειαὶ
Μυρμιδόνων εἴρυντο νέες ταχὺν ἀμφ᾽ Ἀχιλῆα.

τῶι δὲ βαρὺ στενάχοντι παρίστατο πότνια μήτηρ,
ὀξὺ δὲ κωκύσασα κάρη λάβε παιδὸς ἑοῖο,
καί ῥ᾽ ὀλοφυρομένη ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
τέκνον τί κλαίεις; τί δέ σε φρένας ἵκετο πένθος;
ἐξαύδα, μὴ κεῦθε· τὰ μὲν δή τοι τετέλεσται

ἐκ Διός, ὡς ἄρα δὴ πρίν γ᾽ εὔχεο χεῖρας ἀνασχὼν
πάντας ἐπὶ πρύμνηισιν ἀλήμεναι υἷας Ἀχαιῶν
σεῦ ἐπιδευομένους, παθέειν τ᾽ ἀεκήλια ἔργα.
τὴν δὲ βαρὺ στενάχων προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
μῆτερ ἐμή, τὰ μὲν ἄρ μοι Ὀλύμπιος ἐξετέλεσσεν·

ἀλλὰ τί μοι τῶν ἦδος ἐπεὶ φίλος ὤλεθ᾽ ἑταῖρος
Πάτροκλος, τὸν ἐγὼ περὶ πάντων τῖον ἑταίρων
ἶσον ἐμῆι κεφαλῆι; τὸν ἀπώλεσα, τεύχεα δ᾽ Ἕκτωρ
δηιώσας ἀπέδυσε πελώρια θαῦμα ἰδέσθαι
καλά· τὰ μὲν Πηλῆϊ θεοὶ δόσαν ἀγλαὰ δῶρα

ἤματι τῶι ὅτε σε βροτοῦ ἀνέρος ἔμβαλον εὐνῆι.
αἴθ᾽ ὄφελες σὺ μὲν αὖθι μετ᾽ ἀθανάτηις ἁλίηισι
ναίειν, Πηλεὺς δὲ θνητὴν ἀγαγέσθαι ἄκοιτιν.
νῦν δ᾽ ἵνα καὶ σοὶ πένθος ἐνὶ φρεσὶ μυρίον εἴη
παιδὸς ἀποφθιμένοιο, τὸν οὐχ ὑποδέξεαι αὖτις

οἴκαδε νοστήσαντ᾽, ἐπεὶ οὐδ᾽ ἐμὲ θυμὸς ἄνωγε
ζώειν οὐδ᾽ ἄνδρεσσι μετέμμεναι, αἴ κε μὴ Ἕκτωρ
πρῶτος ἐμῶι ὑπὸ δουρὶ τυπεὶς ἀπὸ θυμὸν ὀλέσσηι,
Πατρόκλοιο δ᾽ ἕλωρα Μενοιτιάδεω ἀποτίσηι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε Θέτις κατὰ δάκρυ χέουσα·

ὠκύμορος δή μοι τέκος ἔσσεαι, οἷ᾽ ἀγορεύεις·
αὐτίκα γάρ τοι ἔπειτα μεθ᾽ Ἕκτορα πότμος ἑτοῖμος.
τὴν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
αὐτίκα τεθναίην, ἐπεὶ οὐκ ἄρ᾽ ἔμελλον ἑταίρωι
κτεινομένωι ἐπαμῦναι· ὁ μὲν μάλα τηλόθι πάτρης

ἔφθιτ᾽, ἐμεῖο δὲ δῆσεν ἀρῆς ἀλκτῆρα γενέσθαι.
νῦν δ᾽ ἐπεὶ οὐ νέομαί γε φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν,
οὐδέ τι Πατρόκλωι γενόμην φάος οὐδ᾽ ἑτάροισι
τοῖς ἄλλοις, οἳ δὴ πολέες δάμεν Ἕκτορι δίωι,
ἀλλ᾽ ἧμαι παρὰ νηυσὶν ἐτώσιον ἄχθος ἀρούρης,

τοῖος ἐὼν οἷος οὔ τις Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων
ἐν πολέμωι· ἀγορῆι δέ τ᾽ ἀμείνονές εἰσι καὶ ἄλλοι.
ὡς ἔρις ἔκ τε θεῶν ἔκ τ᾽ ἀνθρώπων ἀπόλοιτο
καὶ χόλος, ὅς τ᾽ ἐφέηκε πολύφρονά περ χαλεπῆναι,
ὅς τε πολὺ γλυκίων μέλιτος καταλειβομένοιο

ἀνδρῶν ἐν στήθεσσιν ἀέξεται ἠΰτε καπνός·
ὡς ἐμὲ νῦν ἐχόλωσεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων.
ἀλλὰ τὰ μὲν προτετύχθαι ἐάσομεν ἀχνύμενοί περ,
θυμὸν ἐνὶ στήθεσσι φίλον δαμάσαντες ἀνάγκηι·
νῦν δ᾽ εἶμ᾽ ὄφρα φίλης κεφαλῆς ὀλετῆρα κιχείω

Ἕκτορα· κῆρα δ᾽ ἐγὼ τότε δέξομαι ὁππότε κεν δὴ
Ζεὺς ἐθέληι τελέσαι ἠδ᾽ ἀθάνατοι θεοὶ ἄλλοι.
οὐδὲ γὰρ οὐδὲ βίη Ἡρακλῆος φύγε κῆρα,
ὅς περ φίλτατος ἔσκε Διὶ Κρονίωνι ἄνακτι·
ἀλλά ἑ μοῖρα δάμασσε καὶ ἀργαλέος χόλος Ἥρης.

ὣς καὶ ἐγών, εἰ δή μοι ὁμοίη μοῖρα τέτυκται,
κείσομ᾽ ἐπεί κε θάνω· νῦν δὲ κλέος ἐσθλὸν ἀροίμην,
καί τινα Τρωϊάδων καὶ Δαρδανίδων βαθυκόλπων
ἀμφοτέρηισιν χερσὶ παρειάων ἁπαλάων
δάκρυ᾽ ὀμορξαμένην ἁδινὸν στοναχῆσαι ἐφείην,

γνοῖεν δ᾽ ὡς δὴ δηρὸν ἐγὼ πολέμοιο πέπαυμαι·
μὴ δέ μ᾽ ἔρυκε μάχης φιλέουσά περ· οὐδέ με πείσεις.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα θεὰ Θέτις ἀργυρόπεζα·
ναὶ δὴ ταῦτά γε τέκνον ἐτήτυμον οὐ κακόν ἐστι
τειρομένοις ἑτάροισιν ἀμυνέμεν αἰπὺν ὄλεθρον.

ἀλλά τοι ἔντεα καλὰ μετὰ Τρώεσσιν ἔχονται
χάλκεα μαρμαίροντα· τὰ μὲν κορυθαίολος Ἕκτωρ
αὐτὸς ἔχων ὤμοισιν ἀγάλλεται· οὐδέ ἕ φημι
δηρὸν ἐπαγλαϊεῖσθαι, ἐπεὶ φόνος ἐγγύθεν αὐτῶι.
ἀλλὰ σὺ μὲν μή πω καταδύσεο μῶλον Ἄρηος

πρίν γ᾽ ἐμὲ δεῦρ᾽ ἐλθοῦσαν ἐν ὀφθαλμοῖσιν ἴδηαι·
ἠῶθεν γὰρ νεῦμαι ἅμ᾽ ἠελίωι ἀνιόντι
τεύχεα καλὰ φέρουσα παρ᾽ Ἡφαίστοιο ἄνακτος.
ὣς ἄρα φωνήσασα πάλιν τράπεθ᾽ υἷος ἑοῖο,
καὶ στρεφθεῖσ᾽ ἁλίηισι κασιγνήτηισι μετηύδα·

ὑμεῖς μὲν νῦν δῦτε θαλάσσης εὐρέα κόλπον
ὀψόμεναί τε γέρονθ᾽ ἅλιον καὶ δώματα πατρός,
καί οἱ πάντ᾽ ἀγορεύσατ᾽· ἐγὼ δ᾽ ἐς μακρὸν Ὄλυμπον
εἶμι παρ᾽ Ἥφαιστον κλυτοτέχνην, αἴ κ᾽ ἐθέληισιν
υἱεῖ ἐμῶι δόμεναι κλυτὰ τεύχεα παμφανόωντα.

ὣς ἔφαθ᾽, αἳ δ᾽ ὑπὸ κῦμα θαλάσσης αὐτίκ᾽ ἔδυσαν·
ἣ δ᾽ αὖτ᾽ Οὔλυμπον δὲ θεὰ Θέτις ἀργυρόπεζα
ἤϊεν ὄφρα φίλωι παιδὶ κλυτὰ τεύχε᾽ ἐνείκαι.
τὴν μὲν ἄρ᾽ Οὔλυμπον δὲ πόδες φέρον· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
θεσπεσίωι ἀλαλητῶι ὑφ᾽ Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο

φεύγοντες νῆάς τε καὶ Ἑλλήσποντον ἵκοντο.
οὐδέ κε Πάτροκλόν περ ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
ἐκ βελέων ἐρύσαντο νέκυν θεράποντ᾽ Ἀχιλῆος·
αὖτις γὰρ δὴ τόν γε κίχον λαός τε καὶ ἵπποι
Ἕκτωρ τε Πριάμοιο πάϊς φλογὶ εἴκελος ἀλκήν.

τρὶς μέν μιν μετόπισθε ποδῶν λάβε φαίδιμος Ἕκτωρ
ἑλκέμεναι μεμαώς, μέγα δὲ Τρώεσσιν ὁμόκλα·
τρὶς δὲ δύ᾽ Αἴαντες θοῦριν ἐπιειμένοι ἀλκὴν
νεκροῦ ἀπεστυφέλιξαν· ὁ δ᾽ ἔμπεδον ἀλκὶ πεποιθὼς
ἄλλοτ᾽ ἐπαΐξασκε κατὰ μόθον, ἄλλοτε δ᾽ αὖτε

στάσκε μέγα ἰάχων· ὀπίσω δ᾽ οὐ χάζετο πάμπαν.
ὡς δ᾽ ἀπὸ σώματος οὔ τι λέοντ᾽ αἴθωνα δύνανται
ποιμένες ἄγραυλοι μέγα πεινάοντα δίεσθαι,
ὥς ῥα τὸν οὐκ ἐδύναντο δύω Αἴαντε κορυστὰ
Ἕκτορα Πριαμίδην ἀπὸ νεκροῦ δειδίξασθαι.

καί νύ κεν εἴρυσσέν τε καὶ ἄσπετον ἤρατο κῦδος,
εἰ μὴ Πηλεΐωνι ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις
ἄγγελος ἦλθε θέουσ᾽ ἀπ᾽ Ὀλύμπου θωρήσσεσθαι
κρύβδα Διὸς ἄλλων τε θεῶν· πρὸ γὰρ ἧκέ μιν Ἥρη.
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

ὄρσεο Πηλεΐδη, πάντων ἐκπαγλότατ᾽ ἀνδρῶν·
Πατρόκλωι ἐπάμυνον, οὗ εἵνεκα φύλοπις αἰνὴ
ἕστηκε πρὸ νεῶν· οἳ δ᾽ ἀλλήλους ὀλέκουσιν
οἳ μὲν ἀμυνόμενοι νέκυος πέρι τεθνηῶτος,
οἳ δὲ ἐρύσσασθαι ποτὶ Ἴλιον ἠνεμόεσσαν

Τρῶες ἐπιθύουσι· μάλιστα δὲ φαίδιμος Ἕκτωρ
ἑλκέμεναι μέμονεν· κεφαλὴν δέ ἑ θυμὸς ἄνωγε
πῆξαι ἀνὰ σκολόπεσσι ταμόνθ᾽ ἁπαλῆς ἀπὸ δειρῆς.
ἀλλ᾽ ἄνα μηδ᾽ ἔτι κεῖσο· σέβας δέ σε θυμὸν ἱκέσθω
Πάτροκλον Τρωιῆισι κυσὶν μέλπηθρα γενέσθαι·

σοὶ λώβη, αἴ κέν τι νέκυς ἠισχυμμένος ἔλθηι.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·
Ἶρι θεὰ τίς γάρ σε θεῶν ἐμοὶ ἄγγελον ἧκε;
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις·
Ἥρη με προέηκε Διὸς κυδρὴ παράκοιτις·

οὐδ᾽ οἶδε Κρονίδης ὑψίζυγος οὐδέ τις ἄλλος
ἀθανάτων, οἳ Ὄλυμπον ἀγάννιφον ἀμφινέμονται.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
πῶς τὰρ ἴω μετὰ μῶλον; ἔχουσι δὲ τεύχε᾽ ἐκεῖνοι·
μήτηρ δ᾽ οὔ με φίλη πρίν γ᾽ εἴα θωρήσσεσθαι

πρίν γ᾽ αὐτὴν ἐλθοῦσαν ἐν ὀφθαλμοῖσιν ἴδωμαι·
στεῦτο γὰρ Ἡφαίστοιο πάρ᾽ οἰσέμεν ἔντεα καλά.
ἄλλου δ᾽ οὔ τευ οἶδα τεῦ ἂν κλυτὰ τεύχεα δύω,
εἰ μὴ Αἴαντός γε σάκος Τελαμωνιάδαο.
ἀλλὰ καὶ αὐτὸς ὅ γ᾽ ἔλπομ᾽ ἐνὶ πρώτοισιν ὁμιλεῖ

ἔγχεϊ δηϊόων περὶ Πατρόκλοιο θανόντος.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις·
εὖ νυ καὶ ἡμεῖς ἴδμεν ὅ τοι κλυτὰ τεύχε᾽ ἔχονται·
ἀλλ᾽ αὔτως ἐπὶ τάφρον ἰὼν Τρώεσσι φάνηθι,
αἴ κέ σ᾽ ὑποδείσαντες ἀπόσχωνται πολέμοιο

Τρῶες, ἀναπνεύσωσι δ᾽ ἀρήϊοι υἷες Ἀχαιῶν
τειρόμενοι· ὀλίγη δέ τ᾽ ἀνάπνευσις πολέμοιο.
ἣ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰποῦσ᾽ ἀπέβη πόδας ὠκέα Ἶρις,
αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς ὦρτο Διῒ φίλος· ἀμφὶ δ᾽ Ἀθήνη
ὤμοις ἰφθίμοισι βάλ᾽ αἰγίδα θυσσανόεσσαν,

ἀμφὶ δέ οἱ κεφαλῆι νέφος ἔστεφε δῖα θεάων
χρύσεον, ἐκ δ᾽ αὐτοῦ δαῖε φλόγα παμφανόωσαν.
ὡς δ᾽ ὅτε καπνὸς ἰὼν ἐξ ἄστεος αἰθέρ᾽ ἵκηται
τηλόθεν ἐκ νήσου, τὴν δήϊοι ἀμφιμάχωνται,
οἵ τε πανημέριοι στυγερῶι κρίνονται Ἄρηϊ

ἄστεος ἐκ σφετέρου· ἅμα δ᾽ ἠελίωι καταδύντι
πυρσοί τε φλεγέθουσιν ἐπήτριμοι, ὑψόσε δ᾽ αὐγὴ
γίγνεται ἀΐσσουσα περικτιόνεσσιν ἰδέσθαι,
αἴ κέν πως σὺν νηυσὶν ἄρεω ἀλκτῆρες ἵκωνται·
ὣς ἀπ᾽ Ἀχιλλῆος κεφαλῆς σέλας αἰθέρ᾽ ἵκανε·

στῆ δ᾽ ἐπὶ τάφρον ἰὼν ἀπὸ τείχεος, οὐδ᾽ ἐς Ἀχαιοὺς
μίσγετο· μητρὸς γὰρ πυκινὴν ὠπίζετ᾽ ἐφετμήν.
ἔνθα στὰς ἤϋσ᾽, ἀπάτερθε δὲ Παλλὰς Ἀθήνη
φθέγξατ᾽· ἀτὰρ Τρώεσσιν ἐν ἄσπετον ὦρσε κυδοιμόν.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀριζήλη φωνή, ὅτε τ᾽ ἴαχε σάλπιγξ

ἄστυ περιπλομένων δηΐων ὕπο θυμοραϊστέων,
ὣς τότ᾽ ἀριζήλη φωνὴ γένετ᾽ Αἰακίδαο.
οἳ δ᾽ ὡς οὖν ἄϊον ὄπα χάλκεον Αἰακίδαο,
πᾶσιν ὀρίνθη θυμός· ἀτὰρ καλλίτριχες ἵπποι
ἂψ ὄχεα τρόπεον· ὄσσοντο γὰρ ἄλγεα θυμῶι.

ἡνίοχοι δ᾽ ἔκπληγεν, ἐπεὶ ἴδον ἀκάματον πῦρ
δεινὸν ὑπὲρ κεφαλῆς μεγαθύμου Πηλεΐωνος
δαιόμενον· τὸ δὲ δαῖε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη.
τρὶς μὲν ὑπὲρ τάφρου μεγάλ᾽ ἴαχε δῖος Ἀχιλλεύς,
τρὶς δὲ κυκήθησαν Τρῶες κλειτοί τ᾽ ἐπίκουροι.

ἔνθα δὲ καὶ τότ᾽ ὄλοντο δυώδεκα φῶτες ἄριστοι
ἀμφὶ σφοῖς ὀχέεσσι καὶ ἔγχεσιν. αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
ἀσπασίως Πάτροκλον ὑπ᾽ ἐκ βελέων ἐρύσαντες
κάτθεσαν ἐν λεχέεσσι· φίλοι δ᾽ ἀμφέσταν ἑταῖροι
μυρόμενοι· μετὰ δέ σφι ποδώκης εἵπετ᾽ Ἀχιλλεὺς

δάκρυα θερμὰ χέων, ἐπεὶ εἴσιδε πιστὸν ἑταῖρον
κείμενον ἐν φέρτρωι δεδαϊγμένον ὀξέϊ χαλκῶι,
τόν ῥ᾽ ἤτοι μὲν ἔπεμπε σὺν ἵπποισιν καὶ ὄχεσφιν
ἐς πόλεμον, οὐδ᾽ αὖτις ἐδέξατο νοστήσαντα.
Ἠέλιον δ᾽ ἀκάμαντα βοῶπις πότνια Ἥρη

πέμψεν ἐπ᾽ Ὠκεανοῖο ῥοὰς ἀέκοντα νέεσθαι·
ἠέλιος μὲν ἔδυ, παύσαντο δὲ δῖοι Ἀχαιοὶ
φυλόπιδος κρατερῆς καὶ ὁμοιΐου πολέμοιο.
Τρῶες δ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ἀπὸ κρατερῆς ὑσμίνης
χωρήσαντες ἔλυσαν ὑφ᾽ ἅρμασιν ὠκέας ἵππους,

ἐς δ᾽ ἀγορὴν ἀγέροντο πάρος δόρποιο μέδεσθαι.
ὀρθῶν δ᾽ ἑσταότων ἀγορὴ γένετ᾽, οὐδέ τις ἔτλη
ἕζεσθαι· πάντας γὰρ ἔχε τρόμος, οὕνεκ᾽ Ἀχιλλεὺς
ἐξεφάνη, δηρὸν δὲ μάχης ἐπέπαυτ᾽ ἀλεγεινῆς.
τοῖσι δὲ Πουλυδάμας πεπνυμένος ἦρχ᾽ ἀγορεύειν

Πανθοΐδης· ὁ γὰρ οἶος ὅρα πρόσσω καὶ ὀπίσσω·
Ἕκτορι δ᾽ ἦεν ἑταῖρος, ἰῆι δ᾽ ἐν νυκτὶ γένοντο,
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἂρ μύθοισιν, ὁ δ᾽ ἔγχεϊ πολλὸν ἐνίκα·
ὅ σφιν ἐϋφρονέων ἀγορήσατο καὶ μετέειπεν·
ἀμφὶ μάλα φράζεσθε φίλοι· κέλομαι γὰρ ἔγωγε

ἄστυδε νῦν ἰέναι, μὴ μίμνειν ἠῶ δῖαν
ἐν πεδίωι παρὰ νηυσίν· ἑκὰς δ᾽ ἀπὸ τείχεός εἰμεν.
ὄφρα μὲν οὗτος ἀνὴρ Ἀγαμέμνονι μήνιε δίωι
τόφρα δὲ ῥηΐτεροι πολεμίζειν ἦσαν Ἀχαιοί·
χαίρεσκον γὰρ ἔγωγε θοῆις ἐπὶ νηυσὶν ἰαύων

ἐλπόμενος νῆας αἱρησέμεν ἀμφιελίσσας.
νῦν δ᾽ αἰνῶς δείδοικα ποδώκεα Πηλεΐωνα·
οἷος κείνου θυμὸς ὑπέρβιος, οὐκ ἐθελήσει
μίμνειν ἐν πεδίωι, ὅθι περ Τρῶες καὶ Ἀχαιοὶ
ἐν μέσωι ἀμφότεροι μένος Ἄρηος δατέονται,

ἀλλὰ περὶ πτόλιός τε μαχήσεται ἠδὲ γυναικῶν.
ἀλλ᾽ ἴομεν προτὶ ἄστυ, πίθεσθέ μοι· ὧδε γὰρ ἔσται·
νῦν μὲν νὺξ ἀπέπαυσε ποδώκεα Πηλεΐωνα
ἀμβροσίη· εἰ δ᾽ ἄμμε κιχήσεται ἐνθάδ᾽ ἐόντας
αὔριον ὁρμηθεὶς σὺν τεύχεσιν, εὖ νύ τις αὐτὸν

γνώσεται· ἀσπασίως γὰρ ἀφίξεται Ἴλιον ἱρὴν
ὅς κε φύγηι, πολλοὺς δὲ κύνες καὶ γῦπες ἔδονται
Τρώων· αἲ γὰρ δή μοι ἀπ᾽ οὔατος ὧδε γένοιτο.
εἰ δ᾽ ἂν ἐμοῖς ἐπέεσσι πιθώμεθα κηδόμενοί περ,
νύκτα μὲν εἰν ἀγορῆι σθένος ἕξομεν, ἄστυ δὲ πύργοι

ὑψηλαί τε πύλαι σανίδες τ᾽ ἐπὶ τῆις ἀραρυῖαι
μακραὶ ἐΰξεστοι ἐζευγμέναι εἰρύσσονται·
πρῶϊ δ᾽ ὑπηοῖοι σὺν τεύχεσι θωρηχθέντες
στησόμεθ᾽ ἂμ πύργους· τῶι δ᾽ ἄλγιον, αἴ κ᾽ ἐθέληισιν
ἐλθὼν ἐκ νηῶν περὶ τείχεος ἄμμι μάχεσθαι.

ἂψ πάλιν εἶσ᾽ ἐπὶ νῆας, ἐπεί κ᾽ ἐριαύχενας ἵππους
παντοίου δρόμου ἄσηι ὑπὸ πτόλιν ἠλασκάζων·
εἴσω δ᾽ οὔ μιν θυμὸς ἐφορμηθῆναι ἐάσει,
οὐδέ ποτ᾽ ἐκπέρσει· πρίν μιν κύνες ἀργοὶ ἔδονται.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·

Πουλυδάμα σὺ μὲν οὐκέτ᾽ ἐμοὶ φίλα ταῦτ᾽ ἀγορεύεις,
ὃς κέλεαι κατὰ ἄστυ ἀλήμεναι αὖτις ἰόντας.
ἦ οὔ πω κεκόρησθε ἐελμένοι ἔνδοθι πύργων;
πρὶν μὲν γὰρ Πριάμοιο πόλιν μέροπες ἄνθρωποι
πάντες μυθέσκοντο πολύχρυσον πολύχαλκον·

νῦν δὲ δὴ ἐξαπόλωλε δόμων κειμήλια καλά,
πολλὰ δὲ δὴ Φρυγίην καὶ Μηιονίην ἐρατεινὴν
κτήματα περνάμεν᾽ ἵκει, ἐπεὶ μέγας ὠδύσατο Ζεύς.
νῦν δ᾽ ὅτε πέρ μοι ἔδωκε Κρόνου πάϊς ἀγκυλομήτεω
κῦδος ἀρέσθ᾽ ἐπὶ νηυσί, θαλάσσηι τ᾽ ἔλσαι Ἀχαιούς,

νήπιε μηκέτι ταῦτα νοήματα φαῖν᾽ ἐνὶ δήμωι·
οὐ γάρ τις Τρώων ἐπιπείσεται· οὐ γὰρ ἐάσω.
ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ὡς ἂν ἐγὼ εἴπω, πειθώμεθα πάντες.
νῦν μὲν δόρπον ἕλεσθε κατὰ στρατὸν ἐν τελέεσσι,
καὶ φυλακῆς μνήσασθε, καὶ ἐγρήγορθε ἕκαστος·

Τρώων δ᾽ ὃς κτεάτεσσιν ὑπερφιάλως ἀνιάζει,
συλλέξας λαοῖσι δότω καταδημοβορῆσαι·
τῶν τινὰ βέλτερόν ἐστιν ἐπαυρέμεν ἤ περ Ἀχαιούς.
πρῶϊ δ᾽ ὑπηοῖοι σὺν τεύχεσι θωρηχθέντες
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ἐγείρομεν ὀξὺν Ἄρηα.

εἰ δ᾽ ἐτεὸν παρὰ ναῦφιν ἀνέστη δῖος Ἀχιλλεύς,
ἄλγιον αἴ κ᾽ ἐθέληισι τῶι ἔσσεται· οὔ μιν ἔγωγε
φεύξομαι ἐκ πολέμοιο δυσηχέος, ἀλλὰ μάλ᾽ ἄντην
στήσομαι, ἤ κε φέρηισι μέγα κράτος, ἦ κε φεροίμην.
ξυνὸς Ἐνυάλιος, καί τε κτανέοντα κατέκτα.

ὣς Ἕκτωρ ἀγόρευ᾽, ἐπὶ δὲ Τρῶες κελάδησαν
νήπιοι· ἐκ γάρ σφεων φρένας εἵλετο Παλλὰς Ἀθήνη.
Ἕκτορι μὲν γὰρ ἐπήινησαν κακὰ μητιόωντι,
Πουλυδάμαντι δ᾽ ἄρ᾽ οὔ τις ὃς ἐσθλὴν φράζετο βουλήν.
δόρπον ἔπειθ᾽ εἵλοντο κατὰ στρατόν· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ

παννύχιοι Πάτροκλον ἀνεστενάχοντο γοῶντες.
τοῖσι δὲ Πηλεΐδης ἁδινοῦ ἐξῆρχε γόοιο
χεῖρας ἐπ᾽ ἀνδροφόνους θέμενος στήθεσσιν ἑταίρου
πυκνὰ μάλα στενάχων ὥς τε λὶς ἠϋγένειος,
ὧι ῥά θ᾽ ὑπὸ σκύμνους ἐλαφηβόλος ἁρπάσηι ἀνὴρ

ὕλης ἐκ πυκινῆς· ὁ δέ τ᾽ ἄχνυται ὕστερος ἐλθών,
πολλὰ δέ τ᾽ ἄγκε᾽ ἐπῆλθε μετ᾽ ἀνέρος ἴχνι᾽ ἐρευνῶν
εἴ ποθεν ἐξεύροι· μάλα γὰρ δριμὺς χόλος αἱρεῖ·
ὣς ὁ βαρὺ στενάχων μετεφώνεε Μυρμιδόνεσσιν·
ὢ πόποι ἦ ῥ᾽ ἅλιον ἔπος ἔκβαλον ἤματι κείνωι

θαρσύνων ἥρωα Μενοίτιον ἐν μεγάροισι·
φῆν δέ οἱ εἰς Ὀπόεντα περικλυτὸν υἱὸν ἀπάξειν
Ἴλιον ἐκπέρσαντα, λαχόντα τε ληΐδος αἶσαν.
ἀλλ᾽ οὐ Ζεὺς ἄνδρεσσι νοήματα πάντα τελευτᾶι·
ἄμφω γὰρ πέπρωται ὁμοίην γαῖαν ἐρεῦσαι

αὐτοῦ ἐνὶ Τροίηι, ἐπεὶ οὐδ᾽ ἐμὲ νοστήσαντα
δέξεται ἐν μεγάροισι γέρων ἱππηλάτα Πηλεὺς
οὐδὲ Θέτις μήτηρ, ἀλλ᾽ αὐτοῦ γαῖα καθέξει.
νῦν δ᾽ ἐπεὶ οὖν Πάτροκλε σεῦ ὕστερος εἶμ᾽ ὑπὸ γαῖαν,
οὔ σε πρὶν κτεριῶ πρίν γ᾽ Ἕκτορος ἐνθάδ᾽ ἐνεῖκαι

τεύχεα καὶ κεφαλὴν μεγαθύμου σοῖο φονῆος·
δώδεκα δὲ προπάροιθε πυρῆς ἀποδειροτομήσω
Τρώων ἀγλαὰ τέκνα σέθεν κταμένοιο χολωθείς.
τόφρα δέ μοι παρὰ νηυσὶ κορωνίσι κείσεαι αὔτως,
ἀμφὶ δὲ σὲ Τρωιαὶ καὶ Δαρδανίδες βαθύκολποι

κλαύσονται νύκτάς τε καὶ ἤματα δάκρυ χέουσαι,
τὰς αὐτοὶ καμόμεσθα βίηφί τε δουρί τε μακρῶι
πιείρας πέρθοντε πόλεις μερόπων ἀνθρώπων.
ὣς εἰπὼν ἑτάροισιν ἐκέκλετο δῖος Ἀχιλλεὺς
ἀμφὶ πυρὶ στῆσαι τρίποδα μέγαν, ὄφρα τάχιστα

Πάτροκλον λούσειαν ἄπο βρότον αἱματόεντα.
οἳ δὲ λοετροχόον τρίποδ᾽ ἵστασαν ἐν πυρὶ κηλέωι,
ἐν δ᾽ ἄρ᾽ ὕδωρ ἔχεαν, ὑπὸ δὲ ξύλα δαῖον ἑλόντες.
γάστρην μὲν τρίποδος πῦρ ἄμφεπε, θέρμετο δ᾽ ὕδωρ·
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ ζέσσεν ὕδωρ ἐνὶ ἤνοπι χαλκῶι,

καὶ τότε δὴ λοῦσάν τε καὶ ἤλειψαν λίπ᾽ ἐλαίωι,
ἐν δ᾽ ὠτειλὰς πλῆσαν ἀλείφατος ἐννεώροιο·
ἐν λεχέεσσι δὲ θέντες ἑανῶι λιτὶ κάλυψαν
ἐς πόδας ἐκ κεφαλῆς, καθύπερθε δὲ φάρεϊ λευκῶι.
παννύχιοι μὲν ἔπειτα πόδας ταχὺν ἀμφ᾽ Ἀχιλῆα

Μυρμιδόνες Πάτροκλον ἀνεστενάχοντο γοῶντες·
Ζεὺς δ᾽ Ἥρην προσέειπε κασιγνήτην ἄλοχόν τε·
ἔπρηξας καὶ ἔπειτα βοῶπις πότνια Ἥρη
ἀνστήσασ᾽ Ἀχιλῆα πόδας ταχύν· ἦ ῥά νυ σεῖο
ἐξ αὐτῆς ἐγένοντο κάρη κομόωντες Ἀχαιοί.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα βοῶπις πότνια Ἥρη·
αἰνότατε Κρονίδη ποῖον τὸν μῦθον ἔειπες.
καὶ μὲν δή πού τις μέλλει βροτὸς ἀνδρὶ τελέσσαι,
ὅς περ θνητός τ᾽ ἐστὶ καὶ οὐ τόσα μήδεα οἶδε·
πῶς δὴ ἔγωγ᾽, ἥ φημι θεάων ἔμμεν ἀρίστη,

ἀμφότερον γενεῆι τε καὶ οὕνεκα σὴ παράκοιτις
κέκλημαι, σὺ δὲ πᾶσι μετ᾽ ἀθανάτοισιν ἀνάσσεις,
οὐκ ὄφελον Τρώεσσι κοτεσσαμένη κακὰ ῥάψαι;
ὣς οἳ μὲν τοιαῦτα πρὸς ἀλλήλους ἀγόρευον·
Ἡφαίστου δ᾽ ἵκανε δόμον Θέτις ἀργυρόπεζα

ἄφθιτον ἀστερόεντα μεταπρεπέ᾽ ἀθανάτοισι
χάλκεον, ὅν ῥ᾽ αὐτὸς ποιήσατο κυλλοποδίων.
τὸν δ᾽ εὗρ᾽ ἱδρώοντα ἑλισσόμενον περὶ φύσας
σπεύδοντα· τρίποδας γὰρ ἐείκοσι πάντας ἔτευχεν
ἑστάμεναι περὶ τοῖχον ἐϋσταθέος μεγάροιο,

χρύσεα δέ σφ᾽ ὑπὸ κύκλα ἑκάστωι πυθμένι θῆκεν,
ὄφρά οἱ αὐτόματοι θεῖον δυσαίατ᾽ ἀγῶνα
ἠδ᾽ αὖτις πρὸς δῶμα νεοίατο θαῦμα ἰδέσθαι.
οἳ δ᾽ ἤτοι τόσσον μὲν ἔχον τέλος, οὔατα δ᾽ οὔ πω
δαιδάλεα προσέκειτο· τά ῥ᾽ ἤρτυε, κόπτε δὲ δεσμούς.

ὄφρ᾽ ὅ γε ταῦτ᾽ ἐπονεῖτο ἰδυίηισι πραπίδεσσι,
τόφρά οἱ ἐγγύθεν ἦλθε θεὰ Θέτις ἀργυρόπεζα.
τὴν δὲ ἴδε προμολοῦσα Χάρις λιπαροκρήδεμνος
καλή, τὴν ὤπυιε περικλυτὸς ἀμφιγυήεις·
ἔν τ᾽ ἄρα οἱ φῦ χειρὶ ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·

τίπτε Θέτι τανύπεπλε ἱκάνεις ἡμέτερον δῶ
αἰδοίη τε φίλη τε; πάρος γε μὲν οὔ τι θαμίζεις.
ἀλλ᾽ ἕπεο προτέρω, ἵνα τοι πὰρ ξείνια θείω.
ὣς ἄρα φωνήσασα πρόσω ἄγε δῖα θεάων.
τὴν μὲν ἔπειτα καθεῖσεν ἐπὶ θρόνου ἀργυροήλου

καλοῦ δαιδαλέου· ὑπὸ δὲ θρῆνυς ποσὶν ἦεν·
κέκλετο δ᾽ Ἥφαιστον κλυτοτέχνην εἶπέ τε μῦθον·
Ἥφαιστε πρόμολ᾽ ὧδε· Θέτις νύ τι σεῖο χατίζει.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα περικλυτὸς ἀμφιγυήεις·
ἦ ῥά νύ μοι δεινή τε καὶ αἰδοίη θεὸς ἔνδον,

ἥ μ᾽ ἐσάωσ᾽ ὅτε μ᾽ ἄλγος ἀφίκετο τῆλε πεσόντα
μητρὸς ἐμῆς ἰότητι κυνώπιδος, ἥ μ᾽ ἐθέλησε
κρύψαι χωλὸν ἐόντα· τότ᾽ ἂν πάθον ἄλγεα θυμῶι,
εἰ μή μ᾽ Εὐρυνόμη τε Θέτις θ᾽ ὑπεδέξατο κόλπωι
Εὐρυνόμη θυγάτηρ ἀψορρόου Ὠκεανοῖο.

τῆισι παρ᾽ εἰνάετες χάλκευον δαίδαλα πολλά,
πόρπας τε γναμπτάς θ᾽ ἕλικας κάλυκάς τε καὶ ὅρμους
ἐν σπῆϊ γλαφυρῶι· περὶ δὲ ῥόος Ὠκεανοῖο
ἀφρῶι μορμύρων ῥέεν ἄσπετος· οὐδέ τις ἄλλος
ἤιδεεν οὔτε θεῶν οὔτε θνητῶν ἀνθρώπων,

ἀλλὰ Θέτις τε καὶ Εὐρυνόμη ἴσαν, αἵ μ᾽ ἐσάωσαν.
ἣ νῦν ἡμέτερον δόμον ἵκει· τώ με μάλα χρεὼ
πάντα Θέτι καλλιπλοκάμωι ζωιάγρια τίνειν.
ἀλλὰ σὺ μὲν νῦν οἱ παράθες ξεινήϊα καλά,
ὄφρ᾽ ἂν ἐγὼ φύσας ἀποθείομαι ὅπλά τε πάντα.

ἦ, καὶ ἀπ᾽ ἀκμοθέτοιο πέλωρ αἴητον ἀνέστη
χωλεύων· ὑπὸ δὲ κνῆμαι ῥώοντο ἀραιαί.
φύσας μέν ῥ᾽ ἀπάνευθε τίθει πυρός, ὅπλά τε πάντα
λάρνακ᾽ ἐς ἀργυρέην συλλέξατο, τοῖς ἐπονεῖτο·
σπόγγωι δ᾽ ἀμφὶ πρόσωπα καὶ ἄμφω χεῖρ᾽ ἀπομόργνυ

αὐχένα τε στιβαρὸν καὶ στήθεα λαχνήεντα,
δῦ δὲ χιτῶν᾽, ἕλε δὲ σκῆπτρον παχύ, βῆ δὲ θύραζε
χωλεύων· ὑπὸ δ᾽ ἀμφίπολοι ῥώοντο ἄνακτι
χρύσειαι ζωῆισι νεήνισιν εἰοικυῖαι.
τῆις ἐν μὲν νόος ἐστὶ μετὰ φρεσίν, ἐν δὲ καὶ αὐδὴ

καὶ σθένος, ἀθανάτων δὲ θεῶν ἄπο ἔργα ἴσασιν.
αἳ μὲν ὕπαιθα ἄνακτος ἐποίπνυον· αὐτὰρ ὁ ἔρρων
πλησίον, ἔνθα Θέτις περ, ἐπὶ θρόνου ἷζε φαεινοῦ,
ἔν τ᾽ ἄρα οἱ φῦ χειρὶ ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
τίπτε Θέτι τανύπεπλε ἱκάνεις ἡμέτερον δῶ

αἰδοίη τε φίλη τε; πάρος γε μὲν οὔ τι θαμίζεις.
αὔδα ὅ τι φρονέεις· τελέσαι δέ με θυμὸς ἄνωγεν,
εἰ δύναμαι τελέσαι γε καὶ εἰ τετελεσμένον ἐστίν.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Θέτις κατὰ δάκρυ χέουσα·
Ἥφαιστ᾽, ἦ ἄρα δή τις, ὅσαι θεαί εἰσ᾽ ἐν Ὀλύμπωι,

τοσσάδ᾽ ἐνὶ φρεσὶν ἧισιν ἀνέσχετο κήδεα λυγρὰ
ὅσσ᾽ ἐμοὶ ἐκ πασέων Κρονίδης Ζεὺς ἄλγε᾽ ἔδωκεν;
ἐκ μέν μ᾽ ἀλλάων ἁλιάων ἀνδρὶ δάμασσεν
Αἰακίδηι Πηλῆϊ, καὶ ἔτλην ἀνέρος εὐνὴν
πολλὰ μάλ᾽ οὐκ ἐθέλουσα. ὁ μὲν δὴ γήραϊ λυγρῶι

κεῖται ἐνὶ μεγάροις ἀρημένος, ἄλλα δέ μοι νῦν,
υἱὸν ἐπεί μοι δῶκε γενέσθαί τε τραφέμεν τε
ἔξοχον ἡρώων· ὁ δ᾽ ἀνέδραμεν ἔρνεϊ ἶσος·
τὸν μὲν ἐγὼ θρέψασα φυτὸν ὣς γουνῶι ἀλωῆς
νηυσὶν ἐπιπροέηκα κορωνίσιν Ἴλιον εἴσω

Τρωσὶ μαχησόμενον· τὸν δ᾽ οὐχ ὑποδέξομαι αὖτις
οἴκαδε νοστήσαντα δόμον Πηλήϊον εἴσω.
ὄφρα δέ μοι ζώει καὶ ὁρᾶι φάος ἠελίοιο
ἄχνυται, οὐδέ τί οἱ δύναμαι χραισμῆσαι ἰοῦσα.
κούρην ἣν ἄρα οἱ γέρας ἔξελον υἷες Ἀχαιῶν,

τὴν ἂψ ἐκ χειρῶν ἕλετο κρείων Ἀγαμέμνων.
ἤτοι ὁ τῆς ἀχέων φρένας ἔφθιεν· αὐτὰρ Ἀχαιοὺς
Τρῶες ἐπὶ πρύμνηισιν ἐείλεον, οὐδὲ θύραζε
εἴων ἐξιέναι· τὸν δὲ λίσσοντο γέροντες
Ἀργείων, καὶ πολλὰ περικλυτὰ δῶρ᾽ ὀνόμαζον.

ἔνθ᾽ αὐτὸς μὲν ἔπειτ᾽ ἠναίνετο λοιγὸν ἀμῦναι,
αὐτὰρ ὁ Πάτροκλον περὶ μὲν τὰ ἃ τεύχεα ἕσσε,
πέμπε δέ μιν πόλεμον δέ, πολὺν δ᾽ ἅμα λαὸν ὄπασσε.
πᾶν δ᾽ ἦμαρ μάρναντο περὶ Σκαιῆισι πύληισι·
καί νύ κεν αὐτῆμαρ πόλιν ἔπραθον, εἰ μὴ Ἀπόλλων

πολλὰ κακὰ ῥέξαντα Μενοιτίου ἄλκιμον υἱὸν
ἔκταν᾽ ἐνὶ προμάχοισι καὶ Ἕκτορι κῦδος ἔδωκε.
τοὔνεκα νῦν τὰ σὰ γούναθ᾽ ἱκάνομαι, αἴ κ᾽ ἐθέληισθα
υἱεῖ ἐμῶι ὠκυμόρωι δόμεν ἀσπίδα καὶ τρυφάλειαν
καὶ καλὰς κνημῖδας ἐπισφυρίοις ἀραρυίας

καὶ θώρηχ᾽· ὁ γὰρ ἦν οἱ ἀπώλεσε πιστὸς ἑταῖρος
Τρωσὶ δαμείς· ὁ δὲ κεῖται ἐπὶ χθονὶ θυμὸν ἀχεύων.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα περικλυτὸς ἀμφιγυήεις·
θάρσει· μή τοι ταῦτα μετὰ φρεσὶ σῆισι μελόντων.
αἲ γάρ μιν θανάτοιο δυσηχέος ὧδε δυναίμην

νόσφιν ἀποκρύψαι, ὅτε μιν μόρος αἰνὸς ἱκάνοι,
ὥς οἱ τεύχεα καλὰ παρέσσεται, οἷά τις αὖτε
ἀνθρώπων πολέων θαυμάσσεται, ὅς κεν ἴδηται.
ὣς εἰπὼν τὴν μὲν λίπεν αὐτοῦ, βῆ δ᾽ ἐπὶ φύσας·
τὰς δ᾽ ἐς πῦρ ἔτρεψε κέλευσέ τε ἐργάζεσθαι.

φῦσαι δ᾽ ἐν χοάνοισιν ἐείκοσι πᾶσαι ἐφύσων
παντοίην εὔπρηστον ἀϋτμὴν ἐξανιεῖσαι,
ἄλλοτε μὲν σπεύδοντι παρέμμεναι, ἄλλοτε δ᾽ αὖτε,
ὅππως Ἥφαιστός τ᾽ ἐθέλοι καὶ ἔργον ἄνοιτο.
χαλκὸν δ᾽ ἐν πυρὶ βάλλεν ἀτειρέα κασσίτερόν τε

καὶ χρυσὸν τιμῆντα καὶ ἄργυρον· αὐτὰρ ἔπειτα
θῆκεν ἐν ἀκμοθέτωι μέγαν ἄκμονα, γέντο δὲ χειρὶ
ῥαιστῆρα κρατερήν, ἑτέρηφι δὲ γέντο πυράγρην.
ποίει δὲ πρώτιστα σάκος μέγα τε στιβαρόν τε
πάντοσε δαιδάλλων, περὶ δ᾽ ἄντυγα βάλλε φαεινὴν

τρίπλακα μαρμαρέην, ἐκ δ᾽ ἀργύρεον τελαμῶνα.
πέντε δ᾽ ἄρ᾽ αὐτοῦ ἔσαν σάκεος πτύχες· αὐτὰρ ἐν αὐτῶι
ποίει δαίδαλα πολλὰ ἰδυίηισι πραπίδεσσιν.
ἐν μὲν γαῖαν ἔτευξ᾽, ἐν δ᾽ οὐρανόν, ἐν δὲ θάλασσαν,
ἠέλιόν τ᾽ ἀκάμαντα σελήνην τε πλήθουσαν,

ἐν δὲ τὰ τείρεα πάντα, τά τ᾽ οὐρανὸς ἐστεφάνωται,
Πληϊάδας θ᾽ Ὑάδας τε τό τε σθένος Ὠρίωνος
Ἄρκτόν θ᾽, ἣν καὶ Ἄμαξαν ἐπίκλησιν καλέουσιν,
ἥ τ᾽ αὐτοῦ στρέφεται καί τ᾽ Ὠρίωνα δοκεύει,
οἴη δ᾽ ἄμμορός ἐστι λοετρῶν Ὠκεανοῖο.

ἐν δὲ δύω ποίησε πόλεις μερόπων ἀνθρώπων
καλάς. ἐν τῆι μέν ῥα γάμοι τ᾽ ἔσαν εἰλαπίναι τε,
νύμφας δ᾽ ἐκ θαλάμων δαΐδων ὕπο λαμπομενάων
ἠγίνεον ἀνὰ ἄστυ, πολὺς δ᾽ ὑμέναιος ὀρώρει·
κοῦροι δ᾽ ὀρχηστῆρες ἐδίνεον, ἐν δ᾽ ἄρα τοῖσιν

αὐλοὶ φόρμιγγές τε βοὴν ἔχον· αἳ δὲ γυναῖκες
ἱστάμεναι θαύμαζον ἐπὶ προθύροισιν ἑκάστη.
λαοὶ δ᾽ εἰν ἀγορῆι ἔσαν ἀθρόοι· ἔνθα δὲ νεῖκος
ὠρώρει, δύο δ᾽ ἄνδρες ἐνείκεον εἵνεκα ποινῆς
ἀνδρὸς ἀποφθιμένου· ὁ μὲν εὔχετο πάντ᾽ ἀποδοῦναι

δήμωι πιφαύσκων, ὁ δ᾽ ἀναίνετο μηδὲν ἑλέσθαι·
ἄμφω δ᾽ ἱέσθην ἐπὶ ἴστορι πεῖραρ ἑλέσθαι.
λαοὶ δ᾽ ἀμφοτέροισιν ἐπήπυον ἀμφὶς ἀρωγοί·
κήρυκες δ᾽ ἄρα λαὸν ἐρήτυον· οἳ δὲ γέροντες
εἵατ᾽ ἐπὶ ξεστοῖσι λίθοις ἱερῶι ἐνὶ κύκλωι,

σκῆπτρα δὲ κηρύκων ἐν χέρσ᾽ ἔχον ἠεροφώνων·
τοῖσιν ἔπειτ᾽ ἤϊσσον, ἀμοιβηδὶς δὲ δίκαζον.
κεῖτο δ᾽ ἄρ᾽ ἐν μέσσοισι δύω χρυσοῖο τάλαντα,
τῶι δόμεν ὃς μετὰ τοῖσι δίκην ἰθύντατα εἴποι.
τὴν δ᾽ ἑτέρην πόλιν ἀμφὶ δύω στρατοὶ ἥατο λαῶν

τεύχεσι λαμπόμενοι· δίχα δέ σφισιν ἥνδανε βουλή,
ἠὲ διαπραθέειν ἢ ἄνδιχα πάντα δάσασθαι
κτῆσιν ὅσην πτολίεθρον ἐπήρατον ἐντὸς ἔεργεν·
οἳ δ᾽ οὔ πω πείθοντο, λόχωι δ᾽ ὑπεθωρήσσοντο.
τεῖχος μέν ῥ᾽ ἄλοχοί τε φίλαι καὶ νήπια τέκνα

ῥύατ᾽ ἐφεσταότες, μετὰ δ᾽ ἀνέρες οὓς ἔχε γῆρας·
οἳ δ᾽ ἴσαν· ἦρχε δ᾽ ἄρά σφιν Ἄρης καὶ Παλλὰς Ἀθήνη
ἄμφω χρυσείω, χρύσεια δὲ εἵματα ἕσθην,
καλὼ καὶ μεγάλω σὺν τεύχεσιν, ὥς τε θεώ περ
ἀμφὶς ἀριζήλω· λαοὶ δ᾽ ὑπολίζονες ἦσαν.

οἳ δ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἵκανον ὅθι σφίσιν εἶκε λοχῆσαι
ἐν ποταμῶι, ὅθι τ᾽ ἀρδμὸς ἔην πάντεσσι βοτοῖσιν,
ἔνθ᾽ ἄρα τοί γ᾽ ἵζοντ᾽ εἰλυμένοι αἴθοπι χαλκῶι.
τοῖσι δ᾽ ἔπειτ᾽ ἀπάνευθε δύω σκοποὶ εἵατο λαῶν
δέγμενοι ὁππότε μῆλα ἰδοίατο καὶ ἕλικας βοῦς.

οἳ δὲ τάχα προγένοντο, δύω δ᾽ ἅμ᾽ ἕποντο νομῆες
τερπόμενοι σύριγξι· δόλον δ᾽ οὔ τι προνόησαν.
οἳ μὲν τὰ προϊδόντες ἐπέδραμον, ὦκα δ᾽ ἔπειτα
τάμνοντ᾽ ἀμφὶ βοῶν ἀγέλας καὶ πώεα καλὰ
ἀργεννέων οἰῶν, κτεῖνον δ᾽ ἐπὶ μηλοβοτῆρας.

οἳ δ᾽ ὡς οὖν ἐπύθοντο πολὺν κέλαδον παρὰ βουσὶν
εἰράων προπάροιθε καθήμενοι, αὐτίκ᾽ ἐφ᾽ ἵππων
βάντες ἀερσιπόδων μετεκίαθον, αἶψα δ᾽ ἵκοντο.
στησάμενοι δ᾽ ἐμάχοντο μάχην ποταμοῖο παρ᾽ ὄχθας,
βάλλον δ᾽ ἀλλήλους χαλκήρεσιν ἐγχείηισιν.

ἐν δ᾽ Ἔρις ἐν δὲ Κυδοιμὸς ὁμίλεον, ἐν δ᾽ ὀλοὴ Κήρ,
ἄλλον ζωὸν ἔχουσα νεούτατον, ἄλλον ἄουτον,
ἄλλον τεθνηῶτα κατὰ μόθον ἕλκε ποδοῖιν·
εἷμα δ᾽ ἔχ᾽ ἀμφ᾽ ὤμοισι δαφοινεὸν αἵματι φωτῶν.
ὡμίλευν δ᾽ ὥς τε ζωοὶ βροτοὶ ἠδ᾽ ἐμάχοντο,

νεκρούς τ᾽ ἀλλήλων ἔρυον κατατεθνηῶτας.
ἐν δ᾽ ἐτίθει νειὸν μαλακὴν πίειραν ἄρουραν
εὐρεῖαν τρίπολον· πολλοὶ δ᾽ ἀροτῆρες ἐν αὐτῆι
ζεύγεα δινεύοντες ἐλάστρεον ἔνθα καὶ ἔνθα.
οἳ δ᾽ ὁπότε στρέψαντες ἱκοίατο τέλσον ἀρούρης,

τοῖσι δ᾽ ἔπειτ᾽ ἐν χερσὶ δέπας μελιηδέος οἴνου
δόσκεν ἀνὴρ ἐπιών· τοὶ δὲ στρέψασκον ἀν᾽ ὄγμους,
ἱέμενοι νειοῖο βαθείης τέλσον ἱκέσθαι.
ἣ δὲ μελαίνετ᾽ ὄπισθεν, ἀρηρομένηι δὲ ἐώικει,
χρυσείη περ ἐοῦσα· τὸ δὴ περὶ θαῦμα τέτυκτο.

ἐν δ᾽ ἐτίθει τέμενος βασιλήϊον· ἔνθα δ᾽ ἔριθοι
ἤμων ὀξείας δρεπάνας ἐν χερσὶν ἔχοντες.
δράγματα δ᾽ ἄλλα μετ᾽ ὄγμον ἐπήτριμα πῖπτον ἔραζε,
ἄλλα δ᾽ ἀμαλλοδετῆρες ἐν ἐλλεδανοῖσι δέοντο.
τρεῖς δ᾽ ἄρ᾽ ἀμαλλοδετῆρες ἐφέστασαν· αὐτὰρ ὄπισθε

παῖδες δραγμεύοντες ἐν ἀγκαλίδεσσι φέροντες
ἀσπερχὲς πάρεχον· βασιλεὺς δ᾽ ἐν τοῖσι σιωπῆι
σκῆπτρον ἔχων ἑστήκει ἐπ᾽ ὄγμου γηθόσυνος κῆρ.
κήρυκες δ᾽ ἀπάνευθεν ὑπὸ δρυῒ δαῖτα πένοντο,
βοῦν δ᾽ ἱερεύσαντες μέγαν ἄμφεπον· αἳ δὲ γυναῖκες

δεῖπνον ἐρίθοισιν λεύκ᾽ ἄλφιτα πολλὰ πάλυνον.
ἐν δ᾽ ἐτίθει σταφυλῆισι μέγα βρίθουσαν ἀλωὴν
καλὴν χρυσείην· μέλανες δ᾽ ἀνὰ βότρυες ἦσαν,
ἑστήκει δὲ κάμαξι διαμπερὲς ἀργυρέηισιν.
ἀμφὶ δὲ κυανέην κάπετον, περὶ δ᾽ ἕρκος ἔλασσε

κασσιτέρου· μία δ᾽ οἴη ἀταρπιτὸς ἦεν ἐπ᾽ αὐτήν,
τῆι νίσοντο φορῆες ὅτε τρυγόωιεν ἀλωήν.
παρθενικαὶ δὲ καὶ ἠΐθεοι ἀταλὰ φρονέοντες
πλεκτοῖς ἐν ταλάροισι φέρον μελιηδέα καρπόν.
τοῖσιν δ᾽ ἐν μέσσοισι πάϊς φόρμιγγι λιγείηι

ἱμερόεν κιθάριζε, λίνον δ᾽ ὑπὸ καλὸν ἄειδε
λεπταλέηι φωνῆι· τοὶ δὲ ῥήσσοντες ἁμαρτῆι
μολπῆι τ᾽ ἰυγμῶι τε ποσὶ σκαίροντες ἕποντο.
ἐν δ᾽ ἀγέλην ποίησε βοῶν ὀρθοκραιράων·
αἳ δὲ βόες χρυσοῖο τετεύχατο κασσιτέρου τε,

μυκηθμῶι δ᾽ ἀπὸ κόπρου ἐπεσσεύοντο νομὸν δὲ
πὰρ ποταμὸν κελάδοντα, παρὰ ῥοδανὸν δονακῆα.
χρύσειοι δὲ νομῆες ἅμ᾽ ἐστιχόωντο βόεσσι
τέσσαρες, ἐννέα δέ σφι κύνες πόδας ἀργοὶ ἕποντο.
σμερδαλέω δὲ λέοντε δύ᾽ ἐν πρώτηισι βόεσσι

ταῦρον ἐρύγμηλον ἐχέτην· ὁ δὲ μακρὰ μεμυκὼς
ἕλκετο· τὸν δὲ κύνες μετεκίαθον ἠδ᾽ αἰζηοί.
τὼ μὲν ἀναρρήξαντε βοὸς μεγάλοιο βοείην
ἔγκατα καὶ μέλαν αἷμα λαφύσσετον· οἳ δὲ νομῆες
αὔτως ἐνδίεσαν ταχέας κύνας ὀτρύνοντες.

οἳ δ᾽ ἤτοι δακέειν μὲν ἀπετρωπῶντο λεόντων,
ἱστάμενοι δὲ μάλ᾽ ἐγγὺς ὑλάκτεον ἔκ τ᾽ ἀλέοντο.
ἐν δὲ νομὸν ποίησε περικλυτὸς ἀμφιγυήεις
ἐν καλῆι βήσσηι μέγαν οἰῶν ἀργεννάων,
σταθμούς τε κλισίας τε κατηρεφέας ἰδὲ σηκούς.

ἐν δὲ χορὸν ποίκιλλε περικλυτὸς ἀμφιγυήεις,
τῶι ἴκελον οἷόν ποτ᾽ ἐνὶ Κνωσῶι εὐρείηι
Δαίδαλος ἤσκησεν καλλιπλοκάμωι Ἀριάδνηι.
ἔνθα μὲν ἠΐθεοι καὶ παρθένοι ἀλφεσίβοιαι
ὀρχεῦντ᾽ ἀλλήλων ἐπὶ καρπῶι χεῖρας ἔχοντες.

τῶν δ᾽ αἳ μὲν λεπτὰς ὀθόνας ἔχον, οἳ δὲ χιτῶνας
εἵατ᾽ ἐϋννήτους, ἦκα στίλβοντας ἐλαίωι·
καί ῥ᾽ αἳ μὲν καλὰς στεφάνας ἔχον, οἳ δὲ μαχαίρας
εἶχον χρυσείας ἐξ ἀργυρέων τελαμώνων.
οἳ δ᾽ ὁτὲ μὲν θρέξασκον ἐπισταμένοισι πόδεσσι

ῥεῖα μάλ᾽, ὡς ὅτε τις τροχὸν ἄρμενον ἐν παλάμηισιν
ἑζόμενος κεραμεὺς πειρήσεται, αἴ κε θέηισιν·
ἄλλοτε δ᾽ αὖ θρέξασκον ἐπὶ στίχας ἀλλήλοισι.
πολλὸς δ᾽ ἱμερόεντα χορὸν περιίσταθ᾽ ὅμιλος
τερπόμενοι·

δοιὼ δὲ κυβιστητῆρε κατ᾽ αὐτοὺς
μολπῆς ἐξάρχοντες ἐδίνευον κατὰ μέσσους.
ἐν δ᾽ ἐτίθει ποταμοῖο μέγα σθένος Ὠκεανοῖο
ἄντυγα πὰρ πυμάτην σάκεος πύκα ποιητοῖο.
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ τεῦξε σάκος μέγα τε στιβαρόν τε,

τεῦξ᾽ ἄρα οἱ θώρηκα φαεινότερον πυρὸς αὐγῆς,
τεῦξε δέ οἱ κόρυθα βριαρὴν κροτάφοις ἀραρυῖαν
καλὴν δαιδαλέην, ἐπὶ δὲ χρύσεον λόφον ἧκε,
τεῦξε δέ οἱ κνημῖδας ἑανοῦ κασσιτέροιο.
αὐτὰρ ἐπεὶ πάνθ᾽ ὅπλα κάμε κλυτὸς ἀμφιγυήεις,

μητρὸς Ἀχιλλῆος θῆκε προπάροιθεν ἀείρας.
ἣ δ᾽ ἴρηξ ὣς ἆλτο κατ᾽ Οὐλύμπου νιφόεντος
τεύχεα μαρμαίροντα παρ᾽ Ἡφαίστοιο φέρουσα.

Ἰλιάδος Τ

Μήνιδος ἀπόρρησις.

Ἠὼς μὲν κροκόπεπλος ἀπ᾽ Ὠκεανοῖο ῥοάων
ὄρνυθ᾽, ἵν᾽ ἀθανάτοισι φόως φέροι ἠδὲ βροτοῖσιν·
ἣ δ᾽ ἐς νῆας ἵκανε θεοῦ πάρα δῶρα φέρουσα.
εὗρε δὲ Πατρόκλωι περικείμενον ὃν φίλον υἱὸν

κλαίοντα λιγέως· πολέες δ᾽ ἀμφ᾽ αὐτὸν ἑταῖροι
μύρονθ᾽· ἣ δ᾽ ἐν τοῖσι παρίστατο δῖα θεάων,
ἔν τ᾽ ἄρα οἱ φῦ χειρὶ ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
τέκνον ἐμὸν τοῦτον μὲν ἐάσομεν ἀχνύμενοί περ
κεῖσθαι, ἐπεὶ δὴ πρῶτα θεῶν ἰότητι δαμάσθη·

τύνη δ᾽ Ἡφαίστοιο πάρα κλυτὰ τεύχεα δέξο
καλὰ μάλ᾽, οἷ᾽ οὔ πώ τις ἀνὴρ ὤμοισι φόρησεν.
ὡς ἄρα φωνήσασα θεὰ κατὰ τεύχε᾽ ἔθηκε
πρόσθεν Ἀχιλλῆος· τὰ δ᾽ ἀνέβραχε δαίδαλα πάντα.
Μυρμιδόνας δ᾽ ἄρα πάντας ἕλε τρόμος, οὐδέ τις ἔτλη

ἄντην εἰσιδέειν, ἀλλ᾽ ἔτρεσαν. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
ὡς εἶδ᾽, ὥς μιν μᾶλλον ἔδυ χόλος, ἐν δέ οἱ ὄσσε
δεινὸν ὑπὸ βλεφάρων ὡς εἰ σέλας ἐξεφάανθεν·
τέρπετο δ᾽ ἐν χείρεσσιν ἔχων θεοῦ ἀγλαὰ δῶρα.
αὐτὰρ ἐπεὶ φρεσὶν ἧισι τετάρπετο δαίδαλα λεύσσων

αὐτίκα μητέρα ἣν ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
μῆτερ ἐμὴ τὰ μὲν ὅπλα θεὸς πόρεν οἷ᾽ ἐπιεικὲς
ἔργ᾽ ἔμεν ἀθανάτων, μὴ δὲ βροτὸν ἄνδρα τελέσσαι.
νῦν δ᾽ ἤτοι μὲν ἐγὼ θωρήξομαι· ἀλλὰ μάλ᾽ αἰνῶς
δείδω μή μοι τόφρα Μενοιτίου ἄλκιμον υἱὸν

μυῖαι καδδῦσαι κατὰ χαλκοτύπους ὠτειλὰς
εὐλὰς ἐγγείνωνται, ἀεικίσσωσι δὲ νεκρόν,
ἐκ δ᾽ αἰὼν πέφαται, κατὰ δὲ χρόα πάντα σαπήηι.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα θεὰ Θέτις ἀργυρόπεζα·
τέκνον μή τοι ταῦτα μετὰ φρεσὶ σῆισι μελόντων.

τῶι μὲν ἐγὼ πειρήσω ἀλαλκεῖν ἄγρια φῦλα
μυίας, αἵ ῥά τε φῶτας ἀρηϊφάτους κατέδουσιν·
ἤν περ γὰρ κεῖταί γε τελεσφόρον εἰς ἐνιαυτόν,
αἰεὶ τῶι γ᾽ ἔσται χρὼς ἔμπεδος, ἢ καὶ ἀρείων.
ἀλλὰ σύ γ᾽ εἰς ἀγορὴν καλέσας ἥρωας Ἀχαιοὺς

μῆνιν ἀποειπὼν Ἀγαμέμνονι ποιμένι λαῶν
αἶψα μάλ᾽ ἐς πόλεμον θωρήσσεο, δύσεο δ᾽ ἀλκήν.
ὣς ἄρα φωνήσασα μένος πολυθαρσὲς ἐνῆκε,
Πατρόκλωι δ᾽ αὖτ᾽ ἀμβροσίην καὶ νέκταρ ἐρυθρὸν
στάξε κατὰ ῥινῶν, ἵνα οἱ χρὼς ἔμπεδος εἴη.

αὐτὰρ ὁ βῆ παρὰ θῖνα θαλάσσης δῖος Ἀχιλλεὺς
σμερδαλέα ἰάχων, ὦρσεν δ᾽ ἥρωας Ἀχαιούς.
καί ῥ᾽ οἵ περ τὸ πάρος γε νεῶν ἐν ἀγῶνι μένεσκον
οἵ τε κυβερνῆται καὶ ἔχον οἰήϊα νηῶν
καὶ ταμίαι παρὰ νηυσὶν ἔσαν σίτοιο δοτῆρες,

καὶ μὴν οἳ τότε γ᾽ εἰς ἀγορὴν ἴσαν, οὕνεκ᾽ Ἀχιλλεὺς
ἐξεφάνη, δηρὸν δὲ μάχης ἐπέπαυτ᾽ ἀλεγεινῆς.
τὼ δὲ δύω σκάζοντε βάτην Ἄρεος θεράποντε
Τυδεΐδης τε μενεπτόλεμος καὶ δῖος Ὀδυσσεὺς
ἔγχει ἐρειδομένω· ἔτι γὰρ ἔχον ἕλκεα λυγρά·

κὰδ δὲ μετὰ πρώτηι ἀγορῆι ἵζοντο κιόντες.
αὐτὰρ ὁ δεύτατος ἦλθεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
ἕλκος ἔχων· καὶ γὰρ τὸν ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι
οὖτα Κόων Ἀντηνορίδης χαλκήρεϊ δουρί.
αὐτὰρ ἐπεὶ δὴ πάντες ἀολλίσθησαν Ἀχαιοί,

τοῖσι δ᾽ ἀνιστάμενος μετέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
Ἀτρεΐδη ἦ ἄρ τι τόδ᾽ ἀμφοτέροισιν ἄρειον
ἔπλετο σοὶ καὶ ἐμοί, ὅ τε νῶΐ περ ἀχνυμένω κῆρ
θυμοβόρωι ἔριδι μενεήναμεν εἵνεκα κούρης;
τὴν ὄφελ᾽ ἐν νήεσσι κατακτάμεν Ἄρτεμις ἰῶι

ἤματι τῶι ὅτ᾽ ἐγὼν ἑλόμην Λυρνησσὸν ὀλέσσας·
τώ κ᾽ οὐ τόσσοι Ἀχαιοὶ ὀδὰξ ἕλον ἄσπετον οὖδας
δυσμενέων ὑπὸ χερσὶν ἐμεῦ ἀπομηνίσαντος.
Ἕκτορι μὲν καὶ Τρωσὶ τὸ κέρδιον· αὐτὰρ Ἀχαιοὺς
δηρὸν ἐμῆς καὶ σῆς ἔριδος μνήσεσθαι ὀΐω.

ἀλλὰ τὰ μὲν προτετύχθαι ἐάσομεν ἀχνύμενοί περ
θυμὸν ἐνὶ στήθεσσι φίλον δαμάσαντες ἀνάγκηι·
νῦν δ᾽ ἤτοι μὲν ἐγὼ παύω χόλον, οὐδέ τί με χρὴ
ἀσκελέως αἰεὶ μενεαινέμεν· ἀλλ᾽ ἄγε θᾶσσον
ὄτρυνον πόλεμον δὲ κάρη κομόωντας Ἀχαιούς,

ὄφρ᾽ ἔτι καὶ Τρώων πειρήσομαι ἀντίον ἐλθὼν
αἴ κ᾽ ἐθέλωσ᾽ ἐπὶ νηυσὶν ἰαύειν· ἀλλά τιν᾽ οἴω
ἀσπασίως αὐτῶν γόνυ κάμψειν, ὅς κε φύγηισι
δηΐου ἐκ πολέμοιο ὑπ᾽ ἔγχεος ἡμετέροιο.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἐχάρησαν ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ

μῆνιν ἀπειπόντος μεγαθύμου Πηλεΐωνος.
τοῖσι δὲ καὶ μετέειπεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
αὐτόθεν ἐξ ἕδρης, οὐδ᾽ ἐν μέσσοισιν ἀναστάς·
ὦ φίλοι ἥρωες Δαναοὶ θεράποντες Ἄρηος
ἑσταότος μὲν καλὸν ἀκούειν, οὐδὲ ἔοικεν

ὑββάλλειν· χαλεπὸν γὰρ ἐπισταμένωι περ ἐόντι.
ἀνδρῶν δ᾽ ἐν πολλῶι ὁμάδωι πῶς κέν τις ἀκούσαι
ἢ εἴποι; βλάβεται δὲ λιγύς περ ἐὼν ἀγορητής.
Πηλεΐδηι μὲν ἐγὼν ἐνδείξομαι· αὐτὰρ οἱ ἄλλοι
σύνθεσθ᾽ Ἀργεῖοι, μῦθόν τ᾽ εὖ γνῶτε ἕκαστος.

πολλάκι δή μοι τοῦτον Ἀχαιοὶ μῦθον ἔειπον
καί τέ με νεικείεσκον· ἐγὼ δ᾽ οὐκ αἴτιός εἰμι,
ἀλλὰ Ζεὺς καὶ Μοῖρα καὶ ἠεροφοῖτις Ἐρινύς,
οἵ τέ μοι εἰν ἀγορῆι φρεσὶν ἔμβαλον ἄγριον ἄτην,
ἤματι τῶι ὅτ᾽ Ἀχιλλῆος γέρας αὐτὸς ἀπηύρων.

ἀλλὰ τί κεν ῥέξαιμι; θεὸς διὰ πάντα τελευτᾶι.
πρέσβα Διὸς θυγάτηρ Ἄτη, ἣ πάντας ἀᾶται,
οὐλομένη· τῆι μέν θ᾽ ἁπαλοὶ πόδες· οὐ γὰρ ἐπ᾽ οὔδει
πίλναται, ἀλλ᾽ ἄρα ἥ γε κατ᾽ ἀνδρῶν κράατα βαίνει
βλάπτουσ᾽ ἀνθρώπους· κατὰ δ᾽ οὖν ἕτερόν γε πέδησε.

καὶ γὰρ δή νύ ποτε Ζεὺς ἄσατο, τόν περ ἄριστον
ἀνδρῶν ἠδὲ θεῶν φασ᾽ ἔμμεναι· ἀλλ᾽ ἄρα καὶ τὸν
Ἥρη θῆλυς ἐοῦσα δολοφροσύνηις ἀπάτησεν,
ἤματι τῶι ὅτ᾽ ἔμελλε βίην Ἡρακληείην
Ἀλκμήνη τέξεσθαι ἐϋστεφάνωι ἐνὶ Θήβηι.

ἤτοι ὅ γ᾽ εὐχόμενος μετέφη πάντεσσι θεοῖσι·
κέκλυτέ μευ πάντές τε θεοὶ πᾶσαί τε θέαιναι,
ὄφρ᾽ εἴπω τά με θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν ἀνώγει.
σήμερον ἄνδρα φόως δὲ μογοστόκος Εἰλείθυια
ἐκφανεῖ, ὃς πάντεσσι περικτιόνεσσιν ἀνάξει,

τῶν ἀνδρῶν γενεῆς οἵ θ᾽ αἵματος ἐξ ἐμεῦ εἰσί.
τὸν δὲ δολοφρονέουσα προσηύδα πότνια Ἥρη·
ψευστήσεις, οὐδ᾽ αὖτε τέλος μύθωι ἐπιθήσεις.
εἰ δ᾽ ἄγε νῦν μοι ὄμοσσον Ὀλύμπιε καρτερὸν ὅρκον,
ἦ μὲν τὸν πάντεσσι περικτιόνεσσιν ἀνάξειν

ὅς κεν ἐπ᾽ ἤματι τῶιδε πέσηι μετὰ ποσσὶ γυναικὸς
τῶν ἀνδρῶν οἳ σῆς ἐξ αἵματός εἰσι γενέθλης.
ὣς ἔφατο· Ζεὺς δ᾽ οὔ τι δολοφροσύνην ἐνόησεν,
ἀλλ᾽ ὄμοσεν μέγαν ὅρκον, ἔπειτα δὲ πολλὸν ἀάσθη.
Ἥρη δ᾽ ἀΐξασα λίπεν ῥίον Οὐλύμποιο,

καρπαλίμως δ᾽ ἵκετ᾽ Ἄργος Ἀχαιικόν, ἔνθ᾽ ἄρα ἤιδη
ἰφθίμην ἄλοχον Σθενέλου Περσηϊάδαο.
ἣ δ᾽ ἐκύει φίλον υἱόν, ὁ δ᾽ ἕβδομος ἑστήκει μείς·
ἐκ δ᾽ ἄγαγε πρὸ φόως δὲ καὶ ἠλιτόμηνον ἐόντα,
Ἀλκμήνης δ᾽ ἀπέπαυσε τόκον, σχέθε δ᾽ Εἰλειθυίας.

αὐτὴ δ᾽ ἀγγελέουσα Δία Κρονίωνα προσηύδα·
Ζεῦ πάτερ ἀργικέραυνε ἔπος τί τοι ἐν φρεσὶ θήσω·
ἤδη ἀνὴρ γέγον᾽ ἐσθλὸς ὃς Ἀργείοισιν ἀνάξει
Εὐρυσθεὺς Σθενέλοιο πάϊς Περσηϊάδαο
σὸν γένος· οὔ οἱ ἀεικὲς ἀνασσέμεν Ἀργείοισιν.

ὣς φάτο, τὸν δ᾽ ἄχος ὀξὺ κατὰ φρένα τύψε βαθεῖαν·
αὐτίκα δ᾽ εἷλ᾽ Ἄτην κεφαλῆς λιπαροπλοκάμοιο
χωόμενος φρεσὶν ἧισι, καὶ ὤμοσε καρτερὸν ὅρκον
μή ποτ᾽ ἐς Οὔλυμπόν τε καὶ οὐρανὸν ἀστερόεντα
αὖτις ἐλεύσεσθαι Ἄτην, ἣ πάντας ἀᾶται.

ὣς εἰπὼν ἔρριψεν ἀπ᾽ οὐρανοῦ ἀστερόεντος
χειρὶ περιστρέψας· τάχα δ᾽ ἵκετο ἔργ᾽ ἀνθρώπων.
τὴν αἰεὶ στενάχεσχ᾽ ὅθ᾽ ἑὸν φίλον υἱὸν ὁρῶιτο
ἔργον ἀεικὲς ἔχοντα ὑπ᾽ Εὐρυσθῆος ἀέθλων.
ὣς καὶ ἐγών, ὅτε δ᾽ αὖτε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ

Ἀργείους ὀλέκεσκεν ἐπὶ πρυμνῆισι νέεσσιν,
οὐ δυνάμην λελαθέσθ᾽ Ἄτης ἧι πρῶτον ἀάσθην.
ἀλλ᾽ ἐπεὶ ἀασάμην καί μευ φρένας ἐξέλετο Ζεύς,
ἂψ ἐθέλω ἀρέσαι, δόμεναί τ᾽ ἀπερείσι᾽ ἄποινα·
ἀλλ᾽ ὄρσευ πόλεμον δὲ καὶ ἄλλους ὄρνυθι λαούς.

δῶρα δ᾽ ἐγὼν ὅδε πάντα παρασχέμεν ὅσσά τοι ἐλθὼν
χθιζὸς ἐνὶ κλισίηισιν ὑπέσχετο δῖος Ὀδυσσεύς.
εἰ δ᾽ ἐθέλεις, ἐπίμεινον ἐπειγόμενός περ Ἄρηος,
δῶρα δέ τοι θεράποντες ἐμῆς παρὰ νηὸς ἑλόντες
οἴσουσ᾽, ὄφρα ἴδηαι ὅ τοι μενοεικέα δώσω.

τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
Ἀτρεΐδη κύδιστε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον
δῶρα μὲν αἴ κ᾽ ἐθέληισθα παρασχέμεν, ὡς ἐπιεικές,
ἤ τ᾽ ἐχέμεν παρὰ σοί· νῦν δὲ μνησώμεθα χάρμης
αἶψα μάλ᾽· οὐ γὰρ χρὴ κλοτοπεύειν ἐνθάδ᾽ ἐόντας

οὐδὲ διατρίβειν· ἔτι γὰρ μέγα ἔργον ἄρεκτον·
ὥς κέ τις αὖτ᾽ Ἀχιλῆα μετὰ πρώτοισιν ἴδηται
ἔγχεϊ χαλκείωι Τρώων ὀλέκοντα φάλαγγας.
ὧδέ τις ὑμείων μεμνημένος ἀνδρὶ μαχέσθω.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πολύμητις Ὀδυσσεύς·

μὴ δ᾽ οὕτως, ἀγαθός περ ἐών, θεοείκελ᾽ Ἀχιλλεῦ
νήστιας ὄτρυνε προτὶ Ἴλιον υἷας Ἀχαιῶν
Τρωσὶ μαχησομένους, ἐπεὶ οὐκ ὀλίγον χρόνον ἔσται
φύλοπις, εὖτ᾽ ἂν πρῶτον ὁμιλήσωσι φάλαγγες
ἀνδρῶν, ἐν δὲ θεὸς πνεύσηι μένος ἀμφοτέροισιν.

ἀλλὰ πάσασθαι ἄνωχθι θοῆις ἐπὶ νηυσὶν Ἀχαιοὺς
σίτου καὶ οἴνοιο· τὸ γὰρ μένος ἐστὶ καὶ ἀλκή.
οὐ γὰρ ἀνὴρ πρόπαν ἦμαρ ἐς ἠέλιον καταδύντα
ἄκμηνος σίτοιο δυνήσεται ἄντα μάχεσθαι·
εἴ περ γὰρ θυμῶι γε μενοινάαι πολεμίζειν,

ἀλλά τε λάθρηι γυῖα βαρύνεται, ἠδὲ κιχάνει
δίψά τε καὶ λιμός, βλάβεται δέ τε γούνατ᾽ ἰόντι.
ὃς δέ κ᾽ ἀνὴρ οἴνοιο κορεσσάμενος καὶ ἐδωδῆς
ἀνδράσι δυσμενέεσσι πανημέριος πολεμίζηι,
θαρσαλέον νύ οἱ ἦτορ ἐνὶ φρεσίν, οὐδέ τι γυῖα

πρὶν κάμνει πρὶν πάντας ἐρωῆσαι πολέμοιο.
ἀλλ᾽ ἄγε λαὸν μὲν σκέδασον καὶ δεῖπνον ἄνωχθι
ὅπλεσθαι· τὰ δὲ δῶρα ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων
οἰσέτω ἐς μέσσην ἀγορήν, ἵνα πάντες Ἀχαιοὶ
ὀφθαλμοῖσιν ἴδωσι, σὺ δὲ φρεσὶ σῆισιν ἰανθῆις.

ὀμνυέτω δέ τοι ὅρκον ἐν Ἀργείοισιν ἀναστὰς
μή ποτε τῆς εὐνῆς ἐπιβήμεναι ἠδὲ μιγῆναι·
ἣ θέμις ἐστὶν ἄναξ ἤ τ᾽ ἀνδρῶν ἤ τε γυναικῶν·
καὶ δὲ σοὶ αὐτῶι θυμὸς ἐνὶ φρεσὶν ἵλαος ἔστω.
αὐτὰρ ἔπειτά σε δαιτὶ ἐνὶ κλισίηις ἀρεσάσθω

πιείρηι, ἵνα μή τι δίκης ἐπιδευὲς ἔχηισθα.
Ἀτρεΐδη σὺ δ᾽ ἔπειτα δικαιότερος καὶ ἐπ᾽ ἄλλωι
ἔσσεαι. οὐ μὲν γάρ τι νεμεσσητὸν βασιλῆα
ἄνδρ᾽ ἀπαρέσσασθαι ὅτε τις πρότερος χαλεπήνηι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·

χαίρω σεῦ Λαερτιάδη τὸν μῦθον ἀκούσας·
ἐν μοίρηι γὰρ πάντα διίκεο καὶ κατέλεξας.
ταῦτα δ᾽ ἐγὼν ἐθέλω ὀμόσαι, κέλεται δέ με θυμός,
οὐδ᾽ ἐπιορκήσω πρὸς δαίμονος. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
μιμνέτω αὐτόθι τεῖος ἐπειγόμενός περ Ἄρηος·

μίμνετε δ᾽ ἄλλοι πάντες ἀολλέες, ὄφρά κε δῶρα
ἐκ κλισίης ἔλθηισι καὶ ὅρκια πιστὰ τάμωμεν.
σοὶ δ᾽ αὐτῶι τόδ᾽ ἐγὼν ἐπιτέλλομαι ἠδὲ κελεύω·
κρινάμενος κούρητας ἀριστῆας Παναχαιῶν
δῶρα ἐμῆς παρὰ νηὸς ἐνεικέμεν, ὅσσ᾽ Ἀχιλῆϊ

χθιζὸν ὑπέστημεν δώσειν, ἀγέμεν τε γυναῖκας.
Ταλθύβιος δέ μοι ὦκα κατὰ στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν
κάπρον ἑτοιμασάτω ταμέειν Διί τ᾽ Ἠελίωι τε.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
Ἀτρεΐδη κύδιστε ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον

ἄλλοτέ περ καὶ μᾶλλον ὀφέλλετε ταῦτα πένεσθαι,
ὁππότε τις μεταπαυσωλὴ πολέμοιο γένηται
καὶ μένος οὐ τόσον ἦισιν ἐνὶ στήθεσσιν ἐμοῖσι.
νῦν δ᾽ οἳ μὲν κέαται δεδαϊγμένοι, οὓς ἐδάμασσεν
Ἕκτωρ Πριαμίδης, ὅτε οἱ Ζεὺς κῦδος ἔδωκεν,

ὑμεῖς δ᾽ ἐς βρωτὺν ὀτρύνετον· ἦ τ᾽ ἂν ἔγωγε
νῦν μὲν ἀνώγοιμι πτολεμίζειν υἷας Ἀχαιῶν
νήστιας ἀκμήνους, ἅμα δ᾽ ἠελίωι καταδύντι
τεύξεσθαι μέγα δόρπον, ἐπὴν τεισαίμεθα λώβην.
πρὶν δ᾽ οὔ πως ἂν ἔμοιγε φίλον κατὰ λαιμὸν ἰείη

οὐ πόσις οὐδὲ βρῶσις ἑταίρου τεθνηῶτος
ὅς μοι ἐνὶ κλισίηι δεδαϊγμένος ὀξέϊ χαλκῶι
κεῖται ἀνὰ πρόθυρον τετραμμένος, ἀμφὶ δ᾽ ἑταῖροι
μύρονται· τό μοι οὔ τι μετὰ φρεσὶ ταῦτα μέμηλεν,
ἀλλὰ φόνος τε καὶ αἷμα καὶ ἀργαλέος στόνος ἀνδρῶν.

τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πολύμητις Ὀδυσσεύς·
ὦ Ἀχιλεῦ Πηλῆος υἱὲ μέγα φέρτατ᾽ Ἀχαιῶν,
κρείσσων εἰς ἐμέθεν καὶ φέρτερος οὐκ ὀλίγον περ
ἔγχει, ἐγὼ δέ κε σεῖο νοήματί γε προβαλοίμην
πολλόν, ἐπεὶ πρότερος γενόμην καὶ πλείονα οἶδα.

τώ τοι ἐπιτλήτω κραδίη μύθοισιν ἐμοῖσιν.
αἶψά τε φυλόπιδος πέλεται κόρος ἀνθρώποισιν,
ἧς τε πλείστην μὲν καλάμην χθονὶ χαλκὸς ἔχευεν,
ἄμητος δ᾽ ὀλίγιστος, ἐπὴν κλίνηισι τάλαντα
Ζεύς, ὅς τ᾽ ἀνθρώπων ταμίης πολέμοιο τέτυκται.

γαστέρι δ᾽ οὔ πως ἔστι νέκυν πενθῆσαι Ἀχαιούς·
λίην γὰρ πολλοὶ καὶ ἐπήτριμοι ἤματα πάντα
πίπτουσιν· πότε κέν τις ἀναπνεύσειε πόνοιο;
ἀλλὰ χρὴ τὸν μὲν καταθάπτειν ὅς κε θάνηισι
νηλέα θυμὸν ἔχοντας ἐπ᾽ ἤματι δακρύσαντας·

ὅσσοι δ᾽ ἂν πολέμοιο περὶ στυγεροῖο λίπωνται
μεμνῆσθαι πόσιος καὶ ἐδητύος, ὄφρ᾽ ἔτι μᾶλλον
ἀνδράσι δυσμενέεσσι μαχώμεθα νωλεμὲς αἰεὶ
ἑσσάμενοι χροῒ χαλκὸν ἀτειρέα. μηδέ τις ἄλλην
λαῶν ὀτρυντὺν ποτιδέγμενος ἰσχαναάσθω·

ἥδε γὰρ ὀτρυντὺς κακὸν ἔσσεται ὅς κε λίπηται
νηυσὶν ἐπ᾽ Ἀργείων· ἀλλ᾽ ἀθρόοι ὁρμηθέντες
Τρωσὶν ἐφ᾽ ἱπποδάμοισιν ἐγείρομεν ὀξὺν Ἄρηα.
ἦ, καὶ Νέστορος υἷας ὀπάσσατο κυδαλίμοιο
Φυλεΐδην τε Μέγητα Θόαντά τε Μηριόνην τε

καὶ Κρειοντιάδην Λυκομήδεα καὶ Μελάνιππον·
βὰν δ᾽ ἴμεν ἐς κλισίην Ἀγαμέμνονος Ἀτρεΐδαο.
αὐτίκ᾽ ἔπειθ᾽ ἅμα μῦθος ἔην, τετέλεστο δὲ ἔργον·
ἑπτὰ μὲν ἐκ κλισίης τρίποδας φέρον, οὕς οἱ ὑπέστη,
αἴθωνας δὲ λέβητας ἐείκοσι, δώδεκα δ᾽ ἵππους·

ἐκ δ᾽ ἄγον αἶψα γυναῖκας ἀμύμονα ἔργα ἰδυίας
ἕπτ᾽, ἀτὰρ ὀγδοάτην Βρισηΐδα καλλιπάρηιον.
χρυσοῦ δὲ στήσας Ὀδυσεὺς δέκα πάντα τάλαντα
ἦρχ᾽, ἅμα δ᾽ ἄλλοι δῶρα φέρον κούρητες Ἀχαιῶν.
καὶ τὰ μὲν ἐν μέσσηι ἀγορῆι θέσαν, ἂν δ᾽ Ἀγαμέμνων

ἵστατο· Ταλθύβιος δὲ θεῶι ἐναλίγκιος αὐδὴν
κάπρον ἔχων ἐν χερσὶ παρίστατο ποιμένι λαῶν.
Ἀτρεΐδης δὲ ἐρυσσάμενος χείρεσσι μάχαιραν,
ἥ οἱ πὰρ ξίφεος μέγα κουλεὸν αἰὲν ἄωρτο,
κάπρου ἀπὸ τρίχας ἀρξάμενος Διὶ χεῖρας ἀνασχὼν

εὔχετο· τοὶ δ᾽ ἄρα πάντες ἐπ᾽ αὐτόφιν εἵατο σιγῆι
Ἀργεῖοι κατὰ μοῖραν ἀκούοντες βασιλῆος.
εὐξάμενος δ᾽ ἄρα εἶπεν ἰδὼν εἰς οὐρανὸν εὐρύν·
ἴστω νῦν Ζεὺς πρῶτα θεῶν ὕπατος καὶ ἄριστος
Γῆ τε καὶ Ἠέλιος καὶ Ἐρινύες, αἵ θ᾽ ὑπὸ γαῖαν

ἀνθρώπους τίνυνται, ὅτις κ᾽ ἐπίορκον ὀμόσσηι,
μὴ μὲν ἐγὼ κούρηι Βρισηΐδι χεῖρ᾽ ἐπένεικα,
οὔτ᾽ εὐνῆς πρόφασιν κεχρημένος οὔτέ τευ ἄλλου.
ἀλλ᾽ ἔμεν᾽ ἀπροτίμαστος ἐνὶ κλισίηισιν ἐμῆισιν.
εἰ δέ τι τῶνδ᾽ ἐπίορκον ἐμοὶ θεοὶ ἄλγεα δοῖεν

πολλὰ μάλ᾽, ὅσσα διδοῦσιν ὅτίς σφ᾽ ἀλίτηται ὀμόσσας.
ἦ, καὶ ἀπὸ στόμαχον κάπρου τάμε νηλέϊ χαλκῶι.
τὸν μὲν Ταλθύβιος πολιῆς ἁλὸς ἐς μέγα λαῖτμα
ῥῖψ᾽ ἐπιδινήσας βόσιν ἰχθύσιν· αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
ἀνστὰς Ἀργείοισι φιλοπτολέμοισι μετηύδα·

Ζεῦ πάτερ ἦ μεγάλας ἄτας ἄνδρεσσι διδοῖσθα·
οὐκ ἂν δή ποτε θυμὸν ἐνὶ στήθεσσιν ἐμοῖσιν
Ἀτρεΐδης ὤρινε διαμπερές, οὐδέ κε κούρην
ἦγεν ἐμεῦ ἀέκοντος ἀμήχανος· ἀλλά ποθι Ζεὺς
ἤθελ᾽ Ἀχαιοῖσιν θάνατον πολέεσσι γενέσθαι.

νῦν δ᾽ ἔρχεσθ᾽ ἐπὶ δεῖπνον, ἵνα ξυνάγωμεν Ἄρηα.
ὣς ἄρ᾽ ἐφώνησεν, λῦσεν δ᾽ ἀγορὴν αἰψηρήν.
οἳ μὲν ἄρ᾽ ἐσκίδναντο ἑὴν ἐπὶ νῆα ἕκαστος,
δῶρα δὲ Μυρμιδόνες μεγαλήτορες ἀμφεπένοντο,
βὰν δ᾽ ἐπὶ νῆα φέροντες Ἀχιλλῆος θείοιο.

καὶ τὰ μὲν ἐν κλισίηισι θέσαν, κάθισαν δὲ γυναῖκας,
ἵππους δ᾽ εἰς ἀγέλην ἔλασαν θεράποντες ἀγαυοί.
Βρισηῒς δ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτ᾽ ἰκέλη χρυσέηι Ἀφροδίτηι
ὡς ἴδε Πάτροκλον δεδαϊγμένον ὀξέϊ χαλκῶι,
ἀμφ᾽ αὐτῶι χυμένη λίγ᾽ ἐκώκυε, χερσὶ δ᾽ ἄμυσσε

στήθεά τ᾽ ἠδ᾽ ἁπαλὴν δειρὴν ἰδὲ καλὰ πρόσωπα.
εἶπε δ᾽ ἄρα κλαίουσα γυνὴ ἐϊκυῖα θεῆισι·
Πάτροκλέ μοι δειλῆι πλεῖστον κεχαρισμένε θυμῶι
ζωὸν μέν σε ἔλειπον ἐγὼ κλισίηθεν ἰοῦσα,
νῦν δέ σε τεθνηῶτα κιχάνομαι ὄρχαμε λαῶν

ἂψ ἀνιοῦσ᾽· ὥς μοι δέχεται κακὸν ἐκ κακοῦ αἰεί.
ἄνδρα μὲν ὧι ἔδοσάν με πατὴρ καὶ πότνια μήτηρ
εἶδον πρὸ πτόλιος δεδαϊγμένον ὀξέϊ χαλκῶι,
τρεῖς τε κασιγνήτους, τούς μοι μία γείνατο μήτηρ,
κηδείους, οἳ πάντες ὀλέθριον ἦμαρ ἐπέσπον.

οὐδὲ μὲν οὐδέ μ᾽ ἔασκες, ὅτ᾽ ἄνδρ᾽ ἐμὸν ὠκὺς Ἀχιλλεὺς
ἔκτεινεν, πέρσεν δὲ πόλιν θείοιο Μύνητος,
κλαίειν, ἀλλά μ᾽ ἔφασκες Ἀχιλλῆος θείοιο
κουριδίην ἄλοχον θήσειν, ἄξειν τ᾽ ἐνὶ νηυσὶν
ἐς Φθίην, δαίσειν δὲ γάμον μετὰ Μυρμιδόνεσσι.

τώ σ᾽ ἄμοτον κλαίω τεθνηότα μείλιχον αἰεί.
ὣς ἔφατο κλαίουσ᾽, ἐπὶ δὲ στενάχοντο γυναῖκες
Πάτροκλον πρόφασιν, σφῶν δ᾽ αὐτῶν κήδε᾽ ἑκάστη.
αὐτὸν δ᾽ ἀμφὶ γέροντες Ἀχαιῶν ἠγερέθοντο
λισσόμενοι δειπνῆσαι· ὁ δ᾽ ἠρνεῖτο στεναχίζων·

λίσσομαι, εἴ τις ἔμοιγε φίλων ἐπιπείθεθ᾽ ἑταίρων,
μή με πρὶν σίτοιο κελεύετε μηδὲ ποτῆτος
ἄσασθαι φίλον ἦτορ, ἐπεί μ᾽ ἄχος αἰνὸν ἱκάνει·
δύντα δ᾽ ἐς ἠέλιον μενέω καὶ τλήσομαι ἔμπης.
ὣς εἰπὼν ἄλλους μὲν ἀπεσκέδασεν βασιλῆας,

δοιὼ δ᾽ Ἀτρεΐδα μενέτην καὶ δῖος Ὀδυσσεὺς
Νέστωρ Ἰδομενεύς τε γέρων θ᾽ ἱππηλάτα Φοῖνιξ
τέρποντες πυκινῶς ἀκαχήμενον· οὐδέ τι θυμῶι
τέρπετο, πρὶν πολέμου στόμα δύμεναι αἱματόεντος.
μνησάμενος δ᾽ ἁδινῶς ἀνενείκατο φώνησέν τε·

ἦ ῥά νύ μοί ποτε καὶ σὺ δυσάμμορε φίλταθ᾽ ἑταίρων
αὐτὸς ἐνὶ κλισίηι λαρὸν παρὰ δεῖπνον ἔθηκας
αἶψα καὶ ὀτραλέως, ὁπότε σπερχοίατ᾽ Ἀχαιοὶ
Τρωσὶν ἐφ᾽ ἱπποδάμοισι φέρειν πολύδακρυν Ἄρηα.
νῦν δὲ σὺ μὲν κεῖσαι δεδαϊγμένος, αὐτὰρ ἐμὸν κῆρ

ἄκμηνον πόσιος καὶ ἐδητύος ἔνδον ἐόντων
σῆι ποθῆι· οὐ μὲν γάρ τι κακώτερον ἄλλο πάθοιμι,
οὐδ᾽ εἴ κεν τοῦ πατρὸς ἀποφθιμένοιο πυθοίμην,
ὅς που νῦν Φθίηφι τέρεν κατὰ δάκρυον εἴβει
χήτεϊ τοιοῦδ᾽ υἷος· ὁ δ᾽ ἀλλοδαπῶι ἐνὶ δήμωι

εἵνεκα ῥιγεδανῆς Ἑλένης Τρωσὶν πολεμίζω·
ἠὲ τὸν ὃς Σκύρωι μοι ἔνι τρέφεται φίλος υἱός,
εἴ που ἔτι ζώει γε Νεοπτόλεμος θεοειδής.
πρὶν μὲν γάρ μοι θυμὸς ἐνὶ στήθεσσιν ἐώλπει
οἶον ἐμὲ φθίσεσθαι ἀπ᾽ Ἄργεος ἱπποβότοιο

αὐτοῦ ἐνὶ Τροίηι, σὲ δέ τε Φθίην δὲ νέεσθαι,
ὡς ἄν μοι τὸν παῖδα θοῆι ἐνὶ νηῒ μελαίνηι
Σκυρόθεν ἐξαγάγοις καί οἱ δείξειας ἕκαστα
κτῆσιν ἐμὴν δμῶάς τε καὶ ὑψερεφὲς μέγα δῶμα.
ἤδη γὰρ Πηλῆά γ᾽ ὀΐομαι ἢ κατὰ πάμπαν

τεθνάμεν, ἤ που τυτθὸν ἔτι ζώοντ᾽ ἀκάχησθαι
γήραΐ τε στυγερῶι καὶ ἐμὴν ποτιδέγμενον αἰεὶ
λυγρὴν ἀγγελίην, ὅτ᾽ ἀποφθιμένοιο πύθηται.
ὣς ἔφατο κλαίων, ἐπὶ δὲ στενάχοντο γέροντες,
μνησάμενοι τὰ ἕκαστος ἐνὶ μεγάροισιν ἔλειπον·

μυρομένους δ᾽ ἄρα τούς γε ἰδὼν ἐλέησε Κρονίων,
αἶψα δ᾽ Ἀθηναίην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
τέκνον ἐμόν, δὴ πάμπαν ἀποίχεαι ἀνδρὸς ἑῆος.
ἦ νύ τοι οὐκέτι πάγχυ μετὰ φρεσὶ μέμβλετ᾽ Ἀχιλλεύς;
κεῖνος ὅ γε προπάροιθε νεῶν ὀρθοκραιράων

ἧσται ὀδυρόμενος ἕταρον φίλον· οἳ δὲ δὴ ἄλλοι
οἴχονται μετὰ δεῖπνον, ὁ δ᾽ ἄκμηνος καὶ ἄπαστος.
ἀλλ᾽ ἴθι οἱ νέκτάρ τε καὶ ἀμβροσίην ἐρατεινὴν
στάξον ἐνὶ στήθεσσ᾽, ἵνα μή μιν λιμὸς ἵκηται.
ὣς εἰπὼν ὄτρυνε πάρος μεμαυῖαν Ἀθήνην·

ἣ δ᾽ ἅρπηι ἐϊκυῖα τανυπτέρυγι λιγυφώνωι
οὐρανοῦ ἐκκατεπᾶλτο δι᾽ αἰθέρος. αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
αὐτίκα θωρήσσοντο κατὰ στρατόν· ἣ δ᾽ Ἀχιλῆϊ
νέκταρ ἐνὶ στήθεσσι καὶ ἀμβροσίην ἐρατεινὴν
στάξ᾽, ἵνα μή μιν λιμὸς ἀτερπὴς γούναθ᾽ ἵκοιτο·

αὐτὴ δὲ πρὸς πατρὸς ἐρισθενέος πυκινὸν δῶ
ὤιχετο, τοὶ δ᾽ ἀπάνευθε νεῶν ἐχέοντο θοάων.
ὡς δ᾽ ὅτε ταρφειαὶ νιφάδες Διὸς ἐκποτέονται
ψυχραὶ ὑπὸ ῥιπῆς αἰθρηγενέος Βορέαο,
ὣς τότε ταρφειαὶ κόρυθες λαμπρὸν γανόωσαι

νηῶν ἐκφορέοντο καὶ ἀσπίδες ὀμφαλόεσσαι
θώρηκές τε κραταιγύαλοι καὶ μείλινα δοῦρα.
αἴγλη δ᾽ οὐρανὸν ἷκε, γέλασσε δὲ πᾶσα περὶ χθὼν
χαλκοῦ ὑπὸ στεροπῆς· ὑπὸ δὲ κτύπος ὄρνυτο ποσσὶν
ἀνδρῶν· ἐν δὲ μέσοισι κορύσσετο δῖος Ἀχιλλεύς.

τοῦ καὶ ὀδόντων μὲν καναχὴ πέλε, τὼ δέ οἱ ὄσσε
λαμπέσθην ὡς εἴ τε πυρὸς σέλας, ἐν δέ οἱ ἦτορ
δῦν᾽ ἄχος ἄτλητον· ὁ δ᾽ ἄρα Τρωσὶν μενεαίνων
δύσετο δῶρα θεοῦ, τά οἱ Ἥφαιστος κάμε τεύχων.
κνημῖδας μὲν πρῶτα περὶ κνήμηισιν ἔθηκε

καλὰς ἀργυρέοισιν ἐπισφυρίοις ἀραρυίας·
δεύτερον αὖ θώρηκα περὶ στήθεσσιν ἔδυνεν.
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ὤμοισιν βάλετο ξίφος ἀργυρόηλον
χάλκεον· αὐτὰρ ἔπειτα σάκος μέγα τε στιβαρόν τε
εἵλετο, τοῦ δ᾽ ἀπάνευθε σέλας γένετ᾽ ἠΰτε μήνης.

ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἂν ἐκ πόντοιο σέλας ναύτηισι φανήηι
καιομένοιο πυρός, τό τε καίεται ὑψόθ᾽ ὄρεσφι
σταθμῶι ἐν οἰοπόλωι· τοὺς δ᾽ οὐκ ἐθέλοντας ἄελλαι
πόντον ἐπ᾽ ἰχθυόεντα φίλων ἀπάνευθε φέρουσιν·
ὣς ἀπ᾽ Ἀχιλλῆος σάκεος σέλας αἰθέρ᾽ ἵκανε

καλοῦ δαιδαλέου· περὶ δὲ τρυφάλειαν ἀείρας
κρατὶ θέτο βριαρήν· ἣ δ᾽ ἀστὴρ ὣς ἀπέλαμπεν
ἵππουρις τρυφάλεια, περισσείοντο δ᾽ ἔθειραι
χρύσεαι, ἃς Ἥφαιστος ἵει λόφον ἀμφὶ θαμειάς.
πειρήθη δ᾽ ἕο αὐτοῦ ἐν ἔντεσι δῖος Ἀχιλλεύς,

εἰ οἷ ἐφαρμόσσειε καὶ ἐντρέχοι ἀγλαὰ γυῖα·
τῶι δ᾽ εὖτε πτερὰ γίγνετ᾽, ἄειρε δὲ ποιμένα λαῶν.
ἐκ δ᾽ ἄρα σύριγγος πατρώϊον ἐσπάσατ᾽ ἔγχος
βριθὺ μέγα στιβαρόν· τὸ μὲν οὐ δύνατ᾽ ἄλλος Ἀχαιῶν
πάλλειν, ἀλλά μιν οἶος ἐπίστατο πῆλαι Ἀχιλλεύς·

Πηλιάδα μελίην, τὴν πατρὶ φίλωι πόρε Χείρων
Πηλίου ἐκ κορυφῆς φόνον ἔμμεναι ἡρώεσσιν·
ἵππους δ᾽ Αὐτομέδων τε καὶ Ἄλκιμος ἀμφιέποντες
ζεύγνυον· ἀμφὶ δὲ καλὰ λέπαδν᾽ ἕσαν, ἐν δὲ χαλινοὺς
γαμφηλῆις ἔβαλον, κατὰ δ᾽ ἡνία τεῖναν ὀπίσσω

κολλητὸν ποτὶ δίφρον. ὁ δὲ μάστιγα φαεινὴν
χειρὶ λαβὼν ἀραρυῖαν ἐφ᾽ ἵπποιιν ἀνόρουσεν
Αὐτομέδων· ὄπιθεν δὲ κορυσσάμενος βῆ Ἀχιλλεὺς
τεύχεσι παμφαίνων ὥς τ᾽ ἠλέκτωρ Ὑπερίων,
σμερδαλέον δ᾽ ἵπποισιν ἐκέκλετο πατρὸς ἑοῖο·

Ξάνθέ τε καὶ Βαλίε τηλεκλυτὰ τέκνα Ποδάργης
ἄλλως δὴ φράζεσθε σαωσέμεν ἡνιοχῆα
ἂψ Δαναῶν ἐς ὅμιλον ἐπεί χ᾽ ἕωμεν πολέμοιο,
μηδ᾽ ὡς Πάτροκλον λίπετ᾽ αὐτόθι τεθνηῶτα.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὸ ζυγόφι προσέφη πόδας αἰόλος ἵππος

Ξάνθος, ἄφαρ δ᾽ ἤμυσε καρήατι· πᾶσα δὲ χαίτη
ζεύγλης ἐξεριποῦσα παρὰ ζυγὸν οὖδας ἵκανεν·
αὐδήεντα δ᾽ ἔθηκε θεὰ λευκώλενος Ἥρη·
καὶ λίην σ᾽ ἔτι νῦν γε σαώσομεν ὄβριμ᾽ Ἀχιλλεῦ·
ἀλλά τοι ἐγγύθεν ἦμαρ ὀλέθριον· οὐδέ τοι ἡμεῖς

αἴτιοι, ἀλλὰ θεός τε μέγας καὶ Μοῖρα κραταιή.
οὐδὲ γὰρ ἡμετέρηι βραδυτῆτί τε νωχελίηι τε
Τρῶες ἀπ᾽ ὤμοιιν Πατρόκλου τεύχε᾽ ἕλοντο·
ἀλλὰ θεῶν ὤριστος, ὃν ἠΰκομος τέκε Λητώ,
ἔκταν᾽ ἐνὶ προμάχοισι καὶ Ἕκτορι κῦδος ἔδωκε.

νῶϊ δὲ καί κεν ἅμα πνοιῆι Ζεφύροιο θέοιμεν,
ἥν περ ἐλαφροτάτην φάσ᾽ ἔμμεναι· ἀλλὰ σοὶ αὐτῶι
μόρσιμόν ἐστι θεῶι τε καὶ ἀνέρι ἶφι δαμῆναι.
ὣς ἄρα φωνήσαντος Ἐρινύες ἔσχεθον αὐδήν.
τὸν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·

Ξάνθε τί μοι θάνατον μαντεύεαι; οὐδέ τί σε χρή.
εὖ νυ τὸ οἶδα καὶ αὐτὸς ὅ μοι μόρος ἐνθάδ᾽ ὀλέσθαι
νόσφι φίλου πατρὸς καὶ μητέρος· ἀλλὰ καὶ ἔμπης
οὐ λήξω πρὶν Τρῶας ἅδην ἐλάσαι πολέμοιο.
ἦ ῥα, καὶ ἐν πρώτοις ἰάχων ἔχε μώνυχας ἵππους.

Ἰλιάδος Υ

Θεομαχία.

Ὣς οἳ μὲν παρὰ νηυσὶ κορωνίσι θωρήσσοντο
ἀμφὶ σὲ Πηλέος υἱὲ μάχης ἀκόρητον Ἀχαιοί,
Τρῶες δ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ἐπὶ θρωσμῶι πεδίοιο·
Ζεὺς δὲ Θέμιστα κέλευσε θεοὺς ἀγορὴν δὲ καλέσσαι

κρατὸς ἀπ᾽ Οὐλύμποιο πολυπτύχου· ἣ δ᾽ ἄρα πάντηι
φοιτήσασα κέλευσε Διὸς πρὸς δῶμα νέεσθαι.
οὔτέ τις οὖν ποταμῶν ἀπέην νόσφ᾽ Ὠκεανοῖο,
οὔτ᾽ ἄρα νυμφάων αἵ τ᾽ ἄλσεα καλὰ νέμονται
καὶ πηγὰς ποταμῶν καὶ πίσεα ποιήεντα.

ἐλθόντες δ᾽ ἐς δῶμα Διὸς νεφεληγερέταο
ξεστῆις αἰθούσηισιν ἐνίζανον, ἃς Διὶ πατρὶ
Ἥφαιστος ποίησεν ἰδυίηισι πραπίδεσσιν.
ὣς οἳ μὲν Διὸς ἔνδον ἀγηγέρατ᾽· οὐδ᾽ ἐνοσίχθων
νηκούστησε θεᾶς, ἀλλ᾽ ἐξ ἁλὸς ἦλθε μετ᾽ αὐτούς,

ἷζε δ᾽ ἄρ᾽ ἐν μέσσοισι, Διὸς δ᾽ ἐξείρετο βουλήν·
τίπτ᾽ αὖτ᾽ ἀργικέραυνε θεοὺς ἀγορὴν δὲ κάλεσσας;
ἦ τι περὶ Τρώων καὶ Ἀχαιῶν μερμηρίζεις;
τῶν γὰρ νῦν ἄγχιστα μάχη πόλεμός τε δέδηε.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·

ἔγνως ἐννοσίγαιε ἐμὴν ἐν στήθεσι βουλὴν
ὧν ἕνεκα ξυνάγειρα· μέλουσί μοι ὀλλύμενοί περ.
ἀλλ᾽ ἤτοι μὲν ἐγὼ μενέω πτυχὶ Οὐλύμποιο
ἥμενος, ἔνθ᾽ ὁρόων φρένα τέρψομαι· οἳ δὲ δὴ ἄλλοι
ἔρχεσθ᾽ ὄφρ᾽ ἂν ἵκησθε μετὰ Τρῶας καὶ Ἀχαιούς,

ἀμφοτέροισι δ᾽ ἀρήγεθ᾽ ὅπηι νόος ἐστὶν ἑκάστου.
εἰ γὰρ Ἀχιλλεὺς οἶος ἐπὶ Τρώεσσι μαχεῖται
οὐδὲ μίνυνθ᾽ ἕξουσι ποδώκεα Πηλεΐωνα.
καὶ δέ τί μιν καὶ πρόσθεν ὑποτρομέεσκον ὁρῶντες·
νῦν δ᾽ ὅτε δὴ καὶ θυμὸν ἑταίρου χώεται αἰνῶς

δείδω μὴ καὶ τεῖχος ὑπέρμορον ἐξαλαπάξηι.
ὣς ἔφατο Κρονίδης, πόλεμον δ᾽ ἀλίαστον ἔγειρε.
βὰν δ᾽ ἴμεναι πόλεμον δὲ θεοὶ δίχα θυμὸν ἔχοντες·
Ἥρη μὲν μετ᾽ ἀγῶνα νεῶν καὶ Παλλὰς Ἀθήνη
ἠδὲ Ποσειδάων γαιήοχος ἠδ᾽ ἐριούνης

Ἑρμείας, ὃς ἐπὶ φρεσὶ πευκαλίμηισι κέκασται·
Ἥφαιστος δ᾽ ἅμα τοῖσι κίε σθένεϊ βλεμεαίνων
χωλεύων, ὑπὸ δὲ κνῆμαι ῥώοντο ἀραιαί.
ἐς δὲ Τρῶας Ἄρης κορυθαίολος, αὐτὰρ ἅμ᾽ αὐτῶι
Φοῖβος ἀκερσεκόμης ἠδ᾽ Ἄρτεμις ἰοχέαιρα

Λητώ τε Ξάνθός τε φιλομειδής τ᾽ Ἀφροδίτη.
εἷος μέν ῥ᾽ ἀπάνευθε θεοὶ θνητῶν ἔσαν ἀνδρῶν,
τεῖος Ἀχαιοὶ μὲν μέγα κύδανον, οὕνεκ᾽ Ἀχιλλεὺς
ἐξεφάνη, δηρὸν δὲ μάχης ἐπέπαυτ᾽ ἀλεγεινῆς·
Τρῶας δὲ τρόμος αἰνὸς ὑπήλυθε γυῖα ἕκαστον

δειδιότας, ὅθ᾽ ὁρῶντο ποδώκεα Πηλεΐωνα
τεύχεσι λαμπόμενον βροτολοιγῶι ἶσον Ἄρηϊ.
αὐτὰρ ἐπεὶ μεθ᾽ ὅμιλον Ὀλύμπιοι ἤλυθον ἀνδρῶν,
ὦρτο δ᾽ Ἔρις κρατερὴ λαοσσόος, αὖε δ᾽ Ἀθήνη
στᾶσ᾽ ὁτὲ μὲν παρὰ τάφρον ὀρυκτὴν τείχεος ἐκτός,

ἄλλοτ᾽ ἐπ᾽ ἀκτάων ἐριδούπων μακρὸν ἀΰτει.
αὖε δ᾽ Ἄρης ἑτέρωθεν ἐρεμνῆι λαίλαπι ἶσος
ὀξὺ κατ᾽ ἀκροτάτης πόλιος Τρώεσσι κελεύων,
ἄλλοτε πὰρ Σιμόεντι θέων ἐπὶ Καλλικολώνηι.
ὣς τοὺς ἀμφοτέρους μάκαρες θεοὶ ὀτρύνοντες

σύμβαλον, ἐν δ᾽ αὐτοῖς ἔριδα ῥήγνυντο βαρεῖαν·
δεινὸν δὲ βρόντησε πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε
ὑψόθεν· αὐτὰρ νέρθε Ποσειδάων ἐτίναξε
γαῖαν ἀπειρεσίην ὀρέων τ᾽ αἰπεινὰ κάρηνα.
πάντες δ᾽ ἐσσείοντο πόδες πολυπίδακος Ἴδης

καὶ κορυφαί, Τρώων τε πόλις καὶ νῆες Ἀχαιῶν.
ἔδεισεν δ᾽ ὑπένερθεν ἄναξ ἐνέρων Ἀϊδωνεύς,
δείσας δ᾽ ἐκ θρόνου ἆλτο καὶ ἴαχε, μή οἱ ὕπερθε
γαῖαν ἀναρρήξειε Ποσειδάων ἐνοσίχθων,
οἰκία δὲ θνητοῖσι καὶ ἀθανάτοισι φανείη

σμερδαλέ᾽ εὐρώεντα, τά τε στυγέουσι θεοί περ·
τόσσος ἄρα κτύπος ὦρτο θεῶν ἔριδι ξυνιόντων.
ἤτοι μὲν γὰρ ἔναντα Ποσειδάωνος ἄνακτος
ἵστατ᾽ Ἀπόλλων Φοῖβος ἔχων ἰὰ πτερόεντα,
ἄντα δ᾽ Ἐνυαλίοιο θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·

Ἥρηι δ᾽ ἀντέστη χρυσηλάκατος κελαδεινὴ
Ἄρτεμις ἰοχέαιρα κασιγνήτη ἑκάτοιο·
Λητοῖ δ᾽ ἀντέστη σῶκος ἐριούνιος Ἑρμῆς,
ἄντα δ᾽ ἄρ᾽ Ἡφαίστοιο μέγας ποταμὸς βαθυδίνης,
ὃν Ξάνθον καλέουσι θεοί, ἄνδρες δὲ Σκάμανδρον.

ὣς οἳ μὲν θεοὶ ἄντα θεῶν ἴσαν· αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
Ἕκτορος ἄντα μάλιστα λιλαίετο δῦναι ὅμιλον
Πριαμίδεω· τοῦ γάρ ῥα μάλιστά ἑ θυμὸς ἀνώγει
αἵματος ἆσαι Ἄρηα ταλαύρινον πολεμιστήν.
Αἰνείαν δ᾽ ἰθὺς λαοσσόος ὦρσεν Ἀπόλλων

ἀντία Πηλεΐωνος, ἐνῆκε δέ οἱ μένος ἠΰ·
υἱέϊ δὲ Πριάμοιο Λυκάονι εἴσατο φωνήν·
τῶι μιν ἐεισάμενος προσέφη Διὸς υἱὸς Ἀπόλλων·
Αἰνεία Τρώων βουληφόρε ποῦ τοι ἀπειλαὶ
ἃς Τρώων βασιλεῦσιν ὑπίσχεο οἰνοποτάζων

Πηλεΐδεω Ἀχιλῆος ἐναντίβιον πολεμίξειν;
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Αἰνείας ἀπαμειβόμενος προσέειπε·
Πριαμίδη τί με ταῦτα καὶ οὐκ ἐθέλοντα κελεύεις
ἀντία Πηλεΐωνος ὑπερθύμοιο μάχεσθαι;
οὐ μὲν γὰρ νῦν πρῶτα ποδώκεος ἄντ᾽ Ἀχιλῆος

στήσομαι, ἀλλ᾽ ἤδη με καὶ ἄλλοτε δουρὶ φόβησεν
ἐξ Ἴδης, ὅτε βουσὶν ἐπήλυθεν ἡμετέρηισι,
πέρσε δὲ Λυρνησσὸν καὶ Πήδασον· αὐτὰρ ἐμὲ Ζεὺς
εἰρύσαθ᾽, ὅς μοι ἐπῶρσε μένος λαιψηρά τε γοῦνα.
ἦ κ᾽ ἐδάμην ὑπὸ χερσὶν Ἀχιλλῆος καὶ Ἀθήνης,

ἥ οἱ πρόσθεν ἰοῦσα τίθει φάος ἠδ᾽ ἐκέλευεν
ἔγχεϊ χαλκείωι Λέλεγας καὶ Τρῶας ἐναίρειν.
τὼ οὐκ ἔστ᾽ Ἀχιλῆος ἐναντίον ἄνδρα μάχεσθαι·
αἰεὶ γὰρ πάρα εἷς γε θεῶν ὃς λοιγὸν ἀμύνει.
καὶ δ᾽ ἄλλως τοῦ γ᾽ ἰθὺ βέλος πέτετ᾽, οὐδ᾽ ἀπολήγει

πρὶν χροὸς ἀνδρομέοιο διελθέμεν. εἰ δὲ θεός περ
ἶσον τείνειεν πολέμου τέλος, οὔ κε μάλα ῥέα
νικήσει᾽, οὐδ᾽ εἰ παγχάλκεος εὔχεται εἶναι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ Διὸς υἱὸς Ἀπόλλων·
ἥρως ἀλλ᾽ ἄγε καὶ σὺ θεοῖς αἰειγενέτηισιν

εὔχεο· καὶ δὲ σέ φασι Διὸς κούρης Ἀφροδίτης
ἐκγεγάμεν, κεῖνος δὲ χερείονος ἐκ θεοῦ ἐστίν·
ἣ μὲν γὰρ Διός ἐσθ᾽, ἣ δ᾽ ἐξ ἁλίοιο γέροντος.
ἀλλ᾽ ἰθὺς φέρε χαλκὸν ἀτειρέα, μηδέ σε πάμπαν
λευγαλέοις ἐπέεσσιν ἀποτρεπέτω καὶ ἀρειῆι.

ὣς εἰπὼν ἔμπνευσε μένος μέγα ποιμένι λαῶν,
βῆ δὲ διὰ προμάχων κεκορυθμένος αἴθοπι χαλκῶι.
οὐδ᾽ ἔλαθ᾽ Ἀγχίσαο πάϊς λευκώλενον Ἥρην
ἀντία Πηλεΐωνος ἰὼν ἀνὰ οὐλαμὸν ἀνδρῶν·
ἣ δ᾽ ἄμυδις στήσασα θεοὺς μετὰ μῦθον ἔειπε·

φράζεσθον δὴ σφῶϊ Ποσείδαον καὶ Ἀθήνη
ἐν φρεσὶν ὑμετέρηισιν, ὅπως ἔσται τάδε ἔργα.
Αἰνείας ὅδ᾽ ἔβη κεκορυθμένος αἴθοπι χαλκῶι
ἀντία Πηλεΐωνος, ἀνῆκε δὲ Φοῖβος Ἀπόλλων.
ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽, ἡμεῖς πέρ μιν ἀποτρωπῶμεν ὀπίσσω

αὐτόθεν, ἤ τις ἔπειτα καὶ ἡμείων Ἀχιλῆϊ
παρσταίη, δοίη δὲ κράτος μέγα, μηδέ τι θυμῶι
δευέσθω, ἵνα εἰδῆι ὅ μιν φιλέουσιν ἄριστοι
ἀθανάτων, οἳ δ᾽ αὖτ᾽ ἀνεμώλιοι οἳ τὸ πάρος περ
Τρωσὶν ἀμύνουσιν πόλεμον καὶ δηϊοτῆτα.

πάντες δ᾽ Οὐλύμποιο κατήλθομεν ἀντιόωντες
τῆσδε μάχης, ἵνα μή τι μετὰ Τρώεσσι πάθηισι
σήμερον· ὕστερον αὖτε τὰ πείσεται ἅσσά οἱ αἶσα
γιγνομένωι ἐπένησε λίνωι ὅτε μιν τέκε μήτηρ.
εἰ δ᾽ Ἀχιλεὺς οὐ ταῦτα θεῶν ἐκ πεύσεται ὀμφῆς

δείσετ᾽ ἔπειθ᾽, ὅτε κέν τις ἐναντίβιον θεὸς ἔλθηι
ἐν πολέμωι· χαλεποὶ δὲ θεοὶ φαίνεσθαι ἐναργεῖς.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα Ποσειδάων ἐνοσίχθων·
Ἥρη μὴ χαλέπαινε παρ᾽ ἐκ νόον· οὐδέ τί σε χρή.
οὐκ ἂν ἔγωγ᾽ ἐθέλοιμι θεοὺς ἔριδι ξυνελάσσαι

ἡμέας τοὺς ἄλλους, ἐπεὶ ἦ πολὺ φέρτεροί εἰμεν·
ἀλλ᾽ ἡμεῖς μὲν ἔπειτα καθεζώμεσθα κιόντες
ἐκ πάτου ἐς σκοπιήν, πόλεμος δ᾽ ἄνδρεσσι μελήσει.
εἰ δέ κ᾽ Ἄρης ἄρχωσι μάχης ἢ Φοῖβος Ἀπόλλων,
ἢ Ἀχιλῆ᾽ ἴσχωσι καὶ οὐκ εἰῶσι μάχεσθαι,

αὐτίκ᾽ ἔπειτα καὶ ἄμμι παρ᾽ αὐτόθι νεῖκος ὀρεῖται
φυλόπιδος· μάλα δ᾽ ὦκα διακρινθέντας ὀΐω
ἂψ ἴμεν Οὔλυμπον δὲ θεῶν μεθ᾽ ὁμήγυριν ἄλλων
ἡμετέρηις ὑπὸ χερσὶν ἀναγκαίηφι δαμέντας.
ὣς ἄρα φωνήσας ἡγήσατο κυανοχαίτης

τεῖχος ἐς ἀμφίχυτον Ἡρακλῆος θείοιο
ὑψηλόν, τό ῥά οἱ Τρῶες καὶ Παλλὰς Ἀθήνη
ποίεον, ὄφρα τὸ κῆτος ὑπεκπροφυγὼν ἀλέαιτο,
ὁππότε μιν σεύαιτο ἀπ᾽ ἠϊόνος πεδίον δέ.
ἔνθα Ποσειδάων κατ᾽ ἄρ᾽ ἕζετο καὶ θεοὶ ἄλλοι,

ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ἄρρηκτον νεφέλην ὤμοισιν ἕσαντο·
οἳ δ᾽ ἑτέρωσε καθῖζον ἐπ᾽ ὀφρύσι Καλλικολώνης
ἀμφὶ σὲ ἤϊε Φοῖβε καὶ Ἄρηα πτολίπορθον.
ὣς οἳ μέν ῥ᾽ ἑκάτερθε καθήατο μητιόωντες
βουλάς· ἀρχέμεναι δὲ δυσηλεγέος πολέμοιο

ὄκνεον ἀμφότεροι, Ζεὺς δ᾽ ἥμενος ὕψι κέλευε.
τῶν δ᾽ ἅπαν ἐπλήσθη πεδίον καὶ λάμπετο χαλκῶι
ἀνδρῶν ἠδ᾽ ἵππων· κάρκαιρε δὲ γαῖα πόδεσσιν
ὀρνυμένων ἄμυδις. δύο δ᾽ ἀνέρες ἔξοχ᾽ ἄριστοι
ἐς μέσον ἀμφοτέρων συνίτην μεμαῶτε μάχεσθαι

Αἰνείας τ᾽ Ἀγχισιάδης καὶ δῖος Ἀχιλλεύς.
Αἰνείας δὲ πρῶτος ἀπειλήσας ἐβεβήκει
νευστάζων κόρυθι βριαρῆι· ἀτὰρ ἀσπίδα θοῦριν
πρόσθεν ἔχε στέρνοιο, τίνασσε δὲ χάλκεον ἔγχος.
Πηλεΐδης δ᾽ ἑτέρωθεν ἐναντίον ὦρτο λέων ὣς

σίντης, ὅν τε καὶ ἄνδρες ἀποκτάμεναι μεμάασιν
ἀγρόμενοι πᾶς δῆμος· ὁ δὲ πρῶτον μὲν ἀτίζων
ἔρχεται, ἀλλ᾽ ὅτε κέν τις ἀρηϊθόων αἰζηῶν
δουρὶ βάληι ἐάλη τε χανών, περί τ᾽ ἀφρὸς ὀδόντας
γίγνεται, ἐν δέ τέ οἱ κραδίηι στένει ἄλκιμον ἦτορ,

οὐρῆι δὲ πλευράς τε καὶ ἰσχία ἀμφοτέρωθεν
μαστίεται, ἑὲ δ᾽ αὐτὸν ἐποτρύνει μαχέσασθαι,
γλαυκιόων δ᾽ ἰθὺς φέρεται μένει, ἤν τινα πέφνηι
ἀνδρῶν, ἢ αὐτὸς φθίεται πρώτωι ἐν ὁμίλωι·
ὣς Ἀχιλῆ᾽ ὄτρυνε μένος καὶ θυμὸς ἀγήνωρ

ἀντίον ἐλθέμεναι μεγαλήτορος Αἰνείαο.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες,
τὸν πρότερος προσέειπε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·
Αἰνεία τί σὺ τόσσον ὁμίλου πολλὸν ἐπελθὼν
ἔστης; ἦ σέ γε θυμὸς ἐμοὶ μαχέσασθαι ἀνώγει

ἐλπόμενον Τρώεσσιν ἀνάξειν ἱπποδάμοισι
τιμῆς τῆς Πριάμου; ἀτὰρ εἴ κεν ἔμ᾽ ἐξεναρίξηις,
οὔ τοι τοὔνεκά γε Πρίαμος γέρας ἐν χερὶ θήσει·
εἰσὶν γάρ οἱ παῖδες, ὁ δ᾽ ἔμπεδος οὐδ᾽ ἀεσίφρων.
ἦ νύ τί τοι Τρῶες τέμενος τάμον ἔξοχον ἄλλων

καλὸν φυταλιῆς καὶ ἀρούρης, ὄφρα νέμηαι
αἴ κεν ἐμὲ κτείνηις; χαλεπῶς δέ σ᾽ ἔολπα τὸ ῥέξειν.
ἤδη μὲν σέ γέ φημι καὶ ἄλλοτε δουρὶ φοβῆσαι.
ἦ οὐ μέμνηι ὅτε πέρ σε βοῶν ἄπο μοῦνον ἐόντα
σεῦα κατ᾽ Ἰδαίων ὀρέων ταχέεσσι πόδεσσι

καρπαλίμως; τότε δ᾽ οὔ τι μετατροπαλίζεο φεύγων.
ἔνθεν δ᾽ ἐς Λυρνησσὸν ὑπέκφυγες· αὐτὰρ ἐγὼ τὴν
πέρσα μεθορμηθεὶς σὺν Ἀθήνηι καὶ Διὶ πατρί,
ληϊάδας δὲ γυναῖκας ἐλεύθερον ἦμαρ ἀπούρας
ἦγον· ἀτὰρ σὲ Ζεὺς ἐρρύσατο καὶ θεοὶ ἄλλοι.

ἀλλ᾽ οὐ νῦν ἐρύεσθαι ὀΐομαι, ὡς ἐνὶ θυμῶι
βάλλεαι· ἀλλά σ᾽ ἔγωγ᾽ ἀναχωρήσαντα κελεύω
ἐς πληθὺν ἰέναι, μηδ᾽ ἀντίος ἵστασ᾽ ἐμεῖο,
πρίν τι κακὸν παθέειν· ῥεχθὲν δέ τε νήπιος ἔγνω.
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Αἰνείας ἀπαμείβετο φώνησέν τε·

Πηλεΐδη μὴ δὴ ἐπέεσσί με νηπύτιον ὣς
ἔλπεο δειδίξεσθαι, ἐπεὶ σάφα οἶδα καὶ αὐτὸς
ἠμὲν κερτομίας ἠδ᾽ αἴσυλα μυθήσασθαι.
ἴδμεν δ᾽ ἀλλήλων γενεήν, ἴδμεν δὲ τοκῆας
πρόκλυτ᾽ ἀκούοντες ἔπεα θνητῶν ἀνθρώπων·

ὄψει δ᾽ οὔτ᾽ ἄρ πω σὺ ἐμοὺς ἴδες οὔτ᾽ ἄρ᾽ ἐγὼ σούς.
φασὶ σὲ μὲν Πηλῆος ἀμύμονος ἔκγονον εἶναι,
μητρὸς δ᾽ ἐκ Θέτιδος καλλιπλοκάμου ἁλοσύδνης·
αὐτὰρ ἐγὼν υἱὸς μεγαλήτορος Ἀγχίσαο
εὔχομαι ἐκγεγάμεν, μήτηρ δέ μοί ἐστ᾽ Ἀφροδίτη·

τῶν δὴ νῦν ἕτεροί γε φίλον παῖδα κλαύσονται
σήμερον· οὐ γάρ φημ᾽ ἐπέεσσί γε νηπυτίοισιν
ὧδε διακρινθέντε μάχης ἐξαπονέεσθαι.
εἰ δ᾽ ἐθέλεις καὶ ταῦτα δαήμεναι, ὄφρ᾽ ἐῢ εἰδῆις
ἡμετέρην γενεήν, πολλοὶ δέ μιν ἄνδρες ἴσασι·

Δάρδανον αὖ πρῶτον τέκετο νεφεληγερέτα Ζεύς,
κτίσσε δὲ Δαρδανίην, ἐπεὶ οὔ πω Ἴλιος ἱρὴ
ἐν πεδίωι πεπόλιστο πόλις μερόπων ἀνθρώπων,
ἀλλ᾽ ἔθ᾽ ὑπωρείας ὤικεον πολυπίδακος Ἴδης.
Δάρδανος αὖ τέκεθ᾽ υἱὸν Ἐριχθόνιον βασιλῆα,

ὃς δὴ ἀφνειότατος γένετο θνητῶν ἀνθρώπων·
τοῦ τρισχίλιαι ἵπποι ἕλος κάτα βουκολέοντο
θήλειαι, πώλοισιν ἀγαλλόμεναι ἀταλῆισι.
τάων καὶ Βορέης ἠράσσατο βοσκομενάων,
ἵππωι δ᾽ εἰσάμενος παρελέξατο κυανοχαίτηι·

αἳ δ᾽ ὑποκυσάμεναι ἔτεκον δυοκαίδεκα πώλους.
αἳ δ᾽ ὅτε μὲν σκιρτῶιεν ἐπὶ ζείδωρον ἄρουραν,
ἄκρον ἐπ᾽ ἀνθερίκων καρπὸν θέον οὐδὲ κατέκλων·
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ σκιρτῶιεν ἐπ᾽ εὐρέα νῶτα θαλάσσης,
ἄκρον ἐπὶ ῥηγμῖνος ἁλὸς πολιοῖο θέεσκον.

Τρῶα δ᾽ Ἐριχθόνιος τέκετο Τρώεσσιν ἄνακτα·
Τρωὸς δ᾽ αὖ τρεῖς παῖδες ἀμύμονες ἐξεγένοντο
Ἶλός τ᾽ Ἀσσάρακός τε καὶ ἀντίθεος Γανυμήδης,
ὃς δὴ κάλλιστος γένετο θνητῶν ἀνθρώπων·
τὸν καὶ ἀνηρείψαντο θεοὶ Διὶ οἰνοχοεύειν

κάλλεος εἵνεκα οἷο ἵν᾽ ἀθανάτοισι μετείη.
Ἶλος δ᾽ αὖ τέκεθ᾽ υἱὸν ἀμύμονα Λαομέδοντα·
Λαομέδων δ᾽ ἄρα Τιθωνὸν τέκετο Πρίαμόν τε
Λάμπόν τε Κλυτίον θ᾽ Ἱκετάονά τ᾽ ὄζον Ἄρηος·
Ἀσσάρακος δὲ Κάπυν, ὁ δ᾽ ἄρ᾽ Ἀγχίσην τέκε παῖδα·

αὐτὰρ ἔμ᾽ Ἀγχίσης, Πρίαμος δ᾽ ἔτεχ᾽ Ἕκτορα δῖον.
ταύτης τοι γενεῆς τε καὶ αἵματος εὔχομαι εἶναι.
Ζεὺς δ᾽ ἀρετὴν ἄνδρεσσιν ὀφέλλει τε μινύθει τε
ὅππως κεν ἐθέληισιν· ὁ γὰρ κάρτιστος ἁπάντων.
ἀλλ᾽ ἄγε μηκέτι ταῦτα λεγώμεθα νηπύτιοι ὣς

ἑσταότ᾽ ἐν μέσσηι ὑσμίνηι δηϊοτῆτος.
ἔστι γὰρ ἀμφοτέροισιν ὀνείδεα μυθήσασθαι
πολλὰ μάλ᾽, οὐδ᾽ ἂν νηῦς ἑκατόζυγος ἄχθος ἄροιτο.
στρεπτὴ δὲ γλῶσσ᾽ ἐστὶ βροτῶν, πολέες δ᾽ ἔνι μῦθοι
παντοῖοι, ἐπέων δὲ πολὺς νομὸς ἔνθα καὶ ἔνθα.

ὁπποῖόν κ᾽ εἴπηισθα ἔπος, τοῖόν κ᾽ ἐπακούσαις.
ἀλλὰ τί ἢ ἔριδας καὶ νείκεα νῶϊν ἀνάγκη
νεικεῖν ἀλλήλοισιν ἐναντίον ὥς τε γυναῖκας,
αἵ τε χολωσάμεναι ἔριδος πέρι θυμοβόροιο
νεικεῦσ᾽ ἀλλήληισι μέσην ἐς ἄγυιαν ἰοῦσαι

πόλλ᾽ ἐτεά τε καὶ οὐκί· χόλος δέ τε καὶ τὰ κελεύει.
ἀλκῆς δ᾽ οὔ μ᾽ ἐπέεσσιν ἀποτρέψεις μεμαῶτα
πρὶν χαλκῶι μαχέσασθαι ἐναντίον· ἀλλ᾽ ἄγε θᾶσσον
γευσόμεθ᾽ ἀλλήλων χαλκήρεσιν ἐγχείηισιν.
ἦ ῥα καὶ ἐν δεινῶι σάκει ἤλασεν ὄβριμον ἔγχος

σμερδαλέωι· μέγα δ᾽ ἀμφὶ σάκος μύκε δουρὸς ἀκωκῆι.
Πηλεΐδης δὲ σάκος μὲν ἀπὸ ἕο χειρὶ παχείηι
ἔσχετο ταρβήσας· φάτο γὰρ δολιχόσκιον ἔγχος
ῥέα διελεύσεσθαι μεγαλήτορος Αἰνείαο
νήπιος, οὐδ᾽ ἐνόησε κατὰ φρένα καὶ κατὰ θυμὸν

ὡς οὐ ῥηΐδι᾽ ἐστὶ θεῶν ἐρικυδέα δῶρα
ἀνδράσι γε θνητοῖσι δαμήμεναι οὐδ᾽ ὑποείκειν.
οὐδὲ τότ᾽ Αἰνείαο δαΐφρονος ὄβριμον ἔγχος
ῥῆξε σάκος· χρυσὸς γὰρ ἐρύκακε, δῶρα θεοῖο·
ἀλλὰ δύω μὲν ἔλασσε διὰ πτύχας, αἳ δ᾽ ἄρ᾽ ἔτι τρεῖς

ἦσαν, ἐπεὶ πέντε πτύχας ἤλασε κυλλοποδίων,
τὰς δύο χαλκείας, δύο δ᾽ ἔνδοθι κασσιτέροιο,
τὴν δὲ μίαν χρυσῆν, τῆι ῥ᾽ ἔσχετο μείλινον ἔγχος.
δεύτερος αὖτ᾽ Ἀχιλεὺς προΐει δολιχόσκιον ἔγχος,
καὶ βάλεν Αἰνείαο κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην

ἄντυγ᾽ ὕπο πρώτην, ἧι λεπτότατος θέε χαλκός,
λεπτοτάτη δ᾽ ἐπέην ῥινὸς βοός· ἣ δὲ διὰ πρὸ
Πηλιὰς ἤϊξεν μελίη, λάκε δ᾽ ἀσπὶς ὑπ᾽ αὐτῆς.
Αἰνείας δ᾽ ἐάλη καὶ ἀπὸ ἕθεν ἀσπίδ᾽ ἀνέσχε
δείσας· ἐγχείη δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὲρ νώτου ἐνὶ γαίηι

ἔστη ἱεμένη, διὰ δ᾽ ἀμφοτέρους ἕλε κύκλους
ἀσπίδος ἀμφιβρότης· ὁ δ᾽ ἀλευάμενος δόρυ μακρὸν
ἔστη, κὰδ δ᾽ ἄχος οἱ χύτο μυρίον ὀφθαλμοῖσι,
ταρβήσας ὅ οἱ ἄγχι πάγη βέλος. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
ἐμμεμαὼς ἐπόρουσεν ἐρυσσάμενος ξίφος ὀξὺ

σμερδαλέα ἰάχων· ὁ δὲ χερμάδιον λάβε χειρὶ
Αἰνείας, μέγα ἔργον, ὁ οὐ δύο γ᾽ ἄνδρε φέροιεν,
οἷοι νῦν βροτοί εἰσ᾽· ὁ δέ μιν ῥέα πάλλε καὶ οἶος.
ἔνθά κεν Αἰνείας μὲν ἐπεσσύμενον βάλε πέτρωι
ἢ κόρυθ᾽ ἠὲ σάκος, τό οἱ ἤρκεσε λυγρὸν ὄλεθρον,

τὸν δέ κε Πηλεΐδης σχεδὸν ἄορι θυμὸν ἀπηύρα,
εἰ μὴ ἄρ᾽ ὀξὺ νόησε Ποσειδάων ἐνοσίχθων·
αὐτίκα δ᾽ ἀθανάτοισι θεοῖς μετὰ μῦθον ἔειπεν·
ὢ πόποι ἦ μοι ἄχος μεγαλήτορος Αἰνείαο,
ὃς τάχα Πηλεΐωνι δαμεὶς Ἄϊδος δὲ κάτεισι

πειθόμενος μύθοισιν Ἀπόλλωνος ἑκάτοιο
νήπιος, οὐδέ τί οἱ χραισμήσει λυγρὸν ὄλεθρον.
ἀλλὰ τί ἢ νῦν οὗτος ἀναίτιος ἄλγεα πάσχει
μὰψ ἕνεκ᾽ ἀλλοτρίων ἀχέων, κεχαρισμένα δ᾽ αἰεὶ
δῶρα θεοῖσι δίδωσι τοὶ οὐρανὸν εὐρὺν ἔχουσιν;

ἀλλ᾽ ἄγεθ᾽ ἡμεῖς πέρ μιν ὑπὲκ θανάτου ἀγάγωμεν,
μή πως καὶ Κρονίδης κεχολώσεται, αἴ κεν Ἀχιλλεὺς
τόνδε κατακτείνηι· μόριμον δέ οἵ ἐστ᾽ ἀλέασθαι,
ὄφρα μὴ ἄσπερμος γενεὴ καὶ ἄφαντος ὄληται
Δαρδάνου, ὃν Κρονίδης περὶ πάντων φίλατο παίδων

οἳ ἕθεν ἐξεγένοντο γυναικῶν τε θνητάων.
ἤδη γὰρ Πριάμου γενεὴν ἔχθηρε Κρονίων·
νῦν δὲ δὴ Αἰνείαο βίη Τρώεσσιν ἀνάξει
καὶ παίδων παῖδες, τοί κεν μετόπισθε γένωνται.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα βοῶπις πότνια Ἥρη·

ἐννοσίγαι᾽, αὐτὸς σὺ μετὰ φρεσὶ σῆισι νόησον
Αἰνείαν ἤ κέν μιν ἐρύσσεαι ἦ κεν ἐάσηις
Πηλεΐδηι Ἀχιλῆϊ δαμήμεναι, ἐσθλὸν ἐόντα.
ἤτοι μὲν γὰρ νῶϊ πολέας ὠμόσσαμεν ὅρκους
πᾶσι μετ᾽ ἀθανάτοισιν ἐγὼ καὶ Παλλὰς Ἀθήνη

μή ποτ᾽ ἐπὶ Τρώεσσιν ἀλεξήσειν κακὸν ἦμαρ,
μηδ᾽ ὁπότ᾽ ἂν Τροίη μαλερῶι πυρὶ πᾶσα δάηται
καιομένη, καίωσι δ᾽ ἀρήϊοι υἷες Ἀχαιῶν.
αὐτὰρ ἐπεὶ τό γ᾽ ἄκουσε Ποσειδάων ἐνοσίχθων,
βῆ ῥ᾽ ἴμεν ἄν τε μάχην καὶ ἀνὰ κλόνον ἐγχειάων,

ἷξε δ᾽ ὅθ᾽ Αἰνείας ἠδ᾽ ὁ κλυτὸς ἦεν Ἀχιλλεύς.
αὐτίκα τῶι μὲν ἔπειτα κατ᾽ ὀφθαλμῶν χέεν ἀχλὺν
Πηλεΐδηι Ἀχιλῆϊ· ὁ δὲ μελίην εὔχαλκον
ἀσπίδος ἐξέρυσεν μεγαλήτορος Αἰνείαο·
καὶ τὴν μὲν προπάροιθε ποδῶν Ἀχιλῆος ἔθηκεν,

Αἰνείαν δ᾽ ἔσσευεν ἀπὸ χθονὸς ὑψόσ᾽ ἀείρας.
πολλὰς δὲ στίχας ἡρώων, πολλὰς δὲ καὶ ἵππων
Αἰνείας ὑπερᾶλτο θεοῦ ἀπὸ χειρὸς ὀρούσας,
ἷξε δ᾽ ἐπ᾽ ἐσχατιὴν πολυάϊκος πολέμοιο,
ἔνθά τε Καύκωνες πόλεμον μέτα θωρήσσοντο.

τῶι δὲ μάλ᾽ ἐγγύθεν ἦλθε Ποσειδάων ἐνοσίχθων,
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Αἰνεία, τίς σ᾽ ὧδε θεῶν ἀτέοντα κελεύει
ἀντία Πηλεΐωνος ὑπερθύμοιο μάχεσθαι,
ὃς σεῦ ἅμα κρείσσων καὶ φίλτερος ἀθανάτοισιν;

ἀλλ᾽ ἀναχωρῆσαι ὅτε κεν συμβλήσεαι αὐτῶι,
μὴ καὶ ὑπὲρ μοῖραν δόμον Ἄϊδος εἰσαφίκηαι.
αὐτὰρ ἐπεί κ᾽ Ἀχιλεὺς θάνατον καὶ πότμον ἐπίσπηι,
θαρσήσας δὴ ἔπειτα μετὰ πρώτοισι μάχεσθαι·
οὐ μὲν γάρ τίς σ᾽ ἄλλος Ἀχαιῶν ἐξεναρίξει.

ὣς εἰπὼν λίπεν αὐτόθ᾽, ἐπεὶ διεπέφραδε πάντα.
αἶψα δ᾽ ἔπειτ᾽ Ἀχιλῆος ἀπ᾽ ὀφθαλμῶν σκέδασ᾽ ἀχλὺν
θεσπεσίην· ὁ δ᾽ ἔπειτα μέγ᾽ ἔξιδεν ὀφθαλμοῖσιν,
ὀχθήσας δ᾽ ἄρα εἶπε πρὸς ὃν μεγαλήτορα θυμόν·
ὢ πόποι ἦ μέγα θαῦμα τόδ᾽ ὀφθαλμοῖσιν ὁρῶμαι·

ἔγχος μὲν τόδε κεῖται ἐπὶ χθονός, οὐδέ τι φῶτα
λεύσσω, τῶι ἐφέηκα κατακτάμεναι μενεαίνων.
ἦ ῥα καὶ Αἰνείας φίλος ἀθανάτοισι θεοῖσιν
ἦεν· ἀτάρ μιν ἔφην μὰψ αὔτως εὐχετάασθαι.
ἐρρέτω· οὔ οἱ θυμὸς ἐμεῦ ἔτι πειρηθῆναι

ἔσσεται, ὃς καὶ νῦν φύγεν ἄσμενος ἐκ θανάτοιο.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ Δαναοῖσι φιλοπτολέμοισι κελεύσας
τῶν ἄλλων Τρώων πειρήσομαι ἀντίος ἐλθών.
ἦ, καὶ ἐπὶ στίχας ἆλτο, κέλευε δὲ φωτὶ ἑκάστωι·
μηκέτι νῦν Τρώων ἑκὰς ἕστατε δῖοι Ἀχαιοί,

ἀλλ᾽ ἄγ᾽ ἀνὴρ ἄντ᾽ ἀνδρὸς ἴτω, μεμάτω δὲ μάχεσθαι.
ἀργαλέον δέ μοί ἐστι καὶ ἰφθίμωι περ ἐόντι
τοσσούσδ᾽ ἀνθρώπους ἐφέπειν καὶ πᾶσι μάχεσθαι·
οὐδέ κ᾽ Ἄρης, ὅς περ θεὸς ἄμβροτος, οὐδέ κ᾽ Ἀθήνη
τοσσῆσδ᾽ ὑσμίνης ἐφέποι στόμα καὶ πονέοιτο·

ἀλλ᾽ ὅσσον μὲν ἐγὼ δύναμαι χερσίν τε ποσίν τε
καὶ σθένει, οὔ μ᾽ ἔτι φημὶ μεθησέμεν οὐδ᾽ ἠβαιόν,
ἀλλὰ μάλα στιχὸς εἶμι διαμπερές, οὐδέ τιν᾽ οἴω
Τρώων χαιρήσειν, ὅς τις σχεδὸν ἔγχεος ἔλθηι.
ὣς φάτ᾽ ἐποτρύνων· Τρώεσσι δὲ φαίδιμος Ἕκτωρ

κέκλεθ᾽ ὁμοκλήσας, φάτο δ᾽ ἴμεναι ἄντ᾽ Ἀχιλῆος·
Τρῶες ὑπέρθυμοι μὴ δείδιτε Πηλεΐωνα.
καί κεν ἐγὼ ἐπέεσσι καὶ ἀθανάτοισι μαχοίμην,
ἔγχεϊ δ᾽ ἀργαλέον, ἐπεὶ ἦ πολὺ φέρτεροί εἰσιν.
οὐδ᾽ Ἀχιλεὺς πάντεσσι τέλος μύθοις ἐπιθήσει,

ἀλλὰ τὸ μὲν τελέει, τὸ δὲ καὶ μεσσηγὺ κολούει.
τοῦ δ᾽ ἐγὼ ἀντίος εἶμι καὶ εἰ πυρὶ χεῖρας ἔοικεν,
εἰ πυρὶ χεῖρας ἔοικε, μένος δ᾽ αἴθωνι σιδήρωι.
ὣς φάτ᾽ ἐποτρύνων, οἳ δ᾽ ἀντίοι ἔγχε᾽ ἄειραν
Τρῶες· τῶν δ᾽ ἄμυδις μίχθη μένος, ὦρτο δ᾽ ἀϋτή.

καὶ τότ᾽ ἄρ᾽ Ἕκτορα εἶπε παραστὰς Φοῖβος Ἀπόλλων·
Ἕκτορ μηκέτι πάμπαν Ἀχιλλῆϊ προμάχιζε,
ἀλλὰ κατὰ πληθύν τε καὶ ἐκ φλοίσβοιο δέδεξο,
μή πώς σ᾽ ἠὲ βάληι ἠὲ σχεδὸν ἄορι τύψηι.
ὣς ἔφαθ᾽, Ἕκτωρ δ᾽ αὖτις ἐδύσετο οὐλαμὸν ἀνδρῶν

ταρβήσας, ὅτ᾽ ἄκουσε θεοῦ ὄπα φωνήσαντος.
ἐν δ᾽ Ἀχιλεὺς Τρώεσσι θόρε φρεσὶν εἱμένος ἀλκὴν
σμερδαλέα ἰάχων, πρῶτον δ᾽ ἕλεν Ἰφιτίωνα
ἐσθλὸν Ὀτρυντεΐδην πολέων ἡγήτορα λαῶν,
ὃν νύμφη τέκε νηῒς Ὀτρυντῆϊ πτολιπόρθωι

Τμώλωι ὕπο νιφόεντι Ὕδης ἐν πίονι δήμωι·
τὸν δ᾽ ἰθὺς μεμαῶτα βάλ᾽ ἔγχεϊ δῖος Ἀχιλλεὺς
μέσσην κὰκ κεφαλήν· ἣ δ᾽ ἄνδιχα πᾶσα κεάσθη,
δούπησεν δὲ πεσών, ὁ δ᾽ ἐπεύξατο δῖος Ἀχιλλεύς·
κεῖσαι Ὀτρυντεΐδη πάντων ἐκπαγλότατ᾽ ἀνδρῶν·

ἐνθάδε τοι θάνατος, γενεὴ δέ τοί ἐστ᾽ ἐπὶ λίμνηι
Γυγαίηι, ὅθι τοι τέμενος πατρώϊόν ἐστιν
Ὕλλωι ἐπ᾽ ἰχθυόεντι καὶ Ἕρμωι δινήεντι.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος, τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψε.
τὸν μὲν Ἀχαιῶν ἵπποι ἐπισσώτροις δατέοντο

πρώτηι ἐν ὑσμίνηι· ὁ δ᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι Δημολέοντα
ἐσθλὸν ἀλεξητῆρα μάχης Ἀντήνορος υἱὸν
νύξε κατὰ κρόταφον, κυνέης διὰ χαλκοπαρήιου.
οὐδ᾽ ἄρα χαλκείη κόρυς ἔσχεθεν, ἀλλὰ δι᾽ αὐτῆς
αἰχμὴ ἱεμένη ῥῆξ᾽ ὀστέον, ἐγκέφαλος δὲ

ἔνδον ἅπας πεπάλακτο· δάμασσε δέ μιν μεμαῶτα.
Ἱπποδάμαντα δ᾽ ἔπειτα καθ᾽ ἵππων ἀΐξαντα
πρόσθεν ἕθεν φεύγοντα μετάφρενον οὔτασε δουρί.
αὐτὰρ ὁ θυμὸν ἄϊσθε καὶ ἤρυγεν, ὡς ὅτε ταῦρος
ἤρυγεν ἑλκόμενος Ἑλικώνιον ἀμφὶ ἄνακτα

κούρων ἑλκόντων· γάνυται δέ τε τοῖς ἐνοσίχθων·
ὣς ἄρα τόν γ᾽ ἐρυγόντα λίπ᾽ ὀστέα θυμὸς ἀγήνωρ·
αὐτὰρ ὁ βῆ σὺν δουρὶ μετ᾽ ἀντίθεον Πολύδωρον
Πριαμίδην. τὸν δ᾽ οὔ τι πατὴρ εἴασκε μάχεσθαι,
οὕνεκά οἱ μετὰ παισὶ νεώτατος ἔσκε γόνοιο,

καί οἱ φίλτατος ἔσκε, πόδεσσι δὲ πάντας ἐνίκα
δὴ τότε νηπιέηισι ποδῶν ἀρετὴν ἀναφαίνων
θῦνε διὰ προμάχων, εἷος φίλον ὤλεσε θυμόν.
τὸν βάλε μέσσον ἄκοντι ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεὺς
νῶτα παραΐσσοντος, ὅθι ζωστῆρος ὀχῆες

χρύσειοι σύνεχον καὶ διπλόος ἤντετο θώρηξ·
ἀντικρὺ δὲ διέσχε παρ᾽ ὀμφαλὸν ἔγχεος αἰχμή,
γνὺξ δ᾽ ἔριπ᾽ οἰμώξας, νεφέλη δέ μιν ἀμφεκάλυψε
κυανέη, προτὶ οἷ δ᾽ ἔλαβ᾽ ἔντερα χερσὶ λιασθείς.
Ἕκτωρ δ᾽ ὡς ἐνόησε κασίγνητον Πολύδωρον

ἔντερα χερσὶν ἔχοντα λιαζόμενον ποτὶ γαίη
κάρ ῥά οἱ ὀφθαλμῶν κέχυτ᾽ ἀχλύς· οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτ᾽ ἔτλη
δηρὸν ἑκὰς στρωφᾶσθ᾽, ἀλλ᾽ ἀντίος ἦλθ᾽ Ἀχιλῆϊ
ὀξὺ δόρυ κραδάων φλογὶ εἴκελος· αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
ὡς εἶδ᾽, ὣς ἀνεπᾶλτο, καὶ εὐχόμενος ἔπος ηὔδα·

ἐγγὺς ἀνὴρ ὃς ἐμόν γε μάλιστ᾽ ἐσεμάσσατο θυμόν,
ὅς μοι ἑταῖρον ἔπεφνε τετιμένον· οὐδ᾽ ἂν ἔτι δὴν
ἀλλήλους πτώσσοιμεν ἀνὰ πτολέμοιο γεφύρας.
ἦ, καὶ ὑπόδρα ἰδὼν προσεφώνεεν Ἕκτορα δῖον·
ἆσσον ἴθ᾽ ὥς κεν θᾶσσον ὀλέθρου πείραθ᾽ ἵκηαι.

τὸν δ᾽ οὐ ταρβήσας προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·
Πηλεΐδη μὴ δὴ ἐπέεσσί με νηπύτιον ὣς
ἔλπεο δειδίξεσθαι, ἐπεὶ σάφα οἶδα καὶ αὐτὸς
ἠμὲν κερτομίας ἠδ᾽ αἴσυλα μυθήσασθαι.
οἶδα δ᾽ ὅτι σὺ μὲν ἐσθλός, ἐγὼ δὲ σέθεν πολὺ χείρων.

ἀλλ᾽ ἤτοι μὲν ταῦτα θεῶν ἐν γούνασι κεῖται,
αἴ κέ σε χειρότερός περ ἐὼν ἀπὸ θυμὸν ἕλωμαι
δουρὶ βαλών, ἐπεὶ ἦ καὶ ἐμὸν βέλος ὀξὺ πάροιθεν.
ἦ ῥα, καὶ ἀμπεπαλὼν προΐει δόρυ, καὶ τό γ᾽ Ἀθήνη
πνοιῆι Ἀχιλλῆος πάλιν ἔτραπε κυδαλίμοιο

ἦκα μάλα ψύξασα· τὸ δ᾽ ἂψ ἵκεθ᾽ Ἕκτορα δῖον,
αὐτοῦ δὲ προπάροιθε ποδῶν πέσεν. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
ἐμμεμαὼς ἐπόρουσε κατακτάμεναι μενεαίνων,
σμερδαλέα ἰάχων· τὸν δ᾽ ἐξήρπαξεν Ἀπόλλων
ῥεῖα μάλ᾽ ὥς τε θεός, ἐκάλυψε δ᾽ ἄρ᾽ ἠέρι πολλῆι.

τρὶς μὲν ἔπειτ᾽ ἐπόρουσε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεὺς
ἔγχεϊ χαλκείωι, τρὶς δ᾽ ἠέρα τύψε βαθεῖαν.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τὸ τέταρτον ἐπέσσυτο δαίμονι ἶσος,
δεινὰ δ᾽ ὁμοκλήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ἐξ αὖ νῦν ἔφυγες θάνατον κύον· ἦ τέ τοι ἄγχι

ἦλθε κακόν· νῦν αὖτέ σ᾽ ἐρύσατο Φοῖβος Ἀπόλλων,
ὧι μέλλεις εὔχεσθαι ἰὼν ἐς δοῦπον ἀκόντων.
ἦ θήν σ᾽ ἐξανύω γε καὶ ὕστερον ἀντιβολήσας,
εἴ πού τις καὶ ἔμοιγε θεῶν ἐπιτάρροθός ἐστι.
νῦν αὖ τοὺς ἄλλους ἐπιείσομαι, ὅν κε κιχείω.

ὣς εἰπὼν Δρύοπ᾽ οὖτα κατ᾽ αὐχένα μέσσον ἄκοντι·
ἤριπε δὲ προπάροιθε ποδῶν· ὁ δὲ τὸν μὲν ἔασε,
Δημοῦχον δὲ Φιλητορίδην ἠΰν τε μέγαν τε
κὰγ γόνυ δουρὶ βαλὼν ἠρύκακε. τὸν μὲν ἔπειτα
οὐτάζων ξίφεϊ μεγάλωι ἐξαίνυτο θυμόν·

αὐτὰρ ὁ Λαόγονον καὶ Δάρδανον υἷε Βίαντος
ἄμφω ἐφορμηθεὶς ἐξ ἵππων ὦσε χαμᾶζε,
τὸν μὲν δουρὶ βαλών, τὸν δὲ σχεδὸν ἄορι τύψας.
Τρῶα δ᾽ Ἀλαστορίδην, ὁ μὲν ἀντίος ἤλυθε γούνων,
εἴ πώς εὑ πεφίδοιτο λαβὼν καὶ ζωὸν ἀφείη

μηδὲ κατακτείνειεν ὁμηλικίην ἐλεήσας,
νήπιος, οὐδὲ τὸ ἤιδη ὁ οὐ πείσεσθαι ἔμελλεν·
οὐ γάρ τι γλυκύθυμος ἀνὴρ ἦν οὐδ᾽ ἀγανόφρων,
ἀλλὰ μάλ᾽ ἐμμεμαώς· ὁ μὲν ἥπτετο χείρεσι γούνων
ἱέμενος λίσσεσθ᾽, ὁ δὲ φασγάνωι οὖτα καθ᾽ ἧπαρ·

ἐκ δέ οἱ ἧπαρ ὄλισθεν, ἀτὰρ μέλαν αἷμα κατ᾽ αὐτοῦ
κόλπον ἐνέπλησεν· τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψε
θυμοῦ δευόμενον· ὁ δὲ Μούλιον οὖτα παραστὰς
δουρὶ κατ᾽ οὖς· εἶθαρ δὲ δι᾽ οὔατος ἦλθ᾽ ἑτέροιο
αἰχμὴ χαλκείη· ὁ δ᾽ Ἀγήνορος υἱὸν Ἔχεκλον

μέσσην κὰκ κεφαλὴν ξίφει ἤλασε κωπήεντι,
πᾶν δ᾽ ὑπεθερμάνθη ξίφος αἵματι· τὸν δὲ κατ᾽ ὄσσε
ἔλλαβε πορφύρεος θάνατος καὶ μοῖρα κραταιή.
Δευκαλίωνα δ᾽ ἔπειθ᾽, ἵνα τε ξυνέχουσι τένοντες
ἀγκῶνος, τῆι τόν γε φίλης διὰ χειρὸς ἔπειρεν

αἰχμῆι χαλκείηι· ὁ δέ μιν μένε χεῖρα βαρυνθεὶς
πρόσθ᾽ ὁρόων θάνατον· ὁ δὲ φασγάνωι αὐχένα θείνας
τῆλ᾽ αὐτῆι πήληκι κάρη βάλε· μυελὸς αὖτε
σφονδυλίων ἔκπαλθ᾽, ὁ δ᾽ ἐπὶ χθονὶ κεῖτο τανυσθείς.
αὐτὰρ ὁ βῆ ῥ᾽ ἰέναι μετ᾽ ἀμύμονα Πείρεω υἱὸν

Ῥίγμον, ὃς ἐκ Θρήικης ἐριβώλακος εἰληλούθει·
τὸν βάλε μέσσον ἄκοντι, πάγη δ᾽ ἐν νηδύϊ χαλκός,
ἤριπε δ᾽ ἐξ ὀχέων· ὁ δ᾽ Ἀρηΐθοον θεράποντα
ἂψ ἵππους στρέψαντα μετάφρενον ὀξέϊ δουρὶ
νύξ᾽, ἀπὸ δ᾽ ἅρματος ὦσε· κυκήθησαν δέ οἱ ἵπποι.

ὡς δ᾽ ἀναμαιμάει βαθέ᾽ ἄγκεα θεσπιδαὲς πῦρ
οὔρεος ἀζαλέοιο, βαθεῖα δὲ καίεται ὕλη,
πάντηι τε κλονέων ἄνεμος φλόγα εἰλυφάζει,
ὣς ὅ γε πάντηι θῦνε σὺν ἔγχεϊ δαίμονι ἶσος
κτεινομένους ἐφέπων· ῥέε δ᾽ αἵματι γαῖα μέλαινα.

ὡς δ᾽ ὅτε τις ζεύξηι βόας ἄρσενας εὐρυμετώπους
τριβέμεναι κρῖ λευκὸν ἐϋκτιμένηι ἐν ἀλωῆι,
ῥίμφά τε λέπτ᾽ ἐγένοντο βοῶν ὑπὸ πόσσ᾽ ἐριμύκων,
ὣς ὑπ᾽ Ἀχιλλῆος μεγαθύμου μώνυχες ἵπποι
στεῖβον ὁμοῦ νέκυάς τε καὶ ἀσπίδας· αἵματι δ᾽ ἄξων

νέρθεν ἅπας πεπάλακτο καὶ ἄντυγες αἳ περὶ δίφρον,
ἃς ἄρ᾽ ἀφ᾽ ἱππείων ὁπλέων ῥαθάμιγγες ἔβαλλον
αἵ τ᾽ ἀπ᾽ ἐπισσώτρων· ὁ δὲ ἵετο κῦδος ἀρέσθαι
Πηλεΐδης, λύθρωι δὲ παλάσσετο χεῖρας ἀάπτους.

Ἰλιάδος Φ

Μάχη παραποτάμιος.

Ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πόρον ἷξον ἐϋρρεῖος ποταμοῖο
Ξάνθου δινήεντος, ὃν ἀθάνατος τέκετο Ζεύς,
ἔνθα διατμήξας τοὺς μὲν πεδίον δὲ δίωκε
πρὸς πόλιν, ἧι περ Ἀχαιοὶ ἀτυζόμενοι φοβέοντο

ἤματι τῶι προτέρωι, ὅτε μαίνετο φαίδιμος Ἕκτωρ·
τῆι ῥ᾽ οἵ γε προχέοντο πεφυζότες, ἠέρα δ᾽ Ἥρη
πίτνα πρόσθε βαθεῖαν ἐρυκέμεν· ἡμίσεες δὲ
ἐς ποταμὸν εἰλεῦντο βαθύρροον ἀργυροδίνην,
ἐν δ᾽ ἔπεσον μεγάλωι πατάγωι, βράχε δ᾽ αἰπὰ ῥέεθρα,

ὄχθαι δ᾽ ἀμφὶ περὶ μεγάλ᾽ ἴαχον· οἳ δ᾽ ἀλαλητῶι
ἔννεον ἔνθα καὶ ἔνθα ἑλισσόμενοι περὶ δίνας.
ὡς δ᾽ ὅθ᾽ ὑπὸ ῥιπῆς πυρὸς ἀκρίδες ἠερέθονται
φευγέμεναι ποταμὸν δέ· τὸ δὲ φλέγει ἀκάματον πῦρ
ὄρμενον ἐξαίφνης, ταὶ δὲ πτώσσουσι καθ᾽ ὕδωρ·

ὣς ὑπ᾽ Ἀχιλλῆος Ξάνθου βαθυδινήεντος
πλῆτο ῥόος κελάδων ἐπιμὶξ ἵππων τε καὶ ἀνδρῶν.
αὐτὰρ ὁ διογενὴς δόρυ μὲν λίπεν αὐτοῦ ἐπ᾽ ὄχθηι
κεκλιμένον μυρίκηισιν, ὁ δ᾽ ἔσθορε δαίμονι ἶσος
φάσγανον οἶον ἔχων, κακὰ δὲ φρεσὶ μήδετο ἔργα,

τύπτε δ᾽ ἐπιστροφάδην· τῶν δὲ στόνος ὄρνυτ᾽ ἀεικὴς
ἄορι θεινομένων, ἐρυθαίνετο δ᾽ αἵματι ὕδωρ.
ὡς δ᾽ ὑπὸ δελφῖνος μεγακήτεος ἰχθύες ἄλλοι
φεύγοντες πιμπλᾶσι μυχοὺς λιμένος εὐόρμου
δειδιότες· μάλα γάρ τε κατεσθίει ὅν κε λάβηισιν·

ὣς Τρῶες ποταμοῖο κατὰ δεινοῖο ῥέεθρα
πτῶσσον ὑπὸ κρημνούς. ὁ δ᾽ ἐπεὶ κάμε χεῖρας ἐναίρων,
ζωοὺς ἐκ ποταμοῖο δυώδεκα λέξατο κούρους
ποινὴν Πατρόκλοιο Μενοιτιάδαο θανόντος·
τοὺς ἐξῆγε θύραζε τεθηπότας ἠΰτε νεβρούς,

δῆσε δ᾽ ὀπίσσω χεῖρας ἐϋτμήτοισιν ἱμᾶσι,
τοὺς αὐτοὶ φορέεσκον ἐπὶ στρεπτοῖσι χιτῶσι,
δῶκε δ᾽ ἑταίροισιν κατάγειν κοίλας ἐπὶ νῆας.
αὐτὰρ ὁ ἂψ ἐπόρουσε δαϊζέμεναι μενεαίνων.
ἔνθ᾽ υἷι Πριάμοιο συνήντετο Δαρδανίδαο

ἐκ ποταμοῦ φεύγοντι Λυκάονι, τόν ῥά ποτ᾽ αὐτὸς
ἦγε λαβὼν ἐκ πατρὸς ἀλωῆς οὐκ ἐθέλοντα
ἐννύχιος προμολών· ὁ δ᾽ ἐρινεὸν ὀξέϊ χαλκῶι
τάμνε νέους ὄρπηκας, ἵν᾽ ἅρματος ἄντυγες εἶεν·
τῶι δ᾽ ἄρ᾽ ἀνώϊστον κακὸν ἤλυθε δῖος Ἀχιλλεύς.

καὶ τότε μέν μιν Λῆμνον ἐϋκτιμένην ἐπέρασσε
νηυσὶν ἄγων, ἀτὰρ υἱὸς Ἰήσονος ὦνον ἔδωκε·
κεῖθεν δὲ ξεῖνός μιν ἐλύσατο πολλὰ δ᾽ ἔδωκεν
Ἴμβριος Ἠετίων, πέμψεν δ᾽ ἐς δῖαν Ἀρίσβην·
ἔνθεν ὑπεκπροφυγὼν πατρώϊον ἵκετο δῶμα.

ἕνδεκα δ᾽ ἤματα θυμὸν ἐτέρπετο οἷσι φίλοισιν
ἐλθὼν ἐκ Λήμνοιο· δυωδεκάτηι δέ μιν αὖτις
χερσὶν Ἀχιλλῆος θεὸς ἔμβαλεν, ὅς μιν ἔμελλε
πέμψειν εἰς Ἀΐδαο καὶ οὐκ ἐθέλοντα νέεσθαι.
τὸν δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεὺς

γυμνὸν ἄτερ κόρυθός τε καὶ ἀσπίδος, οὐδ᾽ ἔχεν ἔγχος,
ἀλλὰ τὰ μέν ῥ᾽ ἀπὸ πάντα χαμαὶ βάλε· τεῖρε γὰρ ἱδρὼς
φεύγοντ᾽ ἐκ ποταμοῦ, κάματος δ᾽ ὑπὸ γούνατ᾽ ἐδάμνα·
ὀχθήσας δ᾽ ἄρα εἶπε πρὸς ὃν μεγαλήτορα θυμόν·
ὢ πόποι ἦ μέγα θαῦμα τόδ᾽ ὀφθαλμοῖσιν ὁρῶμαι·

ἦ μάλα δὴ Τρῶες μεγαλήτορες οὕς περ ἔπεφνον
αὖτις ἀναστήσονται ὑπὸ ζόφου ἠερόεντος,
οἷον δὴ καὶ ὅδ᾽ ἦλθε φυγὼν ὕπο νηλεὲς ἦμαρ
Λῆμνον ἐς ἠγαθέην πεπερημένος· οὐδέ μιν ἔσχε
πόντος ἁλὸς πολιῆς, ὁ πολέας ἀέκοντας ἐρύκει.

ἀλλ᾽ ἄγε δὴ καὶ δουρὸς ἀκωκῆς ἡμετέροιο
γεύσεται, ὄφρα ἴδωμαι ἐνὶ φρεσὶν ἠδὲ δαείω
ἢ ἄρ᾽ ὁμῶς καὶ κεῖθεν ἐλεύσεται, ἦ μιν ἐρύξει
γῆ φυσίζοος, ἥ τε κατὰ κρατερόν περ ἐρύκει.
ὣς ὅρμαινε μένων· ὁ δέ οἱ σχεδὸν ἦλθε τεθηπὼς

γούνων ἅψασθαι μεμαώς, περὶ δ᾽ ἤθελε θυμῶι
ἐκφυγέειν θάνατόν τε κακὸν καὶ κῆρα μέλαιναν.
ἤτοι ὁ μὲν δόρυ μακρὸν ἀνέσχετο δῖος Ἀχιλλεὺς
οὐτάμεναι μεμαώς, ὁ δ᾽ ὑπέδραμε καὶ λάβε γούνων
κύψας· ἐγχείη δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὲρ νώτου ἐνὶ γαίηι

ἔστη ἱεμένη χροὸς ἄμεναι ἀνδρομέοιο.
αὐτὰρ ὁ τῆι ἑτέρηι μὲν ἑλὼν ἐλλίσσετο γούνων,
τῆι δ᾽ ἑτέρηι ἔχεν ἔγχος ἀκαχμένον οὐδὲ μεθίει·
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
γουνοῦμαι σ᾽ Ἀχιλεῦ· σὺ δέ μ᾽ αἴδεο καί μ᾽ ἐλέησον·

ἀντί τοί εἰμ᾽ ἱκέταο διοτρεφὲς αἰδοίοιο·
πὰρ γὰρ σοὶ πρώτωι πασάμην Δημήτερος ἀκτὴν
ἤματι τῶι ὅτε μ᾽ εἷλες ἐϋκτιμένηι ἐν ἀλωῆι,
καί μ᾽ ἐπέρασσας ἄνευθεν ἄγων πατρός τε φίλων τε
Λῆμνον ἐς ἠγαθέην, ἑκατόμβοιον δέ τοι ἦλφον.

νῦν δὲ λύμην τρὶς τόσσα πορών· ἠὼς δέ μοί ἐστιν
ἥδε δυωδεκάτη, ὅτ᾽ ἐς Ἴλιον εἰλήλουθα
πολλὰ παθών· νῦν αὖ με τεῆις ἐν χερσὶν ἔθηκε
μοῖρ᾽ ὀλοή· μέλλω που ἀπεχθέσθαι Διὶ πατρί,
ὅς με σοὶ αὖτις δῶκε· μινυνθάδιον δέ με μήτηρ

γείνατο Λαοθόη θυγάτηρ Ἄλταο γέροντος
Ἄλτεω, ὃς Λελέγεσσι φιλοπτολέμοισιν ἀνάσσει
Πήδασον αἰπήεσσαν ἔχων ἐπὶ Σατνιόεντι.
τοῦ δ᾽ ἔχε θυγατέρα Πρίαμος, πολλὰς δὲ καὶ ἄλλας·
τῆς δὲ δύω γενόμεσθα, σὺ δ᾽ ἄμφω δειροτομήσεις,

ἤτοι τὸν πρώτοισι μετὰ πρυλέεσσι δάμασσας
ἀντίθεον Πολύδωρον, ἐπεὶ βάλες ὀξέϊ δουρί·
νῦν δὲ δὴ ἐνθάδ᾽ ἐμοὶ κακὸν ἔσσεται· οὐ γὰρ ὀΐω
σὰς χεῖρας φεύξεσθαι, ἐπεί ῥ᾽ ἐπέλασσέ γε δαίμων.
ἄλλο δέ τοι ἐρέω, σὺ δ᾽ ἐνὶ φρεσὶ βάλλεο σῆισι·

μή με κτεῖν᾽, ἐπεὶ οὐχ ὁμογάστριος Ἕκτορός εἰμι,
ὅς τοι ἑταῖρον ἔπεφνεν ἐνηέα τε κρατερόν τε.
ὣς ἄρα μιν Πριάμοιο προσηύδα φαίδιμος υἱὸς
λισσόμενος ἐπέεσσιν, ἀμείλικτον δ᾽ ὄπ᾽ ἄκουσε·
νήπιε μή μοι ἄποινα πιφαύσκεο μηδ᾽ ἀγόρευε·

πρὶν μὲν γὰρ Πάτροκλον ἐπισπεῖν αἴσιμον ἦμαρ
τόφρά τί μοι πεφιδέσθαι ἐνὶ φρεσὶ φίλτερον ἦεν
Τρώων, καὶ πολλοὺς ζωοὺς ἕλον ἠδ᾽ ἐπέρασσα·
νῦν δ᾽ οὐκ ἔσθ᾽ ὅς τις θάνατον φύγηι ὅν κε θεός γε
Ἰλίου προπάροιθεν ἐμῆις ἐν χερσὶ βάληισι

καὶ πάντων Τρώων, περὶ δ᾽ αὖ Πριάμοιό γε παίδων.
ἀλλὰ φίλος θάνε καὶ σύ· τί ἦ ὀλοφύρεαι οὕτως;
κάτθανε καὶ Πάτροκλος, ὅ περ σέο πολλὸν ἀμείνων.
οὐχ ὁράαις οἷος καὶ ἐγὼ καλός τε μέγας τε;
πατρὸς δ᾽ εἴμ᾽ ἀγαθοῖο, θεὰ δέ με γείνατο μήτηρ·

ἀλλ᾽ ἔπι τοι καὶ ἐμοὶ θάνατος καὶ μοῖρα κραταιή·
ἔσσεται ἢ ἠὼς ἢ δείλη ἢ μέσον ἦμαρ
ὁππότε τις καὶ ἐμεῖο Ἄρηι ἐκ θυμὸν ἕληται
ἢ ὅ γε δουρὶ βαλὼν ἢ ἀπὸ νευρῆφιν ὀϊστῶι.
ὣς φάτο, τοῦ δ᾽ αὐτοῦ λύτο γούνατα καὶ φίλον ἦτορ·

ἔγχος μέν ῥ᾽ ἀφέηκεν, ὁ δ᾽ ἕζετο χεῖρε πετάσσας
ἀμφοτέρας· Ἀχιλεὺς δὲ ἐρυσσάμενος ξίφος ὀξὺ
τύψε κατὰ κληῗδα παρ᾽ αὐχένα, πᾶν δέ οἱ εἴσω
δῦ ξίφος ἄμφηκες· ὁ δ᾽ ἄρα πρηνὴς ἐπὶ γαίηι
κεῖτο ταθείς, ἐκ δ᾽ αἷμα μέλαν ῥέε, δεῦε δὲ γαῖαν.

τὸν δ᾽ Ἀχιλεὺς ποταμὸν δὲ λαβὼν ποδὸς ἧκε φέρεσθαι,
καί οἱ ἐπευχόμενος ἔπεα πτερόεντ᾽ ἀγόρευεν·
ἐνταυθοῖ νῦν κεῖσο μετ᾽ ἰχθύσιν, οἵ σ᾽ ὠτειλὴν
αἷμ᾽ ἀπολιχμήσονται ἀκηδέες· οὐδέ σε μήτηρ
ἐνθεμένη λεχέεσσι γοήσεται, ἀλλὰ Σκάμανδρος

οἴσει δινήεις εἴσω ἁλὸς εὐρέα κόλπον·
θρώισκων τις κατὰ κῦμα μέλαιναν φρῖχ᾽ ὑπαΐξει
ἰχθύς, ὅς κε φάγηισι Λυκάονος ἀργέτα δημόν.
φθείρεσθ᾽ εἰς ὅ κεν ἄστυ κιχείομεν Ἰλίου ἱρῆς
ὑμεῖς μὲν φεύγοντες, ἐγὼ δ᾽ ὄπιθεν κεραΐζων.

οὐδ᾽ ὑμῖν ποταμός περ ἐΰρροος ἀργυροδίνης
ἀρκέσει, ὧι δὴ δηθὰ πολέας ἱερεύετε ταύρους,
ζωοὺς δ᾽ ἐν δίνηισι καθίετε μώνυχας ἵππους.
ἀλλὰ καὶ ὧς ὀλέεσθε κακὸν μόρον, εἰς ὅ κε πάντες
τίσετε Πατρόκλοιο φόνον καὶ λοιγὸν Ἀχαιῶν,

οὓς ἐπὶ νηυσὶ θοῆισιν ἐπέφνετε νόσφιν ἐμεῖο.
ὣς ἄρ᾽ ἔφη, ποταμὸς δὲ χολώσατο κηρόθι μᾶλλον,
ὅρμηνεν δ᾽ ἀνὰ θυμὸν ὅπως παύσειε πόνοιο
δῖον Ἀχιλλῆα, Τρώεσσι δὲ λοιγὸν ἀλάλκοι.
τόφρα δὲ Πηλέος υἱὸς ἔχων δολιχόσκιον ἔγχος

Ἀστεροπαίωι ἐπᾶλτο κατακτάμεναι μενεαίνων
υἱέϊ Πηλεγόνος· τὸν δ᾽ Ἀξιὸς εὐρυρέεθρος
γείνατο καὶ Περίβοια Ἀκεσσαμενοῖο θυγατρῶν
πρεσβυτάτη· τῆι γάρ ῥα μίγη ποταμὸς βαθυδίνης.
τῶι ῥ᾽ Ἀχιλεὺς ἐπόρουσεν, ὁ δ᾽ ἀντίος ἐκ ποταμοῖο

ἔστη ἔχων δύο δοῦρε· μένος δέ οἱ ἐν φρεσὶ θῆκε
Ξάνθος, ἐπεὶ κεχόλωτο δαϊκταμένων αἰζηῶν,
τοὺς Ἀχιλεὺς ἐδάϊζε κατὰ ῥόον οὐδ᾽ ἐλέαιρεν.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες,
τὸν πρότερος προσέειπε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·

τίς πόθεν εἰς ἀνδρῶν ὅ μευ ἔτλης ἀντίος ἐλθεῖν;
δυστήνων δέ τε παῖδες ἐμῶι μένει ἀντιόωσι.
τὸν δ᾽ αὖ Πηλεγόνος προσεφώνεε φαίδιμος υἱός·
Πηλεΐδη μεγάθυμε τί ἦ γενεὴν ἐρεείνεις;
εἴμ᾽ ἐκ Παιονίης ἐριβώλου τηλόθ᾽ ἐούσης

Παίονας ἄνδρας ἄγων δολιχεγχέας· ἥδε δέ μοι νῦν
ἠὼς ἑνδεκάτη ὅτε Ἴλιον εἰλήλουθα.
αὐτὰρ ἐμοὶ γενεὴ ἐξ Ἀξιοῦ εὐρὺ ῥέοντος
Ἀξιοῦ, ὃς κάλλιστον ὕδωρ ἐπὶ γαῖαν ἵησιν,
ὃς τέκε Πηλεγόνα κλυτὸν ἔγχεϊ· τὸν δ᾽ ἐμέ φασι

γείνασθαι· νῦν αὖτε μαχώμεθα φαίδιμ᾽ Ἀχιλλεῦ.
ὣς φάτ᾽ ἀπειλήσας, ὁ δ᾽ ἀνέσχετο δῖος Ἀχιλλεὺς
Πηλιάδα μελίην· ὁ δ᾽ ἁμαρτῆι δούρασιν ἀμφὶς
ἥρως Ἀστεροπαῖος, ἐπεὶ περιδέξιος ἦεν.
καί ῥ᾽ ἑτέρωι μὲν δουρὶ σάκος βάλεν, οὐδὲ διὰ πρὸ

ῥῆξε σάκος· χρυσὸς γὰρ ἐρύκακε δῶρα θεοῖο·
τῶι δ᾽ ἑτέρωι μιν πῆχυν ἐπιγράβδην βάλε χειρὸς
δεξιτερῆς, σύτο δ᾽ αἷμα κελαινεφές· ἣ δ᾽ ὑπὲρ αὐτοῦ
γαίηι ἐνεστήρικτο λιλαιομένη χροὸς ἆσαι.
δεύτερος αὖτ᾽ Ἀχιλεὺς μελίην ἰθυπτίωνα

Ἀστεροπαίωι ἐφῆκε κατακτάμεναι μενεαίνων.
καὶ τοῦ μέν ῥ᾽ ἀφάμαρτεν, ὁ δ᾽ ὑψηλὴν βάλεν ὄχθην,
μεσσοπαγὲς δ᾽ ἄρ᾽ ἔθηκε κατ᾽ ὄχθης μείλινον ἔγχος.
Πηλεΐδης δ᾽ ἄορ ὀξὺ ἐρυσσάμενος παρὰ μηροῦ
ἆλτ᾽ ἐπί οἱ μεμαώς· ὁ δ᾽ ἄρα μελίην Ἀχιλῆος

οὐ δύνατ᾽ ἐκ κρημνοῖο ἐρύσσαι χειρὶ παχείηι.
τρὶς μέν μιν πελέμιξεν ἐρύσσασθαι μενεαίνων,
τρὶς δὲ μεθῆκε βίης· τὸ δὲ τέτρατον ἤθελε θυμῶι
ἆξαι ἐπιγνάμψας δόρυ μείλινον Αἰακίδαο,
ἀλλὰ πρὶν Ἀχιλεὺς σχεδὸν ἄορι θυμὸν ἀπηύρα.

γαστέρα γάρ μιν τύψε παρ᾽ ὀμφαλόν, ἐκ δ᾽ ἄρα πᾶσαι
χύντο χαμαὶ χολάδες· τὸν δὲ σκότος ὄσσε κάλυψεν
ἀσθμαίνοντ᾽· Ἀχιλεὺς δ᾽ ἄρ᾽ ἐνὶ στήθεσσιν ὀρούσας
τεύχεά τ᾽ ἐξενάριξε καὶ εὐχόμενος ἔπος ηὔδα·
κεῖσ᾽ οὕτως· χαλεπόν τοι ἐρισθενέος Κρονίωνος

παισὶν ἐριζέμεναι ποταμοῖό περ ἐκγεγαῶτι.
φῆσθα σὺ μὲν ποταμοῦ γένος ἔμμεναι εὐρὺ ῥέοντος,
αὐτὰρ ἐγὼ γενεὴν μεγάλου Διὸς εὔχομαι εἶναι.
τίκτέ μ᾽ ἀνὴρ πολλοῖσιν ἀνάσσων Μυρμιδόνεσσι
Πηλεὺς Αἰακίδης· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ Αἰακὸς ἐκ Διὸς ἦεν.

τὼ κρείσσων μὲν Ζεὺς ποταμῶν ἁλιμυρηέντων,
κρείσσων αὖτε Διὸς γενεὴ ποταμοῖο τέτυκται.
καὶ γὰρ σοὶ ποταμός γε πάρα μέγας, εἰ δύναταί τι
χραισμεῖν· ἀλλ᾽ οὐκ ἔστι Διὶ Κρονίωνι μάχεσθαι,
τῶι οὐδὲ κρείων Ἀχελώϊος ἰσοφαρίζει,

οὐδὲ βαθυρρείταο μέγα σθένος Ὠκεανοῖο,
ἐξ οὗ περ πάντες ποταμοὶ καὶ πᾶσα θάλασσα
καὶ πᾶσαι κρῆναι καὶ φρείατα μακρὰ νάουσιν·
ἀλλὰ καὶ ὃς δείδοικε Διὸς μεγάλοιο κεραυνὸν
δεινήν τε βροντήν, ὅτ᾽ ἀπ᾽ οὐρανόθεν σμαραγήσηι.

ἦ ῥα, καὶ ἐκ κρημνοῖο ἐρύσσατο χάλκεον ἔγχος,
τὸν δὲ κατ᾽ αὐτόθι λεῖπεν, ἐπεὶ φίλον ἦτορ ἀπηύρα,
κείμενον ἐν ψαμάθοισι, δίαινε δέ μιν μέλαν ὕδωρ.
τὸν μὲν ἄρ᾽ ἐγχέλυές τε καὶ ἰχθύες ἀμφεπένοντο
δημὸν ἐρεπτόμενοι ἐπινεφρίδιον κείροντες·

αὐτὰρ ὁ βῆ ῥ᾽ ἰέναι μετὰ Παίονας ἱπποκορυστάς,
οἵ ῥ᾽ ἔτι πὰρ ποταμὸν πεφοβήατο δινήεντα,
ὡς εἶδον τὸν ἄριστον ἐνὶ κρατερῆι ὑσμίνηι
χέρσ᾽ ὕπο Πηλεΐδαο καὶ ἄορι ἶφι δαμέντα.
ἔνθ᾽ ἕλε Θερσίλοχόν τε Μύδωνά τε Ἀστύπυλόν τε

Μνῆσόν τε Θρασίον τε καὶ Αἴνιον ἠδ᾽ Ὀφελέστην·
καί νύ κ᾽ ἔτι πλέονας κτάνε Παίονας ὠκὺς Ἀχιλλεύς,
εἰ μὴ χωσάμενος προσέφη ποταμὸς βαθυδίνης
ἀνέρι εἰσάμενος, βαθέης δ᾽ ἐκ φθέγξατο δίνης·
ὦ Ἀχιλεῦ, περὶ μὲν κρατέεις, περὶ δ᾽ αἴσυλα ῥέζεις

ἀνδρῶν· αἰεὶ γάρ τοι ἀμύνουσιν θεοὶ αὐτοί.
εἴ τοι Τρῶας ἔδωκε Κρόνου παῖς πάντας ὀλέσσαι,
ἐξ ἐμέθεν γ᾽ ἐλάσας πεδίον κάτα μέρμερα ῥέζε·
πλήθει γὰρ δή μοι νεκύων ἐρατεινὰ ῥέεθρα,
οὐδέ τί πηι δύναμαι προχέειν ῥόον εἰς ἅλα δῖαν

στεινόμενος νεκύεσσι, σὺ δὲ κτείνεις ἀϊδήλως.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ καὶ ἔασον· ἄγη μ᾽ ἔχει ὄρχαμε λαῶν.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
ἔσται ταῦτα Σκάμανδρε διοτρεφές, ὡς σὺ κελεύεις.
Τρῶας δ᾽ οὐ πρὶν λήξω ὑπερφιάλους ἐναρίζων,

πρὶν ἔλσαι κατὰ ἄστυ καὶ Ἕκτορι πειρηθῆναι
ἀντιβίην, ἤ κέν με δαμάσσεται, ἦ κεν ἐγὼ τόν.
ὣς εἰπὼν Τρώεσσιν ἐπέσσυτο δαίμονι ἶσος·
καὶ τότ᾽ Ἀπόλλωνα προσέφη ποταμὸς βαθυδίνης·
ὢ πόποι ἀργυρότοξε Διὸς τέκος οὐ σύ γε βουλὰς

εἰρύσαο Κρονίωνος, ὅ τοι μάλα πόλλ᾽ ἐπέτελλε
Τρωσὶ παρεστάμεναι καὶ ἀμύνειν, εἰς ὅ κεν ἔλθηι
δείελος ὀψὲ δύων, σκιάσηι δ᾽ ἐρίβωλον ἄρουραν.
ἦ, καὶ Ἀχιλλεὺς μὲν δουρικλυτὸς ἔνθορε μέσσωι
κρημνοῦ ἀπαΐξας· ὁ δ᾽ ἐπέσσυτο οἴδματι θύων,

πάντα δ᾽ ὄρινε ῥέεθρα κυκώμενος, ὦσε δὲ νεκροὺς
πολλούς, οἵ ῥα κατ᾽ αὐτὸν ἅλις ἔσαν, οὓς κτάν᾽ Ἀχιλλεύς
τοὺς ἔκβαλλε θύραζε μεμυκὼς ἠΰτε ταῦρος
χέρσον δέ· ζωοὺς δὲ σάω κατὰ καλὰ ῥέεθρα,
κρύπτων ἐν δίνηισι βαθείηισιν μεγάληισι.

δεινὸν δ᾽ ἀμφ᾽ Ἀχιλῆα κυκώμενον ἵστατο κῦμα,
ὤθει δ᾽ ἐν σάκεϊ πίπτων ῥόος· οὐδὲ πόδεσσιν
εἶχε στηρίξασθαι· ὁ δὲ πτελέην ἕλε χερσὶν
εὐφυέα μεγάλην· ἣ δ᾽ ἐκ ῥιζῶν ἐριποῦσα
κρημνὸν ἅπαντα διῶσεν, ἐπέσχε δὲ καλὰ ῥέεθρα

ὄζοισιν πυκινοῖσι, γεφύρωσεν δέ μιν αὐτὸν
εἴσω πᾶσ᾽ ἐριποῦσ᾽· ὁ δ᾽ ἄρ᾽ ἐκ δίνης ἀνορούσας
ἤϊξεν πεδίοιο ποσὶ κραιπνοῖσι πέτεσθαι
δείσας· οὐδέ τ᾽ ἔληγε θεὸς μέγας, ὦρτο δ᾽ ἐπ᾽ αὐτῶι
ἀκροκελαινιόων, ἵνα μιν παύσειε πόνοιο

δῖον Ἀχιλλῆα, Τρώεσσι δὲ λοιγὸν ἀλάλκοι.
Πηλεΐδης δ᾽ ἀπόρουσεν ὅσον τ᾽ ἐπὶ δουρὸς ἐρωή,
αἰετοῦ οἴματ᾽ ἔχων μέλανος τοῦ θηρητῆρος,
ὅς θ᾽ ἅμα κάρτιστός τε καὶ ὤκιστος πετεηνῶν·
τῶι ἐϊκὼς ἤϊξεν, ἐπὶ στήθεσσι δὲ χαλκὸς

σμερδαλέον κονάβιζεν· ὕπαιθα δὲ τοῖο λιασθεὶς
φεῦγ᾽, ὁ δ᾽ ὄπισθε ῥέων ἕπετο μεγάλωι ὀρυμαγδῶι.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀνὴρ ὀχετηγὸς ἀπὸ κρήνης μελανύδρου
ἂμ φυτὰ καὶ κήπους ὕδατι ῥόον ἡγεμονεύηι
χερσὶ μάκελλαν ἔχων, ἀμάρης ἐξ ἔχματα βάλλων·

τοῦ μέν τε προρέοντος ὑπὸ ψηφῖδες ἅπασαι
ὀχλεῦνται· τὸ δέ τ᾽ ὦκα κατειβόμενον κελαρύζει
χώρωι ἔνι προαλεῖ, φθάνει δέ τε καὶ τὸν ἄγοντα·
ὣς αἰεὶ Ἀχιλῆα κιχήσατο κῦμα ῥόοιο
καὶ λαιψηρὸν ἐόντα· θεοὶ δέ τε φέρτεροι ἀνδρῶν.

ὁσσάκι δ᾽ ὁρμήσειε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεὺς
στῆναι ἐναντίβιον καὶ γνώμεναι εἴ μιν ἅπαντες
ἀθάνατοι φοβέουσι, τοὶ οὐρανὸν εὐρὺν ἔχουσι,
τοσσάκι μιν μέγα κῦμα διιπετέος ποταμοῖο
πλάζ᾽ ὤμους καθύπερθεν· ὁ δ᾽ ὑψόσε ποσσὶν ἐπήδα

θυμῶι ἀνιάζων· ποταμὸς δ᾽ ὑπὸ γούνατ᾽ ἐδάμνα
λάβρος ὕπαιθα ῥέων, κονίην δ᾽ ὑπέρεπτε ποδοῖιν.
Πηλεΐδης δ᾽ ὤιμωξεν ἰδὼν εἰς οὐρανὸν εὐρύν·
Ζεῦ πάτερ ὡς οὔ τίς με θεῶν ἐλεεινὸν ὑπέστη
ἐκ ποταμοῖο σαῶσαι· ἔπειτα δὲ καί τι πάθοιμι.

ἄλλος δ᾽ οὔ τις μοι τόσον αἴτιος Οὐρανιώνων,
ἀλλὰ φίλη μήτηρ, ἥ με ψεύδεσσιν ἔθελγεν·
ἥ μ᾽ ἔφατο Τρώων ὑπὸ τείχεϊ θωρηκτάων
λαιψηροῖς ὀλέεσθαι Ἀπόλλωνος βελέεσσιν.
ὥς μ᾽ ὄφελ᾽ Ἕκτωρ κτεῖναι ὃς ἐνθάδε γ᾽ ἔτραφ᾽ ἄριστος·

τώ κ᾽ ἀγαθὸς μὲν ἔπεφν᾽, ἀγαθὸν δέ κεν ἐξενάριξε·
νῦν δέ με λευγαλέωι θανάτωι εἵμαρτο ἁλῶναι
ἐρχθέντ᾽ ἐν μεγάλωι ποταμῶι ὡς παῖδα συφορβόν,
ὅν ῥά τ᾽ ἔναυλος ἀποέρσηι χειμῶνι περῶντα.
ὣς φάτο, τῶι δὲ μάλ᾽ ὦκα Ποσειδάων καὶ Ἀθήνη

στήτην ἐγγὺς ἰόντε, δέμας δ᾽ ἄνδρεσσιν ἐΐκτην,
χειρὶ δὲ χεῖρα λαβόντες ἐπιστώσαντ᾽ ἐπέεσσι.
τοῖσι δὲ μύθων ἦρχε Ποσειδάων ἐνοσίχθων·
Πηλεΐδη μήτ᾽ ἄρ τι λίην τρέε μήτέ τι τάρβει·
τοίω γάρ τοι νῶϊ θεῶν ἐπιταρρόθω εἰμὲν

Ζηνὸς ἐπαινήσαντος ἐγὼ καὶ Παλλὰς Ἀθήνη·
ὡς οὔ τοι ποταμῶι γε δαμήμεναι αἴσιμόν ἐστιν,
ἀλλ᾽ ὅδε μὲν τάχα λωφήσει, σὺ δὲ εἴσεαι αὐτός·
αὐτάρ τοι πυκινῶς ὑποθησόμεθ᾽ αἴ κε πίθηαι·
μὴ πρὶν παύειν χεῖρας ὁμοιΐου πολέμοιο

πρὶν κατὰ Ἰλιόφι κλυτὰ τείχεα λαὸν ἐέλσαι
Τρωϊκόν, ὅς κε φύγηισι· σὺ δ᾽ Ἕκτορι θυμὸν ἀπούρας
ἂψ ἐπὶ νῆας ἴμεν· δίδομεν δέ τοι εὖχος ἀρέσθαι.
τὼ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰπόντε μετ᾽ ἀθανάτους ἀπεβήτην·
αὐτὰρ ὁ βῆ, μέγα γάρ ῥα θεῶν ὄτρυνεν ἐφετμή,

ἐς πεδίον· τὸ δὲ πᾶν πλῆθ᾽ ὕδατος ἐκχυμένοιο,
πολλὰ δὲ τεύχεα καλὰ δαὶ κταμένων αἰζηῶν
πλῶον καὶ νέκυες· τοῦ δ᾽ ὑψόσε γούνατ᾽ ἐπήδα
πρὸς ῥόον ἀΐσσοντος ἀν᾽ ἰθύν, οὐδέ μιν ἴσχεν
εὐρὺ ῥέων ποταμός· μέγα γὰρ σθένος ἔμβαλ᾽ Ἀθήνη.

οὐδὲ Σκάμανδρος ἔληγε τὸ ὃν μένος, ἀλλ᾽ ἔτι μᾶλλον
χώετο Πηλεΐωνι, κόρυσσε δὲ κῦμα ῥόοιο
ὑψόσ᾽ ἀειρόμενος, Σιμόεντι δὲ κέκλετ᾽ ἀΰσας·
φίλε κασίγνητε σθένος ἀνέρος ἀμφότεροί περ
σχῶμεν, ἐπεὶ τάχα ἄστυ μέγα Πριάμοιο ἄνακτος

ἐκπέρσει, Τρῶες δὲ κατὰ μόθον οὐ μενέουσιν.
ἀλλ᾽ ἐπάμυνε τάχιστα, καὶ ἐμπίπληθι ῥέεθρα
ὕδατος ἐκ πηγέων, πάντας δ᾽ ὀρόθυνον ἐναύλους,
ἵστη δὲ μέγα κῦμα, πολὺν δ᾽ ὀρυμαγδὸν ὄρινε
φιτρῶν καὶ λάων, ἵνα παύσομεν ἄγριον ἄνδρα

ὃς δὴ νῦν κρατέει, μέμονεν δ᾽ ὅ γε ἶσα θεοῖσι.
φημὶ γὰρ οὔτε βίην χραισμησέμεν οὔτέ τι εἶδος
οὔτε τὰ τεύχεα καλά, τά που μάλα νειόθι λίμνης
κείσεθ᾽ ὑπ᾽ ἰλύος κεκαλυμμένα· κὰδ δέ μιν αὐτὸν
εἰλύσω ψαμάθοισιν ἅλις χέραδος περιχεύας

μυρίον, οὐδέ οἱ ὀστέ᾽ ἐπιστήσονται Ἀχαιοὶ
ἀλλέξαι· τόσσην οἱ ἄσιν καθύπερθε καλύψω.
αὐτοῦ οἱ καὶ σῆμα τετεύξεται, οὐδέ τί μιν χρεὼ
ἔσται τυμβοχόης, ὅτε μιν θάπτωσιν Ἀχαιοί.
ἦ, καὶ ἐπῶρτ᾽ Ἀχιλῆϊ κυκώμενος ὑψόσε θύων

μορμύρων ἀφρῶι τε καὶ αἵματι καὶ νεκύεσσι.
πορφύρεον δ᾽ ἄρα κῦμα διιπετέος ποταμοῖο
ἵστατ᾽ ἀειρόμενον, κατὰ δ᾽ ἥιρεε Πηλεΐωνα·
Ἥρη δὲ μέγ᾽ ἄϋσε περιδείσασ᾽ Ἀχιλῆϊ
μή μιν ἀποέρσειε μέγας ποταμὸς βαθυδίνης,

αὐτίκα δ᾽ Ἥφαιστον προσεφώνεεν ὃν φίλον υἱόν·
ὄρσεο κυλλοπόδιον ἐμὸν τέκος· ἄντα σέθεν γὰρ
Ξάνθον δινήεντα μάχηι ἠΐσκομεν εἶναι·
ἀλλ᾽ ἐπάμυνε τάχιστα, πιφαύσκεο δὲ φλόγα πολλήν.
αὐτὰρ ἐγὼ Ζεφύροιο καὶ ἀργεστᾶο Νότοιο

εἴσομαι ἐξ ἁλόθεν χαλεπὴν ὄρσουσα θύελλαν,
ἥ κεν ἀπὸ Τρώων κεφαλὰς καὶ τεύχεα κήαι
φλέγμα κακὸν φορέουσα· σὺ δὲ Ξάνθοιο παρ᾽ ὄχθας
δένδρεα καῖ᾽, ἐν δ᾽ αὐτὸν ἵει πυρί· μὴ δέ σε πάμπαν
μειλιχίοις ἐπέεσσιν ἀποτρεπέτω καὶ ἀρειῆι·

μὴ δὲ πρὶν ἀπόπαυε τεὸν μένος, ἀλλ᾽ ὁπότ᾽ ἂν δὴ
φθέγξομ᾽ ἐγὼν ἰάχουσα, τότε σχεῖν ἀκάματον πῦρ.
ὣς ἔφαθ᾽, Ἥφαιστος δὲ τιτύσκετο θεσπιδαὲς πῦρ.
πρῶτα μὲν ἐν πεδίωι πῦρ δαίετο, καῖε δὲ νεκροὺς
πολλούς, οἵ ῥα κατ᾽ αὐτὸν ἅλις ἔσαν, οὓς κτάν᾽ Ἀχιλλεύς·

πᾶν δ᾽ ἐξηράνθη πεδίον, σχέτο δ᾽ ἀγλαὸν ὕδωρ.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ὀπωρινὸς Βορέης νεοαρδέ᾽ ἀλωὴν
αἶψ᾽ ἀγξηράνηι· χαίρει δέ μιν ὅς τις ἐθείρηι·
ὣς ἐξηράνθη πεδίον πᾶν, κὰδ δ᾽ ἄρα νεκροὺς
κῆεν· ὁ δ᾽ ἐς ποταμὸν τρέψε φλόγα παμφανόωσαν.

καίοντο πτελέαι τε καὶ ἰτέαι ἠδὲ μυρῖκαι,
καίετο δὲ λωτός τε ἰδὲ θρύον ἠδὲ κύπειρον,
τὰ περὶ καλὰ ῥέεθρα ἅλις ποταμοῖο πεφύκει·
τείροντ᾽ ἐγχέλυές τε καὶ ἰχθύες οἳ κατὰ δίνας,
οἳ κατὰ καλὰ ῥέεθρα κυβίστων ἔνθα καὶ ἔνθα

πνοιῆι τειρόμενοι πολυμήτιος Ἡφαίστοιο.
καίετο δ᾽ ἲς ποταμοῖο ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζεν·
Ἥφαιστ᾽, οὔ τις σοί γε θεῶν δύνατ᾽ ἀντιφερίζειν,
οὐδ᾽ ἂν ἐγὼ σοί γ᾽ ὧδε πυρὶ φλεγέθοντι μαχοίμην.
λῆγ᾽ ἔριδος, Τρῶας δὲ καὶ αὐτίκα δῖος Ἀχιλλεὺς

ἄστεος ἐξελάσειε· τί μοι ἔριδος καὶ ἀρωγῆς;
φῆ πυρὶ καιόμενος, ἀνὰ δ᾽ ἔφλυε καλὰ ῥέεθρα.
ὡς δὲ λέβης ζεῖ ἔνδον ἐπειγόμενος πυρὶ πολλῶι
κνίσην μελδόμενος ἁπαλοτρεφέος σιάλοιο
πάντοθεν ἀμβολάδην, ὑπὸ δὲ ξύλα κάγκανα κεῖται,

ὣς τοῦ καλὰ ῥέεθρα πυρὶ φλέγετο, ζέε δ᾽ ὕδωρ·
οὐδ᾽ ἔθελε προρέειν, ἀλλ᾽ ἴσχετο· τεῖρε δ᾽ ἀϋτμὴ
Ἡφαίστοιο βίηφι πολύφρονος. αὐτὰρ ὅ γ᾽ Ἥρην
πολλὰ λισσόμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ἥρη τίπτε σὸς υἱὸς ἐμὸν ῥόον ἔχραε κήδειν

ἐξ ἄλλων; οὐ μέν τοι ἐγὼ τόσον αἴτιός εἰμι
ὅσσον οἱ ἄλλοι πάντες, ὅσοι Τρώεσσιν ἀρωγοί.
ἀλλ᾽ ἤτοι μὲν ἐγὼν ἀποπαύσομαι εἰ σὺ κελεύεις,
παυέσθω δὲ καὶ οὗτος· ἐγὼ δ᾽ ἐπὶ καὶ τόδ᾽ ὀμοῦμαι,
μή ποτ᾽ ἐπὶ Τρώεσσιν ἀλεξήσειν κακὸν ἦμαρ,

μὴ δ᾽ ὁπότ᾽ ἂν Τροίη μαλερῶι πυρὶ πᾶσα δάηται
καιομένη, καίωσι δ᾽ ἀρήϊοι υἷες Ἀχαιῶν.
αὐτὰρ ἐπεὶ τό γ᾽ ἄκουσε θεὰ λευκώλενος Ἥρη,
αὐτίκ᾽ ἄρ᾽ Ἥφαιστον προσεφώνεεν ὃν φίλον υἱόν·
Ἥφαιστε σχέο τέκνον ἀγακλεές· οὐ γὰρ ἔοικεν

ἀθάνατον θεὸν ὧδε βροτῶν ἕνεκα στυφελίζειν.
ὣς ἔφαθ᾽, Ἥφαιστος δὲ κατέσβεσε θεσπιδαὲς πῦρ,
ἄψορρον δ᾽ ἄρα κῦμα κατέσσυτο καλὰ ῥέεθρα.
αὐτὰρ ἐπεὶ Ξάνθοιο δάμη μένος, οἳ μὲν ἔπειτα
παυσάσθην, Ἥρη γὰρ ἐρύκακε χωομένη περ·

ἐν δ᾽ ἄλλοισι θεοῖσιν ἔρις πέσε βεβριθυῖα
ἀργαλέη, δίχα δέ σφιν ἐνὶ φρεσὶ θυμὸς ἄητο·
σὺν δ᾽ ἔπεσον μεγάλωι πατάγωι, βράχε δ᾽ εὐρεῖα χθών,
ἀμφὶ δὲ σάλπιγξεν μέγας οὐρανός. ἄϊε δὲ Ζεὺς
ἥμενος Οὐλύμπωι· ἐγέλασσε δέ οἱ φίλον ἦτορ

γηθοσύνηι, ὅθ᾽ ὁρᾶτο θεοὺς ἔριδι ξυνιόντας.
ἔνθ᾽ οἵ γ᾽ οὐκέτι δηρὸν ἀφέστασαν· ἦρχε γὰρ Ἄρης
ῥινοτόρος, καὶ πρῶτος Ἀθηναίηι ἐπόρουσε
χάλκεον ἔγχος ἔχων, καὶ ὀνείδειον φάτο μῦθον·
τίπτ᾽ αὖτ᾽ ὦ κυνάμυια θεοὺς ἔριδι ξυνελαύνεις

θάρσος ἄητον ἔχουσα, μέγας δέ σε θυμὸς ἀνῆκεν;
ἦ οὐ μέμνηι ὅτε Τυδεΐδην Διομήδε᾽ ἀνῆκας
οὐτάμεναι, αὐτὴ δὲ πανόψιον ἔγχος ἑλοῦσα
ἰθὺς ἐμεῦ ὦσας, διὰ δὲ χρόα καλὸν ἔδαψας;
τώ σ᾽ αὖ νῦν ὀΐω ἀποτισέμεν ὅσσα ἔοργας.

ὣς εἰπὼν οὔτησε κατ᾽ αἰγίδα θυσσανόεσσαν
σμερδαλέην, ἣν οὐδὲ Διὸς δάμνησι κεραυνός·
τῆι μιν Ἄρης οὔτησε μιαιφόνος ἔγχεϊ μακρῶι.
ἣ δ᾽ ἀναχασσαμένη λίθον εἵλετο χειρὶ παχείηι
κείμενον ἐν πεδίωι μέλανα τρηχύν τε μέγαν τε,

τόν ῥ᾽ ἄνδρες πρότεροι θέσαν ἔμμεναι οὖρον ἀρούρης·
τῶι βάλε θοῦρον Ἄρηα κατ᾽ αὐχένα, λῦσε δὲ γυῖα.
ἑπτὰ δ᾽ ἐπέσχε πέλεθρα πεσών, ἐκόνισε δὲ χαίτας,
τεύχεά τ᾽ ἀμφαράβησε· γέλασσε δὲ Παλλὰς Ἀθήνη,
καί οἱ ἐπευχομένη ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

νηπύτι᾽ οὐδέ νύ πώ περ ἐπεφράσω ὅσσον ἀρείων
εὔχομ᾽ ἐγὼν ἔμεναι, ὅτι μοι μένος ἰσοφαρίζεις.
οὕτω κεν τῆς μητρὸς ἐρινύας ἐξαποτίνοις,
ἥ τοι χωομένη κακὰ μήδεται οὕνεκ᾽ Ἀχαιοὺς
κάλλιπες, αὐτὰρ Τρωσὶν ὑπερφιάλοισιν ἀμύνεις.

ὣς ἄρα φωνήσασα πάλιν τρέπεν ὄσσε φαεινώ·
τὸν δ᾽ ἄγε χειρὸς ἑλοῦσα Διὸς θυγάτηρ Ἀφροδίτη
πυκνὰ μάλα στενάχοντα· μόγις δ᾽ ἐσαγείρετο θυμόν.
τὴν δ᾽ ὡς οὖν ἐνόησε θεὰ λευκώλενος Ἥρη,
αὐτίκ᾽ Ἀθηναίην ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·

ὢ πόποι αἰγιόχοιο Διὸς τέκος Ἀτρυτώνη
καὶ δ᾽ αὖθ᾽ ἡ κυνάμυια ἄγει βροτολοιγὸν Ἄρηα
δηΐου ἐκ πολέμοιο κατὰ κλόνον· ἀλλὰ μέτελθε.
ὣς φάτ᾽, Ἀθηναίη δὲ μετέσσυτο, χαῖρε δὲ θυμῶι,
καί ῥ᾽ ἐπιεισαμένη πρὸς στήθεα χειρὶ παχείηι

ἤλασε· τῆς δ᾽ αὐτοῦ λύτο γούνατα καὶ φίλον ἦτορ.
τὼ μὲν ἄρ᾽ ἄμφω κεῖντο ἐπὶ χθονὶ πουλυβοτείρηι,
ἣ δ᾽ ἄρ᾽ ἐπευχομένη ἔπεα πτερόεντ᾽ ἀγόρευε·
τοιοῦτοι νῦν πάντες ὅσοι Τρώεσσιν ἀρωγοὶ
εἶεν, ὅτ᾽ Ἀργείοισι μαχοίατο θωρηκτῆισιν,

ὧδέ τε θαρσαλέοι καὶ τλήμονες, ὡς Ἀφροδίτη
ἦλθεν Ἄρηι ἐπίκουρος ἐμῶι μένει ἀντιόωσα·
τώ κεν δὴ πάλαι ἄμμες ἐπαυσάμεθα πτολέμοιο
Ἰλίου ἐκπέρσαντες ἐϋκτίμενον πτολίεθρον.
ὣς φάτο, μείδησεν δὲ θεὰ λευκώλενος Ἥρη.

αὐτὰρ Ἀπόλλωνα προσέφη κρείων ἐνοσίχθων·
Φοῖβε τί ἢ δὴ νῶϊ διέσταμεν; οὐδὲ ἔοικεν
ἀρξάντων ἑτέρων· τὸ μὲν αἴσχιον αἴ κ᾽ ἀμαχητὶ
ἴομεν Οὔλυμπον δὲ Διὸς ποτὶ χαλκοβατὲς δῶ.
ἄρχε· σὺ γὰρ γενεῆφι νεώτερος· οὐ γὰρ ἔμοιγε

καλόν, ἐπεὶ πρότερος γενόμην καὶ πλείονα οἶδα.
νηπύτι᾽ ὡς ἄνοον κραδίην ἔχες· οὐδέ νυ τῶν περ
μέμνηαι ὅσα δὴ πάθομεν κακὰ Ἴλιον ἀμφὶ
μοῦνοι νῶϊ θεῶν, ὅτ᾽ ἀγήνορι Λαομέδοντι
πὰρ Διὸς ἐλθόντες θητεύσαμεν εἰς ἐνιαυτὸν

μισθῶι ἔπι ῥητῶι· ὁ δὲ σημαίνων ἐπέτελλεν.
ἤτοι ἐγὼ Τρώεσσι πόλιν πέρι τεῖχος ἔδειμα
εὐρύ τε καὶ μάλα καλόν, ἵν᾽ ἄρρηκτος πόλις εἴη·
Φοῖβε σὺ δ᾽ εἰλίποδας ἕλικας βοῦς βουκολέεσκες
Ἴδης ἐν κνημοῖσι πολυπτύχου ὑληέσσης.

ἀλλ᾽ ὅτε δὴ μισθοῖο τέλος πολυγηθέες ὧραι
ἐξέφερον, τότε νῶϊ βιήσατο μισθὸν ἅπαντα
Λαομέδων ἔκπαγλος, ἀπειλήσας δ᾽ ἀπέπεμπε.
σὺν μὲν ὅ γ᾽ ἠπείλησε πόδας καὶ χεῖρας ὕπερθε
δήσειν, καὶ περάαν νήσων ἔπι τηλεδαπάων·

στεῦτο δ᾽ ὅ γ᾽ ἀμφοτέρων ἀπολεψέμεν οὔατα χαλκῶι.
νῶϊ δὲ ἄψορροι κίομεν κεκοτηότι θυμῶι
μισθοῦ χωόμενοι, τὸν ὑποστὰς οὐκ ἐτέλεσσε.
τοῦ δὴ νῦν λαοῖσι φέρεις χάριν, οὐδὲ μεθ᾽ ἡμέων
πειρᾶι ὥς κε Τρῶες ὑπερφίαλοι ἀπόλωνται

πρόχνυ κακῶς σὺν παισὶ καὶ αἰδοίηις ἀλόχοισι
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἄναξ ἑκάεργος Ἀπόλλων·
ἐννοσίγαι᾽ οὐκ ἄν με σαόφρονα μυθήσαιο
ἔμμεναι, εἰ δὴ σοί γε βροτῶν ἕνεκα πτολεμίξω
δειλῶν, οἳ φύλλοισιν ἐοικότες ἄλλοτε μέν τε

ζαφλεγέες τελέθουσιν ἀρούρης καρπὸν ἔδοντες,
ἄλλοτε δὲ φθινύθουσιν ἀκήριοι. ἀλλὰ τάχιστα
παυώμεσθα μάχης· οἳ δ᾽ αὐτοὶ δηριαάσθων.
ὣς ἄρα φωνήσας πάλιν ἐτράπετ᾽· αἴδετο γάρ ῥα
πατροκασιγνήτοιο μιγήμεναι ἐν παλάμηισι.

τὸν δὲ κασιγνήτη μάλα νείκεσε πότνια θηρῶν
Ἄρτεμις ἀγροτέρη, καὶ ὀνείδειον φάτο μῦθον·
φεύγεις δὴ ἑκάεργε, Ποσειδάωνι δὲ νίκην
πᾶσαν ἐπέτρεψας, μέλεον δέ οἱ εὖχος ἔδωκας·
νηπύτιε τί νυ τόξον ἔχεις ἀνεμώλιον αὔτως;

μή σευ νῦν ἔτι πατρὸς ἐνὶ μεγάροισιν ἀκούσω
εὐχομένου, ὡς τὸ πρὶν ἐν ἀθανάτοισι θεοῖσιν,
ἄντα Ποσειδάωνος ἐναντίβιον πολεμίζειν.
ὣς φάτο, τὴν δ᾽ οὔ τι προσέφη ἑκάεργος Ἀπόλλων,
ἀλλὰ χολωσαμένη Διὸς αἰδοίη παράκοιτις

νείκεσεν ἰοχέαιραν ὀνειδείοις ἐπέεσσι·
πῶς δὲ σὺ νῦν μέμονας κύον ἀδεὲς ἀντί᾽ ἐμεῖο
στήσεσθαι; χαλεπή τοι ἐγὼ μένος ἀντιφέρεσθαι
τοξοφόρωι περ ἐούσηι, ἐπεὶ σὲ λέοντα γυναιξὶ
Ζεὺς θῆκεν, καὶ ἔδωκε κατακτάμεν ἥν κ᾽ ἐθέληισθα.

ἤτοι βέλτερόν ἐστι κατ᾽ οὔρεα θῆρας ἐναίρειν
ἀγροτέρας τ᾽ ἐλάφους ἢ κρείσσοσιν ἶφι μάχεσθαι.
εἰ δ᾽ ἐθέλεις πολέμοιο δαήμεναι, ὄφρ᾽ ἐῢ εἰδῆις
ὅσσον φερτέρη εἴμ᾽, ὅτι μοι μένος ἀντιφερίζεις.
ἦ ῥα, καὶ ἀμφοτέρας ἐπὶ καρπῶι χεῖρας ἔμαρπτε

σκαιῆι, δεξιτερῆι δ᾽ ἄρ᾽ ἀπ᾽ ὤμων αἴνυτο τόξα,
αὐτοῖσιν δ᾽ ἄρ᾽ ἔθεινε παρ᾽ οὔατα μειδιόωσα
ἐντροπαλιζομένην· ταχέες δ᾽ ἔκπιπτον ὀϊστοί.
δακρυόεσσα δ᾽ ὕπαιθα θεὰ φύγεν ὥς τε πέλεια,
ἥ ῥά θ᾽ ὑπ᾽ ἴρηκος κοίλην εἰσέπτατο πέτρην

χηραμόν· οὐδ᾽ ἄρα τῆι γε ἁλώμεναι αἴσιμον ἦεν·
ὣς ἣ δακρυόεσσα φύγεν, λίπε δ᾽ αὐτόθι τόξα.
Λητὼ δὲ προσέειπε διάκτορος ἀργεϊφόντης·
Λητοῖ ἐγὼ δέ τοι οὔ τι μαχήσομαι· ἀργαλέον δὲ
πληκτίζεσθ᾽ ἀλόχοισι Διὸς νεφεληγερέταο·

ἀλλὰ μάλα πρόφρασσα μετ᾽ ἀθανάτοισι θεοῖσιν
εὔχεσθαι ἐμὲ νικῆσαι κρατερῆφι βίηφιν.
ὣς ἄρ᾽ ἔφη, Λητὼ δὲ συναίνυτο καμπύλα τόξα
πεπτεῶτ᾽ ἄλλυδις ἄλλα μετὰ στροφάλιγγι κονίης.
ἣ μὲν τόξα λαβοῦσα πάλιν κίε θυγατέρος ἧς·

ἣ δ᾽ ἄρ᾽ Ὄλυμπον ἵκανε Διὸς ποτὶ χαλκοβατὲς δῶ,
δακρυόεσσα δὲ πατρὸς ἐφέζετο γούνασι κούρη,
ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ἀμβρόσιος ἑανὸς τρέμε· τὴν δὲ προτὶ οἷ
εἷλε πατὴρ Κρονίδης, καὶ ἀνείρετο ἡδὺ γελάσσας·
τίς νύ σε τοιάδ᾽ ἔρεξε φίλον τέκος Οὐρανιώνων

μαψιδίως, ὡς εἴ τι κακὸν ῥέζουσαν ἐνωπῆι;
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπεν ἐϋστέφανος κελαδεινή·
σή μ᾽ ἄλοχος στυφέλιξε πάτερ λευκώλενος Ἥρη,
ἐξ ἧς ἀθανάτοισιν ἔρις καὶ νεῖκος ἐφῆπται.
ὣς οἳ μὲν τοιαῦτα πρὸς ἀλλήλους ἀγόρευον·

αὐτὰρ Ἀπόλλων Φοῖβος ἐδύσετο Ἴλιον ἱρήν·
μέμβλετο γάρ οἱ τεῖχος ἐϋδμήτοιο πόληος
μὴ Δαναοὶ πέρσειαν ὑπὲρ μόρον ἤματι κείνωι.
οἳ δ᾽ ἄλλοι πρὸς Ὄλυμπον ἴσαν θεοὶ αἰὲν ἐόντες,
οἳ μὲν χωόμενοι, οἳ δὲ μέγα κυδιόωντες·

κὰδ δ᾽ ἷζον παρὰ πατρὶ κελαινεφεῖ· αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
Τρῶας ὁμῶς αὐτούς τ᾽ ὄλεκεν καὶ μώνυχας ἵππους.
ὡς δ᾽ ὅτε καπνὸς ἰὼν εἰς οὐρανὸν εὐρὺν ἵκηται
ἄστεος αἰθομένοιο, θεῶν δέ ἑ μῆνις ἀνῆκε,
πᾶσι δ᾽ ἔθηκε πόνον, πολλοῖσι δὲ κήδε᾽ ἐφῆκεν,

ὣς Ἀχιλεὺς Τρώεσσι πόνον καὶ κήδε᾽ ἔθηκεν.
ἑστήκει δ᾽ ὁ γέρων Πρίαμος θείου ἐπὶ πύργου,
ἐς δ᾽ ἐνόησ᾽ Ἀχιλῆα πελώριον· αὐτὰρ ὑπ᾽ αὐτοῦ
Τρῶες ἄφαρ κλονέοντο πεφυζότες, οὐδέ τις ἀλκὴ
γίγνεθ᾽· ὁ δ᾽ οἰμώξας ἀπὸ πύργου βαῖνε χαμᾶζε

ὀτρύνων παρὰ τεῖχος ἀγακλειτοὺς πυλαωρούς·
πεπταμένας ἐν χερσὶ πύλας ἔχετ᾽ εἰς ὅ κε λαοὶ
ἔλθωσι προτὶ ἄστυ πεφυζότες· ἦ γὰρ Ἀχιλλεὺς
ἐγγὺς ὅδε κλονέων· νῦν οἴω λοίγι᾽ ἔσεσθαι.
αὐτὰρ ἐπεί κ᾽ ἐς τεῖχος ἀναπνεύσωσιν ἀλέντες,

αὖτις ἐπανθέμεναι σανίδας πυκινῶς ἀραρυίας·
δείδια γὰρ μὴ οὖλος ἀνὴρ ἐς τεῖχος ἅληται.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄνεσάν τε πύλας καὶ ἀπῶσαν ὀχῆας·
αἳ δὲ πετασθεῖσαι τεῦξαν φάος· αὐτὰρ Ἀπόλλων
ἀντίος ἐξέθορε Τρώων ἵνα λοιγὸν ἀλάλκοι.

οἳ δ᾽ ἰθὺς πόλιος καὶ τείχεος ὑψηλοῖο
δίψηι καρχαλέοι κεκονιμένοι ἐκ πεδίοιο
φεῦγον· ὁ δὲ σφεδανὸν ἔφεπ᾽ ἔγχεϊ, λύσσα δέ οἱ κῆρ
αἰὲν ἔχε κρατερή, μενέαινε δὲ κῦδος ἀρέσθαι.
ἔνθά κεν ὑψίπυλον Τροίην ἕλον υἷες Ἀχαιῶν,

εἰ μὴ Ἀπόλλων Φοῖβος Ἀγήνορα δῖον ἀνῆκε
φῶτ᾽ Ἀντήνορος υἱὸν ἀμύμονά τε κρατερόν τε.
ἐν μέν οἱ κραδίηι θάρσος βάλε, πὰρ δέ οἱ αὐτὸς
ἔστη, ὅπως θανάτοιο βαρείας χεῖρας ἀλάλκοι
φηγῶι κεκλιμένος· κεκάλυπτο δ᾽ ἄρ᾽ ἠέρι πολλῆι.

αὐτὰρ ὅ γ᾽ ὡς ἐνόησεν Ἀχιλλῆα πτολίπορθον
ἔστη, πολλὰ δέ οἱ κραδίη πόρφυρε μένοντι·
ὀχθήσας δ᾽ ἄρα εἶπε πρὸς ὃν μεγαλήτορα θυμόν·
ὤ μοι ἐγών· εἰ μέν κεν ὑπὸ κρατεροῦ Ἀχιλῆος
φεύγω, τῆι περ οἱ ἄλλοι ἀτυζόμενοι κλονέονται,

αἱρήσει με καὶ ὧς, καὶ ἀνάλκιδα δειροτομήσει.
εἰ δ᾽ ἂν ἐγὼ τούτους μὲν ὑποκλονέεσθαι ἐάσω
Πηλεΐδηι Ἀχιλῆϊ, ποσὶν δ᾽ ἀπὸ τείχεος ἄλληι
φεύγω πρὸς πεδίον Ἰλήϊον, ὄφρ᾽ ἂν ἵκωμαι
Ἴδης τε κνημοὺς κατά τε ῥωπήϊα δύω·

ἑσπέριος δ᾽ ἂν ἔπειτα λοεσσάμενος ποταμοῖο
ἱδρῶ ἀποψυχθεὶς προτὶ Ἴλιον ἀπονεοίμην·
ἀλλὰ τί ἤ μοι ταῦτα φίλος διελέξατο θυμός;
μή μ᾽ ἀπαειρόμενον πόλιος πεδίον δὲ νοήσηι
καί με μεταΐξας μάρψηι ταχέεσσι πόδεσσιν.

οὐκέτ᾽ ἔπειτ᾽ ἔσται θάνατον καὶ κῆρας ἀλύξαι·
λίην γὰρ κρατερὸς περὶ πάντων ἔστ᾽ ἀνθρώπων.
εἰ δέ κέ οἱ προπάροιθε πόλεος κατεναντίον ἔλθω·
καὶ γάρ θην τούτωι τρωτὸς χρὼς ὀξέϊ χαλκῶι,
ἐν δὲ ἴα ψυχή, θνητὸν δέ ἕ φασ᾽ ἄνθρωποι

ἔμμεναι· αὐτάρ οἱ Κρονίδης Ζεὺς κῦδος ὀπάζει.
ὣς εἰπὼν Ἀχιλῆα ἀλεὶς μένεν, ἐν δέ οἱ ἦτορ
ἄλκιμον ὁρμᾶτο πτολεμίζειν ἠδὲ μάχεσθαι.
ἠΰτε πάρδαλις εἶσι βαθείης ἐκ ξυλόχοιο
ἀνδρὸς θηρητῆρος ἐναντίον, οὐδέ τι θυμῶι

ταρβεῖ οὐδὲ φοβεῖται, ἐπεί κεν ὑλαγμὸν ἀκούσηι·
εἴ περ γὰρ φθάμενός μιν ἢ οὐτάσηι ἠὲ βάληισιν,
ἀλλά τε καὶ περὶ δουρὶ πεπαρμένη οὐκ ἀπολήγει
ἀλκῆς, πρίν γ᾽ ἠὲ ξυμβλήμεναι ἠὲ δαμῆναι·
ὣς Ἀντήνορος υἱὸς ἀγαυοῦ δῖος Ἀγήνωρ

οὐκ ἔθελεν φεύγειν, πρὶν πειρήσαιτ᾽ Ἀχιλῆος.
ἀλλ᾽ ὅ γ᾽ ἄρ᾽ ἀσπίδα μὲν πρόσθ᾽ ἔσχετο πάντοσ᾽ ἐΐσην,
ἐγχείηι δ᾽ αὐτοῖο τιτύσκετο, καὶ μέγ᾽ ἀΰτει·
ἦ δή που μάλ᾽ ἔολπας ἐνὶ φρεσὶ φαίδιμ᾽ Ἀχιλλεῦ
ἤματι τῶιδε πόλιν πέρσειν Τρώων ἀγερώχων

νηπύτι᾽· ἦ τ᾽ ἔτι πολλὰ τετεύξεται ἄλγε᾽ ἐπ᾽ αὐτῆι.
ἐν γάρ οἱ πολέες τε καὶ ἄλκιμοι ἀνέρες εἰμέν,
οἳ καὶ πρόσθε φίλων τοκέων ἀλόχων τε καὶ υἱῶν
Ἴλιον εἰρυόμεσθα· σὺ δ᾽ ἐνθάδε πότμον ἐφέψεις
ὧδ᾽ ἔκπαγλος ἐὼν καὶ θαρσαλέος πολεμιστής.

ἦ ῥα, καὶ ὀξὺν ἄκοντα βαρείης χειρὸς ἀφῆκε,
καί ῥ᾽ ἔβαλε κνήμην ὑπὸ γούνατος οὐδ᾽ ἀφάμαρτεν.
ἀμφὶ δέ οἱ κνημὶς νεοτεύκτου κασσιτέροιο
σμερδαλέον κονάβησε· πάλιν δ᾽ ἀπὸ χαλκὸς ὄρουσε
βλημένου, οὐδ᾽ ἐπέρησε, θεοῦ δ᾽ ἠρύκακε δῶρα.

Πηλεΐδης δ᾽ ὁρμήσατ᾽ Ἀγήνορος ἀντιθέοιο
δεύτερος· οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἔασεν Ἀπόλλων κῦδος ἀρέσθαι,
ἀλλά μιν ἐξήρπαξε, κάλυψε δ᾽ ἄρ᾽ ἠέρι πολλῆι,
ἡσύχιον δ᾽ ἄρα μιν πολέμου ἔκπεμπε νέεσθαι.
αὐτὰρ ὁ Πηλεΐωνα δόλωι ἀποέργαθε λαοῦ·

αὐτῶι γὰρ ἑκάεργος Ἀγήνορι πάντα ἐοικὼς
ἔστη πρόσθε ποδῶν, ὁ δ᾽ ἐπέσσυτο ποσσὶ διώκειν·
εἷος ὁ τὸν πεδίοιο διώκετο πυροφόροιο
τρέψας πὰρ ποταμὸν βαθυδινήεντα Σκάμανδρον
τυτθὸν ὑπεκπροθέοντα· δόλωι δ᾽ ἄρ᾽ ἔθελγεν Ἀπόλλων

ὡς αἰεὶ ἔλποιτο κιχήσεσθαι ποσὶν οἷσι·
τόφρ᾽ ἄλλοι Τρῶες πεφοβημένοι ἦλθον ὁμίλωι
ἀσπάσιοι προτὶ ἄστυ, πόλις δ᾽ ἔμπλητο ἀλέντων.
οὐδ᾽ ἄρα τοί γ᾽ ἔτλαν πόλιος καὶ τείχεος ἐκτὸς
μεῖναι ἔτ᾽ ἀλλήλους, καὶ γνώμεναι ὅς τε πεφεύγοι

ὅς τ᾽ ἔθαν᾽ ἐν πολέμωι· ἀλλ᾽ ἐσσυμένως ἐσέχυντο
ἐς πόλιν, ὅν τινα τῶν γε πόδες καὶ γοῦνα σαώσαι.

Ἰλιάδος Χ

Ἕκτορος ἀναίρεσις.

Ὣς οἳ μὲν κατὰ ἄστυ πεφυζότες ἠΰτε νεβροὶ
ἱδρῶ ἀπεψύχοντο πίον τ᾽ ἀκέοντό τε δίψαν
κεκλιμένοι καλῆισιν ἐπάλξεσιν· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
τείχεος ἆσσον ἴσαν σάκε᾽ ὤμοισι κλίναντες.

Ἕκτορα δ᾽ αὐτοῦ μεῖναι ὀλοιὴ μοῖρα πέδησεν
Ἰλίου προπάροιθε πυλάων τε Σκαιάων.
αὐτὰρ Πηλείωνα προσηύδα Φοῖβος Ἀπόλλων·
τίπτέ με Πηλέος υἱὲ ποσὶν ταχέεσσι διώκεις
αὐτὸς θνητὸς ἐὼν θεὸν ἄμβροτον; οὐδέ νύ πώ με

ἔγνως ὡς θεός εἰμι, σὺ δ᾽ ἀσπερχὲς μενεαίνεις.
ἦ νύ τοι οὔ τι μέλει Τρώων πόνος, οὓς ἐφόβησας,
οἳ δή τοι εἰς ἄστυ ἄλεν, σὺ δὲ δεῦρο λιάσθης.
οὐ μέν με κτενέεις, ἐπεὶ οὔ τοι μόρσιμός εἰμι.
τὸν δὲ μέγ᾽ ὀχθήσας προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·

ἔβλαψάς μ᾽ ἑκάεργε θεῶν ὀλοώτατε πάντων
ἐνθάδε νῦν τρέψας ἀπὸ τείχεος· ἦ κ᾽ ἔτι πολλοὶ
γαῖαν ὀδὰξ εἷλον πρὶν Ἴλιον εἰσαφικέσθαι.
νῦν δ᾽ ἐμὲ μὲν μέγα κῦδος ἀφείλεο, τοὺς δὲ σάωσας
ῥηϊδίως, ἐπεὶ οὔ τι τίσιν γ᾽ ἔδεισας ὀπίσσω.

ἦ σ᾽ ἂν τισαίμην, εἴ μοι δύναμίς γε παρείη.
ὣς εἰπὼν προτὶ ἄστυ μέγα φρονέων ἐβεβήκει,
σευάμενος ὥς θ᾽ ἵππος ἀεθλοφόρος σὺν ὄχεσφιν,
ὅς ῥά τε ῥεῖα θέηισι τιταινόμενος πεδίοιο·
ὣς Ἀχιλεὺς λαιψηρὰ πόδας καὶ γούνατ᾽ ἐνώμα.

τὸν δ᾽ ὁ γέρων Πρίαμος πρῶτος ἴδεν ὀφθαλμοῖσι
παμφαίνονθ᾽ ὥς τ᾽ ἀστέρ᾽ ἐπεσσύμενον πεδίοιο,
ὅς ῥά τ᾽ ὀπώρης εἶσιν, ἀρίζηλοι δέ οἱ αὐγαὶ
φαίνονται πολλοῖσι μετ᾽ ἀστράσι νυκτὸς ἀμολγῶι,
ὅν τε κύν᾽ Ὠρίωνος ἐπίκλησιν καλέουσι.

λαμπρότατος μὲν ὅ γ᾽ ἐστί, κακὸν δέ τε σῆμα τέτυκται,
καί τε φέρει πολλὸν πυρετὸν δειλοῖσι βροτοῖσιν·
ὣς τοῦ χαλκὸς ἔλαμπε περὶ στήθεσσι θέοντος.
ὤιμωξεν δ᾽ ὁ γέρων, κεφαλὴν δ᾽ ὅ γε κόψατο χερσὶν
ὑψόσ᾽ ἀνασχόμενος, μέγα δ᾽ οἰμώξας ἐγεγώνει

λισσόμενος φίλον υἱόν· ὁ δὲ προπάροιθε πυλάων
ἑστήκει ἄμοτον μεμαὼς Ἀχιλῆϊ μάχεσθαι·
τὸν δ᾽ ὁ γέρων ἐλεεινὰ προσηύδα χεῖρας ὀρεγνύς·
Ἕκτορ μή μοι μίμνε φίλον τέκος ἀνέρα τοῦτον
οἶος ἄνευθ᾽ ἄλλων, ἵνα μὴ τάχα πότμον ἐπίσπηις

Πηλεΐωνι δαμείς, ἐπεὶ ἦ πολὺ φέρτερός ἐστι
σχέτλιος· αἴθε θεοῖσι φίλος τοσσόνδε γένοιτο
ὅσσον ἐμοί· τάχα κέν ἑ κύνες καὶ γῦπες ἔδοιεν
κείμενον· ἦ κέ μοι αἰνὸν ἀπὸ πραπίδων ἄχος ἔλθοι·
ὅς μ᾽ υἱῶν πολλῶν τε καὶ ἐσθλῶν εὖνιν ἔθηκε

κτείνων καὶ περνὰς νήσων ἔπι τηλεδαπάων.
καὶ γὰρ νῦν δύο παῖδε Λυκάονα καὶ Πολύδωρον
οὐ δύναμαι ἰδέειν Τρώων εἰς ἄστυ ἀλέντων,
τούς μοι Λαοθόη τέκετο κρείουσα γυναικῶν.
ἀλλ᾽ εἰ μὲν ζώουσι μετὰ στρατῶι, ἦ τ᾽ ἂν ἔπειτα

χαλκοῦ τε χρυσοῦ τ᾽ ἀπολυσόμεθ᾽, ἔστι γὰρ ἔνδον·
πολλὰ γὰρ ὤπασε παιδὶ γέρων ὀνομάκλυτος Ἄλτης.
εἰ δ᾽ ἤδη τεθνᾶσι καὶ εἰν Ἀΐδαο δόμοισιν,
ἄλγος ἐμῶι θυμῶι καὶ μητέρι τοὶ τεκόμεσθα·
λαοῖσιν δ᾽ ἄλλοισι μινυνθαδιώτερον ἄλγος

ἔσσεται, ἢν μὴ καὶ σὺ θάνηις Ἀχιλῆϊ δαμασθείς.
ἀλλ᾽ εἰσέρχεο τεῖχος ἐμὸν τέκος, ὄφρα σαώσηις
Τρῶας καὶ Τρωιάς, μὴ δὲ μέγα κῦδος ὀρέξηις
Πηλεΐδηι, αὐτὸς δὲ φίλης αἰῶνος ἀμερθῆις.
πρὸς δ᾽ ἐμὲ τὸν δύστηνον ἔτι φρονέοντ᾽ ἐλέησον

δύσμορον, ὅν ῥα πατὴρ Κρονίδης ἐπὶ γήραος οὐδῶι
αἴσηι ἐν ἀργαλέηι φθίσει κακὰ πόλλ᾽ ἐπιδόντα
υἷάς τ᾽ ὀλλυμένους ἑλκηθείσας τε θύγατρας,
καὶ θαλάμους κεραϊζομένους, καὶ νήπια τέκνα
βαλλόμενα προτὶ γαίηι ἐν αἰνῆι δηϊοτῆτι,

ἑλκομένας τε νυοὺς ὀλοῆις ὑπὸ χερσὶν Ἀχαιῶν.
αὐτὸν δ᾽ ἂν πύματόν με κύνες πρώτηισι θύρηισιν
ὠμησταὶ ἐρύουσιν, ἐπεί κέ τις ὀξέϊ χαλκῶι
τύψας ἠὲ βαλὼν ῥεθέων ἐκ θυμὸν ἕληται,
οὓς τρέφον ἐν μεγάροισι τραπεζῆας θυραωρούς,

οἵ κ᾽ ἐμὸν αἷμα πιόντες ἀλύσσοντες περὶ θυμῶι
κείσοντ᾽ ἐν προθύροισι. νέωι δέ τε πάντ᾽ ἐπέοικεν
ἄρηϊ κταμένωι δεδαϊγμένωι ὀξέϊ χαλκῶι
κεῖσθαι· πάντα δὲ καλὰ θανόντι περ ὅττι φανήηι·
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πολιόν τε κάρη πολιόν τε γένειον

αἰδῶ τ᾽ αἰσχύνωσι κύνες κταμένοιο γέροντος,
τοῦτο δὴ οἴκτιστον πέλεται δειλοῖσι βροτοῖσιν.
ἦ ῥ᾽ ὁ γέρων, πολιὰς δ᾽ ἄρ᾽ ἀνὰ τρίχας ἕλκετο χερσὶ
τίλλων ἐκ κεφαλῆς· οὐδ᾽ Ἕκτορι θυμὸν ἔπειθε.
μήτηρ δ᾽ αὖθ᾽ ἑτέρωθεν ὀδύρετο δάκρυ χέουσα

κόλπον ἀνιεμένη, ἑτέρηφι δὲ μαζὸν ἀνέσχε·
καί μιν δάκρυ χέουσ᾽ ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ἕκτορ τέκνον ἐμὸν τάδε τ᾽ αἴδεο καί μ᾽ ἐλέησον
αὐτήν, εἴ ποτέ τοι λαθικηδέα μαζὸν ἐπέσχον·
τῶν μνῆσαι φίλε τέκνον ἄμυνε δὲ δήϊον ἄνδρα

τείχεος ἐντὸς ἐών, μὴ δὲ πρόμος ἵστασο τούτωι
σχέτλιος· εἴ περ γάρ σε κατακτάνηι, οὔ σ᾽ ἔτ᾽ ἔγωγε
κλαύσομαι ἐν λεχέεσσι φίλον θάλος, ὃν τέκον αὐτή,
οὐδ᾽ ἄλοχος πολύδωρος· ἄνευθε δέ σε μέγα νῶϊν
Ἀργείων παρὰ νηυσὶ κύνες ταχέες κατέδονται.

ὣς τώ γε κλαίοντε προσαυδήτην φίλον υἱὸν
πολλὰ λισσομένω· οὐδ᾽ Ἕκτορι θυμὸν ἔπειθον,
ἀλλ᾽ ὅ γε μίμν᾽ Ἀχιλῆα πελώριον ἆσσον ἰόντα.
ὡς δὲ δράκων ἐπὶ χειῆι ὀρέστερος ἄνδρα μένηισι
βεβρωκὼς κακὰ φάρμακ᾽, ἔδυ δέ τέ μιν χόλος αἰνός,

σμερδαλέον δὲ δέδορκεν ἑλισσόμενος περὶ χειῆι·
ὣς Ἕκτωρ ἄσβεστον ἔχων μένος οὐχ ὑπεχώρει
πύργωι ἔπι προὔχοντι φαεινὴν ἀσπίδ᾽ ἐρείσας·
ὀχθήσας δ᾽ ἄρα εἶπε πρὸς ὃν μεγαλήτορα θυμόν·
ὤ μοι ἐγών, εἰ μέν κε πύλας καὶ τείχεα δύω,

Πουλυδάμας μοι πρῶτος ἐλεγχείην ἀναθήσει,
ὅς μ᾽ ἐκέλευε Τρωσὶ ποτὶ πτόλιν ἡγήσασθαι
νύχθ᾽ ὕπο τήνδ᾽ ὀλοὴν ὅτε τ᾽ ὤρετο δῖος Ἀχιλλεύς.
ἀλλ᾽ ἐγὼ οὐ πιθόμην· ἦ τ᾽ ἂν πολὺ κέρδιον ἦεν.
νῦν δ᾽ ἐπεὶ ὤλεσα λαὸν ἀτασθαλίηισιν ἐμῆισιν,

αἰδέομαι Τρῶας καὶ Τρωιάδας ἑλκεσιπέπλους,
μή ποτέ τις εἴπηισι κακώτερος ἄλλος ἐμεῖο·
Ἕκτωρ ἧφι βίηφι πιθήσας ὤλεσε λαόν.
ὣς ἐρέουσιν· ἐμοὶ δὲ τότ᾽ ἂν πολὺ κέρδιον εἴη
ἄντην ἢ Ἀχιλῆα κατακτείναντα νέεσθαι,

ἠέ κεν αὐτῶι ὀλέσθαι ἐϋκλειῶς πρὸ πόληος.
εἰ δέ κεν ἀσπίδα μὲν καταθείομαι ὀμφαλόεσσαν
καὶ κόρυθα βριαρήν, δόρυ δὲ πρὸς τεῖχος ἐρείσας
αὐτὸς ἰὼν Ἀχιλῆος ἀμύμονος ἀντίος ἔλθω
καί οἱ ὑπόσχωμαι Ἑλένην καὶ κτήμαθ᾽ ἅμ᾽ αὐτῆι,

πάντα μάλ᾽ ὅσσά τ᾽ Ἀλέξανδρος κοίληις ἐνὶ νηυσὶν
ἠγάγετο Τροίηνδ᾽, ἥ τ᾽ ἔπλετο νείκεος ἀρχή,
δωσέμεν Ἀτρεΐδηισιν ἄγειν, ἅμα δ᾽ ἀμφὶς Ἀχαιοῖς
ἄλλ᾽ ἀποδάσσεσθαι ὅσα τε πτόλις ἥδε κέκευθε·
Τρωσὶν δ᾽ αὖ μετόπισθε γερούσιον ὅρκον ἕλωμαι

μή τι κατακρύψειν, ἀλλ᾽ ἄνδιχα πάντα δάσασθαι
κτῆσιν ὅσην πτολίεθρον ἐπήρατον ἐντὸς ἐέργει·
ἀλλὰ τί ἤ μοι ταῦτα φίλος διελέξατο θυμός;
μή μιν ἐγὼ μὲν ἵκωμαι ἰών, ὁ δέ μ᾽ οὐκ ἐλεήσει
οὐδέ τί μ᾽ αἰδέσεται, κτενέει δέ με γυμνὸν ἐόντα

αὔτως ὥς τε γυναῖκα, ἐπεί κ᾽ ἀπὸ τεύχεα δύω.
οὐ μέν πως νῦν ἔστιν ἀπὸ δρυὸς οὐδ᾽ ἀπὸ πέτρης
τῶι ὀαριζέμεναι, ἅ τε παρθένος ἠΐθεός τε
παρθένος ἠΐθεός τ᾽ ὀαρίζετον ἀλλήλοιιν.
βέλτερον αὖτ᾽ ἔριδι ξυνελαυνέμεν ὅττι τάχιστα·

εἴδομεν ὁπποτέρωι κεν Ὀλύμπιος εὖχος ὀρέξηι.
ὣς ὅρμαινε μένων, ὁ δέ οἱ σχεδὸν ἦλθεν Ἀχιλλεὺς
ἶσος Ἐνυαλίωι κορυθάϊκι πτολεμιστῆι
σείων Πηλιάδα μελίην κατὰ δεξιὸν ὦμον
δεινήν· ἀμφὶ δὲ χαλκὸς ἐλάμπετο εἴκελος αὐγῆι

ἢ πυρὸς αἰθομένου ἢ ἠελίου ἀνιόντος.
Ἕκτορα δ᾽, ὡς ἐνόησεν, ἕλε τρόμος· οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτ᾽ ἔτλη
αὖθι μένειν, ὀπίσω δὲ πύλας λίπε, βῆ δὲ φοβηθείς·
Πηλεΐδης δ᾽ ἐπόρουσε ποσὶ κραιπνοῖσι πεποιθώς.
ἠΰτε κίρκος ὄρεσφιν ἐλαφρότατος πετεηνῶν

ῥηϊδίως οἴμησε μετὰ τρήρωνα πέλειαν,
ἣ δέ θ᾽ ὕπαιθα φοβεῖται, ὁ δ᾽ ἐγγύθεν ὀξὺ λεληκὼς
ταρφέ᾽ ἐπαΐσσει, ἑλέειν τέ ἑ θυμὸς ἀνώγει·
ὣς ἄρ᾽ ὅ γ᾽ ἐμμεμαὼς ἰθὺς πέτετο, τρέσε δ᾽ Ἕκτωρ
τεῖχος ὕπο Τρώων, λαιψηρὰ δὲ γούνατ᾽ ἐνώμα.

οἳ δὲ παρὰ σκοπιὴν καὶ ἐρινεὸν ἠνεμόεντα
τείχεος αἰὲν ὑπ᾽ ἐκ κατ᾽ ἀμαξιτὸν ἐσσεύοντο,
κρουνὼ δ᾽ ἵκανον καλλιρρόω· ἔνθα δὲ πηγαὶ
δοιαὶ ἀναΐσσουσι Σκαμάνδρου δινήεντος.
ἣ μὲν γάρ θ᾽ ὕδατι λιαρῶι ῥέει, ἀμφὶ δὲ καπνὸς

γίγνεται ἐξ αὐτῆς ὡς εἰ πυρὸς αἰθομένοιο·
ἣ δ᾽ ἑτέρη θέρεϊ προρέει ἐϊκυῖα χαλάζηι,
ἢ χιόνι ψυχρῆι ἢ ἐξ ὕδατος κρυστάλλωι.
ἔνθα δ᾽ ἐπ᾽ αὐτάων πλυνοὶ εὐρέες ἐγγὺς ἔασι
καλοὶ λαΐνεοι, ὅθι εἵματα σιγαλόεντα

πλύνεσκον Τρώων ἄλοχοι καλαί τε θύγατρες
τὸ πρὶν ἐπ᾽ εἰρήνης πρὶν ἐλθεῖν υἷας Ἀχαιῶν.
τῆι ῥα παραδραμέτην φεύγων ὁ δ᾽ ὄπισθε διώκων·
πρόσθε μὲν ἐσθλὸς ἔφευγε, δίωκε δέ μιν μέγ᾽ ἀμείνων
καρπαλίμως, ἐπεὶ οὐχ ἱερήϊον οὐδὲ βοείην

ἀρνύσθην, ἅ τε ποσσὶν ἀέθλια γίγνεται ἀνδρῶν,
ἀλλὰ περὶ ψυχῆς θέον Ἕκτορος ἱπποδάμοιο.
ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἀεθλοφόροι περὶ τέρματα μώνυχες ἵπποι
ῥίμφα μάλα τρωχῶσι· τὸ δὲ μέγα κεῖται ἄεθλον
ἢ τρίπος ἠὲ γυνὴ ἀνδρὸς κατατεθνηῶτος·

ὣς τὼ τρὶς Πριάμοιο πόλιν πέρι δινηθήτην
καρπαλίμοισι πόδεσσι· θεοὶ δ᾽ ἐς πάντες ὁρῶντο·
τοῖσι δὲ μύθων ἦρχε πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε·
ὢ πόποι ἦ φίλον ἄνδρα διωκόμενον περὶ τεῖχος
ὀφθαλμοῖσιν ὁρῶμαι· ἐμὸν δ᾽ ὀλοφύρεται ἦτορ

Ἕκτορος, ὅς μοι πολλὰ βοῶν ἐπὶ μηρί᾽ ἔκηεν
Ἴδης ἐν κορυφῆισι πολυπτύχου, ἄλλοτε δ᾽ αὖτε
ἐν πόλει ἀκροτάτηι· νῦν αὖτέ ἑ δῖος Ἀχιλλεὺς
ἄστυ πέρι Πριάμοιο ποσὶν ταχέεσσι διώκει.
ἀλλ᾽ ἄγετε φράζεσθε θεοὶ καὶ μητιάασθε

ἠέ μιν ἐκ θανάτοιο σαώσομεν, ἦέ μιν ἤδη
Πηλεΐδηι Ἀχιλῆϊ δαμάσσομεν ἐσθλὸν ἐόντα.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
ὦ πάτερ ἀργικέραυνε κελαινεφὲς οἷον ἔειπες·
ἄνδρα θνητὸν ἐόντα πάλαι πεπρωμένον αἴσηι

ἂψ ἐθέλεις θανάτοιο δυσηχέος ἐξαναλῦσαι;
ἔρδ᾽· ἀτὰρ οὔ τοι πάντες ἐπαινέομεν θεοὶ ἄλλοι.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·
θάρσει Τριτογένεια φίλον τέκος· οὔ νύ τι θυμῶι
πρόφρονι μυθέομαι, ἐθέλω δέ τοι ἤπιος εἶναι·

ἔρξον ὅπηι δή τοι νόος ἔπλετο, μὴ δ᾽ ἔτ᾽ ἐρώει.
ὣς εἰπὼν ὄτρυνε πάρος μεμαυῖαν Ἀθήνην·
βῆ δὲ κατ᾽ Οὐλύμποιο καρήνων ἀΐξασα.
Ἕκτορα δ᾽ ἀσπερχὲς κλονέων ἔφεπ᾽ ὠκὺς Ἀχιλλεύς.
ὡς δ᾽ ὅτε νεβρὸν ὄρεσφι κύων ἐλάφοιο δίηται

ὄρσας ἐξ εὐνῆς διά τ᾽ ἄγκεα καὶ διὰ βήσσας·
τὸν δ᾽ εἴ πέρ τε λάθηισι καταπτήξας ὑπὸ θάμνωι,
ἀλλά τ᾽ ἀνιχνεύων θέει ἔμπεδον ὄφρά κεν εὕρηι·
ὣς Ἕκτωρ οὐ λῆθε ποδώκεα Πηλεΐωνα.
ὁσσάκι δ᾽ ὁρμήσειε πυλάων Δαρδανιάων

ἀντίον ἀΐξασθαι ἐϋδμήτους ὑπὸ πύργους,
εἴ πως οἷ καθύπερθεν ἀλάλκοιεν βελέεσσι,
τοσσάκι μιν προπάροιθεν ἀποστρέψασκε παραφθὰς
πρὸς πεδίον· αὐτὸς δὲ ποτὶ πτόλιος πέτετ᾽ αἰεί.
ὡς δ᾽ ἐν ὀνείρωι οὐ δύναται φεύγοντα διώκειν·

οὔτ᾽ ἄρ᾽ ὁ τὸν δύναται ὑποφεύγειν οὔθ᾽ ὁ διώκειν·
ὣς ὁ τὸν οὐ δύνατο μάρψαι ποσίν, οὐδ᾽ ὃς ἀλύξαι.
πῶς δέ κεν Ἕκτωρ κῆρας ὑπεξέφυγεν θανάτοιο,
εἰ μή οἱ πύματόν τε καὶ ὕστατον ἤντετ᾽ Ἀπόλλων
ἐγγύθεν, ὅς οἱ ἐπῶρσε μένος λαιψηρά τε γοῦνα;

λαοῖσιν δ᾽ ἀνένευε καρήατι δῖος Ἀχιλλεύς,
οὐδ᾽ ἔα ἱέμεναι ἐπὶ Ἕκτορι πικρὰ βέλεμνα,
μή τις κῦδος ἄροιτο βαλών, ὁ δὲ δεύτερος ἔλθοι.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τὸ τέταρτον ἐπὶ κρουνοὺς ἀφίκοντο,
καὶ τότε δὴ χρύσεια πατὴρ ἐτίταινε τάλαντα,

ἐν δ᾽ ἐτίθει δύο κῆρε τανηλεγέος θανάτοιο,
τὴν μὲν Ἀχιλλῆος, τὴν δ᾽ Ἕκτορος ἱπποδάμοιο,
ἕλκε δὲ μέσσα λαβών· ῥέπε δ᾽ Ἕκτορος αἴσιμον ἦμαρ,
ὤιχετο δ᾽ εἰς Ἀΐδαο, λίπεν δέ ἑ Φοῖβος Ἀπόλλων.
Πηλεΐωνα δ᾽ ἵκανε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη,

ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
νῦν δὴ νῶι ἔολπα Διῒ φίλε φαίδιμ᾽ Ἀχιλλεῦ
οἴσεσθαι μέγα κῦδος Ἀχαιοῖσι προτὶ νῆας
Ἕκτορα δηιώσαντε μάχης ἄατόν περ ἐόντα.
οὔ οἱ νῦν ἔτι γ᾽ ἔστι πεφυγμένον ἄμμε γενέσθαι,

οὐδ᾽ εἴ κεν μάλα πολλὰ πάθοι ἑκάεργος Ἀπόλλων
προπροκυλινδόμενος πατρὸς Διὸς αἰγιόχοιο.
ἀλλὰ σὺ μὲν νῦν στῆθι καὶ ἄμπνυε, τόνδε δ᾽ ἐγώ τοι
οἰχομένη πεπιθήσω ἐναντίβιον μαχέσασθαι.
ὣς φάτ᾽ Ἀθηναίη, ὁ δ᾽ ἐπείθετο, χαῖρε δὲ θυμῶι,

στῆ δ᾽ ἄρ᾽ ἐπὶ μελίης χαλκογλώχινος ἐρεισθείς.
ἣ δ᾽ ἄρα τὸν μὲν ἔλειπε, κιχήσατο δ᾽ Ἕκτορα δῖον
Δηϊφόβωι ἐϊκυῖα δέμας καὶ ἀτειρέα φωνήν·
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ἠθεῖ᾽ ἦ μάλα δή σε βιάζεται ὠκὺς Ἀχιλλεὺς

ἄστυ πέρι Πριάμοιο ποσὶν ταχέεσσι διώκων·
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ στέωμεν καὶ ἀλεξώμεσθα μένοντες.
τὴν δ᾽ αὖτε προσέειπε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ·
Δηΐφοβ᾽ ἦ μέν μοι τὸ πάρος πολὺ φίλτατος ἦσθα
γνωτῶν οὓς Ἑκάβη ἠδὲ Πρίαμος τέκε παῖδας·

νῦν δ᾽ ἔτι καὶ μᾶλλον νοέω φρεσὶ τιμήσασθαι,
ὃς ἔτλης ἐμεῦ εἵνεκ᾽, ἐπεὶ ἴδες ὀφθαλμοῖσι,
τείχεος ἐξελθεῖν, ἄλλοι δ᾽ ἔντοσθε μένουσι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε θεὰ γλαυκῶπις Ἀθήνη·
ἠθεῖ᾽ ἦ μὲν πολλὰ πατὴρ καὶ πότνια μήτηρ

λίσσονθ᾽ ἑξείης γουνούμενοι, ἀμφὶ δ᾽ ἑταῖροι,
αὖθι μένειν· τοῖον γὰρ ὑποτρομέουσιν ἅπαντες·
ἀλλ᾽ ἐμὸς ἔνδοθι θυμὸς ἐτείρετο πένθεϊ λυγρῶι.
νῦν δ᾽ ἰθὺς μεμαῶτε μαχώμεθα, μὴ δέ τι δούρων
ἔστω φειδωλή, ἵνα εἴδομεν εἴ κεν Ἀχιλλεὺς

νῶϊ κατακτείνας ἔναρα βροτόεντα φέρηται
νῆας ἔπι γλαφυράς, ἦ κεν σῶι δουρὶ δαμήηι.
ὣς φαμένη καὶ κερδοσύνηι ἡγήσατ᾽ Ἀθήνη·
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες,
τὸν πρότερος προσέειπε μέγας κορυθαίολος Ἕκτωρ·

οὔ σ᾽ ἔτι Πηλέος υἱὲ φοβήσομαι, ὡς τὸ πάρος περ
τρὶς περὶ ἄστυ μέγα Πριάμου δίον, οὐδέ ποτ᾽ ἔτλην
μεῖναι ἐπερχόμενον· νῦν αὖτέ με θυμὸς ἀνῆκε
στήμεναι ἀντία σεῖο· ἕλοιμί κεν ἤ κεν ἁλοίην.
ἀλλ᾽ ἄγε δεῦρο θεοὺς ἐπιδώμεθα· τοὶ γὰρ ἄριστοι

μάρτυροι ἔσσονται καὶ ἐπίσκοποι ἁρμονιάων·
οὐ γὰρ ἐγώ σ᾽ ἔκπαγλον ἀεικιῶ, αἴ κεν ἐμοὶ Ζεὺς
δώηι καμμονίην, σὴν δὲ ψυχὴν ἀφέλωμαι·
ἀλλ᾽ ἐπεὶ ἄρ κέ σε συλήσω κλυτὰ τεύχε᾽ Ἀχιλλεῦ
νεκρὸν Ἀχαιοῖσιν δώσω πάλιν· ὣς δὲ σὺ ῥέζειν.

τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
Ἕκτορ μή μοι ἄλαστε συνημοσύνας ἀγόρευε·
ὡς οὐκ ἔστι λέουσι καὶ ἀνδράσιν ὅρκια πιστά,
οὐδὲ λύκοι τε καὶ ἄρνες ὁμόφρονα θυμὸν ἔχουσιν,
ἀλλὰ κακὰ φρονέουσι διαμπερὲς ἀλλήλοισιν,

ὣς οὐκ ἔστ᾽ ἐμὲ καὶ σὲ φιλήμεναι, οὐδέ τι νῶϊν
ὅρκια ἔσσονται, πρίν γ᾽ ἢ ἕτερόν γε πεσόντα
αἵματος ἆσαι Ἄρηα ταλαύρινον πολεμιστήν.
παντοίης ἀρετῆς μιμνήσκεο· νῦν σε μάλα χρὴ
αἰχμητήν τ᾽ ἔμεναι καὶ θαρσαλέον πολεμιστήν.

οὔ τοι ἔτ᾽ ἔσθ᾽ ὑπάλυξις, ἄφαρ δέ σε Παλλὰς Ἀθήνη
ἔγχει ἐμῶι δαμάαι· νῦν δ᾽ ἀθρόα πάντ᾽ ἀποτίσεις
κήδε᾽ ἐμῶν ἑτάρων οὓς ἔκτανες ἔγχεϊ θύων.
ἦ ῥα, καὶ ἀμπεπαλὼν προΐει δολιχόσκιον ἔγχος·
καὶ τὸ μὲν ἄντα ἰδὼν ἠλεύατο φαίδιμος Ἕκτωρ·

ἕζετο γὰρ προϊδών, τὸ δ᾽ ὑπέρπτατο χάλκεον ἔγχος,
ἐν γαίηι δ᾽ ἐπάγη· ἀνὰ δ᾽ ἥρπασε Παλλὰς Ἀθήνη,
ἂψ δ᾽ Ἀχιλῆϊ δίδου, λάθε δ᾽ Ἕκτορα ποιμένα λαῶν.
Ἕκτωρ δὲ προσέειπεν ἀμύμονα Πηλεΐωνα·
ἤμβροτες, οὐδ᾽ ἄρα πώ τι θεοῖς ἐπιείκελ᾽ Ἀχιλλεῦ

ἐκ Διὸς ἠείδης τὸν ἐμὸν μόρον, ἦ τοι ἔφης γε·
ἀλλά τις ἀρτιεπὴς καὶ ἐπίκλοπος ἔπλεο μύθων,
ὄφρά σ᾽ ὑποδείσας μένεος ἀλκῆς τε λάθωμαι.
οὐ μέν μοι φεύγοντι μεταφρένωι ἐν δόρυ πήξεις,
ἀλλ᾽ ἰθὺς μεμαῶτι διὰ στήθεσφιν ἔλασσον

εἴ τοι ἔδωκε θεός· νῦν αὖτ᾽ ἐμὸν ἔγχος ἄλευαι
χάλκεον· ὡς δή μιν σῶι ἐν χροῒ πᾶν κομίσαιο.
καί κεν ἐλαφρότερος πόλεμος Τρώεσσι γένοιτο
σεῖο καταφθιμένοιο· σὺ γάρ σφισι πῆμα μέγιστον.
ἦ ῥα, καὶ ἀμπεπαλὼν προΐει δολιχόσκιον ἔγχος,

καὶ βάλε Πηλεΐδαο μέσον σάκος οὐδ᾽ ἀφάμαρτε·
τῆλε δ᾽ ἀπεπλάγχθη σάκεος δόρυ· χώσατο δ᾽ Ἕκτωρ
ὅττί ῥά οἱ βέλος ὠκὺ ἐτώσιον ἔκφυγε χειρός,
στῆ δὲ κατηφήσας, οὐδ᾽ ἄλλ᾽ ἔχε μείλινον ἔγχος.
Δηΐφοβον δ᾽ ἐκάλει λευκάσπιδα μακρὸν ἀΰσας·

ἤιτεέ μιν δόρυ μακρόν· ὁ δ᾽ οὔ τί οἱ ἐγγύθεν ἦεν.
Ἕκτωρ δ᾽ ἔγνω ἧισιν ἐνὶ φρεσὶ φώνησέν τε·
ὢ πόποι ἦ μάλα δή με θεοὶ θάνατον δὲ κάλεσσαν·
Δηΐφοβον γὰρ ἔγωγ᾽ ἐφάμην ἥρωα παρεῖναι·
ἀλλ᾽ ὁ μὲν ἐν τείχει, ἐμὲ δ᾽ ἐξαπάτησεν Ἀθήνη.

νῦν δὲ δὴ ἐγγύθι μοι θάνατος κακός, οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἄνευθεν,
οὐδ᾽ ἀλέη· ἦ γάρ ῥα πάλαι τό γε φίλτερον ἦεν
Ζηνί τε καὶ Διὸς υἷι ἑκηβόλωι, οἵ με πάρος γε
πρόφρονες εἰρύατο· νῦν αὖτέ με μοῖρα κιχάνει.
μὴ μὰν ἀσπουδί γε καὶ ἀκλειῶς ἀπολοίμην,

ἀλλὰ μέγα ῥέξας τι καὶ ἐσσομένοισι πυθέσθαι.
ὣς ἄρα φωνήσας εἰρύσσατο φάσγανον ὀξύ,
τό οἱ ὑπὸ λαπάρην τέτατο μέγα τε στιβαρόν τε,
οἴμησεν δὲ ἀλεὶς ὥς τ᾽ αἰετὸς ὑψιπετήεις,
ὅς τ᾽ εἶσιν πεδίον δὲ διὰ νεφέων ἐρεβεννῶν

ἁρπάξων ἢ ἄρν᾽ ἀμαλὴν ἤ πτῶκα λαγωόν·
ὣς Ἕκτωρ οἴμησε τινάσσων φάσγανον ὀξύ.
ὁρμήθη δ᾽ Ἀχιλεύς, μένεος δ᾽ ἐμπλήσατο θυμὸν
ἀγρίου, πρόσθεν δὲ σάκος στέρνοιο κάλυψε
καλὸν δαιδάλεον, κόρυθι δ᾽ ἐπένευε φαεινῆι

τετραφάλωι· καλαὶ δὲ περισσείοντο ἔθειραι
χρύσεαι, ἃς Ἥφαιστος ἵει λόφον ἀμφὶ θαμειάς.
οἷος δ᾽ ἀστὴρ εἶσι μετ᾽ ἀστράσι νυκτὸς ἀμολγῶι
ἕσπερος, ὃς κάλλιστος ἐν οὐρανῶι ἵσταται ἀστήρ,
ὣς αἰχμῆς ἀπέλαμπ᾽ εὐήκεος, ἣν ἄρ᾽ Ἀχιλλεὺς

πάλλεν δεξιτερῆι φρονέων κακὸν Ἕκτορι δίωι
εἰσορόων χρόα καλόν, ὅπηι εἴξειε μάλιστα.
τοῦ δὲ καὶ ἄλλο τόσον μὲν ἔχε χρόα χάλκεα τεύχεα
καλά, τὰ Πατρόκλοιο βίην ἐνάριξε κατακτάς·
φαίνετο δ᾽ ἧι κληῗδες ἀπ᾽ ὤμων αὐχέν᾽ ἔχουσι

λαυκανίην, ἵνα τε ψυχῆς ὤκιστος ὄλεθρος·
τῆι ῥ᾽ ἐπὶ οἷ μεμαῶτ᾽ ἔλασ᾽ ἔγχεϊ δῖος Ἀχιλλεύς,
ἀντικρὺ δ᾽ ἁπαλοῖο δι᾽ αὐχένος ἤλυθ᾽ ἀκωκή·
οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἀπ᾽ ἀσφάραγον μελίη τάμε χαλκοβάρεια,
ὄφρά τί μιν προτιείποι ἀμειβόμενος ἐπέεσσιν.

ἤριπε δ᾽ ἐν κονίηις· ὁ δ᾽ ἐπεύξατο δῖος Ἀχιλλεύς·
Ἕκτορ ἀτάρ που ἔφης Πατροκλῆ᾽ ἐξεναρίζων
σῶς ἔσσεσθ᾽, ἐμὲ δ᾽ οὐδὲν ὀπίζεο νόσφιν ἐόντα
νήπιε· τοῖο δ᾽ ἄνευθεν ἀοσσητὴρ μέγ᾽ ἀμείνων
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισιν ἐγὼ μετόπισθε λελείμμην,

ὅς τοι γούνατ᾽ ἔλυσα· σὲ μὲν κύνες ἠδ᾽ οἰωνοὶ
ἑλκήσουσ᾽ ἀϊκῶς, τὸν δὲ κτεριοῦσιν Ἀχαιοί.
τὸν δ᾽ ὀλιγοδρανέων προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·
λίσσομ᾽ ὑπὲρ ψυχῆς καὶ γούνων σῶν τε τοκήων
μή με ἔα παρὰ νηυσὶ κύνας καταδάψαι Ἀχαιῶν,

ἀλλὰ σὺ μὲν χαλκόν τε ἅλις χρυσόν τε δέδεξο
δῶρα τά τοι δώσουσι πατὴρ καὶ πότνια μήτηρ,
σῶμα δὲ οἴκαδ᾽ ἐμὸν δόμεναι πάλιν, ὄφρα πυρός με
Τρῶες καὶ Τρώων ἄλοχοι λελάχωσι θανόντα.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεὺς·

μή με κύον γούνων γουνάζεο μὴ δὲ τοκήων·
αἲ γάρ πως αὐτόν με μένος καὶ θυμὸς ἀνήη
ὤμ᾽ ἀποταμνόμενον κρέα ἔδμεναι, οἷα ἔοργας,
ὡς οὐκ ἔσθ᾽ ὃς σῆς γε κύνας κεφαλῆς ἀπαλάλκοι,
οὐδ᾽ εἴ κεν δεκάκις τε καὶ εἰκοσινήριτ᾽ ἄποινα

στήσωσ᾽ ἐνθάδ᾽ ἄγοντες, ὑπόσχωνται δὲ καὶ ἄλλα,
οὐδ᾽ εἴ κέν σ᾽ αὐτὸν χρυσῶι ἐρύσασθαι ἀνώγοι
Δαρδανίδης Πρίαμος· οὐδ᾽ ὧς σέ γε πότνια μήτηρ
ἐνθεμένη λεχέεσσι γοήσεται ὃν τέκεν αὐτή,
ἀλλὰ κύνες τε καὶ οἰωνοὶ κατὰ πάντα δάσονται.

τὸν δὲ καταθνήισκων προσέφη κορυθαίολος Ἕκτωρ·
ἦ σ᾽ εὖ γιγνώσκων προτιόσσομαι, οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔμελλον
πείσειν· ἦ γὰρ σοί γε σιδήρεος ἐν φρεσὶ θυμός.
φράζεο νῦν, μή τοί τι θεῶν μήνιμα γένωμαι
ἤματι τῶι ὅτε κέν σε Πάρις καὶ Φοῖβος Ἀπόλλων

ἐσθλὸν ἐόντ᾽ ὀλέσωσιν ἐνὶ Σκαιῆισι πύληισιν.
ὣς ἄρα μιν εἰπόντα τέλος θανάτοιο κάλυψε,
ψυχὴ δ᾽ ἐκ ῥεθέων πταμένη Ἄϊδος δὲ βεβήκει
ὃν πότμον γοόωσα λιποῦσ᾽ ἀνδροτῆτα καὶ ἥβην.
τὸν καὶ τεθνηῶτα προσηύδα δῖος Ἀχιλλεύς·

τέθναθι· κῆρα δ᾽ ἐγὼ τότε δέξομαι ὁππότε κεν δὴ
Ζεὺς ἐθέληι τελέσαι ἠδ᾽ ἀθάνατοι θεοὶ ἄλλοι.
ἦ ῥα, καὶ ἐκ νεκροῖο ἐρύσσατο χάλκεον ἔγχος,
καὶ τό γ᾽ ἄνευθεν ἔθηχ᾽, ὁ δ᾽ ἀπ᾽ ὤμων τεύχε᾽ ἐσύλα
αἱματόεντ᾽· ἄλλοι δὲ περίδραμον υἷες Ἀχαιῶν,

οἳ καὶ θηήσαντο φυὴν καὶ εἶδος ἀγητὸν
Ἕκτορος· οὐδ᾽ ἄρα οἵ τις ἀνουτητί γε παρέστη.
ὧδε δέ τις εἴπεσκεν ἰδὼν ἐς πλησίον ἄλλον·
ὢ πόποι, ἦ μάλα δὴ μαλακώτερος ἀμφαφάασθαι
Ἕκτωρ ἢ ὅτε νῆας ἐνέπρησεν πυρὶ κηλέωι.

ὣς ἄρα τις εἴπεσκε καὶ οὐτήσασκε παραστάς.
τὸν δ᾽ ἐπεὶ ἐξενάριξε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς,
στὰς ἐν Ἀχαιοῖσιν ἔπεα πτερόεντ᾽ ἀγόρευεν·
ὦ φίλοι Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
ἐπεὶ δὴ τόνδ᾽ ἄνδρα θεοὶ δαμάσασθαι ἔδωκαν,

ὃς κακὰ πόλλ᾽ ἔρρεξεν ὅσ᾽ οὐ σύμπαντες οἱ ἄλλοι,
εἰ δ᾽ ἄγετ᾽ ἀμφὶ πόλιν σὺν τεύχεσι πειρηθῶμεν,
ὄφρά κ᾽ ἔτι γνῶμεν Τρώων νόον ὅν τιν᾽ ἔχουσιν,
ἢ καταλείψουσιν πόλιν ἄκρην τοῦδε πεσόντος,
ἦε μένειν μεμάασι καὶ Ἕκτορος οὐκέτ᾽ ἐόντος.

ἀλλὰ τί ἤ μοι ταῦτα φίλος διελέξατο θυμός;
κεῖται πὰρ νήεσσι νέκυς ἄκλαυτος ἄθαπτος
Πάτροκλος· τοῦ δ᾽ οὐκ ἐπιλήσομαι, ὄφρ᾽ ἂν ἔγωγε
ζωοῖσιν μετέω καί μοι φίλα γούνατ᾽ ὀρώρηι·
εἰ δὲ θανόντων περ καταλήθοντ᾽ εἰν Ἀΐδαο

αὐτὰρ ἐγὼ καὶ κεῖθι φίλου μεμνήσομ᾽ ἑταίρου.
νῦν δ᾽ ἄγ᾽ ἀείδοντες παιήονα κοῦροι Ἀχαιῶν
νηυσὶν ἔπι γλαφυρῆισι νεώμεθα, τόνδε δ᾽ ἄγωμεν.
ἠράμεθα μέγα κῦδος· ἐπέφνομεν Ἕκτορα δῖον,
ὧι Τρῶες κατὰ ἄστυ θεῶι ὣς εὐχετόωντο.

ἦ ῥα, καὶ Ἕκτορα δῖον ἀεικέα μήδετο ἔργα.
ἀμφοτέρων μετόπισθε ποδῶν τέτρηνε τένοντε
ἐς σφυρὸν ἐκ πτέρνης, βοέους δ᾽ ἐξῆπτεν ἱμάντας,
ἐκ δίφροιο δ᾽ ἔδησε, κάρη δ᾽ ἕλκεσθαι ἔασεν·
ἐς δίφρον δ᾽ ἀναβὰς ἀνά τε κλυτὰ τεύχε᾽ ἀείρας

μάστιξέν ῥ᾽ ἐλάαν, τὼ δ᾽ οὐκ ἀέκοντε πετέσθην.
τοῦ δ᾽ ἦν ἑλκομένοιο κονίσαλος, ἀμφὶ δὲ χαῖται
κυάνεαι πίτναντο, κάρη δ᾽ ἅπαν ἐν κονίηισι
κεῖτο πάρος χαρίεν· τότε δὲ Ζεὺς δυσμενέεσσι
δῶκεν ἀεικίσσασθαι ἑῆι ἐν πατρίδι γαίηι.

ὣς τοῦ μὲν κεκόνιτο κάρη ἅπαν· ἣ δέ νυ μήτηρ
τίλλε κόμην, ἀπὸ δὲ λιπαρὴν ἔρριψε καλύπτρην
τηλόσε, κώκυσεν δὲ μάλα μέγα παῖδ᾽ ἐσιδοῦσα·
ὤιμωξεν δ᾽ ἐλεεινὰ πατὴρ φίλος, ἀμφὶ δὲ λαοὶ
κωκυτῶι τ᾽ εἴχοντο καὶ οἰμωγῆι κατὰ ἄστυ.

τῶι δὲ μάλιστ᾽ ἄρ᾽ ἔην ἐναλίγκιον ὡς εἰ ἅπασα
Ἴλιος ὀφρυόεσσα πυρὶ σμύχοιτο κατ᾽ ἄκρης.
λαοὶ μέν ῥα γέροντα μόγις ἔχον ἀσχαλόωντα
ἐξελθεῖν μεμαῶτα πυλάων Δαρδανιάων.
πάντας δ᾽ ἐλλιτάνευε κυλινδόμενος κατὰ κόπρον,

ἐξονομακλήδην ὀνομάζων ἄνδρα ἕκαστον·
σχέσθε φίλοι, καί μ᾽ οἶον ἐάσατε κηδόμενοί περ
ἐξελθόντα πόληος ἱκέσθ᾽ ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν.
λίσσωμ᾽ ἀνέρα τοῦτον ἀτάσθαλον ὀβριμοεργόν,
ἤν πως ἡλικίην αἰδέσσεται ἠδ᾽ ἐλεήσηι

γῆρας· καὶ δέ νυ τῶι γε πατὴρ τοιόσδε τέτυκται
Πηλεύς, ὅς μιν ἔτικτε καὶ ἔτρεφε πῆμα γενέσθαι
Τρωσί· μάλιστα δ᾽ ἐμοὶ περὶ πάντων ἄλγε᾽ ἔθηκε.
τόσσους γάρ μοι παῖδας ἀπέκτανε τηλεθάοντας·
τῶν πάντων οὐ τόσσον ὀδύρομαι ἀχνύμενός περ

ὡς ἑνός, οὗ μ᾽ ἄχος ὀξὺ κατοίσεται Ἄϊδος εἴσω,
Ἕκτορος· ὡς ὄφελεν θανέειν ἐν χερσὶν ἐμῆισι·
τώ κε κορεσσάμεθα κλαίοντέ τε μυρομένω τε
μήτηρ θ᾽, ἥ μιν ἔτικτε δυσάμμορος, ἠδ᾽ ἐγὼ αὐτός.
ὣς ἔφατο κλαίων, ἐπὶ δὲ στενάχοντο πολῖται·

Τρωιῆισιν δ᾽ Ἑκάβη ἁδινοῦ ἐξῆρχε γόοιο·
τέκνον ἐγὼ δειλή· τί νυ βείομαι αἰνὰ παθοῦσα
σεῦ ἀποτεθνηῶτος; ὅ μοι νύκτάς τε καὶ ἦμαρ
εὐχωλὴ κατὰ ἄστυ πελέσκεο, πᾶσί τ᾽ ὄνειαρ
Τρωσί τε καὶ Τρωιῆισι κατὰ πτόλιν, οἵ σε θεὸν ὣς

δειδέχατ᾽· ἦ γὰρ καί σφι μάλα μέγα κῦδος ἔησθα
ζωὸς ἐών· νῦν αὖ θάνατος καὶ μοῖρα κιχάνει.
ὣς ἔφατο κλαίουσ᾽, ἄλοχος δ᾽ οὔ πώ τι πέπυστο
Ἕκτορος· οὐ γάρ οἵ τις ἐτήτυμος ἄγγελος ἐλθὼν
ἤγγειλ᾽ ὅττί ῥά οἱ πόσις ἔκτοθι μίμνε πυλάων,

ἀλλ᾽ ἥ γ᾽ ἱστὸν ὕφαινε μυχῶι δόμου ὑψηλοῖο
δίπλακα πορφυρέην, ἐν δὲ θρόνα ποικίλ᾽ ἔπασσε.
κέκλετο δ᾽ ἀμφιπόλοισιν ἐϋπλοκάμοις κατὰ δῶμα
ἀμφὶ πυρὶ στῆσαι τρίποδα μέγαν, ὄφρα πέλοιτο
Ἕκτορι θερμὰ λοετρὰ μάχης ἐκ νοστήσαντι

νηπίη, οὐδ᾽ ἐνόησεν ὅ μιν μάλα τῆλε λοετρῶν
χερσὶν Ἀχιλλῆος δάμασε γλαυκῶπις Ἀθήνη.
κωκυτοῦ δ᾽ ἤκουσε καὶ οἰμωγῆς ἀπὸ πύργου·
τῆς δ᾽ ἐλελίχθη γυῖα, χαμαὶ δέ οἱ ἔκπεσε κερκίς·
ἣ δ᾽ αὖτις δμωιῆισιν ἐϋπλοκάμοισι μετηύδα·

δεῦτε δύω μοι ἕπεσθον, ἴδωμ᾽ ὅτιν᾽ ἔργα τέτυκται.
αἰδοίης ἑκυρῆς ὀπὸς ἔκλυον, ἐν δ᾽ ἐμοὶ αὐτῆι
στήθεσι πάλλεται ἦτορ ἀνὰ στόμα, νέρθε δὲ γοῦνα
πήγνυται· ἐγγὺς δή τι κακὸν Πριάμοιο τέκεσσιν.
αἲ γὰρ ἀπ᾽ οὔατος εἴη ἐμεῦ ἔπος· ἀλλὰ μάλ᾽ αἰνῶς

δείδω μὴ δή μοι θρασὺν Ἕκτορα δῖος Ἀχιλλεὺς
μοῦνον ἀποτμήξας πόλιος πεδίον δὲ δίηται,
καὶ δή μιν καταπαύσηι ἀγηνορίης ἀλεγεινῆς
ἥ μιν ἔχεσκ᾽, ἐπεὶ οὔ ποτ᾽ ἐνὶ πληθυῖ μένεν ἀνδρῶν,
ἀλλὰ πολὺ προθέεσκε, τὸ ὃν μένος οὐδενὶ εἴκων.

ὣς φαμένη μεγάροιο διέσσυτο μαινάδι ἴση
παλλομένη κραδίην· ἅμα δ᾽ ἀμφίπολοι κίον αὐτῆι
αὐτὰρ ἐπεὶ πύργόν τε καὶ ἀνδρῶν ἷξεν ὅμιλον
ἔστη παπτήνασ᾽ ἐπὶ τείχεϊ, τὸν δὲ νόησεν
ἑλκόμενον πρόσθεν πόλιος· ταχέες δέ μιν ἵπποι

ἕλκον ἀκηδέστως κοίλας ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν.
τὴν δὲ κατ᾽ ὀφθαλμῶν ἐρεβεννὴ νὺξ ἐκάλυψεν,
ἤριπε δ᾽ ἐξοπίσω, ἀπὸ δὲ ψυχὴν ἐκάπυσσε.
τῆλε δ᾽ ἀπὸ κρατὸς βάλε δέσματα σιγαλόεντα,
ἄμπυκα κεκρύφαλόν τε ἰδὲ πλεκτὴν ἀναδέσμην

κρήδεμνόν θ᾽, ὅ ῥά οἱ δῶκε χρυσῆ Ἀφροδίτη
ἤματι τῶι ὅτε μιν κορυθαίολος ἠγάγεθ᾽ Ἕκτωρ
ἐκ δόμου Ἠετίωνος, ἐπεὶ πόρε μυρία ἕδνα.
ἀμφὶ δέ μιν γαλόωι τε καὶ εἰνατέρες ἅλις ἔσταν,
αἵ ἑ μετὰ σφίσιν εἶχον ἀτυζομένην ἀπολέσθαι.

ἣ δ᾽ ἐπεὶ οὖν ἔμπνυτο καὶ ἐς φρένα θυμὸς ἀγέρθη
ἀμβλήδην γοόωσα μετὰ Τρωιῆισιν ἔειπεν·
Ἕκτορ ἐγὼ δύστηνος· ἰῆι ἄρα γεινόμεθ᾽ αἴσηι
ἀμφότεροι, σὺ μὲν ἐν Τροίηι Πριάμου κατὰ δῶμα,
αὐτὰρ ἐγὼ Θήβηισιν ὑπὸ Πλάκωι ὑληέσσηι

ἐν δόμωι Ἠετίωνος, ὅ μ᾽ ἔτρεφε τυτθὸν ἐοῦσαν
δύσμορος αἰνόμορον· ὡς μὴ ὤφελλε τεκέσθαι.
νῦν δὲ σὺ μὲν Ἀΐδαο δόμους ὑπὸ κεύθεσι γαίης
ἔρχεαι, αὐτὰρ ἐμὲ στυγερῶι ἐνὶ πένθεϊ λείπεις
χήρην ἐν μεγάροισι· πάϊς δ᾽ ἔτι νήπιος αὔτως,

ὃν τέκομεν σύ τ᾽ ἐγώ τε δυσάμμοροι· οὔτε σὺ τούτωι
ἔσσεαι Ἕκτορ ὄνειαρ ἐπεὶ θάνες, οὔτε σοὶ οὗτος.
ἤν περ γὰρ πόλεμόν γε φύγηι πολύδακρυν Ἀχαιῶν,
αἰεί τοι τούτωι γε πόνος καὶ κήδε᾽ ὀπίσσω
ἔσσοντ᾽· ἄλλοι γάρ οἱ ἀπουρίσσουσιν ἀρούρας.

ἦμαρ δ᾽ ὀρφανικὸν παναφήλικα παῖδα τίθησι·
πάντα δ᾽ ὑπεμνήμυκε, δεδάκρυνται δὲ παρειαί,
δευόμενος δέ τ᾽ ἄνεισι πάϊς ἐς πατρὸς ἑταίρους,
ἄλλον μὲν χλαίνης ἐρύων, ἄλλον δὲ χιτῶνος·
τῶν δ᾽ ἐλεησάντων κοτύλην τις τυτθὸν ἐπέσχε·

χείλεα μέν τ᾽ ἐδίην᾽, ὑπερώιην δ᾽ οὐκ ἐδίηνε.
τὸν δὲ καὶ ἀμφιθαλὴς ἐκ δαιτύος ἐστυφέλιξε
χερσὶν πεπλήγων καὶ ὀνειδείοισιν ἐνίσσων·
ἔρρ᾽ οὕτως· οὐ σός γε πατὴρ μεταδαίνυται ἡμῖν.
δακρυόεις δέ τ᾽ ἄνεισι πάϊς ἐς μητέρα χήρην

Ἀστυάναξ, ὃς πρὶν μὲν ἑοῦ ἐπὶ γούνασι πατρὸς
μυελὸν οἶον ἔδεσκε καὶ οἰῶν πίονα δημόν·
αὐτὰρ ὅθ᾽ ὕπνος ἕλοι, παύσαιτό τε νηπιαχεύων,
εὕδεσκ᾽ ἐν λέκτροισιν ἐν ἀγκαλίδεσσι τιθήνης
εὐνῆι ἔνι μαλακῆι θαλέων ἐμπλησάμενος κῆρ·

νῦν δ᾽ ἂν πολλὰ πάθηισι φίλου ἀπὸ πατρὸς ἁμαρτὼν
Ἀστυάναξ, ὃν Τρῶες ἐπίκλησιν καλέουσιν·
οἶος γάρ σφιν ἔρυσο πύλας καὶ τείχεα μακρά.
νῦν δὲ σὲ μὲν παρὰ νηυσὶ κορωνίσι νόσφι τοκήων
αἰόλαι εὐλαὶ ἔδονται, ἐπεί κε κύνες κορέσωνται

γυμνόν· ἀτάρ τοι εἵματ᾽ ἐνὶ μεγάροισι κέονται
λεπτά τε καὶ χαρίεντα τετυγμένα χερσὶ γυναικῶν.
ἀλλ᾽ ἤτοι τάδε πάντα καταφλέξω πυρὶ κηλέωι
οὐδὲν σοί γ᾽ ὄφελος, ἐπεὶ οὐκ ἐγκείσεαι αὐτοῖς,
ἀλλὰ πρὸς Τρώων καὶ Τρωϊάδων κλέος εἶναι.

ὣς ἔφατο κλαίουσ᾽, ἐπὶ δὲ στενάχοντο γυναῖκες.

Ἰλιάδος Ψ

Ἆθλα ἐπὶ Πατρόκλωι.

Ὣς οἳ μὲν στενάχοντο κατὰ πτόλιν· αὐτὰρ Ἀχαιοὶ
ἐπεὶ δὴ νῆάς τε καὶ Ἑλλήσποντον ἵκοντο,
οἳ μὲν ἄρ᾽ ἐσκίδναντο ἑὴν ἐπὶ νῆα ἕκαστος,
Μυρμιδόνας δ᾽ οὐκ εἴα ἀποσκίδνασθαι Ἀχιλλεύς,

ἀλλ᾽ ὅ γε οἷς ἑτάροισι φιλοπτολέμοισι μετηύδα·
Μυρμιδόνες ταχύπωλοι ἐμοὶ ἐρίηρες ἑταῖροι
μὴ δή πω ὑπ᾽ ὄχεσφι λυώμεθα μώνυχας ἵππους,
ἀλλ᾽ αὐτοῖς ἵπποισι καὶ ἅρμασιν ἆσσον ἰόντες
Πάτροκλον κλαίωμεν· ὁ γὰρ γέρας ἐστὶ θανόντων.

αὐτὰρ ἐπεί κ᾽ ὀλοοῖο τεταρπώμεσθα γόοιο,
ἵππους λυσάμενοι δορπήσομεν ἐνθάδε πάντες.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ὤιμωξαν ἀολλέες, ἦρχε δ᾽ Ἀχιλλεύς.
οἳ δὲ τρὶς περὶ νεκρὸν ἐΰτριχας ἤλασαν ἵππους
μυρόμενοι· μετὰ δέ σφι Θέτις γόου ἵμερον ὦρσε.

δεύοντο ψάμαθοι, δεύοντο δὲ τεύχεα φωτῶν
δάκρυσι· τοῖον γὰρ πόθεον μήστωρα φόβοιο.
τοῖσι δὲ Πηλεΐδης ἁδινοῦ ἐξῆρχε γόοιο
χεῖρας ἐπ᾽ ἀνδροφόνους θέμενος στήθεσσιν ἑταίρου·
χαῖρέ μοι ὦ Πάτροκλε καὶ εἰν Ἀΐδαο δόμοισι·

πάντα γὰρ ἤδη τοι τελέω τὰ πάροιθεν ὑπέστην
Ἕκτορα δεῦρ᾽ ἐρύσας δώσειν κυσὶν ὠμὰ δάσασθαι,
δώδεκα δὲ προπάροιθε πυρῆς ἀποδειροτομήσειν
Τρώων ἀγλαὰ τέκνα σέθεν κταμένοιο χολωθείς.
ἦ ῥα καὶ Ἕκτορα δῖον ἀεικέα μήδετο ἔργα

πρηνέα πὰρ λεχέεσσι Μενοιτιάδαο τανύσσας
ἐν κονίηις· οἳ δ᾽ ἔντε᾽ ἀφωπλίζοντο ἕκαστος
χάλκεα μαρμαίροντα, λύον δ᾽ ὑψηχέας ἵππους,
κὰδ δ᾽ ἷζον παρὰ νηῒ ποδώκεος Αἰακίδαο
μυρίοι· αὐτὰρ ὁ τοῖσι τάφον μενοεικέα δαίνυ.

πολλοὶ μὲν βόες ἀργοὶ ὀρέχθεον ἀμφὶ σιδήρωι
σφαζόμενοι, πολλοὶ δ᾽ ὄϊες καὶ μηκάδες αἶγες·
πολλοὶ δ᾽ ἀργιόδοντες ὕες θαλέθοντες ἀλοιφῆι
εὑόμενοι τανύοντο διὰ φλογὸς Ἡφαίστοιο·
πάντηι δ᾽ ἀμφὶ νέκυν κοτυλήρυτον ἔρρεεν αἷμα.

αὐτὰρ τόν γε ἄνακτα ποδώκεα Πηλεΐωνα
εἰς Ἀγαμέμνονα δῖον ἄγον βασιλῆες Ἀχαιῶν
σπουδῆι παρπεπιθόντες ἑταίρου χωόμενον κῆρ.
οἳ δ᾽ ὅτε δὴ κλισίην Ἀγαμέμνονος ἷξον ἰόντες,
αὐτίκα κηρύκεσσι λιγυφθόγγοισι κέλευσαν

ἀμφὶ πυρὶ στῆσαι τρίποδα μέγαν, εἰ πεπίθοιεν
Πηλεΐδην λούσασθαι ἄπο βρότον αἱματόεντα.
αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἠρνεῖτο στερεῶς, ἐπὶ δ᾽ ὅρκον ὄμοσσεν·
οὐ μὰ Ζῆν᾽, ὅς τίς τε θεῶν ὕπατος καὶ ἄριστος,
οὐ θέμις ἐστὶ λοετρὰ καρήατος ἆσσον ἱκέσθαι

πρίν γ᾽ ἐνὶ Πάτροκλον θέμεναι πυρὶ σῆμά τε χεῦαι
κείρασθαί τε κόμην, ἐπεὶ οὔ μ᾽ ἔτι δεύτερον ὧδε
ἵξετ᾽ ἄχος κραδίην ὄφρα ζωοῖσι μετείω.
ἀλλ᾽ ἤτοι νῦν μὲν στυγερῆι πειθώμεθα δαιτί·
ἠῶθεν δ᾽ ὄτρυνον ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγάμεμνον

ὕλην τ᾽ ἀξέμεναι παρά τε σχεῖν ὅσσ᾽ ἐπιεικὲς
νεκρὸν ἔχοντα νέεσθαι ὑπὸ ζόφον ἠερόεντα,
ὄφρ᾽ ἤτοι τοῦτον μὲν ἐπιφλέγηι ἀκάματον πῦρ
θᾶσσον ἀπ᾽ ὀφθαλμῶν, λαοὶ δ᾽ ἐπὶ ἔργα τράπωνται.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα τοῦ μάλα μὲν κλύον ἠδὲ πίθοντο.

ἐσσυμένως δ᾽ ἄρα δόρπον ἐφοπλίσσαντες ἕκαστοι
δαίνυντ᾽, οὐδέ τι θυμὸς ἐδεύετο δαιτὸς ἐΐσης.
αὐτὰρ ἐπεὶ πόσιος καὶ ἐδητύος ἐξ ἔρον ἕντο,
οἳ μὲν κακκείοντες ἔβαν κλισίην δὲ ἕκαστος,
Πηλεΐδης δ᾽ ἐπὶ θινὶ πολυφλοίσβοιο θαλάσσης

κεῖτο βαρὺ στενάχων πολέσιν μετὰ Μυρμιδόνεσσιν
ἐν καθαρῶι, ὅθι κύματ᾽ ἐπ᾽ ἠϊόνος κλύζεσκον·
εὖτε τὸν ὕπνος ἔμαρπτε λύων μελεδήματα θυμοῦ
νήδυμος ἀμφιχυθείς· μάλα γὰρ κάμε φαίδιμα γυῖα
Ἕκτορ᾽ ἐπαΐσσων προτὶ Ἴλιον ἠνεμόεσσαν·

ἦλθε δ᾽ ἐπὶ ψυχὴ Πατροκλῆος δειλοῖο
πάντ᾽ αὐτῶι μέγεθός τε καὶ ὄμματα κάλ᾽ ἐϊκυῖα
καὶ φωνήν, καὶ τοῖα περὶ χροῒ εἵματα ἕστο·
στῆ δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὲρ κεφαλῆς καί μιν πρὸς μῦθον ἔειπεν·
εὕδεις, αὐτὰρ ἐμεῖο λελασμένος ἔπλευ Ἀχιλλεῦ.

οὐ μέν μευ ζώοντος ἀκήδεις, ἀλλὰ θανόντος·
θάπτέ με ὅττι τάχιστα πύλας Ἀΐδαο περήσω.
τῆλέ με εἴργουσι ψυχαὶ εἴδωλα καμόντων,
οὐδέ μέ πω μίσγεσθαι ὑπὲρ ποταμοῖο ἐῶσιν,
ἀλλ᾽ αὔτως ἀλάλημαι ἀν᾽ εὐρυπυλὲς Ἄϊδος δῶ.

καί μοι δὸς τὴν χεῖρ᾽· ὀλοφύρομαι, οὐ γὰρ ἔτ᾽ αὖτις
νίσομαι ἐξ Ἀΐδαο, ἐπήν με πυρὸς λελάχητε.
οὐ μὲν γὰρ ζωοί γε φίλων ἀπάνευθεν ἑταίρων
βουλὰς ἑζόμενοι βουλεύσομεν, ἀλλ᾽ ἐμὲ μὲν κὴρ
ἀμφέχανε στυγερή, ἥ περ λάχε γιγνόμενόν περ·

καὶ δὲ σοὶ αὐτῶι μοῖρα, θεοῖς ἐπιείκελ᾽ Ἀχιλλεῦ,
τείχει ὕπο Τρώων εὐηφενέων ἀπολέσθαι.
ἄλλο δέ τοι ἐρέω καὶ ἐφήσομαι αἴ κε πίθηαι·
μὴ ἐμὰ σῶν ἀπάνευθε τιθήμεναι ὀστέ᾽ Ἀχιλλεῦ,
ἀλλ᾽ ὁμοῦ ὡς ἐτράφημεν ἐν ὑμετέροισι δόμοισιν,

εὖτέ με τυτθὸν ἐόντα Μενοίτιος ἐξ Ὀπόεντος
ἤγαγεν ὑμέτερόνδ᾽ ἀνδροκτασίης ὕπο λυγρῆς,
ἤματι τῶι ὅτε παῖδα κατέκτανον Ἀμφιδάμαντος
νήπιος οὐκ ἐθέλων ἀμφ᾽ ἀστραγάλοισι χολωθείς·
ἔνθά με δεξάμενος ἐν δώμασιν ἱππότα Πηλεὺς

ἔτραφέ τ᾽ ἐνδυκέως καὶ σὸν θεράποντ᾽ ὀνόμηνεν·
ὣς δὲ καὶ ὀστέα νῶϊν ὁμὴ σορὸς ἀμφικαλύπτοι
χρύσεος ἀμφιφορεύς, τόν τοι πόρε πότνια μήτηρ.
τὸν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
τίπτέ μοι ἠθείη κεφαλὴ δεῦρ᾽ εἰλήλουθας

καί μοι ταῦτα ἕκαστ᾽ ἐπιτέλλεαι; αὐτὰρ ἐγώ τοι
πάντα μάλ᾽ ἐκτελέω καὶ πείσομαι ὡς σὺ κελεύεις.
ἀλλά μοι ἆσσον στῆθι· μίνυνθά περ ἀμφιβαλόντε
ἀλλήλους ὀλοοῖο τεταρπώμεσθα γόοιο.
ὣς ἄρα φωνήσας ὠρέξατο χερσὶ φίληισιν

οὐδ᾽ ἔλαβε· ψυχὴ δὲ κατὰ χθονὸς ἠΰτε καπνὸς
ὤιχετο τετριγυῖα· ταφὼν δ᾽ ἀνόρουσεν Ἀχιλλεὺς
χερσί τε συμπλατάγησεν, ἔπος δ᾽ ὀλοφυδνὸν ἔειπεν·
ὢ πόποι ἦ ῥά τίς ἐστι καὶ εἰν Ἀΐδαο δόμοισι
ψυχὴ καὶ εἴδωλον, ἀτὰρ φρένες οὐκ ἔνι πάμπαν·

παννυχίη γάρ μοι Πατροκλῆος δειλοῖο
ψυχὴ ἐφεστήκει γοόωσά τε μυρομένη τε,
καί μοι ἕκαστ᾽ ἐπέτελλεν, ἔϊκτο δὲ θέσκελον αὐτῶι.
ὣς φάτο, τοῖσι δὲ πᾶσιν ὑφ᾽ ἵμερον ὦρσε γόοιο·
μυρομένοισι δὲ τοῖσι φάνη ῥοδοδάκτυλος Ἠὼς

ἀμφὶ νέκυν ἐλεεινόν. ἀτὰρ κρείων Ἀγαμέμνων
οὐρῆάς τ᾽ ὄτρυνε καὶ ἀνέρας ἀξέμεν ὕλην
πάντοθεν ἐκ κλισιῶν· ἐπὶ δ᾽ ἀνὴρ ἐσθλὸς ὀρώρει
Μηριόνης θεράπων ἀγαπήνορος Ἰδομενῆος.
οἳ δ᾽ ἴσαν ὑλοτόμους πελέκεας ἐν χερσὶν ἔχοντες

σειράς τ᾽ εὐπλέκτους· πρὸ δ᾽ ἄρ᾽ οὐρῆες κίον αὐτῶν.
πολλὰ δ᾽ ἄναντα κάταντα πάραντά τε δόχμιά τ᾽ ἦλθον·
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ κνημοὺς προσέβαν πολυπίδακος Ἴδης,
αὐτίκ᾽ ἄρα δρῦς ὑψικόμους ταναήκεϊ χαλκῶι
τάμνον ἐπειγόμενοι· ταὶ δὲ μεγάλα κτυπέουσαι

πῖπτον· τὰς μὲν ἔπειτα διαπλήσσοντες Ἀχαιοὶ
ἔκδεον ἡμιόνων· ταὶ δὲ χθόνα ποσσὶ δατεῦντο
ἐλδόμεναι πεδίοιο διὰ ῥωπήϊα πυκνά.
πάντες δ᾽ ὑλοτόμοι φιτροὺς φέρον· ὡς γὰρ ἀνώγει
Μηριόνης θεράπων ἀγαπήνορος Ἰδομενῆος.

κὰδ δ᾽ ἄρ᾽ ἐπ᾽ ἀκτῆς βάλλον ἐπισχερώ, ἔνθ᾽ ἄρ᾽ Ἀχιλλεὺς
φράσσατο Πατρόκλωι μέγα ἠρίον ἠδὲ οἷ αὐτῶι.
αὐτὰρ ἐπεὶ πάντηι παρακάββαλον ἄσπετον ὕλην
ἥατ᾽ ἄρ᾽ αὖθι μένοντες ἀολλέες. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
αὐτίκα Μυρμιδόνεσσι φιλοπτολέμοισι κέλευσε

χαλκὸν ζώννυσθαι, ζεῦξαι δ᾽ ὑπ᾽ ὄχεσφιν ἕκαστον
ἵππους· οἳ δ᾽ ὄρνυντο καὶ ἐν τεύχεσσιν ἔδυνον,
ἂν δ᾽ ἔβαν ἐν δίφροισι παραιβάται ἡνίοχοί τε,
πρόσθε μὲν ἱππῆες, μετὰ δὲ νέφος εἵπετο πεζῶν
μυρίοι· ἐν δὲ μέσοισι φέρον Πάτροκλον ἑταῖροι.

θριξὶ δὲ πάντα νέκυν καταείνυσαν, ἃς ἐπέβαλλον
κειρόμενοι· ὄπιθεν δὲ κάρη ἔχε δῖος Ἀχιλλεὺς
ἀχνύμενος· ἕταρον γὰρ ἀμύμονα πέμπ᾽ Ἄϊδος δέ.
οἳ δ᾽ ὅτε χῶρον ἵκανον ὅθί σφισι πέφραδ᾽ Ἀχιλλεὺς
κάτθεσαν, αἶψα δέ οἱ μενοεικέα νήεον ὕλην.

ἔνθ᾽ αὖτ᾽ ἄλλ᾽ ἐνόησε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·
στὰς ἀπάνευθε πυρῆς ξανθὴν ἀπεκείρατο χαίτην,
τήν ῥα Σπερχειῶι ποταμῶι τρέφε τηλεθόωσαν·
ὀχθήσας δ᾽ ἄρα εἶπεν ἰδὼν ἐπὶ οἴνοπα πόντον·
Σπερχεί᾽ ἄλλως σοί γε πατὴρ ἠρήσατο Πηλεὺς

κεῖσέ με νοστήσαντα φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν
σοί τε κόμην κερέειν ῥέξειν θ᾽ ἱερὴν ἑκατόμβην,
πεντήκοντα δ᾽ ἔνορχα παρ᾽ αὐτόθι μῆλ᾽ ἱερεύσειν
ἐς πηγάς, ὅθι τοι τέμενος βωμός τε θυήεις.
ὣς ἠρᾶθ᾽ ὁ γέρων, σὺ δέ οἱ νόον οὐκ ἐτέλεσσας.

νῦν δ᾽ ἐπεὶ οὐ νέομαί γε φίλην ἐς πατρίδα γαῖαν
Πατρόκλωι ἥρωϊ κόμην ὀπάσαιμι φέρεσθαι.
ὣς εἰπὼν ἐν χερσὶ κόμην ἑτάροιο φίλοιο
θῆκεν, τοῖσι δὲ πᾶσιν ὑφ᾽ ἵμερον ὦρσε γόοιο.
καί νύ κ᾽ ὀδυρομένοισιν ἔδυ φάος ἠελίοιο

εἰ μὴ Ἀχιλλεὺς αἶψ᾽ Ἀγαμέμνονι εἶπε παραστάς·
Ἀτρεΐδη, σοὶ γάρ τε μάλιστά γε λαὸς Ἀχαιῶν
πείσονται μύθοισι, γόοιο μὲν ἔστι καὶ ἆσαι,
νῦν δ᾽ ἀπὸ πυρκαϊῆς σκέδασον καὶ δεῖπνον ἄνωχθι
ὅπλεσθαι· τάδε δ᾽ ἀμφὶ πονησόμεθ᾽ οἷσι μάλιστα

κήδεός ἐστι νέκυς· παρὰ δ᾽ οἵ τ᾽ ἀγοὶ ἄμμι μενόντων.
αὐτὰρ ἐπεὶ τό γ᾽ ἄκουσεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων,
αὐτίκα λαὸν μὲν σκέδασεν κατὰ νῆας ἐΐσας,
κηδεμόνες δὲ παρ᾽ αὖθι μένον καὶ νήεον ὕλην,
ποίησαν δὲ πυρὴν ἑκατόμπεδον ἔνθα καὶ ἔνθα,

ἐν δὲ πυρῆι ὑπάτηι νεκρὸν θέσαν ἀχνύμενοι κῆρ.
πολλὰ δὲ ἴφια μῆλα καὶ εἰλίποδας ἕλικας βοῦς
πρόσθε πυρῆς ἔδερόν τε καὶ ἄμφεπον· ἐκ δ᾽ ἄρα πάντων
δημὸν ἑλὼν ἐκάλυψε νέκυν μεγάθυμος Ἀχιλλεὺς
ἐς πόδας ἐκ κεφαλῆς, περὶ δὲ δρατὰ σώματα νήει.

ἐν δ᾽ ἐτίθει μέλιτος καὶ ἀλείφατος ἀμφιφορῆας
πρὸς λέχεα κλίνων· πίσυρας δ᾽ ἐριαύχενας ἵππους
ἐσσυμένως ἐνέβαλλε πυρῆι μεγάλα στεναχίζων.
ἐννέα τῶι γε ἄνακτι τραπεζῆες κύνες ἦσαν,
καὶ μὲν τῶν ἐνέβαλλε πυρῆι δύο δειροτομήσας,

δώδεκα δὲ Τρώων μεγαθύμων υἱέας ἐσθλοὺς
χαλκῶι δηϊόων· κακὰ δὲ φρεσὶ μήδετο ἔργα·
ἐν δὲ πυρὸς μένος ἧκε σιδήρεον ὄφρα νέμοιτο.
ὤιμωξέν τ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα, φίλον δ᾽ ὀνόμηνεν ἑταῖρον·
χαῖρέ μοι ὦ Πάτροκλε καὶ εἰν Ἀΐδαο δόμοισι·

πάντα γὰρ ἤδη τοι τελέω τὰ πάροιθεν ὑπέστην,
δώδεκα μὲν Τρώων μεγαθύμων υἱέας ἐσθλοὺς
τοὺς ἅμα σοὶ πάντας πῦρ ἐσθίει· Ἕκτορα δ᾽ οὔ τι
δώσω Πριαμίδην πυρὶ δαπτέμεν, ἀλλὰ κύνεσσιν.
ὣς φάτ᾽ ἀπειλήσας· τὸν δ᾽ οὐ κύνες ἀμφεπένοντο,

ἀλλὰ κύνας μὲν ἄλαλκε Διὸς θυγάτηρ Ἀφροδίτη
ἤματα καὶ νύκτας, ῥοδόεντι δὲ χρῖεν ἐλαίωι
ἀμβροσίωι, ἵνα μή μιν ἀποδρύφοι ἑλκυστάζων.
τῶι δ᾽ ἐπὶ κυάνεον νέφος ἤγαγε Φοῖβος Ἀπόλλων
οὐρανόθεν πεδίον δέ, κάλυψε δὲ χῶρον ἅπαντα

ὅσσον ἐπεῖχε νέκυς, μὴ πρὶν μένος ἠελίοιο
σκήλει᾽ ἀμφὶ περὶ χρόα ἴνεσιν ἠδὲ μέλεσσιν.
οὐδὲ πυρὴ Πατρόκλου ἐκαίετο τεθνηῶτος·
ἔνθ᾽ αὖτ᾽ ἀλλ᾽ ἐνόησε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·
στὰς ἀπάνευθε πυρῆς δοιοῖς ἠρᾶτ᾽ ἀνέμοισι

Βορέηι καὶ Ζεφύρωι, καὶ ὑπίσχετο ἱερὰ καλά·
πολλὰ δὲ καὶ σπένδων χρυσέωι δέπαϊ λιτάνευεν
ἐλθέμεν, ὄφρα τάχιστα πυρὶ φλεγεθοίατο νεκροί,
ὕλη τε σεύαιτο καήμεναι. ὦκα δὲ Ἶρις
ἀράων ἀΐουσα μετάγγελος ἦλθ᾽ ἀνέμοισιν.

οἳ μὲν ἄρα Ζεφύροιο δυσαέος ἀθρόοι ἔνδον
εἰλαπίνην δαίνυντο· θέουσα δὲ Ἶρις ἐπέστη
βηλῶι ἔπι λιθέωι· τοὶ δ᾽ ὡς ἴδον ὀφθαλμοῖσι
πάντες ἀνήϊξαν, κάλεόν τέ μιν εἰς ἓ ἕκαστος·
ἣ δ᾽ αὖθ᾽ ἕζεσθαι μὲν ἀνήνατο, εἶπε δὲ μῦθον·

οὐχ ἕδος· εἶμι γὰρ αὖτις ἐπ᾽ Ὠκεανοῖο ῥέεθρα
Αἰθιόπων ἐς γαῖαν, ὅθι ῥέζουσ᾽ ἑκατόμβας
ἀθανάτοις, ἵνα δὴ καὶ ἐγὼ μεταδαίσομαι ἱρῶν.
ἀλλ᾽ Ἀχιλεὺς Βορέην ἠδὲ Ζέφυρον κελαδεινὸν
ἐλθεῖν ἀρᾶται, καὶ ὑπίσχεται ἱερὰ καλά,

ὄφρα πυρὴν ὄρσητε καήμεναι, ἧι ἔνι κεῖται
Πάτροκλος, τὸν πάντες ἀναστενάχουσιν Ἀχαιοί.
ἣ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰποῦσ᾽ ἀπεβήσετο, τοὶ δ᾽ ὀρέοντο
ἠχῆι θεσπεσίηι νέφεα κλονέοντε πάροιθεν.
αἶψα δὲ πόντον ἵκανον ἀήμεναι, ὦρτο δὲ κῦμα

πνοιῆι ὕπο λιγυρῆι· Τροίην δ᾽ ἐρίβωλον ἱκέσθην,
ἐν δὲ πυρῆι πεσέτην, μέγα δ᾽ ἴαχε θεσπιδαὲς πῦρ.
παννύχιοι δ᾽ ἄρα τοί γε πυρῆς ἄμυδις φλόγ᾽ ἔβαλλον
φυσῶντες λιγέως· ὁ δὲ πάννυχος ὠκὺς Ἀχιλλεὺς
χρυσέου ἐκ κρητῆρος ἑλὼν δέπας ἀμφικύπελλον

οἶνον ἀφυσσόμενος χαμάδις χέε, δεῦε δὲ γαῖαν
ψυχὴν κικλήσκων Πατροκλῆος δειλοῖο.
ὡς δὲ πατὴρ οὗ παιδὸς ὀδύρεται ὀστέα καίων
νυμφίου, ὅς τε θανὼν δειλοὺς ἀκάχησε τοκῆας,
ὣς Ἀχιλεὺς ἑτάροιο ὀδύρετο ὀστέα καίων,

ἑρπύζων παρὰ πυρκαϊὴν ἁδινὰ στεναχίζων.
ἦμος δ᾽ ἑωσφόρος εἶσι φόως ἐρέων ἐπὶ γαῖαν,
ὅν τε μέτα κροκόπεπλος ὑπεὶρ ἅλα κίδναται ἠώς,
τῆμος πυρκαϊὴ ἐμαραίνετο, παύσατο δὲ φλόξ.
οἳ δ᾽ ἄνεμοι πάλιν αὖτις ἔβαν οἶκον δὲ νέεσθαι

Θρηΐκιον κατὰ πόντον· ὁ δ᾽ ἔστενεν οἴδματι θύων.
Πηλεΐδης δ᾽ ἀπὸ πυρκαϊῆς ἑτέρωσε λιασθεὶς
κλίνθη κεκμηώς, ἐπὶ δὲ γλυκὺς ὕπνος ὄρουσεν·
οἳ δ᾽ ἀμφ᾽ Ἀτρεΐωνα ἀολλέες ἠγερέθοντο·
τῶν μιν ἐπερχομένων ὅμαδος καὶ δοῦπος ἔγειρεν,

ἕζετο δ᾽ ὀρθωθεὶς καί σφεας πρὸς μῦθον ἔειπεν·
Ἀτρεΐδη τε καὶ ἄλλοι ἀριστῆες Παναχαιῶν,
πρῶτον μὲν κατὰ πυρκαϊὴν σβέσατ᾽ αἴθοπι οἴνωι
πᾶσαν, ὁπόσσον ἐπέσχε πυρὸς μένος· αὐτὰρ ἔπειτα
ὀστέα Πατρόκλοιο Μενοιτιάδαο λέγωμεν

εὖ διαγιγνώσκοντες· ἀριφραδέα δὲ τέτυκται·
ἐν μέσσηι γὰρ ἔκειτο πυρῆι, τοὶ δ᾽ ἄλλοι ἄνευθεν
ἐσχατιῆι καίοντ᾽ ἐπιμὶξ ἵπποι τε καὶ ἄνδρες.
καὶ τὰ μὲν ἐν χρυσέηι φιάληι καὶ δίπλακι δημῶι
θείομεν, εἰς ὅ κεν αὐτὸς ἐγὼν Ἄϊδι κεύθωμαι.

τύμβον δ᾽ οὐ μάλα πολλὸν ἐγὼ πονέεσθαι ἄνωγα,
ἀλλ᾽ ἐπιεικέα τοῖον· ἔπειτα δὲ καὶ τὸν Ἀχαιοὶ
εὐρύν θ᾽ ὑψηλόν τε τιθήμεναι, οἵ κεν ἐμεῖο
δεύτεροι ἐν νήεσσι πολυκλήϊσι λίπησθε.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἐπίθοντο ποδώκεϊ Πηλεΐωνι.

πρῶτον μὲν κατὰ πυρκαϊὴν σβέσαν αἴθοπι οἴνωι
ὅσσον ἐπὶ φλὸξ ἦλθε, βαθεῖα δὲ κάππεσε τέφρη·
κλαίοντες δ᾽ ἑτάροιο ἐνηέος ὀστέα λευκὰ
ἄλλεγον ἐς χρυσέην φιάλην καὶ δίπλακα δημόν,
ἐν κλισίηισι δὲ θέντες ἑανῶι λιτὶ κάλυψαν·

τορνώσαντο δὲ σῆμα θεμείλιά τε προβάλοντο
ἀμφὶ πυρήν· εἶθαρ δὲ χυτὴν ἐπὶ γαῖαν ἔχευαν,
χεύαντες δὲ τὸ σῆμα πάλιν κίον. αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
αὐτοῦ λαὸν ἔρυκε καὶ ἵζανεν εὐρὺν ἀγῶνα,
νηῶν δ᾽ ἔκφερ᾽ ἄεθλα λέβητάς τε τρίποδάς τε

ἵππους θ᾽ ἡμιόνους τε βοῶν τ᾽ ἴφθιμα κάρηνα,
ἠδὲ γυναῖκας ἐϋζώνους πολιόν τε σίδηρον.
ἱππεῦσιν μὲν πρῶτα ποδώκεσιν ἀγλά᾽ ἄεθλα
θῆκε γυναῖκα ἄγεσθαι ἀμύμονα ἔργα ἰδυῖαν
καὶ τρίποδ᾽ ὠτώεντα δυωκαιεικοσίμετρον

τῶι πρώτωι· ἀτὰρ αὖ τῶι δευτέρωι ἵππον ἔθηκεν
ἑξέτε᾽ ἀδμήτην βρέφος ἡμίονον κυέουσαν·
αὐτὰρ τῶι τριτάτωι ἄπυρον κατέθηκε λέβητα
καλὸν τέσσαρα μέτρα κεχανδότα λευκὸν ἔτ᾽ αὔτως·
τῶι δὲ τετάρτωι θῆκε δύω χρυσοῖο τάλαντα,

πέμπτωι δ᾽ ἀμφίθετον φιάλην ἀπύρωτον ἔθηκε.
στῆ δ᾽ ὀρθὸς καὶ μῦθον ἐν Ἀργείοισιν ἔειπεν·
Ἀτρεΐδη τε καὶ ἄλλοι ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
ἱππῆας τάδ᾽ ἄεθλα δεδεγμένα κεῖτ᾽ ἐν ἀγῶνι.
εἰ μὲν νῦν ἐπὶ ἄλλωι ἀεθλεύοιμεν Ἀχαιοὶ

ἦ τ᾽ ἂν ἐγὼ τὰ πρῶτα λαβὼν κλισίην δὲ φεροίμην.
ἴστε γὰρ ὅσσον ἐμοὶ ἀρετῆι περιβάλλετον ἵπποι·
ἀθάνατοί τε γάρ εἰσι, Ποσειδάων δὲ πόρ᾽ αὐτοὺς
πατρὶ ἐμῶι Πηλῆϊ, ὁ δ᾽ αὖτ᾽ ἐμοὶ ἐγγυάλιξεν.
ἀλλ᾽ ἤτοι μὲν ἐγὼ μενέω καὶ μώνυχες ἵπποι·

τοίου γὰρ κλέος ἐσθλὸν ἀπώλεσαν ἡνιόχοιο
ἠπίου, ὅς σφωϊν μάλα πολλάκις ὑγρὸν ἔλαιον
χαιτάων κατέχευε λοέσσας ὕδατι λευκῶι.
τὸν τώ γ᾽ ἑσταότες πενθείετον, οὔδεϊ δέ σφι
χαῖται ἐρηρέδαται, τὼ δ᾽ ἕστατον ἀχνυμένω κῆρ.

ἄλλοι δὲ στέλλεσθε κατὰ στρατόν, ὅς τις Ἀχαιῶν
ἵπποισίν τε πέποιθε καὶ ἅρμασι κολλητοῖσιν.
ὣς φάτο Πηλεΐδης, ταχέες δ᾽ ἱππῆες ἄγερθεν.
ὦρτο πολὺ πρῶτος μὲν ἄναξ ἀνδρῶν Εὔμηλος
Ἀδμήτου φίλος υἱός, ὃς ἱπποσύνηι ἐκέκαστο·

τῶι δ᾽ ἐπὶ Τυδεΐδης ὦρτο κρατερὸς Διομήδης,
ἵππους δὲ Τρωιοὺς ὕπαγε ζυγόν, οὕς ποτ᾽ ἀπηύρα
Αἰνείαν, ἀτὰρ αὐτὸν ὑπεξεσάωσεν Ἀπόλλων.
τῶι δ᾽ ἄρ᾽ ἐπ᾽ Ἀτρεΐδης ὦρτο ξανθὸς Μενέλαος
διογενής, ὑπὸ δὲ ζυγὸν ἤγαγεν ὠκέας ἵππους

Αἴθην τὴν Ἀγαμεμνονέην τὸν ἑόν τε Πόδαργον·
τὴν Ἀγαμέμνονι δῶκ᾽ Ἀγχισιάδης Ἐχέπωλος
δῶρ᾽, ἵνα μή οἱ ἕποιθ᾽ ὑπὸ Ἴλιον ἠνεμόεσσαν,
ἀλλ᾽ αὐτοῦ τέρποιτο μένων· μέγα γάρ οἱ ἔδωκε
Ζεὺς ἄφενος, ναῖεν δ᾽ ὅ γ᾽ ἐν εὐρυχόρωι Σικυῶνι·

τὴν ὅ γ᾽ ὑπὸ ζυγὸν ἦγε μέγα δρόμου ἰσχανόωσαν.
Ἀντίλοχος δὲ τέταρτος ἐΰτριχας ὁπλίσαθ᾽ ἵππους,
Νέστορος ἀγλαὸς υἱὸς ὑπερθύμοιο ἄνακτος
τοῦ Νηληϊάδαο· Πυλοιγενέες δέ οἱ ἵπποι
ὠκύποδες φέρον ἅρμα· πατὴρ δέ οἱ ἄγχι παραστὰς

μυθεῖτ᾽ εἰς ἀγαθὰ φρονέων νοέοντι καὶ αὐτῶι·
Ἀντίλοχ᾽ ἤτοι μέν σε νέον περ ἐόντ᾽ ἐφίλησαν
Ζεύς τε Ποσειδάων τε, καὶ ἱπποσύνας ἐδίδαξαν
παντοίας· τὼ καί σε διδασκέμεν οὔ τι μάλα χρεώ·
οἶσθα γὰρ εὖ περὶ τέρμαθ᾽ ἑλισσέμεν· ἀλλά τοι ἵπποι

βάρδιστοι θείειν· τώ τ᾽ οἴω λοίγι᾽ ἔσεσθαι.
τῶν δ᾽ ἵπποι μὲν ἔασιν ἀφάρτεροι, οὐδὲ μὲν αὐτοὶ
πλείονα ἴσασιν σέθεν αὐτοῦ μητίσασθαι.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ σὺ φίλος μῆτιν ἐμβάλλεο θυμῶι
παντοίην, ἵνα μή σε παρεκπροφύγηισιν ἄεθλα.

μήτι τοι δρυτόμος μέγ᾽ ἀμείνων ἠὲ βίηφι·
μήτι δ᾽ αὖτε κυβερνήτης ἐνὶ οἴνοπι πόντωι
νῆα θοὴν ἰθύνει ἐρεχθομένην ἀνέμοισι·
μήτι δ᾽ ἡνίοχος περιγίγνεται ἡνιόχοιο.
ἀλλ᾽ ὃς μέν θ᾽ ἵπποισι καὶ ἅρμασιν οἷσι πεποιθὼς

ἀφραδέως ἐπὶ πολλὸν ἑλίσσεται ἔνθα καὶ ἔνθα,
ἵπποι δὲ πλανόωνται ἀνὰ δρόμον, οὐδὲ κατίσχει·
ὃς δέ κε κέρδεα εἰδῆι ἐλαύνων ἥσσονας ἵππους,
αἰεὶ τέρμ᾽ ὁρόων στρέφει ἐγγύθεν, οὐδέ ἑ λήθει
ὅππως τὸ πρῶτον τανύσηι βοέοισιν ἱμᾶσιν,

ἀλλ᾽ ἔχει ἀσφαλέως καὶ τὸν προὔχοντα δοκεύει.
σῆμα δέ τοι ἐρέω μάλ᾽ ἀριφραδές, οὐδέ σε λήσει.
ἕστηκε ξύλον αὖον ὅσον τ᾽ ὄργυι᾽ ὑπὲρ αἴης
ἢ δρυὸς ἢ πεύκης· τὸ μὲν οὐ καταπύθεται ὄμβρωι,
λᾶε δὲ τοῦ ἑκάτερθεν ἐρηρέδαται δύο λευκὼ

ἐν ξυνοχῆισιν ὁδοῦ, λεῖος δ᾽ ἱππόδρομος ἀμφὶς
ἤ τευ σῆμα βροτοῖο πάλαι κατατεθνηῶτος,
ἢ τό γε νύσσα τέτυκτο ἐπὶ προτέρων ἀνθρώπων,
καὶ νῦν τέρματ᾽ ἔθηκε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς.
τῶι σὺ μάλ᾽ ἐγχρίμψας ἐλάαν σχεδὸν ἅρμα καὶ ἵππους,

αὐτὸς δὲ κλινθῆναι ἐϋπλέκτωι ἐνὶ δίφρωι
ἦκ᾽ ἐπ᾽ ἀριστερὰ τοῖιν· ἀτὰρ τὸν δεξιὸν ἵππον
κένσαι ὁμοκλήσας, εἶξαί τέ οἱ ἡνία χερσίν.
ἐν νύσσηι δέ τοι ἵππος ἀριστερὸς ἐγχριμφθήτω,
ὡς ἄν τοι πλήμνη γε δοάσσεται ἄκρον ἱκέσθαι

κύκλου ποιητοῖο· λίθου δ᾽ ἀλέασθαι ἐπαυρεῖν,
μή πως ἵππους τε τρώσηις κατά θ᾽ ἅρματα ἄξηις·
χάρμα δὲ τοῖς ἄλλοισιν, ἐλεγχείη δὲ σοὶ αὐτῶι
ἔσσεται· ἀλλὰ φίλος φρονέων πεφυλαγμένος εἶναι.
εἰ γάρ κ᾽ ἐν νύσσηι γε παρεξελάσηισθα διώκων,

οὐκ ἔσθ᾽ ὅς κέ σ᾽ ἕληισι μετάλμενος οὐδὲ παρέλθηι,
οὐδ᾽ εἴ κεν μετόπισθεν Ἀρίονα δῖον ἐλαύνοι
Ἀδρήστου ταχὺν ἵππον, ὃς ἐκ θεόφιν γένος ἦεν,
ἢ τοὺς Λαομέδοντος, οἳ ἐνθάδε γ᾽ ἔτραφεν ἐσθλοί.
ὣς εἰπὼν Νέστωρ Νηλήϊος ἂψ ἐνὶ χώρηι

ἕζετ᾽, ἐπεὶ ὧι παιδὶ ἑκάστου πείρατ᾽ ἔειπε.
Μηριόνης δ᾽ ἄρα πέμπτος ἐΰτριχας ὁπλίσαθ᾽ ἵππους.
ἂν δ᾽ ἔβαν ἐς δίφρους, ἐν δὲ κλήρους ἐβάλοντο·
πάλλ᾽ Ἀχιλεύς, ἐκ δὲ κλῆρος θόρε Νεστορίδαο
Ἀντιλόχου· μετὰ τὸν δ᾽ ἔλαχε κρείων Εὔμηλος·

τῶι δ᾽ ἄρ᾽ ἐπ᾽ Ἀτρεΐδης δουρὶ κλειτὸς Μενέλαος,
τῶι δ᾽ ἐπὶ Μηριόνης λάχ᾽ ἐλαυνέμεν· ὕστατος αὖτε
Τυδεΐδης ὄχ᾽ ἄριστος ἐὼν λάχ᾽ ἐλαυνέμεν ἵππους.
στὰν δὲ μεταστοιχί, σήμηνε δὲ τέρματ᾽ Ἀχιλλεὺς
τηλόθεν ἐν λείωι πεδίωι· παρὰ δὲ σκοπὸν εἷσεν

ἀντίθεον Φοίνικα ὀπάονα πατρὸς ἑοῖο,
ὡς μεμνέωιτο δρόμους καὶ ἀληθείην ἀποείποι.
οἳ δ᾽ ἅμα πάντες ἐφ᾽ ἵπποιιν μάστιγας ἄειραν,
πέπληγόν θ᾽ ἱμᾶσιν, ὁμόκλησάν τ᾽ ἐπέεσσιν
ἐσσυμένως· οἳ δ᾽ ὦκα διέπρησσον πεδίοιο

νόσφι νεῶν ταχέως· ὑπὸ δὲ στέρνοισι κονίη
ἵστατ᾽ ἀειρομένη ὥς τε νέφος ἠὲ θύελλα,
χαῖται δ᾽ ἐρρώοντο μετὰ πνοιῆις ἀνέμοιο.
ἅρματα δ᾽ ἄλλοτε μὲν χθονὶ πίλνατο πουλυβοτείρηι,
ἄλλοτε δ᾽ ἀΐξασκε μετήορα· τοὶ δ᾽ ἐλατῆρες

ἕστασαν ἐν δίφροισι, πάτασσε δὲ θυμὸς ἑκάστου
νίκης ἱεμένων· κέκλοντο δὲ οἷσιν ἕκαστος
ἵπποις, οἳ δ᾽ ἐπέτοντο κονίοντες πεδίοιο.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πύματον τέλεον δρόμον ὠκέες ἵπποι
ἂψ ἐφ᾽ ἁλὸς πολιῆς, τότε δὴ ἀρετή γε ἑκάστου

φαίνετ᾽, ἄφαρ δ᾽ ἵπποισι τάθη δρόμος· ὦκα δ᾽ ἔπειτα
αἳ Φηρητιάδαο ποδώκεες ἔκφερον ἵπποι.
τὰς δὲ μετ᾽ ἐξέφερον Διομήδεος ἄρσενες ἵπποι
Τρώϊοι, οὐδέ τι πολλὸν ἄνευθ᾽ ἔσαν, ἀλλὰ μάλ᾽ ἐγγύς·
αἰεὶ γὰρ δίφρου ἐπιβησομένοισιν ἐΐκτην,

πνοιῆι δ᾽ Εὐμήλοιο μετάφρενον εὐρέε τ᾽ ὤμω
θέρμετ᾽· ἐπ᾽ αὐτῶι γὰρ κεφαλὰς καταθέντε πετέσθην.
καί νύ κεν ἢ παρέλασσ᾽ ἢ ἀμφήριστον ἔθηκεν,
εἰ μὴ Τυδέος υἷϊ κοτέσσατο Φοῖβος Ἀπόλλων,
ὅς ῥά οἱ ἐκ χειρῶν ἔβαλεν μάστιγα φαεινήν.

τοῖο δ᾽ ἀπ᾽ ὀφθαλμῶν χύτο δάκρυα χωομένοιο,
οὕνεκα τὰς μὲν ὅρα ἔτι καὶ πολὺ μᾶλλον ἰούσας,
οἳ δέ οἱ ἐβλάφθησαν ἄνευ κέντροιο θέοντες.
οὐδ᾽ ἄρ᾽ Ἀθηναίην ἐλεφηράμενος λάθ᾽ Ἀπόλλων
Τυδεΐδην, μάλα δ᾽ ὦκα μετέσσυτο ποιμένα λαῶν,

δῶκε δέ οἱ μάστιγα, μένος δ᾽ ἵπποισιν ἐνῆκεν·
ἣ δὲ μετ᾽ Ἀδμήτου υἱὸν κοτέουσ᾽ ἐβεβήκει,
ἵππειον δέ οἱ ἦξε θεὰ ζυγόν· αἳ δέ οἱ ἵπποι
ἀμφὶς ὁδοῦ δραμέτην, ῥυμὸς δ᾽ ἐπὶ γαῖαν ἐλύσθη.
αὐτὸς δ᾽ ἐκ δίφροιο παρὰ τροχὸν ἐξεκυλίσθη,

ἀγκῶνάς τε περιδρύφθη στόμα τε ῥῖνάς τε,
θρυλίχθη δὲ μέτωπον ἐπ᾽ ὀφρύσι· τὼ δέ οἱ ὄσσε
δακρυόφι πλῆσθεν, θαλερὴ δέ οἱ ἔσχετο φωνή.
Τυδεΐδης δὲ παρατρέψας ἔχε μώνυχας ἵππους,
πολλὸν τῶν ἄλλων ἐξάλμενος· ἐν γὰρ Ἀθήνη

ἵπποις ἧκε μένος καὶ ἐπ᾽ αὐτῶι κῦδος ἔθηκε.
τῶι δ᾽ ἄρ᾽ ἐπ᾽ Ἀτρεΐδης εἶχε ξανθὸς Μενέλαος.
Ἀντίλοχος δ᾽ ἵπποισιν ἐκέκλετο πατρὸς ἑοῖο·
ἔμβητον καὶ σφῶϊ· τιταίνετον ὅττι τάχιστα.
ἤτοι μὲν κείνοισιν ἐριζέμεν οὔ τι κελεύω

Τυδεΐδεω ἵπποισι δαΐφρονος, οἷσιν Ἀθήνη
νῦν ὤρεξε τάχος καὶ ἐπ᾽ αὐτῶι κῦδος ἔθηκεν·
ἵππους δ᾽ Ἀτρεΐδαο κιχάνετε, μὴ δὲ λίπησθον,
καρπαλίμως, μὴ σφῶϊν ἐλεγχείην καταχεύηι
Αἴθη θῆλυς ἐοῦσα· τί ἢ λείπεσθε φέριστοι;

ὧδε γὰρ ἐξερέω, καὶ μὴν τετελεσμένον ἔσται·
οὐ σφῶϊν κομιδὴ παρὰ Νέστορι ποιμένι λαῶν
ἔσσεται, αὐτίκα δ᾽ ὔμμε κατακτενεῖ ὀξέϊ χαλκῶι,
αἴ κ᾽ ἀποκηδήσαντε φερώμεθα χεῖρον ἄεθλον.
ἀλλ᾽ ἐφομαρτεῖτον καὶ σπεύδετον ὅττι τάχιστα·

ταῦτα δ᾽ ἐγὼν αὐτὸς τεχνήσομαι ἠδὲ νοήσω
στεινωπῶι ἐν ὁδῶι παραδύμεναι, οὐδέ με λήσει.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δὲ ἄνακτος ὑποδείσαντες ὁμοκλὴν
μᾶλλον ἐπιδραμέτην ὀλίγον χρόνον· αἶψα δ᾽ ἔπειτα
στεῖνος ὁδοῦ κοίλης ἴδεν Ἀντίλοχος μενεχάρμης.

ῥωχμὸς ἔην γαίης, ἧι χειμέριον ἀλὲν ὕδωρ
ἐξέρρηξεν ὁδοῖο, βάθυνε δὲ χῶρον ἅπαντα·
τῆι ῥ᾽ εἶχεν Μενέλαος ἁματροχιὰς ἀλεείνων.
Ἀντίλοχος δὲ παρατρέψας ἔχε μώνυχας ἵππους
ἐκτὸς ὁδοῦ, ὀλίγον δὲ παρακλίνας ἐδίωκεν.

Ἀτρεΐδης δ᾽ ἔδεισε καὶ Ἀντιλόχωι ἐγεγώνει·
Ἀντίλοχ᾽ ἀφραδέως ἱππάζεαι, ἀλλ᾽ ἄνεχ᾽ ἵππους·
στεινωπὸς γὰρ ὁδός, τάχα δ᾽ εὐρυτέρη παρελάσσαι·
μή πως ἀμφοτέρους δηλήσεαι ἅρματι κύρσας.
ὣς ἔφατ᾽, Ἀντίλοχος δ᾽ ἔτι καὶ πολὺ μᾶλλον ἔλαυνε

κέντρωι ἐπισπέρχων ὡς οὐκ ἀΐοντι ἐοικώς.
ὅσσα δὲ δίσκου οὖρα κατωμαδίοιο πέλονται,
ὅν τ᾽ αἰζηὸς ἀφῆκεν ἀνὴρ πειρώμενος ἥβης,
τόσσον ἐπιδραμέτην· αἳ δ᾽ ἠρώησαν ὀπίσσω
Ἀτρεΐδεω· αὐτὸς γὰρ ἑκὼν μεθέηκεν ἐλαύνειν

μή πως συγκύρσειαν ὁδῶι ἔνι μώνυχες ἵπποι,
δίφρους τ᾽ ἀνστρέψειαν ἐϋπλεκέας, κατὰ δ᾽ αὐτοὶ
ἐν κονίηισι πέσοιεν ἐπειγόμενοι περὶ νίκης.
τὸν καὶ νεικείων προσέφη ξανθὸς Μενέλαος·
Ἀντίλοχ᾽ οὔ τις σεῖο βροτῶν ὀλοώτερος ἄλλος·

ἔρρ᾽, ἐπεὶ οὔ σ᾽ ἔτυμόν γε φάμεν πεπνῦσθαι Ἀχαιοί.
ἀλλ᾽ οὐ μὰν οὐδ᾽ ὧς ἄτερ ὅρκου οἴσηι ἄεθλον.
ὣς εἰπὼν ἵπποισιν ἐκέκλετο φώνησέν τε·
μή μοι ἐρύκεσθον μὴ δ᾽ ἕστατον ἀχνυμένω κῆρ.
φθήσονται τούτοισι πόδες καὶ γοῦνα καμόντα

ἢ ὑμῖν· ἄμφω γὰρ ἀτέμβονται νεότητος.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δὲ ἄνακτος ὑποδείσαντες ὁμοκλὴν
μᾶλλον ἐπιδραμέτην, τάχα δέ σφισιν ἄγχι γένοντο.
Ἀργεῖοι δ᾽ ἐν ἀγῶνι καθήμενοι εἰσορόωντο
ἵππους· τοὶ δὲ πέτοντο κονίοντες πεδίοιο.

πρῶτος δ᾽ Ἰδομενεὺς Κρητῶν ἀγὸς ἐφράσαθ᾽ ἵππους·
ἧστο γὰρ ἐκτὸς ἀγῶνος ὑπέρτατος ἐν περιωπῆι·
τοῖο δ᾽ ἄνευθεν ἐόντος ὁμοκλητῆρος ἀκούσας
ἔγνω, φράσσατο δ᾽ ἵππον ἀριπρεπέα προὔχοντα,
ὃς τὸ μὲν ἄλλο τόσον φοῖνιξ ἦν, ἐν δὲ μετώπωι

λευκὸν σῆμα τέτυκτο περίτροχον ἠΰτε μήνη.
στῆ δ᾽ ὀρθὸς καὶ μῦθον ἐν Ἀργείοισιν ἔειπεν·
ὦ φίλοι Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
οἶος ἐγὼν ἵππους αὐγάζομαι ἦε καὶ ὑμεῖς;
ἄλλοι μοι δοκέουσι παροίτεροι ἔμμεναι ἵπποι,

ἄλλος δ᾽ ἡνίοχος ἰνδάλλεται· αἳ δέ που αὐτοῦ
ἔβλαβεν ἐν πεδίωι, αἳ κεῖσέ γε φέρτεραι ἦσαν·
ἤτοι γὰρ τὰς πρῶτα ἴδον περὶ τέρμα βαλούσας,
νῦν δ᾽ οὔ πηι δύναμαι ἰδέειν· πάντηι δέ μοι ὄσσε
Τρωϊκὸν ἂμ πεδίον παπταίνετον εἰσορόωντι·

ἦε τὸν ἡνίοχον φύγον ἡνία, οὐδὲ δυνάσθη
εὖ σχεθέειν περὶ τέρμα καὶ οὐκ ἐτύχησεν ἑλίξας·
ἔνθά μιν ἐκπεσέειν ὀΐω σύν θ᾽ ἅρματα ἆξαι,
αἳ δ᾽ ἐξηρώησαν, ἐπεὶ μένος ἔλλαβε θυμόν.
ἀλλὰ ἴδεσθε καὶ ὔμμες ἀνασταδόν· οὐ γὰρ ἔγωγε

εὖ διαγιγνώσκω· δοκέει δέ μοι ἔμμεναι ἀνὴρ
Αἰτωλὸς γενεήν, μετὰ δ᾽ Ἀργείοισιν ἀνάσσει
Τυδέος ἱπποδάμου υἱὸς κρατερὸς Διομήδης.
τὸν δ᾽ αἰσχρῶς ἐνένιπεν Ὀϊλῆος ταχὺς Αἴας·
Ἰδομενεῦ τί πάρος λαβρεύεαι; αἳ δέ τ᾽ ἄνευθεν

ἵπποι ἀερσίποδες πολέος πεδίοιο δίενται.
οὔτε νεώτατός ἐσσι μετ᾽ Ἀργείοισι τοσοῦτον,
οὔτέ τοι ὀξύτατον κεφαλῆς ἐκδέρκεται ὄσσε·
ἀλλ᾽ αἰεὶ μύθοις λαβρεύεαι· οὐδέ τί σε χρὴ
λαβραγόρην ἔμεναι· πάρα γὰρ καὶ ἀμείνονες ἄλλοι.

ἵπποι δ᾽ αὐταὶ ἔασι παροίτεραι, αἳ τὸ πάρος περ,
Εὐμήλου, ἐν δ᾽ αὐτὸς ἔχων εὔληρα βέβηκε.
τὸν δὲ χολωσάμενος Κρητῶν ἀγὸς ἀντίον ηὔδα·
Αἶαν νεῖκος ἄριστε κακοφραδὲς ἄλλά τε πάντα
δεύεαι Ἀργείων, ὅτι τοι νόος ἐστὶν ἀπηνής.

δεῦρό νυν ἢ τρίποδος περιδώμεθον ἠὲ λέβητος,
ἴστορα δ᾽ Ἀτρεΐδην Ἀγαμέμνονα θείομεν ἄμφω,
ὁππότεραι πρόσθ᾽ ἵπποι, ἵνα γνώηις ἀποτίνων.
ὣς ἔφατ᾽, ὄρνυτο δ᾽ αὐτίκ᾽ Ὀϊλῆος ταχὺς Αἴας
χωόμενος χαλεποῖσιν ἀμείψασθαι ἐπέεσσι·

καί νύ κε δὴ προτέρω ἔτ᾽ ἔρις γένετ᾽ ἀμφοτέροισιν,
εἰ μὴ Ἀχιλλεὺς αὐτὸς ἀνίστατο καὶ φάτο μῦθον·
μηκέτι νῦν χαλεποῖσιν ἀμείβεσθον ἐπέεσσιν
Αἶαν Ἰδομενεῦ τε κακοῖς, ἐπεὶ οὐδὲ ἔοικε.
καὶ δ᾽ ἄλλωι νεμεσᾶτον ὅτις τοιαῦτά γε ῥέζοι.

ἀλλ᾽ ὑμεῖς ἐν ἀγῶνι καθήμενοι εἰσοράασθε
ἵππους· οἳ δὲ τάχ᾽ αὐτοὶ ἐπειγόμενοι περὶ νίκης
ἐνθάδ᾽ ἐλεύσονται· τότε δὲ γνώσεσθε ἕκαστος
ἵππους Ἀργείων, οἳ δεύτεροι οἵ τε πάροιθεν.
ὣς φάτο, Τυδεΐδης δὲ μάλα σχεδὸν ἦλθε διώκων,

μάστι δ᾽ αἰὲν ἔλαυνε κατωμαδόν· οἳ δέ οἱ ἵπποι
ὑψόσ᾽ ἀειρέσθην ῥίμφα πρήσσοντε κέλευθον.
αἰεὶ δ᾽ ἡνίοχον κονίης ῥαθάμιγγες ἔβαλλον,
ἅρματα δὲ χρυσῶι πεπυκασμένα κασσιτέρωι τε
ἵπποις ὠκυπόδεσσιν ἐπέτρεχον· οὐδέ τι πολλὴ

γίγνετ᾽ ἐπισσώτρων ἁρματροχιὴ κατόπισθεν
ἐν λεπτῆι κονίηι· τὼ δὲ σπεύδοντε πετέσθην.
στῆ δὲ μέσωι ἐν ἀγῶνι, πολὺς δ᾽ ἀνεκήκιεν ἱδρὼς
ἵππων ἔκ τε λόφων καὶ ἀπὸ στέρνοιο χαμᾶζε.
αὐτὸς δ᾽ ἐκ δίφροιο χαμαὶ θόρε παμφανόωντος,

κλῖνε δ᾽ ἄρα μάστιγα ποτὶ ζυγόν· οὐδὲ μάτησεν
ἴφθιμος Σθένελος, ἀλλ᾽ ἐσσυμένως λάβ᾽ ἄεθλον,
δῶκε δ᾽ ἄγειν ἑτάροισιν ὑπερθύμοισι γυναῖκα
καὶ τρίποδ᾽ ὠτώεντα φέρειν· ὁ δ᾽ ἔλυεν ὑφ᾽ ἵππους.
τῶι δ᾽ ἄρ᾽ ἐπ᾽ Ἀντίλοχος Νηλήϊος ἤλασεν ἵππους

κέρδεσιν, οὔ τι τάχει γε, παραφθάμενος Μενέλαον·
ἀλλὰ καὶ ὧς Μενέλαος ἔχ᾽ ἐγγύθεν ὠκέας ἵππους.
ὅσσον δὲ τροχοῦ ἵππος ἀφίσταται, ὅς ῥα ἄνακτα
ἕλκηισιν πεδίοιο τιταινόμενος σὺν ὄχεσφι·
τοῦ μέν τε ψαύουσιν ἐπισσώτρου τρίχες ἄκραι

οὐραῖαι· ὁ δέ τ᾽ ἄγχι μάλα τρέχει, οὐδέ τι πολλὴ
χώρη μεσσηγὺς πολέος πεδίοιο θέοντος·
τόσσον δὴ Μενέλαος ἀμύμονος Ἀντιλόχοιο
λείπετ᾽· ἀτὰρ τὰ πρῶτα καὶ ἐς δίσκουρα λέλειπτο,
ἀλλά μιν αἶψα κίχανεν· ὀφέλλετο γὰρ μένος ἠῢ

ἵππου τῆς Ἀγαμεμνονέης καλλίτριχος Αἴθης·
εἰ δέ κ᾽ ἔτι προτέρω γένετο δρόμος ἀμφοτέροισι,
τώ κέν μιν παρέλασσ᾽ οὐδ᾽ ἀμφήριστον ἔθηκεν.
αὐτὰρ Μηριόνης θεράπων ἐῢς Ἰδομενῆος
λείπετ᾽ ἀγακλῆος Μενελάου δουρὸς ἐρωήν·

βάρδιστοι μὲν γάρ οἱ ἔσαν καλλίτριχες ἵπποι,
ἤκιστος δ᾽ ἦν αὐτὸς ἐλαυνέμεν ἅρμ᾽ ἐν ἀγῶνι.
υἱὸς δ᾽ Ἀδμήτοιο πανύστατος ἤλυθεν ἄλλων
ἕλκων ἅρματα καλὰ ἐλαύνων πρόσσοθεν ἵππους.
τὸν δὲ ἰδὼν ὤικτειρε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς,

στὰς δ᾽ ἄρ᾽ ἐν Ἀργείοις ἔπεα πτερόεντ᾽ ἀγόρευε·
λοῖσθος ἀνὴρ ὤριστος ἐλαύνει μώνυχας ἵππους·
ἀλλ᾽ ἄγε δή οἱ δῶμεν ἀέθλιον ὡς ἐπιεικὲς
δεύτερ᾽· ἀτὰρ τὰ πρῶτα φερέσθω Τυδέος υἱός.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἐπήινεον ὡς ἐκέλευε.

καί νύ κέ οἱ πόρεν ἵππον, ἐπήινησαν γὰρ Ἀχαιοί,
εἰ μὴ ἄρ᾽ Ἀντίλοχος μεγαθύμου Νέστορος υἱὸς
Πηλεΐδην Ἀχιλῆα δίκηι ἠμείψατ᾽ ἀναστάς·
ὦ Ἀχιλεῦ μάλα τοι κεχολώσομαι αἴ κε τελέσσηις
τοῦτο ἔπος· μέλλεις γὰρ ἀφαιρήσεσθαι ἄεθλον

τὰ φρονέων ὅτι οἱ βλάβεν ἅρματα καὶ ταχέ᾽ ἵππω
αὐτός τ᾽ ἐσθλὸς ἐών· ἀλλ᾽ ὤφελεν ἀθανάτοισιν
εὔχεσθαι· τό κεν οὔ τι πανύστατος ἦλθε διώκων.
εἰ δέ μιν οἰκτίρεις καί τοι φίλος ἔπλετο θυμῶι
ἔστί τοι ἐν κλισίηι χρυσὸς πολύς, ἔστι δὲ χαλκὸς

καὶ πρόβατ᾽, εἰσὶ δέ τοι δμωιαὶ καὶ μώνυχες ἵπποι·
τῶν οἱ ἔπειτ᾽ ἀνελὼν δόμεναι καὶ μεῖζον ἄεθλον
ἠὲ καὶ αὐτίκα νῦν, ἵνα σ᾽ αἰνήσωσιν Ἀχαιοί.
τὴν δ᾽ ἐγὼ οὐ δώσω· περὶ δ᾽ αὐτῆς πειρηθήτω
ἀνδρῶν ὅς κ᾽ ἐθέληισιν ἐμοὶ χείρεσσι μάχεσθαι.

ὣς φάτο, μείδησεν δὲ ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεὺς
χαίρων Ἀντιλόχωι, ὅτι οἱ φίλος ἦεν ἑταῖρος·
καί μιν ἀμειβόμενος ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ἀντίλοχ᾽, εἰ μὲν δή με κελεύεις οἴκοθεν ἄλλο
Εὐμήλωι ἐπιδοῦναι, ἐγὼ δέ κε καὶ τὸ τελέσσω.

δώσω οἱ θώρηκα, τὸν Ἀστεροπαῖον ἀπηύρων
χάλκεον, ὧι πέρι χεῦμα φαεινοῦ κασσιτέροιο
ἀμφιδεδίνηται· πολέος δέ οἱ ἄξιος ἔσται.
ἦ ῥα, καὶ Αὐτομέδοντι φίλωι ἐκέλευσεν ἑταίρωι
οἰσέμεναι κλισίηθεν· ὁ δ᾽ ὤιχετο καί οἱ ἔνεικεν,

Εὐμήλωι δ᾽ ἐν χερσὶ τίθει· ὁ δὲ δέξατο χαίρων.
τοῖσι δὲ καὶ Μενέλαος ἀνίστατο θυμὸν ἀχεύων
Ἀντιλόχωι ἄμοτον κεχολωμένος· ἐν δ᾽ ἄρα κῆρυξ
χειρὶ σκῆπτρον ἔθηκε, σιωπῆσαί τε κέλευσεν
Ἀργείους· ὁ δ᾽ ἔπειτα μετηύδα ἰσόθεος φώς·

Ἀντίλοχε πρόσθεν πεπνυμένε ποῖον ἔρεξας.
ἤισχυνας μὲν ἐμὴν ἀρετήν, βλάψας δέ μοι ἵππους
τοὺς σοὺς πρόσθε βαλών, οἵ τοι πολὺ χείρονες ἦσαν.
ἀλλ᾽ ἄγετ᾽ Ἀργείων ἡγήτορες ἠδὲ μέδοντες
ἐς μέσον ἀμφοτέροισι δικάσσατε, μὴ δ᾽ ἐπ᾽ ἀρωγῆι,

μή ποτέ τις εἴπηισιν Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων·
Ἀντίλοχον ψεύδεσσι βιησάμενος Μενέλαος
οἴχεται ἵππον ἄγων, ὅτι οἱ πολὺ χείρονες ἦσαν
ἵπποι, αὐτὸς δὲ κρείσσων ἀρετῆι τε βίηι τε.
εἰ δ᾽ ἄγ᾽ ἐγὼν αὐτὸς δικάσω, καί μ᾽ οὔ τινά φημι

ἄλλον ἐπιπλήξειν Δαναῶν· ἰθεῖα γὰρ ἔσται.
Ἀντίλοχ᾽ εἰ δ᾽ ἄγε δεῦρο διοτρεφές, ἣ θέμις ἐστί,
στὰς ἵππων προπάροιθε καὶ ἅρματος, αὐτὰρ ἱμάσθλην
χερσὶν ἔχε ῥαδινήν, ἧι περ τὸ πρόσθεν ἔλαυνες,
ἵππων ἁψάμενος γαιήοχον ἐννοσίγαιον

ὄμνυθι μὴ μὲν ἑκὼν τὸ ἐμὸν δόλωι ἅρμα πεδῆσαι.
τὸν δ᾽ αὖτ᾽ Ἀντίλοχος πεπνυμένος ἀντίον ηὔδα·
ἄνσχεο νῦν· πολλὸν γὰρ ἔγωγε νεώτερός εἰμι
σεῖο ἄναξ Μενέλαε, σὺ δὲ πρότερος καὶ ἀρείων.
οἶσθ᾽ οἷαι νέου ἀνδρὸς ὑπερβασίαι τελέθουσι·

κραιπνότερος μὲν γάρ τε νόος, λεπτὴ δέ τε μῆτις.
τώ τοι ἐπιτλήτω κραδίη· ἵππον δέ τοι αὐτὸς
δώσω, τὴν ἀρόμην. εἰ καί νύ κεν οἴκοθεν ἄλλο
μεῖζον ἐπαιτήσειας, ἄφαρ κέ τοι αὐτίκα δοῦναι
βουλοίμην ἢ σοί γε διοτρεφὲς ἤματα πάντα

ἐκ θυμοῦ πεσέειν καὶ δαίμοσιν εἶναι ἀλιτρός.
ἦ ῥα καὶ ἵππον ἄγων μεγαθύμου Νέστορος υἱὸς
ἐν χείρεσσι τίθει Μενελάου· τοῖο δὲ θυμὸς
ἰάνθη ὡς εἴ τε περὶ σταχύεσσιν ἐέρση
ληΐου ἀλδήσκοντος, ὅτε φρίσσουσιν ἄρουραι·

ὣς ἄρα σοὶ Μενέλαε μετὰ φρεσὶ θυμὸς ἰάνθη.
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
Ἀντίλοχε νῦν μέν τοι ἐγὼν ὑποείξομαι αὐτὸς
χωόμενος, ἐπεὶ οὔ τι παρήορος οὐδ᾽ ἀεσίφρων
ἦσθα πάρος· νῦν αὖτε νόον νίκησε νεοίη.

δεύτερον αὖτ᾽ ἀλέασθαι ἀμείνονας ἠπεροπεύειν.
οὐ γάρ κέν με τάχ᾽ ἄλλος ἀνὴρ παρέπεισεν Ἀχαιῶν.
ἀλλὰ σὺ γὰρ δὴ πολλὰ πάθες καὶ πολλὰ μόγησας
σός τε πατὴρ ἀγαθὸς καὶ ἀδελφεὸς εἵνεκ᾽ ἐμεῖο·
τώ τοι λισσομένωι ἐπιπείσομαι, ἠδὲ καὶ ἵππον

δώσω ἐμήν περ ἐοῦσαν, ἵνα γνώωσι καὶ οἵδε
ὡς ἐμὸς οὔ ποτε θυμὸς ὑπερφίαλος καὶ ἀπηνής.
ἦ ῥα, καὶ Ἀντιλόχοιο Νοήμονι δῶκεν ἑταίρωι
ἵππον ἄγειν· ὁ δ᾽ ἔπειτα λέβηθ᾽ ἕλε παμφανόωντα.
Μηριόνης δ᾽ ἀνάειρε δύω χρυσοῖο τάλαντα

τέτρατος, ὡς ἔλασεν. πέμπτον δ᾽ ὑπελείπετ᾽ ἄεθλον,
ἀμφίθετος φιάλη· τὴν Νέστορι δῶκεν Ἀχιλλεὺς
Ἀργείων ἀν᾽ ἀγῶνα φέρων, καὶ ἔειπε παραστάς·
τῆ νῦν, καὶ σοὶ τοῦτο γέρον κειμήλιον ἔστω
Πατρόκλοιο τάφου μνῆμ᾽ ἔμμεναι· οὐ γὰρ ἔτ᾽ αὐτὸν

ὄψηι ἐν Ἀργείοισι· δίδωμι δέ τοι τόδ᾽ ἄεθλον
αὔτως· οὐ γὰρ πύξ γε μαχήσεαι, οὐδὲ παλαίσεις,
οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἀκοντιστὺν ἐσδύσεαι, οὐδὲ πόδεσσι
θεύσεαι· ἤδη γὰρ χαλεπὸν κατὰ γῆρας ἐπείγει.
ὣς εἰπὼν ἐν χερσὶ τίθει· ὁ δ᾽ ἐδέξατο χαίρων,

καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ναὶ δὴ ταῦτά γε πάντα τέκος κατὰ μοῖραν ἔειπες·
οὐ γὰρ ἔτ᾽ ἔμπεδα γυῖα φίλος πόδες, οὐδέ τι χεῖρες
ὤμων ἀμφοτέρωθεν ἐπαΐσσονται ἐλαφραί.
εἴθ᾽ ὣς ἡβώοιμι βίη τέ μοι ἔμπεδος εἴη

ὡς ὁπότε κρείοντ᾽ Ἀμαρυγκέα θάπτον Ἐπειοὶ
Βουπρασίωι, παῖδες δ᾽ ἔθεσαν βασιλῆος ἄεθλα·
ἔνθ᾽ οὔ τίς μοι ὁμοῖος ἀνὴρ γένετ᾽, οὔτ᾽ ἄρ᾽ Ἐπειῶν
οὔτ᾽ αὐτῶν Πυλίων οὔτ᾽ Αἰτωλῶν μεγαθύμων.
πὺξ μὲν ἐνίκησα Κλυτομήδεα Ἤνοπος υἱόν,

Ἀγκαῖον δὲ πάληι Πλευρώνιον, ὅς μοι ἀνέστη·
Ἴφικλον δὲ πόδεσσι παρέδραμον ἐσθλὸν ἐόντα,
δουρὶ δ᾽ ὑπειρέβαλον Φυλῆά τε καὶ Πολύδωρον.
οἴοισίν μ᾽ ἵπποισι παρήλασαν Ἀκτορίωνε
πλήθει πρόσθε βαλόντες ἀγασσάμενοι περὶ νίκης,

οὕνεκα δὴ τὰ μέγιστα παρ᾽ αὐτόθι λείπετ᾽ ἄεθλα.
οἳ δ᾽ ἄρ᾽ ἔσαν δίδυμοι· ὁ μὲν ἔμπεδον ἡνιόχευεν,
ἔμπεδον ἡνιόχευ᾽, ὁ δ᾽ ἄρα μάστιγι κέλευεν.
ὥς ποτ᾽ ἔον· νῦν αὖτε νεώτεροι ἀντιοώντων
ἔργων τοιούτων· ἐμὲ δὲ χρὴ γήραϊ λυγρῶι

πείθεσθαι, τότε δ᾽ αὖτε μετέπρεπον ἡρώεσσιν.
ἀλλ᾽ ἴθι καὶ σὸν ἑταῖρον ἀέθλοισι κτερέϊζε.
τοῦτο δ᾽ ἐγὼ πρόφρων δέχομαι, χαίρει δέ μοι ἦτορ,
ὥς μευ ἀεὶ μέμνησαι ἐνηέος, οὐδέ σε λήθω,
τιμῆς ἧς τέ μ᾽ ἔοικε τετιμῆσθαι μετ᾽ Ἀχαιοῖς.

σοὶ δὲ θεοὶ τῶνδ᾽ ἀντὶ χάριν μενοεικέα δοῖεν.
ὣς φάτο, Πηλεΐδης δὲ πολὺν καθ᾽ ὅμιλον Ἀχαιῶν
ὤιχετ᾽, ἐπεὶ πάντ᾽ αἶνον ἐπέκλυε Νηλεΐδαο.
αὐτὰρ ὁ πυγμαχίης ἀλεγεινῆς θῆκεν ἄεθλα·
ἡμίονον ταλαεργὸν ἄγων κατέδησ᾽ ἐν ἀγῶνι

ἑξέτε᾽ ἀδμήτην, ἥ τ᾽ ἀλγίστη δαμάσασθαι·
τῶι δ᾽ ἄρα νικηθέντι τίθει δέπας ἀμφικύπελλον.
στῆ δ᾽ ὀρθὸς καὶ μῦθον ἐν Ἀργείοισιν ἔειπεν·
Ἀτρεΐδη τε καὶ ἄλλοι ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοὶ
ἄνδρε δύω περὶ τῶνδε κελεύομεν, ὥ περ ἀρίστω,

πὺξ μάλ᾽ ἀνασχομένω πεπληγέμεν· ὧι δέ κ᾽ Ἀπόλλων
δώηι καμμονίην, γνώωσι δὲ πάντες Ἀχαιοί,
ἡμίονον ταλαεργὸν ἄγων κλισίην δὲ νεέσθω·
αὐτὰρ ὁ νικηθεὶς δέπας οἴσεται ἀμφικύπελλον.
ὣς ἔφατ᾽, ὄρνυτο δ᾽ αὐτίκ᾽ ἀνὴρ ἠΰς τε μέγας τε

εἰδὼς πυγμαχίης υἱὸς Πανοπῆος Ἐπειός,
ἅψατο δ᾽ ἡμιόνου ταλαεργοῦ φώνησέν τε·
ἆσσον ἴτω ὅς τις δέπας οἴσεται ἀμφικύπελλον·
ἡμίονον δ᾽ οὔ φημί τιν᾽ ἀξέμεν ἄλλον Ἀχαιῶν
πυγμῆι νικήσαντ᾽, ἐπεὶ εὔχομαι εἶναι ἄριστος.

ἦ οὐχ ἅλις ὅττι μάχης ἐπιδεύομαι; οὐδ᾽ ἄρα πως ἦν
ἐν πάντεσσ᾽ ἔργοισι δαήμονα φῶτα γενέσθαι.
ὧδε γὰρ ἐξερέω, τὸ δὲ καὶ τετελεσμένον ἔσται·
ἀντικρὺ χρόα τε ῥήξω σύν τ᾽ ὀστέ᾽ ἀράξω.
κηδεμόνες δέ οἱ ἐνθάδ᾽ ἀολλέες αὖθι μενόντων,

οἵ κέ μιν ἐξοίσουσιν ἐμῆις ὑπὸ χερσὶ δαμέντα.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἀκὴν ἐγένοντο σιωπῆι.
Εὐρύαλος δέ οἱ οἶος ἀνίστατο ἰσόθεος φὼς
Μηκιστῆος υἱὸς Ταλαϊονίδαο ἄνακτος,
ὅς ποτε Θήβας δ᾽ ἦλθε δεδουπότος Οἰδιπόδαο

ἐς τάφον· ἔνθα δὲ πάντας ἐνίκα Καδμείωνας.
τὸν μὲν Τυδεΐδης δουρὶ κλυτὸς ἀμφεπονεῖτο
θαρσύνων ἔπεσιν, μέγα δ᾽ αὐτῶι βούλετο νίκην.
ζῶμα δέ οἱ πρῶτον παρακάββαλεν, αὐτὰρ ἔπειτα
δῶκεν ἱμάντας ἐϋτμήτους βοὸς ἀγραύλοιο.

τὼ δὲ ζωσαμένω βήτην ἐς μέσσον ἀγῶνα,
ἄντα δ᾽ ἀνασχομένω χερσὶ στιβαρῆισιν ἅμ᾽ ἄμφω
σύν ῥ᾽ ἔπεσον, σὺν δέ σφι βαρεῖαι χεῖρες ἔμιχθεν.
δεινὸς δὲ χρόμαδος γενύων γένετ᾽, ἔρρεε δ᾽ ἱδρὼς
πάντοθεν ἐκ μελέων· ἐπὶ δ᾽ ὄρνυτο δῖος Ἐπειός,

κόψε δὲ παπτήναντα παρήϊον· οὐδ᾽ ἄρ᾽ ἔτι δὴν
ἑστήκειν· αὐτοῦ γὰρ ὑπήριπε φαίδιμα γυῖα.
ὡς δ᾽ ὅθ᾽ ὑπὸ φρικὸς Βορέω ἀναπάλλεται ἰχθὺς
θίν᾽ ἐν φυκιόεντι, μέλαν δέ ἑ κῦμα κάλυψεν,
ὣς πληγεὶς ἀνέπαλτ᾽· αὐτὰρ μεγάθυμος Ἐπειὸς

χερσὶ λαβὼν ὤρθωσε· φίλοι δ᾽ ἀμφέσταν ἑταῖροι,
οἵ μιν ἄγον δι᾽ ἀγῶνος ἐφελκομένοισι πόδεσσιν
αἷμα παχὺ πτύοντα κάρη βάλλονθ᾽ ἑτέρωσε·
κὰδ δ᾽ ἀλλοφρονέοντα μετὰ σφίσιν εἷσαν ἄγοντες,
αὐτοὶ δ᾽ οἰχόμενοι κόμισαν δέπας ἀμφικύπελλον.

Πηλεΐδης δ᾽ αἶψ᾽ ἄλλα κατὰ τρίτα θῆκεν ἄεθλα
δεικνύμενος Δαναοῖσι παλαισμοσύνης ἀλεγεινῆς,
τῶι μὲν νικήσαντι μέγαν τρίποδ᾽ ἐμπυριβήτην,
τὸν δὲ δυωδεκάβοιον ἐνὶ σφίσι τῖον Ἀχαιοί·
ἀνδρὶ δὲ νικηθέντι γυναῖκ᾽ ἐς μέσσον ἔθηκε,

πολλὰ δ᾽ ἐπίστατο ἔργα, τίον δέ ἑ τεσσαράβοιον.
στῆ δ᾽ ὀρθὸς καὶ μῦθον ἐν Ἀργείοισιν ἔειπεν·
ὄρνυσθ᾽ οἳ καὶ τούτου ἀέθλου πειρήσεσθον.
ὣς ἔφατ᾽, ὦρτο δ᾽ ἔπειτα μέγας Τελαμώνιος Αἴας,
ἂν δ᾽ Ὀδυσεὺς πολύμητις ἀνίστατο κέρδεα εἰδώς.

ζωσαμένω δ᾽ ἄρα τώ γε βάτην ἐς μέσσον ἀγῶνα,
ἀγκὰς δ᾽ ἀλλήλων λαβέτην χερσὶ στιβαρῆισιν
ὡς ὅτ᾽ ἀμείβοντες, τούς τε κλυτὸς ἤραρε τέκτων
δώματος ὑψηλοῖο βίας ἀνέμων ἀλεείνων.
τετρίγει δ᾽ ἄρα νῶτα θρασειάων ἀπὸ χειρῶν

ἑλκόμενα στερεῶς· κατὰ δὲ νότιος ῥέεν ἱδρώς,
πυκναὶ δὲ σμώδιγγες ἀνὰ πλευράς τε καὶ ὤμους
αἵματι φοινικόεσσαι ἀνέδραμον· οἳ δὲ μάλ᾽ αἰεὶ
νίκης ἱέσθην τρίποδος πέρι ποιητοῖο·
οὔτ᾽ Ὀδυσεὺς δύνατο σφῆλαι οὔδει τε πελάσσαι,

οὔτ᾽ Αἴας δύνατο, κρατερὴ δ᾽ ἔχεν ἲς Ὀδυσῆος.
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἀνίαζον ἐϋκνήμιδας Ἀχαιούς,
δὴ τότε μιν προσέειπε μέγας Τελαμώνιος Αἴας·
διογενὲς Λαερτιάδη πολυμήχαν᾽ Ὀδυσσεῦ
ἤ μ᾽ ἀνάειρ᾽, ἢ ἐγὼ σέ· τὰ δ᾽ αὖ Διὶ πάντα μελήσει.

ὣς εἰπὼν ἀνάειρε· δόλου δ᾽ οὐ λήθετ᾽ Ὀδυσσεύς·
κόψ᾽ ὄπιθεν κώληπα τυχών, ὑπέλυσε δὲ γυῖα,
κὰδ δ᾽ ἔβαλ᾽ ἐξοπίσω· ἐπὶ δὲ στήθεσσιν Ὀδυσσεὺς
κάππεσε· λαοὶ δ᾽ αὖ θηεῦντό τε θάμβησάν τε.
δεύτερος αὖτ᾽ ἀνάειρε πολύτλας δῖος Ὀδυσσεύς,

κίνησεν δ᾽ ἄρα τυτθὸν ἀπὸ χθονός, οὐδ᾽ ἔτ᾽ ἄειρεν,
ἐν δὲ γόνυ γνάμψεν· ἐπὶ δὲ χθονὶ κάππεσον ἄμφω
πλησίοι ἀλλήλοισι, μιάνθησαν δὲ κονίηι.
καί νύ κε τὸ τρίτον αὖτις ἀναΐξαντ᾽ ἐπάλαιον,
εἰ μὴ Ἀχιλλεὺς αὐτὸς ἀνίστατο καὶ κατέρυκε·

μηκέτ᾽ ἐρείδεσθον, μὴ δὲ τρίβεσθε κακοῖσι·
νίκη δ᾽ ἀμφοτέροισιν· ἀέθλια δ᾽ ἶσ᾽ ἀνελόντες
ἔρχεσθ᾽, ὄφρα καὶ ἄλλοι ἀεθλεύωσιν Ἀχαιοί.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα τοῦ μάλα μὲν κλύον ἠδὲ πίθοντο,
καί ῥ᾽ ἀπομορξαμένω κονίην δύσαντο χιτῶνας.

Πηλεΐδης δ᾽ αἶψ᾽ ἄλλα τίθει ταχυτῆτος ἄεθλα
ἀργύρεον κρητῆρα τετυγμένον· ἓξ δ᾽ ἄρα μέτρα
χάνδανεν, αὐτὰρ κάλλει ἐνίκα πᾶσαν ἐπ᾽ αἶαν
πολλόν, ἐπεὶ Σιδόνες πολυδαίδαλοι εὖ ἤσκησαν,
Φοίνικες δ᾽ ἄγον ἄνδρες ἐπ᾽ ἠεροειδέα πόντον,

στῆσαν δ᾽ ἐν λιμένεσσι, Θόαντι δὲ δῶρον ἔδωκαν·
υἷος δὲ Πριάμοιο Λυκάονος ὦνον ἔδωκε
Πατρόκλωι ἥρωϊ Ἰησονίδης Εὔνηος.
καὶ τὸν Ἀχιλλεὺς θῆκεν ἄεθλον οὗ ἑτάροιο,
ὅς τις ἐλαφρότατος ποσσὶ κραιπνοῖσι πέλοιτο·

δευτέρωι αὖ βοῦν θῆκε μέγαν καὶ πίονα δημῶι,
ἡμιτάλαντον δὲ χρυσοῦ λοισθήϊ᾽ ἔθηκε.
στῆ δ᾽ ὀρθὸς καὶ μῦθον ἐν Ἀργείοισιν ἔειπεν·
ὄρνυσθ᾽ οἳ καὶ τούτου ἀέθλου πειρήσεσθε.
ὣς ἔφατ᾽, ὄρνυτο δ᾽ αὐτίκ᾽ Ὀϊλῆος ταχὺς Αἴας,

ἂν δ᾽ Ὀδυσεὺς πολύμητις, ἔπειτα δὲ Νέστορος υἱὸς
Ἀντίλοχος· ὁ γὰρ αὖτε νέους ποσὶ πάντας ἐνίκα.
στὰν δὲ μεταστοιχί· σήμηνε δὲ τέρματ᾽ Ἀχιλλεύς.
τοῖσι δ᾽ ἀπὸ νύσσης τέτατο δρόμος· ὦκα δ᾽ ἔπειτα
ἔκφερ᾽ Ὀϊλιάδης· ἐπὶ δ᾽ ὄρνυτο δῖος Ὀδυσσεὺς

ἄγχι μάλ᾽, ὡς ὅτε τίς τε γυναικὸς ἐϋζώνοιο
στήθεός ἐστι κανών, ὅν τ᾽ εὖ μάλα χερσὶ τανύσσηι
πηνίον ἐξέλκουσα παρὲκ μίτον, ἀγχόθι δ᾽ ἴσχει
στήθεος· ὣς Ὀδυσεὺς θέεν ἐγγύθεν, αὐτὰρ ὄπισθεν
ἴχνια τύπτε πόδεσσι πάρος κόνιν ἀμφιχυθῆναι·

κὰδ δ᾽ ἄρα οἱ κεφαλῆς χέ᾽ ἀϋτμένα δῖος Ὀδυσσεὺς
αἰεὶ ῥίμφα θέων· ἴαχον δ᾽ ἐπὶ πάντες Ἀχαιοὶ
νίκης ἱεμένωι, μάλα δὲ σπεύδοντι κέλευον.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πύματον τέλεον δρόμον, αὐτίκ᾽ Ὀδυσσεὺς
εὔχετ᾽ Ἀθηναίηι γλαυκώπιδι ὃν κατὰ θυμόν·

κλῦθι θεά, ἀγαθή μοι ἐπίρροθος ἐλθὲ ποδοῖιν.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος· τοῦ δ᾽ ἔκλυε Παλλὰς Ἀθήνη,
γυῖα δ᾽ ἔθηκεν ἐλαφρά, πόδας καὶ χεῖρας ὕπερθεν.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ τάχ᾽ ἔμελλον ἐπαΐξασθαι ἄεθλον,
ἔνθ᾽ Αἴας μὲν ὄλισθε θέων, βλάψεν γὰρ Ἀθήνη,

τῆι ῥα βοῶν κέχυτ᾽ ὄνθος ἀποκταμένων ἐριμύκων,
οὓς ἐπὶ Πατρόκλωι πέφνεν πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
ἐν δ᾽ ὄνθου βοέου πλῆτο στόμα τε ῥῖνάς τε·
κρητῆρ᾽ αὖτ᾽ ἀνάειρε πολύτλας δῖος Ὀδυσσεύς,
ὡς ἦλθε φθάμενος· ὁ δὲ βοῦν ἕλε φαίδιμος Αἴας.

στῆ δὲ κέρας μετὰ χερσὶν ἔχων βοὸς ἀγραύλοιο
ὄνθον ἀποπτύων, μετὰ δ᾽ Ἀργείοισιν ἔειπεν·
ὢ πόποι ἦ μ᾽ ἔβλαψε θεὰ πόδας, ἣ τὸ πάρος περ
μήτηρ ὣς Ὀδυσῆϊ παρίσταται ἠδ᾽ ἐπαρήγει.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πάντες ἐπ᾽ αὐτῶι ἡδὺ γέλασσαν.

Ἀντίλοχος δ᾽ ἄρα δὴ λοισθήϊον ἔκφερ᾽ ἄεθλον
μειδιόων, καὶ μῦθον ἐν Ἀργείοισιν ἔειπεν·
εἰδόσιν ὔμμ᾽ ἐρέω πᾶσιν φίλοι, ὡς ἔτι καὶ νῦν
ἀθάνατοι τιμῶσι παλαιοτέρους ἀνθρώπους.
Αἴας μὲν γὰρ ἐμεῖ᾽ ὀλίγον προγενέστερός ἐστιν,

οὗτος δὲ προτέρης γενεῆς προτέρων τ᾽ ἀνθρώπων·
ὠμογέροντα δέ μίν φασ᾽ ἔμμεναι· ἀργαλέον δὲ
ποσσὶν ἐριδήσασθαι Ἀχαιοῖς, εἰ μὴ Ἀχιλλεῖ.
ὣς φάτο, κύδηνεν δὲ ποδώκεα Πηλεΐωνα.
τὸν δ᾽ Ἀχιλεὺς μύθοισιν ἀμειβόμενος προσέειπεν·

Ἀντίλοχ᾽ οὐ μέν τοι μέλεος εἰρήσεται αἶνος,
ἀλλά τοι ἡμιτάλαντον ἐγὼ χρυσοῦ ἐπιθήσω.
ὣς εἰπὼν ἐν χερσὶ τίθει, ὁ δ᾽ ἐδέξατο χαίρων.
αὐτὰρ Πηλεΐδης κατὰ μὲν δολιχόσκιον ἔγχος
θῆκ᾽ ἐς ἀγῶνα φέρων, κατὰ δ᾽ ἀσπίδα καὶ τρυφάλειαν

τεύχεα Σαρπήδοντος, ἅ μιν Πάτροκλος ἀπηύρα.
στῆ δ᾽ ὀρθὸς καὶ μῦθον ἐν Ἀργείοισιν ἔειπεν·
ἄνδρε δύω περὶ τῶνδε κελεύομεν, ὥ περ ἀρίστω,
τεύχεα ἑσσαμένω ταμεσίχροα χαλκὸν ἑλόντε
ἀλλήλων προπάροιθεν ὁμίλου πειρηθῆναι.

ὁππότερός κε φθῆισιν ὀρεξάμενος χρόα καλόν,
ψαύσηι δ᾽ ἐνδίνων διά τ᾽ ἔντεα καὶ μέλαν αἷμα,
τῶι μὲν ἐγὼ δώσω τόδε φάσγανον ἀργυρόηλον
καλὸν Θρηΐκιον, τὸ μὲν Ἀστεροπαῖον ἀπηύρων·
τεύχεα δ᾽ ἀμφότεροι ξυνήϊα ταῦτα φερέσθων·

καί σφιν δαῖτ᾽ ἀγαθὴν παραθήσομεν ἐν κλισίηισιν.
ὣς ἔφατ᾽, ὦρτο δ᾽ ἔπειτα μέγας Τελαμώνιος Αἴας,
ἂν δ᾽ ἄρα Τυδεΐδης ὦρτο, κρατερὸς Διομήδης.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ οὖν ἑκάτερθεν ὁμίλου θωρήχθησαν,
ἐς μέσον ἀμφοτέρω συνίτην μεμαῶτε μάχεσθαι

δεινὸν δερκομένω· θάμβος δ᾽ ἔχε πάντας Ἀχαιούς.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ σχεδὸν ἦσαν ἐπ᾽ ἀλλήλοισιν ἰόντες,
τρὶς μὲν ἐπήϊξαν, τρὶς δὲ σχεδὸν ὁρμήθησαν.
ἔνθ᾽ Αἴας μὲν ἔπειτα κατ᾽ ἀσπίδα πάντοσ᾽ ἐΐσην
νύξ᾽, οὐδὲ χρό᾽ ἵκανεν· ἔρυτο γὰρ ἔνδοθι θώρηξ·

Τυδεΐδης δ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα ὑπὲρ σάκεος μεγάλοιο
αἰὲν ἐπ᾽ αὐχένι κῦρε φαεινοῦ δουρὸς ἀκωκῆι.
καὶ τότε δή ῥ᾽ Αἴαντι περιδείσαντες Ἀχαιοὶ
παυσαμένους ἐκέλευσαν ἀέθλια ἶσ᾽ ἀνελέσθαι.
αὐτὰρ Τυδεΐδηι δῶκεν μέγα φάσγανον ἥρως

σὺν κολεῶι τε φέρων καὶ ἐϋτμήτωι τελαμῶνι.
αὐτὰρ Πηλεΐδης θῆκεν σόλον αὐτοχόωνον
ὃν πρὶν μὲν ῥίπτασκε μέγα σθένος Ἠετίωνος·
ἀλλ᾽ ἤτοι τὸν ἔπεφνε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς,
τὸν δ᾽ ἄγετ᾽ ἐν νήεσσι σὺν ἄλλοισι κτεάτεσσι.

στῆ δ᾽ ὀρθὸς καὶ μῦθον ἐν Ἀργείοισιν ἔειπεν·
ὄρνυσθ᾽ οἳ καὶ τούτου ἀέθλου πειρήσεσθε.
εἴ οἱ καὶ μάλα πολλὸν ἀπόπροθι πίονες ἀγροί,
ἕξει μιν καὶ πέντε περιπλομένους ἐνιαυτοὺς
χρεώμενος· οὐ μὲν γάρ οἱ ἀτεμβόμενός γε σιδήρου

ποιμὴν οὐδ᾽ ἀροτὴρ εἶσ᾽ ἐς πόλιν, ἀλλὰ παρέξει.
ὣς ἔφατ᾽, ὦρτο δ᾽ ἔπειτα μενεπτόλεμος Πολυποίτης,
ἂν δὲ Λεοντῆος κρατερὸν μένος ἀντιθέοιο,
ἂν δ᾽ Αἴας Τελαμωνιάδης καὶ δῖος Ἐπειός.
ἑξείης δ᾽ ἵσταντο, σόλον δ᾽ ἕλε δῖος Ἐπειός,

ἧκε δὲ δινήσας· γέλασαν δ᾽ ἐπὶ πάντες Ἀχαιοί.
δεύτερος αὖτ᾽ ἀφέηκε Λεοντεὺς ὄζος Ἄρηος·
τὸ τρίτον αὖτ᾽ ἔρριψε μέγας Τελαμώνιος Αἴας
χειρὸς ἄπο στιβαρῆς, καὶ ὑπέρβαλε σήματα πάντων.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ σόλον εἷλε μενεπτόλεμος Πολυποίτης,

ὅσσόν τίς τ᾽ ἔρριψε καλαύροπα βουκόλος ἀνήρ,
ἣ δέ θ᾽ ἑλισσομένη πέτεται διὰ βοῦς ἀγελαίας,
τόσσον παντὸς ἀγῶνος ὑπέρβαλε· τοὶ δὲ βόησαν.
ἀνστάντες δ᾽ ἕταροι Πολυποίταο κρατεροῖο
νῆας ἔπι γλαφυρὰς ἔφερον βασιλῆος ἄεθλον.

αὐτὰρ ὁ τοξευτῆισι τίθει ἰόεντα σίδηρον,
κὰδ δ᾽ ἐτίθει δέκα μὲν πελέκεας, δέκα δ᾽ ἡμιπέλεκκα,
ἱστὸν δ᾽ ἔστησεν νηὸς κυανοπρώιροιο
τηλοῦ ἐπὶ ψαμάθοις, ἐκ δὲ τρήρωνα πέλειαν
λεπτῆι μηρίνθωι δῆσεν ποδός, ἧς ἄρ᾽ ἀνώγει

τοξεύειν· ὃς μέν κε βάληι τρήρωνα πέλειαν,
πάντας ἀειράμενος πελέκεας οἶκον δὲ φερέσθω·
ὃς δέ κε μηρίνθοιο τύχηι ὄρνιθος ἁμαρτών,
ἥσσων γὰρ δὴ κεῖνος, ὁ δ᾽ οἴσεται ἡμιπέλεκκα.
ὣς ἔφατ᾽, ὦρτο δ᾽ ἔπειτα βίη Τεύκροιο ἄνακτος,

ἂν δ᾽ ἄρα Μηριόνης θεράπων ἐῢς Ἰδομενῆος.
κλήρους δ᾽ ἐν κυνέηι χαλκήρεϊ πάλλον ἑλόντες,
Τεῦκρος δὲ πρῶτος κλήρωι λάχεν· αὐτίκα δ᾽ ἰὸν
ἧκεν ἐπικρατέως, οὐδ᾽ ἠπείλησεν ἄνακτι
ἀρνῶν πρωτογόνων ῥέξειν κλειτὴν ἑκατόμβην.

ὄρνιθος μὲν ἅμαρτε· μέγηρε γάρ οἱ τό γ᾽ Ἀπόλλων·
αὐτὰρ ὁ μήρινθον βάλε πὰρ πόδα, τῆι δέδετ᾽ ὄρνις·
ἀντικρὺ δ᾽ ἀπὸ μήρινθον τάμε πικρὸς ὀϊστός.
ἣ μὲν ἔπειτ᾽ ἤϊξε πρὸς οὐρανόν, ἣ δὲ παρείθη
μήρινθος ποτὶ γαῖαν· ἀτὰρ κελάδησαν Ἀχαιοί.

σπερχόμενος δ᾽ ἄρα Μηριόνης ἐξείρυσε χειρὸς
τόξον· ἀτὰρ δὴ ὀϊστὸν ἔχεν πάλαι, ὡς ἴθυνεν.
αὐτίκα δ᾽ ἠπείλησεν ἑκηβόλωι Ἀπόλλωνι
ἀρνῶν πρωτογόνων ῥέξειν κλειτὴν ἑκατόμβην.
ὕψι δ᾽ ὑπὸ νεφέων εἶδε τρήρωνα πέλειαν·

τῆι ῥ᾽ ὅ γε δινεύουσαν ὑπὸ πτέρυγος βάλε μέσσην,
ἀντικρὺ δὲ διῆλθε βέλος· τὸ μὲν ἂψ ἐπὶ γαίηι
πρόσθεν Μηριόναο πάγη ποδός· αὐτὰρ ἣ ὄρνις
ἱστῶι ἐφεζομένη νηὸς κυανοπρώιροιο
αὐχέν᾽ ἀπεκρέμασεν, σὺν δὲ πτερὰ πυκνὰ λίασθεν.

ὠκὺς δ᾽ ἐκ μελέων θυμὸς πτάτο, τῆλε δ᾽ ἀπ᾽ αὐτοῦ
κάππεσε· λαοὶ δ᾽ αὖ θηεῦντό τε θάμβησάν τε.
ἂν δ᾽ ἄρα Μηριόνης πελέκεας δέκα πάντας ἄειρε,
Τεῦκρος δ᾽ ἡμιπέλεκκα φέρεν κοίλας ἐπὶ νῆας.
αὐτὰρ Πηλεΐδης κατὰ μὲν δολιχόσκιον ἔγχος,

κὰδ δὲ λέβητ᾽ ἄπυρον βοὸς ἄξιον ἀνθεμόεντα
θῆκ᾽ ἐς ἀγῶνα φέρων· καί ῥ᾽ ἥμονες ἄνδρες ἀνέσταν·
ἂν μὲν ἄρ᾽ Ἀτρεΐδης εὐρὺ κρείων Ἀγαμέμνων,
ἂν δ᾽ ἄρα Μηριόνης, θεράπων ἐῢς Ἰδομενῆος.
τοῖσι δὲ καὶ μετέειπε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·

Ἀτρεΐδη· ἴδμεν γὰρ ὅσον προβέβηκας ἁπάντων
ἠδ᾽ ὅσσον δυνάμει τε καὶ ἥμασιν ἔπλευ ἄριστος·
ἀλλὰ σὺ μὲν τόδ᾽ ἄεθλον ἔχων κοίλας ἐπὶ νῆας
ἔρχευ, ἀτὰρ δόρυ Μηριόνηι ἥρωϊ πόρωμεν,
εἰ σύ γε σῶι θυμῶι ἐθέλοις· κέλομαι γὰρ ἔγωγε.

ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησεν ἄναξ ἀνδρῶν Ἀγαμέμνων·
δῶκε δὲ Μηριόνηι δόρυ χάλκεον· αὐτὰρ ὅ γ᾽ ἥρως
Ταλθυβίωι κήρυκι δίδου περικαλλὲς ἄεθλον.

Ἰλιάδος Ω

Ἕκτορος λύτρα.

Λῦτο δ᾽ ἀγών, λαοὶ δὲ θοὰς ἐπὶ νῆας ἕκαστοι
ἐσκίδναντ᾽ ἰέναι. τοὶ μὲν δόρποιο μέδοντο
ὕπνου τε γλυκεροῦ ταρπήμεναι· αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς
κλαῖε φίλου ἑτάρου μεμνημένος, οὐδέ μιν ὕπνος

ἥιρει πανδαμάτωρ, ἀλλ᾽ ἐστρέφετ᾽ ἔνθα καὶ ἔνθα
Πατρόκλου ποθέων ἀνδροτῆτά τε καὶ μένος ἠΰ,
ἠδ᾽ ὁπόσα τολύπευσε σὺν αὐτῶι καὶ πάθεν ἄλγεα
ἀνδρῶν τε πτολέμους ἀλεγεινά τε κύματα πείρων·
τῶν μιμνησκόμενος θαλερὸν κατὰ δάκρυον εἶβεν,

ἄλλοτ᾽ ἐπὶ πλευρὰς κατακείμενος, ἄλλοτε δ᾽ αὖτε
ὕπτιος, ἄλλοτε δὲ πρηνής· τοτὲ δ᾽ ὀρθὸς ἀναστὰς
δινεύεσκ᾽ ἀλύων παρὰ θῖν᾽ ἁλός· οὐδέ μιν ἠὼς
φαινομένη λήθεσκεν ὑπεὶρ ἅλα τ᾽ ἠϊόνας τε.
ἀλλ᾽ ὅ γ᾽ ἐπεὶ ζεύξειεν ὑφ᾽ ἅρμασιν ὠκέας ἵππους,

Ἕκτορα δ᾽ ἕλκεσθαι δησάσκετο δίφρου ὄπισθεν,
τρὶς δ᾽ ἐρύσας περὶ σῆμα Μενοιτιάδαο θανόντος
αὖτις ἐνὶ κλισίηι παυέσκετο, τὸν δέ τ᾽ ἔασκεν
ἐν κόνι ἐκτανύσας προπρηνέα· τοῖο δ᾽ Ἀπόλλων
πᾶσαν ἀεικείην ἄπεχε χροῒ φῶτ᾽ ἐλεαίρων

καὶ τεθνηότα περ· περὶ δ᾽ αἰγίδι πάντα κάλυπτε
χρυσείηι, ἵνα μή μιν ἀποδρύφοι ἑλκυστάζων.
ὣς ὁ μὲν Ἕκτορα δῖον ἀείκιζεν μενεαίνων·
τὸν δ᾽ ἐλεαίρεσκον μάκαρες θεοὶ εἰσορόωντες,
κλέψαι δ᾽ ὀτρύνεσκον ἐΰσκοπον ἀργεϊφόντην.

ἔνθ᾽ ἄλλοις μὲν πᾶσιν ἑήνδανεν, οὐδέ ποθ᾽ Ἥρηι
οὐδὲ Ποσειδάων᾽ οὐδὲ γλαυκώπιδι κούρηι,
ἀλλ᾽ ἔχον ὥς σφιν πρῶτον ἀπήχθετο Ἴλιος ἱρὴ
καὶ Πρίαμος καὶ λαὸς Ἀλεξάνδρου ἕνεκ᾽ ἄτης,
ὃς νείκεσσε θεὰς ὅτε οἱ μέσσαυλον ἵκοντο,

τὴν δ᾽ ἤινησ᾽ ἥ οἱ πόρε μαχλοσύνην ἀλεγεινήν.
ἀλλ᾽ ὅτε δή ῥ᾽ ἐκ τοῖο δυωδεκάτη γένετ᾽ ἠώς,
καὶ τότ᾽ ἄρ᾽ ἀθανάτοισι μετηύδα Φοῖβος Ἀπόλλων·
σχέτλιοί ἐστε θεοί, δηλήμονες· οὔ νύ ποθ᾽ ὑμῖν
Ἕκτωρ μηρί᾽ ἔκηε βοῶν αἰγῶν τε τελείων;

τὸν νῦν οὐκ ἔτλητε νέκυν περ ἐόντα σαῶσαι
ἧι τ᾽ ἀλόχωι ἰδέειν καὶ μητέρι καὶ τέκεϊ ὧι
καὶ πατέρι Πριάμωι λαοῖσί τε, τοί κέ μιν ὦκα
ἐν πυρὶ κήαιεν καὶ ἐπὶ κτέρεα κτερίσαιεν.
ἀλλ᾽ ὀλοῶι Ἀχιλῆϊ θεοὶ βούλεσθ᾽ ἐπαρήγειν,

ὧι οὔτ᾽ ἂρ φρένες εἰσὶν ἐναίσιμοι οὔτε νόημα
γναμπτὸν ἐνὶ στήθεσσι, λέων δ᾽ ὣς ἄγρια οἶδεν,
ὅς τ᾽ ἐπεὶ ἂρ μεγάληι τε βίηι καὶ ἀγήνορι θυμῶι
εἴξας εἶσ᾽ ἐπὶ μῆλα βροτῶν ἵνα δαῖτα λάβηισιν·
ὣς Ἀχιλεὺς ἔλεον μὲν ἀπώλεσεν, οὐδέ οἱ αἰδὼς

γίγνεται, ἥ τ᾽ ἄνδρας μέγα σίνεται ἠδ᾽ ὀνίνησι.
μέλλει μέν πού τις καὶ φίλτερον ἄλλον ὀλέσσαι
ἠὲ κασίγνητον ὁμογάστριον ἠὲ καὶ υἱόν·
ἀλλ᾽ ἤτοι κλαύσας καὶ ὀδυράμενος μεθέηκε·
τλητὸν γὰρ Μοῖραι θυμὸν θέσαν ἀνθρώποισιν.

αὐτὰρ ὅ γ᾽ Ἕκτορα δῖον, ἐπεὶ φίλον ἦτορ ἀπηύρα,
ἵππων ἐξάπτων περὶ σῆμ᾽ ἑτάροιο φίλοιο
ἕλκει· οὐ μήν οἱ τό γε κάλλιον οὐδέ τ᾽ ἄμεινον.
μὴ ἀγαθῶι περ ἐόντι νεμεσσηθέωμέν οἱ ἡμεῖς·
κωφὴν γὰρ δὴ γαῖαν ἀεικίζει μενεαίνων.

τὸν δὲ χολωσαμένη προσέφη λευκώλενος Ἥρη·
εἴη κεν καὶ τοῦτο τεὸν ἔπος ἀργυρότοξε
εἰ δὴ ὁμὴν Ἀχιλῆϊ καὶ Ἕκτορι θήσετε τιμήν.
Ἕκτωρ μὲν θνητός τε γυναῖκά τε θήσατο μαζόν·
αὐτὰρ Ἀχιλλεύς ἐστι θεᾶς γόνος, ἣν ἐγὼ αὐτὴ

θρέψά τε καὶ ἀτίτηλα καὶ ἀνδρὶ πόρον παράκοιτιν
Πηλέϊ, ὃς περὶ κῆρι φίλος γένετ᾽ ἀθανάτοισι.
πάντες δ᾽ ἀντιάασθε θεοὶ γάμου· ἐν δὲ σὺ τοῖσι
δαίνυ᾽ ἔχων φόρμιγγα κακῶν ἕταρ᾽, αἰὲν ἄπιστε.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη νεφεληγερέτα Ζεύς·

Ἥρη μὴ δὴ πάμπαν ἀποσκύδμαινε θεοῖσιν·
οὐ μὲν γὰρ τιμή γε μί᾽ ἔσσεται· ἀλλὰ καὶ Ἕκτωρ
φίλτατος ἔσκε θεοῖσι βροτῶν οἳ ἐν Ἰλίωι εἰσίν·
ὣς γὰρ ἔμοιγ᾽, ἐπεὶ οὔ τι φίλων ἡμάρτανε δώρων.
οὐ γάρ μοί ποτε βωμὸς ἐδεύετο δαιτὸς ἐΐσης

λοιβῆς τε κνίσης τε· τὸ γὰρ λάχομεν γέρας ἡμεῖς.
ἀλλ᾽ ἤτοι κλέψαι μὲν ἐάσομεν, οὐδέ πηι ἔστι,
λάθρηι Ἀχιλλῆος θρασὺν Ἕκτορα· ἦ γάρ οἱ αἰεὶ
μήτηρ παρμέμβλωκεν ὁμῶς νύκτάς τε καὶ ἦμαρ.
ἀλλ᾽ εἴ τις καλέσειε θεῶν Θέτιν ἆσσον ἐμεῖο,

ὄφρά τί οἱ εἴπω πυκινὸν ἔπος, ὥς κεν Ἀχιλλεὺς
δώρων ἐκ Πριάμοιο λάχηι ἀπό θ᾽ Ἕκτορα λύσηι.
ὣς ἔφατ᾽, ὦρτο δὲ Ἶρις ἀελλόπος ἀγγελέουσα,
μεσσηγὺς δὲ Σάμου τε καὶ Ἴμβρου παιπαλοέσσης
ἔνθορε μείλανι πόντωι· ἐπεστονάχησε δὲ λίμνη.

ἣ δὲ μολυβδαίνηι ἰκέλη ἐς βυσσὸν ὄρουσεν,
ἥ τε κατ᾽ ἀγραύλοιο βοὸς κέρας ἐμβεβαυῖα
ἔρχεται ὠμηστῆισιν ἐπ᾽ ἰχθύσι κῆρα φέρουσα.
εὗρε δ᾽ ἐνὶ σπῆϊ γλαφυρῶι Θέτιν, ἀμφὶ δ᾽ ἄρ᾽ ἄλλαι
εἵαθ᾽ ὁμηγερέες ἅλιαι θεαί· ἣ δ᾽ ἐνὶ μέσσηις

κλαῖε μόρον οὗ παιδὸς ἀμύμονος, ὅς οἱ ἔμελλε
φθίσεσθ᾽ ἐν Τροίηι ἐριβώλακι τηλόθι πάτρης.
ἀγχοῦ δ᾽ ἱσταμένη προσέφη πόδας ὠκέα Ἶρις·
ὄρσο Θέτι· καλέει Ζεὺς ἄφθιτα μήδεα εἰδώς.
τὴν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα θεὰ Θέτις ἀργυρόπεζα·

τίπτέ με κεῖνος ἄνωγε μέγας θεός; αἰδέομαι δὲ
μίσγεσθ᾽ ἀθανάτοισιν, ἔχω δ᾽ ἄχε᾽ ἄκριτα θυμῶι.
εἶμι μέν, οὐδ᾽ ἅλιον ἔπος ἔσσεται ὅττί κεν εἴπηι.
ὣς ἄρα φωνήσασα κάλυμμ᾽ ἕλε δῖα θεάων
κυάνεον, τοῦ δ᾽ οὔ τι μελάντερον ἔπλετο ἔσθος.

βῆ δ᾽ ἰέναι, πρόσθεν δὲ ποδήνεμος ὠκέα Ἶρις
ἡγεῖτ᾽· ἀμφὶ δ᾽ ἄρα σφι λιάζετο κῦμα θαλάσσης.
ἀκτὴν δ᾽ ἐξαναβᾶσαι ἐς οὐρανὸν ἀϊχθήτην,
εὗρον δ᾽ εὐρύοπα Κρονίδην, περὶ δ᾽ ἄλλοι ἅπαντες
εἵαθ᾽ ὁμηγερέες μάκαρες θεοὶ αἰὲν ἐόντες.

ἣ δ᾽ ἄρα πὰρ Διὶ πατρὶ καθέζετο, εἶξε δ᾽ Ἀθήνη.
Ἥρη δὲ χρύσεον καλὸν δέπας ἐν χερὶ θῆκε
καί ῥ᾽ εὔφρην᾽ ἐπέεσσι· Θέτις δ᾽ ὤρεξε πιοῦσα.
τοῖσι δὲ μύθων ἦρχε πατὴρ ἀνδρῶν τε θεῶν τε·
ἤλυθες Οὔλυμπον δὲ θεὰ Θέτι κηδομένη περ,

πένθος ἄλαστον ἔχουσα μετὰ φρεσίν· οἶδα καὶ αὐτός·
ἀλλὰ καὶ ὧς ἐρέω τοῦ σ᾽ εἵνεκα δεῦρο κάλεσσα.
ἐννῆμαρ δὴ νεῖκος ἐν ἀθανάτοισιν ὄρωρεν
Ἕκτορος ἀμφὶ νέκυι καὶ Ἀχιλλῆϊ πτολιπόρθωι·
κλέψαι δ᾽ ὀτρύνουσιν ἐΰσκοπον ἀργεϊφόντην·

αὐτὰρ ἐγὼ τόδε κῦδος Ἀχιλλῆϊ προτιάπτω
αἰδῶ καὶ φιλότητα τεὴν μετόπισθε φυλάσσων.
αἶψα μάλ᾽ ἐς στρατὸν ἐλθὲ καὶ υἱέϊ σῶι ἐπίτειλον·
σκύζεσθαί οἱ εἰπὲ θεούς, ἐμὲ δ᾽ ἔξοχα πάντων
ἀθανάτων κεχολῶσθαι, ὅτι φρεσὶ μαινομένηισιν

Ἕκτορ᾽ ἔχει παρὰ νηυσὶ κορωνίσιν οὐδ᾽ ἀπέλυσεν,
αἴ κέν πως ἐμέ τε δείσηι ἀπό θ᾽ Ἕκτορα λύσηι.
αὐτὰρ ἐγὼ Πριάμωι μεγαλήτορι Ἶριν ἐφήσω
λύσασθαι φίλον υἱὸν ἰόντ᾽ ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν,
δῶρα δ᾽ Ἀχιλλῆϊ φερέμεν, τά κε θυμὸν ἰήνηι.

ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε θεὰ Θέτις ἀργυρόπεζα,
βῆ δὲ κατ᾽ Οὐλύμποιο καρήνων ἀΐξασα,
ἷξεν δ᾽ ἐς κλισίην οὗ υἱέος· ἔνθ᾽ ἄρα τόν γε
εὗρ᾽ ἁδινὰ στενάχοντα· φίλοι δ᾽ ἀμφ᾽ αὐτὸν ἑταῖροι
ἐσσυμένως ἐπένοντο καὶ ἐντύνοντο ἄριστον·

τοῖσι δ᾽ ὄϊς λάσιος μέγας ἐν κλισίηι ἱέρευτο.
ἣ δὲ μάλ᾽ ἄγχ᾽ αὐτοῖο καθέζετο πότνια μήτηρ,
χειρί τέ μιν κατέρεξεν ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
τέκνον ἐμὸν τέο μέχρις ὀδυρόμενος καὶ ἀχεύων
σὴν ἔδεαι κραδίην μεμνημένος οὔτέ τι σίτου

οὔτ᾽ εὐνῆς; ἀγαθὸν δὲ γυναικί περ ἐν φιλότητι
μίσγεσθ᾽· οὐ γάρ μοι δηρὸν βέηι, ἀλλά τοι ἤδη
ἄγχι παρέστηκεν θάνατος καὶ μοῖρα κραταιή.
ἀλλ᾽ ἐμέθεν ξύνες ὦκα, Διὸς δέ τοι ἄγγελός εἰμι·
σκύζεσθαι σοί φησι θεούς, ἑὲ δ᾽ ἔξοχα πάντων

ἀθανάτων κεχολῶσθαι, ὅτι φρεσὶ μαινομένηισιν
Ἕκτορ᾽ ἔχεις παρὰ νηυσὶ κορωνίσιν οὐδ᾽ ἀπέλυσας.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ λῦσον, νεκροῖο δὲ δέξαι ἄποινα.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·
τῆιδ᾽ εἴη· ὃς ἄποινα φέροι καὶ νεκρὸν ἄγοιτο,

εἰ δὴ πρόφρονι θυμῶι Ὀλύμπιος αὐτὸς ἀνώγει.
ὣς οἵ γ᾽ ἐν νηῶν ἀγύρει μήτηρ τε καὶ υἱὸς
πολλὰ πρὸς ἀλλήλους ἔπεα πτερόεντ᾽ ἀγόρευον.
Ἶριν δ᾽ ὄτρυνε Κρονίδης εἰς Ἴλιον ἱρήν·
βάσκ᾽ ἴθι Ἶρι ταχεῖα λιποῦσ᾽ ἕδος Οὐλύμποιο

ἄγγειλον Πριάμωι μεγαλήτορι Ἴλιον εἴσω
λύσασθαι φίλον υἱὸν ἰόντ᾽ ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν,
δῶρα δ᾽ Ἀχιλλῆϊ φερέμεν τά κε θυμὸν ἰήνηι
οἶον, μὴ δέ τις ἄλλος ἅμα Τρώων ἴτω ἀνήρ.
κῆρύξ τίς οἱ ἕποιτο γεραίτερος, ὅς κ᾽ ἰθύνοι

ἡμιόνους καὶ ἄμαξαν ἐΰτροχον, ἠδὲ καὶ αὖτις
νεκρὸν ἄγοι προτὶ ἄστυ, τὸν ἔκτανε δῖος Ἀχιλλεύς.
μὴ δέ τί οἱ θάνατος μελέτω φρεσὶ μὴ δέ τι τάρβος·
τοῖον γάρ οἱ πομπὸν ὀπάσσομεν ἀργεϊφόντην,
ὃς ἄξει εἷός κεν ἄγων Ἀχιλῆϊ πελάσσηι.

αὐτὰρ ἐπὴν ἀγάγηισιν ἔσω κλισίην Ἀχιλῆος,
οὔτ᾽ αὐτὸς κτενέει ἀπό τ᾽ ἄλλους πάντας ἐρύξει·
οὔτε γάρ ἐστ᾽ ἄφρων οὔτ᾽ ἄσκοπος οὔτ᾽ ἀλιτήμων,
ἀλλὰ μάλ᾽ ἐνδυκέως ἱκέτεω πεφιδήσεται ἀνδρός.
ὣς ἔφατ᾽, ὦρτο δὲ Ἶρις ἀελλόπος ἀγγελέουσα.

ἷξεν δ᾽ ἐς Πριάμοιο, κίχεν δ᾽ ἐνοπήν τε γόον τε.
παῖδες μὲν πατέρ᾽ ἀμφὶ καθήμενοι ἔνδοθεν αὐλῆς
δάκρυσιν εἵματ᾽ ἔφυρον, ὁ δ᾽ ἐν μέσσοισι γεραιὸς
ἐντυπὰς ἐν χλαίνηι κεκαλυμμένος· ἀμφὶ δὲ πολλὴ
κόπρος ἔην κεφαλῆι τε καὶ αὐχένι τοῖο γέροντος

τήν ῥα κυλινδόμενος καταμήσατο χερσὶν ἑῆισι.
θυγατέρες δ᾽ ἀνὰ δώματ᾽ ἰδὲ νυοὶ ὠδύροντο
τῶν μιμνησκόμεναι οἳ δὴ πολέες τε καὶ ἐσθλοὶ
χερσὶν ὑπ᾽ Ἀργείων κέατο ψυχὰς ὀλέσαντες.
στῆ δὲ παρὰ Πρίαμον Διὸς ἄγγελος, ἠδὲ προσηύδα

τυτθὸν φθεγξαμένη· τὸν δὲ τρόμος ἔλλαβε γυῖα·
θάρσει Δαρδανίδη Πρίαμε φρεσί, μὴ δέ τι τάρβει·
οὐ μὲν γάρ τοι ἐγὼ κακὸν ὀσσομένη τόδ᾽ ἱκάνω
ἀλλ᾽ ἀγαθὰ φρονέουσα· Διὸς δέ τοι ἄγγελός εἰμι,
ὅς σευ ἄνευθεν ἐὼν μέγα κήδεται ἠδ᾽ ἐλεαίρει.

λύσασθαί σ᾽ ἐκέλευσεν Ὀλύμπιος Ἕκτορα δῖον,
δῶρα δ᾽ Ἀχιλλῆϊ φερέμεν τά κε θυμὸν ἰήνηι
οἶον, μὴ δέ τις ἄλλος ἅμα Τρώων ἴτω ἀνήρ.
κῆρύξ τίς τοι ἕποιτο γεραίτερος, ὅς κ᾽ ἰθύνοι
ἡμιόνους καὶ ἄμαξαν ἐΰτροχον, ἠδὲ καὶ αὖτις

νεκρὸν ἄγοι προτὶ ἄστυ, τὸν ἔκτανε δῖος Ἀχιλλεύς.
μὴ δέ τί τοι θάνατος μελέτω φρεσὶ μηδέ τι τάρβος·
τοῖος γάρ τοι πομπὸς ἅμ᾽ ἕψεται ἀργεϊφόντης,
ὅς σ᾽ ἄξει εἷός κεν ἄγων Ἀχιλῆϊ πελάσσηι.
αὐτὰρ ἐπὴν ἀγάγηισιν ἔσω κλισίην Ἀχιλῆος,

οὔτ᾽ αὐτὸς κτενέει ἀπό τ᾽ ἄλλους πάντας ἐρύξει·
οὔτε γάρ ἔστ᾽ ἄφρων οὔτ᾽ ἄσκοπος οὔτ᾽ ἀλιτήμων,
ἀλλὰ μάλ᾽ ἐνδυκέως ἱκέτεω πεφιδήσεται ἀνδρός.
ἣ μὲν ἄρ᾽ ὣς εἰποῦσ᾽ ἀπέβη πόδας ὠκέα Ἶρις,
αὐτὰρ ὅ γ᾽ υἷας ἄμαξαν ἐΰτροχον ἡμιονείην

ὁπλίσαι ἠνώγει, πείρινθα δὲ δῆσαι ἐπ᾽ αὐτῆς.
αὐτὸς δ᾽ ἐς θάλαμον κατεβήσετο κηώεντα
κέδρινον ὑψόροφον, ὃς γλήνεα πολλὰ κεχάνδει·
ἐς δ᾽ ἄλοχον Ἑκάβην ἐκαλέσσατο φώνησέν τε·
δαιμονίη Διόθεν μοι Ὀλύμπιος ἄγγελος ἦλθε

λύσασθαι φίλον υἱὸν ἰόντ᾽ ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν,
δῶρα δ᾽ Ἀχιλλῆϊ φερέμεν τά κε θυμὸν ἰήνηι.
ἀλλ᾽ ἄγε μοι τόδε εἰπὲ τί τοι φρεσὶν εἴδεται εἶναι;
αἰνῶς γάρ μ᾽ αὐτόν γε μένος καὶ θυμὸς ἄνωγε
κεῖσ᾽ ἰέναι ἐπὶ νῆας ἔσω στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν.

ὣς φάτο, κώκυσεν δὲ γυνὴ καὶ ἀμείβετο μύθωι·
ὤ μοι πῆι δή τοι φρένες οἴχονθ᾽, ἧις τὸ πάρος περ
ἔκλε᾽ ἐπ᾽ ἀνθρώπους ξείνους ἠδ᾽ οἷσιν ἀνάσσεις;
πῶς ἐθέλεις ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν ἐλθέμεν οἶος
ἀνδρὸς ἐς ὀφθαλμοὺς ὅς τοι πολέας τε καὶ ἐσθλοὺς

υἱέας ἐξενάριξε· σιδήρειόν νύ τοι ἦτορ.
εἰ γάρ σ᾽ αἱρήσει καὶ ἐσόψεται ὀφθαλμοῖσιν
ὠμηστὴς καὶ ἄπιστος ἀνὴρ ὅ γε οὔ σ᾽ ἐλεήσει,
οὐδέ τί σ᾽ αἰδέσεται. νῦν δὲ κλαίωμεν ἄνευθεν
ἥμενοι ἐν μεγάρωι· τῶι δ᾽ ὥς ποθι Μοῖρα κραταιὴ

γιγνομένωι ἐπένησε λίνωι, ὅτε μιν τέκον αὐτή,
ἀργίποδας κύνας ἆσαι ἑῶν ἀπάνευθε τοκήων
ἀνδρὶ πάρα κρατερῶι, τοῦ ἐγὼ μέσον ἧπαρ ἔχοιμι
ἐσθέμεναι προσφῦσα· τότ᾽ ἄντιτα ἔργα γένοιτο
παιδὸς ἐμοῦ, ἐπεὶ οὔ ἑ κακιζόμενόν γε κατέκτα,

ἀλλὰ πρὸ Τρώων καὶ Τρωϊάδων βαθυκόλπων
ἑσταότ᾽ οὔτε φόβου μεμνημένον οὔτ᾽ ἀλεωρῆς.
τὴν δ᾽ αὖτε προσέειπε γέρων Πρίαμος θεοειδής·
μή μ᾽ ἐθέλοντ᾽ ἰέναι κατερύκανε, μὴ δέ μοι αὐτὴ
ὄρνις ἐνὶ μεγάροισι κακὸς πέλευ· οὐδέ με πείσεις.

εἰ μὲν γάρ τίς μ᾽ ἄλλος ἐπιχθονίων ἐκέλευεν,
ἢ οἳ μάντιές εἰσι θυοσκόοι ἢ ἱερῆες,
ψεῦδός κεν φαῖμεν καὶ νοσφιζοίμεθα μᾶλλον·
νῦν δ᾽, αὐτὸς γὰρ ἄκουσα θεοῦ καὶ ἐσέδρακον ἄντην,
εἶμι καὶ οὐχ ἅλιον ἔπος ἔσσεται. εἰ δέ μοι αἶσα

τεθνάμεναι παρὰ νηυσὶν Ἀχαιῶν χαλκοχιτώνων
βούλομαι· αὐτίκα γάρ με κατακτείνειεν Ἀχιλλεὺς
ἀγκὰς ἑλόντ᾽ ἐμὸν υἱόν, ἐπὴν γόου ἐξ ἔρον εἵην.
ἦ καὶ φωριαμῶν ἐπιθήματα κάλ᾽ ἀνέωιγεν·
ἔνθεν δώδεκα μὲν περικαλλέας ἔξελε πέπλους,

δώδεκα δ᾽ ἁπλοΐδας χλαίνας, τόσσους δὲ τάπητας,
τόσσα δὲ φάρεα λευκά, τόσους δ᾽ ἐπὶ τοῖσι χιτῶνας.
χρυσοῦ δὲ στήσας ἔφερεν δέκα πάντα τάλαντα,
ἐκ δὲ δύ᾽ αἴθωνας τρίποδας, πίσυρας δὲ λέβητας,
ἐκ δὲ δέπας περικαλλές, ὅ οἱ Θρῆικες πόρον ἄνδρες

ἐξεσίην ἐλθόντι μέγα κτέρας· οὐδέ νυ τοῦ περ
φείσατ᾽ ἐνὶ μεγάροις ὁ γέρων, περὶ δ᾽ ἤθελε θυμῶι
λύσασθαι φίλον υἱόν. ὁ δὲ Τρῶας μὲν ἅπαντας
αἰθούσης ἀπέεργεν ἔπεσσ᾽ αἰσχροῖσιν ἐνίσσων·
ἔρρετε λωβητῆρες ἐλεγχέες· οὔ νυ καὶ ὑμῖν

οἴκοι ἔνεστι γόος, ὅτι μ᾽ ἤλθετε κηδήσοντες;
ἦ ὀνόσασθ᾽ ὅτι μοι Κρονίδης Ζεὺς ἄλγε᾽ ἔδωκε
παῖδ᾽ ὀλέσαι τὸν ἄριστον; ἀτὰρ γνώσεσθε καὶ ὔμμες·
ῥηΐτεροι γὰρ μᾶλλον Ἀχαιοῖσιν δὴ ἔσεσθε
κείνου τεθνηῶτος ἐναιρέμεν. αὐτὰρ ἔγωγε

πρὶν ἀλαπαζομένην τε πόλιν κεραϊζομένην τε
ὀφθαλμοῖσιν ἰδεῖν βαίην δόμον Ἄϊδος εἴσω.
ἦ καὶ σκηπανίωι δίεπ᾽ ἀνέρας· οἳ δ᾽ ἴσαν ἔξω
σπερχομένοιο γέροντος· ὁ δ᾽ υἱάσιν οἷσιν ὁμόκλα
νεικείων Ἕλενόν τε Πάριν τ᾽ Ἀγάθωνά τε δῖον

Πάμμονά τ᾽ Ἀντίφονόν τε βοὴν ἀγαθόν τε Πολίτην
Δηΐφοβόν τε καὶ Ἱππόθοον καὶ δῖον Ἀγαυόν·
ἐννέα τοῖς ὁ γεραιὸς ὁμοκλήσας ἐκέλευε·
σπεύσατέ μοι κακὰ τέκνα κατηφόνες· αἴθ᾽ ἅμα πάντες
Ἕκτορος ὠφέλετ᾽ ἀντὶ θοῆις ἐπὶ νηυσὶ πεφάσθαι.

ὤ μοι ἐγὼ πανάποτμος, ἐπεὶ τέκον υἷας ἀρίστους
Τροίηι ἐν εὐρείηι, τῶν δ᾽ οὔ τινά φημι λελεῖφθαι,
Μήστορά τ᾽ ἀντίθεον καὶ Τρωΐλον ἱππιοχάρμην
Ἕκτορά θ᾽, ὃς θεὸς ἔσκε μετ᾽ ἀνδράσιν, οὐδὲ ἐώικει
ἀνδρός γε θνητοῦ πάϊς ἔμμεναι ἀλλὰ θεοῖο.

τοὺς μὲν ἀπώλεσ᾽ Ἄρης, τὰ δ᾽ ἐλέγχεα πάντα λέλειπται
ψεῦσταί τ᾽ ὀρχησταί τε χοροιτυπίηισιν ἄριστοι
ἀρνῶν ἠδ᾽ ἐρίφων ἐπιδήμιοι ἁρπακτῆρες.
οὐκ ἂν δή μοι ἄμαξαν ἐφοπλίσσαιτε τάχιστα,
ταῦτά τε πάντ᾽ ἐπιθεῖτε, ἵνα πρήσσωμεν ὁδοῖο;

ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ἄρα πατρὸς ὑποδείσαντες ὁμοκλὴν
ἐκ μὲν ἄμαξαν ἄειραν ἐΰτροχον ἡμιονείην
καλὴν πρωτοπαγέα, πείρινθα δὲ δῆσαν ἐπ᾽ αὐτῆς,
κὰδ δ᾽ ἀπὸ πασσαλόφι ζυγὸν ἥιρεον ἡμιόνειον
πύξινον ὀμφαλόεν εὖ οἰήκεσσιν ἀρηρός·

ἐκ δ᾽ ἔφερον ζυγόδεσμον ἅμα ζυγῶι ἐννεάπηχυ.
καὶ τὸ μὲν εὖ κατέθηκαν ἐϋξέστωι ἐπὶ ῥυμῶι
πέζηι ἔπι πρώτηι, ἐπὶ δὲ κρίκον ἕστορι βάλλον,
τρὶς δ᾽ ἑκάτερθεν ἔδησαν ἐπ᾽ ὀμφαλόν, αὐτὰρ ἔπειτα
ἑξείης κατέδησαν, ὑπὸ γλωχῖνα δ᾽ ἔκαμψαν.

ἐκ θαλάμου δὲ φέροντες ἐϋξέστης ἐπ᾽ ἀπήνης
νήεον Ἑκτορέης κεφαλῆς ἀπερείσι᾽ ἄποινα,
ζεῦξαν δ᾽ ἡμιόνους κρατερώνυχας ἐντεσιεργούς,
τούς ῥά ποτε Πριάμωι Μυσοὶ δόσαν ἀγλαὰ δῶρα.
ἵππους δὲ Πριάμωι ὕπαγον ζυγόν, οὓς ὁ γεραιὸς

αὐτὸς ἔχων ἀτίταλλεν ἐϋξέστηι ἐπὶ φάτνηι.
τὼ μὲν ζευγνύσθην ἐν δώμασιν ὑψηλοῖσι
κῆρυξ καὶ Πρίαμος πυκινὰ φρεσὶ μήδε᾽ ἔχοντες·
ἀγχίμολον δέ σφ᾽ ἦλθ᾽ Ἑκάβη τετιηότι θυμῶι
οἶνον ἔχουσ᾽ ἐν χειρὶ μελίφρονα δεξιτερῆφι

χρυσέωι ἐν δέπαϊ, ὄφρα λείψαντε κιοίτην·
στῆ δ᾽ ἵππων προπάροιθεν ἔπος τ᾽ ἔφατ᾽ ἔκ τ᾽ ὀνόμαζε·
τῆ σπεῖσον Διὶ πατρί, καὶ εὔχεο οἴκαδ᾽ ἱκέσθαι
ἂψ ἐκ δυσμενέων ἀνδρῶν, ἐπεὶ ἂρ σέ γε θυμὸς
ὀτρύνει ἐπὶ νῆας ἐμεῖο μὲν οὐκ ἐθελούσης.

ἀλλ᾽ εὔχεο σύ γ᾽ ἔπειτα κελαινεφέϊ Κρονίωνι
Ἰδαίωι, ὅς τε Τροίην κατὰ πᾶσαν ὁρᾶται,
αἴτει δ᾽ οἰωνὸν ταχὺν ἄγγελον, ὅς τέ οἱ αὐτῶι
φίλτατος οἰωνῶν, καί εὑ κράτος ἐστὶ μέγιστον,
δεξιόν, ὄφρά μιν αὐτὸς ἐν ὀφθαλμοῖσι νοήσας

τῶι πίσυνος ἐπὶ νῆας ἴηις Δαναῶν ταχυπώλων.
εἰ δέ τοι οὐ δώσει ἑὸν ἄγγελον εὐρύοπα Ζεύς,
οὐκ ἂν ἔγωγέ σ᾽ ἔπειτα ἐποτρύνουσα κελοίμην
νῆας ἐπ᾽ Ἀργείων ἰέναι μάλα περ μεμαῶτα.
τὴν δ᾽ ἀπαμειβόμενος προσέφη Πρίαμος θεοειδής·

ὦ γύναι οὐ μέν τοι τόδ᾽ ἐφιεμένηι ἀπιθήσω.
ἐσθλὸν γὰρ Διὶ χεῖρας ἀνασχέμεν αἴ κ᾽ ἐλεήσηι.
ἦ ῥα καὶ ἀμφίπολον ταμίην ὄτρυν᾽ ὁ γεραιὸς
χερσὶν ὕδωρ ἐπιχεῦαι ἀκήρατον· ἣ δὲ παρέστη
χέρνιβον ἀμφίπολος πρόχοόν θ᾽ ἅμα χερσὶν ἔχουσα.

νιψάμενος δὲ κύπελλον ἐδέξατο ἧς ἀλόχοιο·
εὔχετ᾽ ἔπειτα στὰς μέσωι ἕρκεϊ, λεῖβε δὲ οἶνον
οὐρανὸν εἰσανιδών, καὶ φωνήσας ἔπος ηὔδα·
Ζεῦ πάτερ Ἴδηθεν μεδέων κύδιστε μέγιστε
δός μ᾽ ἐς Ἀχιλλῆος φίλον ἐλθεῖν ἠδ᾽ ἐλεεινόν,

πέμψον δ᾽ οἰωνὸν ταχὺν ἄγγελον, ὅς τε σοὶ αὐτῶι
φίλτατος οἰωνῶν, καί εὑ κράτος ἐστὶ μέγιστον,
δεξιόν, ὄφρά μιν αὐτὸς ἐν ὀφθαλμοῖσι νοήσας
τῶι πίσυνος ἐπὶ νῆας ἴω Δαναῶν ταχυπώλων.
ὣς ἔφατ᾽ εὐχόμενος, τοῦ δ᾽ ἔκλυε μητίετα Ζεὺς

αὐτίκα δ᾽ αἰετὸν ἧκε τελειότατον πετεηνῶν
μόρφνον θηρητῆρ᾽ ὃν καὶ περκνὸν καλέουσιν.
ὅσση δ᾽ ὑψορόφοιο θύρη θαλάμοιο τέτυκται
ἀνέρος ἀφνειοῖο ἐῢ κληῗσ᾽ ἀραρυῖα,
τόσσ᾽ ἄρα τοῦ ἑκάτερθεν ἔσαν πτερά· εἴσατο δέ σφι

δεξιὸς ἀΐξας διὰ ἄστεος· οἳ δὲ ἰδόντες
γήθησαν, καὶ πᾶσιν ἐνὶ φρεσὶ θυμὸς ἰάνθη.
σπερχόμενος δ᾽ ὁ γεραιὸς ἑοῦ ἐπεβήσετο δίφρου,
ἐκ δ᾽ ἔλασε προθύροιο καὶ αἰθούσης ἐριδούπου.
πρόσθε μὲν ἡμίονοι ἕλκον τετράκυκλον ἀπήνην,

τὰς Ἰδαῖος ἔλαυνε δαΐφρων· αὐτὰρ ὄπισθεν
ἵπποι, τοὺς ὁ γέρων ἐφέπων μάστιγι κέλευε
καρπαλίμως κατὰ ἄστυ· φίλοι δ᾽ ἅμα πάντες ἕποντο
πόλλ᾽ ὀλοφυρόμενοι ὡς εἰ θάνατον δὲ κιόντα.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ οὖν πόλιος κατέβαν, πεδίον δ᾽ ἀφίκοντο,

οἳ μὲν ἄρ᾽ ἄψορροι προτὶ Ἴλιον ἀπονέοντο
παῖδες καὶ γαμβροί, τὼ δ᾽ οὐ λάθον εὐρύοπα Ζῆν
ἐς πεδίον προφανέντε· ἰδὼν δ᾽ ἐλέησε γέροντα,
αἶψα δ᾽ ἄρ᾽ Ἑρμείαν υἱὸν φίλον ἀντίον ηὔδα·
Ἑρμεία, σοὶ γάρ τε μάλιστά γε φίλτατόν ἐστιν

ἀνδρὶ ἑταιρίσσαι, καί τ᾽ ἔκλυες ὧι κ᾽ ἐθέληισθα,
βάσκ᾽ ἴθι καὶ Πρίαμον κοίλας ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν
ὣς ἄγαγ᾽, ὡς μήτ᾽ ἄρ τις ἴδηι μήτ᾽ ἄρ τε νοήσηι
τῶν ἄλλων Δαναῶν, πρὶν Πηλεΐωνα δ᾽ ἱκέσθαι.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδ᾽ ἀπίθησε διάκτορος ἀργεϊφόντης.

αὐτίκ᾽ ἔπειθ᾽ ὑπὸ ποσσὶν ἐδήσατο καλὰ πέδιλα
ἀμβρόσια χρύσεια, τά μιν φέρον ἠμὲν ἐφ᾽ ὑγρὴν
ἠδ᾽ ἐπ᾽ ἀπείρονα γαῖαν ἅμα πνοιῆις ἀνέμοιο·
εἵλετο δὲ ῥάβδον, τῆι τ᾽ ἀνδρῶν ὄμματα θέλγει
ὧν ἐθέλει, τοὺς δ᾽ αὖτε καὶ ὑπνώοντας ἐγείρει·

τὴν μετὰ χερσὶν ἔχων πέτετο κρατὺς ἀργεϊφόντης.
αἶψα δ᾽ ἄρα Τροίην τε καὶ Ἑλλήσποντον ἵκανε,
βῆ δ᾽ ἰέναι κούρωι αἰσυμνητῆρι ἐοικὼς
πρῶτον ὑπηνήτηι, τοῦ περ χαριεστάτη ἥβη.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ οὖν μέγα σῆμα παρὲξ Ἴλοιο ἔλασσαν,

στῆσαν ἄρ᾽ ἡμιόνους τε καὶ ἵππους ὄφρα πίοιεν
ἐν ποταμῶι· δὴ γὰρ καὶ ἐπὶ κνέφας ἤλυθε γαῖαν.
τὸν δ᾽ ἐξ ἀγχιμόλοιο ἰδὼν ἐφράσσατο κῆρυξ
Ἑρμείαν, ποτὶ δὲ Πρίαμον φάτο φώνησέν τε·
φράζεο Δαρδανίδη· φραδέος νόου ἔργα τέτυκται.

ἄνδρ᾽ ὁρόω, τάχα δ᾽ ἄμμε διαρραίσεσθαι ὀΐω.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ φεύγωμεν ἐφ᾽ ἵππων, ἤ μιν ἔπειτα
γούνων ἁψάμενοι λιτανεύσομεν αἴ κ᾽ ἐλεήσηι.
ὣς φάτο, σὺν δὲ γέροντι νόος χύτο, δείδιε δ᾽ αἰνῶς,
ὀρθαὶ δὲ τρίχες ἔσταν ἐνὶ γναμπτοῖσι μέλεσσι,

στῆ δὲ ταφών· αὐτὸς δ᾽ ἐριούνιος ἐγγύθεν ἐλθὼν
χεῖρα γέροντος ἑλὼν ἐξείρετο καὶ προσέειπε·
πῆι πάτερ ὧδ᾽ ἵππους τε καὶ ἡμιόνους ἰθύνεις
νύκτα δι᾽ ἀμβροσίην, ὅτε θ᾽ εὕδουσι βροτοὶ ἄλλοι;
οὐδὲ σύ γ᾽ ἔδεισας μένεα πνείοντας Ἀχαιούς,

οἵ τοι δυσμενέες καὶ ἀνάρσιοι ἐγγὺς ἔασι;
τῶν εἴ τίς σε ἴδοιτο θοὴν διὰ νύκτα μέλαιναν
τοσσάδ᾽ ὀνείατ᾽ ἄγοντα, τίς ἂν δή τοι νόος εἴη;
οὔτ᾽ αὐτὸς νέος ἐσσί, γέρων δέ τοι οὗτος ὀπηδεῖ,
ἄνδρ᾽ ἀπαμύνασθαι, ὅτε τις πρότερος χαλεπήνηι.

ἀλλ᾽ ἐγὼ οὐδέν σε ῥέξω κακά, καὶ δέ κεν ἄλλον
σεῦ ἀπαλεξήσαιμι· φίλωι δέ σε πατρὶ ἐΐσκω.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα γέρων Πρίαμος θεοειδής·
οὕτω πηι τάδε γ᾽ ἐστὶ φίλον τέκος ὡς ἀγορεύεις.
ἀλλ᾽ ἔτι τις καὶ ἐμεῖο θεῶν ὑπερέσχεθε χεῖρα,

ὅς μοι τοιόνδ᾽ ἧκεν ὁδοιπόρον ἀντιβολῆσαι
αἴσιον, οἷος δὴ σὺ δέμας καὶ εἶδος ἀγητός,
πέπνυσαί τε νόωι, μακάρων δ᾽ ἔξεσσι τοκήων.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε διάκτορος ἀργεϊφόντης·
ναὶ δὴ ταῦτά γε πάντα γέρον κατὰ μοῖραν ἔειπες.

ἀλλ᾽ ἄγε μοι τόδε εἰπὲ καὶ ἀτρεκέως κατάλεξον,
ἠέ πηι ἐκπέμπεις κειμήλια πολλὰ καὶ ἐσθλὰ
ἄνδρας ἐς ἀλλοδαποὺς ἵνα περ τάδε τοι σόα μίμνηι,
ἦ ἤδη πάντες καταλείπετε Ἴλιον ἱρὴν
δειδιότες· τοῖος γὰρ ἀνὴρ ὤριστος ὄλωλε

σὸς πάϊς· οὐ μὲν γάρ τι μάχης ἐπιδεύετ᾽ Ἀχαιῶν.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα γέρων Πρίαμος θεοειδής·
τίς δὲ σύ ἐσσι φέριστε τέων δ᾽ ἔξεσσι τοκήων;
ὥς μοι καλὰ τὸν οἶτον ἀπότμου παιδὸς ἔνισπες.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε διάκτορος ἀργεϊφόντης·

πειρᾶι ἐμεῖο γεραιὲ καὶ εἴρεαι Ἕκτορα δῖον.
τὸν μὲν ἐγὼ μάλα πολλὰ μάχηι ἔνι κυδιανείρηι
ὀφθαλμοῖσιν ὄπωπα, καὶ εὖτ᾽ ἐπὶ νηυσὶν ἐλάσσας
Ἀργείους κτείνεσκε δαΐζων ὀξέϊ χαλκῶι·
ἡμεῖς δ᾽ ἑσταότες θαυμάζομεν· οὐ γὰρ Ἀχιλλεὺς

εἴα μάρνασθαι κεχολωμένος Ἀτρεΐωνι.
τοῦ γὰρ ἐγὼ θεράπων, μία δ᾽ ἤγαγε νηῦς εὐεργής·
Μυρμιδόνων δ᾽ ἔξειμι, πατὴρ δέ μοί ἐστι Πολύκτωρ.
ἀφνειὸς μὲν ὅ γ᾽ ἐστί, γέρων δὲ δὴ ὡς σύ περ ὧδε,
ἓξ δέ οἱ υἷες ἔασιν, ἐγὼ δέ οἱ ἕβδομός εἰμι·

τῶν μέτα παλλόμενος κλήρωι λάχον ἐνθάδ᾽ ἕπεσθαι.
νῦν δ᾽ ἦλθον πεδίον δ᾽ ἀπὸ νηῶν· ἠῶθεν γὰρ
θήσονται περὶ ἄστυ μάχην ἑλίκωπες Ἀχαιοί.
ἀσχαλόωσι γὰρ οἵδε καθήμενοι, οὐδὲ δύνανται
ἴσχειν ἐσσυμένους πολέμου βασιλῆες Ἀχαιῶν.

τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα γέρων Πρίαμος θεοειδής·
εἰ μὲν δὴ θεράπων Πηληϊάδεω Ἀχιλῆος
εἴς, ἄγε δή μοι πᾶσαν ἀληθείην κατάλεξον,
ἢ ἔτι πὰρ νήεσσιν ἐμὸς πάϊς, ἦέ μιν ἤδη
ἧισι κυσὶν μελεϊστὶ ταμὼν προύθηκεν Ἀχιλλεύς.

τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε διάκτορος ἀργεϊφόντης·
ὦ γέρον οὔ πω τόν γε κύνες φάγον οὐδ᾽ οἰωνοί,
ἀλλ᾽ ἔτι κεῖνος κεῖται Ἀχιλλῆος παρὰ νηῒ
αὔτως ἐν κλισίηισι· δυωδεκάτη δέ οἱ ἠὼς
κειμένωι, οὐδέ τί οἱ χρὼς σήπεται, οὐδέ μιν εὐλαὶ

ἔσθουσ᾽, αἵ ῥά τε φῶτας ἀρηϊφάτους κατέδουσιν.
ἦ μέν μιν περὶ σῆμα ἑοῦ ἑτάροιο φίλοιο
ἕλκει ἀκηδέστως ἠὼς ὅτε δῖα φανήηι,
οὐδέ μιν αἰσχύνει· θηοῖό κεν αὐτὸς ἐπελθὼν
οἷον ἐερσήεις κεῖται, περὶ δ᾽ αἷμα νένιπται,

οὐδέ ποθι μιαρός· σὺν δ᾽ ἕλκεα πάντα μέμυκεν
ὅσσ᾽ ἐτύπη· πολέες γὰρ ἐν αὐτῶι χαλκὸν ἔλασσαν.
ὥς τοι κήδονται μάκαρες θεοὶ υἷος ἑῆος
καὶ νέκυός περ ἐόντος, ἐπεί σφι φίλος περὶ κῆρι.
ὣς φάτο, γήθησεν δ᾽ ὁ γέρων, καὶ ἀμείβετο μύθωι·

ὦ τέκος, ἦ ῥ᾽ ἀγαθὸν καὶ ἐναίσιμα δῶρα διδοῦναι
ἀθανάτοις, ἐπεὶ οὔ ποτ᾽ ἐμὸς πάϊς, εἴ ποτ᾽ ἔην γε,
λήθετ᾽ ἐνὶ μεγάροισι θεῶν οἳ Ὄλυμπον ἔχουσι·
τώ οἱ ἀπεμνήσαντο καὶ ἐν θανάτοιό περ αἴσηι.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ τόδε δέξαι ἐμεῦ πάρα καλὸν ἄλεισον,

αὐτόν τε ῥῦσαι, πέμψον δέ με σύν γε θεοῖσιν,
ὄφρά κεν ἐς κλισίην Πηληϊάδεω ἀφίκωμαι.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε διάκτορος ἀργεϊφόντης·
πειρᾶι ἐμεῖο γεραιὲ νεωτέρου, οὐδέ με πείσεις,
ὅς με κέληι σέο δῶρα παρὲξ Ἀχιλῆα δέχεσθαι.

τὸν μὲν ἐγὼ δείδοικα καὶ αἰδέομαι περὶ κῆρι
συλεύειν, μή μοί τι κακὸν μετόπισθε γένηται.
σοὶ δ᾽ ἂν ἐγὼ πομπὸς καί κε κλυτὸν Ἄργος ἱκοίμην,
ἐνδυκέως ἐν νηῒ θοῆι ἢ πεζὸς ὁμαρτέων·
οὐκ ἄν τίς τοι πομπὸν ὀνοσσάμενος μαχέσαιτο.

ἦ καὶ ἀναΐξας ἐριούνιος ἅρμα καὶ ἵππους
καρπαλίμως μάστιγα καὶ ἡνία λάζετο χερσίν,
ἐν δ᾽ ἔπνευσ᾽ ἵπποισι καὶ ἡμιόνοις μένος ἠΰ.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πύργους τε νεῶν καὶ τάφρον ἵκοντο,
οἳ δὲ νέον περὶ δόρπα φυλακτῆρες πονέοντο,

τοῖσι δ᾽ ἐφ᾽ ὕπνον ἔχευε διάκτορος ἀργεϊφόντης
πᾶσιν, ἄφαρ δ᾽ ὤϊξε πύλας καὶ ἀπῶσεν ὀχῆας,
ἐς δ᾽ ἄγαγε Πρίαμόν τε καὶ ἀγλαὰ δῶρ᾽ ἐπ᾽ ἀπήνης.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ κλισίην Πηληϊάδεω ἀφίκοντο
ὑψηλήν, τὴν Μυρμιδόνες ποίησαν ἄνακτι

δοῦρ᾽ ἐλάτης κέρσαντες· ἀτὰρ καθύπερθεν ἔρεψαν
λαχνήεντ᾽ ὄροφον λειμωνόθεν ἀμήσαντες·
ἀμφὶ δέ οἱ μεγάλην αὐλὴν ποίησαν ἄνακτι
σταυροῖσιν πυκινοῖσι· θύρην δ᾽ ἔχε μοῦνος ἐπιβλὴς
εἰλάτινος, τὸν τρεῖς μὲν ἐπιρρήσσεσκον Ἀχαιοί,

τρεῖς δ᾽ ἀναοίγεσκον μεγάλην κληῗδα θυράων
τῶν ἄλλων· Ἀχιλεὺς δ᾽ ἄρ᾽ ἐπιρρήσσεσκε καὶ οἶος·
δή ῥα τόθ᾽ Ἑρμείας ἐριούνιος ὦιξε γέροντι,
ἐς δ᾽ ἄγαγε κλυτὰ δῶρα ποδώκεϊ Πηλεΐωνι,
ἐξ ἵππων δ᾽ ἀπέβαινεν ἐπὶ χθόνα φώνησέν τε·

ὦ γέρον ἤτοι ἐγὼ θεὸς ἄμβροτος εἰλήλουθα
Ἑρμείας· σοὶ γάρ με πατὴρ ἅμα πομπὸν ὄπασσεν.
ἀλλ᾽ ἤτοι μὲν ἐγὼ πάλιν εἴσομαι, οὐδ᾽ Ἀχιλῆος
ὀφθαλμοὺς εἴσειμι· νεμεσσητὸν δέ κεν εἴη
ἀθάνατον θεὸν ὧδε βροτοὺς ἀγαπαζέμεν ἄντην·

τύνη δ᾽ εἰσελθὼν λαβὲ γούνατα Πηλεΐωνος,
καί μιν ὑπὲρ πατρὸς καὶ μητέρος ἠϋκόμοιο
λίσσεο καὶ τέκεος, ἵνα οἱ σὺν θυμὸν ὀρίνηις.
ὣς ἄρα φωνήσας ἀπέβη πρὸς μακρὸν Ὄλυμπον
Ἑρμείας· Πρίαμος δ᾽ ἐξ ἵππων ἆλτο χαμᾶζε,

Ἰδαῖον δὲ κατ᾽ αὖθι λίπεν· ὁ δὲ μίμνεν ἐρύκων
ἵππους ἡμιόνους τε· γέρων δ᾽ ἰθὺς κίεν οἴκου,
τῆι ῥ᾽ Ἀχιλεὺς ἵζεσκε Διῒ φίλος· ἐν δέ μιν αὐτὸν
εὗρ᾽, ἕταροι δ᾽ ἀπάνευθε καθήατο· τὼ δὲ δύ᾽ οἴω
ἥρως Αὐτομέδων τε καὶ Ἄλκιμος ὄζος Ἄρηος

ποίπνυον παρεόντε· νέον δ᾽ ἀπέληγεν ἐδωδῆς
ἔσθων καὶ πίνων· ἔτι καὶ παρέκειτο τράπεζα.
τοὺς δ᾽ ἔλαθ᾽ εἰσελθὼν Πρίαμος μέγας, ἄγχι δ᾽ ἄρα στὰς
χερσὶν Ἀχιλλῆος λάβε γούνατα καὶ κύσε χεῖρας
δεινὰς ἀνδροφόνους, αἵ οἱ πολέας κτάνον υἷας.

ὡς δ᾽ ὅτ᾽ ἂν ἄνδρ᾽ ἄτη πυκινὴ λάβηι, ὅς τ᾽ ἐνὶ πάτρηι
φῶτα κατακτείνας ἄλλων ἐξίκετο δῆμον
ἀνδρὸς ἐς ἀφνειοῦ, θάμβος δ᾽ ἔχει εἰσορόωντας,
ὣς Ἀχιλεὺς θάμβησεν ἰδὼν Πρίαμον θεοειδέα·
θάμβησαν δὲ καὶ ἄλλοι, ἐς ἀλλήλους δὲ ἴδοντο.

τὸν καὶ λισσόμενος Πρίαμος πρὸς μῦθον ἔειπε·
μνῆσαι πατρὸς σοῖο θεοῖς ἐπιείκελ᾽ Ἀχιλλεῦ,
τηλίκου ὥς περ ἐγών, ὀλοῶι ἐπὶ γήραος οὐδῶι·
καὶ μέν που κεῖνον περιναιέται ἀμφὶς ἐόντες
τείρουσ᾽, οὐδέ τίς ἐστιν ἀρὴν καὶ λοιγὸν ἀμῦναι.

ἀλλ᾽ ἤτοι κεῖνός γε σέθεν ζώοντος ἀκούων
χαίρει τ᾽ ἐν θυμῶι, ἐπί τ᾽ ἔλπεται ἤματα πάντα
ὄψεσθαι φίλον υἱὸν ἀπὸ Τροίηθεν ἰόντα·
αὐτὰρ ἐγὼ πανάποτμος, ἐπεὶ τέκον υἷας ἀρίστους
Τροίηι ἐν εὐρείηι, τῶν δ᾽ οὔ τινά φημι λελεῖφθαι.

πεντήκοντά μοι ἦσαν ὅτ᾽ ἤλυθον υἷες Ἀχαιῶν·
ἐννεακαίδεκα μέν μοι ἰῆς ἐκ νηδύος ἦσαν,
τοὺς δ᾽ ἄλλους μοι ἔτικτον ἐνὶ μεγάροισι γυναῖκες.
τῶν μὲν πολλῶν θοῦρος Ἄρης ὑπὸ γούνατ᾽ ἔλυσεν·
ὃς δέ μοι οἶος ἔην, εἴρυτο δὲ ἄστυ καὶ αὐτούς,

τὸν σὺ πρώιην κτεῖνας ἀμυνόμενον περὶ πάτρης
Ἕκτορα· τοῦ νῦν εἵνεχ᾽ ἱκάνω νῆας Ἀχαιῶν
λυσόμενος παρὰ σεῖο, φέρω δ᾽ ἀπερείσι᾽ ἄποινα.
ἀλλ᾽ αἰδεῖο θεοὺς Ἀχιλεῦ, αὐτόν τ᾽ ἐλέησον
μνησάμενος σοῦ πατρός· ἐγὼ δ᾽ ἐλεεινότερός περ,

ἔτλην δ᾽ οἷ᾽ οὔ πώ τις ἐπιχθόνιος βροτὸς ἄλλος,
ἀνδρὸς παιδοφόνοιο ποτὶ στόμα χεῖρ᾽ ὀρέγεσθαι.
ὣς φάτο, τῶι δ᾽ ἄρα πατρὸς ὑφ᾽ ἵμερον ὦρσε γόοιο·
ἁψάμενος δ᾽ ἄρα χειρὸς ἀπώσατο ἦκα γέροντα.
τὼ δὲ μνησαμένω ὁ μὲν Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο

κλαῖ᾽ ἁδινὰ προπάροιθε ποδῶν Ἀχιλῆος ἐλυσθείς,
αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς κλαῖεν ἑὸν πατέρ᾽, ἄλλοτε δ᾽ αὖτε
Πάτροκλον· τῶν δὲ στοναχὴ κατὰ δώματ᾽ ὀρώρει.
αὐτὰρ ἐπεί ῥα γόοιο τετάρπετο δῖος Ἀχιλλεύς,
καί οἱ ἀπὸ πραπίδων ἦλθ᾽ ἵμερος ἠδ᾽ ἀπὸ γυίων,

αὐτίκ᾽ ἀπὸ θρόνου ὦρτο, γέροντα δὲ χειρὸς ἀνίστη
οἰκτίρων πολιόν τε κάρη πολιόν τε γένειον,
καί μιν φωνήσας ἔπεα πτερόεντα προσηύδα·
ἆ δείλ᾽, ἦ δὴ πολλὰ κάκ᾽ ἄνσχεο σὸν κατὰ θυμόν.
πῶς ἔτλης ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν ἐλθέμεν οἶος

ἀνδρὸς ἐς ὀφθαλμοὺς ὅς τοι πολέας τε καὶ ἐσθλοὺς
υἱέας ἐξενάριξα; σιδήρειόν νύ τοι ἦτορ.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ κατ᾽ ἄρ᾽ ἕζευ ἐπὶ θρόνου, ἄλγεα δ᾽ ἔμπης
ἐν θυμῶι κατακεῖσθαι ἐάσομεν ἀχνύμενοί περ·
οὐ γάρ τις πρῆξις πέλεται κρυεροῖο γόοιο·

ὡς γὰρ ἐπεκλώσαντο θεοὶ δειλοῖσι βροτοῖσι
ζώειν ἀχνυμένοις· αὐτοὶ δέ τ᾽ ἀκηδέες εἰσί.
δοιοὶ γάρ τε πίθοι κατακείαται ἐν Διὸς οὔδει
δώρων οἷα δίδωσι κακῶν, ἕτερος δὲ ἑάων·
ὧι μέν κ᾽ ἀμμίξας δώηι Ζεὺς τερπικέραυνος,

ἄλλοτε μέν τε κακῶι ὅ γε κύρεται, ἄλλοτε δ᾽ ἐσθλῶι·
ὧι δέ κε τῶν λυγρῶν δώηι, λωβητὸν ἔθηκε,
καί ἑ κακὴ βούβρωστις ἐπὶ χθόνα δῖαν ἐλαύνει,
φοιτᾶι δ᾽ οὔτε θεοῖσι τετιμένος οὔτε βροτοῖσιν.
ὣς μὲν καὶ Πηλῆϊ θεοὶ δόσαν ἀγλαὰ δῶρα

ἐκ γενετῆς· πάντας γὰρ ἐπ᾽ ἀνθρώπους ἐκέκαστο
ὄλβωι τε πλούτωι τε, ἄνασσε δὲ Μυρμιδόνεσσι,
καί οἱ θνητῶι ἐόντι θεὰν ποίησαν ἄκοιτιν.
ἀλλ᾽ ἐπὶ καὶ τῶι θῆκε θεὸς κακόν, ὅττί οἱ οὔ τι
παίδων ἐν μεγάροισι γονὴ γένετο κρειόντων,

ἀλλ᾽ ἕνα παῖδα τέκεν παναώριον· οὐδέ νυ τόν γε
γηράσκοντα κομίζω, ἐπεὶ μάλα τηλόθι πάτρης
ἧμαι ἐνὶ Τροίηι, σέ τε κήδων ἠδὲ σὰ τέκνα.
καὶ σὲ γέρον τὸ πρὶν μὲν ἀκούομεν ὄλβιον εἶναι·
ὅσσον Λέσβος ἄνω Μάκαρος ἕδος ἐντὸς ἐέργει

καὶ Φρυγίη καθύπερθε καὶ Ἑλλήσποντος ἀπείρων,
τῶν σε γέρον πλούτωι τε καὶ υἱάσι φασὶ κεκάσθαι.
αὐτὰρ ἐπεί τοι πῆμα τόδ᾽ ἤγαγον Οὐρανίωνες
αἰεί τοι περὶ ἄστυ μάχαι τ᾽ ἀνδροκτασίαι τε.
ἄνσχεο, μὴ δ᾽ ἀλίαστον ὀδύρεο σὸν κατὰ θυμόν·

οὐ γάρ τι πρήξεις ἀκαχήμενος υἷος ἑῆος,
οὐδέ μιν ἀνστήσεις, πρὶν καὶ κακὸν ἄλλο πάθηισθα.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα γέρων Πρίαμος θεοειδής·
μή πω μ᾽ ἐς θρόνον ἵζε διοτρεφὲς ὄφρά κεν Ἕκτωρ
κεῖται ἐνὶ κλισίηισιν ἀκηδής, ἀλλὰ τάχιστα

λῦσον ἵν᾽ ὀφθαλμοῖσιν ἴδω· σὺ δὲ δέξαι ἄποινα
πολλά, τά τοι φέρομεν· σὺ δὲ τῶνδ᾽ ἀπόναιο, καὶ ἔλθοις
σὴν ἐς πατρίδα γαῖαν, ἐπεί με πρῶτον ἔασας
αὐτόν τε ζώειν καὶ ὁρᾶν φάος ἠελίοιο.
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ὑπόδρα ἰδὼν προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·

μηκέτι νῦν μ᾽ ἐρέθιζε γέρον· νοέω δὲ καὶ αὐτὸς
Ἕκτορά τοι λῦσαι, Διόθεν δέ μοι ἄγγελος ἦλθε
μήτηρ, ἥ μ᾽ ἔτεκεν, θυγάτηρ ἁλίοιο γέροντος.
καὶ δέ σε γιγνώσκω Πρίαμε φρεσίν, οὐδέ με λήθεις,
ὅττι θεῶν τίς σ᾽ ἦγε θοὰς ἐπὶ νῆας Ἀχαιῶν.

οὐ γάρ κε τλαίη βροτὸς ἐλθέμεν, οὐδὲ μάλ᾽ ἡβῶν,
ἐς στρατόν· οὐδὲ γὰρ ἂν φυλάκους λάθοι, οὐδέ κ᾽ ὀχῆα
ῥεῖα μετοχλίσσειε θυράων ἡμετεράων.
τὼ νῦν μή μοι μᾶλλον ἐν ἄλγεσι θυμὸν ὀρίνηις,
μή σε γέρον οὐδ᾽ αὐτὸν ἐνὶ κλισίηισιν ἐάσω

καὶ ἱκέτην περ ἐόντα, Διὸς δ᾽ ἀλίτωμαι ἐφετμάς.
ὣς ἔφατ᾽, ἔδεισεν δ᾽ ὁ γέρων καὶ ἐπείθετο μύθωι.
Πηλεΐδης δ᾽ οἴκοιο λέων ὣς ἆλτο θύραζε
οὐκ οἶος, ἅμα τῶι γε δύω θεράποντες ἕποντο
ἥρως Αὐτομέδων ἠδ᾽ Ἄλκιμος, οὕς ῥα μάλιστα

τῖ᾽ Ἀχιλεὺς ἑτάρων μετὰ Πάτροκλόν γε θανόντα,
οἳ τόθ᾽ ὑπὸ ζυγόφιν λύον ἵππους ἡμιόνους τε,
ἐς δ᾽ ἄγαγον κήρυκα καλήτορα τοῖο γέροντος,
κὰδ δ᾽ ἐπὶ δίφρου εἷσαν· ἐϋξέστου δ᾽ ἀπ᾽ ἀπήνης
ἥιρεον Ἑκτορέης κεφαλῆς ἀπερείσι᾽ ἄποινα.

κὰδ δ᾽ ἔλιπον δύο φάρε᾽ ἐΰννητόν τε χιτῶνα,
ὄφρα νέκυν πυκάσας δοίη οἶκον δὲ φέρεσθαι.
δμωιὰς δ᾽ ἐκκαλέσας λοῦσαι κέλετ᾽ ἀμφί τ᾽ ἀλεῖψαι
νόσφιν ἀειράσας, ὡς μὴ Πρίαμος ἴδοι υἱόν,
μὴ ὁ μὲν ἀχνυμένηι κραδίηι χόλον οὐκ ἐρύσαιτο

παῖδα ἰδών, Ἀχιλῆϊ δ᾽ ὀρινθείη φίλον ἦτορ,
καί ἑ κατακτείνειε, Διὸς δ᾽ ἀλίτηται ἐφετμάς.
τὸν δ᾽ ἐπεὶ οὖν δμωιαὶ λοῦσαν καὶ χρῖσαν ἐλαίωι,
ἀμφὶ δέ μιν φᾶρος καλὸν βάλον ἠδὲ χιτῶνα,
αὐτὸς τόν γ᾽ Ἀχιλεὺς λεχέων ἐπέθηκεν ἀείρας,

σὺν δ᾽ ἕταροι ἤειραν ἐϋξέστην ἐπ᾽ ἀπήνην.
ὤιμωξέν τ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα, φίλον δ᾽ ὀνόμηνεν ἑταῖρον·
μή μοι Πάτροκλε σκυδμαινέμεν, αἴ κε πύθηαι
εἰν Ἄϊδός περ ἐὼν ὅτι Ἕκτορα δῖον ἔλυσα
πατρὶ φίλωι, ἐπεὶ οὔ μοι ἀεικέα δῶκεν ἄποινα.

σοὶ δ᾽ αὖ ἐγὼ καὶ τῶνδ᾽ ἀποδάσσομαι ὅσσ᾽ ἐπέοικεν.
ἦ ῥα, καὶ ἐς κλισίην πάλιν ἤϊε δῖος Ἀχιλλεύς,
ἕζετο δ᾽ ἐν κλισμῶι πολυδαιδάλωι ἔνθεν ἀνέστη
τοίχου τοῦ ἑτέρου, ποτὶ δὲ Πρίαμον φάτο μῦθον·
υἱὸς μὲν δή τοι λέλυται γέρον ὡς ἐκέλευες,

κεῖται δ᾽ ἐν λεχέεσσ᾽· ἅμα δ᾽ ἠοῖ φαινομένηφιν
ὄψεαι αὐτὸς ἄγων· νῦν δὲ μνησώμεθα δόρπου.
καὶ γάρ τ᾽ ἠΰκομος Νιόβη ἐμνήσατο σίτου,
τῆι περ δώδεκα παῖδες ἐνὶ μεγάροισιν ὄλοντο
ἓξ μὲν θυγατέρες, ἓξ δ᾽ υἱέες ἡβώοντες.

τοὺς μὲν Ἀπόλλων πέφνεν ἀπ᾽ ἀργυρέοιο βιοῖο
χωόμενος Νιόβηι, τὰς δ᾽ Ἄρτεμις ἰοχέαιρα,
οὕνεκ᾽ ἄρα Λητοῖ ἰσάσκετο καλλιπαρήιωι·
φῆ δοιὼ τεκέειν, ἣ δ᾽ αὐτὴ γείνατο πολλούς·
τὼ δ᾽ ἄρα καὶ δοιώ περ ἐόντ᾽ ἀπὸ πάντας ὄλεσσαν.

οἳ μὲν ἄρ᾽ ἐννῆμαρ κέατ᾽ ἐν φόνωι, οὐδέ τις ἦεν
κατθάψαι, λαοὺς δὲ λίθους ποίησε Κρονίων·
τοὺς δ᾽ ἄρα τῆι δεκάτηι θάψαν θεοὶ Οὐρανίωνες.
ἣ δ᾽ ἄρα σίτου μνήσατ᾽, ἐπεὶ κάμε δάκρυ χέουσα.
νῦν δέ που ἐν πέτρηισιν ἐν οὔρεσιν οἰοπόλοισιν

ἐν Σιπύλωι, ὅθι φασὶ θεάων ἔμμεναι εὐνὰς
νυμφάων, αἵ τ᾽ ἀμφ᾽ Ἀχελώϊον ἐρρώσαντο,
ἔνθα λίθος περ ἐοῦσα θεῶν ἐκ κήδεα πέσσει.
ἀλλ᾽ ἄγε δὴ καὶ νῶϊ μεδώμεθα δῖε γεραιὲ
σίτου· ἔπειτά κεν αὖτε φίλον παῖδα κλαίοισθα

Ἴλιον εἰσαγαγών· πολυδάκρυτος δέ τοι ἔσται.
ἦ καὶ ἀναΐξας ὄϊν ἄργυφον ὠκὺς Ἀχιλλεὺς
σφάξ᾽· ἕταροι δ᾽ ἔδερόν τε καὶ ἄμφεπον εὖ κατὰ κόσμον,
μίστυλλόν τ᾽ ἄρ᾽ ἐπισταμένως πεῖράν τ᾽ ὀβελοῖσιν,
ὄπτησάν τε περιφραδέως, ἐρύσαντό τε πάντα.

Αὐτομέδων δ᾽ ἄρα σῖτον ἑλὼν ἐπένειμε τραπέζηι
καλοῖς ἐν κανέοισιν· ἀτὰρ κρέα νεῖμεν Ἀχιλλεύς.
οἳ δ᾽ ἐπ᾽ ὀνείαθ᾽ ἑτοῖμα προκείμενα χεῖρας ἴαλλον.
αὐτὰρ ἐπεὶ πόσιος καὶ ἐδητύος ἐξ ἔρον ἕντο,
ἤτοι Δαρδανίδης Πρίαμος θαύμαζ᾽ Ἀχιλῆα

ὅσσος ἔην οἷός τε· θεοῖσι γὰρ ἄντα ἐώικει·
αὐτὰρ ὁ Δαρδανίδην Πρίαμον θαύμαζεν Ἀχιλλεὺς
εἰσορόων ὄψίν τ᾽ ἀγαθὴν καὶ μῦθον ἀκούων.
αὐτὰρ ἐπεὶ τάρπησαν ἐς ἀλλήλους ὁρόωντες,
τὸν πρότερος προσέειπε γέρων Πρίαμος θεοειδής·

λέξον νῦν με τάχιστα διοτρεφές, ὄφρα καὶ ἤδη
ὕπνωι ὕπο γλυκερῶι ταρπώμεθα κοιμηθέντες·
οὐ γάρ πω μύσαν ὄσσε ὑπὸ βλεφάροισιν ἐμοῖσιν
ἐξ οὗ σῆις ὑπὸ χερσὶν ἐμὸς πάϊς ὤλεσε θυμόν,
ἀλλ᾽ αἰεὶ στενάχω καὶ κήδεα μυρία πέσσω

αὐλῆς ἐν χόρτοισι κυλινδόμενος κατὰ κόπρον.
νῦν δὴ καὶ σίτου πασάμην καὶ αἴθοπα οἶνον
λαυκανίης καθέηκα· πάρος γε μὲν οὔ τι πεπάσμην.
ἦ ῥ᾽, Ἀχιλεὺς δ᾽ ἑτάροισιν ἰδὲ δμωιῆισι κέλευσε
δέμνι᾽ ὑπ᾽ αἰθούσηι θέμεναι καὶ ῥήγεα καλὰ

πορφύρε᾽ ἐμβαλέειν, στορέσαι τ᾽ ἐφύπερθε τάπητας,
χλαίνας τ᾽ ἐνθέμεναι οὔλας καθύπερθεν ἕσασθαι.
αἳ δ᾽ ἴσαν ἐκ μεγάροιο δάος μετὰ χερσὶν ἔχουσαι,
αἶψα δ᾽ ἄρα στόρεσαν δοιὼ λέχε᾽ ἐγκονέουσαι.
τὸν δ᾽ ἐπικερτομέων προσέφη πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεύς·

ἐκτὸς μὲν δὴ λέξο γέρον φίλε, μή τις Ἀχαιῶν
ἐνθάδ᾽ ἐπέλθηισιν βουληφόρος, οἵ τέ μοι αἰεὶ
βουλὰς βουλεύουσι παρήμενοι, ἣ θέμις ἐστί·
τῶν εἴ τίς σε ἴδοιτο θοὴν διὰ νύκτα μέλαιναν,
αὐτίκ᾽ ἂν ἐξείποι Ἀγαμέμνονι ποιμένι λαῶν,

καί κεν ἀνάβλησις λύσιος νεκροῖο γένηται.
ἀλλ᾽ ἄγε μοι τόδε εἰπὲ καὶ ἀτρεκέως κατάλεξον,
ποσσῆμαρ μέμονας κτερεϊζέμεν Ἕκτορα δῖον,
ὄφρα τέως αὐτός τε μένω καὶ λαὸν ἐρύκω.
τὸν δ᾽ ἠμείβετ᾽ ἔπειτα γέρων Πρίαμος θεοειδής·

εἰ μὲν δή μ᾽ ἐθέλεις τελέσαι τάφον Ἕκτορι δίωι,
ὧδέ κέ μοι ῥέζων Ἀχιλεῦ κεχαρισμένα θείης.
οἶσθα γὰρ ὡς κατὰ ἄστυ ἐέλμεθα, τηλόθι δ᾽ ὕλη
ἀξέμεν ἐξ ὄρεος, μάλα δὲ Τρῶες δεδίασιν.
ἐννῆμαρ μέν κ᾽ αὐτὸν ἐνὶ μεγάροις γοάοιμεν,

τῆι δεκάτηι δέ κε θάπτοιμεν δαινῦτό τε λαός,
ἑνδεκάτηι δέ κε τύμβον ἐπ᾽ αὐτῶι ποιήσαιμεν,
τῆι δὲ δυωδεκάτηι πολεμίξομεν εἴ περ ἀνάγκη.
τὸν δ᾽ αὖτε προσέειπε ποδάρκης δῖος Ἀχιλλεύς·
ἔσται τοι καὶ ταῦτα γέρον Πρίαμ᾽ ὡς σὺ κελεύεις·

σχήσω γὰρ πόλεμον τόσσον χρόνον ὅσσον ἄνωγας.
ὣς ἄρα φωνήσας ἐπὶ καρπῶι χεῖρα γέροντος
ἔλλαβε δεξιτερήν, μή πως δείσει᾽ ἐνὶ θυμῶι.
οἳ μὲν ἄρ᾽ ἐν προδόμωι δόμου αὐτόθι κοιμήσαντο
κῆρυξ καὶ Πρίαμος πυκινὰ φρεσὶ μήδε᾽ ἔχοντες,

αὐτὰρ Ἀχιλλεὺς εὗδε μυχῶι κλισίης ἐϋπήκτου·
τῶι δὲ Βρισηῒς παρελέξατο καλλιπάρηιος.
ἄλλοι μέν ῥα θεοί τε καὶ ἀνέρες ἱπποκορυσταὶ
εὗδον παννύχιοι μαλακῶι δεδμημένοι ὕπνωι·
ἀλλ᾽ οὐχ Ἑρμείαν ἐριούνιον ὕπνος ἔμαρπτεν

ὁρμαίνοντ᾽ ἀνὰ θυμὸν ὅπως Πρίαμον βασιλῆα
νηῶν ἐκπέμψειε λαθὼν ἱεροὺς πυλαωρούς.
στῆ δ᾽ ἄρ᾽ ὑπὲρ κεφαλῆς καί μιν πρὸς μῦθον ἔειπεν·
ὦ γέρον οὔ νύ τι σοί γε μέλει κακόν, οἷον ἔθ᾽ εὕδεις
ἀνδράσιν ἐν δηΐοισιν, ἐπεί σ᾽ εἴασεν Ἀχιλλεύς.

καὶ νῦν μὲν φίλον υἱὸν ἐλύσαο, πολλὰ δ᾽ ἔδωκας·
σεῖο δέ κε ζωοῦ καὶ τρὶς τόσα δοῖεν ἄποινα
παῖδες τοὶ μετόπισθε λελειμμένοι, αἴ κ᾽ Ἀγαμέμνων
γνώηι σ᾽ Ἀτρεΐδης, γνώωσι δὲ πάντες Ἀχαιοί.
ὣς ἔφατ᾽, ἔδεισεν δ᾽ ὁ γέρων, κήρυκα δ᾽ ἀνίστη.

τοῖσιν δ᾽ Ἑρμείας ζεῦξ᾽ ἵππους ἡμιόνους τε,
ῥίμφα δ᾽ ἄρ᾽ αὐτὸς ἔλαυνε κατὰ στρατόν, οὐδέ τις ἔγνω.
ἀλλ᾽ ὅτε δὴ πόρον ἷξον ἐϋρρεῖος ποταμοῖο
Ξάνθου δινήεντος, ὃν ἀθάνατος τέκετο Ζεύς,
Ἑρμείας μὲν ἔπειτ᾽ ἀπέβη πρὸς μακρὸν Ὄλυμπον,

Ἠὼς δὲ κροκόπεπλος ἐκίδνατο πᾶσαν ἐπ᾽ αἶαν,
οἳ δ᾽ εἰς ἄστυ ἔλων οἰμωγῆι τε στοναχῆι τε
ἵππους, ἡμίονοι δὲ νέκυν φέρον. οὐδέ τις ἄλλος
ἔγνω πρόσθ᾽ ἀνδρῶν καλλιζώνων τε γυναικῶν,
ἀλλ᾽ ἄρα Κασσάνδρη ἰκέλη χρυσῆι Ἀφροδίτηι

Πέργαμον εἰσαναβᾶσα φίλον πατέρ᾽ εἰσενόησεν
ἑσταότ᾽ ἐν δίφρωι, κήρυκά τε ἀστυβοώτην·
τὸν δ᾽ ἄρ᾽ ἐφ᾽ ἡμιόνων ἴδε κείμενον ἐν λεχέεσσι·
κώκυσέν τ᾽ ἄρ᾽ ἔπειτα γέγωνέ τε πᾶν κατὰ ἄστυ·
ὄψεσθε Τρῶες καὶ Τρωιάδες Ἕκτορ᾽ ἰόντες,

εἴ ποτε καὶ ζώοντι μάχης ἐκνοστήσαντι
χαίρετ᾽, ἐπεὶ μέγα χάρμα πόλει τ᾽ ἦν παντί τε δήμωι.
ὣς ἔφατ᾽, οὐδέ τις αὐτόθ᾽ ἐνὶ πτόλεϊ λίπετ᾽ ἀνὴρ
οὐδὲ γυνή· πάντας γὰρ ἀάσχετον ἵκετο πένθος·
ἀγχοῦ δὲ ξύμβληντο πυλάων νεκρὸν ἄγοντι.

πρῶται τόν γ᾽ ἄλοχός τε φίλη καὶ πότνια μήτηρ
τιλλέσθην ἐπ᾽ ἄμαξαν ἐΰτροχον ἀΐξασαι
ἁπτόμεναι κεφαλῆς· κλαίων δ᾽ ἀμφίσταθ᾽ ὅμιλος.
καί νύ κε δὴ πρόπαν ἦμαρ ἐς ἠέλιον καταδύντα
Ἕκτορα δάκρυ χέοντες ὀδύροντο πρὸ πυλάων,

εἰ μὴ ἄρ᾽ ἐκ δίφροιο γέρων λαοῖσι μετηύδα·
εἴξατέ μοι οὐρεῦσι διελθέμεν· αὐτὰρ ἔπειτα
ἄσεσθε κλαυθμοῖο, ἐπὴν ἀγάγωμι δόμον δέ.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δὲ διέστησαν καὶ εἶξαν ἀπήνηι.
οἳ δ᾽ ἐπεὶ εἰσάγαγον κλυτὰ δώματα, τὸν μὲν ἔπειτα

τρητοῖς ἐν λεχέεσσι θέσαν, παρὰ δ᾽ εἷσαν ἀοιδοὺς
θρήνων ἐξάρχους, οἵ τε στονόεσσαν ἀοιδὴν
οἳ μὲν ἄρ᾽ ἐθρήνεον, ἐπὶ δὲ στενάχοντο γυναῖκες.
τῆισιν δ᾽ Ἀνδρομάχη λευκώλενος ἦρχε γόοιο
Ἕκτορος ἀνδροφόνοιο κάρη μετὰ χερσὶν ἔχουσα·

ἆνερ ἀπ᾽ αἰῶνος νέος ὤλεο, κὰδ δέ με χήρην
λείπεις ἐν μεγάροισι· πάϊς δ᾽ ἔτι νήπιος αὔτως
ὃν τέκομεν σύ τ᾽ ἐγώ τε δυσάμμοροι, οὐδέ μιν οἴω
ἥβην ἵξεσθαι· πρὶν γὰρ πόλις ἥδε κατ᾽ ἄκρης
πέρσεται· ἦ γὰρ ὄλωλας ἐπίσκοπος, ὅς τέ μιν αὐτὴν

ῥύσκευ, ἔχες δ᾽ ἀλόχους κεδνὰς καὶ νήπια τέκνα,
αἳ δή τοι τάχα νηυσὶν ὀχήσονται γλαφυρῆισι,
καὶ μὲν ἐγὼ μετὰ τῆισι· σὺ δ᾽ αὖ τέκος ἢ ἐμοὶ αὐτῆι
ἕψεαι, ἔνθά κεν ἔργα ἀεικέα ἐργάζοιο
ἀθλεύων πρὸ ἄνακτος ἀμειλίχου, ἤ τις Ἀχαιῶν

ῥίψει χειρὸς ἑλὼν ἀπὸ πύργου λυγρὸν ὄλεθρον
χωόμενος, ὧι δή που ἀδελφεὸν ἔκτανεν Ἕκτωρ
ἢ πατέρ᾽ ἠὲ καὶ υἱόν, ἐπεὶ μάλα πολλοὶ Ἀχαιῶν
Ἕκτορος ἐν παλάμηισιν ὀδὰξ ἕλον ἄσπετον οὖδας.
οὐ γὰρ μείλιχος ἔσκε πατὴρ τεὸς ἐν δαῒ λυγρῆι·

τὼ καί μιν λαοὶ μὲν ὀδύρονται κατὰ ἄστυ,
ἀρητὸν δὲ τοκεῦσι γόον καὶ πένθος ἔθηκας
Ἕκτορ· ἐμοὶ δὲ μάλιστα λελείψεται ἄλγεα λυγρά.
οὐ γάρ μοι θνήισκων λεχέων ἐκ χεῖρας ὄρεξας,
οὐδέ τί μοι εἶπες πυκινὸν ἔπος, οὗ τέ κεν αἰεὶ

μεμνήιμην νύκτάς τε καὶ ἤματα δάκρυ χέουσα.
ὣς ἔφατο κλαίουσ᾽, ἐπὶ δὲ στενάχοντο γυναῖκες.
τῆισιν δ᾽ αὖθ᾽ Ἑκάβη ἁδινοῦ ἐξῆρχε γόοιο·
Ἕκτορ ἐμῶι θυμῶι πάντων πολὺ φίλτατε παίδων,
ἦ μέν μοι ζωός περ ἐὼν φίλος ἦσθα θεοῖσιν·

οἳ δ᾽ ἄρα σεῦ κήδοντο καὶ ἐν θανάτοιό περ αἴσηι.
ἄλλους μὲν γὰρ παῖδας ἐμοὺς πόδας ὠκὺς Ἀχιλλεὺς
πέρνασχ᾽ ὅν τιν᾽ ἕλεσκε πέρην ἁλὸς ἀτρυγέτοιο,
ἐς Σάμον ἔς τ᾽ Ἴμβρον καὶ Λῆμνον ἀμιχθαλόεσσαν·
σεῦ δ᾽ ἐπεὶ ἐξέλετο ψυχὴν ταναήκεϊ χαλκῶι,

πολλὰ ῥυστάζεσκεν ἑοῦ περὶ σῆμ᾽ ἑτάροιο
Πατρόκλου, τὸν ἔπεφνες· ἀνέστησεν δέ μιν οὐδ᾽ ὧς.
νῦν δέ μοι ἑρσήεις καὶ πρόσφατος ἐν μεγάροισι
κεῖσαι, τῶι ἴκελος ὅν τ᾽ ἀργυρότοξος Ἀπόλλων
οἷς ἀγανοῖσι βέλεσσιν ἐποιχόμενος κατέπεφνεν.

ὣς ἔφατο κλαίουσα, γόον δ᾽ ἀλίαστον ὄρινε.
τῆισι δ᾽ ἔπειθ᾽ Ἑλένη τριτάτη ἐξῆρχε γόοιο·
Ἕκτορ ἐμῶι θυμῶι δαέρων πολὺ φίλτατε πάντων,
ἦ μέν μοι πόσις ἐστὶν Ἀλέξανδρος θεοειδής,
ὅς μ᾽ ἄγαγε Τροίηνδ᾽· ὡς πρὶν ὤφελλον ὀλέσθαι.

ἤδη γὰρ νῦν μοι τόδε εἰκοστὸν ἔτος ἐστὶν
ἐξ οὗ κεῖθεν ἔβην καὶ ἐμῆς ἀπελήλυθα πάτρης·
ἀλλ᾽ οὔ πω σεῦ ἄκουσα κακὸν ἔπος οὐδ᾽ ἀσύφηλον·
ἀλλ᾽ εἴ τίς με καὶ ἄλλος ἐνὶ μεγάροισιν ἐνίπτοι
δαέρων ἢ γαλόων ἢ εἰνατέρων εὐπέπλων,

ἢ ἑκυρή, ἑκυρὸς δὲ πατὴρ ὣς ἤπιος αἰεί,
ἀλλὰ σὺ τὸν ἐπέεσσι παραιφάμενος κατέρυκες
σῆι τ᾽ ἀγανοφροσύνηι καὶ σοῖς ἀγανοῖς ἐπέεσσι.
τὼ σέ θ᾽ ἅμα κλαίω καὶ ἔμ᾽ ἄμμορον ἀχνυμένη κῆρ·
οὐ γάρ τίς μοι ἔτ᾽ ἄλλος ἐνὶ Τροίηι εὐρείηι

ἤπιος οὐδὲ φίλος, πάντες δέ με πεφρίκασιν.
ὣς ἔφατο κλαίουσ᾽, ἐπὶ δ᾽ ἔστενε δῆμος ἀπείρων.
λαοῖσιν δ᾽ ὁ γέρων Πρίαμος μετὰ μῦθον ἔειπεν·
ἄξετε νῦν Τρῶες ξύλα ἄστυ δέ, μὴ δέ τι θυμῶι
δείσητ᾽ Ἀργείων πυκινὸν λόχον· ἦ γὰρ Ἀχιλλεὺς

πέμπων μ᾽ ὧδ᾽ ἐπέτελλε μελαινάων ἀπὸ νηῶν
μὴ πρὶν πημανέειν πρὶν δωδεκάτη μόληι ἠώς.
ὣς ἔφαθ᾽, οἳ δ᾽ ὑπ᾽ ἀμάξηισιν βόας ἡμιόνους τε
ζεύγνυσαν, αἶψα δ᾽ ἔπειτα πρὸ ἄστεος ἠγερέθοντο.
ἐννῆμαρ μὲν τοί γε ἀγίνεον ἄσπετον ὕλην·

ἀλλ᾽ ὅτε δὴ δεκάτη ἐφάνη φαεσίμβροτος ἠώς,
καὶ τότ᾽ ἄρ᾽ ἐξέφερον θρασὺν Ἕκτορα δάκρυ χέοντες,
ἐν δὲ πυρῆι ὑπάτηι νεκρὸν θέσαν, ἐν δ᾽ ἔβαλον πῦρ.
ἦμος δ᾽ ἠριγένεια φάνη ῥοδοδάκτυλος Ἠώς,
τῆμος ἄρ᾽ ἀμφὶ πυρὴν κλυτοῦ Ἕκτορος ἔγρετο λαός.

αὐτὰρ ἐπεί ῥ᾽ ἤγερθεν ὁμηγερέες τ᾽ ἐγένοντο
πρῶτον μὲν κατὰ πυρκαϊὴν σβέσαν αἴθοπι οἴνωι
πᾶσαν, ὁπόσσον ἐπέσχε πυρὸς μένος· αὐτὰρ ἔπειτα
ὀστέα λευκὰ λέγοντο κασίγνητοί θ᾽ ἕταροί τε
μυρόμενοι, θαλερὸν δὲ κατείβετο δάκρυ παρειῶν.

καὶ τά γε χρυσείην ἐς λάρνακα θῆκαν ἑλόντες
πορφυρέοις πέπλοισι καλύψαντες μαλακοῖσιν.
αἶψα δ᾽ ἄρ᾽ ἐς κοίλην κάπετον θέσαν, αὐτὰρ ὕπερθε
πυκνοῖσιν λάεσσι κατεστόρεσαν μεγάλοισι·
ῥίμφα δὲ σῆμ᾽ ἔχεαν, περὶ δὲ σκοποὶ ἥατο πάντηι,

μὴ πρὶν ἐφορμηθεῖεν ἐϋκνήμιδες Ἀχαιοί.
χεύαντες δὲ τὸ σῆμα πάλιν κίον· αὐτὰρ ἔπειτα
εὖ συναγειρόμενοι δαίνυντ᾽ ἐρικυδέα δαῖτα
δώμασιν ἐν Πριάμοιο διοτρεφέος βασιλῆος.
ὣς οἵ γ᾽ ἀμφίεπον τάφον Ἕκτορος ἱπποδάμοιο.

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

750

755

760

765

770

775

780

785

790

795

800

805

810

815

820

825

830

835

840

845

850

855

860

865

870

875

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

750

755

760

765

770

775

780

785

790

795

800

805

810

815

820

825

830

835

840

845

850

855

860

865

870

875

880

885

890

895

900

905

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

750

755

760

765

770

775

780

785

790

795

800

805

810

815

820

825

830

835

840

845

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

750

755

760

765

770

775

780

785

790

795

800

805

810

815

820

825

830

835

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

750

755

760

765

770

775

780

785

790

795

800

805

810

815

820

825

830

835

840

845

850

855

860

865

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

750

755

760

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

750

755

760

765

770

775

780

785

790

795

800

805

810

815

820

825

830

835

840

845

850

855

860

865

870

875

880

885

890

895

5

10

15

20

25

30

35

40

45

50

55

60

65

70

75

80

85

90

95

100

105

110

115

120

125

130

135

140

145

150

155

160

165

170

175

180

185

190

195

200

205

210

215

220

225

230

235

240

245

250

255

260

265

270

275

280

285

290

295

300

305

310

315

320

325

330

335

340

345

350

355

360

365

370

375

380

385

390

395

400

405

410

415

420

425

430

435

440

445

450

455

460

465

470

475

480

485

490

495

500

505

510

515

520

525

530

535

540

545

550

555

560

565

570

575

580

585

590

595

600

605

610

615

620

625

630

635

640

645

650

655

660

665

670

675

680

685

690

695

700

705

710

715

720

725

730

735

740

745

750

755

760

765

770

775

780

785

790

795

800

Песнь первая

ЯЗВА. ГНЕВ

Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!
Гнев неуёмный его много бедствий ахеянам сделал:
Тысячи душ погубил он могучих и славных героев,
В мрачный Аид их послав! А тела же оставил окрестным

Птицам и псам! Такова была воля бессмертного Зевса
С самого дня, как раздор обернулся жестокой враждою
Между Атридом царём и героем войны Ахиллесом.
Кто ж из бессмертных богов их привёл к этой пагубной ссоре?
Феб Аполлон, – он был зол на Атрида, – сын Зевса и Леты!

Мор он на войско навёл, казнь верша, гибли толпы ахейцев
Из-за того, что Атрид оскорбил жреца, старого Хриса.
Жалкий старик приходил к кораблям быстролётным ахейским
Выкупить пленную дочь. Принеся свой бесчисленный выкуп,
Старец стоял и, держа жезл в руках золотой с Аполлона

Красным венцом, умолял он собравшихся вместе ахеян,
Пуще же – грозных вождей рати всей, двух могучих Атридов:
«Дети Атрея! И вы, ратоборцы ахейского войска!
Боги помогут вам пусть, что имеют дома на Олимпе,
Город Приама разбить и живыми домой возвратиться!

Вы же, мой выкуп приняв, мою милую дочь мне верните.
Этим окажете честь сыну Зевса, разящему Фебу».
Дружеским криком тогда все ахейцы согласие дали
Честь старику оказать и принять драгоценнейший выкуп.
Лишь Агамемнон Атрид не доволен был этим. Он строго

Хриса жреца отослал, и сказал ему грозное слово:
«Старец, чтоб я никогда у судов тебя больше не видел!
Прочь от ахеян! И впредь не рискуй показаться здесь снова!
Или тебя не спасут ни твой жезл, ни венец Аполлона.
Дочь твоя будет в плену, и она постареет в неволе,

В Аргосе, в доме моём, от тебя и отчизны далёко —
Ткацкий станок обходя, или ложе со мной разделяя.
Так что уж лучше не зли! Уходи по добру, по здорову!»
В страхе трепещет старик, и указу царя покоряясь,
Прочь он, печальный, пошёл, вдоль кипящего шумного моря.

От кораблей удалясь, Хрис в слезах к Аполлону взмолился,
Богу-владыке, стрелку, сыну Леты прекраснокудрявой:
«Феб сребролукий, внемли! Ты, что мощно царишь в Тенедосе;
Киллу священную и Хрису, вечно хранящий, обходишь!
Сминфей, послушай, не я ль украшал дивный храм твой священный?

На алтаре пред тобой возжигались мной тучные бедра
Коз и тельцов. Так услышь, и исполни одну мою просьбу:
Слёзы мои отомсти аргивянам стрелами своими!»
Плача, он Феба молил. Внял ему Аполлон сребролукий:
Быстро с Олимпа вершин устремился, пылающий гневом,

Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;
Громко звучали, трясясь, за плечами крылатые стрелы
В такт его гневных шагов; был он хмур, тёмной ночи подобен.
Вот кораблей он достиг. Грозно стрелы пернатые мечет, –
Страшно серебряный лук зазвенел под рукой Аполлона.

Мулов в начале и псов празднобродных разил среловержец.
После напал на людей, смертоносными стрелами брызжа.
Частые трупов костры непрестанно пылали по стану.
Девять без устали дней на войска стрелы бога летели;
В день же десятый Пелид всех ахеян призвал на собранье.

Это вложила ему в мысли вечнодержавная Гера:
Скорбью терзалась она, погибающих видя ахеян.
Быстро сходился народ, и, когда же все вместе собрались,
Встав перед воинством, так говорил Ахиллес быстроногий:
«Можем, Атрид, лишь тогда мы вернуться домой, в свои семьи,

Морем обратно пройти, – если здесь мы от смерти спасёмся!
Здесь же и мор, и война истребляют ахеян безмерно.
Нужно, Атрид, испытать и спросить нам жреца ли, пророка,
Или гадателя снов (ведь бывают же сны и от Зевса):
Пусть нам поведают, чем раздражен Аполлон небожитель?

Гневен ли он за обет неисполненный, за гекатомбу?
Или от избранных коз и ягнят благовонного тука
Требует бог Аполлон, чтоб избавить ахеян от язвы?»
Речь свою кончил и сел Ахиллес. От собрания сразу
Ка́лхас Фесто́рид тут встал, предвещатель по птицам верховный.

Мудрый, он многое знал: то, что было, что есть и что будет.
Он и ахеян суда проводил по морям к Илиону
Даром пророка; ему это свыше даровано, Фебом.
Перед собранием речь мудрый Ка́лхас держал, так сказал он:
«Царь Ахиллес! Ты хотел слышать истину, Зевса любимец;

Гнева причину узнать Аполлона, разящего метко?
Я возвещу! Только ты поклянись мне, Пелид, перед войском,
Что не оставишь в беде, защитишь меня словом и делом.
Речью своей я боюсь прогневить предводителя войска,
Знатного мужа, царя аргивян и вождя всех ахейцев.

Слишком могуществен он, и уж если свой гнев неуёмный
В первую пору смягчит, – всё же скрытую злобу оставит
В сердце своём до тех пор, пока местью свой гнев не насытит.
Ну, так скажи, Ахиллес, кем ты будешь: копьём ли, щитом мне?»
Тут же на это ему отвечал Ахиллес благородный:

«Смело нам правду скажи! Возвести, мы воспримем любую!
Зевса любимцем клянусь, Аполлоном, которому, Ка́лхас,
Молишься ты, и тебе по молитве он всё открывает:
Суть всех вещей, всё, что есть и что будет, – клянусь тебе, Ка́лхас,
В стане ахейском никто на тебя и руки не поднимет,

Жив я пока, даже сам предводитель верховный ахеян
Царь Агамемнон Атрид. Так что ты под моею защитой».
Так он сказал. И тогда им ответил пророк непорочный:
«Нет, не за должный обет, не за жертву стотельчную гневен
Феб, а за Хриса жреца. Обесчестил его Агамемнон:

Дочь старику не вернул и обидой на просьбу ответил,
Выкуп не принял Атрид. Был на это разгневан бессмертный,
Язву послал он на нас, и ещё покарает за дерзость!
Только когда мы жрецу возвратим безо всякой оплаты
Дочь черноглазую, и в Хрису жертву святую представим

Сотни тельцов, лишь тогда Аполлона мы склоним на милость».
Так мудрый Ка́лхас сказав, сел. И тут же поднялся пред всеми
Мощный и гордый Атрид Агамемнон, верховный правитель.
Гневом пылал он; в груди его мрачное сердце ужасной
Полнилось злобой; глаза словно пламень пылали, искрились.

Ка́лхасу первому он, гневно глядя, сказал со свирепством:
«Бед предвещатель! Ты мне никогда слов приятных не скажешь!
Радостно, видно, тебе людям беды одни лишь пророчить!
Добрых вестей от тебя никогда я не слышал, ни разу!
Вот и теперь ты опять проповедуешь нам божье слово:

Будто войскам нашим зло дальномечущий Феб посылает,
Мстя, что не взял я даров и свободу не дал Хрисеиде…
Знай, что в душе я желал черноглазую деву, дочь Хриса,
В дом мой ввести; предпочёл я б её и самой Клитемнестре,
Девой которую взял я в супруги; её Хрисеида

Вовсе не хуже лицом, и умом, и делами, и статью!..
Но соглашусь, и её возвращу, если требует польза:
Лучше мне видеть народ мой спасённым, чем гибель и язвы.
Дайте другую тогда мне награду, чтоб в стане аргивском
Я без награды один не остался, ведь это позорно.

Вы же все видите то, что награду свою я теряю».
Первый ему отвечал Пелейон, Ахиллес быстроногий:
«Славою гордый Атрид, беспредельно корыстолюбивый!
Где для тебя обрести добродушным ахейцам награду?
Знаешь ты, – нет ведь у нас сохраняемых общих сокровищ:

Всё, что добыли войной, города разорив, – разделили!
Вновь отбирать и делить у своих же – то вдвое позорно!
Лучше награду свою возврати, в угождение богу.
После мы втрое тебе, даже вчетверо больше заплатим,
Если позволит нам Зевс крепкостенную Трою разрушить».

Гневно, к нему обратясь, отвечал Агамемнон могучий:
«Сколько ни доблестен ты, Ахиллес, что бессмертным подобен,
Ты не хитри! И меня ты никак провести не сумеешь.
Хочешь, чтоб сам обладал ты наградой, а я чтоб, лишённый
Молча сидел? Мне отдать Хрисеиду советуешь? Ладно,

Только тогда пусть дадут мне ахейцы другую за эту,
Равную деве моей, и приятную столь же для сердца!
Если ж откажут, я сам к вам приду и возьму себе деву;
Может, твою, Ахиллес, иль – Аяксову, иль – Одиссея!
Сам я приду и возьму! Но тогда на меня не пеняйте!..

Ладно, об этом ещё побеседовать можем и после.
Нынче же черный корабль мы на море священное спустим,
Сильных гребцов изберём, и тельцов для святой гекатомбы,
И отведём на корабль Хрисеиду, прекрасную деву.
А капитаном пускай будет знатный ахеец совета:

Идоменей, Одиссей Лаэртид, иль Аякс Теламонид,
Или ты сам, Пелейон, быстроногий отважнейший воин!
Действуй! И в милость склони Аполлона священною жертвой!»
Грозно взглянув на него, отвечал Ахиллес быстроногий:
«Царь, потерявший свой стыд! Ты мздолюбец с коварной душою!

Кто из ахеян твои повеления слушать захочет?
Кто, мне ответь, хоть сейчас и в поход, и в сражение смело?!
Я для себя что ль пришёл, чтобы здесь мне с троянами биться?!
Предо мною ни в чём нет вины у троян конеборных.
Ни лошадей у меня, ни коров не украли трояне

В Фтии счастливой моей, многолюдной, обильной плодами;
Нив не топтали они, и не жгли урожаев. Просторы
Нас разделяли всегда гор, лесов и бескрайнего моря.
Нет, для тебя мы пришли! Здесь мы тешим тебя перед Троей,
Честь Менелаю ища и тебе, человек псообразный!

Ты же бесстыдно не чтишь нашей службы, а нас презираешь!
Мне угрожаешь отнять у меня боевую награду,
Плату военных побед, драгоценнейший дар от ахеян?
Только с тобой никогда не имел я награды на равных!
Если же город какой мы захватим троянский цветущий,

То при разделе твой дар – самый лучший, а я же и с малым
В стан возвращусь не ропща, от сражений с врагами уставший.
Только не руки ль мои в страшных битвах победы приносят?!!
Всё! Я во Фтию иду! Для меня несравненно приятней
В дом возвратиться родной на своих кораблях быстроходных,

Чем, посрамлённым тобой, за тебя продолжать ратоборство.
Я не намерен тебе умножать здесь добычу и славу».
Тут же ответил ему повелитель мужей Агамемнон:
«Что ж, если хочешь, беги! Я тебя не прошу тут остаться
Ради меня. Только знай: здесь хватает мужей достославных,

Честь мне окажут они! И за нас будет Зевс громовержец!
Всех ненавистней ты мне меж царями, питомцами Зевса!
Только тебе и милы разногласия, битвы, раздоры.
Храбростью ты знаменит; но она – дарование бога.
В дом возвращайся, беги с кораблями своими, с дружиной;

Властвуй фессальцами! Прочь! Больше я о тебе не забочусь!
Я презираю твой гнев! Прежде сам тебе буду грозить я:
Требует бог Аполлон, чтобы я возвратил Хрисеиду, –
Я возвращу, и корабль снаряжу, и людей предоставлю.
Только к тебе, Ахиллес, я приду, и твою Брисеиду

За Хрисеиду возьму! Для того, чтобы ясно ты понял:
Власть моя выше твоей! Для того чтобы каждый страшился
Мнить себя ровнею мне и со мною, дерзя, пререкаться!»
Горько Пелиду от слов и угроз Агамемнона стало,
Мощное сердце в груди волосатой в сомнениях билось:

Меч ли немедля достать обоюдоразящий из ножен,
Чтобы охрану разбить и убить властелина Атрида;
Или свирепость смирить, обуздать огорчённую душу?..
Мыслями этими он, пылкий разум и душу волнуя,
Страшный свой меч вынимал… В этот миг появилась Афина,

С неба стрелою слетев, по велению золототронной
Геры – богини богинь, что любила обоих героев.
Резко Афина взяла Ахиллеса за русые кудри,
Видима только ему, для других оставалась незрима.
Дочь громовержца узнав, Ахиллес отступил, испугавшись:

Пламенем страшным глаза у богини Афины горели.
Но, страха миг обуздав, к ней крылатую речь устремил он:
«Дочь Эгиоха, зачем ты сюда прилетела с Олимпа?
Может, ты буйство царя Агамемнона видеть желаешь?
Слово тебе я даю, и, поверь, оно скоро свершится.

Этот надутый гордец свою душу гордыней погубит!»
Сыну Пелея тогда так ответила дочь Эгиоха:
«Если покорен богам, гнев ты свой укроти беспримерный!
Лишь для того послала меня вниз златотронная Гера,
Чтоб объяснить: вас она одинаково любит и ценит.

Кончи раздор, Ахиллес! Если хочешь, то гнев свой довольствуй,
Злыми словами разя, но рукою меча не касайся!
Вот что тебе я скажу, и, поверь, то исполнится скоро:
Ты за обиду свою даже в три раза больше получишь
Столь же прекрасных даров! Успокойся и нам повинуйся!»

К ней обратившись опять, так сказал Ахиллес быстроногий:
«Должен я, Зевсова дочь, соблюдать повеления ваши.
Как мой ни пламенен гнев, но покорность полезнее будет:
Тот, кто покорен богам, и от них много милости видит».
Тут он могучей рукой, крепко сжав серебро рукояти,

Меч свой огромный назад быстро в ножны вложил, покоряясь
Слову Паллады; и та на Олимп вознеслась без задержки,
В дом Эгиоха отца, к небожителей светлому сонму.
Снова Пелид Ахиллес быстроногий суровое слово
Сыну Атрея послал, дав свободу обиде и гневу:

«Винная бочка! Глаза – как у пса, сердце – словно у лани!
Ты никогда не дерзал смело встать перед войском, открыто,
В битву вести за собой, иль пойти на засаду с мужа́ми
Храбрыми вместе. Тебе это кажется страшною смертью!
Лучше и легче стократ по широкому стану ахеян

Грабить дары у того, кто тебе прекословить посмеет.
Царь пожиратель людей! Над презренными царь ты, не больше!
Знай же, Атрид, ты нанёс мне обиду, последнюю в жизни!
Слово тебе я даю, и, поверь, оно скоро свершится.
Скипетром этим клянусь, он теперь уж ни веток, ни листьев

Вновь не распустит, и сам к корню он, что оставил однажды,
Не прирастёт. Медь с него и листву, и кору удалила.
Лишь стражи Зевсовых слов – судьи нынче в руках его носят.
Пусть этот скипетр теперь тебе будет великою клятвой.
Раньше пусть он зацветёт, если вдруг окажусь я неправым:

Время придёт, и меня пожелают данайцы увидеть
Все до последнего! Ты ж, и жалея, бессилен им будешь
Чем-то помочь, если вдруг налетит сокрушительный Гектор,
Будет всех в пыль повергать. Истерзаешь ты в бешенстве душу,
Злясь на себя, что сейчас ты храбрейшего так обесславил».

Это сказав, Ахиллес, дерзко бросил на землю свой скипетр,
Золотом скипетр блеснул. Ахиллес снова сел меж царями.
Сидя напротив, Атрид Агамемнон бесился. Тут Нестор
Пилосский встал говорить, громогласный и сладкоречивый;
Вещие речи его были слаще сладчайшего меда.

Два поколенья уже пережил современников Нестор,
Два поколенья ушли, что когда-то росли с ним и жили
В Пилосе пышном. Теперь старец царствовал вот уж над третьим.
Мудростей полон благих, так собравшимся Нестор вещает:
«Боги! Великая скорбь на ахейскую землю приходит!

О! возликует Приам и Приамовы гордые дети,
Духом воспрянут теперь обитатели Трои великой,
Если услышат, что вы воздвигаете горькую распрю.
Ведь меж данаями вы в сонмах – первые, первые – в битвах!
Так укротите ж свой гнев! Вы сильны, но меня вы моложе,

Мне довелось повидать и сильнее, чем вы, ратоборцев;
С ними в беседы вступал, и они не гнушались советом.
Больше подобных мужей я не видел, да и не увижу.
Где вы найдёте таких, как Дриас, предводитель народов;
Как Пирифой и Кеней; Полифем, небожителям равный;

Грозный Эксадий; Тезей беспримерный, Эгеем рождённый!
Мощью равнялись богам! Ну а мудростью – старцам равнялись!
Были могучи они, и с могучими в битвы вступали,
С лютыми горцами бой принимали и всех побеждали.
Я же и с ними дружил, Пилос свой оставляя на время,

В Апии землю ходил: они сами меня приглашали.
Там я, по силам моим, подвизался. А с ними равняться
В силе никто б не дерзнул из сегодня живущих на свете.
Но и они мой совет принимали и слушали речи.
Будьте послушны и вы, так как слушать советы полезно.

Ты, Агамемнон, могуч, но зазря не лишай Ахиллеса
Девы: в награду ему её дали ахейцы за храбрость.
Ты ж, Ахиллес, воздержись горделиво с царем препираться:
Чести подобной ещё не стяжал ни единый доныне
Скипетроносец, кого Зевс своей возвеличивал славой.

Мужеством ты знаменит, родила тебя мать не земная,
Только здесь главный – Атрид, повелитель народов несчётных.
Ты ж, Агамемнон, молю, успокой своё гордое сердце,
Гнев отложи до поры на героя Пелида, который:
Всем нам, ахейцам, оплот в наших битвах с войсками троянцев».

Тут же ему отвечал повелитель мужей, Агамемнон:
«Ты справедливо сказал и разумно, о, старец мудрейший.
Но посмотри на него, ты же видишь, он гнёт свою палку,
Хочет командовать сам, и начальствовать в войске над всеми!
Только ему никогда на меня не накинуть уздечку!

Храбрость безмерна его! Боги этим его наделили.
Но и она не даёт ему прав оскорблять меня лично!»
Гневно его тут прервав, отвечал Ахиллес благородный:
«Робким, ничтожным меня справедливо бы все называли,
Если б во всём и везде я тебе угождал молчаливо.

Требуй того от других, ты, напыщенный злой властолюбец!
Здесь не приказывай мне! Больше слушать тебя не намерен!
Слово иное скажу, и его сохрани ты на сердце:
В битву с оружьем в руках никогда за плененную деву
Я не вступлю, ни с тобой и ни с кем; отнимайте, что дали!

Что ж до трофеев других, в корабле моём чёрном хранимых,
То против воли моей ничего ты из них не получишь!
Или, приди и возьми! И пускай это люди увидят:
Чёрная кровь из тебя вкруг копья моего заструится!»
Так полководцы, ведя меж собою словесную битву,

Встали, тем самым закрыв сбор ахеян перед кораблями.
Царь Ахиллес к кораблям быстролётным своим, мирмидонским,
Гневный пошёл, и при нём Менетид с мирмидонской дружиной.
Царь же Атрид повелел судно лёгкое в волны поставить,
Двадцать избрал он гребцов, и возвёл на корабль гекатомбу –

Дар Аполлону, и сам Хрисеиду, прекрасную деву,
Ввёл на корабль. Старшим стал из царей Одиссей многоумный.
Быстро они, устремясь, полетели по водной дороге.
Той же порою Атрид повелел очищаться ахейцам;
Все очищались они и нечистое в волны кидали.

После, для Феба творя гекатомбы у берега моря,
Выбрали лучших и коз и тельцов, и огни возводили.
Жгли они тук, сладкий дух до небес восходил вместе с дымом.
Так аргивяне, трудясь в своём стане, богов ублажали.
Но Агамемнон пока не забыл ни обиды, ни злобы;

Вызвал Талфибия он, следом вызвал ещё Эврибата,
Верных приспешников, им стал он, гневный, наказывать строго:
«Вестники верные, вы отправляйтесь к Ахиллу Пелиду;
За руки взяв, предо мной Брисеиду немедля представьте!
Если же он не отдаст, возвращайтесь, — к ослушнику сам я

С войском приду, и тогда пусть пеняет, ему ж будет хуже».
Так их послал, наказав передать своё грозное слово.
Нехотя вышли они к Ахиллесу по берегу моря.
К быстрым судам подойдя мирмидонским, к шатрам их походным,
Видят: сидит Ахиллес перед ставкой своей очень хмурый.

Вестников сразу узнав, раздражения он не скрывает.
Оба смутились, стоят, и в почтительном страхе к владыке
Ближе не смеют ступить; ни сказать, ни спросить не дерзая.
Видя несмелость послов, им сказал Ахиллес благородный:
«Я вас приветствую здесь, как глашатаев бога и смертных!

Ближе идите, вины вашей нет. Это всё – Агамемнон!
Он вас послал за моей Брисеидой, за юным трофеем…
Друг, благородный Патрокл, приведи и отдай Брисеиду;
Пусть забирают. Теперь они будут свидетели сами
И пред богами, и пред племенами народов, что в стане;

И перед алчным царём, если снова нужда во мне будет,
Чтобы от смерти спасти остальные войска, от позора…
Верно, свирепствует там. От гордыни ума он лишился.
Он, – не умея свести настоящего с будущим, – плохо
Видит, как нам при судах обеспечить спасение войску!»

Так говорил Ахиллес. А Менетиев сын в это время
За руку вёл из шатра к ним прекрасноланитную деву.
Отдал послам, и они повернули к ахейским стоянкам.
Дева печальная шла вместе с ними. Ахилл прослезился,
Встал и, оставив друзей, далеко ото всех удалился.

Сел у пучины седой, и, взирая на тёмное море,
Плача, он руки простёр, к своей матери горько взывая:
«Мать моя милая! Ты, породила меня кратковечным,
Но разве Зевс Эгиох, что над всеми, высокогремящий
Не обещался за то дать мне славу земную на веки?

Где она, если меня Агамемнон, могуществом гордый,
Так обесчестил, отняв мой трофей, чтоб владеть им как хочет?!»
Так сокрушался Ахилл, и услышала мать неземная
Сына из бездны морской, из обители старца Нерея.
Быстро из пенистых волн, словно лёгкое облако, вышла

К милому сыну она, проливавшему горькие слёзы.
Нежно ласкала рукой, рядом сев, так ему говорила:
«Что же ты плачешь, мой сын? Что так сердце печалит? Скажи мне,
И не скрывай ничего. Расскажи, чтобы оба мы знали».
Тяжко со стоном вздохнув, отвечал Ахиллес быстроногий:

«Милая мать! Для чего тебе, знающей всё, говорить мне?
Свой совершали поход мы на Фивы, на град Этиона;
Город затем разгромив, всё, что взяли, представили стану;
Поровну между собой поделили добычу, как должно:
Сыну Атрея мы дочь миловидную Хрисову дали.

Вскоре в наш стан прибыл Хрис, старый жрец дальнобойного Феба,
К чёрным пришёл кораблям аргивян меднобронных, желая
Выкупить пленную дочь; и принёс он бесчисленный выкуп.
Старец стоял и, держа жезл в руках золотой с Аполлона
С красным венцом, умолял он собравшихся вместе ахеян

Милую дочь возвратить. Пуще ж он обращался к Атридам.
Дружеским криком тогда все ахейцы согласие дали
Честь старику оказать и принять драгоценнейший выкуп.
Лишь Агамемнон Атрид не доволен был этим. Он строго
Хриса жреца отослал, и сказал ему грозное слово.

Жрец огорчённый ушёл, горько стал Аполлону молиться.
И Аполлон снизошёл, – был ему мудрый старец любезен, –
Он на данаев послал истребления грозные стрелы;
Гибли народы вокруг, всюду трупы, – так стрелы разили,
С края летая на край по широкому стану данаев.

Ка́лхас премудрый тогда нам поведал о промысле Феба.
Первым советовал я укротить раздражённого бога.
Гневом зажёгся Атрид, с места встав, он свирепствовал долго,
И унижал, и грозил; и угрозы свои он исполнил!..
В Хрису священника дочь быстроокие дети ахейцев

В лёгком везут корабле и дары примирения богу.
Только что были послы от Атрида ко мне и забрали
Брисову дочь у меня, драгоценнейший дар от ахеян!
О, моя милая мать! Заступись ты за храброго сына!
Нынче ж взлети на Олимп и моли всемогущего Зевса,

Если же сердцу его угождала ты словом и делом.
Часто в отцовском дворце от тебя я в дни юности, слышал,
Как ты хвалилась, что зло от сгустителя туч, от Кронида,
Между богов ты одна отвратила, раскрыв злые козни
В день, как его оковать олимпийские боги дерзнули:

Гера, с ней бог Посейдон, воедино с Афиной Палладой.
Ты, о, богиня, пришла, уничтожив оковы на Зевса;
На многохолмный Олимп призвала ты сторукого в помощь,
Имя ему средь богов – Бриарей, Эгеон – у людей он:
Страшный титан, и отца своего превышающий силой.

Он близ Кронида воссел, и огромный, и славою гордый.
Боги, увидев его, в страхе все отступили от Зевса.
Зевсу напомни о том и моли, обнимая колени,
Пусть он захочет в боях постоять за врагов, за троянцев,
Пусть он ахейцев теснит до судов и до самого моря,

Смертью разя! Пусть своим насладятся царём аргивяне;
Сам же надменный Атрид, многовластный царёк, пусть познает,
Сколь он преступен, что так надругался над храбрым ахейцем».
Льющая слёзы, в ответ сыну так говорила Фетида:
«Сын мой! Зачем я тебя воспитала, рождённого к бедам!

Дай же, о Зевс, чтобы ты без печалей и слёз мог остаться
У кораблей. О, мой сын! Краток век твой, предел его близок!
Всех кратковечнее ты! Вместе с тем, ты и всех злополучней!
В злую годину тебя родила я, о сын мой, на горе!..
Я вознесусь на Олимп многоснежный; метателю молний

Всё расскажу! Может быть, на мольбы мои Зевс отзовётся.
Ты же иди к кораблям мирмидонским, при них оставайся,
Гнев на Атрида держи и от битв отстранись совершенно.
Зевс громовержец вчера к отдалённым краям Океана
С сонмом бессмертных на пир к эфиопам ушёл непорочным;

Но на двенадцатый день на Олимп он опять возвратится.
В тот день к нему я пойду, к меднопышному Зевсову дому,
В ноги ему упаду, умолить я его постараюсь».
Так обещала она и ушла. Сын печальный остался,
Скорбь свою в сердце питал он о деве красивой, нарядной,

Той, что Атрид отобрал, уведя её силой из ставки.
В Хрису меж тем Одиссей с гекатомбой священною прибыл.
Легкий корабль на волнах залетел в глубодонную гавань
И опустил паруса, их сложили на чёрное судно,
Мачту к гнезду привлекли, расторопно спустив на канатах;

К пристани дружно корабль подогнали ахейцы на вёслах,
Бросили якорь в волну, привязали канаты к причалу,
Дружно на берег сошли. Что с собой привезли, всё – на берег!
Сводят священных тельцов, гекатомбу царю Аполлону,
Следом и Хрисову дочь проводили на отчую землю.

Деву повёл к алтарю Одиссей благородный и мудрый,
Старцу в объятья отдал и приветствовал словом умелым:
«Феба служитель! Меня посылает Атрид Агамемнон
Дочь тебе в руки вернуть, и для Феба свершить гекатомбу
Здесь за данайский народ, чтобы в милость склонить нам владыку,

В гневе, который на нас ниспослал много тягостных бедствий».
Так он сказал и вручил Хрису деву, жрец радостно обнял,
Милую дочь. Между тем гекатомбную славную жертву
Ставят ахейцы вокруг алтаря пышнодивной работы;
Руки водою омыв, они соль и ячмень поднимают.

Громко молитву прочёл Хрис, к горе́ воздевающий руки:
«Феб сребролукий, внемли! Ты, что мощно царишь в Тенедосе;
Киллу священную и Хрису, вечно хранящий, обходишь!
Ты благосклонно всегда при молитве моей отзываля,
Этим прославил меня. И ахеян сразил ты стрелами.

Так же услышь и сейчас, и исполни моление старца:
Нынче ж погибельный мор отврати от народов ахейских».
Так он взывал, и его Аполлон сребролукий услышал.
Кончив молить, ячменём посыпали на жертвы и солью,
Шеи им подняли вверх, закололи и кожи содрали,

Бедра затем отсекли, и обрезанным туком покрыли
Вдвое кругом, и на них положили останки сырые.
Жрец их сжигал на дровах, темно-красным вином окропляя.
Юноши возле него пятизубные вилы держали;
Бедра сожгли и, вкусив требухи от закланных животных,

Всё остальное дробят на куски, поддевают на вилы,
Жарят на них над огнём, и, умело сготовив, снимают.
Так завершили обряд, и ахеяне пир учредили.
Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем.
Ну а когда и питьем и едой утолили свой голод,

Юноши снова вином переполнили кубки резные,
Кубками всех обнесли, начиная от правого края.
Пением дружным весь день ублажали ахеяне бога;
Гимн Аполлону царю громко юноши пели, во славу
Бога-стрелка. Аполлон веселился, мотиву внимая.

Солнце скатилось с небес. И лишь сумрак на землю спустился,
Прибывшие улеглись у причала, у самого судна.
Но, лишь явилась Заря розопёрстая, вестница утра,
В путь поднялись, чтобы плыть им обратно к военному стану.
Ветер попутный послал прямо с пристани Феб сребролукий.

Мачту поставили, все паруса распустили седые,
Средний же парус тотчас переполнил дыханием ветер.
Страшно вокруг корабля зашумели пурпурные волны.
Быстро по ним он летел, борозду за собой оставляя.
Только ахейцы пришли с моря к ратному стану, как тут же

Чёрный корабль извлекли на покатую сушу, поставив
Выше от вод, на песке, подкатив преогромные брёвна.
Сами потом разошлись по своим кораблям и по ставкам.
Зевса питомец, Пелид Ахиллес, быстроногий воитель,
Возле своих кораблей оставался меж тем, с гневом в сердце.

Не приходил он в совет предводителей славных ахейских,
Не был и в грозных боях. Свою душу питая печалью,
Праздный сидел; но желал он безмерно сражений и славы.
Вот и двенадцатый день миновал с той поры. Возвратились
Боги на светлый Олимп многохолмный; за Зевсом Кронидом

Прибыли все как один. Не забыла богиня Фетида
Сына молений, она рано утром из пенного моря,
Вместе с туманом взошла на безмерное небо, к Олимпу.
Видит, на самом верху белоснежной обители божьей
Молний метатель сидит, тёмных туч грозовых собиратель.

Рядом садится она, обнимает колени владыке
Левой рукой, а другой – ему бороду ласково гладит,
И умоляет его, из бессмертных сильнейшего бога:
«Если когда, наш отец, я тебе из бессмертных угодна
Словом ли, делом была, то исполни одну мою просьбу!

Зевс! За Пелида, молю, отомсти, век и так его краток;
Но Агамемнон его обесчестил, властитель надменный:
Честный трофей отобрал, и теперь им владеет, как хочет!
Ты отомсти за него, промыслитель небесный, Кронион!
Войску троянскому дай ты победы, пока все ахейцы

Сына почтить не придут, не возвысят его пред собою».
Так говорила. Но, ей не ответствуя, тучегонитель
Долго безмолвный сидел. А она, обняв Зевсу колени,
Так и держала, припав, и опять умоляла Кронида:
«Дай нерушимый обет, и священное знаменье сделай,

Или отвергни меня! Говори, – я же удостоверюсь,
Всех ли презреннее я для тебя средь богинь нынче стала».
Ей он, воздохнув глубоко, отвечает весьма неохотно:
«Скорбное дело. Поверь, на меня возбуждаешь ты злобу
Геры надменной. Она и меня оскорбит и озлобит.

Гера и так каждый раз перед сонмом бессмертных со мною
Спорит, вопит на меня, что троянцам в войне помогаю.
Ладно, теперь уходи, чтобы Гере тебя не увидеть.
Просьбу твою я приму. Обо всём позабочусь, исполню.
Знаменье вот для тебя: я слегка потрясу волосами.

Это всегда от меня для бессмертных богов величайший
Слова залог: что вовек эта клятва моя непреложна,
Ей не свершиться нельзя, если я потрясу волосами».
Тут же, во знаменье, Зевс шевелит свои черные брови,
Следом вздымает Кронид благовонные волосы дыбом

Все на своей голове. И потрясся Олимп многохолмный.
Так сговорились они и расстались. И быстро Фетида
Ринулась в бездну морей с белоснежной вершины Олимпа.
Зевс же пошёл в главный зал. Боги встали, встречая Кронида.
Перед бессмертных отцом ни один не дерзнул из встречавших

Сидя увидеть его, и при встрече все дружно поднялись.
Зевс Олимпиец на трон свой воссел. Но владычица Гера,
Видела, как с ним в тиши говорила пучинного старца
Сереброногая дочь, мать ахейца, героя Пелида.
Тут же язвительно, зло обратилась она прямо к Зевсу:

«Кто из бессмертных с тобой, мой коварный, секретничал нынче?
Знаю, приятно тебе от меня кулуарничать скрытно,
Тайные мысли держать! Никогда ты по собственной воле
Мне не решался сказать ни полслова из помыслов тайных!»
Гере на это сказал повелитель бессмертных и смертных:

«Гера, ты мысли мои все узнать не надейся напрасно!
Тяжки они для тебя, даже если ты мне и супруга!
Что невозможно познать, никогда и никто не познает!
Но то, что можно, поверь, прежде всех ты узнаешь бессмертных.
Если ж хочу я один, без советников, что-то замыслить,

То ты с расспросом не лезь! И узнать за спиной не пытайся!»
Зевсу сказала тогда волоокая Гера богиня:
«Тучегонитель! Зачем ты мне так отвечаешь, жестокий?
Я ни тебя расспросить, ни узнать за твоею спиною
Век ничего не хочу! Делай всё, что замыслишь, спокойно.

Я об одном лишь прошу: пусть тебя не преклонит мольбою
Старца пучинного дочь, среброногая мать Ахиллеса,
Та, что сидела с тобой и колени твои обнимала.
Ты ей и знаменье дал, обещав за обиду Пелида
Месть совершить и разбить аргивян перед их кораблями».

Гере немедля на то отвечал грозных туч собиратель:
«Дивная! Видишь ты всё, и за мною следишь неустанно!
Сделать же ты ничего не успеешь, оставь и надежду.
Только меня разозлишь ты сильней, и тебе ж будет хуже!
Раз уж всё сделалось так, — значит, так и угодно мне было!

Ты же сиди и молчи! И словам моим впредь повинуйся!
Или тебя не спасут даже все божества на Олимпе,
Если я, встав, наложу на тебя свою мощную руку!»
Тут испугалась его волоокая Гера богиня,
Села, смирившись, молчит, уняла возмущение в сердце.

В Зевсовом доме слышны лишь тревожные вздохи бессмертных.
Слово тогда взял Гефест, олимпийский художник, желая
Матери милой помочь, белоплечей божественной Гере:
«Горестны будут дела нам такие, вконец нестерпимы,
Если враждуете вы из-за смертных со злобой кипучей;

Если вы в сонме богов воздвигаете смуту! Исчезнет
Радость от пиршества нам, если зло даже здесь торжествует!
Мать, убеждаю тебя, хоть премудра сама ты, послушай,
Зевсу царю покорись! Дабы снова бессмертный владыка
Гневом не грянул и нам не смутил безмятежного пира.

Если захочет отец, Олимпиец, громами блестящий,
Всех он с престолов сшибёт! Ведь могуществом всех он превыше!
Ты постарайся его лучше сладкими тронуть словами,
Сразу он сменит свой гнев, сразу будет он милостив с нами».
Это сказал он и встал, и блистательный кубок двудонный

Матери милой поднёс, и опять обратился к ней с речью:
«Милая мать, я прошу, ты стерпи, как ни горестно сердцу!
Очень ты мне дорога, так не дай же увидеть ударов
Зевса на теле твоём, ведь помочь тебе буду бессилен,
И оттого я страдать буду тяжко. Нам с ним не тягаться!

Он уж и раньше меня, когда так же помочь я старался,
В гневе за но́гу схватил и небес сбросил прямо на землю:
Падал стремглав я весь день, лишь с закатом блестящего солнца
Рухнул на Лемнос, едва сохранивший дыханье. Но всё же
Му́жи синтийские там меня приняли с должным почтеньем».

Так он сказал. У него белоплечая Гера с улыбкой
Кубок из рук приняла. Тут Гефест, олимпийский художник,
С правой начав стороны, и другим небожителям тоже
Сладкий подносит нектар, из большой его черпая чаши.
Боги весёлые смех несказанный и шумный подняли,

Глядя, как с кубком Гефест суетится по залу, хромая.
Так пировали весь день до заката блаженные боги
И услаждали сердца дивным пением сладкоголосых
Муз, что им пели стихи под мелодии лиры прекрасной,
Той, что у Феба в руках разливалась божественным звуком.

Но только солнце зашло, небожителей в сон потянуло,
И потянулись они по домам своим с дружного пира.
Каждый имел дивный дом на холмистых вершинах Олимпа,
То им искусный Гефест хромоногий, замыслив, построил.
Зевс в свою спальню пошёл на покой, олимпийский властитель,

Там он всегда почивал, если сон посещал его сладкий.
Там и сейчас он возлёг, и при нём златотронная Гера.

Песнь вторая

СОН. БЕОТИЯ, ИЛИ ПЕРЕЧЕНЬ КОРАБЛЕЙ

Боги бессмертные спят. Спят и коннодоспешные мужи.
Только Кронион не спит. Его сладостный сон не покоил.
Он волновался всю ночь, думы думая, как Ахиллеса
Выручить, как отомстить, как ахеян разбить в их же стане.

Сердцу его, наконец, показалась удачной идея
Сыну Атрея послать Сон обманчивый этой же ночью.
Зевс тотчас вызвал к себе бога Сна и велит ему строго:
«Мчись же, обманчивый Сон, к кораблям быстролётным ахеян;
К сыну Атрея явись ты в шатёр, к Агамемнону в ложе;

Всё ты ему возвести непременно, как я завещаю:
Нынче же пусть лично сам в бой ведёт он кудрявых данайцев,
Все ополчения их; и тогда завоюет троянский
Град многолюдный! Скажи: на Олимпе живущие боги
В мыслях едины теперь; наконец, Гера всех убедила.

Боги ей вняли. И вот, уже носится гибель над Троей!»
Так он сказал. Полетел Сон, велению Зевса покорный.
Быстро достиг кораблей мореходных аргивских, туманом
Тихо потёк он к шатрам двух Атридов; в одном Агамемнон
Спал; над его головой амброзический сон разливался.

Тут, прежний сон оттеснив, Сон обманчивый образ Нелида
Нестора взял: больше всех почитал его царь Агамемнон.
Так, мудрым старцем представ, Сон обманчивый лжевозвещает:
«Спишь, Агамемнон Атрид, сын Атрея, смирителя коней!
Ночи во снах проводить подобает ли мужу совета,

Коему вверил Кронид столько войск, и забот, и решений!
Слушай, что я говорю! И вникай! Я – посланник Кронида.
Он и с высоких небес о тебе, милосердный, печётся;
Нынче ж тебе он велит в бой вести кудревласых данаев,
Все ополчения их; и тогда завоюешь троянский

Град многолюдный! Поверь, на Олимпе живущие боги
В мыслях едины теперь; наконец, Гера всех убедила.
Боги ей вняли. И вот, уже носится гибель над Троей!
Помни же эти слова, и в душе сохраняй, и страшись ты
Вдруг позабыть их, когда сон оставит тебя благотворный».

Всё передав и внушив, Сон оставил Атреева сына.
Сердце тот думам предал, коим сбыться судьба не позволит.
Думал Атрид: в тот же день покорит он Приамову Трою.
Муж неразумный! Не знал он того, что задумал Кронион:
Снова решил испытать Зевс отвагой и болью, и смертью

В гибельных страшных боях стройной Трои сынов и данаев.
Духом воспрянул Атрид, вещий голос ещё разливался
В мыслях его. Он воссел и надел свой хитон мягкий, новый,
Дивнорасшитый; затем плащ набросил широкий богатый;
К белым ногам привязал он сандалии чудной работы,

А через плечи свой меч перекинул серебряногвоздный;
В руки же скипетр взял он не гибнущий, вечный, отцовский;
С ним он пошёл к кораблям гордых меднодоспешных данаев.
Вестница утра, Заря, на великий Олимп восходила,
Зевсу царю и другим небожителям свет возвещая.

Утром Атрид повелел провозвестникам звонкоголосым
Всех на совет собирать, к кораблям кудреглавых ахеян.
Вестники подняли клич, — и ахейцы все быстро собрались.
Прежде же он посадил во главе благодумных старейшин,
Их пригласив к кораблю скиптроносного старца Нелида,

Там Агамемнон совет и устроил собравшимся вместе:
«Други! Сегодня во сне, в тишине амброзической ночи,
Дивный мне образ пришёл благородного сына Нелея,
Видом и ростом, и всем был он Нестору чудно подобен!
Встал над моей головой и слова говорил мне такие:

- Спишь, Агамемнон Атрид, сын Атрея, смирителя коней!
Ночи во снах проводить подобает ли мужу совета,
Коему вверил Кронид столько войск, и забот, и решений!
Слушай, что я говорю! И вникай! Я – посланник Кронида.
Он и с высоких небес о тебе, милосердый, печётся;

Ныне ж тебе он велит в бой вести кудревласых данаев,
Все ополчения их; и тогда завоюешь троянский
Град многолюдный! Уже на Олимпе живущие боги
В мыслях едины теперь; наконец, Гера всех убедила.
Боги ей вняли. И вот, уже носится гибель над Троей!

Помни же эти слова, и в душе сохраняй… – И, сказав то,
Сон отлетел от меня, благотворный посланец Кронида.
Други! Помыслите, как ополчить нам кудрявых данаев?
Прежде я сам им скажу, как положено для испытанья:
И предложу им бежать на судах быстролётных от Трои,

Вы же один одного отклоняйте от бегства советом».
Так произнёс он и сел. И тогда между ними поднялся
Нестор, почтенный мудрец, града Пилоса царь седовласый;
Он, благомысленный, так говорил на совете старейшин:
«Други! Стратеги, вожди и правители храбрых данаев!

Если бы нам этот сон возвещал кто другой от ахеян,
Ложью бы сон мы почли и с презрением верно б отвергли.
Но говорит нам о нём знаменитейший в рати ахейской!
Действуйте ж, други! Идём! Надо нам ополчить всех ахеян!»
Так произнёс он, и сам первый вышел из сонма старейшин.

Следом за ним поднялись, покоряясь владыке Атриду,
Все скиптроносцы вожди. И народ уже стал собираться:
Словно из горных пещер пчёлы вдруг вылетают роями,
Мчатся густые рои; рой за роем летит поминутно,
И словно грозди они над цветами весенними вьются,

Или то здесь, то вдали пролетают несчётною тучей.
Так аргивян племена, от своих кораблей, от палаток,
Быстро толпа за толпой потянулись без счета к собранью
Берегом моря. В толпе между ними, пылая, летала
Осса бодрящая слух, Зевса вестница, быстрая Осса.

Вот все собрались, шумят, и земля под народами стонет.
Девять глашатаев в раз загудели меж толп, голосами
Говор смиряя и шум, призывая послушать старейшин,
Слово дать мудрым царям, предводителям, Зевса питомцам.
И лишь народ на местах учреждённых уселся спокойно,

Как перед ними тут встал царь могущественный Агамемнон,
Царственный скипетр держа, олимпийца Гефеста творенье.
Скипетр тот мудрый Гефест даровал громовержцу Крониду;
Зевс же – Гермесу вручил, боговестнику, аргоубийце;
Тот же – Пелопсу отдал, лошадей укротителю быстрых;

Конник Пелопс передал властелину народов Атрею;
Тот, умирая, вручил многостадному брату Фиесту,
Ну а Фиест, наконец, Агамемнону скипетр оставил,
Власть передав, острова и огромное Аргоса царство.
Царь, же на скипетр теперь опираясь, воскликнул ахейцам:

«Други, герои войны, слуги храбрые бога Ареса!
Зевс громовержец меня хочет, видно, толкнуть на погибель!
Прежде он мне обещал, и со знаменьем то предназначил,
Что возвращусь я домой разрушителем Трои великой.
Ныне же, может быть, злом чьим прельщённый, велит мне другое:

В Аргос бесславно бежать! Мне, сгубившему столько народа!
Так, без сомненья, ему, всемогущему Зевсу, угодно.
Многих уже городов сокрушил он высокие стены.
Верно, ещё сокрушит: беспредельно могущество Зевса!
Всё это так, но – какой нам позор! Нам и нашим потомкам!

Мы, столь великая рать, столь могучий народ, как данаи, –
Битвы, выходит, вели мы бесплодно, напрасно сражались
С меньшею ратью врагов! Что ж, не нам, видно, войны итожить.
Ведь даже если бы вдруг и ахейцы, и граждане Трои,
Клятвенный мир утвердив, захотели всех вместе исчислить;

И все собрались бы мы: и троянцы, и также – ахейцы;
И весь ахейский народ, разделили бы мы на десятки,
Чтобы на каждый из них виночерпца нам дали трояне, –
Многим десяткам у нас недостало б мужей виночерпцев!
Так-то, я вам говорю, превосходят ахейцы троянцев

Многим числом! Но у них против нас и друзей есть немало,
Тех копьеборных мужей, что вокруг в городах. Вот они-то,
Храбрые, мне не дают, отражая в боях, как ни жажду,
Город разрушить, и взять величавую пышную Трою.
Вот уж прошло девять лет круговратных великого Зевса.

Дерево на кораблях наших сгнило, канаты истлели.
Дома супруги нас ждут и любимые дети, с печалью
Сетуя Зевсу на то, что уж больно мы тут задержались.
Делу не видно конца, для которого шли к Илиону…
Други! Послушайте, что повелю я вам, – все повинуйтесь!

Нужно бежать! По домам! Возвратимся в отечество наше!
Нам Илиона не взять, не разрушить нам Трои великой!»
Так он сказал. И сердца взволновал Агамемнон словами.
Все в многолюдной толпе были тронуты царскою речью.
Разволновался народ, как огромные волны морские.

Будто бы вздули всю гладь Икарийского моря, ударив
С Зевсовых туч, Нот и Эвр оба вместе, два ветра сильнейших;
Или, Зефир, налетев, взволновал вдруг обширную ниву,
Яро бушует над ней и колосья к земле преклоняет.
Так и собрание вдруг взволновалось. И с криком ужасным

Бросились все к кораблям. Под ногами их пыль поднималась,
Облаком в воздухе став. Все кричат, убеждают друг друга
Быстро занять корабли и спустить на широкое море.
Рвы очищают уже, кораблей вырывают подпоры.
Крики летят до небес возвращения жаждущей рати.

Так бы, судьбе вопреки, и вернулись домой аргивяне.
Гера ж, об этом узнав, тут же вызвав Афину, сказала:
«Что ж это, сильная дочь громовержца великого Зевса!
Или обратно домой, в столь любезную землю отчизны
Рать аргивян побежит по хребтам беспредельного моря?

Или на радость врагам, и на славу Приаму и Трое,
Бросят Елену они, дочь Аргивскую, ради которой
Столько мужей полегло возле Трои, вдали от отчизны?!
Мчись же стремительно ты прямо к войску кудрявых данаев!
Сладкою речью своей убеждай быстро каждого мужа

В море для бегства домой кораблей не тащить многовёслых».
Так ей велела она. И Афина, покорная Гере,
Бросилась с горных вершин белоснежных Олимпа, помчалась,
Быстро широких судов аргивян меднобронных достигла;
Там Одиссея нашла, что советами равен был Зевсу;

Тих и задумчив стоял возле чёрного судна; к оснастке
Не проявлял интерес только он: в нём печаль грызла сердце.
Тут же ему говорит светлоокая дочь Эгиоха:
«О, благородный герой, Одиссей Лаэртид многоумный!
Как? Вы с позором назад, в столь любезную землю отчизны

Вдруг побежите теперь в кораблях многоместных по морю?
Или на радость врагам, и на славу Приаму и Трое,
Бросите Аргоса дочь, за которую столько ахеян
Здесь перед Троей легло, далеко от родимой отчизны?!
Нет же! Немедля иди ты к ахейцам, решительно действуй;

Сладкою речью своей убеждай быстро каждого мужа
В море для бегства домой кораблей не тащить многовёслых!»
Так повелела. Узнал он гремящие речи богини.
Ринулся всё выполнять, второпях скинув плащ свой на землю.
Плащ его тут же поднял Эврибат, итакийский глашатай,

Следом спешивший за ним. Одиссей, Агамемнона встретив,
Взял у владыки из рук царский скипетр, отцовский и вечный;
С ним он пошёл к кораблям аргивян меднобронных, кудрявых;
Там, предводителям всем, знаменитым мужам, – кого встретит, –
К каждому он подходил и удерживал мудрою речью:

«Муж знаменитый! Тебе ль, словно робкому, страху поддаться?
Сядь, успокойся, и сам успокой ты других своим словом!
Ясно ты не осознал всех намерений царских и планов.
Он лишь испытывал вас! И виновных немедля накажет!
В толпах собранья не все верно поняли слово Атрида.

Если он гневен теперь, – поступить может жестко с народом.
Тягостен нам гнев царя, громовержца Крони́да питомца;
Честь ему Зевс воздаёт, скиптроносцу, и любит безмерно».
Если ж кого Одиссей находил среди войска кричащим,
Скипетром бил, чтоб утих, и обуздывал грозною речью:

«Смолкни, несчастный, и сядь! И других лучше слушай советы,
Более умных, чем ты, невоинственный муж и бессильный!
Значимым ты никогда не бывал ни в боях, ни в советах!
Всем не господствовать здесь, всем не царствовать нам, аргивянам!
Нет в многовластьи добра! Лишь один пусть народами правит!

Царь у нас будет один! Тот, которому Зевс прозорливый
Скипетр дал и закон! Пусть же царствует он над другими».
Так он, господствуя, всех подчинял. И на площадь собраний
Бросился снова народ, от своих кораблей, от палаток,
С криком: так волны шумят никогда не смолкавшего моря,

Бьются о скалы, гремят, гулом моря простор оглашая.
Вот успокоились все, сели тихо в местах учреждённых.
Только один лишь Терсит празднословный всё каркал и каркал,
В мыслях имея одни непристойные, дерзкие речи,
Вечно хотел он царей оскорблять, презирая пристойность,

Всё позволяя себе, что казалось смешным для народа.
Вместе с данями он, безобразный, пришёл к Илиону.
Был он хромой и косой; совершенно горбатые плечи
Сзади стояли горой, на груди ж его впалой – сходились;
И голова как яйцо – острым вверх, редким пухом покрыта.

Враг Одиссея он был, но сильней ненавидел Пелида.
Их он всегда порицал. А теперь он напал на Атрида,
С криком его поносил, как умел. На него аргивяне
Гневаться стали уже, слышен был негодующих ропот.
Только Терсит всё сильней порицал Агамемнона, буйный:

«Эй, Агамемнон, скажи, что ты сетуешь, чем недоволен?!
Не у тебя ли шатры переполнены медью искусной?
Может быть, мало тебе лучших пленниц прекрасных, которых
Первый себе ты берёшь, когда мы города разоряем?
Золота жаждешь ещё? Чтоб его кто-нибудь из троянских

Конников славных принёс для тебя, чтобы выкупить сына,
В плен приведённого мной, или кем-то другим из аргивян?
Хочешь ты новой жены, чтобы с ней наслаждаться любовью,
В пышном шатре одному? Нет, Атрид, недостойное дело,
Будучи нашим главой, в беды нас вовлекать постоянно!

Робкое племя! Слабы как ахеянки мы, не ахейцы!
Лучше домой отплывём, а его мы оставим под Троей!
Пусть насыщаться здесь он чужими наградами вволю!
Пусть он узнает: в боях кто опора ему и подмога?
Он Ахиллеса, – а тот несравненно храбрее Атрида, –

Как обесчестил, отняв его деву и властвуя ею!
Мало озлоблен Пелид, он в душе своей слишком беспечен,
Или, нанёс бы, Атрид, ты обиду последнюю в жизни!»
Так возмущался Терсит, оскорбляя владыку Атрида,
Буйный болтливый урод. Тут к нему Одиссей устремился.

Гневно взглянул на него и воскликнул он голосом грозным:
«Смолкни, безумный болтун! Хоть и громко орёшь да без толку!
Смолкни, Терсит, и не смей средь толпы скиптроносцев порочить!
Мужа презренней тебя, я клянусь, не найти средь ахеян,
Тех, что под Трою пришли биться вместе с сынами Атрея!

Лучше царей имена не склоняй ты в толпе понапрасну!
И порицать их не смей! И о бегстве помалкивай лучше!
Знает ли кто наперёд достоверно, чем окончится дело?
Счастливо мы или нет, возвратимся в родную отчизну?
Ты ж, безрассудный, сидишь и ругаешь вождя и владыку,

Что аргивяне ему слишком много дают из трофеев,
Сам же обиды царю произносишь прилюдно в собраньи!
Слово тебе я даю, и, поверь, оно скоро свершится:
Если ещё я тебя безрассудным таким же увижу,
Пусть уж моей головы на плечах моих крепких не будет,

Пусть уж от этого дня не зовусь я отцом Телемаха,
Если тебя не схвачу, не сорву я твоих одеяний,
Плащ с твоих плеч и хитон, и всё то, чем ты стыд прикрываешь,
И, со слезами тебя не пошлю к кораблям многоместным
Вон из собранья мужей, и позорно избитого мною!»

И в доказательство слов по хребту и плечам его стукнул
Скипетром он золотым, так, что вздулась багровая метка
Вдоль на горбатом хребте. Сел Терсит, задрожал весь от страха,
Сжался от боли, из глаз его брызнули крупные слёзы.
Гадкое сморщил лицо, горько слёзы свои утирая.

Хмуры все были, но тут все от сердца над ним рассмеялись.
Так говорили мужи, глядя дружно один на другого:
«Истинно, множество дел Одиссей совершает великих,
Что ни творит, всё – к добру: даст совет ли, готовит ли к бою.
Ныне ж герой Лаэртид совершил знаменитейший подвиг:

Буйного критика он обуздал и заставил заткнуться!
Больше уж тот наперёд не отважится с сердцем горячим
Зевсу любезных царей оскорблять непочтительным словом!»
Так говорила толпа. Тут встаёт Одиссей градоборец,
Скипетр держа; и при нём – светлоокая дева Паллада,

В образе вестника. Встав, повелела умолкнуть народам,
Чтобы и в ближних рядах, и в далёких данайские мужи
Слышали речи его и узнали всю мудрость совета.
Так Одиссей Лаэртид многоумный сказал перед войском:
«Царь Агамемнон! Тебе, скиптроносцу, готовят ахейцы

Вечный позор перед всем на земле честным племенем смертных,
Выполнить слово своё не желают, хотя дали клятву, –
Ратью летя за тобой в этот край из цветущей Эллады, –
Клятву: вернуться назад, лишь разрушив великую Трою.
Ныне ж ахейцы слабы, словно дети, или словно вдовы,

Друг перед другом ревут, и желают домой возвратиться.
Тягостно дело войны, каждый в дом свой вернуться желает.
Путник, и месяц один находясь далеко от супруги,
Сетует, если корабль, снаряжённый обратно в дорогу,
Держат то вьюги зимы, то мятежного моря волненья.

Мы вот уже девять лет круговратных воюем под Троей!
Нет, не могу упрекать, что ахейцы томятся и ропщут.
Но, если так, то тогда стыд-позор нам, ахейские мужи,
Медлить так долго в войне, и ни с чем по домам возвратиться!
Нет! Потерпите, друзья! Подождём же ещё, и узнаем,

Верить пророчеству нам, слову Ка́лхаса, или не верить!
Твердо мы помним его! Вы – свидетели, – все аргивяне,
Коих ещё не настиг смертный час, что несёт Парка Морта.
Помните, словно вчера, корабли наши стаей слетались
В гавань Авлиды, неся гибель Трое и гибель Приаму.

Мы на святых алтарях совершали богам гекатомбы,
Стоя под явором там, под ветвистым, большим и прекрасным,
А из-под корня его, бил чистейший родник серебристый.
Чудо мы видели там: из подножья алтарного выполз
Пестрый кровавый дракон вида страшного, Зевс Олимпиец

Сам его вызвал на свет. Тот явился и взвился на явор.
Там, в вышине на ветвях под листвою в гнезде притаились
Восемь беспёрых птенцов воробьиных, девятая – мать их;
Пташек недавно родив, не могла от гнезда удалиться.
Их-то дракон и пожрал, восемь деток, тревожно кричащих.

С криками мать у гнезда всё летала, тоскуя о детях.
В воздух тут взвился дракон, и схватил за крыло воробьиху.
Но, лишь успел поглотить малых деток и птицу, как снова
Чудо свершает на нём Олимпиец, его нам явивший:
Каменным сделал его сильный сын хитроумного Крона.

Мы же, и слова сказать не могли, только молча стояли,
Страшному чуду дивясь, что явилось при жертвах священных.
Тут стал вещать нам пророк, мудрый Калхас, исполнившись духа:
- Что же умолкли вы все, кудреглавые дети Эллады?
Знаменьем этим сейчас нам грядущее Зевс поясняет:

Поздний конец, но какой! Его слава бессмертна в народах!
Сколько всего бедных птиц поглотил тот дракон кровожадный?
Восемь птенцов из гнезда, и девятая – мать-воробьиха.
Столько, ахейцы, годов воевать нам под Троей великой,
Но на десятый – возьмём площадями богатую Трою. –

Так мудрый Калхас вещал! И пока всё идёт, как вещал он.
Приободритесь, друзья! И останемся здесь до победы,
Трои великой пока мы Приамовой не завоюем!»
Так говорил Одиссей. И ахеяне в радостных криках
Речь Одиссея хвалой вознесли до небес. И окрестность,

И корабли на их шум отозвались безудержным гулом.
Лишь всё утихло, как встал мудрый Нестор, сказал он ахейцам:
«Боги! В собрании мы разглагольствуем праздно, как дети
Слабые, коим и мысль о военных делах незнакома.
Стоят чего-то мольбы, или клятвы священные наши?

Или в огонь всё пойдёт: наши думы, советы, заботы,
Вин возлиянья и рук сочетанья на верность союзов?
Мы только в праздных словах соревнуемся! Помощи ж делу
Мы до сих пор не нашли, долговременно здесь оставаясь.
Светлый Атрид, и теперь, как и прежде, душою ты твердый,

Властвуй, ахейских сынов ты веди на кровавые битвы!
Если ж из них кто-нибудь вдруг захочет вернуться обратно,
Здесь их оставь, всё равно не исполнятся помыслы робких!
Нет, в Аргос мы не пойдём, не вернёмся, пока не узнаем:
Верный ли дал нам обет Зевс Кронион, эгиды носитель.

Я же уверен: успех предвещал нам знаменьем Кронион
В тот ещё день, когда мы на суда быстролётные сели
Ратью ахейской, грозя и бедою и смертью троянцам, –
Справа от нас он блистал, благовествуя рати ахейской!
Нет! Из ахеян никто не подумает в дом возвратиться

Прежде, покуда жены он троянской в постель не положит,
Не отомстит за печаль и за тайные слёзы Елены!
Если же кто-то из вас сильно жаждет домой возвратиться,
Пусть корабля своего многовёслого только коснётся:
Прежде других он найдёт, малодушный, и смерть и погибель.

Царь, предлагай свой совет, но внемли и другому совету.
То, что тебе предложу, это мысль не презренная вовсе:
Воинов всех раздели ты на их племена и отряды;
Пусть же отряду отряд помогает, и племени – племя.
Если ты сделаешь так, по отрядам разделишь ахеян,

Скоро узнаешь, какой у тебя из вождей и отрядов
Робок в боях или смел: за себя они будут стараться.
Также узнаешь, по чьей злобной воле не рушишь ты Трои:
Воле богов или войск, что слабы и не знают, как биться».
Сыну Нелея на то отвечал гордый царь Агамемнон:

«Всех ты ахейских мужей побеждаешь, премудрый, советом!
Если бы, – о, Зевс отец, Аполлон и Афина Паллада! –
Десять таких у меня из ахеян советников было,
Скоро бы пала тогда крепкостенная Троя Приама,
Силами наших бойцов обращённая в прах и руины!

Но громовержец Кронид мне лишь беды одни посылает;
В тщетную распрю меня, во вражду злополучную вводит:
Я с Ахиллесом теперь во вражде из-за пленной девицы,
В споре мы с ним разошлись; я, на горе, стал сам раздражаться.
Если ж когда-нибудь вновь мы сойдёмся с Пелидом, уверен,

Гибели грозной тогда не избегнет великая Троя!..
Всем пообедать теперь! Ну а после начнём нападенье.
Каждый пусть точит свой меч и копьё, также – щит подготовит;
Каждый пусть кормом коней подъярёмных обильно накормит;
И колесницы кругом осмотрите, готовясь к сраженью.

Нам предстоит целый день состязаться в ужасном убийстве;
Отдыха ратным рядам ни на миг никакого не будет:
По́том зальётся ремень на груди, щит держа всеобъёмный;
По́том покроется конь под своей колесницей блестящей;
Также у многих бойцов и рука на копье изнеможет;

Разве что ночь, охладив ярость воинов, битву разнимет.
Если ж увижу кого, кто захочет вне битвы остаться,
Возле судов пребывать крутоносых, – нигде уже после
В стане ахейском ему не укрыться от псов и пернатых!»
Так он сказал. И в ответ воздух вздрогнул от криков ахеян,

Будто прибой зашумел, руша волны о берег высокий;
Словно порывами Нот прибивает их к скальным утёсам,
И не пускает назад, гонит с моря то справа, то слева.
Встав, разошёлся народ, меж судами рассеялся быстро.
Всюду костры разожгли, торопились обедать ахейцы.

Каждый из них своему богу жертву принёс, умоляя
В битвах от смерти спасти, от жестоких ударов Ареса.
Пастырь народов Атрид Агамемнон тельца-пятилетку
Тучного сам отобрал в жертву Зевсу Крониду, а после
Самых почтенных созвал он старейшин из рати ахейской:

Нестора первым позвал, также – критского Идоменея,
После – Аяксов двоих и Тидеева славного сына,
И Одиссея за ним, что советами с Зевсом сравнимый.
Только Атрид Менелай добровольно пришел и незваный,
Брата любил он и знал, что в душе озабочен тот сильно.

Стали они вкруг тельца и ячмень освящённый подняли;
И Агамемнон Атрид, царь державный, в молитве воскликнул:
«Славный, великий Кронид, чернооблачный житель эфира!
Сделай же так, чтобы ночь не спустилась, и солнце не скрылось
Прежде, чем в прах все дворцы и палаты Приама я свергну

В чёрном дыму и огне, и ворот ни сожгу ненавистных;
Прежде, чем Гектора лат на груди у него не расторгну,
Медью пробив; и пока все друзья его тоже, трояне,
Ниц ни полягут вокруг в прах, зубами грызущие землю!»
Так он в молитве взывал. Но к мольбе его Зевс не склонился.

Жертву он приял, но труд беспредельный Атриду готовил.
Кончив молитву, они ячменём осыпали и солью
Жертву, ей шею загнув, закололи и тук обнажили,
Бёдра затем отсекли и обрезанным туком покрыли
Вдвое кругом, и на них распростёрли все части сырые.

Жертву сжигали они на сухих и безлиственных ветках,
Только утробу, пронзив, над огнём аккуратно вращали.
Бёдра сожгли, а затем все вкусили утробы от жертвы,
Всё остальное дробят на куски, поддевают на вилы,
Жарят затем над огнём и, умело сготовив, снимают.

Так завершили обряд, и немедленно пир учредили.
Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем.
Ну а когда и питьём и едой утолили свой голод,
Нестор поднялся сказать слово мудрое, всадник геренский:
«Царь знаменитый, Атрид, повелитель мужей, Агамемнон!

Раз уж остались мы здесь, то ни времени тратить, ни медлить
Делом великим нельзя, тем, которое бог нам вверяет.
Пусть же глашатаи всех кличут меднодоспешных данаев,
Ты повели к кораблям им собраться нимало не медля!
Мы же, кто есть тут сейчас, по широкому стану ахеян

Сами пройдём, что б скорей нам начать эту страшную битву».
Так он сказал. И совет этот принял Атрид Агамемнон.
Он в тот же миг повелел провозвестникам звонкоголосым
Срочно на битву созвать кликом меднодоспешных данаев.
Вестники подняли клич, — и данаи спешили собраться.

Зевса питомцы, цари, те, что были с Атридом, поспешно
Бросились строить ряды. Тут в толпе появилась Паллада,
Крепко эгиду держа – щит нетленный, бесценный, бессмертный:
Сто на эгиде бахром золотых развевались, качаясь,
Дивно плетённые все, и цена в сто тельцов будет каждой.

С этим щитом проносясь по толпе меж героев, богиня
В бой возбуждала мужей, и у каждого твердость и силу
В сердце воздвигла, чтоб мог он без устали снова сражаться.
В то же мгновенье война всем ахеянам сладостней стала,
Чем возвращенье домой, в кораблях на любимую землю.

Словно пылает огонь, пожирающий лес беспредельный,
Вспыхнув в горах высоко, ярким заревом светит далёко, —
Так, при движении войск, от их меди искусной и пышной
Блеск лучезарный кругом поднимался до самого неба.
Их племена, будто птиц перелётных несчётные стаи,

Диких гусей, лебедей и ещё журавлей длинношеих
В сытном Азийском лугу, при Каистре широкотекущем,
Вьются туда и сюда и плесканием крыл веселятся,
Друг перед другом сидят на волнах, криком луг оглашают, —
Так аргивян племена, от своих кораблей и стоянок,

Ринулись с шумом на луг Скамандри́йский; округа повсюду
Страшно стонала, гудя, под ногами коней и героев.
Встали ахеян сыны на цветущих долинах Скамандра,
Полчищ у них, что листвы на деревьях в лесах; что в долинах
Пышных цветов по весне; или мух рой густой и бессчётный

В сельской собрался избе пастуха, и по ней всё кружится;
Или же, как молоко изобильно струится в сосуды, —
Так и бескрайний поток войск данайских пролился на поле
Против троян; истребить их желал каждый, рвущийся в битву.
Так же, как коз пастухи отличают своих в необъятных

Общих бродячих стадах и находят всегда в общей массе, —
Так предводители войск каждый строил своих подчинённых
К бою готовя. Средь войск возвышался герой Агамемнон.
Он головой был похож, и глазами – на Зевса Кронида,
Станом — великий Арес, грудью — Энносигею подобен.

Словно как бык, что стоит среди стада от всех отличимый,
Гордый телец, меж коров возвышается он превосходный:
В день этот сделал таким Агамемнона Зевс Олимпиец,
Так отличил он его и возвысил средь сонма героев.
Музы! Откройте теперь, вы, живущие в высях Олимпа,

Вы — божества, вы – везде, и вы знаете всё в поднебесной.
Мы ж только слышим одну лишь молву, ничего мы не знаем.
Ну, так поведайте мне, кто вожди и владыки данаев!
Всех же бойцов рядовых не смогу ни назвать, ни исчислить,
Если б и десять имел языков я и десять гортаней,

Если б и голос имел неслабеющий, грудь как из меди.
Разве могли бы и вы, Музы вечные, дочери Зевса,
Всех мне напомнить бойцов, что пришли под великую Трою?
Нет! Лишь вождей назову корабельных и все корабли их.
Рать беотийских мужей предводили на бой полководцы:

Ле́ит и Аркесила́й, Пенеле́й, Профое́нор и Кло́ний.
Сводная рать от племён, что живут в каменистой Авлиде,
В Гирии, в Схене, ещё также в Сколе живут, в Этеоне;
Тех, что у Гармы живут, у Илезия и у Эритры;
Феспии, Греи мужей и широких полей Микалесса;

Всех обитателей Гил, Элеон, Петеон населявших,
Также Ока́лею и Медео́н, что устроен красиво,
Копы, Эвтрез, и ещё голубями любимую Фисбу,
Град Короне́ю, и град Галиа́рт на лугах многотравных;
Живших в Плате́е, ещё в Глиссе тучные нивы пахавших;

Всех, населяющих град Гипофи́вы, прекрасный устройством,
Славный Онхе́ст, и алтарь Посейдона, заветную рощу;
Арн виноградный, ещё населяющих Ниссу, Миде́ю;
И, наконец, весь народ Анфедо́н населявший предельный.
С ними неслось пятьдесят кораблей, и на каждом сидело

Юных беотян лихих по сто двадцать, воинственных, смелых.
Кто населял Аспледо́н и Миниеев город Орхо́мен,
Тех Аскала́ф предводил и Иялмен, Аресовы дети;
В доме отца родила Астио́ха их, в А́ктора доме,
Дева невинная: к ней заглянул как-то в терем высокий

Мощный Арес и тайком переспал с ней, с невинною девой.
С братьями тридцать судов прилетели, как лебеди, стаей.
Следом фокейцев вели Схедий вместе с Эпистрофом, братом;
Дети Ифита царя, и потомки Навбола героя.
Их племена Кипарисс населяли и Пифос утёсный,

Криссы веселой простор, город Давлис, ещё Панопею;
Возле Гиампола и Анемории злаковой жили;
Вдоль по Кефиссу реке, у божественных вод обитали;
Жили в Лилее они, при течении шумном Кефисском.
Сорок они привели кораблей своих чёрных и быстрых.

Строили оба вождя ополченья отрядов фокейских
Возле бео́тян лихих. Так на левом крыле ополчились.
Локров народ за собой вёл Аякс Оилид быстроногий,
Сын Оилея, он был не могуч, как Аякс Теламонид,
Меньше намного его; ростом мал, и в броне полотняной,

Но копьемётцем он был среди эллинов всех и данаев
Лучшим. Он вёл племена, населявшие Кинос и Опунт,
Вессу, Каллиар, и Скарф, и долины весёлой Авгеи,
Тарфы и Фроний ещё, где Воагрий течёт быстроводный.
Сорок привёл кораблей вороных за собой к Илиону

С воинством локров, мужей, за священной Эвбеей живущих.
Что до эвбейских мужей, боем дышащих, смелых абантов,
Из Гистиеи вином преобильной, и из Эретрии,
Живших в Халкиде мужей, и в Коринфе удобном приморском,
Также – в Каристе, ещё в Стире, в Диуме, граде высоком;

Вывел их Элефено́р, строя к бою, Аресова отрасль,
Сын Халкодонта и вождь стойких духом и дерзких абантов,
Волосы бривших свои, оставляя их лишь на затылке;
Воинов жаждущих в бой, чтоб ударами ясневых копий
Медь на доспехах врагов разбивать на груди в рукопашном.

Сорок привёл кораблей вороных за собой к Илиону.
Что до афинских мужей, населявших град дивный Афины,
Где Эрехте́я царя была вотчина в древнее время,
Как породила его мать-земля, воспитала Афина,
Также – в свой город ввела, и в блестящий свой храм водворила,

Где и поныне несут ей телят и ягнят, ублажая,
Дети Афин, если год был удачным и кончился славно, —
Их предводил Петеид Менесфе́й, в ратоборстве искусный.
От земнородных мужей с ним никто не равнялся в искусстве
Строить на битвы мужей щитоносцев, и конников быстрых.

Разве что Нестор один мог оспорить с ним первенство это.
Он пятьдесят кораблей чёрных, с войском, привёл к Илиону.
Чёрных двенадцать судов саламинских Аякс Теламонид
К Трое привёл. С войском встал он, где были фаланги афинян.
В Аргосе живших мужей; населявших Тиринф крепкостенный,

Также – Азину, а с ним Гермиону, два града приморских,
Грады Трезену, Эйон, Эпидавр, виноградом обильный,
Город Масету, а с ним и Эгину. Всех юношей храбрых
Тех предводил Диомед, знаменитый воитель, и также
С ним благородный Сфенел, Капанея великого отпрыск.

С ними и третий был вождь, Эвриал, небожителю равный,
Храбрый Мекестия сын, и потомок царя Талайона.
Вместе же всех предводил Диомед, знаменитый воитель.
Восемьдесят кораблей чёрных с ними пришли к Илиону.
Тех, что в Микенах живут, в превосходно устроенном граде,

Тех, что в Коринфе живут богатейшем, и в пышных Клеонах,
В Орнии граде; и тех, кто в веселой жил Арефирее;
Град Сикион населял, где когда-то Адраст был на царстве;
Всех Гипересии чад, Гоноессы высокоутёсной;
Живших в Пеллене; вокруг Эгиона мужей обитавших,

Вдоль по поморью всему, возле Ге́лики живших обширной, —
Всех их на ста кораблях предводил властелин Агамемнон.
Рать больше всех остальных, да и воины лучше всех прочих,
Те, что пришли с ним. Он сам облачён был сияющей медью,
Славою гордый, что он перед сонмом героев блистает

Саном верховным своим и числом предводимых народов.
Город огромный меж гор, Лакедемон, мужей населявших,
Фару и Спарту, ещё голубями любимую Мессу;
В Брисии живших мужей и в весёлых долинах Авгии,
Живших в Амиклы стенах, также в Гелосе живших приморском;

Град населявших Лаас и в округе Этила живущих, —
Их Агамемнона брат предводил, Менелай знаменитый.
Вёл шестьдесят кораблей. Он отдельно на бой ополчался;
Ратников сам предводил; на душевную доблесть надеясь,
Сам их на бой побуждал. Жаждал он, как никто из ахеян,

Мести жестокой за стон и печаль увезённой Елены.
Пте́леос кто населял, Эпи славные зданьями, Пи́лос;
Кто у Алфейского жил брода, также – в Арене весёлой;
Град Кипари́ссию, град Амфиге́нию, Ге́лос и Фри́ос
Кто населял, Дорио́н, славный город, где некогда Музы,

Встретив Фами́ра певца, что из Фракии, песнями славный,
Дара лишили его. От Эври́та, царя эхали́ян
Шёл он; похвастал, гордясь, будто в песнях одержит победу
Даже у Муз, если те запоют при нём, дочери Зевса.
Гневные Музы его ослепили, и сладкий отняли

К песням божественный дар и искусство играть на кифаре.
Всех их привёл славный царь мудрый Нестор, наездник геренский:
С ним девяносто судов вместе прибыли строем красивым.
Живших в Аркадии, вдоль под Килленской горою высокой,
Там, где Эпи́та царя холм могильный, – то всё пехотинцы;

В Феносе живший народ, в Орхомене, стадами богатом;
В Стратии живших, ещё живших Рипе и в бурной Эниспе,
В стенах Теге́и кто жил, в стороне Мантинеи весёлой;
В Сти́мфале живших мужей и в Парразии нивы пахавших, —
Вёл их царь Агапено́р, сын Анкея, убитого вепрем;

Гнал шестьдесят кораблей, и на каждом из них находилось
Много аркадских мужей, – все искусны в боях рукопашных.
Им корабли хорошо оснащенные сам Агамемнон
Дал, чтобы к Трое прибыть по великому чёрному морю:
Сами они о делах мореходных заботились мало.

Вслед вупрасийцы текли и народы священной Элиды,
Жители тех областей, что вмещают Мирзин приграничный,
Холм Алезийский, утёс Оленийский и также Гирмину.
Их же четыре вождя предводили; по десять за каждым
Быстрых неслось кораблей, с многочисленной ратью эпеян.

Первые два: Амфимах сын Ктеата, и Фалпий воитель,
Отрасль Эври́та, что был брат Ктеату, они – Акториды;
Третий же вывел войска храбрый воин Диор Амари́нкид;
Ну а четвертым был вождь Поликсе́н, небожителю равный,
Сын Агасфе́на царя, также Авгия внук знаменитый.

Рать из Дулихия, рать с островов Эхинадских священных,
Тех, что за морем лежат, против берега славной Элиды,
Ме́гес Фили́д предводил, ратоборец, Аресу подобный,
Он – сын любимца богов конеборца Филея, который,
Прячась от гнева отца, скрылся в край Дулихийский когда-то.

Сорок привёл кораблей чёрных Ме́гес с дружиной под Трою.
Царь Одиссей предводил кефалленян, возвышенных духом,
Живших в Итаке мужей и при трепетнолистном Нерите;
И Крокиле́и детей, и пахавших поля Эгилипы
Скально-суровой; мужей населявших Заки́нф, также – Самос;

Живших в Эпире мужей, и на береге против лежащем.
Их предводил Одиссей, что советами равен был Зевесу;
К Трое двенадцать привёл Одиссей кораблей красноносых.
Рать этолийских племён предводил царь Фоас Андремонид,
Всех, что в Пиле́не живут, также – в О́лене, также – в Плевро́не,

Что в Калидо́не живут каменистом, в Халки́де приморской.
Не было больше в живых браноносных Ине́я потомков,
Умер и сам он давно, мертв и сын Мелеагр светлокудрый;
И в Этоли́и на трон был посажен Фоас Андремонид.
Сорок за ним кораблей чёрных вместе с дружиной примчались.

Критян же Идоменей предводил, славный копьеметатель:
В Кноссе живущих мужей, в укреплённой стенами Горти́не,
Ликт населявших, Миле́т, также – град белокаменный Ли́каст,
Ри́тий обширный и Фест, многолюдные, славные грады,
Также – в других городах многолюдных стоградного Крита.

С Идоменеем пришёл Мерион, Эниалию равный,
Мощному богу войны и губителю воинов смертных.
Восемьдесят кораблей чёрных с ними пришли к Илиону.
Вместе с собой Тлеполем Гераклид, - и большой, и могучий, -
Ро́досцев гордых привёл в девяти кораблях чернобоких,

В Ро́досе жили они, разделённые на три колена,
Линд, Ияли́с и Ками́р белокаменный все населяли.
Их предводителем был Тлеполем, копьеборец известный,
Он – сын Геракла, рождён для него молодой Астио́хой,
Взятой Гераклом у вод Селлеи́са, в Эфире, когда он

Многие там города Зевса юных питомцев разрушил.
Вырос едва Тлиполем в благосозданном доме Геракла,
Как, безрассудный, убил он почтенного дядю отцова,
Старца седого уже, Ликимния из рода Ареса.
Быстро тогда он суда снарядил, и с огромною ратью

Скрылся из отчей земли, убегая морями от мести
Всех остальных сыновей и потомков Гераклова рода.
Множество бед претерпев, в Ро́дос прибыл в итоге, скиталец.
Там поселились тремя племенами пришельцы и жили,
Зевсом любимы, царём, что царит над людьми и богами.

С неба на них он пролил, Олимпиец, богатства без счета.
Прибыл из Сима Нирей вслед за ними с тремя кораблями.
Юный Нирей был рождён от Харопа царя и Аглаи.
Этот Нирей, что пришёл к Илиону с сынами данаев,
Был несказанно красив, краше всех, уступал лишь Пелиду.

Только не мужествен был, и дружину он малую вывел.
Живших в Низи́ре мужей, населяющих Казос и Крапаф,
Град Эврипилов Коос, и народ островов Калиднийских
Два предводили вождя, то – Фиди́пп и Анти́ф градоборец,
Оба – Фессала сыны, что рождён от героя Геракла.

Тридцать за ними судов вместе прибыли строем красивым.
Ну, а теперь – о мужах в пеласгическом Аргосе живших,
А́лос, Трахи́ны, Ало́п населявших, холмистую Фтию,
Также – Элладу, что жён красотою прославлена в мире.
Всех их: ахеян сынов, мирмидонцев и эллинов тоже,

Всех – пятьдесят кораблей предводил Ахиллес знаменитый.
Но ополчение их и не думало в битве сражаться.
Некому было вести в бой отряды воинственным строем.
В стане, при чёрных судах возлежал Ахиллес быстроногий.
Он за Брисееву дочь, за прекрасноволосую деву

Гневом пылал. Он её после битвы пленил из Лирне́сса,
Сам же Лирне́сс – разгромил, как и стены высокие в Фивах,
Там и Эве́на сынов, Эпистро́фа и Ми́неса сверг он,
Внуков Селе́па царя, копьеборцев жестоких в сраженьях.
Грустен теперь возлежал. Но воспрянет он скоро, могучий.

Живших в Фила́ке мужей, также в Пи́расе живших цветущем,
И в Итоне́е, – в краю овцеводства, любимом Деметрой;
Травами тучный Птеле́й, и Антрон населявших приморский, —
Их ополчения вёл к Трое Протесила́й браноносный.
Только погиб он давно, его мрачная держит могила.

В милой Фила́ке жену он оставил в слезах и рыданьях,
И недостроенный дом. Среди всех аргивян самым первым
Он с корабля соскочил, смело, прямо на вражеский берег.
Первым же был и убит среди всех, поражённый дарданцем.
Выбран был новый вожак, но по старому сильно скорбели.

В бой их теперь предводил вождь Пода́ркес, Аресова отрасль,
Сын обладателя стад без числа Филакида Ификла,
Протесилая родной младший брат. Брат его был бесстрашен,
Старший, силён и любим своим войском, о нём сокрушались.
Рать не нуждалась в вожде, но при новом – о старом вздыхала.

Он их под Трою привёл в сорока кораблях чернобоких.
В Ферах живущих мужей; Ияолк населявших прекрасный,
Беб и Глафиры; мужей при Бебеидском озере светлом, –
Всех их Эвме́л предводил, сын Адме́та любимый, рождённый
Дивной Алке́стой; она краше всех среди Пе́лия дочек.

Быстрых одиннадцать вёл кораблей вождь Эвмел к Илиону.
Тех, что в Мефо́не живут, у Тавма́кии сеют и пашут,
И Мелибе́и мужей, и суровых полей Олизо́на, —
Их племена Филокте́т, превосходный стрелок, вывел в море
Всех на семи кораблях; пятьдесят находилось на каждом

Сильных гребцов, все они очень метко стреляли из луков.
Только лежал Филоктет, тяжкой мукой томим, на священном
Острове Лемносе, где был оставлен сынами ахеян,
Так как уж очень страдал, от укуса змеи ядовитой.
Скоро ахеян мужи при своих кораблях чернобоких

Вспомнили вновь о царе, предводителе их, Филоктете.
Рать не была без вождя, но желала вождя Филоктета.
Ме́дон вёл войско теперь, сын побочный царя Оиле́я,
Рена ему родила молодая, царю градоборцу.
Триккой владевший народ, и Ифомой высокоутёсной,

И Эхали́ю мужи населявшие, город Эври́та, –
Два воеводы вели: Подали́р с Махао́ном, и оба
Славные в войске врачи и Асклепия мудрые дети.
Тридцать за ними судов вместе прибыли строем красивым.
Тех, кто в Ормении жил, также возле ключа Гипереи,

Живших в Астерии, и возле белых утёсов Титана, —
Вёл за собой Эврипил, сын отважный царя Эвемона;
Сорок за ним кораблей чёрных вместе с дружиной примчались.
Живших в Арги́ссе мужей и кругом населявших Гиртону,
Орфу, широкий Элон, белокаменный град Олоо́ссон, —

Их предводил Полипет, он был воином в битвах бесстрашным,
Сын Пирифоя царя, что рождён от бессмертного Зевса.
Сын Пирифоем царём был зачат с Гипподамией славной,
В тот самый день, как герой покарал волосатых чудовищ,
И с Пелио́на прогнал он кентавров, их гнал до эфи́ков.

Он не один был вождём, с ним ещё Леонте́й был, воитель,
Отрасль Ареса, он был сын Кенея, а тот – сын Корона.
Сорок за ними судов чёрных вместе с дружиной примчались.
И двадцать два корабля за собою Гуней вёл из Кифа.
Он эниан предводил и воинственных, сильных перребов,

Племя мужей, что живут возле хмурой холодной Додоны,
Пашут они, где текут Титаресия шумные воды,
В сильный впадая Пеней; но, вливая в него свои воды,
Их не мешает река с сребристым потоком Пенея,
Поверху, словно елей, над потоком струится могучим;

А вытекает из вод заклинаний, – ужасного Стикса.

Царь Профоо́й был вождём у магне́тов, он – сын Тендредо́на.
Жили они у горы Пелио́на, шумящего лесом,
Возле Пенея-реки. Профоо́й вёл теперь их в сраженье.

Сорок за ним кораблей чёрных вместе с дружиной примчались.
Вот все вожди и цари войска меднодоспешных данаев.
Кто же особо средь них знаменит был, пришедших с Атридом?
Кто мог гордиться собой, иль конями, поведай мне, Муза.
Отрасль Ферета Эмвел – превосходных коней обладатель.

Две кобылицы его, как пернатые, быстро летели,
Масти одной, лет одних, и по росту равны, как по мерке.
Сам Аполлон воспитал на зелёных лугах пиерийских
Этих кобылок. В бою, как Арес, они страх наводили.
А средь мужей был Аякс Теламонид сильней всех, покуда

Гнев Ахиллеса держал. Но Пелид был сильнее Аякса.
Также и кони его были лучшими в страшных сраженьях.
Только бездействовал он при своих кораблях мореходных,
Пламенный гнев свой питал на владыку народов Атрида.
Праздно дружины его забавлялись у берега моря

Тем, что по целям пустым стрелы, копья да диски метали;
Или, без дела томясь, по вождю удалому скучая,
Праздные, с края на край по широкому стану бродили.
Лошади их у своих колесниц оставались, жирели,
Сочные травы болот и лугов приболотных щипая.

Сбруи же все с колесниц аккуратно укрыты лежали.
Двинулась грозная рать, как огнём вся земля запылала;
Стонет она и дрожит, как под гневом метателя молний
Зевса, когда он сечёт над Тифоном перунами землю,
Горы в Аримах, где есть, по преданию, ложе Тифона.

Стонет, трясётся земля под ногами ахейского войска,
Что устремилось к врагу, грозной тучей летя по долине.
В это же время стремглав к Трое вестница Зевса, Ирида,
С грозною вестью неслась, быстрым радужным вихрям подобна.
Там, во дворце у царя, перед входом, на площади шумной

Плотно столпился народ, стар и млад: там кипело собранье.
Встав посредине толпы, говорила народу Ирида,
Голос Полита приняв, Трои царского сына, что в поле
В тайном дозоре сидел, полагаясь на быстрые ноги.
Он на могильном холме Эзие́та, троянского старца,

Сверху смотрел на врагов и увидел, как те устремились.
Облик и голос его переняв, говорила Ирида:
«Старец почтенный! Отец! Ты и ныне обильные речи
Любишь, как в мирные дни! Но не время: враги на подходе!
Часто я, часто бывал на сражениях между народов,

Но никогда не видал я таких многочисленных ратей!
Счёта им нет, как листве на деревьях, песчинкам прибрежным!
Мчатся долиною к нам, чтоб сразиться под стенами Трои.
Гектор, тебе – мой совет, и его ты уж лучше исполни:
Много союзников есть наших в дивной столице Приама,

Разных они языков, из племён многочисленных разных.
Каждый их вождь пусть возьмёт свой народ и, возглавив дружину,
Строем на бой поведёт соплеменников в помощь троянцам».
Так прорекла; и слова Гектор сразу постиг от бессмертных:
Вмиг он собранье закрыл. За оружие взялись троянцы.

Настежь врата все раскрыв, вытекали отряды из Трои,
Конные, пешие. Шум несказанный поднялся повсюду.
Есть перед Троей курган, что стоит на равнине, огромный,
Круглый с любой стороны. Люди с древних времён называют
Этот высокий курган Ватие́ей. Бессмертные ж боги

Щедрой могилой зовут браненосной и быстрой Мирины.
Там разделились войска и троян и союзников Трои.
Храбрых троян предводил шлемоблещущий Гектор великий,
Старца Приама царя славный сын. И огромное войско,
Мужество духа явив, рвалось в бой, ощетиня лес копий.

Следом дарданцев войска вёл Эней Анхизид знаменитый,
Мощный герой. Родила Афродита его от Анхиза;
В рощах на Идских холмах ночевала богиня со смертным.
Вёл он войска не один, но при нём Архелох с Акамантом:
В разных искусны в боях, сыновья Антенора, герои.

В Зелии живших мужей, возле Иды высокой, холмистой,
Граждан богатых, что пьют воды чёрные в волнах Эсепа,
Племя троянское, – их вёл блистательный сын Ликао́на,
Па́ндар, которого Феб одарил сокрушительным луком.
Всех Адрасте́и мужей, Питие́и и края Апе́са,

Также мужей, что живут на высокой горе, на Тере́е, –
А́драст и А́мфий, в броне полотняной, вели их, два брата;
Ме́ропа оба сыны, перкоти́йца, который славнейший
Был предсказатель судьбы и сынам не давал позволенья
В Трою идти на войну; но его не послушали дети,

Мудрого старца: и рок увлекал их на чёрную гибель.
Живших в Перко́те мужей и кругом Практио́н населявших,
А́бидос город, Сесто́с, также граждан священной Арисбы, –
Их предводителем был властный Асий Гиртакид, который
Дивных имел лошадей – как огонь, и огромных, на них он

В Трою примчался от вод Селлее́нта, из дальней Ари́сбы.
Гиппофоой предводил племена копьеборных пеласгов,
Тех, что по тучным полям обитали, в Ларисе бугристой, –
Он не один вёл войска, с ним вёл Пи́лей, Аресова отрасль,
Оба же – Лефа сыны пеласги́йского, сына Тевтала.

Пи́рос воинственный и Акама́с предводили фракиян,
Тех, страны чьи Геллеспонт омывает стремительно-бурный.
Храбрый Эвфем ополчал племена копьеборных киконов,
Зевсом любимого сын браноносца Трезена Кеада.
Вслед им Пирехм предводил криволуких пеонов, далёко

Живших, там, где Амидон, где течёт мирно Аксий широкий,
Землю священную он поит вдоволь чистейшей водою.
Вёл пафлагонцев на бой Пилеме́н знатный, храброе сердце, –
Всех: населявших Гене́т, где стада диких мулов гуляют;
Племя народов Кито́р и Сеса́м населявших, что жили

В славных домах, где поток полноводный Парфе́ния катит;
Тех, что на скалах живут Эрифи́н, в Эгиале, и – в Кро́мне.
Рать гализонов вели Одий и Эпистроф из Алибы,
Дальней страны серебра, что торгует им неисчислимо.
Мизов вели Хро́мий и предвещатель по птицам Энно́мос,

Но предвестить свою смерть он не смог, и от чёрной не спасся:
Пал от могучей руки Ахиллеса Пелеева сына,
В бурной реке, где троян и союзников их истреблял тот.
Фо́ркис с Аска́нием, – два храбрых брата, сражения жаждя,
Рати фригиян вели за собой из Аска́нии дальней.

Месфл и Антиф следом шли, воеводы мужей меонийских,
И Пилеме́на сыны, и Гиге́йского озера дети;
Войско меонов вели, у высокого Тмола рождённых.
На́стес привёл за собой говорящих по-варварски каров,
Те занимали Миле́т, также – Фтиров, лесистую гору,

Также – Меа́ндра поток и Мика́ла вершины крутые.
Настес их вёл не один, Амфима́х помогал ему в этом,
Оба они сыновья Номио́на, правителя каров.
Даже и в битвы ходил Амфимах, украшаясь, как дева,
Золотом. Только оно не спасло от погибели грозной:

Пал от могучей руки Ахиллеса Пелеева сына,
В бурной реке, и Пелид его золото взял, как добычу.
Рать ликиян, что живут в отдалённой Лики́и при Ксанфе
Глубоководном, вели Сарпедо́н вместе с Главком храбрейшим.

Песнь третья

КЛЯТВЫ. СМОТР СО СТЕНЫ. ЕДИНОБОРСТВО АЛЕКСАНДРА И МЕНЕЛАЯ

Только на битву сошлись и построились армии обе,
С шумом и криком вперёд устремились троянцы, как птицы:
С криком таким журавли пролетают под небом высоким,
Если они избежат зимних бурь и дождей бесконечных,

Стаями с криком летят через быстрый поток Океана,
С бранью, убийством грозя малорослым людишкам, пигмеям,
С яростью страшной на них нападая с высот богоравных…
В полном безмолвии шли, на врага аргивяне, и в злобе
Духом единым горя: друг за друга стоять в смертной битве.

Так же, как Нот на горе по вершинам туман разливает,
Что пастухам ни к чему, только вору – приятнее ночи:
Видеть в нём дальше нельзя, чем под ноги уроненный камень;
Так под ногами дружин пыль густая столпом поднималась,
Вслед за идущими шла. Быстро рати сближались равниной.

Лишь оба войска сошлись для сражения друг перед другом,
Вышел вперёд от троян Александр, что подобен был богу.
Встал. Шкура льва на плече, лук кривой и колчан за плечами,
Меч на бедре, а в руках два копья потрясал медноострых.
Гордо стоял и взывал он к данаям: пусть самый храбрейший,

Выйдет, и против него в поединке жестоком сразится.
Но, лишь увидеть успел Менелай Александра-Париса,
Как тот вперёд из толпы выходил своей поступью гордой, –
Радостью вспыхнул, как лев, на добычу нежданно набредший,
Встретив оленя в лесу, или в поле пустынную серну;

Жадный от голода, он пожирает добычу, хоть всюду
Сам в этот миг окружён и ловцами, и быстрыми псами.
Радостью вспыхнул такой Менелай, Александра увидев,
Сына Приама царя. К обольстителю местью пылая,
Он с колесницы своей быстро спрыгнул и ринулся в драку.

Но лишь увидел его Приамид, Александр боговидный,
Как тот доспехом блеснул меж передних рядов, – сердце сжалось,
Быстро он к рати своей отступил, чтобы смерти избегнуть.
Словно как странник в пути, встретив в горном ущелье дракона,
В ужасе тут же назад отступает, трепещет всем телом,

И устремляется прочь с побледневшим лицом от испуга.
Так же Парис-Александр скрылся в строе троян горделивых,
С красным лицом от стыда, испугавшись Атреева сына.
Видя то, Гектор корить стал его горькой речью своею:
«Видом лишь храбр ты, Парис! Женолюбец несчастный! Прельститель!

Зря ты родился на свет! Или лучше б погиб до женитьбы!
Было бы легче и мне, и тебе самому, уж поверь мне,
Чем так позорить свой род, и дружину свою, и народ свой!
Слышишь язвительный смех кудреглавых данаев над нами?!
Видя твою красоту, они думали: храбр и силён ты!

Но только вид твой хорош! Нет в душе ни отваги, ни силы!
Я одного не пойму: как ты смог в кораблях мореходных
Бурное море проплыть, и с толпою клевретов любезных,
В племя чужое войти и похитить из стран отдалённых
Славу их жён, и сестру и невестку мужей браноносных?

Этим беду ты принёс и отцу своему, и народу,
В радость ахейцам врагам, а себе самому в поношенье!
Что же с оружьем в руках ты не встретил царя Менелая?
Силу узнал бы того, чьей женой ты владеешь цветущей!
Не помогли бы тебе ни кифара, ни дар Афродиты.

Вся бы твоя красота с придорожною пылью смешалась!
Робок троянский народ, а иначе давно б уже был ты
Каменной ризой одет поделом, бед великих виновник!»
Гектору быстро тогда отвечал Александр боговидный:
«Гектор, ты прав, и бранишь ты меня справедливо и верно.

Сердце твоё, как топор, что всегда непреклонен и крепок
Входит, как в масло, в бревно под рукой корабела, умножив
Силу в руке, если тот вырубает им брус корабельный.
Так и в груди у тебя сердце твёрдо, а дух – непреклонен!
Всё ж ты любезных даров не порочь золотой Афродиты.

Нет среди светлых даров от бессмертных – даров непочтенных;
Боги их сами дают: без заслуги никто не получит.
Если ты хочешь, чтоб я воевал и сражался, – согласен!
Только ты всех успокой. Пусть и Трои сыны и ахейцы
Смотрят, а в центре поставь ты меня с Менелаем героем.

С ним перед вами сойдусь за Елену Аргивскую в схватке.
Кто из двоих победит, кто окажется в битве сильнейшим,
Тот пусть Елену берёт, и сокровища, взятые с нею.
Мир все тогда заключа́т, дружбу клятвой пусть скрепят. Ахейцы
В Аргос, где много коней, пусть обратно плывут, и в Ахайю,

Славную жён красотой. Вы же – Троей владейте холмистой».
Так он сказал. И его с восхищением выслушал Гектор.
Вышел вперёд, взял копьё посредине и сдвинул фаланги
Гордых троян. Отступив, успокоившись, встали трояне.
Только ахеян сыны натянули на Гектора луки,

Копья наметили и даже многие камни метнули.
К ним громогласно воззвал повелитель мужей Агамемнон:
«Стойте, аргивцы друзья! Не стреляйте, ахейские мужи!
Слово намерен сказать шлемоблещущий Гектор великий».
Так он сказал. В тот же миг прекратили ахейцы атаку,

Смолкли. И, встав между войск, говорил шлемоблещущий Гектор:
«Слушайте, Трои сыны и ахейцы в красивых поножах,
Что предлагает Парис, злой вражды между нами виновник.
Он предлагает всем нам: и троянам и также ахейцам
Вооруженье своё положить на всеплодную землю;

Он с Менелаем тогда посреди наших войск вступит в битву,
Честно, один на один, за Елену герои сразятся.
Кто из двоих победит, кто окажется в битве сильнейшим,
Тот пусть Елену берёт, и сокровища, взятые с нею.
Мир мы тогда заключи́м, дружбу скрепим священною клятвой».

Так он сказал. Все кругом сохраняли молчанье ахейцы;
Вышел вперёд Менелай, знаменитый воитель, сказал он:
«Слушайте все! У меня сердце гложет жестокая горесть;
Я помышляю давно: что пора примириться ахейцам
С Трои сынами. Пора! Уж довольно вы бед претерпели

Ради вражды между мной и Парисом, виновником брани.
Кто между нами двумя обречён на погибель судьбою,
Тот пусть погибнет! А вы, о, друзья, примиритесь немедля.
Пусть же сейчас принесут агнца белого с черной овечкой, –
Солнцу то дар, и земле. Мы ж для Зевса – другой дар воскурим.

Пусть и владыка Приам, к нам придёт! Сам пусть клятву положит,
Дабы преступник какой этих Зевсовых клятв не нарушил.
Ибо сыны у него вероломны, и веры к ним нету;
Сердце людей молодых легкомысленно, непостоянно.
Старец же, он прозорлив, пусть меж ними он встанет и честно

Пользу тех и других соблюдает, так – лучше для дела».
Так он сказал. И сердца двух народов наполнила радость,
Вера пришла, что войну эту долгую кончат теперь же.
Ставят в ряды лошадей, с колесниц своих вмиг соскочили,
Сняли доспехи; кладут их на землю, и те и другие.

Так между воинств одна полоса небольшая осталась.
Гектор немедленно двух посылает глашатаев в Трою:
Пару ягнят принести и Приама призвать на равнину.
Царь Агамемнон равно и Талфибию дал повеленье:
В лагерь ахейский идти и ягнёнка для жертвы доставить.

Тот поспешил исполнять, повинуясь Атриду владыке.
С вестью Ирида меж тем к белоплечей Елене явилась.
Вестница, образ приняв Лаоди́ки, золовки Елены,
Ею любезной, царя Антено́рида Геликао́на
Юной жены, что среди дочерей всех Приамовых – краше,

В комнату тихо вошла, где Елена ткань дивную ткала, –
Светлый, двускладный покров, и на нём выходили сраженья,
Подвиги конных троян, также – меднодоспешных данаев,
Подвиги, где за неё от Ареса они пострадали.
К ней подступив, говорит быстроногая вестница Геры:

«Нимфа любезная, ты выйди: дело чудное увидишь
Всадников храбрых троян, также – меднодоспешных данаев!
Только что в поле сошлись, подстрекаемы бурным Аресом,
Оба народа, стремясь к жаркой битве, сраженьем пылая;
Вдруг все затихли, стоят, прекратилось сраженье, не вспыхнув;

Все оперли́сь на щиты, в землю длинные копья воткнули.
Только герой Александр и Атрид Менелай браноносный
Выйти желают одни, за тебя чтоб сразиться на копьях,
И победитель тогда наречёт тебя милой супругой».
Так изрекла и влила в душу сладкие чувства Елене:

Вспомнила город родной и родню та, и первого мужа.
Встала она и, себя сребристой накидкой окутав,
Быстро из дому пошла. По щекам её слёзы струились.
Вслед за своей госпожой поспешили две верных служанки,
Эфра Питеева дочь, и Климена, с блистательным взором.

Вместе спеша, подошли к возвышавшимся Скейским воротам.
Там полукругом, – Приам, и Фимет благородный, и Па́нфой,
Клитий, божественный Ламп, Гикета́он, Аресова отрасль,
Укалего́н, и герой Антено́р, прозорливые оба, –
Старцы народа сидят над воротами в башне высокой.

Старцы уже не могли воевать, но в Совете сидели,
Сильные словом своим, и цикадам подобны, что в рощах,
Сидя на ветках, кричат, звонкий голос вокруг разливая:
Вот Илиона вожди, что собрались на башне высокой!
Старцы, увидели лишь, как Елена на башню выходит,

Тихие между собой говорили крылатые речи:
«Нет, невозможно никак осуждать ни троян, ни ахеян,
Что за такую жену терпят беды, воюя так долго!
Вечным богиням она красотою подобна, то правда!
Но и такая краса, пусть уж лучше в Элладу вернётся;

Пусть удалится от нас и от наших детей злая гибель!»
Так говорили. Приам подозвал дружелюбно Елену:
«Милая дочь, подойди ты поближе и сядь со мной рядом,
Первого мужа тогда ты увидишь, родных и знакомых.
Ты не виновна ни в чём предо мною; то – боги виновны:

Боги с войной на меня многослёзной подняли ахеян.
Сядь же сюда, назови мне того вон огромного мужа.
Кто это? Так он велик пред ратью ахейскою, так мощен?
Выше его головы меж ахейцами есть и другие,
Но никогда не видал я такого красивого мужа,

С видом почтенным таким. Он подобен царю, не иначе!»
Старцу ответила так знаменитая в жёнах Елена:
«Свёкор мой милый, ты мне и почтенье внушаешь, и трепет.
Лучше бы горькую смерть предпочесть мне, когда я решилась
Следовать с сыном твоим, и покинула брачную спальню,

Братьев, и милую дочь, и весёлых подруг столь бесценных!
Так не случилось, увы. Я об этом жалею и плачу!..
Но, ты вопрос мне задал; я отвечу тебе, Дарданион:
Воин, о ком ты спросил, – то державный Атрид Агамемнон,
Славен в Элладе как царь, мудрый муж, и как доблестный воин.

Был он мне деверем. Ах, если б был он мне деверем снова!»
Так говорила она. И Приам, восхищаясь, воскликнул:
«О, Агамемнон, блажен ты, родившийся смертным счастливцем!
Сколько под властью твоей есть ахейских сынов браноносных!
Некогда я пребывал во фригийской земле виноградной,

Видел великую рать фригиян, колесничников быстрых;
Видел Отре́я полки и Мигдо́на, подобного богу:
Станом их воинство вдоль берегов сангарийских стояло;
Там находился и я, их союзником был я в то время,
В день, как нашла на них рать амазонок, мужчинам подобных.

Но столько не было их, сколько здесь быстроглазых данайцев».
Тут вдруг увидел Приам Одиссея, спросил у Елены:
«Ну-ка скажи мне, дитя, кто вон тот величавый данаец?
Ниже на голову он, чем великий Атрид Агамемнон,
Но, как мне видится, он и плечами и грудью пошире.

Вооруженье его всё лежит на земле плодоносной;
Сам же, как овен, ряды ратоборцев обходит он чинно.
Схожим мне кажется он с о́вном пышнокудрявым, который
В стаде огромном среди среброрунных овец чинно ходит».
Вновь отвечала ему порождённая Зевсом Елена:

«Это, почтенный Приам, Лаэртид Одиссей многоумный,
Он каменистой земли сын любезный, народа Итаки,
Хитрый, на козни горазд, полон мудрых советов различных».
К ней обратил свою речь и герой Антено́р благоумный:
«Подлинно, ты говоришь справедливо, о, женщина, знаю:

Некогда к нам приходил Одиссей Лаэртид знаменитый,
Присланный, ради тебя, с Менелаем воинственным вместе.
Я их тогда принимал, угощал их по-дружески в доме;
А заодно я узнал и характер, и разум обоих.
Если же вместе они на собранья троянцев являлись, —

Стоя вдвоём, Менелай шириной своих плеч отличался;
Сидя же рядом, видней Одиссей благородный казался.
Если же речи они говорили нам перед собраньем, —
Царь Менелай говорил, изъясняясь хоть бегло, но ясно,
Немногословен он был, но в словах своих точен предельно,

Без околичностей речь говорил. Хоть и младше годами.
Если ж вставал говорить свою речь Одиссей многоумный,
Тихо стоял и смотрел он на землю, потупивши очи;
Скипетра в правой руке ни назад, ни вперед он не двигал,
А неподвижно держал, человеку простому подобный.

Каждый бы мог его счесть за неумного злобного мужа.
Но лишь звучать начинал из груди его голос могучий,
Речи из уст у него, словно снежная вьюга, стремились!
Нет, не дерзнул бы никто с Одиссеем в речах состязаться;
И не дивились уже, как стоял он, о том забывали».

Третьим Аякса Приам увидал, вновь спросил у Елены:
«Кто ещё тот вон стоит, столь огромный, могучий ахеец?
Плеч шириною он всех, также ростом своим превосходит».
Старцу ответила так знаменитая в жёнах Елена:
«Это великий Аякс Теламонид, твердыня данаев.

А среди критских дружин, возвышается, богу подобен,
Идомене́й, и при нём предводители критян толпятся.
Часто герой Менелай угощал в нашем доме как друга
Идоменея, когда приходил он из славного Крита.
Вижу и многих других быстрооких данайских героев;

Всех я узнала б легко и поведала б каждого имя.
Двух лишь не вижу нигде предводителей ратей, их нет здесь:
То укротитель коней Ка́стор, и Полиде́вк многосильный,
Братья родные мои, близнецы, мать одна родила нас.
Разве из Спарты родной не пришли они вместе с другими?

Или, быть может, они, хоть и прибыли морем со всеми,
Но не желают вступать в ратоборство за честь мою; может,
Страшно гнушаются мной и позором, меня тяготящим!»
Так говорила. Но тех мать-земля уже скрыла в могиле,
В Спарте родной, что зовут Лакеде́моном также весёлым.

А через Трою уже проносили для клятвенной жертвы
Пару ягнят и вино (дар полей) веселящее сердце,
В козьем меху. И ещё нёс Иде́й, провозвестник Приамов,
Чашу блестящую, с ней также кубки он нёс золотые.
Перед Приамом представ, Дарданидом; ему говорил он:

«Лаомедонид, иди, приглашают тебя воеводы
Трои великой сынов, также – меднодоспешных данаев!
Выйди на поле к войскам, там положим мы клятвы святые.
Хочет герой Александр с Менелаем, любимцем Ареса,
Выйти один на один, за Елену на копьях сразиться.

Кто из двоих победит, тот получит её и богатства.
Мир все тогда заключа́т; дружбу скрепим мы клятвой. Ахейцы
В Аргос, где много коней, пусть обратно плывут, и в Ахайю,
Славную жён красотой. Мы же – будем владеть нашей Троей».
Так произнёс. И Приам ужаснулся, но тут же велел он,

Чтоб колесницу его запрягли. То исполнили быстро.
Старец взошёл на неё и бразды натянул, чтобы править;
Возле него Антенор на блистательной встал колеснице.
Прямо из Скейских ворот царь направил коней в поле, к войску.
К месту лишь прибыли, где были рати троян и ахеян,

Сразу на землю сошли со своей колесницы прекрасной.
Между двух армий вдвоём серединою шествуют старцы.
Быстро навстречу им встал повелитель мужей Агамемнон,
Встал вместе с ним Одиссей. Тут почтенные вестники оба
Жертвенных тихих ягнят передали для клятвы, смешали

В чаше вина, и царям они воду на руки полили.
Тут Агамемнон Атрид, острый нож обнажил свой, который
Возле большого меча неизменно всегда находился;
На головах у ягнят по волне от руна он отрезал.
Вестники, их разделив, дали избранным в ратях обеих.

Царь Агамемнон тогда поднял руки, к бессмертным взывая:
«Зевс громовержец! Велик и преславен ты, с Иды глядящий!
Гелиос, видящий днём всё и слышащий всё в поднебесной!
Реки, Земля, также вы, о, подземные боги, что души
Смертных караете всех тех, которые ложно клянутся!

Вы – нам свидетели! Вы клятвы наши святые храните!
Если Парис Приамид поразит Менелая Атрида,
Он и Елену пускай, и сокровища в доме удержит;
Мы ж от троянской земли отплывём на судах мореходных.
Если Париса в бою поразит Менелай светловласый,

Граждане Трои должны возвратить и жену и богатства;
Пеню должны заплатить аргивянам, какую прилично,
Так, чтобы память о ней и у дальних потомков осталась.
Если ж Парис вдруг падёт, а Приам с Приамидами вместе
Не захотят заплатить должной мне компенсации, буду

Я воевать здесь, пока компенсации мне не заплатят,
И не увижу пока я итога войны этой долгой!»
Так он сказал. И ножом перерезал гортани ягнятам.
На землю их положил. В смертном трепете те задрожали,
Дух испуская; так медь сокрушила их юную силу.

После, из чаши вино, из блестящей, все черпали кубком,
И возливали богам вечносущим, и громко молились;
Так не один восклицал и в ахейских рядах, и в троянских:
«Зевс многославный! И вы, о, бессмертные боги! Взываем!
Первых, которые вдруг нашу клятву посмеют нарушить,

Мозг, как из чаши вино, пусть по чёрной земле разольётся,
Их, и детей их; а жён пусть пришельцы в домах обнимают!»
Так возглашали они. Но Кронид их молитв не исполнил.
Старец Приам между тем обратился к народам, сказал он:
«Слушайте, Трои сыны и ахейцы! Внемлите вы слову!

Я удаляюсь от вас, в Илион возвращаюсь холмистый.
Знаю, не хватит мне сил, чтобы видеть своими глазами
Сына любезного бой с Менелаем, питомцем Ареса.
Знает лишь Зевс Эгиох, и другие бессмертные боги,
В битве кому из двоих предназначена смерть. Будь что будет».

И в колесницу ягнят положил царь Приам боговидный,
Всходит и сам и бразды натянул, чтобы править конями;
Возле него Антенор на блистательной встал колеснице.
Старцы, коней развернув, их погнали назад, к Илиону.
Гектор тогда Приамид, вместе с ним Одиссей благородный,

Место измерили, где будут биться противники. После
Бросили жребии в шлем медный и потрясли, чтоб решилось:
Кто первым пустит копьё медноострое недругу в сердце.
Рати ж молились вокруг и к богам воздевали ладони;
Так не один восклицал и в ахейских рядах, и в троянских:

«Зевс громовержец! Велик и преславен ты, с Иды глядящий!
Сделай же так, что бы тот, кто в войне этой долгой виновен,
Был в поединке убит, и в жилище Аида сошел он;
Нам чтоб опять утвердить и священные клятвы, и дружбу!»
Так возглашали. Потряс оба жребия Гектор великий

В шлеме, глаза отвернув; выпал на землю жребий Париса.
Воины быстро в рядах все уселись, где каждый оставил
И звуконогих коней, и оружье своё, и доспехи.
Той же порой покрывал свои плечи оружием пышным
Юный герой Александр, муж Елены прекраснокудрявой.

Прежде всего, наложил он на белые ноги поножи
Дивные, их он сомкнул плотно чудной серебряной пряжкой;
Следом за этим и грудь защитил себе панцирем медным,
Брата Лика́она то был доспех, но ему по размеру;
Сверху надел на плечо он ремень, также – меч среброгвоздный

С медным клинком; захватил также щит свой огромный и крепкий;
Буйную голову он шлемом ярким своим покрывает
С конскою гривой, она страшным гребнем над ним волновалась;
И, наконец, взял копьё, хоть тяжёлое, всё же по силе.
Так и Атрид Менелай покрывался оружием, храбрый.

После того как они средь своих каждый к бою собрались,
На середину меж войск смело вышли противники оба.
Грозно глаза их блестят. И смотрящих всех ужас объемлет,
Конников храбрых троян и красивопоножных данайцев.
Близко герои сошлись и на месте отмеренном встали,

И, потрясая в руках свои копья, враждою пылали.
Первым копьё отослал Александр боговидный, метнувший
С силой; копьём угодил он противнику в щит круговидный.
Но не пробил твёрдый щит, в нём погнулось копейное жало.
Царь Менелай свой удар стал готовить; копьём потрясая,

Он что есть сил умолял в сердце пламенном Зевса владыку:
«Зевс! Помоги покарать сотворившего мне оскорбленье!
В прах ты моею рукой низложи Приамида Париса;
Чтобы боялись и впредь даже в дальних-предальних потомках
Злом воздавать за добро добродушному гостеприимцу».


Это сказав, он копьё со всей силы метнул в Александра,
Тоже противнику в щит круговидный ударив жестоко.
Щит светозарный насквозь пробежало могучее древко;
Следом и панцирь насквозь украшением пышный пронзила

Медь, рассекла на боку ниже рёбер хитон у Париса.
Он увернулся едва, и едва избежал чёрной смерти.
Сын же Атрея тогда, среброгвоздный свой меч быстро вынув,
С силою им рубанул прямо в бляху на шлеме Париса.
Меч, от удара в куски разлетевшись, из рук его выпал.

И возопил Менелай, на широкое небо взирая:
«Зевс! Ни один из богов так, как ты, для меня не зловреден!
Я, наконец, уповал покарать Александра! И что же?!
Меч у меня на куски разлетелся! Копьё своё также
Я отослал в пустоту! А противника даже не ранил!»

Так он сказав, налетел на Париса, за шлем коневласый
Крепко схватив, поволок прямо к пышнопоножным ахейцам.
Сильно узорный ремень стиснул нежную шею Париса,
Тот, что поддерживал шлем, проходя под его подбородком.
И дотащил бы его Менелай, взяв великую славу,

Но Афродита с небес пораженье любимца увидев,
Подвязь из кожи быка порвала, дочь Крониона Зевса.
Шлем лишь повлёкся пустой за могучей рукой Менелая.
В воздухе шлем раскрутив, Атрейон его бросил к данаям
Пышнопоножным. С земли шлем подняли друзья Менелая.

Сам же он бросился вновь, поразить Александра пылая
Медным копьём. Но того скрыла с глаз Афтодита Киприда,
Облаком тёмным покрыв. И уносит любимца богиня,
Прямо на ложе его, в спальню полную благоуханий.
Быстро уходит сама, чтоб Елену позвать, и на башне

Тут же дочь Леды нашла, окружённую сонмом троянок.
Тихо рукой потрясла благовонное платье Елены
И обернулась тотчас древнеро́жденной старицей, пряхой,
Той, что когда-то давно для неё в Лакеде́моне граде
Шерсть превосходно пряла и царевну душою любила;

Ей уподобившись, так говорит Афродита богиня:
«В дом возвращайся, тебя Александр, твой супруг, призывает.
Он уже дома, сидит в вашей спальне, на ложе точёном,
Светел своей красотой и одеждой; и даже не скажешь,
Что со сраженья пришёл юный муж твой, скорее решишь ты,

Будто он с танцев пришёл отдохнуть, иль на танцы собрался».
Так говорила она, взволновав этим душу Елены.
Но та заметила вдруг и прекрасную шею Киприды,
И полных прелестей грудь, и блистание глаз её страстных.
В ужас Елена пришла; так к богине она обратилась:

«Ах, ты, жестокая! Вновь обольстить меня, хитрая, хочешь?
Иль ещё дальше увлечь, в многолюдный какой-нибудь город
Фригии иль, может быть, – Мионии весёлой? Признайся!
Может, и там где-то есть муж любезный тебе среди смертных?
Нынче, когда Менелай, победив Александра в сражении,

Снова в семейство меня возвратить, ненавистную, хочет,
Что ж ты являешься мне, в хитром сердце коварство питая?
Шла бы к любимцу сама! Отрекись от дороги бессмертных
И, никогда уже впредь не касаясь стопою Олимпа,
Вечно при нём изнывай и ласкай властелина, покуда

Будешь женою ему или даже наложницей только!
Я же к нему не пойду, к беглецу; и позорно бы было
Ложе его украшать; надо мной все троянские жёны
Будут смеяться тогда. Мне и так уж довольно страданий!»
Гневно ответила ей Зевса дочь Афродита богиня:

«Смолкни, несчастная! Я ведь могу тебя вовсе оставить.
Я ненавидеть могу так же сильно, как прежде любила.
Лютую злобу к тебе разожгу у троян и ахейцев,
В ратях и тех, и других; и погибнешь ты смертью ужасной!»
И испугалась угроз порождённая Зевсом Елена,

Молча укрыла себя серебристо-блестящим покровом
И за богиней пошла, незаметная сонму троянок.
Вскоре они подошли к пышнодивному дому Париса.
Обе служанки скорей приступили к домашним работам.
Тихо Елена тогда поднялась прямо в светлую спальню.

Там Афродита сама для неё взяла кресло, и ближе
Ставит к Парису его, улыбаясь пленительно, сладко.
В кресле устроилась том порождённая Зевсом Елена,
Скромно глаза отвела и сказала супругу с упрёком:
«С битвы пришел ты, герой? Ох, уж лучше б, несчастный, погиб ты,

Мужем могучим убит, тем, что был до тебя мне супругом!
Прежде хвалился ты сам, что один Менелая героя
Силой своей и рукой и копьём превзойдешь в ратоборстве!
Ну так ступай и дерись! Снова вызови в поле Атрида
Биться один на один! Впрочем, я не советую; лучше

Мирно покойся, и впредь с светлокудрым Атреевым сыном
Войском сражаться или в поединке не смей безрассудно;
Бойся, иначе копьём Менелай укротит тебя быстро!»
Ей отвечая, Парис устремляет крылатые речи:
«О, не печаль мне, жена, ты упреками горькими сердце:

Нынче меня победил Менелай при поддержке Афины,
Завтра – победа за мной: и у нас есть защитники-боги!
Лучше теперь мы с тобой насладимся взаимной любовью.
Страстью такой у меня никогда ещё ум не мутился,
Даже в счастливый тот день, как, тебя я из Спарты весёлой

Тайно похитив, бежал на моих кораблях быстролётных,
И на Кранае с тобой сочетался любовью и ложем.
Ныне ж пылаю тобой я, желания сладкого полный».
Так он сказал и пошёл лечь на ложе, за ним и супруга.
Вместе уснули они на блистательноубранном ложе.

Сын же Атрея, как зверь разъяренный, метался и рыскал,
Взоры бросая кругом: не увидит ли где Александра.
Но ни один из троян, ни один из союзников Трои
Мощному мужу не мог указать Александра-Париса.
Даже из дружбы к нему, знавший, где он, не скрыл бы Париса,

Так ненавистен он стал и друзьям, и врагам, хуже смерти.
Громко тогда возгласил повелитель мужей Агамемнон:
«Слушайте, Трои сыны и союзники Трои! Внимайте!
Видели все торжество Менелая, любимца Ареса.
Так что Елену теперь, и богатство, что с нею украли,

Вы нам верните. Ещё также должную дань заплатите,
Так, чтобы память о ней и у дальних потомков осталась».
Так Агамемнон сказал, — и в хвалу восклицали ахейцы.

Песнь четвёртая

НАРУШЕНИЕ КЛЯТВ. ОБХОД ВОЙСК АГАМЕМНОНОМ

Боги, у Зевса отца на крыльце золотом заседая,
Мирно беседу вели; посреди их цветущая Геба
Всем разливала нектар. Боги, кубки беря золотые,
Друг другу честь воздают, сверху чинно взирая на Трою.

Тут Олимпиец Кронид вдруг над Герой решил посмеяться,
Едкою речью её разозлить; начал так он с издёвкой:
«Знаю, богини здесь две помогают в войне Менелаю:
Гера Аргивская и Тритогения Алалкомена.
Обе, однако, сидят далеко и с Олимпа взирают,

Тем утешаются; но с Александром везде Афродита,
Помощь ему подает, роковую беду отражает;
Вот и сегодня спасла от мучительной смерти любимца.
Ведь очевидной была Менелая героя победа.
Боги, помыслим сейчас, чем нам дело такое закончить?

Снова ли грозную брань и печальную распрю воздвигнем
Или возлюбленный мир меж двумя племенами положим?
Если же то всем богам и желанно весьма, и приятно, –
Пусть нерушимо стоит достославная Троя Приама,
Царь Менелай же домой возвратится с Еленой Аргивской».

Так он сказал. Злясь на то, и Афина, и Гера вздыхали;
Рядом сидели они, измышляя несчастья троянцам.
Гнев затаив на отца, не сказала ни слова Афина,
Молча сидела, хотя её мучила злоба на Зевса.
Гера же гнева в груди не сдержала, воскликнула в гневе:

«Сердцем жестокий Кронид! Ты какие слова произносишь?!
Хочешь ты сделать и труд мой ничтожным, и пот мой напрасным, -
Им обливалась, трудясь, я сама, и коней истомила,
Рать поднимая на бой, на погибель Приаму и Трое!?
Волю свою ты твори, только боги не все ей довольны!»

Ей, негодуя, в сердцах отвечал грозный Зевс тучеводец:
«Злобная! Старец Приам и Приамовы дети какое
Зло сотворили тебе, что желаешь теперь непрестанно
Ты истребить Илион, благолепную смертных обитель?
Если б могла, ты б вошла за врата, за троянские стены,

И пожрала бы живьём и Приама, и всех Приамидов,
С ними – троянский народ! Лишь тогда б ты насытила злобу!
Делай, как сердце велит. Горький спор этот наш, я надеюсь,
Грозной вражды навсегда между мной и тобой не положит.
Слово еще я скажу, и его в своём сердце храни ты:

Если во гневе и я, пожелаю когда-нибудь город
В прах ниспровергнуть, тебе дорогих человеков отчизну, —
Гнев не обуздывай мой! Дай и ты мне свободу для действий!
Трою ж тебе я предать соглашаюсь, душой несогласный.
Ведь, сколь ни есть городов на земле под сияющим солнцем

Или под звёздною мглой, населённых сынами земными,
Сердцем моим больше всех чтима Троя священная, также –
Трои владыка Приам и народ копьеносца Приама.
Там никогда мой алтарь не лишался ни жертвенных пиршеств,
Ни возлияний каких, ни курений. Там честь мою чтили».

Зевсу сказала в ответ волоокая Гера богиня:
«Более всех мне милы лишь три города славных ахейских:
Спарта холмистая и город Аргос, и город Микены.
Их истреби ты, когда станут вдруг для тебя ненавистны;
Я же за них не вступлюсь, и с тобой враждовать я не стану.

Сколько бы гневная я ни противилась их истребленью,
Не помешаю тебе: ты один на Олимпе сильнейший.
Только труды и мои оставаться должны ли бесплодны?
Я, как и ты, – божество, исхожу из того же я рода;
Старшая я средь богинь, дочь могучего мудрого Крона,

Славой двойною горжусь, что меня и сестрой и супругой
Ты называешь, – о, Зевс, над бессмертными всеми царящий.
Ну же, оставим вражду и, вместе друг перед другом смиримся,
Оба уступим, и пусть нам последуют также другие
Боги бессмертные. Ты ж повели, о Кронион, Афине

К битве кровавой сойти между воинств троян и данаев;
Так пусть устроит она, чтоб троянцы нарушили клятву
Первыми, тем оскорбив гордых славою сильных данаев».
Так говорила, — и внял ей отец и бессмертных и смертных;
Речи крылатые он устремил к светлоокой Афине:

«Быстро, Афина, лети ты к войскам и троян, и данаев;
Там искушай и успей, чтобы славою гордых данаев
Первыми Трои сыны оскорбили, разрушив все клятвы».
А уж Афина давно это сделать пылала желаньем.
Бурно помчалась она с олимпийских высот как комета;

Словно ночная звезда, что как знаменье Зевс посылает
В море далёким пловцам, иль воюющим ратям народов,
Яркую; так из неё всюду сыплются искр мириады, —
В дивном сияньи таком устремилась на землю Афина.
Пала она между войск; и стояли полки, изумляясь,

Конников храбрых троян, также меднодоспешных данаев.
И, друг на друга взглянув, говорили они меж собою:
«Что это? Может, к войне это знаменье, к сече кровавой,
Снова на Трою идти? Или, может быть, мир между нами
Зевс предвещает теперь, войн и мира верховный вершитель?»

Так не один говорил и в троянских рядах, и в ахейских.
Зевсова ж дочь между тем, Антено́рида вдруг Лаодо́ка
Храброго образ прияв, быстро в толпы троянские входит;
Па́ндара ищет, у всех вопрошая, подобного богу.
Видит его, наконец: сын Лика́она доблестный Па́ндар,

Муж непорочный, – стоит, с ним – густые ряды щитоносцев,
Тех, что пришли вместе с ним от священных потоков Эсепа.
Около встав, так ему говорила богиня Афина:
«Сделаешь ли, что скажу, сын Лика́она, доблестный воин?
Смеешь ли быстрой стрелой ты ударить в царя Менелая?

В Трое тогда ты у всех обретёшь благодарность и славу;
Более ж всех – у царя Александра, Приамова сына.
Дар понёсешь от него ты от первого, дар знаменитый,
Если увидит он вдруг, как, твоею стрелой поражённый,
Доблестный царь Менелай на костёр поднимается грустный.

Па́ндар, дерзай! Порази Менелая, высокого славой!
Прежде же дай ты обет луконосцу ликийскому, Фебу,
Знатную жертву ему принести из ягнят первородных,
По возвращенью домой, за священные Зелии стены».
Это Афина сказав, на безумство безумца подвигла.

Взял он лоснистый свой лук из рогов быстроскачущей серны,
Дикой, которой он сам на охоте под сердце нацелил,
Ждавший в засаде; в тот миг, когда с камня уж спрыгнуть хотела,
В грудь ей стрелу он послал, опрокинув на камень хребтиной.
Серны рога от главы на шестнадцать ладоней вздымались.

Их знаменитый сплотил рогодел, обработав искусно,
Вылощил ярко весь лук и покрыл его золотом сверху.
Лук тот блестящий стрелок, натянул и искусно изладил,
Низко к долине склонив; под щитами дружины укрывшись
В страхе, чтоб также в него не стрельнули ахейцы, увидев,

Прежде чем будет пронзён Менелай, предводитель ахеян.
Крышку колчана подняв, из него Пандар вынул на волю
Быстрокрылатую смерть, чёрных острых страданий источник.
Тут же к тугой тетиве приспособил стрелу он проворно,
Быстро поклявшись затем луконосцу, ликийскому Фебу,

Знатную жертву тому принести из ягнят первородных,
По возвращенью домой, за священные Зелии стены,
Разом и ушки стрелы он повлёк, и воловую жилу.
Жилу привлёк до груди, ну а жало пернатой – до лука.
Лук свой огромный согнул Пандар так, что тот стал круговидным,

Рог заскрипел, тетива загудела, – стрела устремилась
Острая в гущу врагов, прямо к цели, к намеченной жертве.
Но и тебя, Менелай, не оставили жители неба,
Вечные боги; из них Зевса дочь была первая в этом.
Став пред тобою, она запретила стреле смертоносной

Тела касаться; она, словно нежная мать от ребёнка,
Сладким дремавшего сном, гонит мух, – так стрелу отмахнула,
Ловко направив её в место, где золотые застежки,
С панцирем пояс сомкнув, тем двойную броню образуют.
Бурнопернатая смерть в этот сомкнутый пояс попала

И просадила насквозь превосходно украшенный пояс,
Также пробила броню, украшением пышную; также
Медную навязь насквозь прободала, – защиту для тела,
Стрел сокрушенье, его защищавшую часто, – пронзила
Быстрая, и рассекла даже кожу царя Менелая:

Тут же багряная кровь заструилась из раны Атрида.
Словно слоновая кость, обагрённая пурпуром ярким,
Что кариянка, или меонийка готовят для пышных
Конских нащёчников; что до поры лежит в доме хозяйки;
Многие страстно хотят обрести эту царскую утварь:

И украшенье коню, и для конника слава и радость, –
Так у тебя, Менелай, обагрились пурпурною кровью
Бедра крутые твои, ноги стройные, даже лодыжки.
В ужас приходит Атрид, повелитель мужей Агамемнон,
Видя, как тёмная кровь заструилась из раны у брата.

В ужас приходит и сам Менелай, многославный воитель;
Но лишь увидел шипы и завязку пернатой вне тела,
Вновь у Атрида в груди переполнилось мужеством сердце.
Тяжко стеная, держа брата за руку, царь Агамемнон
Так между тем говорил, и кругом их стенала дружина:

«Милый мой брат, договор на погибель тебе заключил я,
Выставив против троян одного за данаев сражаться:
Ими пронзён ты; они клятву общую нашу попрали!
Но не напрасны, поверь, наша клятва, кровавая жертва,
Вин возлиянье и рук сопряженье на верность обета.

Если теперь же свершить месть за это Кронид не захочет,
Позже он всё же свершит! За обман свой заплатят троянцы
Женами их и детьми; головами своими заплатят!
Твердо уверен я в том, убеждаюсь и духом и сердцем:
Будет же некогда день, и погибнет высокая Троя!

Древний погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
Зевс громовержец, Кронид, тучегонец высоко царящий,
Над головами троян сам эгиду свою заколеблет
В гневе жестоком за их вероломство: и месть совершится.
Но между тем, Менелай, и жестокая будет мне горесть,

Если умрёшь ты, мой брат, здесь отметив предел своей жизни.
Я отягчённый стыдом, отойду в многожаждущий Аргос!
Скоро в отчизне тогда все ахейцы опять затоскуют:
Здесь мы на радость врагам и на славу Приаму оставим
Нашу Елену, и тут твои кости средь поля истлеют,

Лёгшие в чуждой земле, ради незавершённого дела.
И на могильный курган Менелая героя поднявшись,
Скажет тогда не один беспредельно надменный троянец: —
Если б над всеми свой гнев так всегда совершал Агамемнон!
Он к Илиону привёл всю ахейскую рать бесполезно;

Он на пустых кораблях возвратился в родимую землю,
Брата оставив нам здесь, Менелая, покрытого славой. —
О, если так, Менелай, лучше б мне провалиться под землю!»
Брата чтоб приободрить, так сказал Менелай светловласый:
«Брат, не печалься и в страх не вводи ополчений ахейских.

Выбрала страшная медь не смертельное место для раны:
Прежде ей пыл укротил пояс мой пёстроубранный, следом
Также – броня, а потом – навязь медников ковки искусной».
Быстро ему отвечал повелитель мужей Агамемнон:
«Было бы истинно так, как сказал ты, возлюбленный брат мой!

Пусть знаменитый наш врач твою рану немедля осмотрит
Пусть к ней приложит лекарств, утоляющих чёрные боли».
Далее к вестнику он обратился к Талфибию с речью:
«Быстро, Талфибий, иди и сюда призови Махао́на, –
Лучшего в войске врача и Асклепия мудрого сына.

Пусть он осмотрит вождя аргивян, Менелая героя:
Кто-то из лучших стрелков средь троян или, может, ликиян,
Ранил Атрида стрелой нам на горе, троянам на славу».
Так Агамемнон сказал. И, царю повинуясь, глашатай
Быстро пошёл сквозь ряды, по великому войску данаев,

Всюду смотря по рядам Махао́на; и вот, – его видит:
Тот окружённый стоял щитоносцами храбрыми, теми,
Что прилетели за ним по волнам из богатой конями
Трикки. Встав возле него, так Талфибий ему возвещает:
«Шествуй, Асклепиев сын; Агамемнон тебя призывает;

Нужно тебе осмотреть срочно рану вождя Менелая:
Кто-то из лучших стрелков средь троян или, может, ликиян,
Ранил Атрида стрелой нам на горе, троянам на славу».
Так он сказал, и в груди Махаона встревожилось сердце.
Быстро пошли сквозь ряды по великому войску данаев.

К месту пришли, где Атрид Менелай светлокудрый был ранен,
Там уж собрались вокруг властелины ахейские вместе,
А среди них – Менелай, даже раненый богу подобен.
Тут же стрелу Махаон хочет вынуть из пояса разом,
Но, лишь повлёк он её, закривились шипы у пернатой;

Быстро тогда расстегнул пёстроблещущий пояс он, следом
Также – броню, а потом – навязь медников ковки искусной;
Рану затем осмотрел, нанесённую горькой стрелою;
Выдавил грязную кровь и лекарствами рану присыпал,
Силу их добрый Хирон сам открыл для отца Махаона.

Но той порой, как вокруг Менелая данаи столпились,
Быстро отряды троян щитоносных пошли в наступленье;
Снова оружьем своим покрывались данаи и – к бою!
Тут не увидел бы ты Агамемнона, сына Атрея,
Дремлющим, или на брань неохотным, трепещущим, тихим:

Нет, устремился он в бой, что геройством мужей прославляет.
Даже хрипящих коней с колесницей, что медью сияет,
Сзади оставил. Держал браздодержец коней недалёко,
Сын Птолеме́я и внук Пирао́са, гигант Эвриме́дон.
Рядом держаться Атрид повелел на тот случай, когда он

Ноги трудом истомит, обходящий и строящий многих.
Сам, устремился он пеш, проходя по рядам ратоборцев.
И, находя аргивян быстроконных на бой поспешавших,
Дух поднимал им, представ, ободрял побудительной речью:
«Аргоса воины! Вы нынче вспомните славу и доблесть!

Нет, небожитель Кронид в вероломствах не будет помощник
Трои сынам, что, поправ свои клятвы, богов оскорбили!
Вороны пусть исклюют, до костей растерзают тела их!
Мы же цветущих их жён, и сестёр, и детей малолетних
В плен на судах увлечём, как возьмём крепкостенную Трою!»

Встретив же тех, кто хотел уклониться от битвы печальной,
Гневно на них нападал, порицая их словом жестоким:
«Аргоса воины! Вы презираемы станете в стане!
Как вам не стыдно стоять, в смертном страхе, как робкие лани?!
Лани, устанут когда от безумного бега по полю,

Тесно стоят, и в груди нет ни духа, ни силы для бега, —
Так, словно лани, и вы здесь стоите и медлите к бою!
Может быть, ждёте, когда к кораблям войско Трои подступит,
К нашим, с красивой кормой, что у берега моря седого,
Там чтоб увидеть: ни вас ли рукой покрывает Кронион?..»

Так Агамемнон вокруг обходил все полки ратоборцев.
Вот, проходя сквозь ряды, подошёл он и к критским шеренгам,
Критяне строились в бой, предводимые Идоменеем;
Идоменей впереди их подобен был вепрю, могучий;
Вождь Мерио́н у него позади побуждал ополченья.

Видя старание их, свою радость не скрыл Агамемнон,
Идоменея тотчас он приветствовал ласковой речью:
«Идоменей, я тебя среди сонма героев ахейских
Чествую более всех, как в боях и деяниях прочих,
Так и на наших пирах, где дают благородным данаям

Чашу с почётным вином растворённым, багрово-искристым;
Где предводители все славных меднодоспешных данаев
Мерой известною пьют, но твой кубок стоит непрестанно
Полный вина, как и мой; ты ведь пьёшь по желанию сердца.
Так же и в бой ты иди! Будь как прежде, гордись своей славой!»

Тут же Атриду в ответ говорил критский военачальник:
«О, Агамемнон, твоим неизменно останусь я другом,
Верным всегда и везде, как и прежде, ведь я в том поклялся!
Но поспеши и других побудить кудреглавых данаев.
Битву скорее начнём; ведь троянцы нарушили клятву,

И вероломством своим оскорбили богов и данайцев!
Верю, погибель их ждёт и жестокие беды за это!»
Так он сказал. И Атрид отошёл от них с радостным сердцем.
Вот, проходя сквозь ряды, он к Аяксам теперь устремился.
Оба готовились в бой, окруженные тучею пеших.

Словно с вершины холма вдруг увидел пастух, как над морем
Туча большая плывёт, бурным ветром гонимая с моря;
Издали взору она представляется черной смолою,
Мчится над морем седым, предвещая ужасную бурю;
С ужасом смотрит пастух и стада свои гонит в пещеру.

Схожие с тучей такой, за Аяксами юношей пылких
К битве кровавой с врагом устремлялись фаланги густые,
Чёрные, грозно кругом и щиты поднимая, и копья.
Видя такое, опять радость чувствует царь Агамемнон
Тут же к обоим вождям обратился он с речью крылатой:

«Храбрые мужи, вожди меднолатных данаев, Аяксы!
Вам я бойцов побуждать не даю повелений ненужных:
Сами вы их хорошо поощряете к пламенным битвам.
Если б… О, Зевс громобой! О, Афина! О, Феб луконосец!
Если б у каждого так, как у вас билось мужество в сердце,

К нашим ногам уж давно пал бы город Приама могучий,
Мужеством только одним и пленённый, и в прах обращённый!»
Так он сказал, и к другим отошёл от них с радостным сердцем.
Встретился Нестор ему, сладкогласый вития пилосский:
Строил свои он войска, их сердца распаляя на битву.

И окружали его Пелаго́н, что высокий был ростом,
Ге́мон, воинственный царь, и Биа́нт, и Ала́стор, и Хромий.
Конных мужей впереди с колесницами Не́стор построил;
Пеших бойцов позади он поставил, храбрейших в дружине,
Тех, что в сраженьях – стена! Ну, а робких собрал в середину,

Так, чтобы каждый из них тут уж волей-неволей – сражался.
Конникам первым давал наставленья, приказывал им он
В ряд колесницы держать и нестройной толпой не тесниться:
«И чтоб никто среди вас, полагаясь на силу и удаль,
Против троян впереди остальных в одиночку не бился.

Также – назад не сдавать! Вы себя лишь ослабите этим.
Кто ж в колеснице своей на врага колесницу наедет,
Выстави пику вперед: наилучший для конников способ.
Так же и ваши отцы города все громили и стены.
Разум и дух боевой сохраняйте и вы в своём сердце!»

Так наставлял он бойцов, сам во многих испытанный битвах.
Видя старанье его, снова радость не скрыл Агамемнон,
К Нестору он подошёл, устремляя крылатые речи:
«Если бы, старец, как дух твой доныне и молод и крепок,
Ноги служили тебе, и осталась бы в свежести сила!

Но угнетает тебя неизбежная старость. Уж пусть бы
Кто-то стареет другой, ну а ты бы блистал между юных!»
И Агамемнону так отвечал Нестор, всадник геренский:
«О, благородный Атрид! Несказанно желал бы и сам я
Быть всё таким, как в тот день, что поверг я Эревфалио́на.

Только ведь сразу и всё не даруют бессмертные боги;
Молод я был, а теперь и меня взяла в спутницы старость.
Но и таков я пойду между конными; буду бодрить их
Словом, советом моим: это честь, что осталась для старцев.
Копья же мечут пускай молодые ахейские мужи,

Что уже после меня родились, в них надежда на силу».
Так он сказал. И Атрид отошёл от них с радостным сердцем.
Невдалеке он нашёл Менесфе́я. Но конник тот славный
Праздно стоял, и вокруг — афиняне, искусные в битвах.
Близ Менесфе́я стоял Одиссей Лаэрти́д многоумный,

И окружали его кефалленов ряды, сильных в битвах.
Праздно стояли они, и не знали ещё о тревоге:
Так как, едва устремясь, друг на друга сходились фаланги
Конников быстрых троян и ахеян, что в первых дружинах.
Дальние – ждали, когда перед ними другая дружина

Прежде ударит в троян, и кровавую битву завяжет.
Так их увидя, вспылил повелитель мужей Агамемнон
Громко вождям он сказал, устремляя крылатые речи:
«Эй, Менесфе́й Петеи́д, славный сын скиптроносца Петея!
Также и ты, Лаэртид, полный хитростей, полный коварства!

Что укрываетесь тут, и стоите, других ожидая?!
Вам средь ахейских вождей надлежало бы вместе обоим
Первыми броситься в бой, и в лицо на врага устремляться!
Первыми ведь от меня вы о пиршествах слышали наших,
Если старейшинам пир учреждают ахейцы почтенный.

Там вам приятно, ведь там насыщаетесь жареным мясом,
Кубками пьёте нектар сладких вин по желанию сердца.
Здесь же приятно для вас посмотреть, как не вы, а другие,
Хоть бы и десять фаланг пред вами сражались с врагами!»
Гневно взглянув на него, отвечал Одиссей знаменитый:

«Речи обидные ты испускаешь из уст, Агамемнон!
Мы, говоришь ты, от битв уклоняемся? Если ты хочешь,
Мы быстроконных троян опрокинем свирепством Ареса!
Сам убедишься ты в том, если в этом участие примешь!
Сам ты увидишь отца Телема́ха в сражении первым

Перед рядами троян! А слова произнёс ты пустые!»
Гневным увидев его, улыбнулся Атрид Агамемнон,
И, обращаясь к нему, он повёл уже речи иные:
«О, благородный герой Одиссей Лаэртид многоумный!
Я ни упреков тебе, ни приказов давать не намерен.

Слишком я знаю, что ты самых добрых намерений полон,
И, где б мы ни были, ты одинаково мыслишь со мною.
К бою готовьтесь! А то, что обидное сказано было,
После исправим, и пусть то бессмертные сделают вздором!»
Так он сказал, и к другим устремился, оставив последних.

Вскоре увидел Атрид Диоме́да Тидида, стоящим
Возле коней и своей составной колесницы блестящей;
Рядом стоял и Сфене́л, благородная ветвь Капане́я.
Гневно и их порицал повелитель мужей Агамемнон;
Он Диомеду сказал, устремляя крылатые речи:

«Мужа бесстрашного сын, укротителя ко́ней Тиде́я,
Что ты стоишь, трепеща, и глазеешь на поле сраженья?
Так трепетать у отца твоего не в обычае было;
Пред дружиной всегда шёл он первым сражаться с врагами.
Сам я не видел, в боях не участвовал я с браноносцем;

Но те, кто видели, всех, говорят, превышал он геройством.
Некогда он, - не с войной, а как гость, - появился в Микенах.
Там с Полини́ком они богоравным войска собирали,
Чтобы войною пойти на священные Фивы. Просили
И у микенян, чтоб те им союзников дали надёжных.

Те согласились сперва дать союзников, просьбу исполнив;
Но их от этого Зевес отвратил явью знамений грозных.
Вышли вожди из Микен и ни с чем поспешили обратно.
Вскоре достигли они берегов густозлачных Асо́па.
В Фивы оттуда послом аргивяне послали Тидея.

В Фивы Тидей и пришёл, и увидел там многих кадмеян.
Те пировали как раз во дворце у царя Этео́кла.
Там конеборец Тидей, хоть и был чужеземец, нисколько
Не испугался, один оказавшись средь многих кадмейцев.
На состязанья он их вызывал и во всех состязаньях

Очень легко победил. Помогала герою Афина.
Злобой к Тидею зажглись все кадмейцы, погонщики коней;
При возвращеньи ему подготовили тайно засаду;
Ждали его пятьдесят молодых ратоборцев в засаде,
С ними вожди их: Мео́н Гемони́д, на бессмертных похожий,

И Ликофо́н, славный сын Автофо́на, в боях ненасытный.
Только Тидей и для них жесточайший конец приготовил;
Всех перебил их и дал одному лишь домой возвратиться:
Знаменью вечных богов покоряясь, не тронул Меона.
Так был воинствен Тидей этолиец! Но сына родил он,

Смелостью ниже себя, только лишь в празднословии выше».
Так он сказал. Диомед не ответил же, храбрый, ни слова,
Внемля с почтеньем укор от почтенного саном владыки.
Но возразил тут Сфене́л, славный сын Капане́я героя:
«Нет, Агамемнон, не лги! Ведь прекрасно и правду ты знаешь!

Мы справедливо горды тем, что наших отцов мы храбрее:
Мы ведь разрушили град семивратный, престольные Фивы,
Воинство в меньшем числе приведя под Аресову стену,
Зна́меньям веря богов и надеясь на Зевсову помощь.
Наши ж отцы лишь своим безрассудством себя погубили.

Славы отцов не равняй, Агамемнон, со славою нашей!»
Грозно взглянув на него, возразил Диомед благородный:
«Молча ты стой, Капанид! Моему повинуйся совету!
Я не вменяю в вину, что владыка мужей Агамемнон
Дух побуждает на бой в ратях пышнопоножных данаев.

Славу ему воспоют, предводителю, если данайцы
Мощь одолеют троян, Илион завоюют священный;
Но и бесчестье – ему, если те одолеют данайцев.
Так устремимся же в бой! Вспомним нашу кипящую храбрость!»
Это сказав, тут же он с колесницы с оружием спрыгнул.

Страшно забряцала медь на груди у царя Диомеда.
В бой полетел он, да так, что храбрейшего обнял бы ужас.
Словно на брег морской быстро катятся шумные волны,
Бьются, гряда за грядой, подгоняемы буйным Зефиром;
В море сначала они вырастают, а после, нахлынув,

С громом на берег летят и дробятся, и выше утесов
Плещут унылые, и бурно брызжут солёную пену, —
Так непрестанно одна за другою фаланги данаев
В бой устремились. И им их вожди отдают приказанья.
Воины ж молча идут. И, увидев то, всякий спросил бы:

Столько народа молчит, есть ли голос у этой громады?
Молча шагают бойцы, подчиняясь начальникам. Ярко
Медь на доспехах блестит словно солнце, на стройных шеренгах.
Ну а трояне вперёд шли, крича, словно овцы в овчарне
Мужа богатого, где их десятками доят, а овцы

Блеют и блеют всегда, тем на голос ягнят отзываясь, -
Крики такие неслись по великим троянским дружинам.
Крики и речи у них не у всех одинаковы были,
Так как различен язык был у разных народов союзных.
В бой вёл троянцев Apе́c, а данаев – Паллада Афина,

Ужас насильственный, Страх и безумная Распря-Эрида,
Грозного бога войны, мужегубца Ареса сестрица:
Малой вначале она пресмыкается; после же быстро
В небо уйдёт головой, а ступнями по полю шагает.
Распря, на гибель дружин, буйно сеяла ярость меж армий,

Рыща по толпам кругом, умирающих стон чтоб умножить.
Вот и сошлись, наконец, друг на друга идущие рати.
Разом столкнулись щиты, что из кожи, и копья и силы
Меднодоспешных мужей; сшиблись выпуклобляшные разом
В меди блестящей щиты; всюду гром разразился ужасный.

Крики победные и стоны смертные вместе смешались
Гибнущих воинов и убивающих. Кровь заручьилась,
Словно бы вдруг две реки полноводные, с гор низвергаясь,
Обе в долину одну свои бурные воды сливают,
Шумный покинув исток, обе в пропасть пучинную льются;

Шум их далёко пастух слышит, стоя на горном утёсе, –
Так от сражавшихся гром разносился, и крики, и ужас.
Первым тогда Антило́х поразил у троян браноносца
Храброго, в первых рядах, Фализиеву ветвь, Эхепо́ла.
Быстро ударив его прямо в бляху косматого шлема,

Лоб у него он пронзил, и вошло медноострое жало
В череп его глубоко. Тьма покрыла глаза Эхепола.
Башней высокою он рухнул наземь средь схватки могучей.
Элефено́р сильный царь, грозный вождь крепких духом абантов,
Сын Халкодо́на, схватил тело павшего за ноги крепко,

И поволок из-под стрел, чтоб как можно скорее с троянца
Латы сорвать. Но его продолжалась забота не долго.
Влекшего труп усмотрел Агенор, крепкодушный воитель,
И при наклоне его в бок, у края щита обнажённый,
Дротиком медным пронзил и могучего крепость разрушил.

Он ещё дух испускал, а уж битва опять разгорелась, —
Яростный бой меж троян и ахеян. Как волки, бросались
Яро одни на других. Человек с человеком сражался.
Тут Теламо́нидом вмиг поражен был сын Анфемио́на,
Жизнью цветущий, герой Симои́сий. А некогда с Иды

Мать его вместе с роднёй вниз спустилась, стада чтоб проверить.
Там она и родила на зелёных брегах Симои́са:
Мальчик, родившийся там, наречен Симои́сием. Только
За воспитание он не воздаст уж родителям. Краток
Был его век, пресечён он копьём Теламонова сына.

Он устремлялся вперёд, как его поразил Теламонид
В грудь, чуть ни в правый сосок. Сквозь плечо сзади вышло наружу
Жало копья. И упал Симои́сий на землю, как тополь,
Что на широком лугу влажном вырос без всякой печали,
Ровен и чист, на одной лишь вершине раскинувший ветви.

Тополь, который срубил колесничник железом блестящим,
Чтобы в колеса его для прекрасной согнуть колесницы, —
В прахе лежит у реки на родном берегу, засыхает.
Так Симоисий лежал молодой и лишённый доспехов
Мощным Аяксом. А тут вдруг Анти́ф Приамид пёстролатный

Пику в Аякса метнул, сквозь толпу в него метясь, однако
Он промахнулся, попав в Одиссеева доброго друга,
Ле́вку попал прямо в пах; тот тащил чьё-то мертвое тело;
Вырвалось тело из рук, и упал он близ мёртвого мёртвый.
Гневом герой Одиссей воспылал за убитого друга;

Вышел он всех впереди, облечённый сверкающей медью;
К телу приблизился, встал, огляделся, и с силою мощной
Бросил блестящий свой дрот. Отступили враги от удара
Мужа могучего, но он свой дрот не напрасно отправил:
В Демокоона попал он, в побочного сына Приама,

Что из Абида пришёл в дом Приама, с земли конских пастбищ.
Дротом его Лаэртид, раздражённый за друга, ударил
Прямо в висок, и с другой стороны сквозь висок просверкнуло
Дрота его остриё; и глаза Приамида закрылись.
Грянулся на землю он, и доспехи на нём загремели.

Вспять и передних ряды подались, и божественный Гектор.
Радостно громко вскричав, тут ахейцы, себе взяв убитых,
Ринулись прямо вперёд, пробиваясь. На них, негодуя
Смотрит с Пергамских высот Аполлон, он воскликнул троянам:
«Всадники Трои, вперед! Не сдавайте вы бранного поля

Гордым ахейцам; у них грудь – не камень, тела – не железо,
Чтобы смертельная медь их телам не несла пораженье!
И не свирепствует здесь Ахиллес быстроногий сегодня:
У кораблей он свой гнев, сокрушительный сердцу, питает».
Так из Пергама гремел на троян гневный бог. А ахейцев

К бою звала Зевса дочь, Тритогения, дух возбуждая,
Быстро по толпам носясь, где медлительных в битве увидит.
Тут оковала судьба Амари́нкова сына, Дио́ра:
Камнем он был поражён рукомётным, жестоко зубристым,
В правую голень его поразил предводитель фракиян,

Пи́рос герой, Имбраси́д, к Илиону из Эны притёкший.
И сухожилья, и кость раздробил совершенно Диору
Камень бесстыдный. И вот, пошатнувшись, упал Амаринкид,
Руки дрожащие он простирает к друзьям своим милым,
Дрогнувший духом. А тут налетел поразивший фракиец,

Пирос могучий. В живот он вонзил ему пику. На землю
Вылилась внутренность вся. Мрак глаза у Дио́ра окутал.
Пироса бурного в грудь пикой ранил Фоа́с этолиец
Выше соска, и прошла прямо в лёгкое острая пика.
Быстро к нему подбежав, этолиец могучую пику

Вырвал из рёбер и, меч обнажив изощрённый, ударил
Пироса прямо в живот посредине, и душу исторгнул.
Снять же доспехов не смог: обступали героя фракийцы,
Мужи чубастые, вмиг копья острые грозно уставив.
Сколь ни огромен он был, сколь ни крепок и мужеством славен,

Ими был прогнан Фоас и назад отступил перед силой.
Так, распростёршись в пыли окровавленной, рядом лежали
Оба отважных вождя: и фракиян лихих, и эпеян.
Много вокруг и других там лежало бесстрашных героев.
Дело такое ругать настоящий мужчина не стал бы,

Если б не раненный он острою медью, совсем невредимый
В гуще сражения был под защитой Афины Паллады,
Силой её предводим и от ярости стрел охраняем.
Много в тот день полегло и троян, и могучих данаев;
Пали в кровавую пыль, и лежат они друг возле друга.

Песнь пятая

ПОДВИГИ ДИОМЕДА

Сыну Тидея, вождю Диомеду, в то время Афина
Силу и смелость дала, чтоб его отличить среди прочих
Аргоса славных сынов и стяжать ему громкую славу.
Вечный огонь на щите и на шлеме его запалила,

Блеском подобный звезде той осенней, которая в небе
Всех светозарней горит, выйдя чистой из волн Океана.
Голову, плечи его всё таким же огнём осветила
И устремила туда, где всех жарче кипело сраженье.
В Трое жил Дарес старик, непорочный жрец бога Гефеста,

Славой, богатством велик, и два сына у Дареса было:
Храбрый Фегес и Идей, оба в битвах различных искусны.
Оба они, отделясь от своих, понеслись на Тидида;
Оба на быстрых конях, в колеснице на пешего мчались.
Пешим на них Диомед устремился. Лишь стали сближаться,

Первым троянец Фегес устремил длиннотенную пику:
Близко над левым плечом Диомеда, блестящая жалом,
Медь пронеслась, не задев. И тогда Диомед копьеборец
Бросил копьё, и оно не напрасно из рук излетело:
В грудь меж сосков поразил он Фегеса и сбил с колесницы.

Спрыгнул Идей, побежал, колесницу прекрасную бросив,
В трепете сердца не смел брата труп защитить от позора.
Он бы и сам не ушёл от грозящего, чёрного рока,
Если б Гефест не забрал его с поля, укрыв мраком ночи,
Чтобы не вовсе отец сокрушился печалью о детях.

А Диомед же коней изловил, воеватель могучий,
Вверил дружине своей, чтоб угнали к судам многоместным.
Были трояне бодры, но, увидев, что Дареса дети —
Тот устрашённый бежит, а другой с колесницы низвержен, —
Духом смутились войска. Тут богиня Паллада Афина,

Бурного бога войны за запястье взяла и сказала:
«Бурный Apec! Ты, людей истребитель и стен сокрушитель!
Кровью покрытый! Пора ль, нам оставить троян и ахеян
Драться одних? Пусть Кронид промыслитель им славу присудит.
Мы ж с поля боя уйдём, чтобы Зевсова гнева избегнуть».

Так говоря, увела из сражения буйного бога
И посадила его на крутом берегу над Скамандром.
Гордых троян отразив, каждый вождь из данаев низвергнул
По браноносцу троян; первым был грозный царь Агамемнон,
Мощного Одия сбив с колесницы, вождя гализонов:

Первому пику ему, обращённому в бег, Агамемнон
В спину вогнал между плеч и сквозь грудь её выгнал наружу.
С шумом на землю упал, загремевший доспехами Одий.
Идоменей поразил меонийца, рождённого Бором,
Феста, что к Трое притёк из страны плодоносной, из Тарны.

Идоменей Девкалид копьеборец копьём длиннотенным
В правое ранил плечо, в колесницу всходившего Феста:
Тот с колесницы упал, оказалась смертельною рана.
Быстро раздели его Девкалида царя ратоборцы.
Там же Скамандрий Строфид, молодой звероловец искусный,

Пикой из ясеня был поражён Менелаем Атридом.
Сам он был славным стрелком, был обучен самой Артемидой,
Метко он бил всех зверей, диких чащ и просторов питомцев;
Всё же его не спасла от беды ни сама Артемида,
И ни искусство её, чем гордился стрелец дальнометкий.

Юношу сильный Атрид Менелай, знаменитый копейщик,
Близко бежавшего прочь, своей острой из ясеня пикою
В спину меж плеч поразил и сквозь грудь пику выгнал наружу.
Грянулся юноша в пыль, зазвучали на павшем доспехи.
Вождь Мерион поразил Тектонида Ферекла, который

Зодчим прекраснейшим был, его руки во всяком искусстве
Опытны были; его очень сильно любила Паллада;
Он и Парису суда многовёслые строил, что стало
Бедствий началом, конец предрекавшим, как всем илионцам,
Так и ему. Не постиг провиденья богов он всесильных.

Гнал его перед собой Мерион и, настигнув, ударил
Справа, чуть ниже спины; и копейное жало глубоко
Врезалось, прямо в пузырь, под лобковою костью застыло.
Пал на колени Ферекл с воплем страшным, и смерть свою принял.
Мегес Педея сразил, Антенорова храброго сына.

Хоть незаконным он был, но его воспитала Феана,
Как и законных детей, с нежной лаской, в угоду супругу.
Мегес Филид на него устремился, копейщик могучий,
Прямо в затылок его он ударил копьём изощрённым.
Между зубов пролетев, медь язык подсекла у Педея.

Грянулся в пыль он и медь смертоносную стиснул зубами.
Эвемонид Эврипил поразил Гипсенора героя,
Долопиона жреца ветвь почётную, старца, который
Бога Скамандра жрецом был, и сам он как бог почитался.
Перед собой увидав Гипсенора бегущего спину,

Быстро его Эврипил догоняет; мечом своим острым
Бьёт на бегу по плечу. И отсёк Гипсенору он руку.
Наземь упала рука, а чуть дальше упал и троянец,
Веки закрыли ему Смерть багровая, мощная Участь.
Так воевали вожди в этой мощной и пламенной битве.

Но Диомеда вождя не узнал бы ты. Где он вращался?
С кем воевал? Поражал он троян, иль своих же, – ахеян?
По полю бранному он реял, словно поток многоводный,
Бурный осенний разлив, что мосты рассыпает как хворост;
Бега его укротить ни мосты, укреплённые камнем,

И ни зелёных полей плодородных плотины, – не могут,
Если внезапный придёт он, Кронида дождём отягчённый;
Много разрушит вокруг он творений людей работящих.
Так от Тидида вокруг рассыпались густые фаланги
Трои сынов, устоять не могли, хоть и больше их было.

Вскоре увидел его славный отпрыск царя Ликаона,
Как, по равнине носясь, тот повсюду фаланги волнует;
Быстро тогда он свой лук со стрелой на Тидида направил,
В правое метясь плечо, прямо в лату летевшего быстро.
Лату пробила насквозь и, вонзившись в плечо Диомеду,

Кровью броню оросив, легкокрылая в мышце застряла.
Громко воскликнул, гордясь, славный отпрыск царя Ликаона:
«Други, трояне, вперед! Ободритесь в бою, конеборцы!
Ранен аргивец стрелой! Я надеюсь, он долго не сможет
Драться с пернатой в плече. Это точно, как то, что под Трою

Феб сребролукий меня устремил из пределов ликийских!»
Так он кричал, возносясь. Но героя стрела не смирила:
Он лишь чуть-чуть отступил, встал перед колесницей с конями,
К другу Сфенелу воззвал, Капанееву храброму сыну:
«Друг Капанид, поспеши на мгновенье сойти с колесницы,

Чтобы стрелу у меня из плеча горькожалую вынуть».
Так он сказал. И Сфенел соскочил с колесницы на землю,
Встал за спиной у него и стрелу из плеча его вынул.
Брызнула тёмная кровь сквозь кольчугу вождя Диомеда;
Громко взмолился тогда Диомед, воеватель могучий:

«Непобедимая дочь громовержца, Афина, послушай!
Если ты мне и отцу помогать благосклонно любила
В брани пылающей, будь мне ещё благосклонной и нынче!
Дай мне настигнуть того и копейным ударом повергнуть,
Кто меня ранить успел и надменно друзьям предвещает,

Что мне недолго теперь видеть свет лучезарного солнца!»
Так восклицал он, молясь, и вняла его просьбам Афина.
Лёгкими сделала вмиг у героя и ноги и руки.
Близко к нему подошла, обращаясь с крылатою речью:
«Смело теперь, Диомед, выходи на сраженье с врагами!

В грудь я вложила тебе дух отцовский и храбрость, какою
Славный наездник Тидей отличался, щита потрясатель.
Мрак у тебя от очей отвела, окружавший их прежде;
Ныне узнаешь легко ты и бога и смертного мужа.
Если увидишь, что бог вдруг, тебя искушая, предстанет,

Ты на бессмертных богов, Диомед, не дерзай ополчаться,
Кто б ни предстал. Но когда Зевса дочь Афродита предстанет
Перед тобою в бою, – острой медью рази Афродиту!»
Это сказав, отошла светлоокая дочь громовержца.
Сын же Тидея опять встал в передних ряды, чтоб сражаться.

Если и прежде горел он желанием биться с врагами,
Тут уж он втрое сильней, словно лев, распалился на битву.
Лев, что в степи у овец руноносных в ограде застигнут
Был пастухом и за то был им ранен, слегка, не смертельно.
Ярость лишь в нём пробудил этой раной пастух. И теперь уж

Сам в страхе спрятался в дом, бросив стадо. И мечутся овцы,
Жмутся к ограде, одни на других налегают в испуге;
Лев распалённый назад чрез высокую скачет ограду.
Так распалённый Тидид внутрь фаланги троянской ворвался.
Там Астиноя поверг и народов царя Гипенора:

Первого в грудь у соска поразил медножальною пикой;
А у второго плечо отделил от хребта и от шеи,
Резко огромным мечом по плечу возле шеи ударив.
Бросив убитых, напал на Абаса с вождем Полиидом,
Старца гадателя снов Эвридама сынов. Им, однако ж,

Перед сраженьем отец не сумел разгадать сновидений.
Наземь поверг их Тидид многомощный и снял с них доспехи.
После на Ксанфа пошёл и Фоона, на двух Фенопидов,
Фенопа поздних сынов. Разрушаемый старостью скорбной,
Тот не имел, кроме них, сыновей, чтоб наследство оставить.

Их же Тидид умертвил, он у братьев несчастных похитил
Сладкую жизнь; а отцу их оставил лишь слёзы и скорби.
Старец не обнял детей, возвратившихся с брани кровавой,
И всё наследство его меж собой разделили чужие.
Там же напал он на двух сыновей Дарданида Приама,

Что в колеснице одной были: Хромия и Эхемона.
Так же, как лев на коров нападает, пасущихся в роще,
И сокрушает, поймав, с силой шею бычку или тёлке, —
Так беспощадно Тидид с колесницы низверг Приамидов,
Как ни противились, – сбил и сорвал с поражённых доспехи.

Их же коней поручил отогнать к кораблям многоместным.
Храбрый Эней усмотрел истребителя строев троянских,
И сквозь гремящую брань, сквозь жужжащие копья пошёл он,
Пандара всюду ища, не найдет ли, подобного богу.
Вскоре его он нашёл Ликаонова славного сына,

Встал перед ним и сказал, негодуя, в лицо ему глядя:
«Пандар! Ответь мне сейчас, где твой лук и крылатые стрелы?
Где твоя слава стрелка, что никто из троян не оспорил?
Даже ликиец тебя превзойти по стрельбе не гордился.
Руки ты к Зевсу воздень, и пусти ты пернатую в мужа,

Кто бы он ни был. Могуч, и погибели много принёс он
Ратям троянским. Гляди, многим сильным сломил он колена!
Может быть, он – это бог, на троянский народ раздражённый,
Гневный за жертвы? А гнев у богов – это гибель для смертных!»
Быстро Энею в ответ говорил славный сын Ликаонов:

«О, благородный Эней, и советник троян меднолатных!
На Диомеда похож, на Тидида тот воин могучий:
Щит я его узнаю, также, – шелом с дырооким забралом;
Вижу его я коней. Только бог ли то, верно не знаю.
Если же, как я сказал, он является сыном Тидея,

То не без бога тогда он свирепствует; есть покровитель
Верно, при нём; и стоит, свои плечи туманом окутав:
Бог от него и стрелу налетавшую быстро отринул.
Я ведь в него уж стрелял и в плечо его правое ранил;
Лату доспеха его я стрелою пробил совершенно.

Я уповал уж тогда, что его я отправил к Аиду.
Но не отправил, он жив! Значит, тут не без промысла бога!
Нет здесь со мною коней, для сражения нет колесницы.
В Зелии, в доме отца, у меня их одиннадцать, новых,
Пышно отделанных; и, для сохранности их, покрывала

Вкруг их висят; возле ж них двуярёмные кони, для каждой,
Смирно стоят и себя полбой и ячменём утучняют.
Нет, не напрасно меня наставлял, уходящего к Трое,
В доме родном мой отец Ликаон. Он, воинственный старец,
Мудро наказывал мне: ополчись на конях, в колеснице

Трои сынов предводи на побоищах, в бурных сраженьях.
Я не послушал отца, а ведь было бы то мне полезней.
Я лошадей пожалел, чтоб в стенах городских, возле дома
Им не нуждаться ни в чём и питаться роскошно, как прежде.
Дома оставил коней я и пешим пришёл к Илиону,

Твердо надеясь на лук. Но, как видно, он мне не помощник!
В двух знаменитых мужей я послал свои меткие стрелы:
В сына Атрея послал и в Тидеева сына. Обоих
Ранил и кровь их пролил, этим только сильней их озлобил.
Видимо, злым был тот год и тот день, как и лук я, и стрелы

В доме родном со столба снял, решившись в веселую Трою
Войско к троянцам вести, угождая Приамову сыну.
Если назад я вернусь и своими глазами увижу
Землю родную, жену и отеческий дом наш высокий, —
Голову пусть мне тогда иноземец враждебный отрубит,

Если я стрелы и лук этот в жаркое пламя не брошу,
В щепы его изломав: бесполезным мне спутником был он!»
Пандару быстро Эней, предводитель троян, возражает:
«Не говори так, мой друг Ликаонид! Не будет иначе
Прежде, чем мы ни войдём в колесницу вдвоём и, напротив

Встав перед мужем, его ни проверим оружием нашим.
Быстро идём же ко мне, ты войдёшь на мою колесницу,
Троса увидишь коней, как искусны они, как умеют
Быстро лететь хоть куда, и в погоне проворны, и в бегстве.
К городу нас унесут и спасут они, бурные, если

Зевс снова славу отдаст Диомеду, Тидееву сыну.
Ну, так идём же скорей; ты и бич, и блестящие вожжи,
В руки возьмёшь, ну а я с колесницы сойду, чтоб сразиться.
Или врага принимай на себя, я ж останусь с конями».
Быстро Энею в ответ говорил славный сын Ликаонов:

«Лучше уж вожжи держи ты, и сам правь своими конями:
Прытче они понесут колесницу с привычным возницей,
Если мы вдруг побежим перед мощным Тидеевым сыном.
Или они, оробев, что знакомого крика не слышат,
Могут замяться и нас с поля боя помчать неохотно,

Тут и настигнет Тидид нас обоих и сразу прикончит,
И знаменитых коней заберёт он себе, дерзновенный.
Лучше ты сам управляй колесницей своей и конями,
Я же, как он налетит, изостренным копьем его встречу».
Так сговорились. Вдвоём на блистательной встав колеснице,

На Диомеда они вскачь пустили коней быстроногих.
Тут усмотрел их Сфенел, знаменитейший сын Капанея;
Сразу крылатую речь устремляет он к сыну Тидея:
«Храбрый Тидид Диомед! О, мой друг, драгоценнейший сердцу!
Вижу могучих мужей, налетающих биться с тобою!

Неизмерима их мощь: первый — это стрелок знаменитый
Пандар, он горд тем, что он Ликаона ликийского отрасль;
С ним же — троянец Эней, сын добрейшего мужа Анхиза,
Матерью ж милой своей называет Эней Афродиту.
Встань в колесницу, назад мы отступим; ты так не свирепствуй,

Между передних дерясь: жизнь тогда ты свою не погубишь!»
Грозно взглянув на него, отвечал Диомед нестрашимый:
«Смолкни! О бегстве молчи! И к нему ты меня не преклонишь!
Знай, не в породе моей отступать из сраженья любого,
Или скрываться как трус! Нет, крепка у меня еще сила!

Даже не хочется мне в колесницу всходить; так, как видишь,
Пеш против них я иду; трепетать не велит мне Афина.
Их в колеснице своей уж не вынесут кони обратно;
Оба от нас не уйдут, хоть один и укрылся покуда.
Слово иное скажу, и его сохрани ты на сердце:

Ежели мудрая мне Тритогения славу дарует
Этих двоих поразить, то своих ты коней быстроногих
Здесь удержи, затянув вожжи им за скобу колесницы;
Сам, не забудь, Капанид, на коней ты Энеевых бросься
И от троян их гони к ополчениям храбрых данаев.

Кони его из коней той породы, которой Кронион
Тросу за сына его заплатил, за юнца Ганимеда;
Лучших коней ты нигде не найдёшь под авророй и солнцем.
Этой породы себе тайно у царя Лаомедона
Взял добродушный Анхиз, подослав кобылиц своих тихо:

Шесть жеребцов родилось той породы в конюшне Анхиза.
Он, четырех удержал при себе, воспитал их у яслей;
Двух же Энею отдал, разносящих в сражениях ужас.
Если коней тех возьмём, то стяжаем великую славу!»
А в это время, пока совещались герои взаимно,

Близко враги принеслись, погоняя коней своих бурных.
Первым блистательный сын Ликаонов воскликнул Тидиду:
«Пламенный сердцем Тидид, сын Тидея воинственный, славный!
Быстрой пернатой стрелой моей горькой, смотрю, ты не сломлен.
Ну, так я пикой сейчас испытаю тебя: не верней ли!»

Это сказав, он сотряс и послал длиннотенную пику,
И поразил по щиту Диомеда; насквозь совершенно
Острая медь пронеслась и в броню его стукнула звучно.
Радуясь, громко вскричал тут блистательный сын Ликаона:
«Ранен ты в пах и насквозь! И теперь, я надеюсь, не долго

Будешь страдать! Наконец даровал ты мне светлую славу!»
Быстро ему, не смутясь, отвечал Диомед благородный:
«Зряшный удар! Не попал! Но теперь, я надеюсь, вы оба
Не отдохнете, пока здесь один из вас мёртвым не ляжет
Кровью насытить своей ненасытного бранью Ареса!»

Так он сказал и метнул. И Афина направила пику
Пандару в нос между глаз. Тот нагнулся, – сквозь нос и сквозь зубы
Пика прошла, и язык отсекла острой медью у корня,
И, остриём просверкнув, замерла у него в подбородке.
Он с колесницы упал, и доспехи на нём зазвенели,

Пёстроблестящие. И даже кони отпрянули в страхе
Быстрые тросские. Так потерял Пандар душу и силу.
Спрыгнул на землю Эней со щитом и с огромною пикой
В страхе за Пандара труп, чтоб его не забрали ахейцы.
Он возле трупа ходил, словно лев, свою мощь сознающий;

Грозно вперёд выставлял он свой щит круговидный и пику.
Криком ужасным грозил он у каждого душу исторгнуть,
Кто б ни приблизился. Но камень поднял с земли сын Тидеев,
Страшно тяжёлый, какой не подняли б и два человека
Ныне живущих; но он взял одной лишь рукой, размахнулся,

И этим камнем в бедро угодил он Энею, где ляжка
В тазовый входит сустав, именуемый чашкой. И камень
Чашку совсем раздробил, разорвал на бедре сухожилья,
Также и кожу сорвал у героя. Эней поражённый
Пал на колено вперёд; и, шатаясь, могучей рукою

В землю упёрся. И взгляд его чёрная ночь осенила.
Тут бы Эней и погиб, предводитель народа, когда бы
Милая Зевсова дочь Афродита за ним не следила,
Мать, что его родила с пастухом, славным юным Анхизом.
Милого сына она обвила белоснежной рукою,

Ткани одежды своей перед ним распростерла блестящей,
Кроя от вражеских стрел, чтоб какой-либо конник данайский
Медью его не пронзил и души у него не исторгнул.
Так на руках понесла мать любезного сына из боя.
Сын Капанея Сфенел между тем не забыл наставлений,

Тех, что Тидид ему дал, о конях говоря быстролётных.
Он звонконогих своих лошадей чуть подальше поставил
От буйной битвы, бразды затянув за скобу колесницы.
Сам же скорей полетел он к коням пышногривым Энея
И, отогнав от троян к меднолатным дружинам ахеян,

Их Деипилу отдал, - в сонме сверстников этого друга
Более всех он любил, по согласию чувств их сердечных, -
Гнать повелел к кораблям мореходным. А сам же, бесстрашный,
Встав в колеснице своей и блестящие вожжи взяв в руки,
Пламенный вслед за царём Диомедом на конях понёсся.

Тот же Киприду теперь медью острой преследовал грозный,
Зная, что та – из богинь маломощных, не то, что другие,
Те, что войною живут, управляя сраженьями смертных,
Так, как Афина или́ как громящая грады Энио.
Вот он богиню догнал, прорываясь сквозь толпы густые.

Прямо нацелив копьё, Диомед, воеватель бесстрашный,
Острую медь устремил, ранив вдруг кисть руки у богини.
Быстро копьё сквозь покров благовонный, Харитами тканный,
Нежную кожу прошло на ладони богини бессмертной.
Брызнула и полилась кровь бессмертная дивной богини,

Влага, какая течёт в венах жителей неба счастливых,
Так как людскую еду и от гроздьев вина не вкушают;
Вот и бескровны они, и бессмертными их называют.
Громко богиня вскричав, сына выронила из объятий;
На руки быстро его подхватил Аполлон сребролукий,

Облаком чёрным покрыв, чтоб какой-нибудь конник данайский
Медью его не пронзил и души у него не исторгнул.
Грозно меж тем закричал на богиню Тидид воеватель:
«Скройся же, Зевсова дочь! Удались от войны и убийства!
Иль не довольно тебе обольщать слабых жён, если смеешь

В битвы соваться, в бои средь мужей? Уж теперь, я надеюсь,
Ты ужаснёшься, когда о сражении только услышишь!»
Так он сказал. И она удалилась со скорбью глубокой.
Быстро Ирида её с поля боя выводит с поддержкой
И в помрачении чувств от страданий, с померкнувшим телом.

Слева от битвы она вскоре бога Ареса находит;
Там он сидел, но копьё и бессмертные кони Ареса
Мраком укрыты. Упав на колени, любезного брата
Нежно молила она одолжить ей коней златосбруйных:
«Милый мой брат, помоги, дай коней мне своих с колесницей,

Только Олимпа достичь мне, жилища богов безмятежных.
Очень уж рана болит у меня; смертный муж меня ранил,
Храбрый Тидид Диомед, что готов даже с Зевсом сразиться!»
Так говорит. И Apec отдаёт ей коней златосбруйных.
И в колесницу взошла Афродита со скорбью на сердце;

С ней и Ирида взошла и бразды взяла в правую руку,
Лёгких стегнула коней. Полетели послушные кони;
Быстро достигли они на Олимпе жилища бессмертных.
Там удержала коней ветроногая вестница Зевса,
Их распрягла, а затем предложила амброзию в пищу.

Ну а Киприда в слезах, плача, пала к коленям Дионы,
Матери милой своей. Мать в объятия дочь заключила,
Нежно ласкала её, утешая, и так говорила:
«Дочь моя милая, кто из бессмертных с тобой дерзновенно
Так поступил, словно ты зло какое свершила открыто?»

Плача, ответила ей Афродита, владычица смеха:
«Ранил меня Диомед, предводитель аргосцев надменный.
Ранил за то, что унесть я хотела из боя Энея,
Милого сына. Ведь он в этом мире любезней всего мне.
Нынче уже не троян и ахеян свирепствует битва;

Нынче с богами ведут бой данайские гордые мужи!»
Так ей почтенная мать отвечала Диона на это:
«Перетерпи, моя дочь, ободрись, как ни горестно сердцу.
Много уже от людей пострадали бессмертные боги.
Беды друг другу, увы, мы взаимно устраивать рады.

Много Apec пострадал. Ведь его Эфиалтес и Отос,
Два Алоида, больших великана, цепями сковали
Страшными: так и сидел год и месяц он в медной темнице.
Верно бы там и погиб бог Арес, ненасытный войною,
Если бы мачехой их, Эрибеей прекрасной, об этом

Не был Гермес извещён тайно. Он из темницы похитил
Ловко Ареса, уже страшной цепью лишенного силы.
Гера страдала. Ведь ей мощный сын мужа Амфитриона
Горькой трезубой стрелой угодил прямо в грудь, сильно ранив.
Страшная, лютая боль безотрадная Геру терзала!

Даже Аид пострадал, меж богами ужасный, от раны.
Тот же погибельный муж, громовержцева отрасль, Аида,
Ранил стрелой у ворот возле мёртвых, в страдания ввергнув.
В дом Эгиоха взлетел, на высокий Олимп тут вознёсся,
Сердцем печальный Аид, роковою терзаем стрелою:

В мощном плече у него та торчала и мучила душу.
Бога лекарством Пеан, утоляющим боли, осыпал,
Скоро его исцелил, не для смертной рожденного жизни.
Дерзкий тот смертный, увы, не страшась совершал злодеянья!
Луком богов оскорблял, на Олимпе великом живущих!

Этого ж против тебя подстрекала Паллада Афина.
Муж безрассудный! Тидид дерзновенный, – не ведает, глупый,
Что коротка жизнь у тех, кто с богами решил потягаться.
Дети не сядут к нему на колени, отцом не покличут,
В дом свой вернётся когда он героем с войны многосмертной.

Пусть же пока Диомед, невзирая на гордую силу,
Мыслит, что с ним кто иной, и сильнее тебя, не сразится;
И дочь Адраста царя, добродушная Эгиалея,
Воплем полночным своим ото сна не разбудит домашних,
В грусти о муже своём, о храбрейшем герое ахейском,

Верная сердцем жена Диомеда, смирителя коней».
Так говоря, на руке ей бессмертную кровь вытирала.
Тяжкая боль унялась, и внезапно рука исцелилась.
Тайно то видели всё и Паллада Афина и Гера.
Речью язвительной гнев возбуждали они у Кронида;

Первою речь начала светлоокая дева Афина:
«Зевс, наш могучий отец, не гневись на слова, что скажу я?
Верно, Киприда опять из ахеянок новую деву
К Трои сынам привела, беспредельно богине любезным?
И, может быть, что она, деву в пышной одежде лаская,

Пряжкой себе золотой поцарапала нежную руку?»
Так говорила. Отец и людей, и богов улыбнулся,
Тут же призвав дочь к себе, так сказал золотой Афродите:
«Милая дочь! Не тебе заповеданы шумные войны.
Лучше делами займись ты приятными сладостных браков.

Ну а войной пусть Apec заправляет с Палладой Афиной».
Так меж собою вели разговоры бессмертные боги.
Этой порой Диомед на Энея напал нестрашимый,
Зная, что сам Аполлон покрывает Анхизова сына.
Бога могучего он не страшился: желал непрестанно

Смерти Энея предать и доспех знаменитый похитить.
Трижды Тидид нападал, умертвить Анхизида пылая;
Трижды в блистательный щит Аполлон ударял Диомеду;
Но, лишь в четвертый раз он налетел, словно демон, ужасный,
Голосом грозным ему загремел Аполлон дальновержец:

«В разум приди! Отступи и не думай равняться с богами,
Гордый Тидид! Никогда не увидишь ты равенства между
Племенем сильных богов и по праху влачащихся смертных!»
Так он сказал. И назад Диомед отступил ненамного,
Гнев не желая навлечь стреловержца разящего, Феба.

Феб же Энея унёс от беды, положив аккуратно
В храме своём, что ему на священном Пергаме воздвигнут.
В дивном святилище том превеликом охотница Феба
С дочерью Летой и мощь, и красу возвращали Энею.
А Аполлон между тем сотворяет обманчивый призрак —

Образ Энея живой, и оружием схож, и доспехом.
Около призрака тут и троянцев и храбрых данаев
Сшиблись ряды, на груди разбивая воловые кожи
Пышных и круглых щитов, и крылатых щитков легкомётных.
К богу Аресу тогда обращается Феб дальновержец:

«Бурный Арес, бог войны, мужегубец и стен разрушитель!
Разве не хочешь убрать с поля боя героя Тидида,
Воина дерзкого? Он ведь готов даже с Зевсом сразиться!
Прежде копьём поразил он богиню Киприду в запястье;
Тут на меня самого устремился ужасный, как демон!»

Это сказал и воссел Аполлон на вершинах Пергама.
Ну а свирепый Арес поспешил дух поднять у троянцев,
Вид Акамаса приняв, предводителя быстрого фраков.
Громко к Приама сынам, он воззвал, гордым Зевса питомцам:
«Эй, вы, Приама сыны, столь хранимого Зевсом владыки!

Долго ль троян убивать вы ещё разрешите аргивцам?
Ждёте пока мы начнём у ворот Илиона сражаться?
Воин повержен у нас, почитавшийся так же, как Гектор, –
Доблестью славный Эней, знаменитая отрасль Анхиза!
Ринемся в бой и спасём благородного друга от смерти!»

Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом.
Тут Сарпедон укорять благородного Гектора начал:
«Гектор, куда у тебя подевалась бывалая храбрость?
Ты говорил, что один, без народов, без ратей союзных
Город спасешь, взяв зятьёв лишь да братьев. Так, где ж твои братья?

Здесь ни единого я не могу ни увидеть, ни встретить.
Прячутся, верно, они от сражений, как псы, льва увидев!
Мы же сражаемся здесь, чужеземцы, пришедшие в помощь!
Также сражаюсь и я, ваш союзник, придя издалёка!
Так как Ликия моя по течению Ксанфа – не близко.

Там я оставил жену дорогую и сына-младенца,
Также – немало богатств, на которые всякий польстится.
Но, невзирая на то, предвожу ликиян, и готов я
В бой с Диомедом вступить, ничего не имея в Троаде,
Что бы могли у меня отобрать как трофей аргивяне.

Ты ж — неподвижно стоишь и других не бодришь ополчений
Храбро сражаться, и жён и детей защищая троянских.
Гектор, смотри, как бы все вы, объятые страхом, как сетью,
Для разъяренных врагов вдруг не стали бы лёгкой добычей!
Скоро разрушат тогда супостаты прекрасный ваш город!

Должен заботиться ты о делах этих денно и нощно,
Должен просить воевод иноземных союзников ваших,
Бой непрестанно вести, а угрозы-упрёки – оставить».
Так говорил Сарпедон. Сердце Гектора тем уязвил он:
Быстро на землю герой с колесницы с оружием спрыгнул

И по дружинам кругом полетел, лес из копий колыша,
В бой распаляя сердца. И возжег он жестокую сечу!
Вновь развернулись к врагу, встав лицом к аргивянам, трояне.
Те же, сомкнув лишь ряды, ожидали врагов, не робея.
Как ветер плевел несёт, рассевая по гумнам священным,

Где веют зёрна жнецы, где Деметра с кудрями златыми
Зёрна от плевел деля, возбуждает дыхание ветра,
Гумны под плевелом враз побелеют, — вот так аргивяне
Все с головы и до ног побелели под пылью, поднятой
Даже до медных небес от копыт их коней легконогих

В быстрых крутых виражах. Их возницы в бою направляли
Силою рук, прямо в лоб на врагов устремляя. Но мраком
Бурный Арес тут покрыл поле битвы, помочь чтоб троянам.
Он, по рядам их носясь, торопился исполнить заветы
Феба бессмертного. Феб заповедал Аресу немедля

Души троян возбудить, лишь узнал, что Паллада Афина
Бой оставляет, – оплот и защитница воинств ахейских.
Сам же Энея вождя из святилища пышного храма
Вывел и крепостью грудь у владыки народов наполнил.
Между друзей Анхизид встал величествен; все веселились

Видя, что он невредим, жив, здоров и блистает всей силой,
Стоя пред ними. Его ж ни о чём расспросить не успели;
Труд их заботил иной; труд, к которому звали их боги:
Феб сребролукий, Арес мужегубец и ярая Распря.
Тут воеводы Тидид, Одиссей, также оба Аякса

Ревностно к бою солдат побуждали ахейских. Ахейцы ж
Сами ни мощи троян не страшились, ни криков их грозных.
Молча стоят они, ждут, неподвижны как тучи Кронида
В тихий безветренный день, что на горных вершинах скопил он
Чёрные, и до поры неподвижные, так как все ветры

Дремлют, как дремлет Борей многомощный, что мрачные тучи
Шумным дыханьем своим вмиг рассыпал бы в небе широком.
Так ожидали троян неподвижно, бесстрашно данаи.
Царь Агамемнон летал по рядам, ободряя усердно:
«Будьте мужами, друзья, и возвысьтесь бестрепетным духом;

Воина воин пускай постыдится без подвигов драться!
Знающих воинский стыд, возвращается больше, чем гибнет!
Но беглецы не найдут ни спасенья себе и ни славы!»
Это сказав, он копьё своё бросил в переднего мужа,
В Деикоона, что был храбрым другом Энея, а также –

Сыном Пергаса, и чтим в Трое, как и сыны Дарданида:
Ревностен был он в войне и всегда между первых сражаться.
Грозным копьём ему в щит угодил Агамемнон могучий;
Щит был пробит, сквозь него совершенно копьё пробежало,
Пояс шикарный прошло и внизу живота задержалось.

С шумом на землю тот пал, и взгремели на павшем доспехи.
Тут же Эней Анхизид поразил из храбрейших данайцев
Двух Диоклеса сынов: Орсилоха с Крефоном. Отец их,
Благами жизни богат, жил в красиво устроенной Фере,
Род свой от бога он вёл, от Алфея, чьи воды широко

В землях пилийских текут. Бог Алфей породил Орсилоха,
Смертного мужа, царя, несчислимых мужей властелина;
Царь Орсилох породил Диоклеса, высокого духом;
А Диоклес породил сыновей-близнецов, что искусны
Стали в сраженьях любых: породил Орсилоха с Крефоном.

Оба они, возмужав, плыли в чёрных судах к Илиону
С войском ахейских мужей, к Трое гордой и славной конями,
В брани Атрея сынам, Агамемнону и Менелаю,
Чести ища, но себе лишь печальную участь сыскали.
Будто бы два мощных льва, на вершинах возросшие горных,

В чаще дремучих лесов оба вскормлены матерью-львицей,
Тучных овец и тельцов круторогих из стад похищая,
И разоряя дворы у людей, до тех пор, пока сами
Замертво не упадут, ловчих острою медью убиты.
Так и они, близнецы, пораженные мощным Энеем,

Рухнули оба, – как львы, как высокие сосны, – на землю.
Это увидев, скорбел Менелай браноносный, он в гневе
Выступил дальше других, весь покрытый сверкающей медью,
Острым колебля копьём; сам Арес распалял ему душу
С помыслом тайным: чтоб он поражён был рукою Энея.

Но тут увидел его Антилох Несторид благородный,
Выступил сам он вперёд, опасаясь, чтоб пастырь народов
Не пострадал и плоды их трудов тяжких не уничтожил.
А в это время уже Менелай и Эней свои копья
Друг против друга подняв, воспылали желаньем сразиться.

Но подоспел Антилох, рядом встал с Менелаем Атридом.
Двух браноносцев Эней, друг за друга стоявших, увидев,
Драться уже не посмел, сколь ни пламенным воином был он.
Те же, убитых скорей оттащили к дружинам ахейским,
И возвратили друзьям опечаленным; там их оставив,

Сами вернулись назад и сражались с передними вместе.
Там Пилемена они, что Аресу подобен, повергли,
Грозных народов вождя, щитоносных мужей пафлагонских.
Быстро его Менелай Атрейон, знаменитый копейщик,
Длинным копьём поразил прямо в шею, стоявшего против.

Вождь Антилох поразил Пилемена возницу – Мидона,
Отрасль Атимния, тот скакунов разворачивал бурных.
Камнем ему угодил он по локтю; бразды у Мидона,
Костью слоновой блестя, пали прямо на пыльную землю.
Ринулся тут Антилох и мечом по виску его жахнул!

Тот, лишь вздохнув тяжело, с колесницы прекрасной свалился
Вниз головой, он повис, упираясь на плечи и темя.
Так вверх ногами стоял он, в песок головой погрузившись,
Кони покуда, толкнув, опрокинули тело на землю,
Так как стегнул их бичом Антилох, чтоб угнать к аргивянам.

Гектор героев узнал меж рядов и на них устремился
С яростным криком; за ним понеслись и фаланги троянцев.
Их предводили Apec кровопивец с громящей Энио
Грозной, несущей с собой буйство боя, мятеж беспредельный.
В правой руке потрясал бог Арес преогромною пикой,

То выступал он вперёд, то за Гектором следом стремился.
Бога увидев, Тидид ужаснулся, могучий воитель.
Так по великой степи шедший долго неопытный путник
Вдруг перед быстрой рекой цепенеет, впадающей в море
С пеной кипящей; на миг он, смутившись, назад отступает, —

Так отступил Диомед и немедля воскликнул к народу:
«Что ж мы дивимся, друзья, что сегодня божественный Гектор
Стал дерзновенным бойцом, копьеборцем славнейшим в сраженьи?
С ним непрестанно идёт бог войны, отражающий гибель!
С ним и теперь он — Арес, только в образе смертного мужа!

С поля отступим, друзья, не спеша и лицом к супостатам!
Биться с богами нельзя. С ними вы не рискуйте сражаться!»
Так он сказал. Но уже близко к ним подступили троянцы.
Гектор поверг сразу двух ратоборцев, испытанных в битвах,
Те в колеснице одной находились: Менесф с Анхиалом.

Это увидев, скорбел о погибших Аякс Теламонид;
К ним подступил он стеной и, послав свой сверкающий дротик,
Сына Селага он сверг сразу, Амфия, что жил средь Песа,
Что и богатства имел и поля; но судьба Селагида
В эту войну вовлекла, постоять за Приама и Трою.

В пояс его поразил Теламонид Аякс многомощный;
В нижнюю часть живота пробуравился дротик огромный.
Амфий тут с шумом упал, а Аякс подбежал, победитель
Жадный, доспехи совлечь. Но посыпались, ярко сверкая,
Острые копья троян. Стал как ёж щит Аякса от копий.

Он же, ногой наступив на сраженного, дротик свой медный
Вырвал; но только других не успел драгоценных доспехов
С плеч Селагида сорвать: острым ливнем посыпались стрелы.
И в окруженьи троян он один побоялся остаться.
Много их, мощных, лихих, наступало, лес копий щетиня.

Сколь ни огромен он был, сколько был ни могуч и ни славен,
Прочь отогнали его. И Аякс отступил перед силой.
Так браноносцы вожди в этой пламенной битве сражались.
Той же порой Тлиполем Гераклид, и огромный и сильный,
Злою судьбой был сведен с Сарпедоном божественным в битву.

Чуть лишь герои сошлись друг на друга, чтоб в битве сразиться,
Первым из них Тлиполем Гераклид, промыслителя Зевса
Сын знаменитый и внук, к сопротивнику так обратился:
«Ликии царь Сарпедон! Ну какая тебе неизбежность
Здесь между войск трепетать? Ты ведь – муж незнакомый с войною!

Лжец, кто прославил тебя как рождённого Зевсом великим!
Нет, несравнимо ты мал пред великими Зевса сынами,
Что между древних племен человеков родились от Зевса;
И каковым, говорят, был родитель мой: сила Геракла –
Сила великая, он – дерзновеннейший, львиное сердце!

Некогда прибыл сюда, чтоб взыскать коней с Лаомедона,
Лишь на шести кораблях и с дружиной значительно меньшей,
Град Илион разгромил и пустынными улицы сделал!
Ты же – и робок душой, и народ свой ведёшь на погибель!
Нет, я надеюсь, что ты для троян обороной не будешь.

Ликию бросил свою ты напрасно. В стократ будь сильней ты,
Всё же, сражённый сейчас мной, пойдёшь ты к воротам Аида!»
Ликии царь Сарпедон Тлиполему ответил немедля:
«Так, Тлиполем, – но Геракл разорил Илион знаменитый,
Чтобы безумство царя покарать, лживость Лаомедона.

Царь ведь ему за добро злом ответил: и словом озлобил,
Да и коней не отдал, для которых тот шёл издалёка.
Что ж до тебя, Тлиполем, я тебе предвещаю погибель:
Примешь ты смерть от копья моего и даруешь мне славу;
Душу – Аиду отдашь, что конями своими гордится».

Так говорил Сарпедон. Тут, сотрясши, из ясеня пику
Быстро метнул Тлиполем. И противник копьё своё тоже
Одновременно метнул. Угодил Сарпедон Гераклиду
В шею, и жало, насквозь пробежав, несмирённое вышло:
Тёмная ночь в тот же миг тут глаза Тлиполему покрыла.

Все же и сам Тлиполем по бедру угодил Сарпедону
Пикой огромной: прошло жало бурное быстро сквозь тело,
Стукнувшись в кость. Но отец от него отвращает погибель.
Тут Сарпедона друзья постарались скорее из битвы
Вынести; только его удручала огромная пика,

Что вслед за ним волоклась; но никто из друзей не подумал
Ясневой пики извлечь из бедра, – сам тогда он пошёл бы, –
Так суетились вокруг Сарпедона друзья торопливо.
А Тлиполема, блестя своей медью, данаи спешили
Вынести с поля. Его Одиссей знаменитый увидел,

Волею твердый, и в нём благородное вспыхнуло сердце.
Он между помыслов двух колебался умом и душою:
Прежде настигнуть ли вдруг сына громом гремящего Зевса,
Иль, на ликиян напав, рядовых уничтожить побольше?
Но не ему суждено, – хитроумному сыну Лаэрта, –

Острою медью сразить многомощного Зевсова сына.
Сердце его на народ рядовой обратила Паллада.
Там он, сражаясь, низверг Ноемона, Аластора, также
Хромия, Галия и сверг Алкандра, Керана, Притана.
Много убил бы ещё Одиссей знаменитый ликиян,

Если бы Гектор его шлемоблещущий вдруг не увидел:
Ринулся он сквозь толпу, весь покрытый сияющей медью,
Ужас данаям неся. Зевса сын Сарпедон, видя друга,
Возликовал, но ему он печально посетовал тут же:
«Гектор, не дай мне лежать, умоляю, добычей ахеян!

Друг, защити! И пускай лучше в городе дружеском вашем
Силы оставят меня. Не судила судьба мне, как вижу,
В дом возвратиться родной, в землю милую сердцу, в отчизну,
Чтобы обрадовать там и супругу, и юного сына!»
Так он сказал, но ему не ответил божественный Гектор,

Быстро пронёсся вперёд, нетерпеньем пылая скорее
Рать аргивян отразить и у множества души исторгнуть.
А в это время друзья Сарпедона его посадили
В поле, под буком большим Эгиоха, метателя молний.
Там из бедра у него извлекал длиннотенную пику

Сильный храбрец Пелагон, друг его, им особо любимый.
Дух испустил Сарпедон, и глаза его мглою покрылись.
Вскоре опять он вздохнул, и прохладный живительный ветер
Дух его вновь оживил, в грудь тяжёлую вдунув дыханье.
Рать аргивян между тем перед Гектором и пред Аресом,

Тесно фаланги сомкнув, к кораблям своим не побежала,
Но не бросалась и в бой. Рать, в лицо неприятелю глядя,
Лишь отступала, узнав, что Арес в ополченьях троянских.
Кто же был первым, и кто был последним, доспехи которых
Гектор могучий забрал, и Арес душегубец похитил?

Тевфрас, подобный богам, а потом и Орест конеборец,
И Энома́ос герой, также Трех, этолийский копейщик,
Энопа отрасль Гелен и Орезбий красивопоясный,
В Гиле живущий, где он был богатства стяжателем страстным,
Около озера жил он Кефисского, где и другие

Семьи беотян живут, территорий богатых владельцы.
Но лишь увидела их белоплечая Гера богиня, –
Храбрый ахейский народ истребляющих в битве свирепой, –
Быстро к Афине она обратилась со словом крылатым:
«Горе случилось, о дочь необорная Зевса Кронида!

Словом напрасным с тобой обнадежили мы Менелая,
Что он вернётся домой разрушителем Трои высокой,
Если свирепствовать так дозволяем убийце Аресу!
Нет, устремимся же в бой, и помыслим о доблести сами!»
Так говорила, и с ней согласилась Афина Паллада.

Гера ж сама, устремясь, снаряжала коней златосбруйных,
Старшая между богинь, дочь великого сильного Крона.
У колесницы с боков Геба ставила гнутые круги
Медных колёс в восемь спиц, на железную ось их надела.
Обод нетленный у них, золотой; сверху обода – шины

Медные, плотно лежат. Посмотреть, так для глаз просто диво!
Ступицы их серебром, округлённые, пышно сияли.
Кузов держали ремни, что блестели нарядные ярко
Золотом и серебром; а на нём две скобы возвышались;
Дышло всё из серебра выходило из кузова; Геба

Вяжет на дышло ярмо золотое, прекрасное; упряжь, –
Тоже из золота всю, – продевает. Тут быстро под упряжь
Гера подводит коней двух бессмертных, вся боем пылая.
В доме отца своего, Эгиоха, Афина в то время
Скинула тонкий покров, что сама же, соткав, украшала

Пышным узором, и он с плеч струёй на помост покатился.
Вместо отца своего облачилась броней громовержца,
Бранным доспехом его облеклась она, к бою готовясь.
Через плечо на груди укрепила эгиду с кистями
Пышными; Ужас вокруг от эгиды кружил страшноглазый:

Тут же – Погоня, Раздор и Могучесть, и Трепет бегущих;
Тут же – Горгоны лихой голова, чей чудовищный образ
Сердце страшит, – грозный знак то и знаменье Зевса Кронида!
Шлем золотой, что сверкал украшеньями, четырехбляшный,
Гордо надела, он сто городов ратоборцев покрыл бы.

В пламенной встала она колеснице и вооружилась
Тяжким, огромным копьём, тем, которым ряды сокрушает
Сильных бойцов, если вдруг прогневят они дочь Эгиоха.
Гера немедля с кнутом налегла на коней быстроногих.
С громом разверзлись врата им небесные сами при Горах –

Стражах небесных – Олимп вверен им и великое небо,
Чтоб пред вратами смыкать или вновь разверзать туч громады.
В эти ворота коней подстрекаемых гнали богини.
Вскоре же Зевса царя одного от бессмертных далёко
Видят сидящим они на холме высочайшем Олимпа.

Там удержала коней белоплечая Гера богиня,
К Зевсу, бессмертных царю, сыну Крона она обратилась:
«Или не гневен ты, Зевс, на такие злодейства Ареса?
Сколько мужей – и каких! – погубил он в народе ахейском,
Пользуясь властью своей! Я скорблю по ним; Феб же, напротив,

Вместе с Кипридой в душе веселятся спокойно; к сраженью
Лишь подстрекают они мужегубца Ареса, безумца.
Зевс, наш отец! На меня ты рассердишься, если Ареса
С поля заставлю уйти я ударом, быть может, жестоким?»
Гере немедля в ответ так сказал громоносный Кронион:

«Лучше Афину пошли на Ареса, богиню победы:
Больше привыкла она повергать его в тяжкие скорби».
Так он сказал, — и ему покорясь, белоплечая Гера
Плетью хлестнула коней; полетели покорные кони,
Между землею паря и усеянным звёздами небом.

Взглядом своим человек охватить сколько может пространства,
Встав на дозорном холме, чтоб увидеть ширь мрачного моря, —
Столько одним лишь прыжком на скаку пронесут богокони.
К Трое они принеслись, к рекам рядом текущим, в то место,
Где быстрокатный поток свой Скамандр с Симои́сом сливают,

Там удержала коней белоплечая Гера богиня,
Быстро ярмо с них сняла, окружив коней облаком тёмным.
Сладкой амброзии им разостлал в пищу там Симоис бог.
Сами богини спешат, двум голубкам подобные робким,
Поступью легкой, горя побороться за славных данаев.

Прибыли к месту они, где мужей было много храбрейших
Вкруг Диомеда вождя, укротителя мощного коней:
Сонмы густые стоят, словно львы, пожиратели крови,
Или как вепри, чью мощь одолеть не легко и с оружьем.
Там пред аргивцами встав, закричала великая Гера,

В образе Стентора, тот мужем мощным был, медноголосным,
Так он кричал, как кричат пятьдесят человек вместе разом:
«Стыдно, аргивцы! Презрен тот, кто воин достойный лишь с виду!
Прежде, когда с вами был в грозных битвах Пелид благородный,
Трои сыны никогда из Дарданских ворот не дерзали

Выступить: все лишь его сокрушительной пики боялись!
Нынче ж далёко от стен, пред судами, трояне воюют!»
Так возбудила она словом силу и мужество в каждом.
Той же порой подошла к Диомеду Паллада Афина.
Видит царя у своей колесницы: стоял близ коней он,

Рану свою прохлаждал, нанесенную Пандара медью.
Храброго пот изнурял под широким ремнем, щит держащим
Выпуклый: щит стал тяжёл, и рука у него цепенела.
Но, подымая ремень, отирал он кровавую рану.
Крикнула Зевсова дочь, наклонившись к ярму колесницы:

«Жаль, что Тидей произвёл не такого же сына как сам он!
Пусть ростом мал был Тидей, но по духу – воитель великий!
Я запрещала ему воевать иль бороться, герою,
Зная его бурный нрав, когда сам, лишь один от ахеян,
В Фивы он прибыл послом к многочисленным Кадма потомкам.

Я повелела ему пировать в их чертогах спокойно;
Только Тидей, как всегда, обладавший всем мужеством бурным,
Юных кадмеян к борьбе вызывал и в любых состязаньях
Всех их легко побеждал: я сама помогла ему в этом!
Так и тебе я всегда помогаю, всегда охраняю

И одобряю тебя с фригиянами весело биться;
Но либо слишком устал ты от подвигов доблестных, либо
Робость связала тебя беспощадная! А если так, то
Сын ли великого ты храбреца Инеида Тидея?»
Тут же Афине в ответ так сказал Диомед благородный:

«О! Узнаю я тебя, светлоокая дочь громовержца!
Искренне всё я тебе расскажу, ничего не укрою.
Нет, не усталость меня и не робость бездушная держат,
Но и заветы твои помню я, что ты мне завещала:
Ты мне велела сама не вступать ни с одним из блаженных

Жителей неба в борьбу, но когда Зевса дочь, Афродита,
В битву вмешается, то бить велела её острой медью.
Вот почему я и сам отступаю, и прочим аргивцам
Всем повелел отступать, чтобы здесь воедино собраться:
Вижу Ареса; он сам управляет гремящею битвой».

Снова сказала ему светлоокая дочь Эгиоха:
«О, сын Тидея, герой, воин, милый для сердца Афины!
Нет, ты теперь не страшись ни Ареса, ни бога другого
Сильного. Знай, я сама за тебя постою в этой битве!
Мужествуй, в бой на конях звуконогих лети на Ареса!

Смело сойдись и рази, и не бойся свирепства и мести
Буйного бога, пусть он – сотворённое зло, вероломец!
Сам он недавно обет произнёс предо мною и Герой:
Против троян воевать, помогая ахеянам всюду.
Нынче ж стоит за троян, вероломный, ахеян оставив!»

Так говоря, согнала с колесницы Сфенела на землю:
Быстро рукой совлекла, — и покорный мгновенно он спрыгнул.
Тут же богиня сама в колесницу к Тидиду восходит,
Боем пылая; и ось застонала дубовая тяжко,
Дочь Громовержца подняв и Тидида, храбрейшего мужа.

Разом и кнут и бразды захватив, вдруг Паллада Афина
Первая бурных коней устремила на бога Ареса.
Он в это время снимал с Перифаса доспехи; убитый
Был этолийцев вождём, сын Охезия славный и мощный,
Роста огромного был. Так трудился Арес. Тут Афина,

Чтоб стать незримой ему, шлем Аида надела, укрывшись.
Только увидел Арес душегуб Диомеда героя,
Тут же он бросил вождя Перифаса огромное тело,
Что распростёрто в пыли, там, где душу ему он исторгнул:
Быстро и прямо пошёл на Тидида, смирителя коней.

Чуть лишь герои сошлись друг на друга, чтоб в битве сразиться,
Первым ударил Apec: он над конским ярмом и вожжами
Медную пику послал, воспылав страстью душу исторгнуть.
Но ухватила рукой светлоокая дочь Эгиоха
Пику и бросила вбок: пронеслась та, напрасная, мимо.

Тут на Ареса напал Диомед нестрашимый, потряс он
Медным копьём; и его устремила Паллада, усилив,
В пах под живот, где Арес опоясывал медную повязь.
Так Диомед поразил бога в пах и, назад копьё вырвав,
Плоть у него растерзал. И взревел тут Арес меднобронный

Страшно, как девять или десять тысяч воскликнули разом
Сильных мужей на войне, начинающих ярую битву.
В ужасе дрогнули все, - и дружины троян, и ахейцев;
Так заревел бог Apec, душегуб, ненасытный войною.
Так же, как свет весь угрюм, чёрен, мрачен под тучами видим,

Если неистовый вдруг знойный ветер задышит сурово, —
Взору Тидида таким показался, весь кровью покрытый
Медный Apec, в облаках восходивший к широкому небу.
Быстро взлетел на Олимп он, бессмертный, – к жилищу бессмертных.
Возле Кронида воссел опечаленный бог, мрачный, сникший,

Рану ему показал со струящейся кровью бессмертной,
Тяжко от боли стонал; Зевсу сетуя, так говорил он:
«Разве без гнева ты, Зевс, на ужасные смотришь злодейства?
Что же мы, боги, всегда из-за замыслов друг против друга,
Беды лишь терпим да боль, да мученья, творя людям благо!

В негодовании все на тебя из-за дочери буйной,
Гибель несущей для всех, лишь с одними злодействами в мыслях!
Прочие боги, о, Зевс, сколь ни есть их на светлом Олимпе,
Все мы послушны тебе и готовы во всём покоряться.
Ты лишь её никогда не смиряешь ни словом, ни делом,

Вечно потворствуешь ей. Но зловредную дочь породил ты!
Ныне Тидида она, Диомеда, что горд и бесстрашен,
С диким свирепством его на бессмертных богов устремила!
Прежде Киприду копьём поразил он и ранил ей руку;
После с копьём на меня самого устремился, как демон!

Быстрые ноги меня лишь спасли, а иначе бы долго
Там я простёртый страдал, между страшными грудами трупов,
Или б совсем изнемог, под ударами гибельной меди!»
Грозно взглянув на него, отвечал громовержец Кронион:
«Смолкни! И рядом не вой! Перемётчик! Отступник обетов!

Ты ненавистнейший мне меж богов, населяющих небо!
Только тебе и милы вся вражда, да раздоры, да битвы!
Матери дух у тебя, необузданный, вечно строптивый,
Геры, которую сам я с трудом укрощаю словами!
Думаю, ты и теперь пострадал от её же советов.

Дольше однако тебя я страдающим видеть не в силах:
Всё же ты – сын мне родной, от меня ты на свет появился.
Если б злотворный такой от другого ты бога родился,
Был бы уже ты давно преисподнее всех Уранидов!»
Это сказав, врачевать повелел его богу Пеану.

Рану лекарством Пеан, утоляющим боли, осыпав,
Быстро его исцелил, не для смертной рожденного жизни.
Словно смоковничный сок, с молоком перемешанный белым,
Жидкое вяжет, когда его быстро колеблет смешавший, —
С той же Пеан быстротой исцелил уязвлённого бога.

Геба омыла его, облачила красивой одеждой.
Он возле Зевса воссел, гордый честью и высшею славой.
Вновь возвратились тогда в дом великого Зевса Кронида
Гера Аргивская и вместе с Алалкоменой Афиной,
Как обуздали они душегуба, убийцу Ареса.

Песнь шестая

СВИДАНИЕ ГЕКТОРА С АНДРОМАХОЙ

Страшную битву троян и ахеян оставили боги.
Но продолжалась она, со свирепством носясь по долине.
С жаром то здесь, а то там люди копья метали друг в друга
Меж брегов бурных рек: Симоиса и дивного Ксанфа.

Тут Теламонид Аякс, – крепость меднодоспешных данаев, –
Первым фалангу прорвал у троян, ободрив всех просветом.
Он Акамаса сразил, ветвь Эвсора, храбрейшего мужа
В рати фракийской; тот был и по росту и силой – ужасен.
Первым ударил Аякс, поразив его в шелом коневласый;

Пика вошла прямо в лоб, погрузив глубоко ему в череп
Медное жало своё. Тьма покрыла глаза Акамаса.
Там же Аксила поверг Диомед, воеватель могучий,
Сына Тевфрасова. Тот жил в прекрасной и дивной Арисбе,
Благами жизни богат, был он добр и всем людям любезен;

Дружески всех принимал он в дому, что стоял у дороги.
Только никто из друзей тех его от беды не избавил,
Помощи не оказал. А за ним Диомед воеватель
Жизнь у Калезия взял, его лучшего друга, который
Правил конями. Они так и в землю сошли неразлучно.

Дреса убил Эвриал и Офелтия мощного сверг он,
И устремился затем на Эсе́па и Пе́даса; нимфой
Абарбаре́ей они рождены были Буколиону,
Мужу прекрасному, он старшим сыном был Лаомедона,
Только не ведал отец, что он тайно, без брака рождённый.

Стал пастухом он, и там, возле стад своих с нимфой сошёлся,
Нимфа ему родила двух сынов-близнецов этих храбрых.
Их и убил Эвриал, славный сын Мекистея, и с юных
Плеч сокрушённых бойцов он сорвал боевые доспехи.
Там же, войною дыша, поразил Полипет Астиала;

Царь Одиссей поразил перкозийца Пидита, низринув
Медною пикой; а Тевкр – в битвах храброго Аретаона.
Нестора сын, Антилох, устремив свой сияющий дротик,
Аблера сверг; а Атрид Агамемнон, владыка, — Элата:
В городе Пе́дасе жил он высоком, что вырос на бреге

Светлой реки Сатнион. А бегущего Филака свергнул
Ле́ит герой; Эврипил тут, сразив, обнажил Меланфея.
Пойман живьём был Адраст копьеносным царём Менелаем.
Кони Адраста как раз понесли, испугавшись сраженья,
И о мириковый куст колесницу с разбега ударив,

Дышло её на конце раздробили, а сами помчались
К Трое, куда и других кони в страхе неслись от сраженья.
И от удара Адраст, с колесницы стремглав кувыркнулся
В землю лицом, к колесу. Тут над ним появился мгновенно
Сильный Атрид Менелай, занеся длиннотенную пику.

Ноги его обхватил и воскликнул Адраст, умоляя:
«Жизнь мне даруй, о Атрид, и получишь ты выкуп достойный!
Много сокровищ хранит в отчем доме отец мой. Богат он
Золотом, медью, и есть много хитрых вещиц из железа.
С радостью даст он тебе за меня выкуп неисчислимый,

Если услышит, что я – у данаев в плену невредимый!»
Так говорил он, почти убедив Менелая Атрида;
Тот уж хотел поручить одному из своих подчинённых,
Чтобы отвёл к кораблям он Адраста, как вдруг Агамемнон,
То увидав, подбежал, закричал в гневе на Менелая:

«Слабый душой Менелай! Ты к троянам столь жалостлив нынче?!
В доме твоём не они ль дело славное сделали, помнишь?!
Чтобы никто из троян не ушёл от погибели черной!
Смерть им от нашей руки! И младенец, что мать ещё носит
Только в утробе своей, пусть погибнет! Пусть каждый живущий

В Трое погибнет! Они пусть исчезнут все без погребенья!»
Так Агамемнон сказав, изменил тем намеренье брата,
Правду напомнив ему. Менелай светлокудрый Адраста
Молча рукой оттолкнул, и в утробу ему Агамемнон
Пику вонзил. Тот упал навзничь замертво. Тут Агамемнон,

Ногу поставив на грудь, пику выдернул молча обратно.
Нестор меж тем аргивян возбуждал, им крича громогласно:
«Други, данаи! Бойцы! Вы, бесстрашные слуги Ареса!
Вы не бросайтесь теперь на добычу, не медлите, други,
Сзади рядов, чтоб унесть больше в стан корабельный трофеев.

Прежде врагов поразим! Ну а после уж вы их неспешно
Сможете всех обнажить, с трупов их сняв доспехи спокойно».
Так говоря, возбудил дух и мужество в каждом бойце он.
Дрогнув, трояне тогда от данаев, что бранью дышали,
Скрылись бы в город родной, побеждённые собственным страхом,

Если б Гелен Приамид, знаменитейший птицегадатель,
Мудрый совет свой не дал брату Гектору, с ним и Энею:
«Гектор, Эней! Ведь на вас, воеводы, лежит прежде прочих
Бремя трудов и забот о народе троянском! Отличны
В каждом намеренье вы: пусть сражаться нужда, или мыслить.

Встаньте же вы у ворот, и бегущих троян удержите,
Сами подайте пример ратоборства, чтоб женам в объятья
В бегстве не пали они, на потеху и радость ахейцам!
И лишь поднимете дух у троянских фаланг перед Троей,
Здесь, у ворот, станем мы с аргивянами насмерть сражаться,

И не отступим, сколь нас ни теснят! Так велит неизбежность.
Ты же тогда поспеши в город, брат, и совет мой поведай
Матери нашей: пускай созовёт благородных троянок
Всех в наш акрополь, где храм светлоокой Паллады Афины.
Храма священного дверь открывая, внесёт пусть с собою

Самый прелестный из всех, что ни есть в царском доме, и самый
Ею любимый покров, величайший и пышный убранством.
Пусть на колени его дивнокудрой Афине возложит
И даст обет заколоть в честь её однолетних двенадцать
Тёлок не знавших ярма, если, просьбы услышав, богиня

Город помилует, жён, стариков и младенцев невинных;
Если она отразит Диомеда от Трои священной,
Воина бурного и повелителя мощного бегства,
Воина, думаю я, из ахейцев храбрейшего в стане!
Так и Пелид не страшил нас, великий мужей предводитель,

Хоть и рожден, говорят, он богиней! Тидид аргивянин
Пуще лютует: никто не сравнится с ним мужеством в битве!»
Так он сказал. И совет брата приял божественный Гектор.
Вмиг с колесницы своей он с оружием спрыгнул на землю;
Острые копья, кругом обходя ополченья, колеблет,

Дух распаляя бойцов; и воздвиг снова страшную сечу.
Тут же трояне в лицо аргивян развернулись и – в битву!
И аргивяне назад подались, прекратили убийство,
Думая, что это бог, к ним сошедший со звездного неба,
Встал на защиту троян: так внезапен и смел был их натиск.

Гектор троянам ещё громогласно кричал, возбуждая:
«Храбрые Трои сыны! И союзники славные наши!
Будьте мужами, друзья, о неистовой вспомните силе!
Я ненадолго от вас отлучусь, чтобы в Трое священной
Старцам советным сказать, также – нашим супругам любезным,

Чтобы молились богам, обещая стотельчные жертвы».
Так говоря им, летел ярким шлемом сверкающий Гектор;
Сзади его по ногам и по шее трепалась концами
Черная кожа, что щит окаймляла огромный и прочный.
Главк Гипполохид меж тем, также – сын знаменитый Тидея

На колесницах неслись в центр, меж войск, чтобы в битве сразиться.
Чуть лишь герои сошлись друг на друга, для битвы жестокой,
Первым сопернику так говорит Диомед многомощный:
«Кто ты, бестрепетный муж от земных обитателей смертных?
Прежде не видел тебя я в боях, прославляющих мужа;

Нынче же, вижу, что ты своей смелостью всех превосходишь,
Если ты, выйдя сюда, ждёшь мою длиннотенную пику.
Дети несчастных отцов лишь встречаются с силой моею!
Если ж ты бог, что сошёл от высокого неба на землю, –
Я никогда не дерзал с божествами Олимпа сражаться.

Нет, и могучий Ликург, знаменитая отрасль Дриаса,
Долго не жил, на богов небожителей руки поднявший.
Некогда, дерзкий, напал на кормилиц весёлого Вакха,
В Ниссе божественной он их преследовал: нимфы вакханки
Тирсы зелёные в пыль побросали, спеша от Ликурга.

Дротиком острым разил их убийца свирепо. И в страхе
Вакх в море бросился, где был он с ласкою принят Фетидой,
Трепетный, в ужас придя от неистовства буйного мужа.
В гнев на Ликурга пришли все спокойно живущие боги.
Зевс же тогда ослепил Дриасида Ликурга; и после

Жизнью не долгой уж он наслаждался, богам ненавистный.
Нет, ни за что не хочу я с богами бессмертными биться!
Если же смертный ты муж и земными плодами ты вскормлен,
Ближе ко мне подойди, и скорее ты смерти достигнешь».
Тотчас ему отвечал Гипполоха воинственный отпрыск:

«О благородный Тидид, для чего хочешь знать ты о роде?
Листьям в дубравах лесных мы подобны, сыны человеков:
Осенью ветер листву по земле рассыпает; весною
Снова дубрава листву порождает, сама расцветая.
Так же и люди: одни погибают, родятся другие.

Если ж ты хочешь узнать, я скажу, — чтобы знал моих предков.
Также и род мой узнай, так как он очень многим известен.
В Аргосе – славе коней, – знаменитый есть город Эфира;
В городе этом Сизиф обитал, премудрейший из смертных.
Этот Сизиф Эолид был родителем славного Главка.

Главк же на свет произвёл непорочного Беллерофонта.
Боги ему дали в дар красоту и любезную доблесть.
Только царь Прет погубить неповинного злобно задумал,
И из народа изгнал. Прет был сильным ахейским владыкой,
Ведь под его царский жезл покорил сам Кронион ахеян.

С юношей Прета жена, молодая Антия, хотела
Тайно любовь завязать; но, исполненный чувств благородных,
К ней непреклонен он был, честный Беллерофонт непорочный.
В гневе Антия тогда клеветала властителю Прету:
- Смерть тебе, Прет, если сам не погубишь ты Беллерофонта!

Он насладиться хотел с нехотящей со мною любовью. –
Гневом великим вскипел повелитель, услышав такое.
Но не решился убить: он в душе ужасался убийства.
В Ликию выслав его, он вручил ему тайные знаки,
Что на дощечке складной начертал на погибель посланцу;

Тестю велел показать ту дощечку: от тестя пусть гибнет.
Беллерофонт в дальний путь под защитой бессмертных пустился.
Мирно ликийской земли он достиг и пучинного Ксанфа.
Принял радушно его повелитель Ликии обширной;
С ним девять дней пировал, каждый день по быку зарезая.

Но лишь богиня Заря в день десятый опять воссияла,
Гостя расспрашивать стал царь, потребовал знаки увидеть,
Те, что принёс он ему от любезного зятя, от Прета.
Их получил и, прочтя злосоветные знаки от зятя,
Беллерофонту тотчас повелел уничтожить Химеру

Лютую, что от богов по породе была, не от смертных:
Лев головою, коза серединой, дракон своим задом,
Страшный всеядный огонь выдыхала Химера из пасти.
Но под защитой богов поразил он чудовище в схватке.
После ходил он войной на солимов, народ знаменитый.

Битва ужасней, чем та, говорил он, была не с мужами:
А в третьем подвиге, где амазонок разбил мужевидных.
Но, возвращался когда, царь опять ему гибель подстроил:
Выбрав храбрейших мужей по Ликии пространной в засаду,
Скрыл на пути; но никто не вернулся домой из засады:

Беллерофонт поразил всех храбрейших мужей непорочный.
Только тогда царь признал знаменитую отрасль бессмертных;
В дом свой его пригласил и отдал ему дочь свою в жёны,
Также ему передал половину из почестей царских;
Также ликийцы ему отделили удел превосходный,

Лучшее поле, где сад разовьёт он и пашни, владея.
Трое родилось детей от премудрого Беллерофонта:
Сын Гипполох, сын Исандр с Лаодамией нежной, прекрасной.
Зевс громовержец возлёг с Лаодамией нежной. От Зевса
Вскоре она родила Сарпедона, подобного богу.

Беллерофонт всем богам напоследок вдруг стал ненавистен,
Он одиноко блуждал, по долине Алейской скитаясь,
Сердце тоскою губя и тропинок людских избегая.
Сына Исандра его Эниалий, ненасытный убийством,
Свергнул, когда воевал тот с солимами, славным народом.

Ну а прекрасную дочь, — златоуздая Феба убила.
Но Гипполох ещё жив, мой отец. Я горжусь нашим родом.
В Трою меня он послал, и, прощаясь, наказ дал мне строгий:
В битвах чтоб всех превзошёл, отличился, стараясь повсюду,
Род не бесчестил отцов, тех, что славой своей боевою

Стали известны везде: и в Эфире и в царстве ликийском.
Вот благородная кровь той породы, которой горжусь я».
Так он сказал. Диомед тут наполнился радостью светлой,
Медную пику свою он воткнул в даровитую землю,
И речь приветную сам устремил к предводителю Главку:

«Сын Гипполохов! Ты гость мне отеческий, гость стародавний!
Некогда дед мой Иней знаменитого Беллерофонта
В собственном доме своём двадцать дней угощал дружелюбно.
Оба друг другу они превосходные дали подарки:
Дед мой Иней подарил ему блещущий пурпуром пояс;

Беллерофонт преподнёс золотой ему кубок двудонный.
Кубок тот в доме своём я оставил, в поход отправляясь.
Только Тидея, отца, я не помню: младенцем оставил
Он меня в дни, как погиб вместе с войском в походе на Фивы.
Слушай, храбрец! Я тебе другом в Аргосе буду отныне,

Ты же — в Ликии мне будь, если я вдруг прибуду к ликийцам.
Мы же по толпам теперь разойдёмся с оружием нашим.
Много здесь есть для меня и троян и союзников Трои;
Буду разить, кого бог приведёт, и кого я настигну.
Много здесь и для тебя аргивян, поражай, кого сможешь.

Главк! И оружьем давай обменяемся нашим; пусть знают
Все, что мы дружбой с тобой со времен праотцовских гордимся!»
Так говорили они, а затем с колесниц соскочили,
За руки крепко взялись и друг другу клялись в верной дружбе.
И в это время затмил Зевс Кронион рассудок у Главка:

Он Диомеду отдал золотой свой доспех, что ценился
В сотню тельцов, обменяв на ценимый лишь в девять, на медный.
Гектор меж тем подошёл уже к Скейским воротам, где дуб рос.
Плотно его окружив, жёны, дочери гордых троянцев
Вести хотели узнать о мужьях, сыновьях и о братьях,

О женихах и друзьях. Только Гектор велел им молиться
Всем небожителям: пусть отведут они грозные беды!
Вот подошёл он уже и к прекрасному дому Приама
С рядом высоких колонн, что отделаны гладко, изящно.
Вдоль галереи стоят, из камней гладкотёсных, по кругу,

Близко одна от другой пятьдесят пышных спален, в которых
Спали Приама сыны с их цветущими жёнами вместе.
А на другой стороне, во дворе, – дочерей были спальни,
Близко одна от другой и под крышей одной, их двенадцать
Из гладкотёсных камней размещалось уютных, в которых

Спали Приама зятья с их стыдливыми жёнами вместе.
Гектора встретила там сострадательная мать Гекуба,
Шла она к дочери в дом, к самой дивной из них, к Лаодике.
За руку сына взяла мать, волнуясь, и так говорила:
«Что ты, о сын мой, пришёл, и оставил свирепую битву?

Верно, жестоко теснят ненавистные мужи ахейцы?
Битва уже у стены, и тебя сердце к нам устремило?
Хочешь ты руки воздеть из акрополя к Зевсу владыке?
Но подожди, я вина чашу вынесу, Гектор мой милый,
Чтоб возлияние ты сделал Зевсу и прочим бессмертным.

После, коль хочешь, и сам тоже выпей, чтоб дух укрепился;
Сил прибавляет вино, если труд истомил человека.
Ты ж истомился, мой сын, защищая сограждан. Я вижу».
Матери так отвечал шлемоблещущий Гектор великий:
«О досточтимая мать! Сладких вин не носи мне, не надо.

Ты обессилишь меня, потеряю я крепость и храбрость.
Зевсу ж вино возливать не дерзну неомытой рукою.
Знаешь сама, что нельзя осквернённому кровью и пылью
Чествовать или молить собирателя туч, громовержца.
Ты же немедля, о мать, в храм Афины добычелюбивой,

Жён благородных собрав, с благовонным курением шествуй.
Также с собою возьми самый лучший, что есть в царском доме,
Самый любимый покров, величайший и пышный убранством.
И на колени его возложи дивнокудрой Афине,
Дай ей обет заколоть в честь её однолетних двенадцать

Тёлок не знавших ярма, если, просьбы услышав, богиня
Город помилует, жён, стариков и младенцев невинных;
Если она отразит Диомеда от Трои священной,
Воина бурного и повелителя мощного бегства.
Ну же, не медли, о, мать! Собирай к храму жён благородных!

Я же к Парису иду, чтоб к войскам его вызвать из дому,
Если захочет меня он услышать. О! лучше б под землю
Он провалился! Его воспитал Олимпиец на гибель
Трое, Приаму отцу, да и всем нам, Приамовым детям!
Если б увидел его я сходящего в бездны Аида,

Кажется, сердце моё позабыло бы горькие беды!»
Тотчас служанок к себе позвала всех, что в доме, Гекуба;
Их послала по домам созывать благородных троянок.
Ну а сама между тем в благовонную комнату входит;
Много там было добра: дивных платьев, покровов работы

Женщин сидонских; то ей из Сидона Парис боговидный
Как-то однажды привёз, когда шёл он путями морскими,
Вместе с похищенной им знаменитой Еленой прекрасной.
Выбрав из тканей одну для могучей богини Афины, –
Лучшую в доме своём, наибольшую, с пышным узором,

С ярким сиянием звёзд, что лежала на дне, под другими, –
С ней она к храму пошла, и за ней благородные жёны.
Вскоре троянки пришли в храм Афины, в акрополе Трои.
Двери раскрыла, впустив их, прелестная видом Феано.
То дочь Киссея, жена Антенора, смирителя коней,

Трои мужами она была избранна в жрицы Афины.
Жёны там, руки воздев, все молились Афине Палладе.
Ткань у Гекубы взяла принесённую жрица Феано
И, на колени её возложив дивнокудрой богине,
Молит, давая обет Зевса дочери сильной, Палладе:

«Мощная в битвах, ты – щит милой Трои, Паллада Афина!
Молим, копьё сокруши Диомеда, богиня, сегодня ж!
Пусть он, погибельный, сам ниц падёт перед башнею Скейской!
Нынче ж двенадцать коров однолетних, ярма не познавших,
В жертву тебе принесём, если, наши молитвы услышав,

Город помилуешь, жён, стариков и младенцев невинных!»
Так возглашала, молясь. Но Афина молитву отвергла.
Той же порой, как они умоляли рождённую Зевсом,
Гектор великий достиг и Парисова пышного дома.
Сам он построил тот дом, помогали мужи, что в то время

Лучшими зодчими всей многохолмной Троады прослыли.
В стенах акрополя, близ дома Гектора с домом Приама,
Зодчие в доме его возвели двор, столовую, спальню.
Гектор божественный в дверь тут вошёл; он в руке правой держит
Пику огромную, чуть ни в двенадцать локтей, и на древке

Медное жало блестит и кольцо вкруг него золотое.
Брата он в спальне нашёл, тот трудился над пышным оружьем:
Гнутые луки, и щит он, и латы испытывал, праздный.
Там же, в домашних кругу, – и Елена Аргивская тоже;
Жёнам работы она, рукодельницам всем, назначала.

Гектор, на брата взглянув, укорял оскорбительной речью:
«Как ты не во время, брат, напыщаешься гневом, несчастный!
Гибнет троянский народ под высокими стенами Трои!
Бьётся с сильнейшим врагом! За тебя же война и сраженья
Под Илионом горят! Ты ведь сам отругал бы любого,

Если б увидишь кого оставляющим грозную битву.
Так поспеши же, пока враг огнём Илион не разрушил!»
Тут же ответил ему Приамид Александр боговидный:
«Гектор, ты прав, и бранишь ты меня справедливо и верно.
Душу открою тебе; ты присядь, подожди и послушай:

Я не от гнева совсем, не от злобы на граждан троянских
В спальне сидел до сих пор: я хотел лишь печали предаться.
Нынче ж супруга меня словом мудрым своим убедила
Выйти на битву опять. И теперь уже чувствую сам я:
Лучше сражаться идти. Переменчива к людям победа.

Ты подожди, я сейчас, боевые доспехи надену…
Или иди: поспешу за тобой; нагоню, я надеюсь».
Только ни слова в ответ не сказал ему Гектор великий.
К Гектору с лаской тогда обратилась Елена смиренно:
«Деверь бесстыдной жены, нечестивой виновницы бедствий!

Если б в тот день, как меня мать на свет породила, свирепый
Вихрь бы поднял и умчал на пустынную гору, или же
В море ревущее он гневно бросил, в кипящие волны, —
Те поглотили б меня и несчастия к вам не пришли бы!
Но, раз несчастия те боги нам предназначили сами,

Пусть хоть послали бы мне благороднее сердцем супруга,
Мужа, что чувствует стыд и приемлет укоры людские!
Этот, как был до сих пор легкомыслен, так вечно и будет;
И, я надеюсь, за то он пожнёт те плоды, что посеял!
Ты же, мой деверь, войди, в кресло сядь, успокоиться душою.

Вижу я, душу твою угнетают труды и заботы
Из-за Париса вины, также из-за меня, недостойной.
Злую нам участь Кронид предназначил, что даже по смерти
Мы оставаться должны на бесславные песни потомкам!»
Тут же в ответ ей сказал шлемоблещущий Гектор великий:

«Сесть не проси; как со мной ни мила ты, Елена, не сяду.
Рвется душа моя в бой, я спешу на защиту сограждан,
Тех, что на ратных полях моего возвращения жаждут.
Лучше Париса заставь выйти к бою, да пусть поспешает;
Пусть уж потрудится он ещё в стенах догнать меня Трои.

Я лишь свой дом посещу и на малое время останусь
Видеть домашних, жену дорогую, да сына-младенца,
Так как не знаю ещё, возвращусь ли к своим я из боя,
Или погубят меня в гневе боги руками данаев».
Это сказал и ушёл шлемоблещущий Гектор великий.

Скоро достиг он, герой, своего благозданного дома.
Но в доме он не застал белоплечей жены Андромахи.
С сыном она и с одной лишь кормилицей пышно одетой
Вышла на башню, и там предавалась печали и плачу.
Гектор, когда не нашёл непорочной и милой супруги,

Встал на пороге и так говорил он прислужницам в доме:
«Жены-прислужницы, вы мне скорее поведайте правду:
Где Андромаха, куда удалилась из дому супруга?
Вышла к золовкам своим, или к пышно одетым невесткам?
Или же к храму пошла, где и все благородные жёны

Грозную Зевсову дочь о спасении молят, Афину?»
Так отвечала ему трудовитая ключница дома:
«Гектор, коль требуешь ты, то тебе я поведаю правду.
Нет, не к золовкам своим, не к невесткам пошла Андромаха.
Также не к храму пошла, где и все благородные жёны

Грозную Зевсову дочь о спасении молят, Афину.
К башне троянской большой поспешила: встревожилась вестью,
Будто троянцев теснит многомощная сила ахеян.
Бросилась даже бегом, торопилась к стене илионской,
Словно свихнулась умом. Были с ней и кормилица с сыном».

Так отвечала ему. Он стремительно вышел из дома.
Прежней дорогой назад поспешил он по Трое обширной:
Светлым её площадям и по улицам дивным. К воротам
Скейским уже подходил, что вели на равнину из Трои.
Мужа увидев, к нему Андромаха в слезах подбежала,

Рода богатого, дочь Этиона, прекрасная видом.
Царь Этион обитал при подошвах лесистого Плака,
В Фивах Плакийских, мужей киликиян властитель верховный.
Дочь свою он сочетал браком с Гектором меднодоспешным.
Встретила мужа она; а за ней подошла и служанка,

Сына держа у груди, сосунка ещё вовсе, младенца, –
Плод их единственный; он был подобен звезде лучезарной.
Гектор Скамандрием звал сына; граждане Трои – прозвали
Астианаксом за то, что защитой для Трои был Гектор.
Сына увидев, отец улыбнулся лишь молча и нежно.

Рядом стояла жена Андромаха и плакала тихо.
Гектору руку пожав, так ему Андромаха сказала:
«Я удивляюсь тебе, твоя храбрость тебя же и губит!
Ты не жалеешь меня, не жалеешь и сына-младенца,
Скоро я стану вдовой! О, несчастье! Тебя аргивяне,

Вместе напав, поразят и убьют! Без тебя же, мой Гектор,
Лучше мне в землю сойти: никакой мне не будет отрады.
Если оставишь меня ты, настигнутый роком: удел мой —
Горести! Нет у меня ни отца и ни матери нежной!
Старца отца моего умертвил Ахиллес быстроногий,

В день, как, напав, разорил киликийских народов цветущий
Город высоких ворот – Фивы дивные. Сам Этиона
Он умертвил, но раздеть не посмел: испугался несчастий.
Старца сожженью предал он с оружием вместе, в доспехах.
Холм погребальный возвёл, и вокруг этот холм обсадили

Вязами нимфы холмов, бога грозного дочери, Зевса.
Братья родные мои, — семь их в доме отца оставалось, —
Переселились все семь в день один прямо в царство Аида:
Всех их, несчастных, убил Ахиллес, быстроногий воитель,
В стаде тяжелых быков и овец белорунных застигнув.

Мать же родную мою, что царила под Плаком дубравным,
Пленницей в стан свой увлёк он с другою военной добычей.
Вскоре свободу ей дал Ахиллес за бесчисленный выкуп.
В доме ж отцовском пустом умертвила её Артемида!
Гектор, ты – всё мне теперь: и отец ты, и милая мать мне!

Ты – мой единственный брат, и любимый супруг мой прекрасный!
Сжалься же ты надо мной и останься ты с нами на башне,
Чтоб сиротою не стал твой сынок, а супруга – вдовою!
Воинство наше поставь у смоковницы, там аргивянам
Легче на приступ идти: там удобней на стену взобраться.

Трижды в том месте они покушались прорваться к нам в город:
Вёл их там Идоменей, и могучие оба Аякса,
Оба Атрея сыны и Тидид, дерзновеннейший воин.
Видно, о том им сказал прорицатель какой-нибудь мудрый,
Или героев туда устремляло их вещее сердце».

Ей в тот же миг отвечал ярким шлемом сверкающий Гектор:
«О Андромаха! Меня то тревожит не меньше. Однако
Перед троянцами мне страшный стыд, перед каждой троянкой, –
Если останусь я здесь, словно трус, уклоняясь от боя.
Так поступать не велит сердце мне. Я давно научился

Страх побеждать и всегда храбро биться с врагом среди первых,
Добрую славу отцу и себе добывая оружьем!
Твердо я знаю и сам, убеждаясь в том мыслью и сердцем:
Некогда день тот придёт, как погибнет священная Троя,
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

Но не настолько меня сокрушает грядущее горе
Трои, Приама отца, моей матери старой Гекубы,
Братьев любимых моих, или юношей многих и храбрых,
Тех, что полягут в пыли от оружий врагов разъярённых,
Сколько, супруга, твоё! Ведь тебя меднолатный ахеец,

Льющую слёзы, возьмёт в горький плен и отнимет свободу!
Будешь невольницей ты, будешь в Аргосе ткать чужеземке,
Воду носить от ключей Мессеиса или́ Гиперея,
С ропотом горьким в душе; но заставит нужда и жестоко!
Льющую слёзы тебя кто-нибудь там увидит и скажет:

Гектора это жена, превышавшего храбростью в битвах
Всех конеборцев троян, что сражались вокруг Илиона!
Скажет, — и в сердце твоём тут возбудит он новую горечь:
Вспомнишь ты мужа тогда, что тебя защитил бы от рабства!
Нет, пусть погибну в бою и земля меня прахом засыплет

Прежде, чем горький твой вопль я услышу, и плен твой увижу!»
Так он сказал, и обнять устремился он милого сына.
Только младенец вскричал и к кормилице пышно одетой
С жалобным плачем припал, испугавшись отцовского вида:
Мальчика шлем испугал с яркой медью: косматоволосый

Страшно качнулся он вдруг, шевельнув своей конскою гривой.
Нежно и добрый отец, и любезная мать улыбнулись.
Гектор немедленно снял с головы яркоблещущий шлем свой,
Бросил на землю его. Взял на руки он милого сына,
Нежно его целовал и качал, и, подняв его выше,

Так умоляя взывал к громовержцу и прочим бессмертным:
«Зевс громовержец! И вы о, бессмертные боги! Услышьте!
Пусть сын мой будет, как я, знаменит и велик среди граждан;
Так же и смел и силён, и пусть мощно он царствует в Трое.
Чтоб говорили о нём, видя как он из боя выходит:

Этот отца превзошёл! И пускай он с кровавым трофеем,
Сильных врагов сокрушив, сердце матери тешит, вернувшись!»
Так он сказал, и дитя передал в руки матери милой.
Сына прижала она к благовонной груди и, сквозь слёзы,
Нежно младенца держа, улыбалась. Супруг умилился,

Обнял её он, ласкал, гладя локоны и говоря ей:
«Добрая! Сердце себе не круши неумеренной скорбью.
Против судьбы смертный муж не пошлёт меня в царство Аида;
Но и судьбы избежать ни один земнородный не сможет,
Пусть он хоть робок, хоть смел, – если смертным на свет уродился.

Милая, в дом наш вернись и займись ты своими делами:
Тки, если хочешь, пряди, дай работу домашним служанкам.
Ну а война – для мужчин. Это дело мужей пусть озаботит;
Более всех же — меня; и других в Илионе рождённых».
Речи окончив, поднял шлем с земли бронеблещущий Гектор,

Гриву на шлеме встряхнул. Андромаха отправилась к дому,
Часто, но молча, назад озираясь и слёзы не пряча.
Скоро достигла она дома мужа – убийцы аргивцев,
Славного дома своим устроением; много служанок,
Собранных вместе, нашла она в доме; всех к плачу подвигла:

Заживо в доме своём ими Гектор был горько оплакан.
Не было в сердце у них и надежды на то, что из битвы
Гектор вернётся домой, избежав рук свирепых данаев.
Не задержался Парис боговидный в высоких палатах.
В пышный одевшись доспех, испещрённый узором по меди,

Он через город спешил, лишь на быстрые ноги надеясь.
Как застоявшийся конь, возле яслей раскормленный в стойле,
Привязь порвав, полетел, поражая копытами поле;
Пламенный, плавать привык он в потоке широкотекущем,
Пышет он, гордо подняв кверху голову; с плеч его мощных

Грива играет; красой благородной своей он гордится;
Быстрые ноги несут его к пастбищам и кобылицам.
Так дивнокудрый Парис от высот Илионского дома,
Пышным оружьем вокруг, словно ясное солнце, сияя,
Радостный, гордый спешил; так несли его быстрые ноги.

Гектора скоро настиг он, когда тот едва лишь оставил
Место, где с кроткой женой он встречался и с маленьким сыном.
Гектору первым сказал Приамид Александр боговидный:
«Верно, почтеннейший брат, и твою задержал торопливость
Я промедленьем своим? К сроку я не успел, как велел ты?»

Брату на то отвечал шлемоблещущий Гектор великий:
«Друг! Ни один из мужей, если он справедлив, не захочет
Ратных деяний твоих опорочить: ведь воин ты храбрый.
Только медлителен ты зачастую, к трудам неохотен.
Я же терзаюсь, когда слышу, как твоё имя бесчестят

Трои мужи, за тебя ратный труд подымая тяжёлый.
Но поспешим, а потом разберёмся, когда нам Кронион
Даст в благодарность богам, бесконечно живущим на небе,
Чашей свободы воздать им в обителях наших свободных,
После изгнания прочь войск ахейских от Трои священной».

Песнь седьмая

ЕДИНОБОРСТВО ГЕКТОРА И АЯКСА

Так говоря, пронеслись Приамиды воротами, – к войску:
Гектор блистательный и Александр. И в душе они оба
Страстью пылали опять воевать, вместе храбро сражаясь.
Так же, как в море судам, долго жаждущим свежего ветра,

Где уж устали гребцы рассекать волны множеством вёсел,
Руки себе изнурив, – вдруг послал бог им ветер попутный:
Так перед войском, что их ждало жадно, явились герои.
Начали битву. Парис тут Менесфия родом из Арны
Увековечил, убив; тот был сыном царя Арейфоя

Палиценосца; а мать – черноглазая Филомедуза.
Эионея вождя славный Гектор копьём своим острым
В шею ударил, под шлем крепкомедный, и наземь повергнул.
Сын Гипполоха, мужей воевода ликийских, Главк смелый
В яростной схватке в плечо поразил Ифиноя Дексида

Пикой своею, когда тот летел на него в колеснице;
В пыль с колесницы упал Ифиной, распластавшись на поле.
Только увидела их светлым взором богиня Афина:
Как истребляют они сильно воинов Аргоса в битве, –
Тут же с Олимпа стремглав понеслась она к Трое священной.

Только и Феб Аполлон, от Пергама богиню заметив,
К ней устремился скорей: он троянцам желает победы.
Боги навстречу неслись и сошлись возле древнего дуба.
Первым Афине сказал дальномечущий Феб сребролукий:
«Что ты, в волненьи таком, Зевса дочь, полетела с Олимпа?

Пламенным духом своим ты к чему так стремишься? Быть может,
Хочешь победу склонить, столь неверную в брани, – к ахейцам?
Жалости нет у тебя к погибающим в битве троянцам!
Но ты совет мой прими; знаю: то – благотворнее будет:
Мы на сегодня, давай, прекратим эту бойню народов.

После пусть снова они меж собою сражаются вволю,
Трои священной пока не увидят конца, если так уж
Хочется вашим сердцам смерти Трои, богини Олимпа!»
Фебу ответила так светлоглазая дочь Эгиоха:
«Что ж, дальновержец, пускай так и будет. С подобной же мыслью

Я от Олимпа сюда поспешила, к сраженью народов.
Только скажи, прекратить как намерен ты бой между ними?»
Так отвечал Аполлон сребролукий богине Афине:
«Гектора храбрость ещё, укротителя коней, повысим.
Вызовет пусть Приамид самых смелых героев данайских

Выйти один на один и сразиться в решительной битве.
Этим заденет он честь их вождей смелых, меднопоножных:
Выдвинут сами бойца меж собой они – с Гектором биться».
Так ей сказал Аполлон. Согласилась богиня Афина.
Духом почуял Гелен Приамид, прорицатель известный,

Это решенье богов, что бессмертным казалось приятным.
К Гектору он подошёл и сказал знаменитому брату:
«Гектор, брат! Доблестный вождь! Ты советами равен Крониду!
Будешь послушен сейчас мне, усердносоветному брату?
Бой прекрати, предложи всем усесться: троянам, аргивцам;

Сам же ты выйди меж войск и на бой вызывай из храбрейших
Выйди один на один, чтоб сразится в решительной схватке.
Ты не погибнешь, ещё не судьба умереть тебе, Гектор:
Слышал я голос о том небожителей вечно живущих».
Так он сказал. Восхищён Гектор был брата мудрым советом.

В центр устремился один. Взяв большое копьё посредине,
Сдвинул фаланги троян. Все уселись вокруг, успокоясь.
Царь Агамемнон в ответ удержал меднобронных данаев.
Феб сребролукий тогда и Афина Паллада взлетели,
Ястребов образ приняв, хищных птиц, и на дубе высоком

Зевса, отца своего всемогущего, оба уселись,
Сверху любуясь на то, как ряды смертных густо сидели,
Грозно вздымая щиты, пики острые, копья и шлемы.
Будто бы бурный Зефир в море пасмурном зыбь подымает,
Если он буйствует вдруг: море страшно под зыбью чернеет, —

Так и равнина черна от сидевших троян и ахеян.
Гектор же, встав между войск, обратился к ним с пламенной речью:
«Слушайте, Трои сыны! И ахяне храбрые, – тоже!
Я вам поведаю, что мне велит благородное сердце:
Выполнить клятвы не дал нам высокоцарящий Кронион.

Видно, замыслил он зло, и готовит нам битвы покуда
Либо возьмёте вы наш крепкобашенный город, ахейцы,
Либо погибнете вы при своих кораблях мореходных.
С вами, ахеяне, здесь есть храбрейшие ваши герои.
Тот, кто сразиться со мной воспылает своим храбрым сердцем,

Выйдет пускай, и на бой он с божественным Гектором встанет.
Так говорю я, и Зевс уговора свидетелем будет.
Если противник меня поразит сокрушительной медью,
Пусть он снимает доспех и несёт к кораблям мореходным;
Тело же пусть возвратит, чтоб трояне меня и троянки,

В доме предали огню, мне последнюю честь воздавая.
Если же я поражу и меня луконосец прославит, —
Я, взяв доспехи его, отнесу их в священную Трою,
Чтобы повесить трофей в храме бога-стрелка Аполлона;
Тело ж назад возвращу к кораблям длинновёсельным вашим.

Пусть похоронят его кудреглавые мужи ахейцы,
Холм возведя гробовой, пышный, на берегу Геллеспонта.
Видя его, кто-нибудь из потомков далёких пусть крикнет,
На корабле проходя многовёслом по чёрному понту:
— Воина храброго холм то могильный, что в древнее время

Гектор божественный сверг в поединке под стенами Трои! —
Так в не рождённых ещё криках слава моя не погибнет».
Так он сказал. Но кругом аргивяне хранили молчанье.
Вызов страшились принять, в то же время – стыдились отвергнуть.
Встал, наконец, Менелай. Обратившись к ахейскому войску,

Всех упрекал он за страх. Сердцем горько страдая, сказал он:
«О, самохвалы! Позор! Вы – ахеянки, вы – не ахейцы!
Срам для ахейских мужей из ужасных ужаснейший будет,
Если от них ни один не посмеет на Гектора выйти.
Все вы погибните! Вы растворитесь водою и прахом,

Вы, что сидите сейчас, как народ без души и без чести!
Сам ополчусь и пойду я на Гектора! Знаю, что свыше
Жребий победы: дают его боги по собственной воле».
Так говоря, он, спеша, покрывался оружием пышным.
Вот уж тогда б, Менелай, ты расстался со сладкою жизнью

У Приамида в руках, что мощны и намного сильнее,
Если б тебя удержать не спешили цари и герои.
Сам повелитель мужей, Агамемнон пространнодержавный,
За руку брата схватив, к разуменью взывал, убеждая:
«Ты исступлён, Менелай благородный! Такое безумство

Так не достойно тебя! Ты смири огорчённое сердце.
В ревности гордой своей ты с сильнейшим сражаться не думай,
С Гектором, сыном царя гордой Трои: его все бояться!
С ним и Пелид Ахиллес быстроногий со страхом встречался
В славных боях, знаешь сам, а ведь он тебя много храбрее!

Сядь при дружине своей, успокойся, о Зевса питомец!
Гектору кроме тебя средь ахеян противник найдется.
Сколь ни бесстрашен он пусть, сколь ни жаждет кровавого боя,
Все-таки с радостью, верь, унесёт он колени, коль целым
Сможет из битвы уйти, из погибельной пламенной схватки!»

Так говоря, отвратил Агамемнон намеренье брата,
Всё справедливо решив. Покорился Атрид, адъютанты
Радостно с крепких его плеч оружия светлые сняли.
Нестор божественный встал от ахеян, печально сказал он:
«Боги! Великая скорбь на ахейскую землю приходит!

Истинно горько Пелей, конеборец седой, будет плакать,
Славный оратор мужей мирмидонских и мудрый советник.
Он восхищался, когда в своём доме меня попросил он,
Чтобы о каждом сказал я ахейце: про род и потомство.
Если б он слышал сейчас, как страшит их всех Гектор великий,

Верно, не раз бы простёр к небожителям руки, чтоб тут же
Дух сокрушенный его погрузится в обитель Аида!
Если б сейчас я, – о, Зевс, Аполлон и Паллада Афина, –
Был молодым, как тогда, у гремучего берега, там где
Бились войска пилиян и аркадян, копейщиков славных,

Около фейских твердынь, недалёко от струй Иардана!
Первым Эревфалион был в их воинстве, богу подобный,
Гордо стоял он. Держал он оружье царя Арейфоя.
Да, Арейфоя царя, что по прозвищу Палиценосец.
Прозван он так от мужей и от жён, что в красивых одеждах:

Мощный, не луком тугим, не копьём длиннотенным сражался,
Палицей грозной крушил он железной ряды сопротивных.
Храбрый Ликург одолел его, хитростью только, не силой:
В тесном ущелье поймал. Тот не мог своей палицей грозной
Смерть отмахнуть: и Ликург в узком месте в живот его ловко

Острым копьём поразил. Навзничь тот повалился на землю.
Взял победитель себе дар Ареса, – оружие битвы;
После и сам с ним не раз выходил на Аресовы споры.
Ну а когда стар и слаб стал Ликург в своём доме, отдал он
Другу тяжёлый доспех и оружье, Эревфалиону.

Гордый доспехами, тот всех храбрейших выкрикивал к битве.
Все трепетали, страшась, и никто не отважился выйти.
Вспыхнуло сердце во мне: на свою уповая отвагу,
С гордым сразиться! Хотя между ратников был я всех младше.
С ним я сразился, — и мне торжество даровала Афина!

Я человека убил, что всех больше был и всех сильнее!
Рухнул огромный, лежал он в пыли во весь рост распростертый…
Если б так молод я был и не чувствовал немощи в силах,
Скоро бы встретил себе сопротивника Гектор великий!
В воинстве ж вашем никто, сколь ни есть вас, храбрейших данаев,

Сердцем ещё не горит сопротивником Гектору выйти?!»
Так старец войско стыдил. И мгновенно воспрянули девять:
Первым поднялся Атрид, повелитель мужей Агамемнон;
После воспрянул Тидид Диомед, воеватель могучий;
Оба Аякса вожди, облечённые бурною силой;

Дерзостный Идоменей и его сотоварищ могучий,
Вождь Мерион, что сравним с человекоубийцей Аресом;
После – герой Эврипил, сын блистательнейший Эвемона;
Вслед – Андремонид Фоас, и за ним – Одиссей знаменитый.
Столько их встало, вождей, чтобы с Гектором славным сразиться.

Снова на них обратил свою речь Нестор, всадник геренский:
«Жребии бросим, друзья, и которого жребий назначит,
Тот, верю я, победит и возрадует души ахеян;
Также, не менее сам будет радостен, если спасённый
Сможет из битвы уйти, из погибельной пламенной схватки!»

Так он сказал. И тогда каждый, собственный жребий наметив,
Бросил его в медный шлем Агамемнона, сына Атрея.
Войско, к Олимпу воздев лес из рук, обратилось к бессмертным.
Так не один говорил, на широкое небо взирая:
«Выбор даруй нам, о, Зевс, на Аякса, или́ Диомеда,

Иль на царя самого многозлатных Микен, на Атрида!»
Так говорили они. Нестор встряхивал шлем перед всеми;
Выпал из шлема тогда жребий тот, что данайцы молили:
Жребий Аякса. И вот, вестник жребий понёс по собранью;
С правой сперва стороны, показал воеводам ахейским:

Знака никто не признал, отрекался от жребия каждый.
С левой пошёл стороны, приближаясь к тому, кто и бросил
В шлем этот жребий, избрав. И тогда Теламонид великий
К вестнику руку простёр; тот, приблизившись, дал ему жребий.
Жребий увидев, он знак свой узнал и в восторге сердечном

Бросил на землю его, и вскричал Теламонид к ахейцам:
«Жребий, ахеяне, мой! И всем сердцем я рад, что так вышло!
Думаю, верх одержу над божественным Гектором в битве.
Всё же прошу вас, друзья, пока я облекаюсь в доспехи,
Кронову сыну вы все помолитесь, могучему Зевсу,

Шёпотом, между собой, чтоб не слышали это трояне…
Впрочем, – и громко пускай! Ну, с чего мы их будем бояться?!
С поля меня отступить против воли никто не заставит
Ратным искусством или грубой силой. И сам я, надеюсь,
На Саламине рождён и воспитан отцом не невеждой!»

Так он сказал. И вокруг все молились могучему Зевсу.
И не один говорил, на широкое небо взирая:
«О, Зевс преславный, отец, наблюдающий с Иды, великий!
Дай ты Аяксу в бою и победу и светлую славу!
Если ж и Гектора ты любишь так, что ему помогаешь, —

Равные силы ты дай им обоим, и равную славу!»
Так говорили. Аякс покрывался блистательной медью.
Только покрылся он весь в боевые доспехи, так сразу
Стал выступать на врага, как Арес выступает огромный,
Если идёт на войну меж народов, которых Кронион

Свёл для кровавой войны ярой силой вражды душегубной.
Так шёл огромный Аякс Теламонид, твердыня данаев,
С грозной усмешкой в лице; шёл широким уверенным шагом,
Звучно стопами стуча и копьём длиннотенным колебля.
Все аргивяне в душе восхищались на воина глядя.

А у троян же, у всех трепет души сковал и тела их.
Даже у Гектора вдруг сердце в мощной груди задрожало;
Но уж не мог он теперь отступить и в фаланги укрыться
Гордых троянцев, друзей: сам же всех вызывал на сраженье.
Быстро Аякс подходил, пред собою неся, словно башню,

Медью сверкающий щит семикожный, что сделал художник
Тихий, обителью жил в Гиле он, но скорняк знаменитый;
Он этот щит сотворил легкодвижимый, семь сочетал в нём
Кож из тучнейших волов, а восьмой слой – медь дивной работы.
Щит перед грудью держа, подошёл Теламонид могучий

К Гектору близко и, встав перед ним, так сказал ему грозно:
«Гектор! Узнаешь теперь ты, со мною сойдясь в поединке:
В войске ахейской земли каковы и другие герои,
Кроме Пелида, фаланг разрывателя с львиной душою!
Он у своих кораблей, при дружинах своих мирмидонских,

Праздно лежит, на царя Агамемнона злобу питая.
Нас же, ахеян, таких, что сразиться с тобою готовы,
Много! Давай, начинай, Приамид, поединок! Сражайся!»
Тут же ответил ему шлемоблещущий Гектор великий:
«Сын Теламонов, Аякс благородный, властитель народа!

Зря подстрекаешь меня, как ребёнка, или же как деву,
Что и искусством войны не владеют, и смерти боятся.
Я же довольно познал кровь войны, и сражаться умею!
Щит свой тяжелый могу перекидывать вправо и влево;
С тяжестью этой могу я без устали биться с врагами;

Пешим умею ходить я под грозные звуки Ареса;
Конным могу на скаку с кобылиц быстроногих сражаться.
Но не хочу нападать на такого, как ты, ратоборца,
Скрытно уметив. Хочу я открыто ударить. Готовься».
Это сказав, он копьё своё мощно метнул, сотрясая,

В выпуклый щит поразив семикожный огромный Аякса,
В яркий слой меди, в восьмой, что поверх твёрдых кож находился:
Шесть пробежало слоёв остриё, рассекая их бурно,
В коже увязло седьмой. И тогда уж Аякс Теламонид
Мощный метнул тут копьё длиннотенное с силой великой.

Тоже вогнал он копьё в круглый щит Приамида тяжёлый.
Щит светозарный насквозь пролетело копьё и прошило
Даже броню, что была вся изящно украшена; даже
На животе рассекло и хитон, чуть под рёбрами, слева.
Гектор отпрянул, едва чёрной гибели страшной избегнув.

Вырвали оба тогда длиннотенные копья и разом
Сшиблись опять, словно львы, пожиратели жадные крови;
Или как звери лесов, – кабаны, что мощны и свирепы.
Гектор копьём угодил в середину щита у Аякса,
Только щита не пробил: изогнулось лишь жало на меди.

А налетевший Аякс, в щит ударив, пробил его насквозь.
Вышло копьё и напор отразило, и Гектор отпрянул;
Жало по шее его проскользнуло, — и кровь заструилась.
Боя герой не прервал, шлемоблещущий пламенный Гектор,
Но лишь, подавшись назад, камень поднял могучей рукою,

Что среди поля лежал, рядом, чёрный, огромный, жестокий.
С силой он глыбу метнул и в блистательный щит семикожный
В центр угодил. И вся медь на щите у Аякса взревела!
Быстро Аякс взял с земли несравненно огромнейший камень,
И, раскрутив его, и, напрягая безмерную силу,

Бросил противнику в щит; проломив его камнем жерновным,
Ранил колено врагу. Опрокинулся Гектор на спину,
Сдавленный сверху щитом. Но опять поднял Феб Приамида.
Тут бы, схватившись, они изрубили друг друга мечами,
Если бы не подошли два глашатая вдруг к ратоборцам:

Вестник Идей – от троян, от ахеян же – вестник Талфибий;
Вестники вечных богов и людей, оба – мудрые сердцем.
Между героев они протянули два жезла. Сказал тут
Вестник троянский, Идей, что исполнен был мудрых советов:
«Дети любезные, вы поединок закончите этим.

Зевсу, гонителю туч, вы милы в равной степени оба;
Оба храбры и сильны: в этом все убедились сегодня.
Но приближается ночь; покориться ей очень приятно».
Тут же ответил ему, Теламонид великий и мощный:
«Вестник, то, что ты сказал, повели: пусть и Гектор мне скажет.

Он ведь на бой вызывал из храбрейших героев ахейских;
Вот и покорность пускай он покажет, а я соглашусь с ним».
Тут же ему отвечал шлемоблещущий Гектор великий:
«Да, Теламонид, тебе рост великий, и силу, и разум
Бог даровал; и борец ты на копьях в ахеянах лучший.

Что ж, на сегодняшний день прекратим мы с тобой поединок!
После сойдёмся. Тогда будем биться, пока уже боги
Нас не разлучат: из двух даровав одному лишь победу.
Ночь приближается. Что ж, покориться ей очень приятно.
Ну, так ступай к кораблям, аргивян там обрадуй, а больше –

Милых любезных друзей, своих близких, каких ты имеешь.
Я же за стены вернусь милой Трои, обрадовав этим
Смелые души троян и троянок всех длинноодежных,
Что соберутся толпой в храме, чтоб обо мне помолиться.
Сын Теламона! Почтим мы друг друга дарами на память.

Пусть говорят после нас и Троады сыны, и Эллады:
Бились герои, враждой воспылав, пожирающей сердце;
Но разлучились они, примирённые дружбой взаимной».
Так он сказал и вручил Теламониду меч среброгвоздный
С ножнами вместе, с ремнём перевесным в красивом убранстве;

Гектору ж отдал Аякс свой блистающий пурпуром пояс.
Так разлучились они. Тот пошёл к ополченьям ахейским,
К сонмам троянским – другой поспешил. И трояне смотрели,
Радуясь сердцем, что он и здоровый и целый идёт к ним,
Силы Аякса и рук его мощных легко избежавший.

В город его повели, уж не ждавшие видеть живого.
Так же Аякса вели и данаи в красивых поножах
К сыну Атрея царя, восхищённого славой победы.
Ради собравшихся их у владыки народов Атрида,
Царь Агамемнон быка пятилетнего в жертву зарезал

Тучного, чтобы воздать всемогущему Зевсу Крониду.
Кожу содрали с быка, и всего на куски разрубили;
Мелко нарезав куски, мясо на вертела нанизали;
Жарят на лёгком огне, а затем, приготовив, снимают.
Кончив работу, они приступили немедленно к пиру.

Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем.
Только Аякса почтил Агамемнон державный особо,
Выбрав хребетную часть для героя, что и больше слаще.
После того как едой и питьём голод все утолили,
Первым в собрании стал мыслить вслух старец Нестор, который

Всюду и прежде блистал превосходством мудрейших советов.
Он, благомысленный, так говорил на собранье весёлом:
«Царь Агамемнон и вы, воеводы народов данайских!
Много уже на полях полегло кудреглавых данаев.
Кровью их чёрной залил берега пышноструйного Ксанфа

Буйный Арес, и в Аид погрузились их души навечно.
Надо с зарёю, Атрид, прекратить ратоборство данаев.
Мы же, все дружно, с полей соберём трупы воинов наших,
В стан их свезём на волах и на мулах, чтоб сжечь совокупно
Их в стороне от судов. Ну а кости отцовские – детям

Каждый пусть в дом повезёт, возвращаясь в отчизну родную.
После, на месте костра, сообща мы насыплем могилу,
Общую всем. Перед ней возведём тут же стену и башни,
Чтоб с них, высоких, была оборона судам и ахейцам.
Также ворота в стене крепкостворные сделаем, чтобы

В них колесницы легко проходили. Снаружи стены той
Выроем ров, чтобы он был широк и глубок, – непреступен;
Чтобы к стене никого не пускал он, ни пеших, ни конных,
Если внезапно войска вдруг подступят троян горделивых».
Так он сказал, и цари одобрительно все восклицали.

Также трояне совет, на акрополе Трои собрали;
Бурно он, шумный, кипел перед домом владыки Приама.
Первым тогда Антенор благомысленный выступил с речью:
«Гордые Трои сыны! Также вы, о дарданцы! И также
Вы, о, союзники! То, что на сердце моём, вам скажу я!

Нынче ж давайте решим мы Елену Аргивскую вместе
С пышным богатством её возвратить Менелаю! Мы ж сами
Клятвы святые поправ, вероломно воюем! За это
Нет нам добра от богов! Так поступим, как я говорю вам».
Это сказал он и сел. И немедленно встал между ними

Богу подобный Парис, муж прекрасный прекрасной Елены.
Он Антенору в ответ устремляет крылатые речи:
«Ты, Антенор, говоришь неугодное мне совершенно!
Мог ты совет и другой, благотворный для всех нас, придумать!
Если же то, что сказал, ты сказал нам от чистого сердца,

Значит, бессмертные твой, без сомненья, похитили разум!
Вот что хочу я сказать, укротителям коней, троянцам:
Прямо я всем говорю, что не выдам супругу Елену!
Все же богатства её, что привёз я из Аргоса с нею,
Выдать согласен, и к ним ещё собственных тоже прибавить».

Это сказал он и сел. И немедленно встал между ними
Древний Приам Дарданид, по советам он равен бессмертным.
Он, благомыслия полн, так советовал в этом собранье:
«Гордые Трои сыны! Также вы, о дарданцы! И также
Вы, о, союзники! То, что на сердце моём, вам скажу я!

Дети мои, вы теперь справьте ужин, как прежде; а ночью
Помните стражу менять, и на страже пусть каждый не дремлет!
Завтра же вестник Идей пусть с зарёй к кораблям мореходным,
К мощным Атридам идёт, там пусть скажет обоим Атридам,
Что предлагает Парис, от которого распря возникла.

Также пусть скажет ещё наш разумный совет: не хотят ли
Чуть от войны отдохнуть, чтоб убитых собрать, сжечь их трупы.
После сойдёмся; тогда будем биться, пока уже боги
Нас не разлучат, одним иль другим даровав свет победы».
Так он сказал. Все ему покорились, полушав с вниманьем.

Ужинать стали войска, по своим разместившись отрядам.
Рано с зарею Идей отошёл к кораблям мореходным.
Были на сборе уже все данайцы, Аресовы слуги,
Возле кормы корабля Агамемнона. Вестник тут вышел,
Встал посреди, меж царей, и сказал Идей голосом звучным:

«Царь Агамемнон! И вы, предводители ратей ахейских!
Мне царь Приам повелел и другие сановники Трои
Вам передать, – может, весть вам покажется эта приятной, –
Что предлагает Парис, от которого распря возникла:
Те из сокровищ, что он в кораблях многоместных доставил

В Трою, из Аргоса взяв, (о, уж лучше б он прежде погибнул!),
Хочет он все возвратить, и своих к ним он хочет прибавить;
Только супругу отдать молодую царю Менелаю,
Не согласился Парис, как его ни просили трояне.
Также поручено мне и другое сказать: не хотите ль

Чуть от войны отдохнуть, чтоб убитых собрать, сжечь их трупы.
После сойдёмся; тогда будем биться, пока уже боги
Нас не разлучат, одним иль другим даровав свет победы».
Так он сказал. Все вокруг аргивяне хранили молчанье.
Тут вдруг взял слово Тидид Диомед, воеватель могучий:

«Нет, не должны мы теперь принимать ни сокровищ Париса
И ни Елену саму! Для глупцов, и для тех уже ясно:
Грянуть погибель вот-вот уж готова над Троей великой!»
Так он сказал. И вокруг закричали ахейцы в восторге,
Все удивлялись словам Диомеда, смирителя коней.

Встал Агамемнон тогда и Идею сказал он, державный:
«Вестник троянский! Ты сам слышал только что слово ахеян:
Так отвечают они, так я и вместе с ними отвечу.
Что до сожжения тел, то нисколько тому не противлюсь.
Это наш долг – не жалеть ничего для погибших в сраженьях.

Души умерших должны мы немедля огнём успокоить.
Зевс громовержец обет мой пусть слышит, муж Геры богини!»
Так он сказал и поднял скипетр свой, направляя к Олимпу.
Вестник троянский ушел. Он спешил к Илиону святому.
Трои сыны той порой и дарданцы сидели и ждали

Вместе: когда же Идей возвратится, их вестник почтенный.
Тут возвратился Идей. Как положено, встал в средине
И сообщил им ответ. Поднялись все, и быстро – за дело:
Кто – привозить мертвецов, кто – деревья из ближней дубравы.
Также ахейцы толпой от судов многовёслых спешили:

Кто – привозить мертвецов, кто – деревья из ближней дубравы.
Солнце ещё лишь едва озарило лучами долины,
Выйдя в небесный свой путь из глубин Океана, из светлых
Тихокатящихся волн, как сошлись два народа на поле.
Трудно им было узнать на побоище каждого мужа:

Только водою омыв лица павших от крови и пыли,
Клали тела на возы, проливая горючие слёзы.
Громко рыдать запрещал царь Приам: и трояне безмолвно
Мёртвых своих на костёр возлагали, печальные сердцем.
Молча, предав их огню, все вернулись в священную Трою.

Так и с другой стороны меднолатные мужи ахейцы
Мёртвых своих на костёр возлагали, печальные сердцем,
Также, предав их огню, возвращались к судам мореходным.
Не было утра ещё, но седели уж сумраки ночи.
И уж поднялись на труд от ахеян отборные мужи.

Там, где сжигали тела, там насыпали дружно могилу,
Общую всем. Перед ней возвели они стену и башни,
Чтоб с них, высоких, была оборона судам и ахейцам.
Также ворота в стене крепкостворные сделали, чтобы
В них колесницы легко проходили. Снаружи стены той

Вырыли ров. Был тот ров и широк и глубок, – непреступен;
Чтобы к стене никого не пускал, навтыкали в нём кольев.
Так в шумном стане своём и трудились ахейские мужи.
Боги, воссев меж тем у Кронида, метателя молний,
Все изумлялись, дивясь на великое дело ахеян.

Первым сказал Посейдон, бог морей и земли сотрясатель:
«Зевс громовержец! Какой человек на земле беспредельной
Станет теперь сообщать свои мысли и цели бессмертным?
Разве не видишь, что в ночь кудреглавые мужи ахейцы
Стену создали своим кораблям, перед нею глубокий

Вывели ров? А от них возданы ли богам гекатомбы?
Слава об этой стене полетит, где заря лишь достигнет;
И позабудут о той, что с трудом я вдвоём с Аполлоном
Лаомедону царю вокруг города выстроил в муках!»
Гневно вдохнув, отвечал Посейдону Зевс тучегонитель:

«Бог многомощный, земли колеблатель, ты что говоришь мне!?
Пусть кто другой из богов устрашается замыслов равных,
Тот, кто слабее тебя несравненно и силой и духом!
Слава твоя полетит там, где только заря лишь достигнет!
Верь и дерзай! И когда кудревласые мужи ахейцы

К милой отчизне своей понесутся в судах быстролётных, –
Стену разрушь! И когда до основ её в море обрушишь,
Сызнова берег покрой ты великий песками морскими,
Чтобы исчез даже след от огромной стены той ахейской».
Так на Олимпе вели разговоры бессмертные боги.

Солнце зашло. Между тем и ахейцы закончили дело.
В стане кололи тельцов, собираясь поужинать славно.
Прибыли тут корабли, с грузом Лемноса вин сладкотерпких.
С Лемноса много судов с этим грузом прислал для ахейцев
Славный Эвней Ясонид, что рождён Гипсипилой с Ясоном.

А для Атрея сынов, Агамемнона и Менелая,
Тысячу мер крепких вин в дар послал Ясонид в знак почтенья.
Все ж остальные мужи покупали вино по обмену:
Кто – за звенящую медь, за седое железо менялся,
Кто – круторогих волов отдавал или кожи воловьи,

Кто – и за пленных своих. А потом пир поднялся весёлый.
Целую ночь напролёт пировали ахейцы всем станом.
Также и Трои сыны и союзники — в граде пируют.
Целую ночь напролёт, замышляя недоброе, в небе
Зевс промыслитель гремел, на пирующих страх нагоняя.

Каждый из кубка вино отливал, и никто не решался
Пить, не свершив наперед возлиянья Зевсу Крониду.
Все, наконец, улеглись, крепких снов наслаждаясь дарами.

Песнь восьмая

СОБРАНИЕ БОГОВ. ПРЕРВАННАЯ БИТВА

В розовом платье Заря распростёрлась едва над землёю,
Зевс молнелюбец созвал на собранье богов. На Олимпе
Многовершинном сидел он на самой высокой вершине.
Возле рассевшись, его молча слушали боги. Сказал он:

«Слушайте слово моё, боги вечные, также – богини!
Я расскажу вам о том, что велит рассказать моё сердце.
И чтоб никто из богов, и никто из богинь чтоб не вздумал
Слово нарушить моё! Чтобы все подчинились покорно
И помогли мне. Чтоб я беспрепятственно выполнил дело!

Если ж узнаю о ком из бессмертных, кто тайно захочет
С неба сойти, чтоб помочь илионянам или данаям,
Тот мной избитый страдать на Олимп возвратится с позором!
Или схвачу и швырну я ослушника в сумрачный Тартар,
В пропасть далёкую, где под землей глубочайшая бездна!

В Тартаре медный помост и ворота железные; так же
Он от Аида лежит глубоко, как от неба долины!
Там уж почувствует тот, сколь могучее я всех бессмертных!
Или попробуйте вот, – чтобы всем вам самим убедиться, –
Цепь золотую с небес вы спустите высоких, и сами

Все, сколько есть вас богов и богинь, до последнего, свесьтесь,
Взявшись за цепь, но стащить вы не сможете с неба на землю
Зевса владыку, всего устроителя, как ни старайтесь!
Если же сам я (решив, что так надо) повлечь пожелаю
Цепь эту вместе с землёй всей и вместе с морями, и, дёрнув,

Вдруг потяну лишь одной я рукой своей правой к Олимпу,
Цепью вершину обвив, – то весь мир на Олимпе повиснет!
Вот я насколько сильней всех бессмертных, тем более – смертных!»
Так он сказал, и вокруг боги молча, притихнув, сидели.
Грозен ужасно был Зевс в своей речи и всех напугал он.

Вот, наконец, речь взяла средь собранья Паллада Афина:
«О, всемогущий отец! О, Кронион, верховный владыка!
Знаем мы наверняка то, что сила твоя беспредельна.
Доблестных воинов лишь мы ахейских жалеем душою,
Тех, что погибнуть должны, исполняя свой жребий жестокий.

Но, если ты повелишь, то от битвы воздержимся все мы.
Мы лишь советы хотим дать аргивцам, чтоб храбрые мужи
В Трое погибли не все под твоим сокрушительным гневом».
Ей, улыбаясь, сказал Зевс Кронид темных туч собиратель:
«Приободрись, моя дочь! Я без умысла в сердце сказал вам,

К сведенью только. К тебе ж я всегда и вполне благосклонен».
Так он сказал и запряг в колесницу коней медноногих,
Быстро летящих, лихих, пышногривых коней златовласых.
Золото сам он надел, в руку кнут взял художеством дивный
Весь золотой, и взошёл в златоблещущую колесницу.

Быстро коней он погнал, — полетели послушные кони,
Между землёю паря и усеянным звёздами небом.
К Иде он их устремлял многоводной, к звериному царству,
К Гаргару, где был алтарь благовонный его, в его роще.
Там он коней удержал, повелитель бессмертных и смертных,

Из колесницы распряг и туманом густым их окутал.
Сам же, величием горд, он воссел на вершине Идейской,
На корабли аргивян и на Трою с вершины взирая.
Этой порой, укрепив себя пищей, ахейские мужи
Быстро в палатках своих покрывались оружием к битве.

В городе ж Трои сыны ополчались на смертную битву,
В меньшем числе, но и так все готовы свирепо сражаться:
Кровные узы влекли их за жён и детей своих биться.
Настежь врата все раскрыв, вытекали отряды из Трои,
Конные, пешие. Шум несказанный поднялся повсюду.

Вот и сошлись, наконец, друг на друга идущие рати.
Разом столкнулись щиты, что из кожи, и копья и силы
Меднодоспешных мужей; сшиблись выпуклобляшные разом
В меди блестящей щиты; всюду гром разразился ужасный.
Крики победные и стоны смертные вместе смешались

Гибнущих воинов и убивающих. Кровь заручьилась.
Целое утро и день светоносный до самой средины
Тучи из копий и стрел поражали троян и ахеян.
Но, лишь к зениту пришёл жаркий Гелиос, ярко сияя,
Зевс промыслитель достал золотые весы, и на чаши

Бросил два жребия он в вечный сон погружающей Смерти:
И конеборных троян, и данайских мужей смертный жребий.
Взял посредине весы и поднял: и данайцев склонился
День роковой: до земли многоплодной их жребий спустился.
Жребий же гордых троян аж до звёздного неба поднялся.

Грянул ужасно Кронид прямо с Иды по светлой лазури
Пламенем молний, метнув их в ахейцев. И, это увидев,
Все изумились они, и от ужаса все побледнели.
Тут уж ни Идоменей, ни Атрид Агамемнон, ни оба
Славных Аякса в бою оставаться уже не посмели.

Нестор один лишь стоял средь побоища стражем аргивским,
Но не по воле своей: конь его поражён был стрелою.
Ранил коня Александр, муж прекрасный прекрасной Елены,
В темя ему угодив, там, где грива коня начинаясь,
К шее могучей текла. Для коней то – опасное место.

Боль подняла на дыбы: в мозг коню остриё погрузилось.
Он и других жеребцов напугал, всё крутясь и брыкаясь.
Бросился старец к коню, чтобы острым мечом ему пристяжь
Быстро отсечь. Но как раз на него мчат сквозь волны бегущих
Гектора кони, неся на врага своего властелина.

Тут бы нашёл свою смерть неизбежно воинственный Нестор,
Если б его Диомед не увидел могучеголосый.
Голосом страшным Тидид тут же крикнул царю Одиссею:
«Эй, благородный герой Лаэртид Одиссей многоумный!
Что ты бежишь, как в толпе малодушные, спину подставив!?

Как бы при бегстве тебе не всадили копьё меж лопаток!
Остановись! Защитим старца мы от свирепого мужа!»
Но не услышал его Одиссей, благородный страдалец;
Мимо промчался, спеша к кораблям многоместным ахейским.
Но Диомед, и один оставаясь, вперед устремился;

Встал он перед лошадьми старца Нестора, сына Нелея,
И обратился к нему, устремляя крылатые речи:
«Старец! Жестоко тебя молодые бойцы притесняют!
Сила твоя уж не та, тяжела тебе старость лихая;
Да и возница твой слаб, да и кони твои не проворны.

Быстро иди же ко мне, и взойди на мою колесницу.
Троса увидишь коней, как искусны они, как умеют
Быстро лететь хоть куда, и в погоне проворны, и в бегстве.
Я у Энея в бою их отбил, возбудителя бегства.
Пусть о твоих лошадях позаботятся наши возницы.

Мы же с тобой на моих на троян устремимся. Пусть Гектор
Видит, способна ль ещё моя пика свирепствовать в битве!»
Так он сказал. И его не ослушался конник геренский.
Старца коней под своё попечение взяли возницы, –
Сильные оба, Сфенел с Эвриме́доном славолюбивым.

Сами же оба вождя в колесницу Тидида поднялись.
Нестор немедленно взял в руки вожжи блестящие; тут же
Коней стегнул, и они перед Гектором вмиг очутились.
Прямо на них он летел. Диомед в него пикой ударил,
Но, промахнувшись, попал он в стоявшего рядом возницу,

В Эниопея, что был смелым отпрыском старца Фебея.
Гнал он вожжами коней; пика в грудь угодила у сердца.
Он с колесницы упал, и отпрянули в бурные кони.
Там у него и душа сокрушилась, и сила угасла.
Скорбь о вознице своём сердце Гектору сжала жестоко.

Все же оставил его он лежать, хоть и жаль было друга.
Стал смельчака подбирать он в возницы другого средь войска.
Кони недолго его без возницы стояли. Достойный
Вызвался Архептолем Ифитид, храбрый воин. Ему он
На колесницу взойти приказал и вручил ему вожжи.

Битва свершиться могла, – это невозвратимое дело, –
В город загнали б тогда, как овец, всех троянцев ахейцы,
Если б всё это отец и бессмертных и смертных не видел.
Страшно громами взгремев, он взмахнул сребропламенным дротом
Молнии, метко метнул, пред конями Тидида ударив.

Мощное пламя взвило́сь, как фонтан, словно вспыхнула сера.
Прянули кони назад, задрожали от ужаса, бьются.
Пышные вожжи из рук старых Нестора вмиг убежали.
С сердцем трепещущим он говорит к Диомеду герою:
«Друг Диомед, поскорей ты коней разворачивай к бегству!

Или не чувствуешь ты: не тебе от Кронида победа!
Гектора нынче в бою громомечущий Зевс прославляет.
Может быть, после и нам, славу даст, если только захочет.
Не человеку менять то, что Зевс громовержец задумал,
Сколько бы ни был силён человек, всё ж могучей Кронион!»


Тут же ему отвечал Диомед, знаменитый воитель:
«Всё справедливо и всё ты разумно, о, старец, вещаешь.
Только гордыни болезнь мне и в сердце проникла, и в душу!
Гектор ведь скажет потом перед сонмом троян, приукрасив:

– Вождь Диомед от меня к кораблям убежал, испугавшись. –
Скажет, хвалясь, и тогда от стыда провалюсь я сквозь землю!»
Так Диомеду на то отвечал Нестор, конник геренский:
«Что говоришь ты, Тидид, храбрый сын браноносца Тидея?!
Если бы Гектор тебя даже робким назвал и бессильным,

Кто бы поверил ему? Ни дардане, ни граждане Трои
В то не поверят! Сильней не поверят троянские жёны,
Чьих щитоносных мужей в цвете лет толпы в поле поверг ты!»
Так он сказал, развернув к отступленью коней звонконогих,
В гущу бегущей толпы. Им вдогонку трояне и Гектор,

Тут же подняв жуткий крик, задождили свистящие стрелы.
Громко Тидиду кричал шлемоблещущий Гектор вдогонку:
«Эй, Диомед! Ведь тебя прежде чтили данайцы особо:
Лучшими – местом, едой, полным кубком на пиршествах общих…
Впредь не почтут: ты у них на глазах оказался женою,

Девой презренной! Умри! И скорей, чем, меня отразив, ты
На́ стены Трои взойдешь, или жён наших стройных, похитив,
В плен повлечёшь их, – скорей тебя, свергнув, в Аид я отправлю!»
Так он кричал. Диомед колебался в жестоких сомненьях:
«Не повернуть ли коней мне назад, не вступить ли с ним в битву?»

Трижды на умысел тот он и духом и сердцем решался,
Трижды с Идейской горы громом грозно гремел громовержец,
Трои сынам возвещал он победу в сомнительной битве.
Гектор же снова троян возбуждал, восклицая им громко:
«Храбрые Трои сыны! Рукопашцы дарданцы! Ликийцы!

Будьте мужами, друзья, и о доблести помните бурной!
Мне благосклонный Кронид, верю, громом своим предвещает
Славу победой достичь в этой битве; ахейцам же – гибель!
Эти глупцы для своей обороны построили стены.
Только для храбрых слабы эти стены и нам – не преграда!

Кони же наши легко через вырытый ров перепрыгнут.
Но только я окажусь возле их кораблей мореходных, –
Помните, други! – с огнём вы пылающим будьте готовы!
Пламенем я истреблю их суда и самих пред судами
Всех перебью аргивян, удушаемых дымом пожаров!»

Так он сказал, и к коням обратился своим, говоря им:
«Ксанф, и божественный Ламп, и Подарг, и могучий мой Эфон!
Кони мои, вы теперь оплати́те мне корм свой роскошный:
Дочь Этиона царя и супруга моя – Андромаха
Первым давала всегда вам пшеницу приятную в пищу,

В воду мешала вино, сколько вашему сердцу хотелось,
Раньше, чем мне самому, для неё драгоценному мужу!
Мчитесь же, кони, стремглав! Мы настигнем врагов и захватим
Доблестный Нестора щит, его слава небес достигает,
Будто из золота весь он — и круг и его рукояти.

С плеч Диомеда сорвём, со смирителя коней, в трофеи
Дивные латы его, то – бессмертного дело Гефеста!
Если мы это возьмём как трофеи, уверен, ахейцы
В эту же ночь на суда быстролётные бросятся, к бегству!»
Так возносясь, говорил. И разгневалась мощная Гера,

Стукнув по трону рукой, – сразу дрогнул Олимп многохолмный.
Тут же сказала она Посейдону, великому богу:
«Бог многомощный, земли колеблатель! Неужто нисколько
Сердце твоё не щемит из-за гибнущих храбрых данаев?!
Тех, что и в Эге тебе, и в Гелике так много приносят

Славных и жертв и даров? Помоги же добыть им победу!
Если бы все аргивян покровители мы б захотели,
Трои сынов отразив, обуздать громоносного Зевса,
Скоро б он сдался тогда, в одиночестве сидя на Иде!»
Ей, негодуя, в ответ говорил Посейдон многомощный:

«Смелоречивая! Что говоришь ты, о, Гера, подумай!
Я не желаю совсем, чтобы кто-нибудь смел из бессмертных
С Зевсом сражаться! Богов всех превыше Кронид своей силой!»
Так на Олимпе вели разговоры бессмертные боги.
Этой порой близ судов, между рвом и стеной, всё пространство

Было забито толпой всюду страшно теснимых данаев:
Воины, кони, щиты. Их теснил Приамид, мощный Гектор,
Словно жестокий Арес. Даровал ему славу Кронион.
Он бы свирепым огнём истребил и суда их у моря,
Если бы Гера царю Агамемнону в мысль не вложила:

Быстро народ возбудить, хоть и сам он об этом же думал.
Шагом широким скорей устремился он к стану ахеян,
В мощной руке он держал плащ огромный свой пурпурно-яркий.
Встал тут Атрид на корабль Одиссея, огромный и чёрный,
Что в средине стоял: чтобы голос его был услышан

В станах конечных царя Ахиллеса, и также – Аякса,
Вставших на самых концах с кораблями своими и ставкой,
Оба на силу их рук и на храбрость свою полагаясь.
Голосом громким, как гром, закричал тут Атрид аргивянам:
«Стыдно, аргивцы! Презрен тот, кто воин достойный лишь с виду!

Где похвальбы, что от вас я на Лемносе слышал?! Там громко
Вы величали себя как храбрейших, тщеславные люди!
Там на весёлых пирах вы волов поедали без счёта,
Чаши вы пили до дна, выше края вином наполняя!
Там говорили, хвалясь, будто каждый из вас станет биться

С сотней, с двухстами троян! А теперь одного мы не стоим
Гектора! Бурным огнём подожжёт скоро нам корабли он!
Зевс Олимпийский! Кого на земле из царей многомощных
Карой такой ты карал и великой лишал его славы?!
Я же, когда сюда плыл в корабле своём чёрном, на горе,

То миновал ли когда твой прекрасный алтарь, о, Кронион?
Нет, я на всех возжигал для тебя жир тельцов и их бёдра!
Так я всем сердцем пылал крепкостенную Трою разрушить!
Нынче, о, Зевс, хоть одно для меня ты исполни желанье!
Дай ты хотя бы самим нам спастись от врагов разъярённых;

Трои сынам не предай здесь на гибель ты славных ахеян!»
Был умилён Зевс-отец тут царём, проливающим слёзы.
Знаменье дал, что спасёт он аргивский народ, не погубит:
Тотчас орла ниспослал, между вещих – вернейшую птицу.
В мощных когтях нёс орёл быстрой лани детёныша. Вдруг он

Бросил детёныша близ алтаря всемогущего Зевса,
Что возвели племена аргивян, чтоб молиться Крониду.
Лишь увидали они, что от Зевса явилась им птица,
Бросились все на троян, жарче вспыхнув в отчаянной битве.
Но не успел ни один, сколько много ни было данаев,

Славу снискать как Тидид, что всех раньше коней своих бурных
Выгнал за ров, на троян устремил их, сразился в атаке.
Первым из всех Диомед Агелая троянца низвергнул,
Сына Фрадмона, когда тот коней поворочал к бегству.
Лишь повернулся спиной Агелай, сразу острую пику

Он между плеч получил, и сквозь грудь вся в крови она вышла.
Он с колесницы упал, и на нём загремели доспехи.
За Диомедом вослед два царя устремились – Атриды.
Следом – Аяксы вожди, облечённые бурною силой;
Идоменей Девкалид и его сотоварищ ужасный,

Вождь Мерион, что сравним с Эниалием, смертных убийцей.
После – герой Эврипил поспешил, славный сын Эвемона.
Тевкр же девятым спешил; он нацеливал лук свой жестокий,
Встав под великим щитом Теламонова сына Аякса.
Часто Аякс отстранял мощный щит, и стрелец знаменитый,

Вмиг осмотревшись, стрелял очень метко в толпу нападавших,
Сразу кого-нибудь он поражал, тот с душой расставался;
Тевкр же бросался назад и, как к матери сын, прижимался
К брату Аяксу, щитом покрываясь огромным и светлым.
Первым кого ж из троян поразил меткий Тевкр Теламонид?

Первые вот: Орсило́х, Офеле́ст и воинственный Ормен,
Де́тор и Хромий, ещё Ликофо́нт, небожителю равный;
Гамопао́н славный сын Полие́мона, также Мела́нипп.
Их одного за другим положил он на жирную землю.
Тевкра увидев, Атрид Агамемнон пришёл в восхищенье:

Как тот фаланги троян истребляет из крепкого лука.
Быстро приблизился к ним, рядом встал, восхищенный воскликнул:
«Тевкр, удалая твоя голова! Вождь мужей, Теламонид!
Так и рази ты троян! И тогда станешь светом ахейцам,
А Теламону отцу станешь славой! Взлелеян им с детства

Ты и воспитан в дому у него как родной, хоть побочный.
Старца, пусть он далеко, ты возвысь своей славой сыновней!
Я же тебе говорю, и исполнено слово то будет:
Если даруют мне Зевс громовержец с Афиной Палладой
Город Приама разбить, устроением пышную Трою, —

Первому после меня я вручу тебе лично награду:
Или треножник вручу яркий, или коней с колесницей,
Иль молодую жену, чтоб с тобой она ложе делила».
Так он сказал, и ему отвечал тут же Тевкр безупречный:
«О знаменитый Атрид, для чего ты меня побуждаешь,

Если стараюсь и так? Ни на миг я, покуда есть сила,
Праздным не буду. С тех пор, как троян отогнали мы к Трое,
Стрелами я их встречал, и, наметив кого, – поражаю.
Восемь уже я послал изощрённейших стрел длинножалых;
Восемь вонзились они в благороднейших юношей ратных;

Мне лишь свирепого пса того не удается уметить!»
Это сказал и пустил он из лука пернатую снова,
В Гектора метя; его поразить разгоралось в нём сердце.
Только попал не в него, а в невинного Горгифиона,
Сына Приама. Его, мужа храброго, в грудь поразил он.

Был тот Приаму рождён распрекраснейшей Кастианирой,
Что из Эзимы взята, и что видом богине подобна.
Так же, как мак в цветнике клонит голову тучную набок,
Пышный и полон зерна, и весенней росой отягчённый, —
Голову Горгифион, отягчённую шлемом, склоняет.

Тевкр же другую стрелу из могучего лука пускает,
В Гектора метя; его поразить разгоралось в нём сердце.
Но промахнулся опять: Аполлон отразил роковую.
Архептоле́ма стрела, Приамидова друга-возницу,
Пламенно мчащего в бой, острожальная, в грудь поразила.

Он с колесницы упал, и отпрянули бурные кони;
Там у него и душа сокрушилась, и сила угасла.
Скорбь о вознице своём сердце Гектору сжала жестоко.
Все же оставил его он лежать, хоть и жаль было друга.
Брату герой повелел, Кебриону, стоявшему близко,

Конские вожжи принять, и немедленно тот покорился.
Гектор на землю тогда с колесницы сияющей спрыгнул
С криком ужасным, поднял он одной рукой камень огромный,
Ринулся к Тевкру, как лев, умертвить стреловержца пылая!
Тевкр из колчана меж тем вновь пернатую горькую вынул

И приложил к тетиве. Но, когда крепкий лук напрягал он,
Камнем жестоким в плечо шлемоблещущий Гектор ударил,
Прямо в ключицу, что грудь завершает, – опасное место.
Ранил как раз в тот момент, как в него же Тевкр метил стрелою.
Жилу рассёк у стрельца; онемела рука возле кисти,

Он на колено поник, из руки выпал лук его крепкий.
Сын Теламона Аякс не оставил упавшего брата;
Быстро к нему подбежал и укрыл под щитом круговидным.
Двое товарищей тут взяли на руки Тевкра, подняли, –
Ехиев сын Мекистей с благородным Аластором вместе, –

И понесли к кораблям чернобоким стонавшего тяжко.
Храбрость в троянах опять олимпиец Кронион возвысил.
Прямо к глубокому рву вновь погнали трояне ахеян.
И между первых вперёд нёсся Гектор, могучестью гордый.
Будто бы пёс, что привык рыскать льва или дикого вепря,

Взяв лёгкий след и гоня, лишь на резвые лапы надеясь;
Зубы впивает в бока, или в бёдра, но сам не даётся, —
Так же без устали гнал шлемоблещущий Гектор данаев,
И отстающих копьём поражал. Так бежали данаи.
Но миновали когда ров глубокий с крутым частоколом

В панике бегства, когда уже многих троянцы убили, —
Вновь удержались они у судов, отказавшись от бегства.
Там приняли́сь ободрять все друг друга; к богам воздевая
Руки в молитве своей многогласной, богов умоляли.
Гектор же грозный вокруг на конях пышногривых носился,

Взглядом своим был похож на Горгону он и на Ареса.
Тут, на данаев взглянув, преисполнилась жалости Гера;
Сразу к Палладе она устремила крылатые речи:
«Дочь громовержца! Скажи, о Паллада, неужто данаям,
Гибнущим горестно, мы хоть в последний-то раз не поможем?

Верно, свой жребий они прежестокий исполнив, погибнут
Все от руки одного. Нестерпимо свирепствует Гектор!
Этот лихой Приамид им и так столько зла уже сделал!..»
Так ей сказала в ответ светлоокая дева Афина:
«Ах, уж давно бы, поверь, он расстался с душой и свирепством,

Здесь же, на отчей земле, сокрушенный руками данаев,
Если б отец мой, Кронид, не свирепствовал мрачной душою.
Лютый, лукавый всегда, и для всех моих дел он помеха.
Пусть бы он вспомнил хоть раз, как я часто из бед выручала
Сына его, что томим Эврисфеем был в подвигах тяжких.

Горько он к небу взывал! И меня олимпиец Кронион
Сыну его помогать посылал от высокого неба.
Если б я раньше умом проницательным это узнала,
В дни, как его Эврисфей вдруг отправил в Аид крепковратный
Пса из Эре́ба извлечь, взяв у страшного бога Аида, —

Не избежать бы ему Стикса гибельных вод глубочайших!
Нынче ж не любит меня, нынче волю Фетиды свершает:
Ноги лобзала ему Нереида и, бороду гладя,
Слёзно молила его, чтоб прославил героя Пелида.
Время придёт, и опять назовёт он Афину любимой!

Гера, не медли! Впрягай в колесницу коней звуконогих.
Я между тем поспешу во дворец Эгиоха Кронида;
Грозным оружием там облачусь я на бой, и увидим,
Будет ли рад Приамид, шлемоблещущий Гектор надменный,
Если вдвоём мы с тобой вдруг на поле сражения выйдем?

О! Не один из троян там насытит и псов и пернатых
С ней согласилась вполне белоплечая Гера богиня.
Тотчас сама, устремясь, снаряжала коней златосбруйных,
Старшая между богинь, дочь великого сильного Крона.
В доме отца своего, Эгиоха, Афина в то время

Скинула тонкий покров, что сама же, соткав, украшала
Пышным узором, и он с плеч струей на помост покатился.
Вместо отца своего облачилась броней громовержца,
Бранным доспехом его облеклась она, к бою готовясь.
В пламенной встала она колеснице и вооружилась

Тяжким, огромным копьём, тем, которым ряды сокрушает
Сильных бойцов, если вдруг прогневят они дочь Эгиоха.
Гера немедля с кнутом налегла на коней быстроногих.
С громом разверзлись врата им небесные сами при Горах –
Стражах небесных – Олимп вверен им и великое небо,

Чтоб пред вратами смыкать или вновь разверзать туч громады.
В эти ворота коней подстрекаемых гнали богини.
С Иды увидев богинь, Зевс Кронион наполнился гневом.
Тотчас Ириду он к ним златокрылую с вестью отправил:
«Мчись же, крылатая, и возврати их, Ирида, не дай им

Путь продолжать! Или мы не к добру в страшной битве сойдёмся!
Так, им скажи, я решил, и исполню я то непременно:
Ноги сломаю коням я под их колесницей блестящей,
И с колесницы сшибу их самих, колесницу ж разрушу!
И уж тогда, им скажи, в десять лет круговратных и долгих

Не излечить им тех ран, что я молнией выжгу на теле.
Будет Афина тогда помнить, как на отца ополчалась!
Против же Геры, скажи, я не столько рассержен и гневен:
Гера привыкла мне всё разрушать, что бы я ни замыслил!»
Так он сказал. Понеслась вихрям равная вестница Зевса.

Прямо с Идейских вершин на великий Олимп устремилась.
И возле первых ворот многохолмной горы Олимпийской
Встретив богинь, удержав, возвестила им слово Кронида:
«Что вы творите?! Зачем так свирепствовать сердцем, богини?
Зевс запрещает пока помогать кудреглавым ахейцам.

Так громовержец грозил, и слова непременно исполнит:
Ноги сломает коням вашим под золотой колесницей,
Вас с колесницы сшибёт и саму колесницу разрушит!
И уж тогда в десять лет круговратных и долгих, сказал он,
Не излечить вам тех ран, что он молнией выжжет на теле.

Будешь, Афина, тогда помнить, как на отца ополчалась!
Против же Геры, сказал, что не столько рассержен и гневен:
Гера привыкла уж всё разрушать, что бы он ни замыслил!
Ты же, ужасная дочь Эгиоха, — собакой бесстыдной
Будешь, коль пику свою против Зевса поднять ты решишься!»

Это сказав, унеслась прочь Ирида, подобная вихрям.
Гера державная тут так сказала Афине Палладе:
«Нет, светлоокая дочь Эгиоха! Нет, я не желаю!
Я не позволю себе против Зевса за смертных сражаться!
Смертные пусть, кто живёт, кто погибнет: судьба их такая,

Так предназначено. Зевс, только с сердцем своим совещаясь,
Сам пусть присудит всё то, что заслужат трояне, ахейцы!..»
Это сказав, вмиг она развернула коней быстроногих.
Горы, примчавшимся им, распрягли тут коней пышногривых,
И привязали уздой их у яслей, амброзии полных;

А колесницу богинь прислонили к стене лучезарной.
Сами ж богини, опять в сонм бессмертных вернувшись, уселись
В золото кресел своих, с глубочайшей печалью на сердце.
С Иды высокой погнал в колеснице красивоколёсной
Зевс тут к Олимпу коней, и примчался к собранью бессмертных.

Зевса коней Посейдон выпряг, славный земли колебатель,
И колесницу, покрыв полотном, на подножье поставил.
Зевс на свой трон золотой сел, пространногремящий Кронион,
И весь великий Олимп задрожал под стопами владыки.
Смутны сидят вдалеке от Кронида Афина и Гера,

Рядышком, пряча глаза, и не смея сказать даже слова.
Мыслью в сердца их проник Зевс и так обратился к богиням:
«Чем опечалены так и Афина и Гера богиня?
Слишком устать не пришлось вам в мужей прославляющей битве,
Гибель троянцам неся, ненавидимым вами так сильно!

Что до меня, то в руках у меня беспредельная сила.
Не победить меня всем, сколько есть на Олимпе, бессмертным!
Вы же, не видя ещё грозной битвы и подвигов страшных,
В трепет пришли; охватил страх сердца и прекрасные члены.
Снова я вам говорю, и слова мои точно б свершились:

Вы в колеснице своей, поражённые молнией жгучей,
Уж на Олимп никогда б не вернулись, в обитель бессмертных!»
Так он сказал. А они, негодуя, но тихо вздыхали:
Беды троянам ища, совещались богини тихонько.
И на Кронида слова ничего не сказала Афина,

В гневе своём, хоть её волновала свирепая злоба.
Гера же гнева в груди не сдержала, воскликнула Зевсу:
«Мрачный Кронион! Ты что говоришь, о, жестокий, подумай!?
Знаем прекрасно и так мы, что сила твоя беспредельна;
Доблестных воинов лишь мы ахейских жалеем душою,

Тех, что погибнуть должны, исполняя свой жребий жестокий.
Но, если ты повелишь, то от битвы воздержимся обе.
Мы лишь советы хотим дать аргивцам, чтоб храбрые мужи
В Трое погибли не все под твоим сокрушительным гневом».
К ней обратившись, сказал воздымающий тучи Кронион:

«Завтра с зарёю тебе, волоокая, грозная Гера,
Я разрешаю смотреть, если хочешь, как Зевс многомощный
Больше ещё истреблять ополченья данайские станет:
Так как в сражении рук не опустит стремительный Гектор
Прежде, пока при судах не воспрянет Пелид быстроногий;

В день тот уже при кормах кораблей будут воинства биться,
В страшной давясь тесноте возле мёртвого тела Патрокла.
Так суждено! И ничто предо мною пылающий гнев твой!
Если бы даже дошла в гневе ты до последних пределов
Суши и моря, туда, где сидят в заточеньи суровом

Крон и Япе́т, и вовек насладиться не могут ни ветром,
Ни светом солнца они; где вокруг их лишь Тартар глубокий!
Если бы даже туда ты, скитаясь, дошла, - и тогда бы
Гнев твой не тронул меня, невзирая на всю твою наглость!»
Так он сказал. Перед ним белоплечая Гера умолкла.

Пал между тем в Океан лучезарный диск яркого солнца,
Черную ночь навлекал за собой он повсюду на землю.
Против желаний троян день уж скрылся. Но трижды желанна
Сладкая тёмная ночь для ахейцев была меднолатных.
В войске троянском совет созывает блистательный Гектор.

Всех от ахейских судов он подальше уводит их, в поле,
К шумной пучинной реке, где от трупов свободное место.
Там все спустились с коней, стали слушать, что скажет им Гектор.
Гектор великий стоял и держал твёрдо правой рукою
Пику огромную, ту, что в одиннадцать локтей; сияло

Медное жало на ней и кольцо вкруг него золотое.
Речь перед всеми держал Приамид, опираясь на пику:
«Слушайте, Трои сыны, и дарданцы и рати союзных!
Как я хотел в этот день истребить и суда и ахеян,
Чтоб торжествуя в святой Илион нам вернуться со славой!

Прежде настигла нас тьма. Ночи тьма лишь одна сохранила
Рать аргивян и суда, что на суше стоят возле моря.
Други мои! Что ж, и мы покоримся настигшей нас ночи.
Здесь вечеряйте. Коней пышногривых скорей, ратоборцы,
Всех распрягите, и им дайте сочного корму обильно;

Сами ж из города вы и волов и овец пожирнее
В стан пригоните; вина животворного к ужину, хлеба
Нам принесите сюда из домов; натаскайте побольше
И́з лесу дров для костров, чтоб всю ночь до зари светоносной
Всюду пылали огни. Пусть их зарево к небу восходит,

Лишь для того, чтоб во тьме кудреглавые мужи ахейцы
Не попытались бежать по широким хребтам Геллеспонта,
Чтобы они на суда не взошли безопасно и мирно.
Нет уж, они и потом пусть, в отечестве, раны врачуя,
Помнят об остром копье и троянской стреле, что пронзали

Тех, кто бежал на суда! И пускай все народы страшатся
Горькой войною идти на троян конеборных, на Трою!
Вестники! В городе вы объявите, любезные Зевсу:
Бодрые отроки пусть и от лет убеленные старцы
Трою святую кругом стерегут с богосозданных башен;

Женщины ж, так как слабей, пусть же каждая в собственном доме,
Яркий огонь разведёт, мол, не спит Троя: крепкая стража!
В город чтоб вражий отряд не ворвался в отсутствии войска!
Так пусть и будет, как я говорю, браноносцы трояне!
Всё, что полезно сейчас для народа, о том и сказал я.

Завтра другое скажу, то, что завтра полезнее будет.
Верю, – в надежде молюсь я на Зевса и прочих бессмертных, –
Что я неистовых псов этих выгоню вон из Троады,
Всех, чья лихая судьба привела к нам в судах крепких, чёрных.
В мраке ж ночном и себя в стане нам охранять надо зорко.

Завтра, со светом зари, в боевые одевшись доспехи,
Возле ахейских судов мы воздвигнем свирепую сечу.
Там я увижу, меня ль Диомед, воеватель могучий,
Силой к стенам от судов отразит, или я, Диомеда
Медью сразив, в Илион возвращусь с превеликим трофеем.

Завтра он мужество пусть нам покажет, уж если посмеет
Встретить летящий мой дрот. Но, надеюсь, что завтра средь первых
Будет, пронзенный, лежать меж друзей, перебитых без счета,
Солнце едва лишь взойдёт. О! когда бы настолько же верно
Был я бессмертен как бог, никогда не старел своим телом,

Славился всеми, как Феб Аполлон и Паллада Афина, —
Столь верно то, что несёт день грядущий аргивцам погибель!»
Так говорил Приамид, дружный крик одобрения встретив.
Стали трояне коней распрягать, от ярма запотевших,
Каждый своих, и к своей колеснице вязал их за узды.

После из города в стан и волов, и овец тучных гнали,
Также несли из домов и вина животворного с хлебом
К рати поспешно; и дров для костров натащили из леса.
Стали сжигать на огнях в честь бессмертных богов гекатомбы.
Их благовоние ввысь до небес возносил лёгкий ветер

Облаком дыма. Но жертв не прияли блаженные боги,
Пренебрегли: им была ненавистна священная Троя,
И повелитель Приам, и народ копьеносца Приама.
Гордо мечтая, всю ночь возле места сраженья сидели
Трои сыны. И огни их несчётные в поле пылали.

Будто бы в небе ночном возле месяца ясного сонмом
Яркие звезды горят, если воздух и чист и безветрен;
Мрак расступается, всё видно глазу: высокие горы,
Море, долины, холмы, весь небесный эфир беспредельный,
Звёзд мириады вокруг. Видя это пастух рад душою.

Так между чёрных судов и глубокопучинной рекою
Много виднелось огней войск троянских со стен Илиона.
Тысяча в поле костров там пылало. Вокруг перед каждым, –
По пятьдесят человек, освещаемых заревом ярким.
Кони их белый ячмень дружно ели и сладкую полбу,

Прекраснотронной Зари у своих колесниц ожидая.

Песнь девятая

ПОСОЛЬСТВО

Так охраняло свой стан войско Трои. Но, посланный свыше,
Ужас ахейцев объял, этот спутник дрожащего бегства;
Самым отважным из них нестерпимая грусть гложет души.
Будто бы шумный Борей и Зефир, что из Фракии дуют,

Понт многорыбный легко растревожили, два быстрых ветра;
Вдруг со свирепством они налетят: почерневшие зыби
Грозно холмятся кругом, хлещут водоросль, тину из моря, —
Так же и души в груди благородных данаев терзались.
Царь Агамемнон пронзён был печалью глубокою в сердце,

Мрачен ходил, посылал он глаша́таев звонкоголосых
К сбору вождей приглашать, но велел, чтобы каждого мужа
Тихо по имени звать, не кричать. Он и сам так трудился.
Вот на совете сидят все уныло. Тут царь Агамемнон
Встал: слёзы льются рекой, будто горный поток черноводный

Вниз со стремнистой скалы бурно льёт свои мрачные воды.
Стонов глубоких своих не скрывая, сказал он данаям:
«Други мои! О, вожди и властители храбрых данаев!
Зевс громовержец меня в неизбежную гибель толкает!
О, вероломный! Ведь он прежде зна́менье дал и обет мне,

Что возвращусь я домой разрушителем Трои твердынной;
Нынче ж прельщён он другим, злым намереньем: грозно велит мне
В Аргос бесславно бежать, погубив здесь так много народа!
Да, без сомнения, так всемощному Зевсу угодно.
Много уже городов сокрушил он высоких и крепких.

Много ещё сокрушит: беспредельно могущество Зевса.
Слушайте, други мои! Что велю я сейчас, – повинуйтесь!
Нужно бежать! Так скорей возвратимся ж в отечество наше!
Нам не разрушить, увы, с площадями широкими Трои!»
Так он сказал. И кругом все сидели в глубоком молчаньи.

Долго безмолвные так просидели уныло данаи.
Тут наконец средь вождей слово взял Диомед благородный:
«О, Агамемнон Атрид! На твои неразумные речи
Я возражу, не сердись, на собраньях позволены споры.
Храбрость мою порицал ты недавно пред ратью ахейской:

Робким меня называл, невоинственным. Правду ль сказал ты, –
То аргивянам вполне всем известно, и юным, и старцам.
Видно, один только дар дал тебе хитроумный Кронион:
Скипетром власти владеть разрешил он тебе перед всеми.
Твёрдости ж духа не дал. В ней верховная власть человека!

О, малодушный! И ты вправду веришь, что мы, аргивяне,
Так малосильны и так невоинственны, как говоришь ты?
Если так пламенно сам ты желаешь домой возвратиться, –
Мчись! Корабли для тебя возле моря давно уж готовы,
Множество ты их пригнал из Микен. Мчись! Дорога открыта!

Только останутся здесь все другие герои ахейцев,
Трои пока сильной в прах не разрушим!.. Когда и другие
Вдруг захотят убежать с кораблями в родную отчизну, –
Я и Сфенел, мы вдвоём здесь останемся, будем сражаться,
Троя пока не падёт! Ибо с богом пришли мы под Трою!»

Так он сказал, дружный крик одобренья ахейцев он встретил.
Всех восхитили слова Диомеда, смирителя коней.
Встал между ними тогда благомысленный Нестор, сказал он:
«О, сын Тидея! Ты, как в битвах яростных воин храбрейший,
Так и в советах, среди своих сверстников, мудрый советник.

Речи твоей здесь никто не осудит из храбрых данаев,
Не возразит ничего. Только речь до конца не довёл ты.
Молод ещё ты, когда б был мне сыном, то – младшим из младших,
Так, без сомненья. Но ты, Диомед, говорил здесь разумно
Между аргивских царей: ибо ты говорил справедливо!

Я же теперь, пред тобой так гордящийся старостью жизни,
Слово окончу твоё, так, как надо. Никто из ахеян
Речь не осудит мою, даже сам Агамемнон державный.
Тот беззаконен всегда, тот безродный, бездомный скиталец,
Кто ненавистные всем любит междоусобные войны!

Но покоримся теперь наступающей сумрачной ночи:
Войску пора вечерять; ну а стража ночная пусть выйдет,
Встанет вокруг возле рва за стеною, да смотрит пусть зорко.
Стражу на юношей я возлагаю. А после немедля
Ты, Агамемнон Атрид, ты, державнейший царь между нами,

Пир для старейшин устрой. То прилично тебе и способно:
Стан твой ведь полон вина; аргивяне его от фракийцев
На кораблях каждый день по широкому понту привозят.
Сытно ты всех угости, ты же многих народов властитель.
И на пиру среди всех, кто совет самый лучший подаст нам,

Ты и прими тот совет, он теперь для ахеян так нужен, —
Добрый, разумный совет. Ведь враги уже перед судами
Жгут сотни ярких костров! Кто из нас веселится, их видя?
Либо спасёт эта ночь наше воинство, либо погубит».
Так он сказал. С ним совет согласился, с почтеньем внимая.

В стражу с оружьем в руках устремились ахейские мужи:
Нестора сын, Фразимед, над пилосским народом правитель;
С ним – Аскалаф, Иялмен, – сыновья мужегубца Ареса,
Критский герой Мерион, Деипир, Афарей нестрашимый,
Также и вождь Ликомед благородный, Крейонова отрасль.

Семь предводили вождей эту стражу; за каждым, – по сотне, –
Юноши стройно текли, ввысь стремились их длинные копья.
К месту придя, между рвом и стеной, посредине расселись;
Там разложили костры, каждый сам себе ужин готовил.
Царь Агамемнон на пир в свой шатёр всех старейшин уводит.

Там уже ужин готов, и обильный, и сердцу приятный.
К разнообразию яств руки тянут герои охотно.
После того, как едой и питьём голод все утолили,
Первым поднялся меж них, чтобы снова слагать помышления,
Нестор, который всегда восхищал превосходством советов.

Он, благомысленный, так говорил среди пира ахейцам:
«Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!
Слово начну я с тебя и окончу тобою, могучий.
Многих народов ты царь, и тебе поручил Олимпиец
Скипетр, законы. Ты суд и совет возвещаешь народу.

Более всех у тебя долг – не только велеть, но и слушать,
И исполнять чью-то мысль, если мысль та, внушённая сердцем,
Доброе войску сулит. Чью же мысль предпочесть – сам решай ты.
Я же теперь вам скажу то, что мне представляется лучшим.
Думаю, мысли такой превосходной, что в сердце ношу я,

Вряд ли придумает кто. Я давно её в сердце лелею,
С самого дня, как тогда ты, божественный, взял Брисеиду,
Силой увёл из шатра у Пелида, пылавшего гневом,
И уговорам не внял нашим. Сколько тебя, Агамемнон,
Я отговаривал! Но ты, надменному духу поддавшись,

Мужа, что всех нас храбрей, и которого чествуют боги,
Честной награды лишив, обесчестил. Теперь, о великий,
Вместе подумать пора, как его умолить нам, смягчить чтоб
Сердце – богатством даров, душу – дружеской ласковой речью».
Тут же ответил ему повелитель мужей Агамемнон:

«Старец, ты верно сейчас обличил здесь моё прегрешенье.
Да, в этом грешен, могу ль отрекаться! Тот стоит народа,
Смертный один, Зевс кого вдруг от чистого сердца возлюбит!
Так он его, возлюбив, превознёс, а данаев унизил.
Но, раз уж я согрешил, обуявшего сердца послушав,

Сам я загладжу вину и бесчисленный дам ему выкуп.
Здесь, перед вами, дары знаменитые эти исчислю:
Золота дам я ему целых десять талантов, и двадцать
Ярких сосудов больших, семь треножников жара не знавших,
Дам и двенадцать коней, получавших награды на скачках.

Истинно вам говорю, тот без бедности, в золоте жил бы,
И не нуждался ни в чём, у кого было б столько богатства,
Сколько наград для меня быстроногие вынесли кони!
Семь непорочных деви́ц, рукодельниц искусных, отдам я,
Лесбосских, тех, что тогда, как разрушил он Лесбос цветущий,

Сам я избрал, красотой побеждающих жён земнородных.
Их я отдам; и при них возвращу я и ту, что похитил,
Брисову дочь; и притом я клянусь величайшею клятвой,
Что не успел с ней ещё возлежать, и ещё не сближался,
Так, как природой дано быть мужчине и женщине вместе.

Это всё дам я сейчас. А потом, как великую Трою
Старца Приама дадут ниспровергнуть нам боги, тогда уж
Пусть он и медью корабль свой и золотом вволю наполнит,
Сам наблюдая за тем, как мы станем делиться добычей.
Также пусть двадцать возьмёт жён троянских себе по желанью,

Самых красивых из жён Трои после Елены Аргивской.
Если же в Аргос придём мы, в ахейский свой край благодатный,
Зятем его назову, честью сделаю равным с Орестом,
С сыном единственным, что возрастает в довольстве и неге.
Дочери три у меня в доме пышном моём расцветают:

Хризофемиса, ещё Лаодика и Ифианасса.
Пусть он без выкупа ту, что любезнее сердцу придётся,
В дом свой супругой введёт; а приданое сам я за нею
Славное выдам, никто из отцов столь не даст за невестой.
Семь подарю городов, процветающих, многонародных:

Гиру, где много травы сочной, Энопу и Кардамилу,
Феры священные дам, и Анфею с глубокой долиной,
Гроздьями венчанный дам ему Педас с Эпеей прекрасной.
Все у приморья они, рядом с Пилосом дивным, песчаным.
Овцами жители их и волами довольно богаты,

Будут дарами они его чествовать, будто бы бога,
Будут под скипетр его приносить богатейшие сборы.
Выполню всё, как сказал, если тут же вражду он оставит.
Пусть примирится! Аид средь богов несмирим, непреклонен;
Но для людей он за то ненавистнее всех из бессмертных.

Пусть мне уступит Ахилл так, как следует! Выше я властью,
Старше годами, и тем перед ним справедливо горжусь я».
Так он сказал. И ему отвечал Нестор, всадник геренский:
«Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!
Истинно щедрые ты хочешь сделать подарки Пелиду.

Благо, друзья! Поспешим, изберём же послов поскорее,
Пусть поспешат они в стан к Ахиллесу царю с этой вестью.
Или позвольте, я сам изберу их; они согласятся:
Феникс, любимец богов, предводителем будет посольства;
С ним – Теламонид Аякс, также – царь Одиссей благородный;

Годий же и Эврибат пусть, как вестники, шествуют с ними.
На руки дайте воды, сотворите святое молчанье;
Зевсу помолимся, пусть он помилует нас, всемогущий!»
Так он сказал. Речь его всем вокруг показалась приятной.
Вестники тут же царям руки чистой водою омыли;

Юноши, тёмным вином наполнявшие доверху чаши,
В кубках вино разнесли всем, начав с тех, кто с правого края.
В жертву бессмертным возлив, сами выпив, сколь сердце желало,
Вместе поднялись послы, поспешили из стана Атрида.
Много им Нестор давал всем советов, и даже глазами

Каждому он подмигнул, но особенно сыну Лаэрта:
Чтобы им всё испытать, но склонить Ахиллеса героя.
Берегом вышли послы несмолкаемошумного моря,
Пылко молясь по пути, чтоб объемлющий землю Кронион
Как-то помог им смягчить слишком гордое сердце Пелида.

В стан мирмидонцев придя, к их судам, и найдя там героя,
Видят, что сердце своё услаждает Пелид звонкой лирой,
Пышной, изящной, цветной, и с серебряной на́кольней сверху.
Взял он с трофеем её, когда город разбил Этиона.
Лирой он дух услаждал, воспевая деянья героев.

Рядом Патрокл Менети́д с ним один лишь сидел, он безмолвно
Ждал Эакида, пока тот свои песнопения кончит.
Тут подошли к ним послы, впереди Одиссей многоумный;
Встали напротив и ждут. Ахиллес изумлённый поднялся
С лирой в руках, и к друзьям устремился он с радостным сердцем.

С ним и Менетиев сын, лишь увидел пришедших, поднялся.
Руки навстречу простёр и сказал Ахиллес быстроногий:
«Здравствуйте! Истинно вы мне друзья! Знать, нужда привела вас!
Даже и гневному мне из ахеян любезнее всех вы!»
Так он сказал. Пригласил в свой шатёр их Пелид благородный;

В кресла там всех посадил, на коврах дивнокрасных стоявших;
И обратился потом он к Патроклу, стоявшему рядом:
«Чашу побольше, мой друг, Менети́д, для гостей принеси-ка;
Цельного нам раствори и поставь перед каждым по кубку:
Милые сердцу друзья собрали́сь вдруг под крышей моею!»

Так он сказал, и Патрокл покорился любезному другу.
Сам же огромный лоток положил он к огню, ближе к свету.
В нём разложил он хребты от овцы и козы утучнелой,
Бросил и окорок к ним он от борова, жиром блестящий;
Их Автоме́дон держал, Ахиллес же разделывал ловко,

После дробил на куски и вонзал их на вертел искусно.
Жаркий огонь между тем разводил Менетид боговидный.
Чуть лишь огонь ослабел и багряное пламя поблекло,
Угли Пелид поразгрёб, вертела разложи́л на подпорке,
Прямо над жаром, затем всё священною солью посыпал.

Мясо, обжарив кругом, на обеденный стол он поставил.
Тут же расставил Патрокл по столу хлеб в красивых корзинках.
Яства же сам для гостей разделил Ахиллес благородный.
После за дружеский стол сел напротив царя Одиссея.
Но не забыл и богов, жертву жителям неба воздать он

Другу Патроклу велел; тот в огонь жаркий бросил начатки.
К сладостным яствам тогда дружно руки тянули герои.
После того, как едой и питьём голод все утолили,
Фениксу тайно Аякс по́дал знак; Одиссей то заметил,
Кубок наполнил вином и сказал, взяв за руку Пелида:

«Здравствуй вовеки, Пелид! В дружных пиршествах нет недостатка
Нам, как под царским шатром властелина народов Атрида,
Так же и здесь, у тебя. Изобилен твой стол, сладко сердцу
Здесь, на пиру. Но теперь не о пиршествах радостных дело.
Близкую гибель себе мы, питомец Крониона, видим.

В трепете мы. Как узнать: корабли мы спасём от сожженья
Или погубим, когда не оденешь доспехов ты грозных!
Близко уже к кораблям, под стеною раскинули стан свой
Гордые Трои сыны и друзья иноземные Трои.
В стане без счёта огни зажигают, грозятся, что больше

Не удержать их ничем, что как гром на суда наши грянут.
Им же и зна́менья Зевс благовестные грозно являя,
Молнии мечет свои! Гектор силой ужасной кичится,
Буйно свирепствует он, опираясь на Зевсову силу;
Смертных и даже богов презирает он в бешенстве страшном.

Молится: лишь бы скорей появилась румяная Эос;
Хвалится завтра срубить с кораблей кормовые их гребни,
Пламенем бурным пожечь корабли и самих нас, ахеян,
Всех перед ними избить, удушаемых дымом пожара.
Этого я и боюсь. Пусть уж гордых угроз Приамида

Боги не осуществят; пусть не будет судьбы нам ужасной
Гибнуть под Троей, вдали от отчизны, от Аргоса!.. Слушай,
Храбрый, восстань же, Пелид, если хочешь избавить ахеян,
Столь утеснённых теперь, ты от ярости толпищ троянских!
После тебе ж самому будет горько, когда ты промедлишь,

Зло допустив; исправлять будет поздно. Уж время настало!
Поторопись, и тогда страшный день отвратишь от ахеян!
Друг! Не тебе ли Пелей заповедовал, старец, родитель,
В день, как из Фтии тебя посылал он к Атрееву сыну:
— Доблесть, мой сын, даровать и Афина и Гера богиня

Могут, когда захотят; только помни, в груди своей жаркой
Гордую душу всегда ты обуздывай: кротость любезней.
Распри злотворной всегда ты чуждайся. Пусть больше и больше
Чтят меж ахеян тебя наравне молодые и старцы. —
Так наставлял он тебя. Ты ж забыл всё. Смягчись и послушай,

Гнев сокрушительный свой отложи! И тебе Агамемнон,
Если оставишь ты гнев, даст даров многоценных немало.
Хочешь, послушай, тебе перечислю я перед друзьями,
Сколько даров обещал Агамемнон тебе знаменитых:
Золота даст он тебе целых десять талантов, и двадцать

Ярких сосудов больших, семь треножников жара не знавших,
Даст и двенадцать коней, получавших награды на скачках.
Истинно он говорит, тот без бедности, в золоте жил бы,
И не нуждался ни в чём, у кого было б столько богатства,
Сколько наград для него быстроногие вынесли кони!

Семь непорочных деви́ц, рукодельниц искусных, отдаст он,
Лесбосских, тех, что тогда, как разрушил ты Лесбос цветущий,
Сам он избрал, красотой побеждающих жен земнородных.
Их он отдаст; и при них возвратит он и ту, что похитил,
Брисову дочь; и притом величайшею клятвой клянётся,

Что не успел с ней ещё возлежать, и ещё не сближался,
Так, как природой дано быть мужчине и женщине вместе.
Всё это даст он сейчас. А потом, как великую Трою
Старца Приама дадут ниспровергнуть нам боги, тогда уж
Даст он и медью корабль твой и золотом вволю наполнить,

Сам ты за тем наблюдай, как мы станем делиться добычей.
Также ты двадцать возьмёшь жён троянских себе по желанью,
Самых красивых из жён Трои после Елены Аргивской.
Если же в Аргос придём мы Ахейский, в свой край благодатный,
Зятем тебя назовёт, честью сделает равным с Орестом,

С сыном единственным, что возрастает в довольстве и неге.
Дочери три у него в доме пышном его расцветают:
Хризофемиса, ещё Лаодика и Ифианасса.
Даст он без выкупа ту, что любезнее сердцу придётся,
В дом твой супругой ввести; а приданое сам он за нею

Славное выдаст, никто из отцов столь не даст за невестой.
Семь городов даст тебе, процветающих, многонародных:
Гиру, где много травы сочной, Энопу и Кардамилу,
Феры священные даст, и Анфею с глубокой долиной,
Гроздьями венчанный даст тебе Педас с Эпеей прекрасной.

Все у приморья они, рядом с Пилосом дивным, песчаным.
Овцами жители их и волами довольно богаты,
Будут дарами они тебя чествовать, будто бы бога,
Будут под скипетр тебе приносить богатейшие сборы.
Выполнит тут же он всё, если сразу вражду ты оставишь.

Если ж ещё для тебя ненавистен Атрид Агамемнон,
Он и подарки его, — пожалей хоть других ты ахейцев,
В стане теснимых врагом. И тебя, как бессмертного бога,
Рати почтут; между них ты покроешься славой великой!
Гектора ты поразишь! Сам к тебе он приблизится в битве,

В буйстве безумном своём. Он уже никого не считает
Равным себе среди нас, сколь ни есть нас, данаев, под Троей!»
Так он сказал. И ему отвечал Ахиллес быстроногий:
«О благородный герой, Одиссей Лаэртид многоумный!
Должен я мысли свои пред тобою раскрыть откровенно,

Что на уме у меня, что исполню, — чтоб вы перестали
Вашим жужжаньем скучать мне, один за другим приступая:
Тот ненавистен мне муж, как врата ненавистного ада,
Кто говорит мне одно, а в душе он скрывает другое.
Я же вам прямо скажу, что теперь почитаю я лучшим:

Нет, ни могучий Атрид, ни другие, надеюсь, данаи
Сердце моё не смягчат. И какая тому благодарность,
Кто беспрестанно с врагом в битвах страшных без устали бился!
Равная доля у вас нерадивцу и рьяному в битве;
Так же и честь всем одна воздаётся, и робким и храбрым!

Вам всё равно кто умрёт, что бездельник, что сделавший много!
Где мне награда за то, что понёс я на сердце в сраженьях,
Что ежедневно свою подвергал я опасностям душу?
Птица беспёрым птенцам своим корм добывает усердно,
В клюве им носит поесть, и что трудно самой, — забывает.

Так же под Троей и я: сколь ночей здесь провёл я бессонных,
Сколько кровавых провёл дней на сечах жестоких, смертельных,
Храбро сражаясь с врагом из-за женщин Атридов надменных!
На кораблях разорил городов многолюдных двенадцать;
Пешим одиннадцать их разорил в многоплодной Троаде.

В каждом из тех городов драгоценнейших много сокровищ
Я добывал, их сюда принося, властелину Атриду
Всё отдавал. Он же сам лишь в тылу, при судах, оставаясь,
Их принимал, и себе много брал, выделял же нам мало.
Несколько выдал из них как награды царям и героям.

Целы награды у всех; у меня ж одного её отнял –
Женщину, милую мне; и теперь наслаждается ею
Царь сладострастный! За что ж против Трои воюют аргивцы?
Войско зачем собирал Агамемнон и вёл на Приама?
Разве не ради одной дивнокудрой прекрасной Елены?!

Или же любят супруг непорочных из всех земнородных
Только Атрея сыны? Добродетельный муж и разумный
Каждый свою бережёт, каждый любит, как я Брисеиду.
Я Брисеиду любил, несмотря, что оружием добыл!
Нет, он меня обманул, и награду из рук моих вырвал.

Пусть не прельщает! Теперь его знаю, уже не обманет!
Пусть он с тобой, Одиссей, и с другими царями ахеян
Думает, как от судов отвратить пожирающий пламень.
Истинно, многое он и один, без меня, уже сделал:
Стену для вас взгромоздил, также ров перед нею он вывел

Страшно глубокий, и внутрь его колья, в широкий, наставил!
Но бесполезно! Он так мощность Гектора, людоубийцы,
Не укротит. Я пока средь аргивцев на поле сражался,
Битву далёко от стен начинать не решался и Гектор:
Только у Скейских ворот воевал и у дуба. Однажды

Встретились там, он едва избежал моего нападенья.
Больше уж с Гектором я воевать не намерен. И завтра,
Зевсу воздав и другим небожителям должные жертвы,
Я нагружу корабли и немедля спущу их на волны.
Если желаешь, и есть тебе дело до этого, – завтра

С ранней зарею смотри, как по рыбному понту помчатся
Быстро мои корабли под дружиной, налегшей на вёсла.
Если же даст Посейдон мне счастливое плаванье, – значит
Точно на третий уж день я достигну и Фтии холмистой.
Там мне довольно всего, что я бросил, сюда увлекаем.

Но и отсюда везу много золота, меди багряной,
Пышноодетых деви́ц пленных, также седое железо;
Всё, что по жребию взял. Но без той, что он сам даровал мне,
И, оскорбляя меня, сам потом и отнял гордый властью!
Так передайте ему всё, что я вам сказал, всё до слова.

И перед всеми! Пускай и другие, как я, негодуют,
Если кого обмануть из ахеян ещё он желает,
В жадном бесстыдстве горя́! Ну а что до меня, я надеюсь,
Он, хоть и наглый, как пёс, но в лицо мне смотреть не посмеет!
С ним не хочу я никак сообщаться, ни словом, ни делом!

Раз он, коварный, меня обманул, оскорбив, но вторично
Слову его веры нет! И довольно с него! Пусть теперь он
Здесь погибает! Лишил его разума Зевс промыслитель.
Даром гнушаюсь его! И его самого презираю!
Пусть бы он мне предлагал даже в десять и в двадцать раз больше;

Сколько имеет и сам, даже сколько ещё он накопит;
Даже хоть всё, что несут в Орхоме́н или Фивы Египта,
Город, где люди в домах держат много сокровищ бессчётных,
Город, где есть сто ворот, и из каждых ворот там по двести
На быстроногих конях выезжает мужей в колесницах;

Даже пусть столько даёт, сколько есть здесь песку или праха, —
Сердце и этим моё не преклонит Атрид Агамемнон,
Прежде чем всей не сведёт он терзающей душу обиды!
Дочь Агамемнона я не хочу брать в супруги! Пусть даже
Если она красотой с золотой Афродитою спорит,

Если искусством работ светлоокой Афине подобна, —
В жёны её не возьму! Пусть в мужья ей найдёт он другого,
Кто ему более мил, и кто царственной властью повыше.
Если же боги меня сохранят, и вернусь в дом родной я,
Там мой родитель Пелей сам жену мне отыщет не хуже.

Много ахеянок есть и в Элладе, во Фтии счастливой,
Знатных отцов дочерей, городов и земель властелинов:
Сердцу любую из них назову я супругою милой.
Там… о, как часто моё благородное сердце желает,
Брачный союз совершив, с непорочною милой супругой

Долго и счастливо жить, как отец мой Пелей, мудрый старец.
Думаю, с жизнью ничто не сравнится: пусть даже богатства,
Чем Илион, говорят, изобиловал, — город, богатый
В прежние мирные дни, до нашествия рати ахейской;
Даже сокровища те, что под каменным сводом хранятся

В храме метателя стрел Аполлона, в Пифоне скалистом.
Всё можно приобрести: и волов, и овец среброрунных,
Можно прекрасных коней обрести, золотые треноги;
Только вот душу назад возвратить невозможно; не купишь
И не поймаешь её вновь, когда улетит вдруг однажды.

Сереброногая мать моя мне возвестила, Фетида:
Жребий двойной у меня, что ведёт к гробовому пределу:
Если останусь я здесь, перед Троей высокой сражаться, —
Мне не вернуться домой, зато слава моя не погибнет.
Если же в дом возвращусь я, в любезную землю родную,

Слава погибнет моя, зато будет мой век долголетен,
И преждевременно Смерть роковая меня не настигнет.
Я бы и всем остальным посоветовал это же сделать:
Плыть поскорее домой. Никогда вы конца не дождетесь
Трои высокой: над ней грозных молний метатель Кронион

Руку свою распростёр, и возвысилась дерзость троянцев.
Вы ж возвращайтесь, и там, в стане, всем благородным данаям
Мой возвестите ответ слово в слово, как должно посланцам.
Пусть на совете другой и вернейший придумают способ,
Как им спасти и суда, и ахейский народ, утеснённый

Возле своих кораблей мореходных. А то, что хотели,
Будет без пользы войскам, так как я непреклонен во гневе.
Феникс останется здесь. Пусть у нас старец мирно ночует;
Завтра со мной в кораблях отплывёт он к любезной отчизне,
Если захочет того, — я неволить его не намерен».

Так он сказал. И вокруг все молчание долго хранили.
Всех его речь потрясла. Говорил он сурово и грозно.
Между послов, наконец, слово Феникс взял. Слёзы роняя,
Конник седой о судах волновался ахейских; сказал он:
«Если на сердце, Пелид благородный, себе положил ты

Мысль возвратиться домой, и от наших судов ты не хочешь
Страшный огонь отразить, — если гнев захватил твою душу, —
Как, о возлюбленный сын, без тебя я один здесь останусь?
Вместе с тобою меня посылал Эакид, твой родитель,
В день, как из Фтии тебя отпускал в ополченье Атрида.

Юный ты был и ещё неискусен в войне, тяжкой людям;
Опыт собраний не знал, где достойные славятся мужи.
С тем он меня и послал, чтоб всему мог тебя научить я:
Чтоб ты оратором слыл и делами чтоб был знаменитый.
Нет, мой возлюбленный сын, без тебя не могу, не желаю

Здесь оставаться. И пусть хоть сам бог посулит, всемогущий,
Старость совлечь и опять возвратить мне цветущую юность:
Годы, когда я бежал из Эллады, что жён красотою
Знатна, от злобы отца, Аминтора, от грозного старца.
Гневался он на меня из-за девушки пышноволосой:

Страстно её он любил, чем жестоко бесславил супругу,
Мать мою; ноги она, обнимая мне, сильно молила
С девушкой раньше возлечь, чтобы стал ненавистен ей старец.
Я покорился. И вот, мой отец скоро это заметил,
Начал меня проклинать, умоляя ужасных Эринний,

Чтоб на колени свои он не взял вовек милого сына,
Мной порождённого. Что ж, то проклятье исполнили боги,
Тот, что царит под землей, и безжалостная Персефо́на.
В гневе убить я отца изощрённою медью решился.
Боги ж, мой гнев укротив, мне представили ясно, какая

Будет в народе молва и какой мне позор будет, если
Отцеубийцей меня прозовут аргивяне в потомках!
Но с той поры для меня уже стало несносно с тоскою
В доме скитаться родном и встречаться с отцом раздражённым.
Все домочадцы, друзья, что меня окружали, – все дружно

Силились общей мольбой удержать меня в доме отцовском.
Много и тучных овец и тяжелых волов круторогих
Было зарезано; и по двору на огнях обжигались
Многие туши свиней, белым туком блестящие; также
Выпито много вина было там из кувшинов отцовских.

Девять ночей вкруг меня непрерывно они ночевали;
Целые ночи не гас в нашем доме огонь, так как даже
Стражу держали они, и сменялись: один — возле входа
В двор крепкостенный, другой — сторожил у дверей моей спальни.
Но на десятую ночь, что дала в темноте мне свободу,

В спальне своей я сломал затворённые мастерски двери,
Вышел тихонько во двор и стремглав сиганул через стену.
И не заметил никто из домашних, меня стерегущих.
После я долго бежал по обширным просторам Эллады.
И лишь во Фтию придя, мать холмистую стад густорунных,

Прямо к Пелею царю я пошёл. Он меня благосклонно
Принял и так полюбил, как отец любит сына родного,
Если он поздно рождён, и один, и всех благ он наследник.
Сделал богатым меня, и народ многочисленный вверил.
Там над долопами стал я царём, на окраине Фтии.

Там и тебя воспитал я таким, о, подобный бессмертным!
Нежно тебя я любил, и с другим никогда не хотел ты
Выйти на дружеский пир; ничего даже дома не ел ты
Прежде, пока я тебя не возьму на колени и мяса,
Мелко порезав, не дам, и вина я к губам не приставлю.

Сколько ты раз, Ахиллес, заливал на груди мне одежду,
Брызжа вином изо рта по неловкости детской. Как много
Я для тебя и забот, и трудов перенёс, как для сына.
Думал я так: раз уж мне боги сына иметь не велели,
Сыном своим я тебя нареку, Ахиллес благородный.

Ты и избавишь меня, — думал я, — от беды недостойной.
Сын мой, смири же теперь свою душу! Знай, храбрый не должен
Сердцем немилостив быть! Даже боги, и те умолимы!
А ведь превыше они нас величием, славой, и силой.
Но даже гневных богов славной жертвой, обетом смиренным,

Вин возлиянием и сладким дымом курений смягчает
Смертный, что молит, хоть он пред ними виновен и грешен.
Знай, что Молитвы — они есть смиренные дочери Зевса!
Хро́мы они и стары́, робко смотрят косыми глазами.
Вслед за Обидой они, непрестанно в заботах плетутся.

Только Обида сильна, ноги крепки её; перед ними
Мчится далёко вперёд и, по всей земле их обгоняя,
Смертных разит. А за ней исцелить спешат смертных Молитвы.
Кто подоспевших хромых дочерей Зевса примет с почтеньем,
Много помогут тому, скоро просьбам молящего внемлют.

Если ж отвергнуть богинь, в своей гордости их презирая, —
К Зевсу они прибегут и умолят отца, чтоб Обида
Следом ходила за тем, кто отверг их; наказан тот будет.
Друг мой, воздай же и ты дочерям Зевса должное с честью:
Добрые души всегда склонны с честью воздавать то, что должно.

Если б не понял Атрид, не давал бы даров он так много,
Если б упорствовал всё в своём гибельном гневе, как прежде, —
Я не просил бы тебя, чтобы, гнев справедливый отбросив,
Ты защитил аргивян, даже если б и больше нуждались.
Но, осознав, он даров и сейчас и потом много дарит;

С кротким прошеньем к тебе присылает мужей знаменитых,
Избранных средь воевод и любезных тебе средь данаев
Более всех остальных. Не испорти же встречи презреньем,
Слов наших не отвергай. Не без права ты гневался прежде.
И о героях былых, древних, славных мы слышим в легендах,

Как на обиды они пылкой злобой горели и гневом.
Все же, однако, дары их смягчали, слова убеждали.
Помню я дело одно, но времен стародавних, не новых:
Здесь, меду вами, друзья, я хочу рассказать, как всё было.
Бились куреты тогда с этолийцев воинственных войском.

Яростно бились войска возле стен Калидона высоких.
Жарко за город родной Калидон этолийцы сражались.
Ну а куреты его так же пылко желали разрушить.
Горе такое на них Артемида богиня насла́ла,
В гневе за то, что Иней с плодоносного сада начатков

Ей не принёс, а других усладил гекатомбой бессмертных.
Ей лишь одной не принёс, Зевса дочери, должные жертвы.
Может быть, плохо радел и забыл, согрешив безрассудно.
Гневная Зевсова дочь, что любила стрельбой веселиться,
Вепря посла́ла на них, белоклыкого лютого зверя.

Он страшный вред наносил, на Инея сады набегая:
Много на землю свалил он плодовых деревьев, с корнями
Вырвав из доброй земли; много яблонь свалил белоснежных.
Зверя убил наконец Инеид Мелеагр нестрашимый;
Вызвал он из городов, что вокруг, звероловов немало

С псами сердитыми. С ним малою силой не справиться было, —
Этакий зверь! На костёр погребальный он многих отправил.
Из-за него-то войну и зажгла жесточайшую Феба
Между куретами и этолийцами, сильными духом:
Из-за клыкастой его головы и щетинистой шкуры.

Долго, пока Мелеагр многомощный участвовал в битвах,
Плохо куретским войскам приходилось, и были не в силах
В поле сражаться, вне стен, хоть и были сильней, но боялись.
Но вдруг тогда Мелеагр душу гневом наполнил, который
Сердце питает в груди спесью равно – и глупых и умных.

Он, на любезную мать, на Алфею озлобился сердцем.
Праздный лежал у своей Клеопатры, супруги прекрасной,
Дочери юной царя Ида и Эвени́ды Марпессы.
(Ид и могуч был и храбр, всех храбрей земнородных в то время.
Поднял он на самого Аполлона свой лук за супругу,

Эвена милую дочь, легконогую нимфу Марпессу.
С этого времени дочь и свою Алкио́ной прозвали
В память о том, как её неутешная мать голосила,
Горькую долю неся, – так кричит Алкиона печально, –
Плакала целые дни, как её стреловержец похитил…)

Так, у супруги лежал, Мелеагр, гнев питал душевредный.
Страшно был гневен на мать он за то, что в печали так часто
Мать заклинала богов отомстить за убитого брата;
Часто руками она, исступлённая, била о землю
И, на коленях, скорбя, грудь свою обливая слезами,

С воплем взывала она к Персефоне с Аидом, моля их
Смерть её сыну послать. И Эриннис во мраке блуждая,
Немилосердая, вдруг её воплю вняла из Эреба…
Вскоре уже у ворот калидонских раздались треск, стуки:
Башни громили враги. Этолийские старцы послали

Избранных, лучших, жрецов, умолить, упросить Мелеагра,
Выйти и город спасти. Дар ему обещали великий:
На плодоносной земле, на весёлых полях калидонских,
Взять пятьдесят десятин позволяли ему наилучших,
Где половина земли виноградником пышным покрыта,

Ну а другая – пуста и жирна, и пригодна для пашни.
Много его умолял конеборец Иней престарелый;
Сам до порога его почивальни высокой поднявшись,
В створы дверей он стучал и просил, убеждал долго сына.
Много и сёстры его, и почтенная мать умоляли.

Пуще упорствовал он. И друзья его долго просили,
Те, кого сам он любил больше всех в Калидоне прекрасном.
Только ничто не смогло побудить его сердце, покуда
Дом не затрясся его от ударов куретских. На башни
Войско куретов взошло, запылал Калидон величавый.

Стала тогда умолять Мелеагра жена молодая.
Горько рыдая, она всё ему рассказала, – какие
Беды враги принесли, как бесчинствуют в городе взятом:
Режут в домах горожан, краснопо́ясных жён увлекают
В плен и детей. И огонь пожирает всеядный весь город.

Заволновался герой, о деяниях страшных услышав;
Выйти решил на врага и покрылся блестящим доспехом. —
Так Мелеагр отразил день погибельный от этолийцев,
Следуя сердцу. Хотя Мелеагру ещё не отдали
Ценных прекрасных даров. И без них спас людей он и город.

Ты ж и не думай о том, сын любезный мой! Пусть же не склонит
К этому мысли твои грозный демон! Погибельней будет
В бурном пожаре спасать корабли. Так прими же подарки!
Выйди, герой! И тебя, словно бога, почтут аргивяне!
Если же ты без даров, по нужде вступишь в бой, то не будет

Чести подобной тебе, даже пусть и врагов отразишь ты».
Старцу в ответ говорит царь Пелид Ахиллес быстроногий:
«Феникс, отец мой! Поверь, о, божественный, в чести подобной
Я не нуждаюсь. Хочу я быть чествован волею Зевса!
Честь эту я сохраню перед войском, покуда дыханье

Будет в груди у меня, пока в силе и руки и ноги.
Вот что ещё я скажу, и слова мои в сердце храни ты:
Душу мою не волнуй, здесь теперь сокрушаясь и плача,
Сыну Атрея чтоб тем угодить. Но его ты не должен
Так уж любить, чтоб не стать ненавистным тому, кем любим ты.

Лучше бы сам оскорбил ты того, кто меня оскорбляет!
Царствуй со мной наравне, честь с тобой на двоих мы разделим!
Скажут они мой ответ; ты же здесь оставайся, спокойно
В мягкой постели поспи. Ну а завтра, с восходом с тобой мы,
Вместе подумаем, плыть нам домой, или здесь оставаться».

Это сказав, подал знак он Патроклу без слов, лишь бровями:
Мягкую старцу постель разостлать, чтоб скорее другие
Засобирались уйти. И тогда Теламонид великий,
Богу подобный Аякс, встал, могучий, и так говорил им:
«Что ж, благородный герой Одиссей Лаэртид многоумный,

Время идти! Вижу я, что к желаемой цели беседы
Этим путём не прийти. Но ахейцам как можно скорее
Нужно ответ объявить, хоть совсем он не радостен будет.
Нас ожидают они. Поспешим. Ахиллес мирмидонец
Дикую в сердце вложил, за предел выходящую гордость!

Слишком суров он! В ничто ставит даже товарищей дружбу!
Дружбу, какой в стане мы перед всеми его отличали!
Смертный он с чёрствой душой! Даже брат за убитого брата,
Дар за утрату берёт, и отец за убитого сына!
Даже убийца живёт, как и жил, если горе оплатит.

Дар же принявший — свой дух ждущий мести, и гордое сердце
Должен тогда укротить! Но лишь в сердце твоё бесконечный
Мерзостный втиснули гнев боги ради одной только девы!
Но ведь тебе мы их семь предлагаем, и самых красивых!
Много даров и других! Так смири милосердием душу!

Свой хоть шатёр не позорь: мы под кров твой пришли от народа,
Ищем мы дружбы твоей и почтения, ищем защиты.
Просим тебя как друзья, как послы от ахейского войска».
Тут же ответил ему гордый царь Ахиллес быстроногий:
«Сын Теламона, Аякс благородный, властитель народа!

Ты говорил от души, я почувствовал это. Но, храбрый,
Сердце вскипает моё жарким гневом, лишь стоит мне вспомнить,
Как обесчестил меня перед целым народом ахейским
Царь Агамемнон, ко мне, как к скитальцу, отнёсся презренно!
Так что вернитесь к нему, и мой твёрдый ответ передайте;

Так и скажите, что я на кровавую битву не выйду
Раньше, чем сам Приамид браноносный, божественный Гектор,
К стану его не придёт и к широким судам мирмидонским,
Рати ахеян разбив, и пока не зажжёт корабли их.
Здесь же, у ставки моей, перед судном моим чернобоким,

Гектор, как он ни свиреп, от сраженья уймётся, надеюсь».
Так он сказал. И тогда каждый, молча взяв кубок двуручный,
Молча возлил. И ушли вдоль судов во главе с Одиссеем.
Ну, а Патрокл между тем повелел и друзьям и рабыням
Фениксу старцу скорей ложе мягкое дружно готовить.

И, повинуясь ему, девы спешно и ловко стелили
Пышные руны овец, из нежнейшего льна покрывало.
Феникс покоился там до восхода божественной Эос.
Сам Ахиллес ночевал в доме штаба своей крепкой ставки;
Пленная возле него дева с острова Лесбос лежала,

Форбаса юная дочь, Диомеда, прекрасная ликом.
Невдалеке и Патрокл спал с Ифисой своей легкостанной, –
Дар Ахиллеса: её дал Пелид ему в день, как разрушил
Скирос богатый, царя Эниея прекраснейший город.
Ну а послы между тем подошли уже к ставке Атрида.

Кубками встретили их золотыми ахейцы; навстречу
Им подымаясь один за другим, и расспрашивать стали.
Первым расспрашивать стал повелитель мужей Агамемнон:
«Ну, Одиссей, говори, о, великая слава данаев,
Хочет ли он от судов отразить пожирающий пламень,

Или отрёкся, враждой свою гордую душу питая?»
Сыну Атрея сказал Одиссей, знаменитый страдалец:
«Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!
Нет, не желает вражды погасить он. Сильнее, чем прежде,
Пышет он гневом, тебя презирая, дары отвергает.

Пусть, говорит, сам Атрид с аргивянами думает вместе,
Как защитить корабли и стеснённое войско ахеян.
И угрожает ещё, что с утра, лишь заря засияет,
Он все свои корабли многовёслые на́ море спустит.
Также и всем остальным он советует это же сделать:

Плыть поскорее домой. Вы конца, говорит, не дождётесь
Трои высокой: над ней Зевс Кронион широкогремящий
Руку свою распростёр, — и возвысилась дерзость народа.
Так отвечал Ахиллес. Мои спутники то подтвердят вам, —
Сын Теламона и два наших вестника, — скажут вам то же.

Феникс же там ночевать по приказу Пелида остался.
Завтра он с ним в корабле возвратиться к любезной отчизне,
Если захочет того. Но неволить его он не будет».
Так он сказал. И вокруг все молчание долго хранили.
Всех его речь потрясла. Он им грозные вести поведал.

Долго в безмолвной тиши, приуныв, все ахейцы сидели;
Встал, наконец, Диомед благородный, и громко сказал он:
«Царь знаменитый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!
Лучше бы ты не просил столь уж гордого сердцем Пелида,
Столько давая даров! Без того уже горд он безмерно!

В сердце его ты теперь поселил ещё большую гордость.
Ну, да уж кончим о нём! Хоть он едет домой, хоть не едет, —
Снова сражаться начнёт, без сомнения, он, если только
Сердце прикажет ему и сам бог на сраженье воздвигнет.
Слушайте, что предложу вам, друзья, — то одобрите все вы:

Спать отправляйтесь теперь, ободри́в прежде сердце и душу
Пищей и славным вином: придают они силу и храбрость.
Завтра, как скоро блеснёт розопёрстая Эос на небе,
Быстро, Атрид, ты построй пред судами и конных и пеших,
Дух ободри́ им и сам впереди между первых сражайся!»

Так он сказал. И вокруг скиптроносцы все криком весёлым
Встретили смелую речь Диомеда, дивясь конеборцу.
Вот, возлиянья богам свершив, разошлись все по ставкам,
И все цари, наконец, дивных снов насладились дарами.

Песнь десятая

ДОЛОНИЯ

Все у своих кораблей, и цари, и герои ахеян,
Спали всю ночь напролёт, побеждённые сном благотворным.
Но Агамемнон Атрид, предводитель ахейского войска,
Сладкого сна не вкушал. Волновался он множеством мыслей.

Будто бы молний огнём блещет Геры супруг, если вдруг он
Дождь бесконечный несёт, или град вредоносный готовит,
Или метель и снега, убелить чтоб широкие пашни,
Или огромную пасть раскрывает погибельной битвы, —
Так многократно вздыхал глубоко Агамемнон, гнетомый

Скорбью сердечной. Как лист всё внутри у него трепетало.
Он то и дело смотрел на простор Илионской равнины
И удивлялся огням, что без счёта горели под Троей,
Звукам свирелей и флейт, неумо́лчному шуму людскому…
Но лишь посмотрит на свой стан ахейский, притихший, недвижный,

Волосы рвёт на своей голове, вознося их в молитве
К Зевсу всевышнему. Так тяжко стонет в нём гордое сердце.
Вдруг он решенье нашёл, посчитав его лучшим из лучших:
С Нестором мудрым скорей повидаться, с Нелеевым сыном.
Может, сумеют к утру они вместе найти нужный выход,

Как им беду отвести от стеснённого войска ахейцев.
Встал Агамемнон, хитон царский спешно на плечи накинул,
К белым ногам привязал он сандалии дивного вида,
Сверху огромного льва окровавленной шкурой покрылся,
Рыжей, от шеи до пят, и косматой. Копьё прихватил он.

Страхом таким же и царь Менелай волновался, не спал он:
Сон на глаза не сходил. Всё боялся он, как бы ахейцы
Не пострадали, все те, что по водам морским беспредельным
Ради него притекли к Илиону с войной дерзновенной.
Встал он и прежде покрыл леопардовой шкурой пятнистой

Плечи широкие; шлем свой на голову ловко надвинул,
Медью блестящий; копьё захватил в многомощную руку.
Так он пошёл разбудить Агамемнона, брата, который
Был их верховным царём и, как бог, почитался народом.
Брат у кормы корабля покрывался доспехом красивым,

Там он его и нашёл. Агамемнон был рад видеть брата.
Первым к нему Менелай обратился, воинственный воин:
«Вооружаешься ты, брат почтенный, зачем? Или хочешь
Ты от ахеян послать на разведку кого? Я, признаться,
Очень боюсь, если кто на подобное дело решится,

И в одиночку пойдёт за врагом наблюдать тёмной ночью,
Прячась во мраке глухом: человек дерзкосердный он будет».
Брату в ответ говорил повелитель мужей Агамемнон:
«Нужен совет нам; и мне, и тебе, Менелай благородный.
Мудрый совет, чтоб помог защитить корабли и ахеян,

Наши войска защитить. Изменило нам сердце Кронида!
К Гектору, к жертвам его Зевс склонил свою душу с любовью!
Я никогда не слыхал и не видел, чтоб смертный один лишь
Столько чудес сотворил на войне в день один, сколько сделал
Гектор ахейцам во вред. Почему он так Зевсу любезен?

Гектор ведь даже не сын ни богини бессмертной, ни бога!
Но, что он сделал, о том будут помнить ахеяне долго,
И сокрушаться о том: бед таких он наделал ахейцам!
Впрочем, иди, Менелай, позови Девкалида, Аякса;
Прямо спеши к кораблям. А к почтенному сыну Нелея

Сам я иду; разбужу, попрошу, не захочет ли старец
Стражи священный отряд посетить, начеку быть велеть им.
Нестору больше всего они будут послушны: начальник
Стражи – его храбрый сын; вместе с ним Девкалида сподвижник,
Вождь Мерио́н. Предпочли им доверить мы стражу ночную».

К брату опять Менелай обратился, воинственный воин:
«Что же прикажешь ты мне? Что мне делать, скажи, Агамемнон?
Там ли остаться, у них, твоего ожидая прихода,
Или обратно сюда мне спешить, передав им, что нужно?"
Вновь Менелаю сказал повелитель мужей Агамемнон:

«Там оставайся. А то мы ещё разминёмся друг с другом
В сумраке ночи: дорог в нашем стане широком немало.
Всех, как пойдешь, окликай и приказывай всем, чтоб не спали;
Каждого встречного ты называй по отцу и по роду;
Чествуй приветливо всех, сам ни с кем не держись ты надменно.

Ныне с тобой, как и все, мы потрудимся: жребий таков наш!
Видно, с рождения нам Зевс берёг это тяжкое горе!»
Брата разумно Атрид наставлял, а затем уж отправил.
Сам, наконец, поспешил он к владыке народов Нелиду.
Старца нашёл он в шатре при его корабле чернобоком.

В мягкой постели тот был, рядом с ним – боевые доспехи:
Выпуклый щит расписной, два копья, также шлем светозарный.
Возле и пояс его разноцветный лежал. Этот пояс
Старец всегда одевал, в бой готовясь губительный, чтобы
Войско своё предводить. Не сдавался он старости грустной.

Голову с ложа подняв и привстав на локте, старец Нестор
Сыну Атрея сказал громогласно, в мраке не видя:
«Кто ты?! Зачем ты один меж судами по лагерю ходишь
В сумраке ночи, когда остальные покоятся люди?
Ищешь кого из друзей, или, может, сбежавшего мула?

Что тебе нужно? Скажи! Молча лучше ко мне и не суйся!»
Старцу немедля сказал повелитель мужей Агамемнон:
«Нестор почтеннейший! О, ты великая слава данаев!
Перед тобою Атрид Агамемнон, которого больше
Всех остальных отягчил непрерывной заботой Кронион,

Дух мой покуда в груди остаётся и движутся ноги.
Так я скитаюсь в ночи. На глаза мои сон не нисходит
Сладостный. Полон забот о войне я и бедах ахейских!
Я за ахеян боюсь очень сильно, и дух мой не в силах
Твердость свою сохранять. Трепещу я, и сердце готово

Вырваться вон из груди. Даже ноги мне еле послушны!
Вижу, что сон и к тебе не идёт. Что ты делать намерен?
Встань, сын Нелея, пойдём, вместе стражу проверим, осмотрим.
Может быть, скучным трудом и дремотой они утомившись,
Спят на постах, позабыв об опасностях и карауле.

Ведь неприятель совсем недалёко; и знать мы не можем,
Не замышляет ли он тёмной ночью внезапно ударить».
Сыну Атрея в ответ так сказал Нестор, всадник геренский:
«Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!
Думаю, нынче не все промыслитель небесный исполнит

Замыслы Гектора, как ждёт он гордый. Его Зевс расстроит
Горем не меньшим, когда Ахиллес быстроногий, – я верю, –
Храброе сердце своё отвратит от несчастного гнева.
Рад я с тобою пойти. Но давай, и других мы разбудим
Храбрых героев, вождей: Диомеда, царя Одиссея;

Также Аякса, что быстр; также мощного сына Филея.
Если б ещё кто-нибудь поспешил пригласить на собранье
Идоменея царя и подобного богу Аякса.
Их корабли на конце стана, очень отсюда не близко.
Но Менелая царя, хоть любезен и друг мне почтенный,

Я укорю, пусть тебя и прогневаю, всё же, не скрою!
Он себе спит и тебя одного заставляет трудиться!
Нынче бы должен и он возле храбрых трудиться, со всеми,
Лично воодушевлять всех примером: нужда в том настала!»
Нестору вновь отвечал повелитель мужей Агамемнон:

«Старец, тебе не сейчас укорять я советую брата.
Часто медлителен он и как будто к трудам неохотен, —
Но не от праздности то низкой, не от незнания дела:
Смотрит всегда на меня, моего начинания ждёт он.
Нынче ж он раньше меня встал, явился ко мне он нежданно.

Брата послал я позвать предводителей тех, что назвал ты.
Но поспешим! Их найдём у ворот возле башни, надеюсь.
Там, где и стражи вожди, повелел я всем вместе собраться».
Снова Атриду в ответ говорил Нестор, всадник геренский:
«Ну, если так, на него не возропщет никто из данаев:

Каждый исполнит всё то, что твой брат Менелай ни прикажет».
Так говоря, одевал грудь свою он широким хитоном;
К белым ногам привязал он сандалии дивного вида.
После, пурпурный свой плащ застегнул он двойной и широкий,
И длиннополый; с плаща волны шерсти косматой струились.

После, копье захватил, острою медью покрытое сверху.
Так устремился Нелид вдоль судов и стоянок ахейцев.
Он Одиссея сперва́, что советами с Зевсом равнялся,
Криком своим разбудил ото сна, мудрый всадник геренский.
Быстро до слуха дошёл громкий Нестора голос. Поднялся,

Вышел из ставки своей Одиссей и спросил подошедших:
«Что меж судами одни вы по лагерю ходите ночью
В сумраке чёрном? Нужда неизбежная гонит какая?»
Сыну Лаэрта в ответ говорил Нестор, всадник геренский:
«О, благородный герой Одиссей Лаэртид многоумный!

Ты не сердись. Да, нужда к аргивянам жестокая мчится!
С нами иди! И других мы разбудим, с которыми нужно
Нынче же вместе решить: отступать или насмерть сражаться».
Так он сказал. Одиссей многоумный в шатре быстро скрылся,
Бросил узорный свой щит он на плечи и следовал с ними.

К сыну Тидея пошли и нашли Диомеда лежащим
Невдалеке от шатра, и с оружием. Спал он с друзьями
Ратными. Были щиты как подушки им. Рядом, как стражи, –
Древками в землю, – стоят копья острые, медь их далёко
Блещет во мраке ночном, словно молния Зевса. Тидид же

Спал в середине, постель ему – кожа вола полевого;
Светлый, блестящий ковёр под его головой как подушка.
Нестор почтенный к нему подошёл и ногою тихонько
Спавшего он разбудил, и сказал, укоряя Тидида:
«Встань, Диомед! Почему ты всю ночь спишь беспечно? Забыл ты

То, что трояне, заняв возвышенье равнины, грозят нам?
Вон они, у кораблей! Разделяет нас узкое поле!»
Так он сказал. И Тидид, сон оставив, вскочил моментально.
Нестору так он сказал, слов крылатых ничуть не жалея:
«Старец заботливый! Ты и на час не находишь покоя!

Разве других не нашлось в ополчении, младших данаев,
Кто бы вождей разбудил, и кому б то приличнее было:
В стане вождей всех ходить и будить... Старец, неутомим ты!»
Сыну Тидея в ответ говорил Нестор, всадник геренский:
«Да, Диомед, говоришь справедливо ты всё и разумно.

Храбрые есть у меня сыновья, и под властью моею
Много народу; и есть кому вас созывать на советы.
Только сегодня нужда к аргивянам жестокая мчится!
И на меча острие нам колеблется общая участь:
Гибель позорная всем, либо чудное жизни спасенье!

Но поспеши, призови к нам Филеева сына с Аяксом
Быстрым: уж коль ты меня пожалел, и уж коль ты моложе».
Так он сказал. Диомед тут же львиною шкурой покрылся
Рыжей, огромной, до пят доходившей. Копьё захватив, он
Быстро пошёл, разбудил воевод и привел их с собою.

Вскоре ахеян вожди подошли к караулам ахейским;
Видят: не дремлют они, и бодры предводители стражи;
Зорко ахейцы глядят молодые, с оружием сидя.
Так же, как псы, что овец стерегут у овчарни, и чутко
Зверя почуяв, что с гор, лесом к овцам крадётся голодный,

Сильный; поднимут тут псы против зверя тревогу, разбудят
Шумом людей, что овец стерегут: сразу сон пропадает, —
Так пропадал и в глазах усладительный сон у ахеян,
Стан охраняющих: всю эту грозную ночь на равнину
Взор устремляли они, чтоб узнать, не идут ли трояне.

Нестор тут в радость пришёл, их увидев, подбадривать начал;
Весело он им сказал, устремляя крылатые речи:
«Так! Стерегите свой стан, дети милые! Сон позабудьте,
Стоя на страже! И пусть мы врагам своим в радость не будем!»
Это сказав, через ров перешёл он. За Нестором следом

Скипетроносцы пошли все, что позваны были к совету.
С ними герой Мерио́н шёл и Нестора сын знаменитый.
Их пригласили цари на совет, словно равных из равных.
Вместе они перешли ров широкий; нашли на равнине
Чистое место, где нет трупов воинов, в сече убитых;

Место, откуда назад повернул сокрушительный Гектор,
Гибель данаям неся, пока ночь от него их не скрыла.
Там и воссели цари для совета, и там совещались.
Начал полезную речь говорить Нестор, всадник геренский:
«Нет ли, друзья, среди вас смельчака, кто, на храброе сердце

Лишь положившись, сейчас смог пробраться бы к гордым троянам
В мраке ночном, чтобы взять одного из бродящих по краю?
Или же их разговор, подобравшись поближе, подслушать, –
Что замышляют они меж собою: решились ли твёрдо
Здесь оставаться, вблизи кораблей, или в город обратно

Думают вновь отступить, раз уже одолели данаев?
Если бы кто-то из вас смог узнать то и целым вернуться,
Славу великую он получил бы во всей поднебесной
Среди людей, и к тому получил бы большую награду!
Сколько ахейских ни есть над судами начальников храбрых,

Каждый из них наградит его чёрной овцою с сосущим
Малым ягнёнком, — ни с чем не сравнима такая награда!
Будет на всех он пирах и на празднествах гостем желанным».
Так он сказал. Но никто не ответил, все молча сидели.
Первым молчанье прервал Диомед, славный воин могучий:

«Нестор! Душа мне велит, побуждает отважное сердце
В лагерь троянский пойти, ко врагу, что совсем уже близко.
Если же кто-то со мной пожелает в разведку, – сподручней
Будет двоим, веселей, и прибавит мне бодрости это.
Всё лучше, если вдвоём: два ума, – каждый может придумать,

Что для успеха верней. А один, – мысль его однобока,
Медленна; помощи нет, и решительность духа слабее».
Так он сказал. С ним идти встали многие. Вот кто поднялся:
Оба Аякса идти пожелали, Аресовы слуги;
Также герой Мерион; Фразимед захотел беспредельно;

Также и светлый Атрид Менелай, знаменитый копейщик;
Также и царь Одиссей захотел в стан враждебные проникнуть, —
Смелый: всегда у него на опасности сердце дерзало.
К ним обратился тогда повелитель мужей Агамемнон:
«Отрасль Тидея! Мой друг, Диомед благородный! Теперь ты

Спутника сам для себя выбирай, с кем идти пожелаешь.
Многие жаждут идти. Кто из них, как ты думаешь, лучший?
Но объективно суди, чтобы лучшего здесь не оставить,
Худшего чтобы не взять, и не бойся кого-то обидеть;
Ты не смотри ни на род, ни на знатность. Бери, – кто подходит».

Так Агамемнон сказал. Испугался он за Менелая.
Вновь им тогда говорил Диомед, славный воин бесстрашный:
«Если вы мне самому выбрать друга в разведку велите, –
Как же тогда мне забыть о любимце богов Одиссее?
Сердце его, как ничьё, предприимчиво; дух благородный

Твёрд и в беде и в трудах; и любим он Палладой Афиной!
Если со мой он пойдёт, из огня мы горящего оба
К вам возвратимся, друзья: так силён в нём на выдумки разум».
Тотчас ответил ему Одиссей, знаменитый страдалец:
«Слишком меня ни хвали, ни ругай, Диомед благородный!

Ведь говоришь ты царям и героям, – они ж меня знают.
Лучше в разведку идём! Ночь уходит, заря уже близко;
Звёзды далёко прошли; ночь две трети уже одолела;
Так что осталась одна третья часть нам для нашего дела».
Так говорил он, они покрывались оружием грозным.

Несторов сын, Фразимед храбрый, дал Диомеду двуострый
Медный свой меч, так как тот свой оставил в шатре возле судна.
Дал и свой щит. И свой шлем, что без гребня и блях, что из кожи
Крепкой воловьей, – надел на героя. Тот шлем зовут «плоским».
Юноши шлемом таким лоб себе покрывают обычно.

Вождь Мерион же отдал Одиссею и лук и колчан свой,
Дал и свой меч, и свой шлем он надел Лаэртиду герою.
Шлем был из кожи; внутри он сплетён был ремнями и стянут
Крепко; снаружи кругом по нему, как защита, нашиты
Белые вепря клыки, словно зубы дракона, блестели

В стройных, красивых рядах; а подбит шлем был плотною тканью.
Шлем этот древний давно взял из стен Элео́на Авто́лик,
Дом крепкозданный разбив Горменида Ами́нтора. После,
В Скандии, шлем он отдал киферийскому Амфидама́су;
Амфидама́с подарил его Молу, как милому другу;

Мол же вручил славный шлем Мериону, отважному сыну.
Славным тем шлемом теперь голова Одиссея покрылась.
Грозным оружием в миг овладев, Одиссей с Диомедом
Быстро пустились во тьму, оставляя старейшин ахейских.
Доброе знаменье тут храбрецам ниспослала Афина —

Цаплю по правой руке от дороги; пусть было не видно
Птицы во мраке ночном, но её крики звонкие слышно.
Птицей обрадован был Одиссей и взмолился Афине:
«Голос услышь мой, прошу, о, богиня, рожденная Зевсом!
Рядом со мной ты всегда в деле трудном; и я не скрываю

Мыслей своих от тебя. Помоги ж и теперь мне, Афина!
Дай нам к ахейским судам возвратиться покрытыми славой,
Сделав добро для своих, для троян же – великое горе!»
Также молился Тидид Диомед, славный воин могучий:
«Зевса могучая дочь! Ты услышь и меня. Этой ночью

Верной мне спутницей будь, как была ты герою Тидею,
В Фивы когда он ходил от народов аргивских с посольством;
Возле Асоповых вод аргивян меднолатных оставив,
Мирные вести отец мой кадмеянам нёс браноносным
В город. Назад же спеша, он деяния, страшные слуху,

Сделал совместно с тобой: помогла ты Тидею, Афина.
Так же и мне помоги, и меня сохрани, о, богиня!
В жертву тебе принесу большелобую юную тёлку,
Шея которой ещё не склонялась под игом ярёмным;
Золотом я оболью ей рога и воздам её в жертву».

Так говорили, молясь. Приняла их молитвы Афина.
Кончив молитвы свои к Зевса дочери, оба героя
Снова пустились, как львы дерзновенные, в сумраке ночи,
Полем убийства спешат, по оружью, по трупам, по крови.
Но и троянским сынам не позволил божественный Гектор

Сну предаваться; собрал для совета мужей знаменитых
В войске своём, всех вождей и троянских советников мудрых.
Собранным всем на совет, предлагал, что считал он полезным:
«Кто обещает средь вас за награду великую нынче ж
Славное дело свершить? А награда богатая будет:

Дам колесницу тому, двух коней запряжных гордошейных,
Лучших из тех, что стоят при судах быстролётных данайских!
Славой покроет себя светлой тот, кто дерзнёт между вами
В сумраке ночи дойти до ахейского стана, разведать:
Так ли ахеян суда стерегутся усердно, как прежде;

Или ахейцы уже, укрощённые силой троянской,
Держат совет меж собой: как бежать; и уж нынешней ночью
Стражу нести не хотят, изнурённые тяжким сраженьем».
Так он сказал. Но вокруг все молчание долго хранили.
Был средь троянцев Доло́н, сын троянца Эвмеда, который

Вестником был, и богат был он медью и золотом красным.
Пять дочерей он имел, и Доло́н был единственным сыном.
Видом он был некрасив, но зато очень быстр был ногами.
К Гектору он подошёл и сказал предводителю гордо:
«Гектор! Душа мне велит, побуждает отважное сердце

В сумраке ночи к судам аргивян подойти, всё разведать.
Но, Приамид, поклянись, скипетр власти подняв, дай надежду,
Что непременно мне дашь тех коней быстрых, ту колесницу
Яркоблестящую, что Ахиллеса могучего носят.
Я не напрасно схожу, верных сведений много добуду:

Стан от конца до конца я пройду и к судам подберусь я,
Где Агамемнон сидит; верно, там и владыки ахеян
Держат средь ночи совет: отступать, или насмерть сражаться».
Так он сказал. Гектор встал, поднял скипетр и клялся Доло́ну:
«Сам Эгиох мне, супруг громовержущий Геры, – свидетель,

Что в Илионе никто на коней Ахиллеса не сядет,
Кроме тебя! Я клянусь, ты один ими славиться будешь!»
Суетно клялся, не впрок, но и так разжёг сердце троянца.
Быстро и лук свой кривой и колчан он за плечи забросил,
Волка седого поверх он покрылся косматою шкурой;

Шлем же из кожи хорька он надел и копьём ополчился.
Так он от стана пошёл к кораблям. Но назад возвратиться
Не суждено уж ему, чтобы Гектору вести доставить.
Толпы троянских мужей и коней за спиной он оставив,
Резво дорогой пошёл. Но его очень скоро заметил

Царь Одиссей Лаэртид, он сказал Диомеду Тидиду:
«Верно, вон тот человек к нам идёт из троянского стана!
Может быть, к нашим судам направляется, чтобы разведать;
Или идёт, чтобы труп чей-нибудь из убитых ограбить.
Вот что: позволим ему по равнине ещё удалиться,

Нас миновать, а потом устремимся к нему и изловим,
Быстро напав. Если ж он, нас заметив, удрать вдруг захочет, –
Помни, от стана его к кораблям отбивай непрестанно,
Длинным копьём угрожай, чтобы он не удрал к Илиону».
Так сговорившись, они у дороги меж грудами трупов

Оба припали, а он мимо них пробежал, безрассудный.
Но лишь прошёл в темноте он настолько, как борозды нивы
Мулы по пашне ведут (а известно, что мулы-то дольше
Плуг составной волокут, чем волы, по глубокому пару), –
Бросились следом за ним. Он же встал, сзади топот услышав.

В сердце надеялся он, что друзья из троянского стана
Кликать обратно его, по велению Гектора, гнались.
Но только те подошли на полёт уж копья или меньше,
Лица врагов он узнал и проворные ноги направил
К бегству. Но быстро они за бегущим пустились в погоню.

Как два охотничьих пса острозубых, что к ловле привыкли,
Лань или зайца подняв, наседая без отдыха гонят
Местом лесистым, а те в смертном страхе крича, убегают, —
Так Диомед и герой Одиссей, городов разрушитель,
Гнали троянца как псы, отрезая от стана упорно.

Тот устремился уже к кораблям, чтоб с ахейскою стражей
Ловко смешаться, но тут ревность в сына Тидея Афина
Быстро вдохнула, — никто из ахейцев не смог чтоб хвалиться
Славой, что первым поймал он троянца; Тидид опоздал бы.
Бросясь вперёд, Диомед с занесённым копьём громко крикнул:

«Стой! Или брошу копьё! И тебя оно мигом настигнет!
Будешь недолго ты ждать от руки моей гибели жалкой!»
Крикнув, метнул он копьё и нарочно слегка промахнулся.
С шумом над правым плечом пролетело блестящее жало;
В землю воткнулось копьё перед ним. Встал Доло́н, цепенея;

Губы дрожали его, зубы часто стучали от страха;
В ужасе бледный стоял. Подбежали к нему, задыхаясь,
Оба, схватили его. И Доло́н им сказал со слезами:
«О, пощадите! Я вам выкуп дам, у меня дома много
Золота, меди, ещё из железа красивых изделий.

С радостью даст за меня мой отец вам бесчисленный выкуп,
Если узнает, что жив, что в плену я у храбрых ахейцев».
Сыну Эвмеда в ответ говорил Одиссей многоумный:
«Не беспокойся и дух не тревожь свой ты мыслью о смерти.
Лучше ты вот что скажи (но учти, – говори только правду!):

С целью какой к кораблям аргивян от троянского стана
В тёмную ночь и один ты идёшь, когда спят все в окру́ге?
Хочешь ограбить кого из убитых, лежащих на поле?
Или же Гектор послал, чтобы ты у судов наших тихо
Всё рассмотрел? Или сам, по велению сердца пошёл ты?»

Бледный Долон отвечал, и под ним трепетали колени:
«Гектор, на горе, меня в искушение ввёл против воли:
Он быстроногих коней Ахиллеса великого клялся
Дать мне совместно с его колесницей из меди блестящей.
И приказал мне идти под покровом ночным быстролётным

К вашему стану; таясь, подойти и разведать всё тихо:
Так ли ахеян суда стерегутся усердно, как прежде;
Или ахейцы уже, укрощённые силой троянской,
Держат совет меж собой: как бежать; и уж нынешней ночью
Стражу нести не хотят, изнурённые тяжким сраженьем».

Тихо осклабясь, ему говорил Одиссей многоумный:
«Да уж, не малых даров твоя алчность в душе пожелала!
Взять у Пелида коней! Но жестоки, троянец, те кони;
Их укротить не легко, править ими для смертного мужа
Трудно. Один Ахиллес это может, рождённый богиней!

Вот что скажи мне теперь, да смотри, отвечай только правду:
Гектора в стане своём где оставил ты перед уходом?
Быстрые кони его где стоят, где хранятся доспехи?
Как разместились войска? Как расставлена стража по стану?
Что замышляют они меж собою: решились ли твердо

Здесь оставаться, вблизи кораблей, или в город обратно
Думают вновь отступить, раз уже одолели ахеян?
Снова ответил Долон, соглядатай троян, Одиссею:
«Храбрый, охотно тебе совершенную правду скажу я:
Гектор, когда я пошёл, оставался с мужами совета,

С ними совет он держал у могилы почтенного Ила,
Дальше от шума толпы. Ну а стражи, чтоб стан охраняли,
Как ты спросил, – никакой нет особенной, нет караульных.
Сколько есть в стане огней от костров, столько нужно для войска.
Ночью трояне сидят возле них, убеждая друг друга

Быть осторожней, не спать. Чужеземцы ж, союзники Трои,
Спят беззаботно, и стан оставляют под стражу троянцам,
Так как поблизости нет ни детей их, ни жён их любезных».
Снова Долона спросил Одиссей Лаэртид многоумный:
«Как же союзники спят, — вперемежку с троянцами, или,

Может, отдельно от них? Расскажи мне, я знать то желаю».
Снова ответил Долон, соглядатай троян, Одиссею:
«Всё расскажу я тебе, и скажу совершенную правду.
К морю — кариян ряды и стрельцов криволуких пеонов,
Там же лелегов войска, и кавконов, и славных пеласгов;

Около Фи́мбры стоят и ликийцы и гордые мизы,
Рать колесничников там фригиян, конеборцев меонян.
Но для чего у меня вам расспрашивать порознь о каждом?
Если хотите вдвоём вы в троянское войско проникнуть, –
Вон новопришлые есть, с краю держатся, это фракийцы;

С ними их царь, славный Рез, сын воинственный он Эйонея.
Видел я Реза коней, величайших, прекраснейших с виду.
Снега белее они, в состязаниях быстры, как ветер.
Золотом и серебром вся его колесница покрыта;
Сам в поразительных он золотых, дивных взору, доспехах.

В тех он доспехах пришёл, что не нам, смертным людям, носить бы
Было прилично, о нет! Их носить бы богам олимпийским!
Ну а теперь вы меня отведите к судам быстролётным,
Или свяжите и здесь, у дороги, оставьте, покуда
Вы не придёте назад из разведки: проверите сами,

Правду ли я вам сказал, о, герои, или же неправду».
Грозно взглянув на него, так сказал Диомед непреклонный:
«Нет, о спасеньи, Долон, невзирая на добрые вести,
Думать ты лучше забудь, раз попался уже в наши руки.
Если обратно тебя мы отпустим сейчас на свободу,

Верно, ты снова придёшь к кораблям мореходным ахеян,
Чтобы разведать о нас, или с нами открыто сражаться.
Если ж испустишь свой дух ты, рукою моей поражённый,
Больше не сможешь уже ты погибель нести аргивянам».
Так он сказал. Тот его подбородок дрожащей рукою

Тронув, хотел умолять. Диомед, размахнувшись, по шее
Острым ударил мечом; вмиг рассёк сухожилья и кости.
Тот всё ещё говорил, голова ж его в пыль соскочила.
С мёртвой его головы шлем из кожи хорька они сняли,
Взяли разрывчатый лук, волчью шкуру, огромную пику.

Всё это вместе поднял Одиссей, направляя к Олимпу,
В жертву Афине, что в дар им добычу дала; громко крикнул:
«Радуйся жертве! К тебе мы всегда на Олимпе, Афина,
К первой взываем, молясь, всем бессмертным! Ещё, о, богиня,
Ты нас веди прямо в стан фракиян, к их коням и ночлегу!»

Это сказав, Одиссей на зелёный кустарник мирики
Весь тот трофей положил, обозначив приметною меткой:
Спешно вокруг наломал он ветвей полнорослых мирики,
Чтобы уж куст не пройти им, обратно идущим во мраке.
После пустились вперёд, между тел и кровавых потоков.

Скоро достигли они стана крайнего пришлых фракиян.
Воины спали, трудом утомлённые; все их доспехи
Пышные около их в три ряда в превосходном порядке
Сложены. Пара коней боевых перед каждым стояла.
Спал в средине царь Рез. А его быстроногие кони

Возле стояли, к скобе колесницы привязаны, сзади.
Первым увидел его Одиссей, указал Диомеду:
«Вот он, царь Рез, Диомед! Вот и кони! Фракийские кони!
Те, о которых, сказал нам Долон, умерщвлённый троянец.
Ну же, начни! Покажи ты могучую силу! Не время

С острым мечом здесь стоять понапрасну. Коней захвати ты!
Или уж воинов бей! Ну а я о конях позабочусь».
Так он сказал. Тут же мощь в Диомеда вдохнула Афина:
Стал всех подряд он рубить. Поднялись тут ужасные стоны
Тех, что мечом он сразил. И земля потемнела от крови.

Будто бы лев, что напал вдруг на стадо без должной охраны
Коз иль овец; им неся ночью гибель, бросается быстрый, —
Так на фракийских мужей Диомед нападал многосильный.
Он их двенадцать убил. Между тем Одиссей хитроумный
Каждого воина, что был мечом Диомеда зарублен,

Сзади за ногу схватив, выволакивал быстро из ряду,
С мыслью одной на душе: чтоб фракийские бурные кони
Вышли б спокойно за ним и невольно не дрогнули сердцем,
Если б пришлось наступить им на труп, не привыкшим к убитым.
Вот, наконец, и к царю Резу мощный Тидид приступает.

Сладостной жизни лишил и его. Так тринадцатым стал Рез.
Царь тяжело застонал: над его головой сновиденьем
Грозным стоял Диомед среди ночи, по воле Афины.
А Одиссей той порой двух коней отвязал царских; после
Вместе уздечки связал и из войска тихонько их вывел.

Луком своим погонял он коней, потому что блестящий
Кнут не додумался взять из узорной царя колесницы.
Свистнул негромко потом Одиссей, знак подав Диомеду.
Тот же стоял, размышлял, что ещё ему дерзкого сделать:
Взять колесницу царя с драгоценным оружием вместе

(Быстро за дышло увлечь, или вынести всё, взяв на руки),
Или же больше ещё спящих душ у фракиян исторгнуть?
Так он пока размышлял в своём сердце, богиня Афина
Близко к нему подошла и сказала Тидееву сыну:
«Об отступленьи пора вспомнить, сын благородный Тидея!

Время вернуться к судам, чтобы к ним беглецом не бежал ты,
Если троянских мужей вдруг разбудит бог с нами враждебный».
Так говорила она. И постиг Тидид голос богини,
Быстро вскочил на коня. Одиссей гнал коней своим луком.
Кони стремглав понеслись к кораблям мореходным ахеян.

Только на всё это Феб сребролукий глядел не беспечно:
Видел Афину он, как та Тидиду сопутствует всюду.
Вот, негодуя, летит он к троянцам, в великое войско.
Будит советника там он фракийского, Гиппокоона,
Родича Реза царя. Вмиг проснулся тот, храбрый, но бледный,

Видя пустым место то, где стояли летучие кони;
Рядом увидел бойцов, что в предсмертной агонии бились.
Громко он тут зарыдал, стал по имени кликать он друга.
Воинство так разбудил он троянское: крики, тревога;
Быстро сбежались вокруг все, делам изумлялись ужасным,

Что совершили враги, и ушли к кораблям своим чёрным.
Те же примчались туда, где убит был лазутчик троянский.
Там быстролётных коней удержал Одиссей боголюбый.
Быстро Тидид, соскочив, взял трофеи кровавые; по́дал
Их Одиссею, затем на коня ловко прыгнул он снова.

Их погонял Одиссей; но покорные сами летели
К войску ахеян: туда их несло и желание сердца.
Нестор же, первым из всех, дальний топот услышав, сказал тут:
«Други любезные! Вы, и вожди и владыки ахеян!
Сердце велит мне сказать, что я слышу. Но правда то, нет ли?

Слышу я топот копыт, лошадей вскачь несущихся слышу.
Если б Лаэрта то сын был и сын дерзновенный Тидея!
Если б они гнали так к нам троянских коней звонконогих!
Только боюсь я, друзья: то не сами ль они пострадали,
Лучшие наши мужи́, в стане вражьем, встревоженном ими!»

Но ещё речь он свою не окончил, – явились герои.
Спешились. Бурно вожди, восхищённо героев встречали,
Хлопали их по плечам, обнимали и сладко хвалили.
Первым расспрашивать их старец Нестор стал, конник геренский:
«О, знаменитый герой Одиссей, гордость, слава ахеян!

Как вы добыли коней этих быстрых? Проникли ль вы оба
В войско троян в темноте? Бог ли вам даровал их представший?
Солнца подобны лучам светозарным они совершенно!
Много троянцев в боях видел я, и не праздно, надеюсь,
Пред кораблями я здесь нахожусь, хоть седой уже воин;

Только таких вот коней у троян не встречал я доныне!
Вам, без сомнения, бог даровал их, в ночи появившись:
Вас ведь обоих и Зевс громовержец и дочь его тоже,
Дева Паллада, всегда одинаково ласково любят!»
Сыну Нелея в ответ говорил Одиссей многоумный:

«О, знаменитый Нелид, о, великая слава ахеян!
Боги, когда захотят, то и лучше, чем видите, могут
Славных коней даровать: божества беспредельно могучи!
Эти же кони царя вновь пришедших к троянам фракийцев.
Сам же их царь умерщвлён ночью был Диомедом могучим,

Также он смерти предал и двенадцать сподвижников знатных!
Также был нами убит недалёко отсюда лазутчик:
Гектор отправил его и другие сановники Трои
Высмотреть ночью наш стан, наше войско, и планы разведать».
Так говоря, он за ров перегнал двух коней звуконогих,

Радостно-гордый, толпой окружённый весёлых данаев.
Вскоре герои пришли в дивно-пышный шатёр Диомеда.
Рядом ремнями узды привязали коней к конским яслям,
Где и другие царя Диомеда прекрасные кони
Мирно стояли, храпя, и питались лишь сладкой пшеницей.

А Лаэртид на корабль внёс покуда доспехи Долона,
Кровью залитые, чтоб после жертву устроить Палладе.
Оба героя затем, погрузились у берега в море,
Чтобы и пот смыть, и пыль с сильных тел, с ног и рук, с шеи, с бёдер…
Только омыли когда всё от пота и пыли морскою

Чистой водой; и тела, и сердца свои вновь освежили;
Оба омылись ещё и в красиво отёсанных ваннах.
После, омывшись, они, умащённые светлым елеем,
Сели с друзьями за пир. Там из чаши великой черпали
Полные кубки, возлив слаще мёда вино в честь Афины.

Песнь одиннадцатая

ПОДВИГИ АГАМЕМНОНА

Эос проснулась едва в ложе рядом со славным Тифоном,
И поднялась, чтобы свет принести и бессмертным и смертным, –
Зевс уж Эриду послал к кораблям быстролётным ахеян,
Грозную вестницу, что приносила лишь зна́менье брани.

Встала она на корабль Одиссея, огромный и чёрный,
Что в средине стоял, дабы голос её было слышно
В станах далёких царя Ахиллеса, а также Аякса:
Оба на самых концах с многовёслыми их кораблями
Встали, на силу свою и безмерную храбрость надеясь.

Там возвышаясь, она закричала и мощно, и страшно;
Крик свой к ахейцам она обращала, и каждому в сердце
Силу вдохнула и пыл: вновь без устали биться с врагами.
В то же мгновение всем стала слаще кровавая битва,
Чем возвращенье домой на судах чёрных, в землю родную.

Громко кричал и Атрид, собираться всех в бой возбуждая
Воинов войска, и сам покрывался сверкающей медью.
Прежде всего, положил на могучие ноги поножи,
Пышные, плотно сомкнув их серебряной дивной застёжкой.
После на мощную грудь надевал знаменитые латы,

Те, что когда-то Кини́р подарил ему, славный царь Кипра,
Так как до Кипра дошла весть великая та, что ахейцы
Войском решились отплыть в кораблях на троянскую землю.
В те дни Кинир и поднёс этот дар, угождая Атриду.
В латах тех десять полос цвета ворони чёрной железа,

Олова белого в них было двадцать полос, и двенадцать –
Яркого золота; вверх змеи сизые к шее тянулись
По три на латах, с боков, словно радуги те, что Кронион
Вешает в небе средь туч – это дивное знаменье смертным.
Бросил свой меч на плечо: по меча рукояти сверкали

Золотом гвозди кругом; меч покоился в ласковых ножнах
Из серебра; ножны те золотыми ремнями держались.
Всёпокрывающий щит свой поднял он прекрасный и бурный,
Весь изукрашенный; в нём десять медных ободьев сияло;
Двадцать сверкающих блях белоснежных из олова, кру́гом;

А в средине – одна воздымалась, из ворони чёрной;
Там со свирепым лицом щит венчала Горгона Медуза,
Жутко взирая, вокруг головы её – Ужас и Бегство.
Был серебрённый ремень под щитом; на ремне извивался
Сизый ужасный дракон; а из шеи дракона, сплетаясь

Змеями между собой, страшных три головы выходило.
Четырёхбляшным покрыл свою голову шлемом узорным,
С конскою гривой; поверх шлема гребень качался высокий.
Крепкие два захватил он копья, завершённые острой
Медью, что ярко блестя, посылала сиянье до неба.

Грянули громом с небес и Паллада Афина, и Гера,
Честь воздавая царю многозлатных Микен, Атрейону.
Все конеборцы тогда приказание дали возницам
Ставить в ряды перед рвом колесницы, держать наготове.
Сами ж, оружие взяв, и, в доспехах из меди, пустились

Пешим порядком вперёд. Перед рвом, миновав колесницы,
К бою построились. Шум всюду вырос ещё до рассвета.
Конные следом текли. Во всём стане смятение злое
Зевс промыслитель воздвиг среди толп. Он с высот, из эфира,
Кровью росу растворив, ниспослал. То был знак, что обрёк он

Много героев в тот день ниспровергнуть в обитель Аида.
Трои ж сыны ополчась, возвышенье равнины заняли.
Строились к бою войска вокруг Гектора, Полидамаса,
Также – Энея, что был словно бог почитаем народом;
Трех Антенора сынов: Агено́ра героя, Полиба

И молодого ещё Акама́нта, подобного богу.
Гектор средь первых ходил, потрясая щитом круговидным.
Словно звезда, что несла гибель чёрную, и из-за тучи
То, появившись, блеснёт, то вдруг скроется снова за тучей, —
Так то в передних рядах Приамид появлялся, то в задних,

Строя к сраженью войска и командуя. Пламенной медью
Яркою весь он сиял, словно молния Зевса Кронида.
Воины, будто жнецы, что на ниве богатого мужа
Полосы жнут с двух концов, поспешая навстречу друг другу,
Густо бросая снопки́ ячменя иль пшеницы на землю, –

Так же сходились войска, торопясь, друг на друга бросаясь.
Бились! Никто не имел низких мыслей о бегстве позорном.
С рвением равным несли на сражение головы. Ярость
В битве как волки явив, веселили виновницу бедствий,
Злую Эриду; одна от богов та на сечу явилась.

Боги другие давно удалились от битвы; спокойно
В светлых сидели дворцах своих пышных. У каждого бога
Славный прекрасный дворец возведён по уступам Олимпа.
Все осуждали они чёрных туч собирателя, Зевса,
Что даровать пожелал он в сражении славу троянцам.

Но, уклоняясь от всех, их не слушал владыка Олимпа.
Он одинокий сидел в отдалении, радостно гордый:
Город троян созерцал, корабли черноглазых данаев;
Меди сияние, бой; тех, что гибнут, тех, что убивают.
Долго, – тянулось пока утро, день возрастал светоносный, –

Тучи из копий и стрел поражали троян и ахеян.
В час же, когда дровосек начинает обед свой готовить,
Сев под тенистой горой, когда руки трудом он насытил,
С лесом высоким борясь, и когда томность душу объемлет, –
Чувство одно в нём живёт: жаждет пылко он сладостной пищи.

Силой своей в этот час разорвали фаланги ахейцы,
Разом на клич боевой отозвались дружины, и первым
Ринулся в битву Атрид, сверг владыку мужей Бианора,
Следом – и друга его, Оилея, возницу, убил он.
Тот, с колесницы слетев, взялся биться с Атридом, но тут же

Острым копьём прямо в лоб, наскочив, Агамемнон ударил.
Меднотяжёлый не смог шлем сдержать копья острое жало:
Быстро сквозь медь и сквозь кость пролетело и, в череп ворвавшись,
С кровью смесило весь мозг и смирило его в нападенье.
Бросил сражённых в пыли Агамемнон, мужей повелитель,

С мёртвых доспехи сорвав: так лежали, белея телами.
Сам устремился вперёд, свергнуть Иза с Антифом, пылая,
Двух Приамидов (один был побочным, второй же – законный).
Те в колеснице одной мчались, правил конями – побочный;
Храбрый Антиф же стоял рядом с ним и воинствовал. Раз их,

Пасших овец, изловил Ахиллес при подошвах идейских,
Гибкой лозою связал, и как пленных вернул их за выкуп.
Ну а теперь их Атрид умертвил, повелитель народов:
Первого в грудь у соска́ поразил он копьём длиннотенным;
Ну, а Антифу мечом вдарил в ухо и сшиб с колесницы.

Спешно с убитых он снял их доспехи прекрасные, вспомнив
Юношей: прежде он их видел у кораблей быстролётных,
Как их пленённых привёл с Иды царь Ахиллес благородный.
Словно в высокой траве быстрой лани детёнышей малых
Лев, обнаружив, схватил в зубы страшные, кости круша им,

Слабым, беспомощным; жизнь, налетевший, у них похищает.
Мать их и близко стоит, и всё видит, – помочь же не может.
Сердце у бедной в груди от бессилья и страха трепещет.
Быстрая, скачет она сквозь кустарник, сквозь тёмные рощи;
Пот проливая, бежит от неистовства мощного зверя.

Так Приамидам никто в грозной гибели их из троянцев
Помощи дать не посмел: все бежали от гнева ахейцев.
И Гипполоха поверг в битвах пылкого он, и Пизандра, –
Двух Антимаха сынов; Антимаха, что золото много
Взяв от Париса как дар, на советах всегда прекословил

Тем, кто вернуть предлагал Менелаю супругу Елену.
Вот двух его сыновей и настиг Агамемнон могучий.
Те в колеснице одной мчались, вместе коней укрощая,
Так как из рук у них вдруг убежали блестящие вожжи.
Оба смутились они. Тут на них, словно лев, устремился

Царь Агамемнон. Они ж с колесницы к нему завопили:
«Не убивай нас, Атрид! И получишь ты выкуп достойный.
В доме отца много есть драгоценностей всяких, и много
Золота, меди, ещё хитроумных изделий железных.
С радостью выдаст тебе наш отец за нас выкуп огромный,

Если услышит, что мы живы оба, что в плен мы попали».
Так умоляли они, пожалеть их склоняли Атрида
Сладкою речью. Ответ поразил их не ласковым словом:
«Если вы оба сыны Антимаха, враждебного мужа,
Что на собраньи троян всем советовал, чтоб Менелая,

В Трою когда он пришёл как посол с Лаэртидом премудрым,
Там умертвить, чтоб назад к аргивянам не смог он вернуться, —
Вот вам за злобу отца и бесчестье достойная плата!»
Это сказав, он сразил с колесницы Пизандра, ударив
В грудь его страшным копьём. Тот ударился навзничь о землю.

Спрыгнул с коней Гипполох, побежал. Но догнал Агамемнон;
Руки мечом отрубив, ему голову с шеи отсёк он;
И, словно ступу, ногой оттолкнул; труп катился меж толпищ.
Бросив сраженных, Атрид устремился туда, где сильнее
Битва горела, за ним – меднобронные мужи ахейцы.

Пешие пеших разят, поневоле бежать принуждённых;
Конные – конных. Кругом от гремящих копыт заклубилось
Облако пыли густой: кони, люди смешались. Сражаясь,
Медью друг друга разят. Но Атрид мощный гнал непрестанно
В страхе бегущих, разил, и своих ободрял громким криком.

Так же, как хищный огонь на несрубленный лес нападает;
Всюду крутящийся вихрь разнесёт его, с корнем деревья
Свалит он с треском; и лес гибнет весь в этой огненной буре, —
Так Агамемнон срубал вражьи головы в бег обращённых
В страхе троянцев. Кругом крутошейные кони метались

С громом по трупам, неся колесницы пустые по полю,
Славных возничих ища; ну а те по долине лежали
Бледные, коршунам лишь вид теперь их приятен, не жёнам.
Гектора ж Зевс удалил, промыслитель, от стрел и от пыли;
Вне пораженья его он поставил от крови и сечи.

Но Агамемнон, своих побуждая, преследовал мощно
Толпы троян. В страхе те, словно стадо, уже пробежали
Древнего Ила курган, Дарданида, смоковницу-ди́чку;
В Трою стремились душой. Их преследовал с криком ужасным
Царь Агамемнон, багрил руки сильные кровью троянской.

Но, к дубу лишь прибежав, возле Скейских ворот удержались
Толпы троянцев и, встав, ожидали последних бегущих.
Те ж по долине ещё суетились, как робкие тёлки,
Если их лев распугал, ночью тёмной внезапно пришедший;
Всех не поймает он, но ждёт кого-то ужасная гибель:

Шею он перегрызёт, захватив её в мощные зубы;
После он с жадностью пьёт кровь горячую, ест мясо жертвы.
Так же и мощный Атрид непрестанно преследовал жертву –
Мужа последнего; он его пикой сражал. Так троянцы
Многие падали ниц в беге смертном, сраженные пикой.

Так впереди своих войск Агамемнон свирепствовал лютый.
Вскоре с победой Атрид под высокую города стену
Стал приближаться. Но тут Зевс, отец и бессмертных, и смертных,
Вдруг на вершину горы преобильной потоками Иды,
С неба спустившись, воссел. И в руке правой молнии сжал он.

Там он Ириде сказал, златокрылой посланнице быстрой:
«К Гектору мчись, передай, златокрылая, слово такое:
Пусть он пока лишь глядит, как могучий Атрид Агамемнон,
В первых бушует рядах и фаланги троян истребляет;
Сам же от битвы пока пусть воздержится; пусть побуждает

К битве других, чтоб они бились жарко и храбро с врагами.
Но лишь троянской стрелой иль копьём Атрейон будет ранен
И в колесницу свою побежит, силу Гектору дам я:
Будет разить он врагов и дойдёт до судов быстролётных,
Солнце тогда лишь зайдёт, ночь священная землю обнимет».

Так он сказал. Понеслась, повинуясь, как ветер Ирида
С Иды горы, устремясь к Илиону священному. Видит
Там Приамида она: средь дружин своих конных великий
Гектор на светлой стоял колеснице, блестящей, прекрасной.
Встав перед ним, говорит ему вестница Зевса, Ирида:

«Гектор, советами ты равен Зевсу, Приамова отрасль!
Зевс посылает меня, чтоб тебе изрекла его слово:
Ты лишь покуда гляди, как могучий Атрид Агамемнон,
В первых бушует рядах и фаланги троян истребляет;
Сам же от битвы пока воздержись; но других побуждай ты

К битве троян, чтоб они бились жарко и храбро с врагами.
Но лишь троянским копьём иль стрелою Атрид будет ранен
И в колесницу свою побежит, силу Зевс в тебя вложит:
Будешь разить ты врагов и дойдёшь до судов быстролётных,
Солнце тогда лишь зайдёт, ночь священная землю обнимет».

Это Ирида сказав, отлетела подобная вихрям.
Гектор на землю, герой, с колесницы с оружием спрыгнул;
Острые копья кругом колебал, обходя своё войско,
В бой распаляя сердца. И возжег он ужасную сечу.
Оборотившись лицом к аргивянам, трояне напали.

Аргоса воины все укрепили фаланги напротив.
Вспыхнула битва; сошлись друг на друга. И царь Агамемнон
Ринулся первым: желал и средь первых он первым быть в битве!
Музы! Откройте теперь, вы, живущие в высях Олимпа:
Кто с Агамемноном стал первый биться в сражении жарком

Из конеборных троян или славных союзников Трои?
Это был Ифидама́с Антенорид, огромный и сильный.
Рос он во Фракии – то мать холмистая стад руноносных.
Там с колыбели Киссей воспитал Антенорова сына,
Дед знаменитый его, белоногой Феаны родитель.

После того как достиг цвета юности славной питомец,
Дед выдал дочь за него, удержав его в доме. Однако
С брачного ложа ушёл новобрачный, прельстившись войною;
Чёрных двенадцать судов снарядил, полетел к Илиону.
В граде Перко́те суда многоместные сохнуть оставив,

Пеший с дружиной пошёл и вступил в илионские стены.
Первый теперь он с царём Агамемноном начал сражаться.
Чуть лишь герои сошлись друг на друга, чтоб в битве сразиться,
Тут промахнулся Атрид, и копьё его мимо промчалось.
В пояс же Ифидама́с, ниже яркой брони у Атрида,

Пику вонзил и налёг он на древко, на силу надеясь.
Тщетно напрягся герой, чтоб пронзить изукрашенный пояс:
На серебро налетев, как свинец, остриё изогнулось.
Древко, рукой ухватив, повелитель мужей Агамемнон
В ярости сильно рванул, словно лев, и из рук вырвал пику

У Антенорида. И шею острым мечом ему срезал.
Там он на землю упал, распростёршись, сном медным уснувший.
Бедный, друзей защищал вдалеке он от юной и верной
Кроткой жены: её ласк он не приял, дарами ж осыпал.
Дал ей сперва сто волов, и ещё обещал из бессчётных

Стад его тысячу дать прытких коз и овец пышнорунных.
В поле теперь он лежит обнажённый. Атрид Агамемнон,
Сняв с него пышный доспех, нёс меж толпами гордо и властно.
Скоро Атрида Коон, знаменитый воитель, заметил
Старший из всех сыновей Антенора; глубокая горесть

Сердце его обожгла, как увидел убитого брата.
Встал в стороне он с копьём, неприметный герою Атриду;
И, изловчившись, метнул, поразив его в руку у локтя:
Руку пробило насквозь медноострое яркое жало,
И содрогнулся тогда в сильном страхе Атрид Агамемнон.

Всё же сражения он не оставил; как лев на Коона,
Бурей взращённым копьём потрясая, он ринулся грозный.
Милого брата Коон в это время, родного, за ногу,
Ифидама́са тащил, призывая отважных на помощь.
Влёкшего тело тогда под огромным щитом, Агамемнон

Медным и острым копьём поразил, ему силы разрушив.
Тут же у трупа отсёк, налетевший он, голову напрочь.
Так Антенора сыны, под руками Атрида героя
Участь свою совершив, погрузились в обитель Аида.
Бросился после того на другие ряды Агамемнон,

Их и копьём, и мечом, и камнями большими сражая.
Бился, покуда его кровь горячую рана струила.
Но только чёрная кровь уняла́сь, только рана подсохла,
Острые боли тотчас стали мучить героя Атрида.
Словно при родах жену раздирают острейшие стрелы,

Те, что вонзают в живот ей Илифии, дочери Геры;
Вечно они возле жён, что родят; муки им посылают.
Боли такой остроты и в Атридову душу вступили.
Он в колесницу вскочил и велел своему браздодержцу,
Чтоб к кораблям устремил тот коней. В сердце сильно терзаясь,

Голосом громким вскричал он, чтоб всем было слышно ахейцам:
«Други мои! Вы, вожди и правители храбрых данаев!
Вы отражайте теперь от ахейских судов мореходных
Тяжкую битву; а мне не позволил Кронид промыслитель
Биться весь нынешний день с вероломными Трои сынами».

Так он сказал. И кнутом браздодержец коней пышногривых
К чёрным погнал кораблям, и послушные кони летели;
Пену клубя на груди и кругом осыпая всё пылью,
С бранного поля несли удручённого раной владыку.
Гектор, увидев едва, что уходит Атрид с поля боя,

Голосом звучным вскричал, возбуждая троян и ликиян:
«Гордые Трои сыны! Рукопашцы дарданцы! Ликийцы!
Будьте мужами, друзья, храбрость бурную вспомните, силу!
Вышел из боя у них муж храбрейший, и мне посылает
Славу великую Зевс! Так направьте на гордых данаев

Вы звуконогих коней, завоюйте высокую славу!»
Так восклицая, возжёг он и силу, и мужество в каждом.
И, как охотник своих травит псов белозубых для лова
Хищных зверей: либо льва, либо дикого вепря лесного,
Так на аргивских мужей натравляет троян крепкодушных

Гектор герой, что сравним с человекоубийцей Аресом.
Сам перед войском он шёл впереди и, пылая душою,
В битву влетал, словно вихрь, что могуч и стремителен, с неба
Вдруг обрушаясь, вздымал он, волнуя, весь понт черноводный.
Кто же был первым, и кто был последним низвергнутым в битве

Гектором после того, как ему Олимпиец дал славу?
Первым Ассей был, затем Автоной, и Опид браноносный,
Клития отрасль Долоп, Агелай, и могучий Офелтий,
Гиппоноой, что могуч в битвах, Ор, также Эзимн отважный:
Этих ахейских вождей именитых сразил; рядовых же

Множество. Словно Зефир гонит грозные тучи на тучи
Нота холодного, их поражая порывами бури;
Крутятся волны, холмясь беспрестанно, и пена высоко
Брызжет в порывах тугих встречных ветров, летящих друг к другу.
Головы так рядовых беспрестанно крушил бурный Гектор.

Тут бы и гибель пришла, и свершилось бы страшное дело,
И по своим кораблям разбежались бы рати ахеян,
Если б тогда не сказал Одиссей Диомеду Тидиду:
«Что это с нами, Тидид?! Мы забыли и храбрость, и доблесть!
Встанем же рядом с тобой, отразим! Нестерпимый позор нам,

Если у нас корабли завоюет божественный Гектор!»
Сыну Лаэрта на то отвечал Тидид неустрашимый:
«Я бы и здесь устоял, о, мой друг. Только пользы немного
Мужество нам принесёт, если Зевс, потрясатель эгиды,
Хочет троянам, не нам, дать победу и славу сегодня!»

Так он сказал, и сразил с колесницы на землю Фимбрея,
В сердце копьём поразив. Лаэртид Одиссей же могучий
Богу подобного сверг Молиона, возницу Фимбрея.
Там и оставили их, отстранив навсегда от сражений;
Сами ж, идя по толпе, волновали её, словно вепри

Псами гонимые, вдруг нападают на псов, бьют клыками.
Так, обернувшись, они истребляли троян. И данаи
С радостью отдых нашли в том от бегства, что Гектор устроил.
Вот двух могучих мужей в колеснице они изловили,
Ме́ропа двух сыновей, перкотийца, который славнейший

Был предсказатель судьбы и сынам не давал позволенья
В Трою идти на войну; но его не послушали дети,
Мудрого старца: и рок увлекал их на чёрную гибель.
Их-то обоих Тидид и убил, знаменитый копейщик,
Душу и жизнь сокрушив, и прекрасные снял с них доспехи.

Царь Одиссей же убил Гипподама и с ним Гипероха.
Тут в равновесии бой распростёр между войск Зевс Кронион.
С Иды на битву взирал он, как люди губили друг друга.
Мощным копьём Диомед Агастрофа, Пеонова сына
Храброго, ранил в бедро. Скрыться тот не сумел, так как рядом

Не оказалось коней; и душой Пеонид омрачился:
Верный возница держал в отдаленьи коней; он же пеший
Рыскал в передних рядах. Так сгубил Агастроф свою душу.
Гектор, узнав сквозь ряды двух героев, на них устремился
С криком свирепым; за ним и троян полетели фаланги.

Сердцем смутился Тидид благородный, увидев такое.
Тут же он другу сказал, Лаэртиду, стоявшему близко:
«Катится гибель на нас, – шлемоблещущий Гектор могучий!
Всё же останемся здесь, Одиссей! Отразим гибель вместе!»
Это сказав, он сотряс длиннотенную пику и метко

В голову прямо послал Приамиду. Ударила пика
В шлем коневласый, вверху; только медь отскочила от меди:
Белого тела не дал шлем его дыроглазый коснуться,
Крепкий, тройной; он ему для защиты дарован был Фебом.
Гектор назад далеко отбежал и, смешавшись с толпою,

Вдруг на колено упал и упёрся могучей рукою
В землю; поник, и в глазах его чёрная ночь всё покрыла.
Но пока шёл Диомед сквозь ряды впереди воевавших,
Пику ища, далеко улетевшую: где та воткнулась, —
С духом собрался, окреп Гектор, бросился вновь в колесницу,

Быстро к своим поскакал, избежав тем погибели чёрной.
Пику найдя, вслед врагу громко крикнул Тидид многомощный:
«Снова ты, пёс, избежал чёрной смерти! Она подлетела
К самой твоей голове. Только Феб защитил тебя снова.
Феба ты молишь всегда, выходя на свистящие стрелы!

Всё же тебя я убью, если встретимся в после сражений,
Если и мне меж богов-небожителей есть покровитель!
Ну а пока я других буду бить, тех, которых настигну!»
Это сказал, и хотел снять доспехи с Пеонова сына.
Той же порой Александр, муж Елены прекраснокудрявой,

Скрывшись за столб гробовой на могиле Дарданова сына,
Ила усопшего (он был почтеннейшим в древности старцем),
Лук натянул свой тугой на Тидида, владыку народа.
Только тот стал, наклонясь, обнажать Агастрофа героя:
Пёстрые латы и с плеч, и с груди; с головы – шлем тяжёлый

Снял Диомед. Александр, тут напряг рукоятие лука,
И не напрасно стрелу из руки своей выпустил: ранил
В правую пятку. Стрела, пробежав сквозь подошву, вонзилась
В землю. Парис-Александр, торжествующий, с радостным смехом
Встал из засады своей, гордый славной победой, воскликнул:

«Ты поражён! И моя не напрасно стрела полетела!
Если б тебе я в живот угодил, то и душу б исторгнул!
Сколько-нибудь уж от бед отдохнули бы жители Трои:
Ты их страшишь, словно лев, истребитель ягнят малосильных!»
Но, не смутившись, ему отвечал Диомед благородный:

«Подлый стрелок! Красотой ты как дева, и сердцем ты бабник!
Если бы против меня ты открыто с оружием вышел,
Лук не помог бы тебе и крылатые быстрые стрелы!
Пятку лишь ты у меня оцарапал – и горд до предела.
Мне ж эта рана – ничто! Как ударил ребёнок, иль дева!

Стрелы тупы и слабы у ничтожного слабого мужа!
Мчится иначе стрела у меня: лишь врага достигает,
Метко влетает в него остриём, — враг лежит бездыханным!
Волосы в горе вдова себе рвёт и царапает щеки;
Дети-сироты его слёзы льют; сам он землю кровавит,

Тлеет; не жёны вокруг его тела, а птицы толпятся!»
Так он сказал. И к нему подошёл Одиссей копьеборец,
Встал впереди. Диомед тут присел и из пятки пронзённой
Вырвал стрелу. По всему телу адская боль пробежала.
Он, в колесницу вскочив, повелел своему браздодержцу

Гнать к мореходным судам поскорее: терзалось в нём сердце.
Так из ахеян один Одиссей копьеборец остался,
Всеми покинутый: всех дикий ужас рассеял по полю.
Горько вздохнув, он сказал своему благородному сердцу:
«Горе! Что будет со мной? Мне позор, если вдруг, испугавшись,

Я побегу; но беда, если буду толпою троянцев
Вдруг окружён: ведь других аргивян громовержец рассыпал.
Только волнуют зачем мою душу подобные думы?
Знаю ведь я: лишь подлец отступает бесчестно из боя!
Кто благороден душой, без сомнения, должен в сраженьи

Храбро стоять до конца: до победы или же до смерти!»
Так размышлял Одиссей, свою мысль возлагая на сердце.
Тут щитоносных троян приступили ряды к нему быстро,
Плотно сомкнулись кругом. Но в кольце поджидала их гибель.
Так молодые ловцы с псами быстрыми вепря лесного

Вдруг окружают, а он из дремучего леса выходит
Грозный: белеют клыки в челюстях искривлённых и страшных.
Ловчие все на него нападают. Зверь гордый зубами
Клацает страшно, но как он ни грозен, — стоят звероловы.
Так на любимца богов Одиссея кругом нападали

Мужи троянские. Он отбивался. Вот острою пикой
Первого ранил в плечо беспорочного Деиопи́та;
После Фоо́на убил и Энно́ма, те рядом упали;
И Херсида́ма, когда с колесницы троянец тот прыгал,
Дротом блестящим в живот ранил, стукнув под выпуклобляшный

Щит. Тут же в пыль тот упал, умирая, скрёб землю руками.
Этих он бросил, затем поразил Гиппасида Харо́на.
Братом был милым Харо́н по рождению славному Со́ку.
Брату на помощь спешил славный Сок, небожителю равный,
Быстро приблизился он к Лаэртиду и громко воскликнул:

«Славный герой Одиссей, ненасытный в трудах и коварствах!
Или сегодня тебе Гиппасидов двух души исторгнуть,
Свергнув обоих; гордясь, снять блестящие наши доспехи,
Или, копьём ты моим ниспровергнутый, душу погубишь!»
Так он сказал, и копьём по щиту Одиссея ударил.

Щит светозарный насквозь пробежало копьё, и прошило
Даже на теле броню, что художноискусна, и кожу,
Вмиг отделив её от крепких рёбер. Но меди смертельной
Строгий Афина запрет положила касаться утробы.
Только узнал Одиссей, что он ранен совсем не смертельно,

Как, отступив чуть назад, громко крикнул Гиппасову сыну:
«Нет, злополучный, тебя ждёт сегодня жестокая гибель!
Ранив, ты мне помешал с фригиянами бурно сражаться,
Но я за это тебе предвещаю смерть чёрную здесь же!
Свергну тебя я копьём; ты, убитый, даруешь мне славу,

Ну а Аиду царю, что конями горд, – душу даруешь!»
Так он сказал. Тут же Сок, развернулся и в бегство пустился.
С силой копьё отослал Одиссей убегавшему в спину.
Жало вошло между плеч и насквозь через грудь оно вышло.
С шумом тот грянулся в пыль, и вскричал Одиссей, торжествуя:

«О сын Гиппаса, коней укротителя, Сок браненосный!
Смерть тебя раньше нашла, чем меня. Зря бежал от неё ты!
Ах, злополучный! Тебе ни отец, ни почтенная мать уж
Глаз не закроют твоих; и, умершего, хищные птицы
Скоро тебя разорвут, пожирая, махая крылами!

Мне же, когда я умру, воздадут честь по чести ахейцы!»
Так восклицая, копьё он лихое могучего Сока
Вырвал из раны своей, из брони и щита. Но тотчас же
Хлынула жаркая кровь вслед за медью; душа затомилась.
Храбрые Трои сыны, лишь увидели кровь Одиссея,

Кинулись все на него одного, ободряя друг друга.
Он же от них отступал и друзей призывал громким криком.
Чтобы троян заглушить, он три раза вскричал что есть силы.
Трижды услышал его Менелай, копьеборец могучий.
Тут же к Аяксу Атрид обратился, тот был к нему ближе:

«О Теламонид Аякс благородный, властитель народа!
Крик до меня долетел Одиссея, зовёт он на помощь.
Вроде, его одного, окружив, притесняют трояне,
В страшном побоище вдруг от ахеян отрезав. Давай же,
Друг, устремимся в толпу: мы должны защитить Одиссея!

Не пострадал бы, боюсь, он, один, окружённый врагами,
Как ни отважен. Тогда б скорбь великая нас поразила!»
Это сказав, он пошёл, вместе с мужем, бессмертному равным.
Скоро увидели, как Одиссей, отбивался. Толпою
Он окружён; а враги, как в горах кровожадные волки,

Взяв вдруг оленя в кольцо, нападают; его ещё раньше
Ранил охотник стрелой: от него убежал быстроногий,
Мчался, покуда несли его ноги, и кровь в нём бурлила.
Но когда силу его одолела стрела роковая,
Хищные волки, напав, между гор растерзали оленя

В мрачной дубраве. Вот льва истребителя демон приводит.
Все в рассыпаются тут волки: лев пожирает добычу.
Так же ходили вокруг Одиссея, искусного в битвах,
Толпы троянцев, сильны они были. А он же, бесстрашный,
В центре крутился с копьём, отражал: отгонял свою гибель.

Сын Теламонов, толпу пробивая, нёс щит, словно башню.
Встал, закрывая щитом Одиссея, трояне в испуге
Все расступались. Его вывел, за руку взяв, благородный
Царь Менелай. К ним, спеша, подкатил колесницу возница.
Бурный Аякс, на троян опрокинувшись, ранил Дори́кла,

Сына Приама царя, но побочного; там же Пандо́ка
Свергнул; повсюду круша, сверг Лиза́ндра, Пира́за, Пила́рта.
Как устремляется с гор на равнину поток полноводный,
Вспухший от вод снеговых и от зевсовых ливней жестоких;
Много с собою несёт и дубов он засохших, и сосен;

Мчится, крутясь, и свой ил он бросает взволнованный в море, —
Так устремился и всё взволновал Теламонид могучий,
Он и коней и мужей убивал. Но губительной смуты
Гектор не видел: он был у Скамандра пучинного, бился
С левого фланга, там бой бушевал вдоль по брегу; часто

Падали головы с плеч; крики в бой призывали, гремели
Около Нестора и возле сильного Идоменея.
Гектор меж них воевал, делал грозное дело, могучий:
Пикой и бурной ездой сокрушал он фаланги данаев.
Но не оставили бы поля боя данайские рати,

Если б герой Александр, муж Елены прекраснокудрявой,
Вдруг не заставил прервать Махао́на сражение, так как
В правое ранил плечо он героя трёхжальной стрелою.
Боем пылавшие, все за него ужаснулись данаи,
Чтобы героя враги не сразили при битве несчастной.

Нестору Идоменей знаменитому первый воскликнул:
«О мудрый Нестор Нелид, о великая слава ахейцев!
Встань в колесницу скорей; Махаона почтенного тоже
Рядом поставь; и гони к кораблям ты коней быстроногих.
Опытный врач нам нужней и ценней многих воинов прочих;

Может он раны лечить и недуги, извлечь может стрелы».
Так он сказал. И его не ослушался Нестор, исполнил:
На колесницу взошел и подъехал; и быстро встал рядом
С ним Махаон, сын врача превосходного, сам врач известный.
Старец хлестнул лошадей, и охотно они полетели

К стану ахеян: туда их несло и желание сердца.
Этой порой Кебрио́н, Приамидов возница, заметил
В войске троян, вдалеке, замешательство; Гектору крикнул:
«Гектор! Покуда мы здесь, меж данаев, сражаемся бурно,
С фланга волнуем врага в истребительной схватке, — другие

Наши фаланги теперь все в смятении: воины, кони…
Их Теламонид Аякс взволновал; узнаю полководца:
Носит огромный он щит на плече. Так давай же туда мы
Бурных коней повернём с колесницею нашей; там больше
Толпища пеших солдат, толпы конных свирепо дерутся,

Режутся между собой: крик их страшный гремит неумолчно!»
Это сказав, Кебрион по коням пышногривым ударил
Звонким кнутом, и они от удара возницы послушно
Быстро меж ратных рядов с колесницею легкой летели,
Шлемы топча, и щиты, и убитых. Забрызгались кровью

Снизу вся медная ось, ну а сверху – скоба колесницы:
Из-под колёс и копыт лошадиных хлестали в них бурно
Брызги кровавые. Так славный Гектор спешил погрузиться
В толпы врагов и, влетев, раскидать их! Смятение злое
Он меж данаев воздвиг и уж редко с копьём расставался.

Много рядов перемял Приамид ратоборцев ахейских,
Их и копьем, и мечом, и огромными камнями бил он.
Только с Аяксом борьбы избегал, с Теламоновым сыном:
Зевса бы он прогневил, если б с мужем сильнейшим сразился.
Зевс же, владыка владык, сильный страх ниспослал на Аякса:

Встал он смущённый и, щит семикожный за спину забросив,
Стал отступать между толп, средь врагов, словно зверь, озираясь;
Тихо, с оглядкой вокруг, шаг за шагом сменял, отступая.
Будто бы гордого льва от загона волов тяжконогих
Гонят сердитые псы и отважные мужи селяне;

Зверю они не дают даже жира от стад их похитить,
Целую ночь стерегут. Ну а он, насладиться им жаждет,
Мечется яро на них, только тщетно: из рук дерзновенных
С шумом навстречу летят копья частые, головни с жаром
Огненным. Их устрашась, он, свирепый и сильный, уходит

Тихо со светом зари; удаляется, сердцем печальный.
Так Теламонид Аякс, негодующий, духом печальный,
Перед врагом отступил: о судах он тревожился очень.
Словно упрямый осёл побеждает детей малосильных:
Те его палками бьют, но ничтожна их сила; он щиплет

Медленный, в ниву зайдя, всходы сладкие, сколько бы палок
Рёбра и спину его ни тревожили. Только наевшись
Он уступает, тогда его дети с трудом выгоняют.
Так и Аякса теперь, Теламонова славного сына,
Множество гордых троян и союзников их дальноземных,

Копьями в щит теребя, гонят пламенно с криком из боя.
Он же, герой, иногда, вспомив гневную бурную силу,
К ним повернувшись лицом, вдруг удерживал, грозный, фаланги
Конников храбрых троян. Иногда ж обращался он в бегство.
Только дорогу им всем заграждал он к судам быстролётным,

Часто сражаясь один между двух ополчений свирепо.
И устремлялись к нему стаи копий из рук дерзновенных,
В щит семикожный большой Теламо́нида, жадно вонзаясь;
Рвались вперед, или вскользь, или мимо, и, те́ла не тронув,
В землю вонзались торчмя, те́ла с кровью отведать желая.

Вскоре же вождь Эврипи́л, Эвемо́на блистательный отпрыск,
Видя Аякса, как он удручён тучей стрел, тучей копий,
Бросился, встал рядом с ним, и метнул свой сияющий дротик:
Сильного в рати вождя, сына Фа́взова, Апизао́на
В печень под сердце пронзил, тут же ноги его подкосились.

Прянул к нему Эврипил, чтоб оружие взять и доспехи.
Но тут увидел его, обнажавшего Фавзова сына,
Богу подобный Парис Приамид и немедленно крепкий
Лук натянул, и стрелой он в бедро его правое ранил;
И обломилась стрела от удара, бедро отягчила.

Вспять он к дружинам своим отступил, избегающий смерти,
И закричал что есть сил, чтобы слышали все аргивяне:
«Дру́ги мои! Вы, вожди и правители храбрых данаев!
Встаньте троянам в лицо, отразите скорей от Аякса
Пагубный день! Удручён тучей копий он. Вряд ли он сможет

Вырваться сам, избежать этой гибельной сечи! Так встанем
Дружно навстречу врагу, за Аякса героя, за славу!»
Раненный так закричал Эврипил. И сбежались данаи,
Быстро вокруг него встав, и щиты у плеч выставив плотно,
Копья щетиня кругом. К ним прибился Аякс невредимый.

И под защитой дружин он опять на врагов повернулся.
Словно пожар полыхал, так сражались в пылу браноносцы.
Нестора мчали стремглав с поля боя Нелеевы кони,
Пеной покрытые; с ним – Махаона, преславного мужа.
Старца увидев, узнал Пелейон Ахиллес быстроногий.

Он в это время стоял на корме корабельной; оттуда
Он наблюдал бранный труд и плачевное бегство ахеян.
Стал призывать он к себе разлюбезного друга Патрокла,
Громко крича с корабля. Из шатра тот услышал и быстро
Вышел, как грозный Арес… Это было началом несчастий.

Так Ахиллесу сказал сын Менетиев, муж благородный:
«Что, Ахиллес, ты меня призываешь? Чего повелишь мне?»
И Менетиду в ответ так сказал Ахиллес быстроногий:
«О, благородный Патрокл Менетид, друг, любезнейший сердцу!
Думаю, скоро придут аргивяне обнять мне колени:

Так как нужда их гнетёт, и терпеть её больше нет мочи.
Но поспеши, Менетид, и спроси у Нелеева сына,
С битвы кого он везёт? Кто там раненый с ним в колеснице?
Сзади, мне кажется, он на врача Махаона похожим,
Сына Асклепия. Но я лица не увидел героя:

Мимо меня пронеслись так стремительно быстрые кони».
Так он сказал. И Патрокл покорился любезному другу;
Бросился быстро бежать вдоль шатров и судов мореходных.
Вот уж достигли мужи ставки сына Нелеева; оба
Тут с колесницы сошли на кормящую щедрую землю.

Принял коней и распряг Эвриме́дон, служитель Нелида.
Сами ж они жаркий пот на хитонах промокших сушили,
Став на морском берегу против ветра. Когда прохладились,
В пышном укрылись шатре и на креслах покойных воссели.
Им составляла коктейль Гекаме́да, кудрявая дева,

Дочь Арсиноя: её Нестор взял как трофей в Тенедо́се,
В день, как Пелид разорил Тенедо́с. Её сами ахейцы
Старцу избрали как дар: ведь советами всех побеждал он.
Перед сидящими стол Гекамеда прекраснейший ставит,
С чёрным подножием, сам весь блестящий. На нём поместила

Медное блюдо с едой, то – к напитку закуска из лука
Сладкого, ячной муки, что священна, и нового мёда.
Кубок прекрасный на стол ставит, из дому взятый Нелидом.
Клёпками кубок вокруг золотыми покрыт; рукояток
Было четыре на нём, и на каждой по две голубицы

Будто клевали зерно золотое, из золота сами.
Кубок двудонный внутри был тяжёл и с трудом поднимался
Полный вином; но легко подымал его пи́лосский старец.
В нём растворила для них Гекаме́да, богиням подобна,
Смесь на прамнийском вине, медной тёркой натерла им сыра

Козьего, ячной мукой всё присыпала белой, священной.
Так приготовив коктейль, пригласила их пить Гекамеда.
Му́жи, коктейлем когда утолили палящую жажду,
Между собой говоря, наслаждались беседой взаимной.
Вдруг перед ними в дверях появился Патрокл богоравный.

Старец, увидев его, устремился с блестящего кресла,
За руку ввёл в свой шатёр и упрашивал сесть между ними.
Но отказался Патрокл Менетид, так ответил он старцу:
«Нет, я не сяду сейчас, не упросишь, божественный старец.
Грозен и слишком высок к вам пославший меня поразведать,

С битвы кого ты привёз к кораблям, поражённого раной.
Но теперь сам я узнал: Махаона, владыку народов.
С вестью обратно спешу, чтоб её сообщить Ахиллесу.
Знаешь ты сам хорошо, о божественный старец, какой он
Вспыльчивый: может легко обвинить и невинного вовсе».

Тут же на это ему отвечал Нестор, конник геренский:
«Что же герой Ахиллес беспокоится так о данаях,
Медью враждебной в бою поражённых? Но всё ли он горе
Знает, постигшее нас, наше войско? Храбрейшие в стане
Нашем – лежат, кто стелой, кто копьём поражённые в битве!

Ранен стрелою Тидид Диомед, воеватель могучий;
Ранен копьём Одиссей знаменитый; Атрид Агамемнон;
Ранен стрелою в бедро Эврипил, Эвемоном рождённый.
Вот, Махаона вождя вывез я из погибельной битвы;
Ранен в плечо он стрелой. Но Пелид Ахиллес градоборец,

Сильный Пелид Ахиллес о сынах не радеет ахейских!
Может быть, ждёт он, когда корабли возле вод Геллеспонта,
В битве, бесплодной для нас, все под вражеским пламенем вспыхнут,
Сами ж падём мы один близ другого?! Лишился я, старец,
Силы, какая, была, что кипела в моих гибких членах!

Если бы молод я стал и могучестью крепок, как прежде,
В годы, когда разожглась злая распря меж нас и эпе́ян,
Этих угонщиков стад. Я тогда Гипирохова сына
Итимонея сразил многосильного. Жил он в Элиде.
Так я возмездье свершил. Был сражён он, стада защищая,

Между передних бойцов бурной пикой моей; только пал он,
Сельские ратники вмиг разбежались, рассыпавшись в страхе.
Мы от эпе́йских полей к дому славную гнали добычу:
По пятьдесят стад коров и свиней, и овец пышнорунных,
Также без счёта вели козьих стад, и ещё захватили

Полный табун лошадей, было сто пятьдесят светломастных
В нём кобылиц, и при них жеребят было много прекрасных.
Весь тот великий трофей уже ночью пригнали мы в город,
В Пилос Нелеев. Нелей, мой отец, восхитился сердечно,
Видя, сколь много добыл я, в сражение выйдя, столь юный.

Вестники подняли клич, лишь Заря на Олимп восходила,
Всех призывая, кто долг мог иметь на Элиде священной.
Пи́лосский стёкся народ, и вожди всем делили добычу.
(Много осталось долгов на эпе́янах в сытной Элиде
В дни, как немного уж нас оставалось в стране разорённой.

Пилосу много вреда причинила Гераклова сила:
Му́жи сильнейшие все из защитников города пали.
В доме Нелея сынов-ратоборцев нас было двенадцать,
Пало одиннадцать их, я последний и младший остался.
Этим эпейцы гордясь, меднобронные, нас обижали,

И, презирая, не раз нам злодейства чинили и беды).
Старец себе и волов и овец взял великое стадо,
Как компенсацию, и пастухов к стаду выбрал он триста;
Так как и старец имел долг большой на Элиде священной:
Славных четыре коня с колесницей, победных на скачках;

Их состязаться в бегах отправляли в Элиду. Треножник
Призом служил. Но велел Авгий, их повелитель народа,
Нагло коней отобрать. Лишь возница вернулся печальный.
И оскорблённый Нелей, и словами его и делами,
Много избрал для себя. Остальное отдал он народу

В равный раздел, чтоб никто от него не ушёл обделённым.
Мы совершали раздел и по городу Пилосу всюду
Жертвы богам принесли. А враги, третье утро лишь встало,
Силою всей к нам пришли: меднолатные мужи пехоты,
Быстрые конники, все; с ними были и два Молиона,

Юные очень, ещё не бывавшие в бурных сраженьях.
Есть на огромном холме город наш Фриое́сса; в песчаном
Пи́лосском царстве лежит крайним он, у потоков Алфея.
И обступили враги Фриое́ссу, разрушить пылая.
Но, лишь их толпы прошли возле города поле, Афина

Вестницей ночью пришла к нам, с Олимпа слетев, возвестила
Нас о войне, собрала храбрых воинов в Пилосе, сильных,
Жаждущих биться с врагом. Я хотел, но Нелей, мой родитель,
Настрого мне запретил, даже спрятал мою колесницу,
Думая: молод ещё я, неопытен в деле военном.

Я же и пеший пошёл, между конников славой покрылся:
Так устремила меня на сраженье богиня Афина.
Есть Миние́йос река, она в шумное море впадает
Возле Арены; и там мы священной зари ожидали,
Конники войска, пока к нам стекались отряды пехоты.

С этого места пошли мы всем войском, готовые к бою;
В полдень уже подошли мы к священным потокам Алфея.
Зевсу сверхмощному там принесли мы прекрасные жертвы;
Богу Алфею тельца закололи, тельца – Посейдону;
В жертву ж Афине ярмом не смирённую дали корову.

Ужинать стали потом, разместившись кругом по отрядам,
Ну а затем ночевать мы легли у потока Алфея.
Каждый с оружием спал. А надменные духом эпейцы,
Город кругом обступив, возгорелись с утра весь разрушить.
Но предстояло ещё им великое дело Ареса.

Лишь над землею едва подняло́сь лучезарное солнце,
Мы налетели на них, помолясь и Афине и Зевсу.
Пилосцы только сошлись и эпейцы в бою кровожадном,
Воина Мулия я первым сразу сразил и похитил
Быстрых коней у него; был он Авгия зятем, супругом

Дочери старшей его, что кудрями светла, Агаме́ды,
Знавшей все травы земли, сколько есть их, целебных и вредных.
Мулий когда наступал, я ударил его медной пикой.
В пыль он упал. Ну а я, заскочив на его колесницу,
Между передними встал. И эпейцы надменные тут же

Бросились все кто куда, вдруг увидев сражённого мужа,
Воинов конных вождя, из эпейцев храбрейшего в битвах.
Я на бегущих врагов полетел, словно чёрная буря;
Взял пятьдесят колесниц: по два воина падая с каждой,
Грызли зубами траву, грызли землю, сражённые мною.

Я бы убил и двоих Акторидов, детей Молионы,
Если б не спас их отец, многомощный земли колебатель:
Он из сражения сам вывел бедных, скрыв облаком тёмным.
Пи́лосским воинам Зевс даровал и победу и славу:
Мы непрестанно врага вдоль по полю широкому гнали,

Всех истребляя, и с них мы, с убитых, снимали доспехи,
Быстрых коней мы пока не пригнали в Бупрасий пшеничный,
Где Оленийский утёс и курган, что зовут Алезийским.
С поля того нас назад повернула Афина Паллада.
Там я последнего сверг из врагов, и ахейские мужи

Быстрых погнали коней из Бупрасия в Пилос обратно,
Славя Кронида в богах, ну а в людях все Нестора славя…
Был я когда-то таким в битвах рядом с друзьями! Пелид же
Доблестью служит своей лишь себе! Но уверен я твёрдо:
Будет он горько жалеть, если воинство наше погибнет!

Друг Менетид, не тебя ль наставлял благородный Менетий
В день, как из Фтии тебя отпускал в ополченье Атрида?
Мы с Одиссеем тогда, во дворце находились Пелея,
Слышали всё, что тебе говорил он, на путь наставляя.
Мы же к Пелею пришли, во дворец его пышный, богатый,

Рать собирая к войне по ахейской земле плодоносной.
Там мы застали ещё Акторида Менетия в доме;
Там был и ты, и герой Ахиллес. А Пелей престарелый
Тучные бедра вола возжигал молнелюбцу Крониду
В пышном просторном дворе, и, держа златоблещущий кубок,

Чёрным вином из него возливал на священное пламя.
Части готовили вы от вола. Мы вошли с Одиссеем,
Встали в воротах; и к нам поспешил Ахиллес удивлённый,
За руки взял нас и ввёл в дом к себе, в кресла сесть пригласил нас,
И угощение нам предложил, как гостям подобает.

После того как едой изобильною мы насладились,
Речь я держал: стал я вас уговаривать следовать с нами;
Вы пламенели к войне, и отцы наставляли вас мудро.
Старец почтенный Пелей Ахиллесу наказывал строго:
Храбро сражаться всегда, превосходствовать в битве над всеми.

Ну, а Менетий тебе заповедовал так благородный:
- Сын мой! По роду тебя превышает Пелид знаменитый,
Ты ж его старше в годах, пусть тебя он намного сильнее;
Так убежденьем своим правь Пелидом ты, умным советом,
Только по-дружески правь; он на доброе будет послушен. –

Так заповедал тебе твой отец, ты ж забыл. Но хоть нынче
Ты Ахиллесу о том непременно напомни! Быть может,
Ты с божьей помощью вдруг убедишь его, тронешь в нём сердце
Дружеским словом своим? Ведь сильно убеждение друга.
Если ж какого-нибудь он боится пророчества злого,

Или ему что-нибудь мать поведала вдруг от Кронида, —
Пусть он отпустит тебя и с тобою в сражение вышлет
Рать мирмидонскую всю; может, светом ты будешь данаям.
Пусть он позволит тебе облачиться в доспех его славный.
Может быть, в битве тебя за него принимая, трояне

Бой прекратят наконец. Изнурённые воины наши
Пусть хоть чуть-чуть отдохнут: краток отдых в сражениях бурных.
Вы свежим войском своим истомлённых сраженьем троянцев
Быстро отбросите вон, к их стене, прочь от нашего стана».
Так говоря, взволновал старец сердце Патрокла на подвиг.

Он устремляется назад, вдоль судов, к Эакиду герою.
Вот добежал до судов Одиссея, подобного богу,
Где была площадь: там суд и собрания все проводились,
И алтари божествам там воздвигнуты были по кругу.
Там повстречался ему Эврипил Эвемонид, он сильно

Ранен был острой стрелой, что торчала в бедре его правом.
Шёл из сражения он и хромал; пот ручьями холодный
Лился с его головы, с плеч героя; из раны тяжёлой
Брызгала чёрная кровь. Всё же духом был твёрд Эвемонид.
Жалость при виде его охватила вдруг сердце Патрокла.

И, сострадая, к нему обратился он с речью крылатой:
«Ах, злополучные вы, и вожди и владыки ахеян!
Так вы должны, далеко от друзей, от отчизны любезной,
Белою плотью своей насыщать хищных псов илионских?
Но расскажи мне, герой, возвести мне, о Зевса питомец,

Войско стоит ли ещё против Гектора, сильного в битвах?
Или же гибнет, бежит? Укротила их медь Приамида?»
Раненный так Эврипил Эвемонид ответил Патроклу:
«Нет, благородный Патрокл, избавления нет никакого
Войску ахеян! В суда оно чёрные бросится скоро!

Му́жи храбрейшие все, те, которые в воинстве были,
Все в нашем стане лежат, поражённые медью троянской
В битве жестокой. А враг всё сильнее, могуществом гордый.
Но помоги мне сейчас: проводи на корабль чернобокий;
Вырежи мне из бедра ты стрелу, после теплой водою

Смой с него чёрную кровь и лекарством присыпь мою рану.
Ты, говорят, врачевать у Пелеева сына учился;
Ну а того обучал сам Хирон, из кентавров честнейший.
Наши врачи, Махаон с Подалирием, вряд ли помогут:
Первый, я думаю, сам сейчас помощи жаждет врачебной,

С раной подобной лежит он, страдая, в шатрах своих пышных;
Ну а второй ещё там, в битве, терпит свирепство Ареса».
Так Эврипилу Патрокл Менетид благородный ответил:
«Чем это кончится всё? Что ещё, Эврипил, предпринять нам?
В стан я спешу, сообщить Ахиллесу герою слова те,

Что мне велел передать Нестор, страж неусыпный ахеян.
Но и тебя, Эврипил, я в страдании здесь не оставлю».
Так он сказал. И под грудь подхватил он владыку народов,
В ставку отвёл. Там слуга быстро кожи телячьи раскинул.
И, уложив его, он из бедра ножом вырезал жало

Горькой пернатой стрелы, смыл затем с бедра теплой водою
Чёрную кровь. А потом горький корень в руках перетёр он,
Боли врачующий, им рану только присыпал и сразу
Боль унялась, также кровь прекратилась, и рана подсохла.

Песнь двенадцатая

БИТВА ЗА СТЕНУ

Так под высоким шатром Эврипила Патрокл благородный
Рану его врачевал. Ну а битва меж тем полыхала:
Бились всем войском своим против рати троянской данаи.
Но уж ни ров, ни стена, что воздвигли судам на защиту,

Больше защитой служить не могли для ахейского войска.
Да, не почтили они гекатомбой бессмертных, и страстно
Их не молили о том, чтоб стена корабли защитила.
Против желанья богов укрепленье воздвигнуто было,
Вот почему на земле так недолго оно продержалось.

Гектор покуда дышал, а Пелид же бездействовал гневный,
И нерушимой пока возвышалась Приамова Троя, –
Гордо стояла стена и данаев, была невредима.
Но лишь погибли в боях все герои троян конеборных,
И на десятом году Илион был разрушен священный,

И аргивян полегло очень много, но много осталось,
В чёрных своих кораблях те отплыли к любезной отчизне, –
В это же время совет Посейдон с Аполлоном держали:
Стену данаев снести, устремив на неё рек потоки,
Всех, что с Идейских вершин устремляются в бурное море:

Реза, Кареза, затем Гептапора и Родия волны,
Эсепа, Граника, и все священные волны Скамандра
И Симои́са реки, где щитов и блистательных шлемов
Множество пало во прах, где могучие спят полубоги.
Устья их слил Аполлон воедино, в огромную реку,

И девять дней устремлял на твердыню. А Зевс непрерывный
Дождь проливал, чтобы смыть поскорей укрепление в море.
Сам земледержец ходил перед бурной водой, рассыпая,
Грозный, с трезубцем в руках, до основ по разлив эту стену;
Бревна и камни метал, что с трудом аргивяне сложили.

Всё он с землею сровнял до стремительных волн Геллеспонта.
Берег же, после того, как разрушил огромную стену,
Вновь он засыпал песком; и опять он направил все реки
В русла, где прежде текли их прекрасноструистые воды.
В будущем так поступить собрались Посейдон с Аполлоном.

Нынче ж вокруг под стеной разгорелась свирепая битва;
В башнях ахейской стены затрещали огромные брусья,
Мощью громимые. Так укрощённые Зевсом ахейцы
Все при своих кораблях, заключённые в стане, держались,
Гектора силы страшась, разносителя бурного бегства.

Он же, как прежде, герой, всё свирепствовал, буре подобный.
Так же, как вепрь или лев, окружённый ловцами и псами,
Грозно вращаясь кругом, ощетинясь, сверкает глазами.
Ловчие ж, плотно его окружив и сомкнувшись стеною,
Копья ежом на него наставляют и острые мечут

Тучами. Только его благородное сердце не робко,
Он не дрожит, не бежит и бесстрашием сам себя губит.
Грозно вращаясь кругом, часто прочность испытывал ловчих;
Всюду охотников ряд перед ним отступал, опасаясь.
Так же и Гектор герой, пред толпою летая, вращался.

Ров перейти убеждал он дружины. Но даже и кони,
Ров не решались пройти, все вздымались и страшно храпели,
Стоя на самом краю перед кручей ужасной, глубокой.
Ров для прыжка лошадей был широк и тяжёл к переходу.
Стены крутые его, словно скаты стремнины стояли

С той и другой стороны. И повсюду как пики торчали
Острые колья, они возвышались огромные часто,
Чтобы данайцам служить обороной от гордых троянцев.
На колесницах своих вряд ли ров одолели б трояне,
Но пехотинцы вперёд так и рвались: авось одолеют.

К храброму Гектору вдруг подошёл Полида́мас, сказал он:
«Гектор! И вы, о, вожди и троян, и союзников наших!
Мысль безрассудная – гнать через ров колесницы с конями!
Нам чрез ров нелегко перебраться: острейшие колья
Всюду натыканы там, а за ними – стена как твердыня.

Конным спускаться в него и сражаться в нём вовсе не нужно!
Тесен для конных бойцов этот ров, нас там всех переколют!
Если уж правда, что Зевс истребить хочет в гневе ахеян
Всех, наконец, а троян от напасти такой избавляет, —
Я бы желал, чтобы суд совершился над ними сейчас же!

Чтобы бесславно они все погибли вдали от Эллады!
Но если вдруг повернут от судов они; вновь в наступленье
Кинутся смело на нас, в ров глубокий троян опрокинут, —
Некому будет потом даже в Трою прийти, я уверен,
Чтоб сообщить там о нас, возле стана ахеян погибших.

Слушайте ж, други, меня и советам моим покоритесь!
Здесь мы оставим коней, перед рвом пусть возницы их держат;
Сами ж, с оружьем в руках, в медных латах своих, пешей силой
Дружно все вместе пойдём мы за Гектором. Рати ахеян
Нас не удержат тогда, им грозит роковая погибель».

Так Полида́мас сказал. Гектор принял совет его мудрый
И с колесницы своей быстро спрыгнул в доспехах на землю.
Тут и другие вожди перестали на конях съезжаться;
Спрыгнули все с колесниц за божественным Гектором следом.
Каждый вознице отдал своему приказанье: поставить

В ряд быстроногих коней и у рва их держать наготове.
Сами ж они, разделясь, в пять отрядов огромных построясь,
Двинулись дружно. Вожди повели на ахеян отряды.
Первый огромный отряд повели Полида́мас и Гектор;
Самый большой, состоял из храбрейших мужей он, пылавших

Больше других: одолеть стену, выйти к судам и сражаться.
Третьим вождём с ними шёл Кебрио́н; а своею колесницу
Гектор на время вручил Кебрио́ну, что был послабее.
Храбрый Парис, Алкафо́й, Агено́р – те вторых предводили.
Третьих вели: Деифо́б знаменитый, Гелен прорицатель,

Оба — Приама сыны, с ними был также Азий бесстрашный,
Азий Гирта́кид, что был на огромных конях, из Арисбы
Дальней он в Трою на них прискакал, от реки Селлеи́са.
Ну а четвертых вели: сын Анхиза Эней благородный,
Славный, могучий герой, и при нём Акамас с Архелохом, –

Два Антенорида, что были в битвах различных искусны.
Славных союзников вёл за собой Сарпедо́н знаменитый,
Главка в товарищи взяв и бесстрашного Астеропея:
Этих двоих он считал всех храбрее из рати союзной
После себя самого. Сам же был всех мощней он и выше.

Так изготовясь они и, сомкнувшись щитами, стеною
С пламенным духом пошли на данаев, мечтая, что тут же
Те побегут к кораблям, испугавшись, не смогут сражаться.
Все: и троянцев вожди, и вожди войск союзников Трои
Вняли совету вождя Полида́маса, все подчинились.

Не захотел лишь один предводитель, лишь Азий Гирта́кид,
Бурных коней оставлять возле рва. Вместе с храбрым возницей
Азий на бурных конях устремлялся к судам мореходным.
Муж безрассудный! Ему не избегнуть уж грозного рока.
Нет, не вернётся уже он, кичась колесницей с конями,

К Трое холмистой, назад от судов мореходных ахейских.
Прежде настигла его дерзновенного страшная участь
Идоменея копьём, Девкалида могучего, медным.
Влево помчал он, к судам мореходным, туда, где ахейцы
С бранного поля неслись в стан на лёгких своих колесницах;

Правил туда он своих быстроногих коней. Не нашёл он
Там ни закрытых ворот в башне стройной, ни крепких засовов.
Настежь ворота раскрыв, ожидали ахейцы, чтоб каждый
Воин, бегущий в свой стан с поля боя, успел в них укрыться.
Прямо в ворота коней он направил. А с ним и другие

С криком ужасным неслись на данаев, мечтая, что тут же
Те побегут к кораблям, испугавшись, не смогут сражаться.
Глупые! Встретили их два бесстрашных героя в воротах,
Сильные духом сыны копьеборцев могучих лапифов:
Первый – герой Полипет, безбоязненный сын Пирифоя;

Воин второй – Леонте́й, душегубцу Аресу подобный.
Оба стояли они перед башней высокой и мощной.
Словно два дуба больших на лесистых холмах возвышались,
Ветер встречая и дождь, ежедневно невзгоды выносят,
Крепко корнями вросли, широко разметав по земле их.

Так и герои стоят, на могучесть и на храбрость надеясь.
Стоя незыблемо, ждут они Азия, мчавшего бурно.
Прямо к ахейской стене шли противники, вверх поднимая
Перед собою щиты; надвигались с воинственным криком;
Их предводили вожди: смелый Азий, Ия́мен и О́рест,

Азия сын Адама́с с Энома́ем и храбрым Фоо́ном.
Ну а лапифы тогда призывали данаев, чтоб встали
Те у ворот изнутри на защиту судов мореходных.
Но, лишь услышав, как крик и тревогу подняли ахейцы,
И увидав, что уже устремились трояне на стену, —

Вылетев, оба они у ворот стали биться, снаружи,
Вепрям подобны лесным, тем, которые в горной дубраве
Ловчих и шумных их псов нападение смело встречают,
Быстро бросаясь на них, и ломая повсюду кустарник,
Режут деревья клыком у корней, от клыков стук ужасный

Слышен повсюду, пока кто-нибудь их копьём не прикончит.
Так же звучала, бренча, на груди у лапифов сверкая,
Медь от ударов врагов. Смело, пламенно бились лапифы,
Видя друзей на стене и на силы свои полагаясь.
Им помогали друзья и огромные камни метали

С башни высокой, себя и суда, и свой стан защищая.
Так ослепительный снег наземь падает, быстрый и частый
Если порывистый, злой ветер, мрачные тучи колебля,
Вдруг рассыпает его ливнем на многоплодную землю.
Так же потоком лились у данайских стрелков и троянских

Стрелы и копья из рук. А под градом камней от ударов
Глухо гудели щиты меднобляшные, шлемы, доспехи.
Громко с досады вскричал и по бёдрам ударил руками
Азий Гирта́кид тогда; и, на небо, ропща, так сказал он:
«Зевс Олимпийский! И ты уже сделался явным лжелюбцем!

Я и подумать не мог, что способны ещё аргивяне
Вынести множества рук наших мощных огромную силу!
Но словно пчёлы они, или вёрткие пёстрые осы,
Гнёзда построив свои у дороги утёсной и пыльной;
Бортников видя, селян, гнёзд ущельных своих не желают

Бросить: за мёд, за детей и за матку сражаются злобно, —
Так и они не хотят от ворот, хоть и двое всего их,
С места податься, пока нас не сломят, иль сами не лягут».
Так он кричал. Но его громовержец не слушал, хотел он
Гектора славой покрыть, вот чем сердце Крони́да пылало.

Бились другие бойцы перед башней другой, бились страшно.
Трудно мне всё рассказать так искусно, как могут лишь боги.
Битва камнями зажглась перед всею стеной, грохотала.
Дух у ахеян упал, но нужда заставляла сражаться
Яростно, чтоб защитить корабли. Омрачились и боги,

Те, что в Троянской войне за ахейцев стояли душою.
Страшную сечу и смерть между тем развязали лапифы.
Мужественный Полипет Пирифо́ид, герой копьеносный,
Острым копьём поразил прямо в шлем меднощёчный Дама́са.
Шлемная медь не смогла удержать острия, пролетело

Жало насквозь, проломив кость и, в череп ворвавшись, смесило
С кровью весь мозг у него и смирило его в нападеньи.
Пи́лона также убил он и О́рмена, души им вынул.
Ну а лапиф Леонте́й, ветвь Ареса, убил Гиппомаха
Антимахи́да, низверг, проколов возле пояса пикой.

Выхватил после герой меч из ножен, отточенный остро,
И сквозь толпу полетел. Антифа́та он первого, встретив,
Мощно ударил мечом; тот упал, громко грянувшись навзничь.
Там же Ия́мена он, и Мено́на, и О́реста тоже,
Всех, одного за другим, положил на кровавую землю.

Но между тем, как они совлекали с убитых доспехи,
Юношей полк подходил; Полида́мас и Гектор вели их.
Много их было, страшны своей храбростью, жадно пылали
Стену ахеян пробить и огнём истребить корабли их.
Но, приближаясь ко рву, в нерешимости храбрые встали:

Жаждущим ров перейти, им явилась вдруг вещая птица,
Низко парящий орёл, что летел по-над воинством слева;
Змея огромного нёс, обагрённого кровью, в когтях он.
Тот ещё жив был, борьбы не оставил ещё, извивался;
Вот, изогнувшись, орла, что держал его, в грудь он ужалил,

Около шеи. Орёл, страшной болью растерзанный, бросил
Змея на землю; как раз уронил посреди ополченья.
Сам же он, звучно вскричав, прочь понёсся по веянью ветра.
В ужас троянцы пришли, как увидели пёстрого змея,
Что между ними лежал, – это грозное знаменье Зевса.

К Гектору тут подошёл Панфои́д Полида́мас, сказал он:
«Гектор! Всегда ты меня порицаешь, когда на советах
Я правду-матку в глаза говорю. Гражданин ведь не должен,
Ни на советах грешить против истины словом, ни в битвах,
Лишь бы тебе угодить, умножая твоё властелинство.

Снова, однако, скажу то сейчас, что считаю полезным:
Дальше нельзя нам идти и с данаями в стане сражаться.
Сбудется, верю я, так, – если точно, что знаменьем птица
Вдруг появилась, лишь мы через ров перейти воспылали:
Низко парящий орёл, что летел по-над воинством слева,

Змея огромного нёс, обагрённого кровью, живого.
Но упустил он его, не достигнув гнезда, не успел он
Детям добычу свою принести и отдать на съеденье.
Так же и мы: даже пусть и ворота и стену данаев
Силою сломим своей; даже пусть нам уступят данаи;

Но от судов мы не все, хоть и тем же путём возвратимся;
Многих оставим троян. Ратоборцы ахейские многих
Медью сразят: за свои корабли будут яро сражаясь.
Так этот знак и пророк разъяснил бы, душой просвещённый,
Знающий зна́мений смысл; и ему бы народ покорился».

Грозно взглянув на него, отвечал шлемоблещущий Гектор:
«Эй, Полида́мас, твои неприятны мне речи такие!
Мог ты совет и другой нам придумать, мудрей и полезней!
Если же этот совет свой даёшь нам от чистого сердца,
То, без сомнения, ум твой похитили гневные боги.

Ты мне велишь позабыть волю громкогремящего Зевса,
Ту, что он сам возвестил, и исполнить её обещал мне?
Ты не обетам богов, а шныряющим в воздухе птицам
Верить велишь? Не глупи! Я о птицах ничуть не забочусь:
Вправо ли птицы летят, на зарю, к восходящему солнцу;

Или налево спешат, к приходящему с запада мраку.
Верить должны мы в одно – только в слово великого Зевса,
В волю его, он один повелитель бессмертных и смертных!
Знаменье лучшее — вот: за отечество храбро сражаться!
Что ты страшишься войны и опасностей ратного боя?

Если уж все мы падём при ахейских судах мореходных,
Трои великой сыны, так и ты не страшись пасть со всеми!
Ты, слабый духом своим, чтобы встретить врага и сразиться!
Если ж захочешь уйти ты из боя, или же другого
Речью своей обольстишь уклониться от ратного дела,

Вмиг от копья моего ты погибнешь, и дух свой испустишь!»
Так он сказал и вперёд полетел. Понеслись и дружины
С криком ужасным. Кронид, веселящийся громом, пред ними
Сверху, с Идейских вершин, напустил тут свирепую бурю,
Мрачную пыль на суда заклубившую. Так у данаев

Дух угнетал он, даря и троянам и Гектору славу.
И, положась на свою силу, также – на знаменье бога,
Трои сыны разрушать стали яро ахейскую стену.
С башен срывали зубцы, сокрушали и бруствер настенный;
Сваи у вала внизу, рычагами из кольев шатали,

Врытые в землю, они как опоры служили для башен.
Их вырывали бойцы и надеялись стену ахейцев
Скоро пробить. Только те даже шага не делали к бегству.
Бруствер настенный они, оградив, защищали щитами;
Копьями били врагов, подступавших под стену, камнями.

Оба Аякса, тогда управлявшие битвой на башнях,
Быстро носились кругом, придавая ахеянам духа:
Ласковой речью одних возбуждали, других же – суровой,
Если вдруг видели тех, что оставили битву с врагами:
«Други! Ахейцы! Из вас и последний, и первый, и средний,

Все не равны меж собой и по силе в бою, и по славе.
Нынче ж для каждого труд уготовлен! Есть шанс отличиться!
Видите это и вы! Так что, други, никто чтоб не мыслил
Вспять со стены отступать к кораблям, испугавшись троянцев!
Все выходите вперёд и на бой поощряйте друг друга!

Может быть, даст нам Крони́д олимпийский троянцев жестокость
Мужественно отразить и, преследуя, гнать их до Трои!»
Так восклицали они, возбуждая на битву ахеян.
И словно зимней порой белый снег сыплет хлопьями с неба,
Частый и тучный, когда громовержец Крони́он восходит

На́ небо: землю покрыть снегом, мощь свою людям являя;
Ветры уняв, он густым, нескончаемым снегом искристым
Гор и утёсов крутых, и холмов покрывает вершины,
Тучные пашни, поля и леса, и цветущие степи;
На́ берег падает снег и на пристани моря седого;

Только лишь волны его поглощают; но всё остальное
Снегом покрыто, когда снегопад посылает Крони́он, —
Воинства так осыпал камнепад, снегопаду подобный.
Падали камни, одни – на троян, на ахеян – другие;
Стук раздавался кругом. Так метали камнями друг в друга.

Но не смогли б проломить и трояне, и Гектор могучий
В башне огромных ворот затворённых и крепких запоров,
Если б не сам Эгиох: сына он, Сарпедо́на, подвигнул
Силу ахейцев сломить. Тот, как лев на волов круторогих,
Ринулся. Перед собой щит он выставил свой круговидный,

Кованый, медный, большой и блестящий. Щит этот художник,
Медник искусный, ковал; он поверхность из кож, из телячьих,
Проволокой золотой переплёл по краям, вдоль по кругу.
Щит перед грудью неся, и в руках два копия потрясая,
Мчался вперёд Сарпедо́н, горным львом, что, голодный, так жаждет

Мяса и крови; его дух отважный, и жажда, и голод
Гонят в овечий загон ограждённый, на гибель отаре.
Даже пускай пастухов сельских встретит он перед оградой,
Тех, что на страже стоят с острой медью и чуткими псами,
Он и тогда не уйдёт без попытки похитить добычу:

Прыгнув в загон, он овцу унесёт, или сам поражённый
Раньше падёт от копья, что из меткой руки излетело.
Так устремляла душа Сарпедона, подобного богу,
Прямо на стену напасть, стенный бруствер ахеян разрушить.
Тотчас он к Главку сказал, Гипполохову храброму сыну:

«Сын Гипполоха! За что нас с тобой среди всех отличают
Местом почётным, едой, полной чашей на пиршествах царских
В царстве ликийском, на нас смотрят, словно на жителей неба?
Также при Ксанфе, за что мы владеем великим уделом,
Лучшей землей, что плодит виноград и пшеницу обильно?

Значит, с тобой мы должны, предводители, быть среди первых
Между ликийцев в бою, храбро биться в пылающей битве.
Чтобы ликийцы про нас крепкобронные так говорили:
"Нет, не без славы цари, что и нами, и царством ликийским
Правят пространным! Они хоть едят пищу лучшую в царстве,

Вина отборные пьют, но за то у них сила и доблесть
Дивные: бьются они впереди всех ликийцев в сраженьях!"
Друг благородный! Когда б мы теперь, от войны отказавшись,
Были с тобой навсегда и бессмертны и молоды тоже,
Я бы и сам не летел впереди перед войском сражаться,

Да и тебя бы не влёк на опасности славного боя.
Но и теперь, как всегда, окружают нас случаи смерти
Неисчислимые. Что ж, смертным смерти, увы, ни избегнуть.
Ну, так вперёд же, смелей! Иль на славу кому, иль за славой!»
Так говорил Сарпедон. С другом Главк согласился, и смело

Ринулись оба вперёд перед ратью великой ликийской.
В ужас пришёл Петеи́д Менесфе́й, увидав устремлённых:
Сила, что мчалась к нему, разрушением башне грозила.
С башни кругом он глядел: нет ли близко кого из ахейских
Мощных вождей, чтоб беду отразить тот помог от дружины.

Скоро Аяксов двоих он увидел, войной ненасытных,
Близко сражавшихся, и с ними Тевкра, который недавно
Вышел из ставки своей; только крик его был им не слышен:
Шум от побоища там до небес раздавался жестокий,
Крики и гром от щитов и от шлемов косматых, и створов

Крепких ворот, что толпой обступили трояне, пытаясь
Силой своей их разбить и ворваться. Тогда посылает
Вестника вождь Менесфей к копьеборным Аяксам, Фоо́та:
«Мчись, о почтенный Фоот, позови на защиту Аякса!
Лучше обоих зови! Здесь им быть несравненно полезней,

Так как тут скоро должна разразиться ужасная гибель!
Мчатся ликийцев вожди, те которые так же и прежде
Бурей являлись всегда там, где жарче пылает сраженье!
Если ж и там бой кипит для ахеян жестокий и грозный,
Пусть хоть один поспешит к нам Аякс Теламо́нид великий;

С ним пусть прибудет и Тевкр благородный, стрелец знаменитый».
Так он сказал и, его приказание выслушав, вестник
Быстро пустился бежать по стене меднобронных данаев.
Перед Аяксами встал и обоим им так говорил он:
«Храбрые му́жи, вожди меднобронных данаев, Аяксы!

Помощи просит у вас Петеи́д Менесфе́й благородный,
Чтоб разделили вы с ним труд жестокий хотя бы немного.
Просит обоих придти. Там вам быть несравненно полезней,
Так как там скоро должна разразиться ужасная гибель!
Мчатся ликийцев вожди, те которые так же и прежде

Бурей являлись всегда там, где жарче пылает сраженье!
Если ж и здесь бой кипит для ахеян жестокий и грозный,
Пусть хоть один поспешит к нам Аякс Теламо́нид великий;
С ним пусть прибудет и Тевкр благородный, стрелец знаменитый».
Так он сказал. И легко согласился Аякс Теламо́нид.

Слово крылатое он обратил к Оили́ду Аяксу:
«Сын Оилеев Аякс, также ты, Ликоме́д нестрашимый!
Стойте вы здесь и народ поощряйте отважно сражаться.
Я же туда поспешу и приму там участие в битве.
Как только им помогу, сразу к вам возвращусь непременно».

Так он своим наказал и ушёл, Теламо́нид могучий.
С ним устремился и Тевкр, по отцу Теламо́ниду брат он,
Ну а за Тевкром понёс крепкий лук его храбрый Панди́он.
К башне, где был Петеи́д, вдоль стены воеводы спешили,
Скоро пришли, но уже тех застали теснимых врагами.

К самым забралам стены поднимались, как мрачная буря,
Воинств ликийских вожди и владыки, храбрейшие мужи.
С яростным криком сошлись, и противник с противником сшиблись.
Начал сраженье Аякс Теламонид. И первый сражён им
Был Сарпедона царя друг храбрейший, Эпикл, сильный духом:

Мрамора острым куском он его поразил. Взял он камень
Тот, что побольше лежал у высоких забрал. Не легко бы
Камень тот поднял и муж помоложе, годами цветущий,
Нам современный. Но он высоко поднял камень и бросил.
Выпуклый шлем раздавил камнем он, и на черепе кости

Все у него раздробил. И Эпикл, как ныряльщик с утёса,
С башни высокой упал, и душа от костей отлетела.
Тевкр со стены поразил Гипполо́хида Главка, героя,
Ранил пернатой его прямо в мышцу, как лез он на стену,
Мышцу едва обнажив. Тот был вынужден битву оставить.

Он со стены соскочил, и укрылся, чтоб кто из ахеян
Раны не видел его и над ним не смеялся бы, гордый.
Грусть Сарпедона взяла, как увидел, что битву покинул
Друг его Главк. Только тот не оставил кровавого боя:
Прыгнув вперёд, он вонзил в Алкмао́на Фесто́рида пику,

И тут же вырвал её, и, за пикой повлёкшись, Фесто́рид
На землю пал, и на нём загремела броня расписная.
А Сарпедон за зубец ухватил стенный бруствер рукою,
С силой рванув, оторвал от стены, весь он рухнул на землю.
И обнажилась стена сверху, многим открылась дорога.

Вместе и Тевкр и Аякс разрушителя встретили смело.
Тевкр ему выстрелил в грудь, но в ремень угодил он стрелою,
Щит на котором висел в человеческий рост: Зевс от сына
Смерть отвратил, и ему у судов не судил он погибнуть.
Мощный Аякс, налетев, по щиту его пикой ударил.

Щит та пробила насквозь, оттолкнув врага, пылкого сердцем.
Вспять от стены отступил Сарпедон, но совсем не оставил
Места сраженья. Ещё он надеялся славы добиться.
И, обернувшись, вскричал он ликиянам богоподобным:
«Мужи ликийские! Что забываете бурную храбрость?

Как бы я ни был силён, одному невозможно разрушить
Стену ахеян и к их кораблям проложить вам дорогу!
Вместе, ликийцы, вперёд! Сообща мы добьёмся успеха!»
Так он кричал, и они, устыдившись упрёков владыки,
Крепче сомкнули ряды, налегли за советником храбрым.

Рати ж ахеян с другой стороны укрепляли фаланги
Возле стены. Предстоял и их мужеству подвиг великий.
Как не могли проломить у ахеян их стену ликийцы
Храбрые, чтобы открыть, наконец, к кораблям их дорогу;
Так и ахеян сыны не могли нападавших ликийцев

Прочь от стены отразить. Те и те отступать не хотели.
Так же раздор за межу два соседа себе учиняют,
С мерою оба в руках поле смежное делят, ругаясь.
Узкая в поле межа. Шумно спорят за равенство оба.
Так и бойцов разделял бруствер лишь, за него они бились.

С гневом одни у других на щитах разбивали их кожи:
Круглых тяжёлых щитов и крылатых щитков легкомётных.
Многие там из бойцов были свергнуты медью: кто – в спину,
Если из боя бежал, и спина открывалась позорно;
Кто – в грудь, сквозь кожаный щит, если храбрость бежать не давала.

Башни и бруствер стены были кровью троян и ахеян
Щедро политы и с той, и с другой стороны, будто краской.
Но уж ничто не могло устрашить разъярённых ахеян.
Ровно стояли враги, как весы добросовестной пряхи:
Гири и шерсть положив, вес равняет она, поднимая

Чаши весов, чтоб добыть для детей небогатую плату.
Так в равновесии бой, да и в целом война, находились,
Долго, покуда Кронид не́ дал Гектору славы высокой:
Первым прорвался герой сквозь ахейскую крепкую стену.
Слух поражающим он громким голосом крикнул троянцам:

«Конники Трои, вперед! Разорвите ахейскую стену!
Бурно горящим огнём корабли забросайте ахейцев!»
Так побуждал он троян, и услышали все его голос.
Прямо к стене понеслись те толпою и начали быстро
Вверх подниматься к зубцам, выставляя вперёд свои копья.

Гектор с собой захватил острый камень, который у башни
Близко лежал, книзу был он широкий, а кверху был острый.
Глыба! Её бы и два самых сильных людей из живущих
Ныне на воз не легко приподняли б вдвоём рычагами.
Он же легко и один поднял камень, и даже потрясал им:

Легким тот камень ему сделал вмиг хитроумный Кронион.
Так поднимает пастух без усилий руно, захватив лишь
В руку одну, и несёт, и мала ему кажется тяжесть.
Так же и Гектор, подняв камень тот, нёс легко на ворота.
Крепкие створы ворот были плотно прижаты друг к другу.

Створы высокие те изнутри два засова держали
Встречные, туго зажав, замыкаясь болтом одним крепким.
Встал он у самых ворот и, чтоб не был удар маломощным,
Ноги расставил и в центр что есть силы, напрягшись, ударил.
Оба крюка тут сорвал у ворот и вовнутрь камень рухнул

Глыбой огромной. Взгремев, раскололись ворота, и створы
Вмиг распахнулись; и их не сдержали засовы, сломались,
Глыбы удар испытав. Внутрь ворвался тут Гектор великий,
Грозен лицом, словно ночь грозовая, сверкая ужасно
Медью, в какую он был весь одет, и в руках потрясал он

Два острожальных копья. Только бог удержать мог героя,
Как он в ворота влетел. Взгляд свирепый его жёг как пламень.
Там он троянским войскам приказал, обернувшись: на стену
Быстро влезать, занимать. И ему покорились трояне:
Ринулись все как один. Те – скорей поднимались на стену;

Эти – к воротам, чтоб их наводнить. Побежали ахейцы
К чёрным своим кораблям. Поднялись в стане шум и тревога.

Песнь тринадцатая

БИТВА ПРИ КОРАБЛЯХ

Зевс, приведя к кораблям Приамида с троянцами вместе,
В стане ахеян теперь их оставил нести непрерывно
И боевые труды, и страдания. Вдаль он отвёл свой
Взгляд светозарный, к стране укротителей конских, фракийцев;

Ми́зян, отважных бойцов рукопашных; мужей гиппомо́лгов,
Что молоко лишь едят; бедных, но справедливейших смертных.
Больше на Трою уж он не склонял своих глаз светозарных;
Так как не ждал он уже, чтобы кто из богов олимпийских
Вышел бороться ещё за троянцев или за ахейцев.

Но не напрасно и бог Посейдон наблюдал за сраженьем;
Сам он сидел и глядел на войну и кровавую битву
С горных лесистых вершин, с высочайшей стремнины на Саме
Фракии горной. И всё видел он: и великую Иду,
Трою Приама и стан корабельный ахейского войска.

Выйдя из моря, он там восседал, сострадая ахейцам,
Мощною силой троян укрощённых; и Зевса ругал он.
Вдруг, негодуя, восстал и с утёсной горы устремился,
Быстро ступая. И тут задрожали дубравы и горы
Из-под священных ступней в страшном гневе идущего бога.

Трижды ступил Посейдон, шаг четвёртый достиг уже Эги,
Города, где его дом в глубине под волнами залива,
Дивный и весь золотой, лучезарно сияющий, вечный.
Там в колесницу коней он запряг быстролётных, игривых,
Меднокопытных; у них золотые волнистые гривы.

Золото сам он одел, в руку правую взял распрекрасный
Бич золотой, а затем на блестящую встал колесницу.
Вихрем по морю погнал он коней; узнавая владыку
Чудища бездны вокруг по волнам заскакали, играя;
Радуясь, море под ним расстилалось; а гордые кони

Быстро неслись, даже волн меднокрепкая ось не касалась.
К стану ахейскому мчат быстролётные бурные кони.
В бездне морской между двух островов, Тенедоса и Имбра
Дикоутёсного, есть возле дна пребольшая пещера.
Там колебатель земли Посейдон колесницу оставил;

Быстрых коней он распряг, бросил в корм амброзической пищи,
Резвые ноги коней золотыми цепями опутал
Несокрушимыми, чтоб не ушли, чтоб на месте стояли,
Ждали владыку. А сам устремился к дружинам ахейским.
Рати троянские, всей их громадой, как пламень, как буря,

В бой смертоносный неслись вслед за Гектором разгорячёно,
С шумом и криком, горя́ захватить корабли у данаев,
Их же самих перебить, – всех данаев; так гордо мечтали.
Но колебатель земли Посейдон, земледержец могучий,
Выйдя из бездны морской, ободрил аргивян меднобронных.

Принял он Калхаса вид, голос сильный его перенял он;
Громко к Аяксам воззвал, что пылали сердцами сражаться:
«Вы лишь, Аяксы, одни всё ахейское войско спасёте,
Мужество вспомнив своё всем в пример! Позабудьте о бегстве!
В месте другом у стены не боялся б троян я нисколько,

Что всей толпой ворвались через крепкую стену ахеян:
Их остановят везде меднолатные воины наши.
Здесь лишь, безмерно боюсь, пострадать неизбежно мы можем:
Здесь, где, подобный огню, наступает стремительный Гектор.
Он величает себя гордо сыном могучего Зевса!

Пусть небожитель и вам вложит в сердце решимость и смелость
Крепко на месте стоять и других ободрять, кто робеет!
Гектора, сколь ни силён, вы от наших судов мореходных
Всё ж отразите, хотя б устремлял его сам громовержец!»
Это сказав, Посейдон земледержец, земли колебатель,

Жезлом обоих задел и наполнил их страшною силой;
Ноги и руки у них сделал лёгкими в мощи великой.
Сам же, как ястреб на лов устремлённый, ловец быстрокрылый,
Если с высокой скалы вдруг добычу увидит и камнем
Ринется вниз, чтоб догнать птицу робкую полем широким, —

Так устремился от них Посейдон земледержец могучий.
Первым Аякс Оилид быстроногий постиг слово бога;
Тут же он другу сказал, Теламонову сыну Аяксу:
«Храбрый Аякс! Это бог, без сомнения, житель Олимпа
Калхаса образ приняв, корабли защищать повелел нам.

Нет, не оракулов то был вещатель, гадатель по птицам;
Сзади его я узнал по следам и по голеням мощным,
Прочь он когда уходил. Без труда узнаваемы боги.
Чувствую также: в груди у меня ободрённое сердце
Рвётся на битву теперь пуще прежнего с ратью троянской;

Руки и ноги мои также рвутся в кровавую битву».
Мужества полный Аякс Теламонид сказал Оилиду:
«Верно, мой друг Оилид! Крепко держат копьё мои руки,
В битву желаньем горят; дух возвышен и, чувствую, ноги
Сами на битву несут; я один на один загорелся

С Гектором в битву вступить, с Приамидом неистовым в битвах».
Так говорили они, два Аякса, владыки народов,
Весело жаром горя боевым, что послал бог в сердца их.
Бог Посейдон той порой возбуждал тех данаев, что были
Около чёрных судов; отступивших, унылых душою;

Тех, что под тяжким трудом изнурились, истратили силы.
Грусть на сердца им легла жесточайшая, злая при виде
Гордых троян, что толпой за высокую стену прорвались.
На торжествующих их они смотрят, и льют горько слёзы,
Смерти позорной теперь избежать уж не чая. Но тут вдруг

Встал среди них Посейдон, сразу сильные поднял фаланги.
Ле́иту с Тевкром предстал он сначала, на бой побуждая;
Там – Пенеле́ю царю, Деипи́ру, Фоа́су герою;
Здесь – Мерио́ну и с ним Антило́ху, искусникам бранным.
Их возбуждал Посейдон земледержец, он так говорил им:

«Стыд, аргивяне! На вас, молодёжь, полагал я надежды,
Что ваша храбрость спасёт корабли мореходные наши!
Если ж сегодня и вы от опасностей робко бежите, –
День наступил роковой, и троянская мощь сокрушит нас!
Боги! Не верю глазам! Вижу я превеликое чудо!

Чудо ужасное! Мнил, что ему никогда не свершиться:
К самым ахейским судам подступили троянцы! А раньше
Трепетным ланям в лесу они были подобны, что праздно
Бродят, пасутся, к борьбе не рождённые, слабые в битве,
Барсов, шакалов, волков ежедневной становятся пищей.

Так и трояне всегда трепетали при виде ахеян,
И против мужества их не дерзали на равных сражаться.
Нынче ж, далёко от стен, у судов наших смело воюют!
Всё от проступка вождя и от слабости воинов. Стыдно,
Злобу питая к вождю, в окруженьи врага не бороться,

Не защищать кораблей и как овцы идти на закланье!
Так устыдитесь! И пусть в самом деле он будет виновен,
Наш предводитель Атрид Агамемнон пространнодержавный,
Если и подлинно он оскорбил Ахиллеса героя,
Мы всё равно не должны ни на миг уклоняться от боя!

Так исцелим же себя: исцелимы сердца благородных.
Стыдно, ахеяне, вам забывать свою бранную доблесть!
Вы – ратоборцы! Не вы ль – из храбрейших?! Не стал бы я тратить
Гнева на ратников тех, что бросают сражение, струсив;
Подло бегут. Но на вас справедливо душа негодует!

В слабости скоро на всех навлечёте вы большее горе
Слабостью вашей! Пора вам опомниться, други! Представьте
Стыд и укоры людей! Наш решительный бой наступает!
Гектор воинственный здесь! У судов уже наших воюет.
Он и ворота уже разгромил и запор их огромный».

Так колебатель земли возбуждал, и он поднял данайцев.
Возле Аяксов тогда встали тотчас густые фаланги
Грозной стеной. Ни Арес, ни зовущая к бою Паллада,
Радость бы скрыть не смогли, их увидя. Храбрейшие му́жи,
Войско составив, стоят, ждут троян с Приамидом великим.

Пики в передних рядах плотным строем торчали; повсюду –
Щит со щитом, человек с человеком, шлем рядом со шлемом.
Тесно смыкались ряды; бляхи шлемов блестели, касаясь
Шлемов соратников. Так аргивяне стояли стеною.
Копья в бесстрашных руках, сотрясаясь, торчали как иглы.

Вот устремились они на троян, чтобы с ними сразиться.
Но в контратаку на них устремились трояне; и первым
Гектор великий летел, словно камень огромный с утёса,
Если с вершины его вдруг обрушат осенние воды,
Ливнем жестоким подмыв и с утёса высокого сбросив:

Прыгая, катится он; лес трещит под ударами глыбы;
Мчится громада, круша все препоны, покуда в долине
Рухнет, и тихо лежит, сколь была ни стремительна прежде.
Так же и Гектор! Сперва он грозился до самого моря
Быстро пройти, меж судов и шатров, через трупы данаев.

Но натолкнулся едва на сплочённые крепко фаланги, –
Встал и ни шагу вперёд. Дружно встретив его остриями
Пик двуконечных, мечей, аргивяне налёт отразили,
Прочь отогнали его. Отступил Приамид перед силой.
Голосом громким своим, поражающим слух, закричал он:

«Трои великой сыны! Рукопашцы дарданцы! Ликийцы!
Стойте на месте, друзья! Остановят меня не надолго
Рати ахейские, пусть строят войско хоть грозною башней;
Скоро от пики моей разбегутся они, если правда
Бог всемогущий меня в бой ведёт, Геры муж, громовержец!»

Так восклицал Приамид, дух и мужество в каждом возвысив.
Вдруг из рядов Деифо́б превысокомечтающий вышел,
Гектора брат, Приамид; защищаясь щитом круговидным,
Он лёгким шагом вперёд устремился, на рати данаев.
Тотчас блестящим копьём Мерио́н на троянца нацелил,

Бросил, и в выпуклый щит волокожный вонзилось всей силой
Бурное жало; но кож не пробило: лишь длинное древко
У наконечника вдруг обломилось. Троянец же быстро
Щит от себя отдалил волокожный, в душе испугавшись
Бурного в лёте копья Мерио́нова. Тот же, могучий,

Снова к друзьям отступил, негодуя жестоко, что тщетно
Преломилось копьё, и победа из рук ускользнула.
Быстро пошёл Мерио́н к кораблям и шатрам, чтоб другое,
Крепкое выбрать копьё из запасов в шатре своём пышном.
Битва меж тем разожглась; крик ужасный вокруг раздавался.

Тевкр Теламонид поверг сына Ме́нтора, И́мбрия, первым,
Мужа отважного, он был конями богат, браноносец.
В Пе́дасе жил Ментори́д до прихода данаев с супругой
Медесика́стой, она – дочь побочная старца Приама.
Но лишь ахейская рать приплыла в кораблях многовёслых,

Он прилетел в Илион и в боях меж троян отличался;
Жил у Приама и был словно сын почитаем у старца.
Вот Теламонид его и пронзил длинной пикой под ухо,
Тут же исторгнув её. И́мбрий пал, где стоял, словно ясень
Пышный, что рос на холме, и был виден в пути издалёка,

Срубленный медью, к земле преклоняет зелёные ветви.
Так он упал, громыхнув распещрённым доспехом из меди.
Кинулся к Имбрию Тевкр, чтоб доспехи забрать и оружье.
Но лишь рванулся вперёд, Гектор тотчас копьё в него бросил.
Тевкр, то увидев, едва от копья уклонился. Однако

Следом идущего в бой Амфима́ха, Ктеа́това сына,
В грудь поразило копьё, сокрушительным жалом вонзившись.
С шумом на землю он пал, загремели на павшем доспехи.
Бросился Гектор вперёд, чтоб сорвать с головы Амфимаха,
Медный сверкающий шлем, на щеках прилегающий плотно.

Но тут Аякс на него, на летящего, пику наставил.
Тела, конечно же, он не достал, Гектор страшною медью
Был ограждён; все ж его, по щиту в средину ударив,
Силой своей отразил Теламонид, назад отступил тот,
Прочь от убитых. Тела двух бойцов увлекли аргивяне.

Сына Ктеа́та несли два афинских вождя к ополченьям,
Сти́хий герой и ещё Менесфе́й Петеи́д препочтенный.
Оба Аякса, кипя бурной храбростью, Имбрия взяли.
Будто могучие львы, вырвав серну у псов острозубых,
Гордо добычу несут через густопоросший кустарник,

Тушу подняв высоко, в челюстях её держат кровавых, —
И́мбрия так же держа высоко, браноносцы Аяксы
Панцирь срывали с груди, а повисшую голову разом
С шеи срубил Оилид, негодуя за смерть Амфимаха,
Бросил с размаху её, словно мяч, на толпу илионян:

Гектору к самым ногам голова подкатилась по пыли.
Гневом двойным воспылал всей душой Посейдон за убийство
Внука его, что сражён в страшной битве, Ктеа́това сына.
Гневный направился он, к кораблям и шатрам устремляясь,
Всех аргивян побуждал к бою, горе готовя троянцам.

Идоменей Девкалид, царь воинственный, встретился богу,
Шёл он от друга. Тот был под колено суровою медью
Ранен в бою, и его дру́ги вынесли; юношу сразу
Вверил врачам Девкалид, сам в шатёр поспешил свой прекрасный,
Чтобы оружие взять и на битву отправиться снова.

Храбрый, он боем пылал. И к нему Посейдон обратился,
Голос могучий приняв Андремонова сына, Фоа́са,
Что и в Плевроне большом, и во всём Калидоне гористом
Средь этолиян царил и как бог почитался народом:
«Критян советник, скажи, где лихие угрозы? Куда же

Делись угрозы тех дней, как троянцам грозили ахейцы?»
Так, возражая ему, отвечал Девкалид знаменитый:
«Сын Андремона! Никто из ахеян теперь не виновен,
Сколько я знаю: мы все и умеем и жаждем сражаться;
И никого не сковал страх позорный; и праздносидящих

Нет, и не бросил никто страшной битвы, жестокой. Но, верно,
Зевс всемогущий, Кронид, хочет видеть, как здесь, от Эллады
Милой вдали, у судов погибают бесславно ахейцы!
Сын Андремона! Всегда отличался ты мужеством духа!
Ты и других ободрял, павших духом, забывших про доблесть.

Мужеством ты и теперь душу каждого мужа наполни!»
Идоменею на то отвечал Посейдон земледержец:
«Критян воинственный царь! Пусть вовек с берегов сильной Трои
В дом не вернётся и псам лишь игралищем станет, убитый,
Тот, кто посмел в этот день добровольно оставить сраженье!

Так поспеши, встань со мной, взяв оружие; вместе должны мы
Действовать; и может быть, мы и двое поможем ахейцам.
Сила и слабых мужей не ничтожна, когда они вместе;
Мы же умели с тобой и с сильнейшими смело сражаться».
Это сказав, бог опять обратился к сражению смертных.

Идоменей же, к шатру поспешил дивносшитому. Там он
Пышный доспех свой надел и, схватив два копья, устремился
В битву. Подобен он был быстрой молнии Зевса Кронида,
Пущенной мощной рукой с лучезарной вершины Олимпа,
В знаменье смертным: летя, ослепительный свет она дарит, —

Так же и медь на груди у бегущего ярко блистала.
Но повстречался ему Мерио́н, его храбрый соратник,
Недалеко от шатра. Он за медным копьем направлялся.
Тут же, к нему обратясь, так сказал Девкалид благородный:
«Сердцу любезнейший друг, Мо́ла сын, Мерио́н быстроногий,

Ты для чего приходил, бой оставив, жестокую сечу?
Ранен, быть может, стрелой медноострой; от раны страдаешь?
Или же с вестью ко мне ты пришёл с поля боя? Но видишь,
Сам я иду не к шатрам на покой, а сражаться я жажду!»
Крита царю Мерио́н рассудительный так отвечает:

«Идоменей, критских войск меднобронных и вождь и советник,
В стан я пришёл за копьём. У тебя в шатре лишнего нет ли?
Взяв его, в бой возвращусь. То копьё, что имел, обломил я,
В щит Деифо́бу попав, брату Гектора, мощному мужу».
Идоменей критский царь так опять говорил Мериону:

«Если ты хочешь, в шатре у меня хоть одно, а хоть двадцать
Есть у блестящей стены копий рядом стоящих, троянских;
Выбери сам. Я их все взял у воинов, в битвах сражённых,
Так как я в близком бою бьюсь с врагами, не издали стоя.
Вот почему у меня много всяких щитов меднобляшных,

Копий и шлемов в шатре, и доспехов сияющих ярко».
Снова ему отвечал Мерио́н, сослуживец разумный:
«Царь, и под крышей моей, и в моём корабле изобильно
Светлых троянских добыч; но не близко идти мне за ними.
Сам, похвалюсь, не привык забывать я о доблести в битвах:

Между передних всегда я в бою, что мужчин прославляет,
Смело стою, лишь пойдёт жаркий спор истребительной битвы.
Может, другому кому из ахейских мужей меднобронных
Я неизвестен в бою; но тебе-то известен, надеюсь».
Идоменей критский царь так ответил тогда Мерио́ну:

«Знаю я доблесть твою. Мне о ней говоришь ты напрасно.
Если б в засаду избрать нас с тобой, в ополченье храбрейших…
Доблесть мужская всегда проверялась в опасных засадах;
Тут познаётся легко человек боязливый и смелый:
Цвет свой меняет лицо боязливого мужа в засаде;

Твердо держаться ему не дают малодушные чувства;
То припадёт на одно, то на оба колена садится;
Сердце в груди у него беспокойное бьётся жестоко;
Смерти одной лишь он ждёт и зубами стучит, содрогаясь.
Цвет не меняет в лице храбрый муж, сердце бьётся спокойно;

Твёрд и решителен он, на засаду засевши с мужами,
Только и молит о том, чтоб скорее с врагами схватиться…
Храбрость твоя, Мерио́н, и в засаде была бы похвальна!
Если б копьём ли, стрелой поражён ты был в битве жестокой,
То не в затылок тебе и не в спину попало бы жало:

Грудью бы встретил копьё, животом бы пернатую принял,
Прямо летя на врага, среди первых, в рядах ратоборцев.
Но перестанем с тобой зря болтать здесь без дела, как дети,
Чтоб не увидел никто праздных нас с тобой, не упрекнул чтоб.
Ты в мой шатёр поспеши и скорее с копьём возвращайся».

Так он сказал. И Моли́д, равный бурному богу Аресу,
Быстро выносит копьё из шатра, завершённое медью,
И, жаждой битвы горя, за вождём устремляется к войску.
Так устремляется в бой бог Арес, человеков губитель,
С Ужасом, сыном своим, что как сам он, могуч и бесстрашен,

Что ужасает в боях даже души храбрейших из храбрых.
Грозные боги войны, они оба из Фракии горной;
Если с войною идут на эфиров и бранных флегиян, –
Просьб их не слушают, но лишь одной стороне дарят славу.
Столь же ужасны Моли́д и герой Девкали́д, полководцы,

Шли на кровавую брань, лучезарной покрытые медью.
Тут обратился к царю Мерио́н быстроногий, спросил он:
«Где, Девкалид, хочешь ты встать в толпу боевую, чтоб биться?
С правого фланга, или в центре нашего войска большого?
Или на левом краю? Там сильней, чем где-либо, уверен,

Помощь данаям нужна, кудреглавым, в решающей битве».
Идомене́й критский царь так сказал Мерио́ну Моли́ду:
«В центре суда защищать есть кому и без нас: там дерутся
Оба Аякса и Тевкр Теламонид, в народе ахейском
Первый стрелок и в бою рукопашном не менее храбрый;

Там их довольно одних, чтоб насытить несытого боем
Гектора, хоть бы ещё был в два раза сильней сын Приама!
Будет ему нелегко, и со всем его бешенством в битвах,
Мужество их одолеть и могущество рук необорных,
Чтобы зажечь корабли. Разве что громовержец Крони́он

С неба небесный огонь сам в суда мореходные бросит.
А человеку в бою не уступит Аякс Теламонид,
Если тот смертным рождён, если вскормлен плодами Деметры,
Если возможно его ранить камнем или острой медью.
В ближнем бою самому разрушителю строев Пелиду

Не уступил бы Аякс; только в скорости ног уступает.
К левому флангу пойдём, там скорее увидим с тобою:
Мы ли прославим кого, или сами мы славу добудем!»
Так он сказал. И Молид, устремясь, бурный, равный Аресу,
Был впереди. Уж они приближались к указанной рати.

Идоменея узнав, что летел по равнине, как пламя,
С другом отважным своим, в изукрашенных дивно доспехах,
Разом трояне вскричав, тотчас все на него устремились.
Страшный, неистовый бой вспыхнул тут при кормах корабельных.
Словно свирепствует вихрь с буйным ветром свистящим, могучим,

В знойные дни, когда пыль на дорогах лежит толстым слоем;
Бурные, вместе они тучи пыли вокруг поднимают.
Так засвирепствовал вдруг страшный бой. Все горели желаньем
В битве схватиться с врагом и нещадно рубить острою медью.
И зачернелось кругом поле ратное грозно от копий,

Длинных, густых словно лес, и убийственных. Солнцем слепила
Шлемов начищенных медь, что огнём над глазами горела,
Панцирей, круглых щитов лучезарных, начищенных к бою,
В битву идущих бойцов. Тот воистину был бы бесстрашен,
Кто б веселился в душе, видя это, а не содрогался!

Боги могучие, Зевс с Посейдоном, два Кроновых сына,
Армиям разным помочь торопясь, так ввергали их в беды.
Зевс для троянцев желал, для Приамова сына победы,
Чтоб вечной славой потом увенчать Ахиллеса. Не вовсе
Храбрых данаев хотел истребить он под Троей высокой.

Только Фетиде желал честь воздать, её сына прославив.
Бог Посейдон укреплял дух данайцев, присутствуя в битве
Лично; он им сострадал, притеснённым троянскою силой;
Гордо на Зевса роптал, тайно выйдя из моря седого.
Оба – единая кровь и единое племя, два бога.

Но Зевс Кронион рождён первым был, больше знал, больше видел.
Зевса страшился, не смел Посейдон с ним открыто бороться.
В образе смертного он возбуждал ратоборцев, скрываясь.
Эти два бога канат злой вражды и войны душегубной
Меж двух народов лихих натянули, тугой, неразрывный,

Крепкий канат, что сломал многим ноги и судьбы, и жизни.
Тут, поседевший уже, аргивян ободряющий, воин
Идомене́й на троян устремился и в бег обратил их;
Офрионе́я сразил кабезийца, недавнего в Трое.
Он в Илион привлечён славой бранною был незадолго.

Гордый Приама просил дочь прекрасную старца, Кассандру,
В жёны отдать без даров, но за то обещал совершить он
Подвиг великий: изгнать меднолатных данаев из Трои.
Старец ему обещал и на том за него согласился
Выдать Кассандру. И вот, он сражался, надеясь жениться.

Идоменей на него медножальную пику направил
И поразил впереди гордо шедшего. Медью блестевший
Панцирь героя не спас: углубилась во внутренность пика.
С шумом на землю он пал, и, гордясь, закричал победитель:
«Офрионей! Я тебя человеком почту величайшим,

Если исполнишь всё то, что исполнить ты клялся Приаму,
Сыну Дарданову: дочь он тебе обещал дать в супруги.
То же и мы для тебя обещаем и верно исполним:
Выдадим лучшую дочь Агамемнона, сына Атрея;
К браку невесту тебе привезём мы из Аргоса сами,

Ты только с нами разрушь Трою пышную, город Приама.
Следуй за мной: мы с тобой при судах мореходных докончим
Сговор для брака; и мы на приданое вовсе не ску́пы».
Так говоря, поволок тело за́ ногу сквозь бой и сечу
Критский герой. Но к нему Азий шёл отомстить за убийство,

Перед конями спешил пешим он. Кони следом храпели,
Так их возница держал возле Азия. Тот устремился
Идоменея пронзить. Но герой был проворней и пикой
Под бородою в гортань ему стукнул, насквозь выгнав пику.
Пал тот, как падает дуб или тополь серебрянолистный,

Или большая сосна, корабельная мачта, что срубят
Вдруг дровосеки в горах, топорами вокруг подрубая.
Так же и Азий лежал у своей колесницей сражённый,
Страшно зубами скрипя, рвал руками кровавую землю.
А у возницы его помутилось сознанье от страха:

Бледный стоял и не смел он назад повернуть, чтоб избегнуть
Вражеских рук. Тут его Антилох бранолюбец ударил
Пикой жестокой в живот. Медь доспеха, которым блистал он,
Жизни его не спасла: углубилась во внутренность пика.
Он застонал и упал с колесницы прекрасной на землю.

И молодой Антилох, благодушного Нестора отрасль,
Быстро коней отогнал от троян к меднобронным ахейцам.
Тут Деифо́б подступил к Девкалиду и, в скорби о друге
Азии, местью горя, он копьё меднояркое бросил.
Но Девкали́д усмотрел и от меди убийственной спасся

Вовремя: ловко под щит свой огромный и выпуклый скрылся.
Меди блистательной щит, округлённый, из кожи воловьей;
Крепко держался в руке он при помощи двух рукоятей.
Сжался герой под щитом, и над ним вскользь копьё пролетело,
Щит лишь у края задев. Щит ужасно завыл под ударом.

Но не напрасно копьё было послано сильной рукою:
В грудь Гипсено́ру оно Гиппаси́ду владыке вонзилось,
Храброму; тут же ему дух исторгнув, сломило колени.
Громко вскричал Деифо́б, похваляясь надменно победой:
«Да! Не без мщенья совсем храбрый Азий лежит! И, надеюсь,

Будет обрадован он, что во мрачное царство Аида
Через ворота войдёт не один: ему спутника дал я!»
Так он кричал. Аргивян оскорбили надменного речи,
Более всех взволновав дух воинственный у Антилоха.
Он, невзирая на скорбь, не оставил сражённого друга;

Быстро к нему подбежал и щитом заградил светлобляшным.
Двое товарищей с ним подхватили убитого друга,
Эхия сын Мекисте́й и герой благородный Ала́стор,
К чёрным судам понесли Гиппаси́да, печально стеная.
Идоменей воевал не слабея, пылал непрестанно

Либо ещё одного смертной ночью окутать фригийца,
Либо упасть самому, но беду отразить от ахеян.
Тут благородную ветвь Эсие́та, питомца бессмертных,
Славу троян он убил, – Алкафо́я, Анхизова зятя,
Что Гипподамии был благородной счастливым супругом.

В доме родном мать с отцом Гипподамию страстно любили.
И красотою она, и умом, и делами блистала
Между подруг. Потому была избрана вскоре в супруги;
Выбрал её гражданин благороднейший в Трое просторной.
Ныне его Посейдон усмирил под рукой Девкалида,

Мраком окутав глаза, и сковав ему быстрые ноги.
Он ни назад убежать, ни укрыться не мог от героя;
Скованный страхом, как столб или тополь высоковершинный,
Он неподвижный стоял, и его Девкалид копьеборец
Острым копьём поразил в грудь, разбив медный панцирь искусный,

В битвах не раз от него отражавший ужасную гибель.
Глухо доспех зазвенел, под ударом жестоким пробитый.
С громом упал Алкафо́й, жало медное в сердце вонзилось.
Сердце, ещё трепеща, потрясало копейное древко,
Но и его укротил очень скоро Аре́с смертоносный.

Идоменей закричал, похваляясь победою, громко:
«Как полагаешь, скажи, Деифо́б, равноценна ль расплата?
За одного ваших трёх я сразил! Ты ж одним похвалялся,
Дивный герой! Выходи, и меня в поединке изведай!
Сразу увидишь, каков я, потомок Кронида, под Троей!

Ми́носа Зевс породил, громовержец, властителя Крита;
Ми́нос мудрейший родил сына славного Девкалио́на;
Девкалио́н же, – меня, повелителя многих народов
В Крите пространном. И я, по волнам прилетев к Илиону,
Гибель принёс и тебе, и отцу твоему; всем троянцам!»

Так он сказал. Деифоб в нерешимости думал, что делать:
Вспять отойти и вдвоём с кем-нибудь из троянцев храбрейших
Выйти, или же один на один с Девкалидом сразиться?
И, поразмыслив, он счёл наилучшим пойти за Энеем.
В самых последних рядах он героя нашёл. Средь дружины

Праздно стоял тот и гнев свой всегдашний питал на Приама:
Старец ему никогда, храбрецу, не оказывал чести.
Став перед ним, Деифоб обратился с крылатою речью:
«Храбрый Эней Анхизид, повелитель троян! Если ближним
Ты сострадаешь, тебе заступиться за ближнего должно.

Следуй за мной, защитим Алкафо́я! Тебя он, почтенный,
Будучи зятем тебе, в своём доме воспитывал с детства.
Идоменей же его поразил, знаменитый копейщик».
Так он сказал. И в груди у Энея душа взволновалась.
Гневом Эней воспылав, полетел, чтоб сразить Девкалида.

Но Девкалид не бежал, словно мальчик в позорном испуге:
Ждал неподвижный. Так вепрь между гор, на могучесть надеясь,
Ждёт окруживших его и ловцов и собак многошумных,
Грозно щетиня хребет, стоя твёрдо на месте открытом;
Пламенем светят глаза на охотников; яро взрывает

Землю клинками клыков, всех вокруг опрокинуть готовый.
Так, ни на шаг не сходя, ожидал Девкалид Анхизида,
Что бурным вихрем летел на него; лишь соратников верных
Криком к себе призывал, Аскала́фа вождя, Афаре́я,
Молова сына, и с ним Антилоха с Дейпи́ром, в сраженьях

Многих испытанных. К ним устремил он крылатые речи:
«Други, ко мне! Я один. Помогите щитом и оружьем!
Страшен столь бурный Эней, на меня грозной тучей летящий;
Очень в убийствах мужей он могучий на битвах кровавых;
Юностью бурной цветёт, – первой силой великой у жизни!

Если б мы были равны и годами с Энеем, как духом,
Скоро бы я или он увенчались победою славной!»
Так призывал он. И все как один к Девкалиду примчались,
В духе едином, вокруг встав, щиты возле плеч преклонили.
Но и Эней возбуждал своих храбрых сподвижников в битву;

Звал Деифо́ба с собой, Агено́ра почтенного, также
Звал и Париса; они предводили с ним рати троянцев.
И остальные за ним устремились, как овцы за овном,
Что к водопою спешат, веселя пастуха дисциплиной.
Так благородный Эней Анхизид веселился душою,

Видя как толпы троян устремились за ним, чтоб сражаться.
Вкруг Алкафоя они рукопашную начали битву.
Копья огромные в медь на груди ратоборцев вонзались;
Страшно повсюду металл зазвучал от сшибавшихся полчищ.
Два браноносца меж тем, отличимые мужеством в битвах,

Идоменей и Эней, оба богу Аресу подобны,
Вышли, пылая пронзить смертоносною медью друг друга.
Первым Эней Анхизид в Девкалида копьё своё бросил.
Тот же, заметив удар, уклонился от меди летящей.
И Анхизида копьё, в землю впившись, от злобы дрожало,

Что бесполезно оно было послано мощной рукою.
Идоменей же копьём поразил Энома́я в утробу,
Панцирь пробив и живот; медь при выходе внутренность наземь
Вылила. В пыль тот упал; так и умер, хватаясь за землю.
Вырвал из рук Девкалид длиннотенную пику у трупа,

Только вот он не успел с побеждённого пышных доспехов
Медных с груди его снять: полетели троянские стрелы.
Полный отваги, в ногах не имел он уж твёрдости прежней,
Чтобы с копьём наступать, или вновь уклоняться от вражьих.
Стоя на месте одном ещё мог отражать он погибель,

Но убежать он не мог из сражения: ноги слабели.
Медленно он отступал. Деифоб в отступавшего дротик
Снова послал. На него он пылал непрестанною злобой.
Но промахнулся опять, в Аскалафа попав острой медью,
В сына Ареса. Плечо совершенно прорвал страшный дротик.

В пыль тут упал Аскалаф, умирая рвал землю руками.
Долго не ведал ещё громозвучный Арес истребитель
То, что воинственный сын его пал на сражении бурном.
Под облаками сидел золотыми Арес на Олимпе,
Волею Зевса он был там удержан, и там же другие

Боги сидели грустя, удалённые Зевсом из битвы.
Яростный бой закипел рукопашный вокруг Аскалафа.
Тут Деифоб с головы Аскалафа сорвал светозарный
Шлем. Но герой Мерион, налетевший, подобный Аресу,
Хищника в руку копьём поразил. Из руки Деифоба

Шлем дыроокий упал и, об землю ударившись, звякнул.
Снова герой Мерион, на врага налетевший, как ястреб,
Вырвал из раны копьё, растерзавшее руку на мышце,
Сам же опять отступил к сотоварищам. Брат Деифоба,
Ловкий Полит, подхватил уязвленного брата; из боя

Шумного вывел его, аж до самых коней провожая.
Быстрые кони его позади ратоборства стояли
С верным возницей, что ждал стоя в пышной его колеснице.
В город они понесли Деифоба. Жестоко стонал он,
Болью терзаемый; кровь свежей раны струилась на землю.

Все остальные дрались. Крик кругом раздавался ужасный.
Бурный Эней, налетев, Афаре́я, Кале́тора сына,
Дротом в гортань поразил, на него нападавшего: сразу
Набок того голова наклонилась. Упавший был стиснут
Сверху своим же щитом. Душеядную смерть он увидел.

Нестора сын, Антилох, усмотрев, что Фоон отвернулся,
Сам подлетел и рассёк совершенно убийственно жилу
С правого бока спины непрерывно идущую к шее.
Рана смертельной была. Зашатался Фоон, пал на землю
Навзничь, к любезным друзьям простирая дрожащие руки.

Нестора сын подскочил и, срывая доспехи с троянца,
Сам озирался вокруг. А трояне толпой окружили,
В щит поражая его, яркой медью сверкавший, огромный;
Но не могли за щитом даже ранить жестокою медью
Внука Нелея. Сам бог Посейдон охранял Несторида:

Мощный его сохранял он от копий и стрел налетавших,
Так как вдали от врагов не стоял Антилох, а сражался;
И не покоился дрот в его мощной руке, трепетал он,
К бою готовый. Герой беспрестанно искал с кем сразиться:
В дальнего дрот свой метнуть, или с ближним сойтись в рукопашном.

Азия сын Адамас, усмотрев, как тот метится дротом,
Сам устремился к нему; подбежав, острой медью ударил
По середине щита; но её острие обессилил,
В жизни героя врагу отказав, Посейдон черновласый.
Древко сломалось, копья половина, как кол обожжённый,

В центре осталась щита, а другая упала на землю.
Бросился к сонму друзей Адамас, чтобы смерти избегнуть.
Только его Мерион вдруг настиг и сверкающим дротом
В низ живота угодил убегавшему, в слабое место,
Где наибольшая боль и мучительней рана для смертных.

Так он его поразил. И на дрот Адамас повалившись,
Бился, как связанный вол непокорный, которого силой,
Как ни упорен, ведут пастухи, заарканив покрепче.
Так он, пронзённый, в крови своей бился не долго: немедля
Храбрый к нему подступил Мерион, дрот свой вырвал из тела,

И смертный мрак осенил Адамасу глаза, мозг и душу.
Саблей огромной в висок Деипира фракийского резко
Быстрый Гелен поразил, сбив с врага его шлем коневласый.
Шлем тот на землю упал; под ногами бойцов он крутился
Долго, какой-то пока аргивянин его вдруг ни поднял.

А Деипиру вождю ночь глаза осенила навеки.
Жалость о друге взяла, Менелая, отважного в битвах;
Он на Гелена пошёл, на героя, копьём потрясая
Острым, расправой грозя. А Гелен же наметился луком.
Оба героя сошлись: тот с копьём занесённым, пылая

С силой метнуть, а другой тетиву натянул, угрожая.
Первым Гелен Приамид в грудь ударил стрелой Менелаю,
В медный доспех, от него отлетела пернатая злая.
Так на широком гумне, рассыпаясь по гладкому полу,
Чёрные скачут бобы и зелёные зерна гороха,

Если на сильном ветру их подбросит вдруг веятель, чистя.
Так от блистательных лат Менелая, высокого славой,
Сильно отпрянув, стрела на побоище пала далёко.
Ну а герой Менелай, сын Атрея, копьём Приамиду
В руку попал, в ту, что лук яркоблещущий крепко держала.

Руку прошило насквозь остриё, пригвоздив её к луку.
Тут же к друзьям побежал Приамид, чтобы смерти избегнуть,
А за повисшей рукой волочилось из ясеня древко.
Жало извлёк из руки Агенор благодушный Гелену;
Руку же перевязал он повязкою мягкой, волною

Свитой искусно, всегда при владыке носимой клевретом.
Сильный Пизандр между тем вышел биться один с Менелаем.
Злая судьба увлекала его в битву, к земному пределу,
Чтобы тобой, Менелай, был убит он в сражении жарком.
Только немного сошлись, друг на друга идущие оба,

С силой метнул Менелай, но копьё его вбок улетело.
С силой метнул и Пизандр, и Атриду, высокому славой,
Щит поразило копьё, но насквозь не прошло, а сломалось
У наконечника: медь на щите удержала оружье.
В сердце Пизандр ликовал: он уж думал о скорой победе.

Но Менелай, острый меч среброгвоздный из ножен исторгнув,
Ринулся в бой. А Пизандр из-под круга щита вынул острый
Медный красивый топор, с топорищем из крепкой оливы,
Длинным и гладким. Итак, оба сшиблись, чтоб насмерть сразиться.
С силой ударил Пизандр по верхушке косматого шлема,

Около гребня. Ему ж Менелай угодил прямо по лбу,
У переносицы: кость проломилась; глаза у Пизандра,
Выскочив, возле него на кровавую землю упали.
Рядом упал и Пизандр. И, на грудь наступив ему, тут же
Ловко доспехи срывал Менелай; и, гордясь, восклицал он:

«Все вы покинете так корабли быстроконных данаев,
Трои надменной сыны, ненасытные страшной резнёю!
Большей обиды искать вам и срама не нужно, какими,
Лютые псы, вы меня осрамили! И грозного гнева
Вы не страшились тогда: гнева Зевса; но, гостеприимства

Зевс покровитель, за то город ваш он разрушит высокий!
Вы у меня и жену молодую и много богатства
Нагло похитив, ушли, угощённые дружески в доме!
Ныне ж хотите ещё на суда мореходные наши
Гибельный бросить огонь и убить всех героев ахейских!

Но укротят наконец всех вас, сколь вы ни алчны к убийствам!..
Зевс Олимпийский! О, Зевс! Говорят, ты премудростью выше
Всех и бессмертных богов, и людей; из тебя всё исходит.
Что ж благосклонно глядишь ты, о Зевс, на людей нечестивых,
Этих фригиян!? Они лишь насилием дышат, не могут

Лютым убийством, войной ввек насытиться, всем ненавистной!
Может насытиться всем человек: сном, счастливой любовью,
Пением сладостным и восхитительной пляской невинной,
А ведь для каждого то и приятней и много желанней
Страшной войны; лишь одни ненасытны войною троянцы!»

Так он сказал. И, сорвав с тела латы, что кровью дымились,
Отдал клевретам своим Менелай, предводитель народов.
После, вернувшись назад, он с передними встал, чтоб сражаться.
Там на него налетел сын владыки царя Пилемена,
Доблестный Гарпалион: за отцом он любезным примчался

В Трою, Приаму помочь; но домой не вернулся, несчастный!
Он Менелаю царю в середину щита, налетевший,
Пику вонзил, но пробить крепкий щит не сумел и поспешно
Бросился снова к друзьям, чтоб от смерти спастись. На бегу он
Всё озирался вокруг, дабы не был пронзён вражьей медью.

Медной стрелой Мерион по бегущему метко ударил;
В правую с силой стрела в ягодицу вонзилась и дальше
Острою медью в пузырь, под лобковою костью, проникла.
Тут же он, скорчась, присел и, в объятьях друзей своих милых,
Дух испуская, упал, и, как червь, на земле растянулся;

Чёрная кровь полилась по земле, всё под ним увлажнила.
Засуетились вокруг его верные пафлагоняне,
И, в колесницу подняв, грустно тело везли к Илиону,
Шёл среди них и отец, сам он в шею был ранен жестоко;
Слёзы он лил, что не мог отомстить за убитого сына.

Тут же Парис за него воспылал справедливою местью:
Гостем он был у него, посещал он народ пафлагонский.
Местью пылая, послал он из лука стрелу что есть силы.
Был у ахейцев боец Эвхенор, Полиида пророка
Сын знаменитый, он жил богатеем в Коринфе цветущем;

Горькую участь свою знал богач, — но отплыл к Илиону.
Часто ему говорил Полиид добродушный, что должен
В доме отца умереть он от немощи тяжкой, или же
В страшном погибнуть бою у ахейских судов от пергамлян.
Выбрал он смерть, избежав этим самым и немощи тяжкой,

Чтобы зазря не страдать, и постыдных упрёков сограждан.
В челюсть, под ухо, Парис поразил храбреца, и мгновенно
Жизнь отлетела его; тьма глаза Эвхенору сомкнула.
Словно свирепый пожар полыхал, — так сражались дружины.
Гектор же был далеко и не слышал он, Зевса любимец,

Как у ахейских судов поражается с левого фланга
Войско троян. И вот-вот станет полною слава ахеян,
Вырвут победу они. Так сам бог Посейдон помогал им
Собственноручно, и дух побуждал их на битву примером.
Гектор воинствовал там, где недавно в ворота влетел он,

Где разорвал он ряды аргивян щитоносцев густые,
Где на отлогом песке, извлечённые на берег моря,
Протесилая суда и Аякса стояли. Стена там
Ниже намного была, но поставили там аргивяне
Пламенных лучших коней и бойцов превосходных в сраженьях.

Там беотиян войска, также длиннохитонных ионян,
Фтиян и локров, ещё и эпеян преславные рати.
Вместе сдержали они на суда нападавшего, только
Сил не имели прогнать Приамида, подобного буре.
В первых отборных рядах – из афинян бойцы, их на битву

Вёл Петеид Менесфей, а за ним устремляли дружины
Фидас и Стихий герой, и Биант. Знаменитых эпеян
Вёл Амфион, с ним – Филид Ме́гес, также – воинственный Дракий.
Фтиян вели за собой славный Ме́дон и грозный Подаркес.
Медон владыки мужей Оиле́я побочным был сыном,

И младшим братом он был Оилида Аякса; в Фила́ке
Жил, далеко; убежал из отечества он как убийца,
Мачехи брата убив, Оилея жены, Эриопы.
Храбрый Подаркес герой сыном был Филакида Ификла.
Оба они впереди, перед войском из юношей фтийских,

Встав на защиту судов, с беотийцами вместе сражались.
Быстрый Аякс Оилид ни на шаг от могучего друга
Не отставал, и всегда с Теламонидом рядом держался.
Так плуговые волы по глубокому пару степному,
Крепостью равные, плуг волокут многосложный, тяжёлый;

Пот у корней их рогов пробивается крупный; и оба
Чёрные рядом, едва лишь ярмом разделяясь блестящим,
Дружно идут полосой и земли глубину раздирают.
Так же, плечо у плеча, и Аяксы стояли, сражаясь.
За Теламонидом вслед шло немало товарищей храбрых,

Ратных друзей боевых. От него они щит принимали,
Если мешал ему пот и усталость сгибала колени.
Локры же следом не шли за вождём Оилидом Аяксом:
Не был приучен их дух к рукопашному страшному бою;
И не имели они с конской гривою шлемов из меди,

Круглых и крепких щитов, или длинный из ясеня копий.
Только на верный свой лук и пращу шерстяную надеясь,
Локры, под Трою придя, с расстояния в битвах жестоких,
Быстро и метко разя, разрывали фаланги троянцев.
Так, пока те впереди яркоблещущей медью сражались

С Гектором бурным, с его ополчением дружным троянским,
Локры, держась позади, мечут стрелы. Тут стали трояне
Храбрость свою забывать: так смущали их стрелы густые.
И со стыдом бы они от судов и от стана ахеян
К Трое, что шумным ветрам распростёрта, опять отступили б,

Если бы к Гектору вдруг Полидамас тут не обратился:
«Гектор! Ты слишком упрям, чтоб других убеждения слушать!
Бог выше всех нас тебя одарил для военного дела;
Ты же и мудростью всех, и советом превысить желаешь!
Только не может вместить человек все достоинства сразу.

Даст одному мудрый бог отличаться в военном искусстве,
Ну а другому Кронид светлый разум дарует: и долго
Будут плодами его племена благоденствовать смертных,
И поднимать города; обладающий им дважды счастлив.
Гектор! К совету склонись, мне он кажется лучшим. Послушай.

Битва, как огненный круг, что зажёг ты, – повсюду пылает!
Но, как за стену мы все за тобой ворвались, так трояне, –
Выбыли с боя одни из-за ран, а другие дерутся
С множеством меньшим числом, растянувшись повсюду вдоль стана.
Выйди из боя: сюда призови ратоводцев храбрейших;

Здесь сообща мы решим с ними это важнейшее дело:
Разом ли по кораблям многоместным всей ратью ударить,
Если врага одолеть бог позволит нам; или немедля
Всем от судов отступить, пока вовсе нас здесь не разбили!
Я опасаюсь, чтоб долг нам вчерашний кровавый ахейцы

Ни захотели вернуть! При судах ненасытный войною
Ждёт нас, и вряд ли совсем он от славной воздержится битвы».
Так он сказал. И совет справедливый тот Гектор одобрил.
Он с колесницы своей спрыгнул на́ землю, звякнув оружьем,
И так ответил ему, устремляя крылатые речи:

«Здесь, Полидамас, пока удержи предводителей храбрых;
Я же войска обойду, оценю, как пылает сраженье;
Дам лишь приказы вождям, и сюда возвращусь я немедля».
Это сказав, полетел, как гора под снегами – огромный;
С криком призывным он всех обошёл, и троян и союзных.

И к Панфоиду скорей, к Полидамасу, тут все дарданцы
К храброму бросились, лишь голос Гектора громкий заслышав.
Он же передних ряды обходил и усердно искал в них
Братьев: Гелена царя с Деифобом героем; а также
Он Адамаса искал, и отца его Азия тоже.

Он их нашёл, но не все были живы они и здоровы:
В прахе одни у судов мореходных данайских лежали
Бледные, души свои потеряв под данайскою силой;
Ну а другие от ран, отступив к Илиону, страдали.
Вскоре на левом конце истребительной брани нашёл он

Брата Париса. Супруг дивнокудрой прекрасной Елены
Дух ополчений своих ободрял, побуждая их к бою.
Встав перед братом своим, укоризненно Гектор воскликнул:
«Видом лишь гордый, Парис, женолюб, обольститель несчастный!
Где у тебя Деифоб и Гелен, повелитель народа?!

Где славный Офрионей?! Где воинственный Азий Гиртакид?!
Где Адамас?! О! С высот нынче падает Троя святая!
Гибнет! Но с ней и твоя, Александр, неизбежна погибель!»
Тотчас ему возразил Приамид Александр боговидный:
«Нынче угодно тебе обвинять и безвинного, Гектор!

Прежде я более мог нерадивым казаться в сраженьях,
Но не теперь! И меня не без доблести мать породила.
С часу того, как ты бой перенёс к кораблям мореходным,
С этого часу и мы с аргивянами здесь непрерывно
Сходимся в бой! Да, друзей потеряли, которых назвал ты.

Только герой Деифоб и Гелен, повелитель народа,
Вышли из боя, они были длинными копьями в руки
Ранены сильным врагом; но Кронид их избавил от смерти.
Гектор, веди нас, куда твоё смелое сердце прикажет!
Все мы желаньем горим за тобою последовать. В нашей

Храбрости ты не найдешь недостатка, покуда есть силы.
Свыше же сил воевать, как бы кто ни желал, – невозможно».
Так говоря, укротил он великого Гектора душу.
Ринулись оба туда, где сильнее кипело сраженье:
Там, где стоял Кебрион вождь, где был Полидамас храбрейший,

Фалк и Ортей, с ними вождь Полифет, что подобен был богу,
Пальмий, Асканий и с ним Морис, отрасли Гиппотиона,
Два воеводы, они из Аскании прежним на смену
Прибыли только вчера; устремил на войну их Кронион.
В битву троянцы неслись, словно ветров неистовых буря,

Громами Зевса гремя, мчится грозная степью широкой
И, с воем страшным на понт вдруг обрушась, кругом поднимает
Горы клокочущих волн в неумолчношумящей пучине,
Пенятся грозно они, нависают одни над другими.
Так илионцы, сомкнув к ряду ряд, шли одни за другими;

Медью блеща и гремя, в бой летели они за вождями.
Гектор предшествовал всем, смертоносному равный Аресу;
Он перед грудью держал круглый щит необъятный, огромный,
Кожами крепкий, обшит щит снаружи был медью блестящей;
Шлем лучезарный его в такт шагам колебался, сверкая.

Всюду фалангам врагов он грозил, под щитом наступая,
Всюду испытывал их, не расстроит ли натиском смелым.
Только ничем не смущал он бесстрашного духа данаев.
Сын Теламона его вызвал первым, вперёд выступая:
«Ближе, герой, подойди! Что ж ты издали только пугаешь

Воинов Аргоса? Мы не невежды в военном искусстве,
Но лишь Кронида бичом тяжким здесь смирены аргивяне.
Верно, надеждой горишь в сердце ты уничтожить сегодня
Наши суда? Но ещё для защиты целы́ наши руки!
Раньше, я думаю, мы город ваш, его башни и стены

До основанья снесём, ниспровергнув своими руками!
И, объявляю тебе, близок день, как и сам ты, бегущий,
Пламенно станешь молить всех богов олимпийских и Зевса,
Чтобы быстрей ястребов твои дивные кони летели,
В город тебя унося, поднимая лишь пыль по долине».

Слово заканчивал он, как над ним в небесах закружился
Справа парящий орёл. И вскричали ахейские рати,
Видя в орле добрый знак. Только Гектор бесстрашно ответил:
«Праздные звуки, Аякс, произносишь, огромностью гордый!
О, если б знал я, что мне столь же верно быть вечно живущим,

Стать сыном Зевса и быть порождённым от Геры богини,
Славиться всеми, как Феб Аполлон и Афина Паллада! —
Как верно то, что вы все в этот день свою гибель найдёте!
Все совершенно! И ты, если только отважишься выйти
Против копья моего, что, тебя сокрушив, растерзает

Нежное тело твоё; птиц пустынных да псов Илионских
Мясом насытишь своим, павший возле судов мореходных!»
Так он сказал и вперёд устремился. За ним и трояне
С криком ужасным. Их крик подхватили и задние рати.
Мощно вскричали в ответ и данайские рати: отважно

Ждали удара они нападавших троянских героев.
Крики двух воинств дошли до эфира, до Зевса сияний.

Песнь четырнадцатая

ОБОЛЬЩЕНИЕ ЗЕВСА

Нестор пил пиво в шатре, наслаждаясь; вдруг, крики услышав,
К сыну Асклепия он в тот же миг обратился тревожно:
«Что теперь выйдет из всех этих дел, Махаон благородный?
Крики бойцов молодых наших громче и, кажется, ближе!

Друг, ты сиди у меня и багряным вином укрепляйся:
Теплую ванну тебе Гекамеда, кудрявая дева,
Скоро нагреет и кровь, что засохла на теле, омоет.
Я же на холм поднимусь и немедленно всё разузнаю».
Так он сказав, захватил щит сыновний искусной работы,

Медью блестящий, его Фразимед конеборец оставил
В ставке отца, ну а сам он с отцовским щитом вышел к бою.
Выбрал Нелид и копьё, что покрепче и с острою медью.
Выйдя едва из шатра, он увидел позорное дело:
В страхе ахейцы бегут, а бегущих преследуют с тыла

Гордые Трои сыны. И стена у ахеян пробита!
Будто бы зыбью немой почернело великое море,
Предзнаменуя не штиль, а нашествие бурного ветра,
Волн не бросает оно ни туда, ни сюда, лишь чернеет,
Ждет, когда ветер нашлёт Зевс на море свистящий и буйный, –

Так же и Нестор в душе колебался, волнуясь, решал он,
Что ему выбрать: к рядам поспешить аргивян быстроконных
Или к владыке мужей, властелину народов Атриду?
И, поразмыслив, Нелид тут решил, что полезнее будет
К сыну Атрея пойти. А бойцы истребляли друг друга

В битве жестокой; вокруг сильных тел их звучала ужасно
Медь под ударами пик и мечей беспощадных, и копий.
Вскоре он встретил царей, славных Зевса питомцев, что были
Ранены прежде в боях: от своих кораблей шли навстречу
Царь Диомед, Одиссей и державный Атрид Агамемнон.

Их корабли далеко находились от места сраженья;
Первыми их извлекли они на́ берег моря седого:
Стену ж у их кораблей возвели совокупно с другими.
Берег, как ни был широк, он не мог многовёслые сразу
Все корабли их принять; стеснены ополчения были:

Их разместив на песке, как ступени, заполнили целый
Берег широкий, и всё между мысов пространство залива.
Вышли вожди, чтоб узнать: в чём причина смятенья и криков;
Были печалью полны их сердца. Опираясь на копья,
Шли они рядом, и тут с ними встретился конник геренский,

Нестор, и больше ещё дух смутил у ахейских героев.
Сразу спросил у него повелитель мужей Агамемнон:
«Нестор божественный, о, ты великая слава данаев!
Здесь ты зачем? Почему смертоносную битву оставил?
О, я боюсь, что слова свои выполнит Гектор ужасный!

Некогда он обещал средь собранья троянского, гордый,
Что возвратится назад, в город, после того лишь, как наши
Все корабли он сожжёт и ахеян всех насмерть изрубит.
Так он грозился тогда, и теперь совершается это!
Боги! Неужто и все рати меднооружных данаев

Ненависть в сердце ко мне, как Пелид быстроногий, питают,
Если сражаться они не хотят при кормах корабельных?!»
Тут же Атриду на то отвечал Нестор, конник геренский:
«Да, Агамемнон, всё так и свершается! Даже не смог бы
Сам громовержец того изменить, что уже совершилось!

Пала ахейцев стена, на которую мы уповали,
Что от врагов нас спасёт и судам нашим будет защитой.
Ну а враги уже здесь, при судах, и упорной атакой
Всюду теснят нас; уже не узнать, и внимательно глядя:
Где аргивяне быстрей отступают, где паника больше.

Всюду смятенье и смерть, всюду вопль раздается до неба!
Други, подумаем, что предпринять нам, что сделать возможно?
Может, нас разум спасёт. Только в битву вступать, воеводы,
Я не советую вам: тот, кто ранен, не должен сражаться».
Нестору вновь говорил повелитель мужей Агамемнон:

«Нестор! Уж если война при кормах корабельных пылает;
Если не в помощь ни вал, ни стена нам, ни ров, для которых
Столько терпели трудов мы, надеясь на них, ожидая,
Что от врагов нас спасут и судам нашим будут защитой, –
Значит, сомнения нет: видеть Зевсу Крониду угодно

Здесь, от Эллады вдали, павших смертью бесславной ахеян!
Было же время, и нас защищал он так ревностно в битвах…
Нынче он Трои сынов, вижу я, как бессмертных блаженных,
Славой венчает, а нам силы рук наших мощных сковал он!
Слушайте ж, други, один мой совет, и его мы исполним:

Первые наши суда, что стоят возле самого моря,
Двинем немедленно все, спустим их на священное море;
На якорях укрепим их подальше от берега. Ночью ж,
Может быть, Трои сыны до утра прекратят нападенье.
Мы ж под покровом ночным корабли и последние спустим.

Нет никакого стыда убежать от беды даже ночью;
Лучше бежать и спастись, чем, напрасно сражаясь, погибнуть».
Косо взглянув на него, возгласил Одиссей многоумный:
«Что за слова ты сказал, предводитель мужей Агамемнон?!
Пагубный! Лучше б другим ты каким-нибудь воинством робким

Стал предводить; не владел чтобы нами, мужами, которым
С юности, с нежной поры, Зевс назначил до старости биться
В войнах жестоких, пока не погибнет с оружием каждый!
Или ты хочешь теперь многолюдную Трою оставить,
Из-за которой уже столько бед претерпели мы страшных?

Лучше молчи, чтоб ещё кто-нибудь из ахейцев не слышал
Речи такие, каких муж достойный сказать не захочет,
Тот, кто всегда говорит согласованно с разумом здравым,
Кто держит скипетр в руке и кому повинуются столько
Разных племён, как тебе, повелитель аргивских народов!

Я отвергаю совет, что ты дал! Сам себя ты послушай!
Ты предлагаешь сейчас, в продолжение боя и смуты,
В море спускать корабли, чтобы то, чего жаждут троянцы,
Тут же сбылось!? Ведь они и без этого нас притесняют!
Грозная гибель на нас всех обрушится! Знай, что ахейцы

Бросят сражаться совсем, если в море суда повлекутся:
Кинутся сами к судам, чтоб спастись, и забудут про доблесть!
Нет, нас советы твои лишь погубят, правитель народа!»
Тут же воскликнул в ответ повелитель мужей Агамемнон:
«О, Лаэртид! Поразил глубоко ты жестоким упрёком

Душу мою. Но ведь я не даю повелений ахейцам
Против желания их, влечь суда многоместные в волны.
Пусть же найдётся другой, кто нам лучше предложит решенье;
Будь он хоть молод, хоть стар, – одинаково он мне желанен».
Выступил тут среди них Диомед, предводитель бесстрашный:

«Вот, перед вами тот муж, коль угодно! Искать вам не долго
Добрый совет. Но меня вы послушайте, не оскорбляясь
Тем, что начну говорить между вами, героями, младший.
Сам справедливо горжусь я отца знаменитого родом,
Кровью Тидея; его в славных Фивах уж скрыла могила.

Трёх сыновей породил царь Порфей непорочных; и жили
В тучном Плевроне они и ещё в Калидоне гористом;
Первым был Агрий, вторым – Мелас, третьим – Иней конеборец,
Дед мой, Тидеев отец, был он доблестью их знаменитей.
Там же и он обитал; а родитель мой в Аргос укрылся,

Долго скитавшийся: Зевс и бессмертные так захотели.
Дочь у Адраста царя взял в супруги; и, в доме владыка,
Благами был он богат, и довольно имел он обширных
Нив хлебородных, садов плодоносных различных не мало,
Множество стад он имел; и ахейских мужей копьеборством

Всех превышал; но о том вы слыхали и знаете сами.
Зная же то, что и я не презренного племени отрасль,
Вы не презрите совет, что я дам вам, как равный средь равных:
Нас неизбежность зовёт: в бой, друзья, невзирая на раны!
Войску покажемся мы, ободрим. Но в сраженье не вступим,

Встанем подальше от стрел, чтоб ещё нас не ранили больше;
Только других поощрим на сражение, тех, что поддавшись
Слабости сердца, стоят вдалеке, не участвуя в битве».
Так он сказал. И цари согласились с советом Тидида;
К битве пошли; впереди гордо шёл Агамемнон державный.

Так же и бог Посейдон не напрасно следил за сраженьем:
Перед царями предстал он под образом древнего мужа;
Правую руку царя, устроителя ратей Атрида,
Тронув, к нему возгласил, устремляя крылатые речи:
«Царь Агамемнон! Теперь Ахиллесово мрачное сердце

Радостно бьётся в груди, видя гибель и бегство данаев!
Нет у Пелида к другим сострадания, жалости малой!
Пусть бы он так и погиб! Пусть бы Зевс постыдил горделивца!
Ты ж, Агамемнон Атрид, не совсем уж богам ненавистен;
Может быть, скоро вожди и владыки троянского войска,

Пыль поднимая кругом, побегут по широкой долине
Прочь от ахейских судов и шатров! Сам ты это увидишь».
Это сказав, полетел он к войскам, закричав что есть силы:
Как девять тысяч или десять тысяч воскликнули б разом
Сильных мужей на войне, начинающих ярую битву! –

Голосом мощным таким из груди Посейдон земледержец
Грянул ахейским войскам, силу бурную каждому в сердце
Этим вдохнув, чтоб могли без усталости снова сражаться.
Златопрестольная, встав на Олимпе, владычица Гера
Взоры свои с высоты устремила и скоро узнала

Быстро над боем уже пролетевшего мощного бога,
Брата и деверя; тут сразу радость проникла ей в душу.
Но также Зевса она на вершине увидела Иды,
Шумной потоками: был ненавистен он сердцу богини.
Стала тогда размышлять волоокая Зевса супруга,

Как, обольстив, усыпить ей божественный ум Эгиоха?
Лучшей богиня сочла мысль такую, приятную сердцу:
К Зевсу на Иду взойти в бесподобном прекрасном убранстве.
Может, захочет супруг насладиться любовью с супругой,
Видя всю прелесть её, а она и глубокий и сладкий

Сможет, возможно, пролить сон ему на ресницы и разум.
Тотчас же Гера пошла в свою спальню, что выстроил сын ей,
Ею любимый Гефест: в косяках сделав крепкие двери
С тайным запором, никем из бессмертных ещё не раскрытым.
Гера вошла, заперев за собою блестящие двери;

Лёгкой амброзией там она всё, от мельчайшей пылинки,
Тело омыла своё, натерев потом маслом чистейшим,
Сладким, небесным, из всех, что имела она, наилучшим:
Чуть лишь его сотрясти в медностенном Крониона доме –
Масла божественный дух до небес и земли разливался.

Тело прекрасное им умастив, расчесала прилежно
Волосы, хитро сплела и сложила в причёску; и волны
Пышных душистых кудрей с головы ниспадали бессмертной.
Платьем душистым затем облачилась, застёжками выше
Дивной гуди застегнув золотыми. То платье Афина

Ей соткала, всё его превосходным украсив узором.
Пояс с густой бахромой тонкий стан опоясал богини.
Серьги с подвеской тройной, что на солнце так ярко играли,
Гера надела и вся заблистала небесной красою.
Лёгкой накидкой затем она голову ловко покрыла,

Пышной и новой: как снег белизною сиявшей на солнце.
К светлым ступням привязав дивной кожи сандалии, Гера
Вышла из спальни своей, так одевшись красивым убранством,
Глаз восхищающим. Тут Зевса дочь Афродиту тихонько,
Вдаль от бессмертных богов отозвав, ей негромко сказала:

«О, моя милая дочь, что тебя попрошу, ты исполнишь
Или отвергнешь, в душе на меня гнев скрывая, Киприда,
Что за данаев всегда я стою, ну а ты – за троянцев?»
Тут же ответила ей Зевса дочь Афродита Киприда:
«Крона великого дочь, златотронная Гера богиня!

Что замышляешь, скажи; моё сердце велит мне исполнить
Всё, что исполнить могу, если то, что велишь, исполнимо».
Сердцем коварствуя, ей отвечала державная Гера:
«Дай, Афродита, любви! Дай мне тех сладострастных желаний,
Коими ты и людей и богов так легко покоряешь!

Я отправляюсь взглянуть на границы земли многодарной,
Там я богов навещу: Океана отца, мать Тефису;
В доме у них я росла в доброте и любви их; от Реи
Юную взяли меня, когда Зевс беспредельно гремящий
Крона под землю низверг и под волны бесплодного моря.

Их навестить я иду, чтоб унять их раздор бесконечный:
Оба любимые мной, они брачного ложа и ласки
Стали давно избегать, как вражда поселилась в их душах.
Если родителей я примирю вдруг словами моими,
Снова на ложе любви возведя, чтоб любили друг друга,

Вечно останусь для них я любезной тогда, и почтенной».
Тут же, пленительно ей улыбаясь, сказала Киприда:
«Как я могу отказать? Как мне просьбы твоей не исполнить?
Ты же в объятиях спишь всемогущего Зевса Кронида?»
Так говоря, на груди она пояс цветной развязала

Дивно расшитый: таил он в себе все любовные чары;
Страсть и желания в нём, шёпот нежный, слова обольщений,
Что и разумных не раз в сети сладостной лести ловили.
Гере тот пояс подав, так сказала с улыбкой Киприда:
«Вот тебе пояс любви, спрячь его на груди под одеждой.

В нём заключается всё! И, надеюсь, в чертоги Олимпа
Ты не вернёшься, пока не исполнишь желания сердца».
И Афродите в ответ улыбнулась почтенная Гера,
Пояс с улыбкой взяла, на груди под одеждой укрыла.
Снова к богам остальным Зевса дочь Афродита вернулась.

Гера ж, не медля ничуть, покидает вершины Олимпа.
Мчит над Пиерией и над Эмафией многодолинной;
Быстро по снежным горам фракиян быстроконных промчалась,
Выше утёсов паря и стопами вершин не касаясь.
С гордых Афона высот на волнистое море спустилась.

К Лемносу мчит, в город Лемн пресвященный, владенья Фоаса;
Там повстречалась со Сном, вечной Смерти возлюбленным братом;
За руку бога взяла, с нежной лаской ему говорила:
"Сон! Повелитель ты всех небожителей, всех земнородных!
Если ты просьбу мою исполнял хоть когда-то охотно,

Нынче исполни ещё. Буду вечно тебе благодарна.
Сон, усыпи для меня ты глаза громодержца Кронида,
В тот самый миг, как его обниму я на ложе любовном.
Дам я за это тебе трон нетленный, прекрасной работы,
Весь золотой: для тебя бог Гефест, хромоногий художник,

Сын мой его сотворит и подножием пышным украсит,
Чтобы на сладких пирах мог ты нежные ноги покоить».
Гере державной в ответ говорит крепкий Сон усладитель:
«Гера, богиня богинь, дочь великого Крона! Права ты
В том, что любого могу бога я на земле и на небе

Сном без труда одолеть: даже волны и шум Океана
Древнего, что породил всё живое, – легко усыпляю.
К Зевсу ж Крониду, царю, и приблизиться я не посмею,
В сон я его не склоню, пока сам он того не прикажет.
Было уж раз: ты меня научила подобной же просьбой,

В день, как бесстрашный Геракл, славный сын громоносного Зевса,
От Илиона отплыл, крепкий город троянский разрушив.
Я в этот день усыпил Эгиоха всесильного разум,
Сладко разлившись; а ты для Геракла готовила беды:
Страшный, неистовый шторм подняла ты на море, отбросив

Сына его далеко от друзей, далеко от отчизны,
Прямо на остров Коос. А Кронид же, проснувшись, грозою
Всех по Олимпу богов разогнал, а меня он особо,
Гневный искал. Я б погиб, был бы сброшен с небес прямо в море,
Если бы Ночь не спасла, и бессмертных и смертных царица.

К ней прибежал я спастись. Сколь бы ни был разгневан Кронион,
Всё же отстал: оскорбить Ночь священную он не решился.
Ты ж предлагаешь опять мне ввязаться в опасное дело!»
Так отвечала ему волоокая Гера богиня:
«Сон усладитель, зачем беспокоишься прошлым сегодня?

Или ты думаешь, Зевс и троян защищать будет так же,
Как в страшном гневе своём защищал он любезного сына?
Смело иди! Я тебе в благодарность в супруги хариту
Самую юную дам, Пазифею, её, наконец, ты
Крепко обнимешь; по ней, знаю, ты уж давно воздыхаешь».

Этим обетом её Сон был рад; восхищённо ответил:
«Клятвой тогда поклянись нерушимою, водами Стикса;
Правой рукой ты коснись необъятной земли многодарной,
Левой же – моря коснись, и в свидетели клятвы возьмём мы
Всех преисподних богов, что живут рядом с Кроном древнейшим.

Ими клянись, что ты мне молодую хариту в супруги
Дашь, Пазифею! Все дни я по ней воздыхаю, давно уж».
Так он сказал. И ему покорясь, белоплечая Гера
Руки простёрла: клялась, как велел он, богов призывая
Всех преисподних, каких называют титанами люди.

Ими клялась. И, едва совершив эту страшную клятву, –
Оба взвились высоко, Имбр и Лемнос оставив; одевшись
Облаком лёгким вдвоём, с ветром быстро по воздуху мчались.
Скоро увидев внизу мать зверей, многоводную Иду,
Возле Лектона они, понт оставив, уже над землею

Быстро текли, и дубрав волновали вершины стопами.
Там разлучились. Так, Сон, Зевса глаз избегая, укрылся,
Сев на огромную ель, что на Иде в то время всех выше
Гордо стояла, своей головой в небеса упираясь.
Там, укрываясь, сидел под ветвями он мрачными тихо,

Птицей виталицей вдруг превратясь, горной, звонкоголосой,
Той, что халкидой зовут у богов, а у смертных – киминдой.
Гера ж владычица вмиг воспарила на Гаргар высокий –
Иды одну из вершин. Здесь увидел её громовержец.
Только взглянул он, как страсть охватила могучую душу

Тем же безумным огнём, что горел на супружеском ложе
В первую брачную ночь, от любимых родителей втайне.
Гере навстречу он встал, громоносный, сказав с удивленьем:
«Гера супруга! Зачем своим ходом идёшь от Олимпа?
Я при тебе и коней с золотой колесницей не вижу».

Зевсу, коварная, так отвечала державная Гера:
«Я отправляюсь, супруг мой, к пределам земли даровитой,
Там я богов навещу: Океана отца, мать Тефису;
В доме у них я росла в доброте и любви; ты же знаешь.
Их навестить я иду, чтоб унять их раздор бесконечный:

Оба любимые мной, они брачного ложа и ласки
Стали давно избегать, как вражда поселилась в их душах.
Кони при мне, они ждут у подножия Иды обильной
Реками, чтобы меня быстро мчать по воде и по суше.
Ну а сюда для тебя я пришла от Олимпа, Кронион,

Чтоб на меня ты, супруг, не разгневался, если б без спроса
В дом Океана ушла, что глубокие воды объемлет».
Гере ответил тогда поднимающий тучи Кронион:
«Гера супруга, идти к Океану ты можешь и после.
Нынче ж давай мы с тобой насладимся взаимной любовью.

Гера, такая любовь никогда, ни к богине, ни к смертной,
В грудь не вливалась мою и душою моей не владела!
Даже жены молодой Иксиона, пленясь, не любил так,
Что родила мне царя Пирифоя, подобного богу.
Даже Данаю я так не любил, дочь Акрисия, ту, что

Сына Персея потом родила мне, героя героев.
Так не любил я и дочь знаменитого Феникса, ту, что
Миноса мне родила, славу Крита; ещё – Радаманта.
Так и прекраснейшей я не пленялся Алкменою в Фивах,
Что родила мне потом мощной силы героя, Геракла.

Даже Семелу я так не любил, мне родившую радость
Смертных – Диониса. И дивнокудрой царицей Деметрой
Так не пленялся; самой славной Летой, и даже тобою,
Гера, я так не пылал, как теперь, сладких полный желаний!»
Зевсу, коварная, так отвечала державная Гера:

«О, что за ужас, Кронид! Что ты мне предлагаешь, могучий!?
Хочешь, чтоб здесь мы легли и любовью с тобой насладились?
Здесь, на вершине горы, отовсюду открытой для взглядов?
Что если нас кто-нибудь из бессмертных богов здесь увидит,
Спящими вместе, и всем небожителям, злобный, расскажет?

Я не посмею тогда, с ложа встав после ночи любовной,
Вновь в олимпийский твой дом возвратиться: позорно мне будет!
Если желаешь меня, если я тебе нынче приятна,
Есть у нас спальный покой, что возлюбленный сын твой построил,
Славный Гефест, укрепив в нём надёжные двери с запором.

Там мы и можем прилечь, если хочешь сегодня покоя».
Быстро ответил на то Гере Зевс, грозных туч собиратель:
«Гера супруга! Ни бог и ни смертный нас тут не увидит.
В том положись на меня. Я окутаю нас золотистым
Облаком; и сквозь него даже Солнца лучи не проникнут,

Чей острый взгляд всё вокруг видит днём, и везде проникает».
Так он сказал. И обнял сильный Зевс златотронную Геру.
Быстро под ними земля нарастила цветущие травы,
Лотос росистый, шафран и густые цветы гиацинта.
Мягко супругов они над землёй высоко приподняли,

Ложе создав для богов; и укрылись они золотистым
Облаком пышным; с него капли капали, ярко сверкая.
Так беззаботно уснул Зевс, любовью и сном побеждённый.
Мирно на Гаргаре спал он, на Иды вершине, с супругой.
Быстро к ахейским судам победительный Сон устремился,

Радости весть возвестить черновласому Энносигею.
Встал перед ним он, сказал, устремляя крылатые речи:
«Ревностней, царь Посейдон, ты теперь помогай аргивянам!
Славу им дай хоть на миг, пока спит громовержец Кронион:
Гера склонила его насладиться любовью и ложем;

Я же наслал на него сладкий сон на недолгое время».
Так он сказал и к войскам полетел, к славным ратям ахейским,
Больше ещё возбудив Посейдона к защите ахеян.
Вышел вперёд Посейдон, перед первыми встав, он воскликнул:
«Мы ли, ахейцы, опять Приамиду победу уступим?

Мы ли допустим, чтоб взял корабли он и славой покрылся?
Так похваляется он и грозит, потому что без дела
Возле своих кораблей Ахиллес остается могучий.
Но и в Пелиде нужды нам не будет, когда мы все вместе
Ринемся в бой и один за другого стоять будет насмерть!

Вот вам совет мой, друзья, и, послушав его, исполняйте:
Быстро возьмите щиты, что надёжней и больше, мы ими
Грудь защитим; каждый пусть свою голову шлемом покроет;
Длинные копья в руках, медножалые, крепко сжимая,
Смело пойдём на врага! Все – за мной! Я не верю, чтоб Гектор

Мог против нас устоять, даже пусть и неистов он в битвах!
Кто меж бойцами могуч, но владеет щитом не великим,
Слабому пусть передаст он свой щит, и возьмёт щит великий».
Так говорил он, и все покорились с усердием пылким.
Строили рати цари, даже раны свои забывая:

Царь Диомед, Одиссей и державный Атрид Агамемнон.
Войско они обошли, заставляя доспехом меняться:
Крепкие – крепкий одел, отдавая всё слабое – слабым.
Медью сияющей так ополчившись, данайцы всем войском
Двинулись. Их предводил Посейдон, сотрясающий землю;

В правой могучей руке меч держал он огромный и страшный,
Молнии равный, в бою невозможно с ним было встречаться:
Смертных всех ужасом он поражал среди гибельной сечи.
Также троянцев войска и блистательный Гектор построил.
Тут же ужаснейший бой смертоносный, кровавый воздвигли

Бог Посейдон и герой шлемоблещущий Гектор великий:
Тот аргивян защищал, ну а этот любезных троянцев.
Море восстало, волной доходя до судов и стоянок,
С рёвом плескалось. Войска с криком страшным на битву сходились.
Волны морские и те не с такою свирепостью воют,

Быстро на сушу несясь от дыхания ветра Борея;
Меньше ревёт и огонь в истребительном страшном пожаре
В горном лесу, где, треща, пожирает деревья он жадно;
Ветер не столько шумит по дубравам высоковолосым,
Пусть со свирепостью всей он над ними гудит и бушует, –

Сколько гремели теперь голоса и троян, и ахеян:
С воплем безумным они устремлялись в бою друг на друга.
Первым в Аякса копьём шлемоблещущий Гектор ударил,
В миг, как Аякс на него наступал; он наметился верно:
В грудь, в середину, где два перевесных ремня простирались,

Первый ремень от щита, а второй от меча. Он Аякса
В них поразил, но ремни защитили. Разгневался Гектор,
Видя, что быстрая медь бесполезно из рук излетела.
Тут же к друзьям отступил Приамид, чтобы смерти избегнуть.
Но отступившего вдруг поражает Аякс Теламонид

Камнем, что в куче лежал для подпоры судов извлечённых.
Много там было камней под ногами бойцов. Взял он камень,
С силой кручёным пустил, тот понёсся со свистом, вращаясь,
И прямо в грудь над щитом возле шеи попал Приамиду.
Будто бы дуб, что сражён быстрой молнией Зевса Кронида

Прямо под корень; лежит, серный дым из разбитого вьётся
Едкий, зловонный; стоит, как бездушный, паденья свидетель,
Близкий прохожий: то знак, что погибельны молнии Зевса, –
Так ниспроверглась в тот миг Приамидова крепость на землю.
Выпал и дрот из руки, и поверх навалился огромный

Щит, и взгремели на нём шлем блестящий с доспехом из меди.
С криком победы к нему понеслись молодые ахейцы,
Падшего чтоб утащить. Много пик на него устремилось.
Но ни единый не смог, ни ударить владыку народов,
Ни подступить, подбежав: в миг один окружили героя,

Будто стеной, Агено́р, Полида́мас, Эней знаменитый,
Ликии царь Сарпедо́н, и воинственный Главк непорочный;
Не было мужа, о нём не радевшего; каждый над падшим
Выпуклый выставил щит в оборону. Друзья Приамида
На руки взяли его, понесли из кипящего боя

Быстро к ретивым коням, что стояли в тылу от сраженья
С храбрым возницей его и с прекрасной его колесницей.
В город помчали они Приамида, стонавшего тяжко.
Но лишь примчались они к броду дивной реки чистоструйной,
Ксанфа пучинного, что был рождён, громовержцем бессмертным,

Там с колесницы его положили на землю и свежей
Влагой омыли лицо. Он вздохнул, размыкая ресницы;
Чёрную кровь изо рта стал отхаркивать, встав на колени.
Вскоре, однако, опять он на землю упал, и покрылись
Сумраком ночи глаза: был ещё оглушён он ударом.

Видя, что Гектор сошёл с поля боя, все рати ахеян
Тут же на гордых троян с жаром бросились, дух свой возвысив.
Первым от всех аргивян, Оилеев Аякс быстроборный
Сатния пикой пробил, изощрённой, смертельно, с налёта, –
Энопа сына; рождён он был на берегах Сатниона

Энопу, стад пастуху, от прелестнейшей нимфы-наяды.
Славный Аякс Оилид, налетев, знаменитый копейщик
Сатния в пах поразил; тот упал. И за труп Энопида
Подняли Трои сыны и ахеяне страшную сечу.
Вождь Полида́мас вперёд за него вышел мстителем, грозно

Пикой огромной тряся, он метнул в Профое́нора метко,
В ветвь Ареи́лика, – медь мощной пики плечо пробивает;
Падает в пыль и рукой он хватает кровавую землю.
Па́нфоя сын закричал со свирепством, победно и гордо:
«Скажет ли кто вот теперь, что лихой Панфои́д Полида́мас

Тщетно из мощной руки посылает огромную пику!
Острую принял её из ахейцев один и, надеюсь,
Так он к Аиду пойдёт, на неё опираясь, под землю!»
Так он кричал. Крик его огорчил всех ахеян, надменный.
Больше же всех возмущён был Аякс, вспыхнул сердцем геройским,

Так как был рядом, когда Профое́нор герой пал, сражённый.
Гневный Аякс тут метнул в отступавшего дротик блестящий.
Гибели чёрной едва Панфои́д избежал, вбок отпрянув.
Дрот всё же жертву нашёл: Архелох, славный сын Антенора,
Принял смертельную медь. Боги здесь предрекли ему гибель.

Над позвонком, что вверху, остриё рассекло ему жилы
Крепкие, где голова у несчастного с шеей сходились.
Мощным ударом сражён: головой, и лицом, и губами
Прежде к земле он приник, чем коленами, павший, коснулся.
Громко тогда закричал Панфои́ду Аякс Теламонид:

«Эй, Панфои́д, обернись, и скажи мне, троянец, правдиво:
За Профое́нора пасть этот воин не был ли достоин?
Не из простых он бойцов, не презренного, кажется, рода.
Он илионян вождя, Антенора, смирителя коней,
Сын или брат: сильно он на родню Антенора похожий».

Так он сказал, хоть и знал поражённого. Грусть охватила
Души троян. Тут пронзил Акама́нт беотийца Прома́ха,
Мстящий за брата, чей труп увлекал беотиец к ахейцам.
Злобно над павшим гордясь, громко так восклицал победитель:
«Вот, аргивяне стрельцы, вы, угроз расточители праздных!

Вот! Не одним только нам суждены боевые печали!
Но точно так же и вас постигают печали и гибель!
Видите, воин и ваш, ниспроверженный пикой моею,
Крепко уснул, навсегда! Моя месть за убитого брата
Вас не заставила ждать! Счастлив тот, кто, как брат мой любезный,

Братьев имеет в семье, чтобы смерть не осталась без мести!»
Так он сказал. Аргивян оскорбили надменного речи,
Более ж всех взволновав дух воинственный у Пенеле́я.
Он на троянца с копьём в гневе бросился; тот уклонился
Силы удара страшась: Пенелей свергнул Илионе́я,

Фо́рбаса сына. Богат был стадами, любим был Герме́сом
Фо́рбас сильней остальных из пергамцев; ода́рен богатством;
Но от супруги имел одного сына, Илионея.
Пикой его Пенелей поразил в основание глаза,
Вышиб зрачок. И прошла пика впадину глаза и череп;

Вышла насквозь. И присел бедный юноша, руки раскинув.
Так кончил жизнь. Пенелей вырвал тут острый меч свой из ножен,
Шею с размаха рассёк; снёс врагу на кровавую землю
Голову в шлеме, лишь медь простонала. Смертельная пика
Так и осталась в глазу. Словно мак, он кровавую поднял

Голову; толпам троян показал и, гордясь, так сказал им:
«Трои надменной сыны! Известите родителей сына
Илионея. И мать, и отец его пусть же оплачут!
Ах! Ведь ещё и жена молодая героя Прома́ха
Выйдет супруга встречать не на радость, когда из-под Трои

Мы возвратимся домой в кораблях, молодые ахейцы!»
Лица пергамлян в тот миг бледным ужасом густо покрылись;
И, озираясь кругом, каждый думал о бегстве от смерти.
Музы! Откройте теперь, вы, живущие в высях Олимпа,
Кто из ахейцев добыл тут трофеи кровавые первым

В битве, когда Посейдон, на их сторону сдвинул удачу?
Первым великий Аякс сверг отважного Иртия, сына
Гирта, царя и вождя крепкодушных, воинственных мизов.
Фалка сразил Антилох, также с Ме́рмера снял он доспехи.
Вождь Мерио́н же низверг вместе Мо́риса с Гипотио́ном.

Тевкр Профоо́на низверг и бегущего прочь Перифе́та.
Сильный Атрид заколол Гипере́нора, сильных народов
Пастыря: злое копьё, в пах попав, растерзало утробу,
Внутренность вырвало вон; из зияющей раны теснимый
Дух излетел, и глаза Гипере́нору тьма охватила.

Быстрый Аякс Оилид больше всех уничтожил троянцев.
С ним ни один из вождей не сравнился бы в быстрой погоне
За убегавшим врагом, если Зевс врагам ужас вселяет.

Песнь пятнадцатая

ОТТЕСНЕНИЕ ОТ КОРАБЛЕЙ

В бегстве, когда частокол с рвом глубоким они миновали,
Многих лишившись бойцов, укрощённых руками данаев,
Там, у своих колесниц, удержались и встали трояне,
Трепетны в страхе, бледны. В это время проснулся на Иде

Зевс и воспрянул от сна из объятий владычицы Геры.
Быстро поднявшись, он встал и увидел троян и данаев.
В панике Трои сыны убегали, их с тыла жестоко
Гнали данаи. И там, в их рядах, видит Зевс Посейдона!
Гектора ж он усмотрел распростёртого в поле; и возле

Други сидели; а тот, чувств лишённый, дыша еле-еле,
Кровь изо рта извергал: ведь его поразил не бессильный.
И милосердьем к нему воспылал царь бессмертных и смертных.
Грозно на Геру взглянув, так сказал громодержец ей в гневе:
«Вижу я, козни твои, о, злотворноковарная Гера,

Гектора мощь удалив с поля боя, троян устрашили!
Но я не знаю ещё, ты ли первая козней преступных
Вкусишь заслуженный плод под ужасным бичом моих молний!
Или забыла уже, как ты с неба свисала, когда я
Две наковальни к ногам привязал, а к рукам – золотую

Крепкую цепь? Ты среди чёрных туч и эфира висела!
Все на Олимпе тогда, возмущаясь, скорбели; все боги!
Освободить же тебя не могли. Если кто подступался, –
Махом с порога небес я свергал, и летел тот на землю,
В страхе дышавший едва! Только этим мой гнев не смягчился,

Гнев мой за сына, за скорбь! Скорбь о богоподобном Геракле.
Ты, возбудив на него и Борея и бури морские,
Злобно Геракла гнала по пустынному понту, устроив
Беды, пригнав, наконец, в край чужой, к многолюдному Косу.
Но и оттуда его я достал и в отечество снова,

В Аргос цветущий, привёл, совершителя подвигов многих.
Это я вспомнил тебе, чтоб оставила козни! Увидишь:
В помощь ли злобе твоей и любовь и объятия были,
Коими ты, от богов удалясь, здесь меня обольстила!»
Так он сказал. И от слов ужаснулась великая Гера,

Зевсу воскликнула тут, устремляя крылатые речи:
«Будьте свидетели мне, и земля, и бескрайнее небо,
Стикса подземный поток! О, клянусь величайшею клятвой!
Клятвой ужасной среди и богов! Всеми вами клянусь я!
Даже твоей головой я священной клянусь, даже нашим

Я брачным ложем клянусь, а ведь им не клянусь я напрасно!
Не по советам моим Посейдон, всей земли колебатель,
Трои сынам и вождю их вредит, защищая данайцев!
Верно, он сам захотел сделать так, по велению сердца.
Может быть, он пожалел аргивян у судов притеснённых.

Я бы скорее ему свой совет подала, чтоб всегда он
Путь выбирал только тот, что угоден тебе, громовержец!»
Так говорила она. Зевс осклабился самодовольно
И отвечал ей тогда, устремляя крылатые речи:
«Если, супруга, и впредь, о, моя белоплечая Гера,

Будешь согласно со мной ты на сонме божественном мыслить,
То даже сам Посейдон, хоть в душе и желал бы иного,
Мысли изменит свои, согласуя с твоей и моею.
Если сказала ты мне, не солгав, – отправляйся немедля
Прямо к семейству богов, и вели, чтоб на Иду Ирида,

Вестница неба, и Феб сребролукий сейчас же предстали.
Вестница быстрая пусть к войску меднодоспешных данаев
Спустится, скажет моё повеленье царю Посейдону,
Чтобы оставил войну и в обитель свою возвратился!
Феб же поднимет опять пусть великого Гектора к бою,

Новую силу вдохнёт, исцелит пусть его от страданий,
Душу терзающих! И пусть немедля все рати ахеян
Вновь к кораблям отразит, в малодушное бегство их ввергнув!
Кинутся в бегстве они к кораблям Ахиллеса Пелида.
Царь Ахиллес ополчит на сражение друга Патрокла.

В битве его поразит злым копьём бронеблещущий Гектор
У Илиона. Но тот многих юношей храбрых успеет
Свергнуть, и с ними мою драгоценную ветвь, – Сарпедона.
Мстя за Патрокла, Ахилл в гневе Гектора мощного свергнет.
С этого времени вновь и побег от судов и погоню

Я сотворю, и уже безвозвратно, покуда ахейцы
Трои святой не возьмут, по советам премудрой Афины.
Так не свершится пока, – гнева я не смягчу! И другому
Богу бессмертному я аргивян защищать не позволю!
Прежде исполнятся пусть всё желанья героя Пелида!

Так обещал я, и так утвердил я своей головою
В день, как Фетида меня умоляла, обняв мне колени,
Сына прославить её, разрушителя стен Ахиллеса».
Так он сказал. И ему покорилась державная Гера;
Бросилась с Иды вершин, на высокий Олимп устремилась.

Так устремляется мысль человека, который, изведал
Много земель, и про них размышляет умом просвещённым:
«Там проходил я, и там», и про многое вдруг вспоминает.
Ровно с такой быстротой пролетела по воздуху Гера.
Высей достигла она Олимпийских, и в доме Кронида

Всех небожителей вдруг повстречала. Богиню увидев,
Те поднялись, и её каждый кубком приветствовал стоя.
Гера богов обошла, а потом у Фемиды румяной
Чашу взяла; так как та встала первая Гере навстречу,
Бросилась с чашей в руках, устремляя крылатые речи:

«Гера богиня, каким ты пришла, пораженная страхом!?
Верно, тебя застращал громоносный супруг твой Кронион?»
Ей отвечала тогда, белоплечая Гера богиня:
«Что же тут спрашивать, ты всё, Фемида бессмертная, знаешь.
Знаешь, насколько душа у Кронида горда и сурова.

Сядь же на место, начни пир с богами бессмертными общий;
Вместе со всеми тогда ты услышишь, Фемида, какие
Ужасы нам предвещал Зевс Кронион. Никто, полагаю,
Радость не будет питать, ни бессмертный, ни смертный, пусть даже
Весел до этого был он на пиршестве мирном с друзьями».

Это сказав, на свой трон Гера села. Все боги смутились
В Зевсовом доме. Она ж улыбалась одними губами,
Только лишь лоб у неё между чёрных бровей был туманен.
Вдруг, обращаясь ко всем, тут воскликнула гневная Гера:
«Боги безумные, мы безрассудно враждуем с Кронидом!

И бесполезно его укротить, нападая, желаем
Словом ли, силой своей! Удалясь, он о нас и не мыслит,
Нас презирает! Всегда он считал, что он в сонме бессмертных
Властью и силой своей превосходит нас всех несравнимо;
И что должны вы терпеть, зло какое б кому ни послал он!

Вот и сегодня удар, полагаю, нанёс он Аресу:
В битве погиб Аскалаф браноносец, Ареса любимец;
Смертный храбрейший, его своим сыном Арес называет».
Это услышав, вскочил и ладонями крепко ударил
С горя по бедрам своим бог Apec. Зарыдал, закричал он:

«О, не вините меня, на Олимпе живущие боги,
Если за сына я мстить полечу к ополченьям ахейским, –
Пусть даже мне суждено, пораженному молнией Зевса,
С трупами вместе лежать на земле среди крови и пыли!»
Это сказав, повелел Страху с Ужасом он в колесницу

Быстро коней своих впрячь; сам покрылся он пламенной медью.
Верно б сильнее в стократ и ужаснее, нежели прежде,
Злобу и месть на богов Зевс тогда бы обрушил во гневе,
Если б Афина тотчас, за богов испугавшись бессмертных,
К двери не бросилась, трон, на котором сидела, оставив.

С плеч у Ареса сорвав щит, и шлем с головы его буйной,
Вырвала пику она из руки, и отставила к стенке;
И загремели слова у Афины к суровому богу:
«Вот сумасшедший! Очнись! Разве уши тебе – чтоб не слышать?!
Или свой разум и стыд потерял ты в мгновение ока?!

Или не слышишь ты слов белоплечей владычицы Геры?!!
К нам возвратилась она с новостями от Зевса Кронида.
Или ты хочешь и сам, претерпев бед и горя без счёта,
Вновь со стыдом на Олимп, поневоле, побитым вернуться,
И на богов остальных вдруг навлечь неизбежные беды?!

Быстро бы бросил, поверь, племена и троян и данаев
Зевс и тогда бы пришёл на Олимп, чтоб расправиться с нами;
Он бы, карающий, всех нас побил – и виновных и правых!
Будь же разумен и месть отложи за убитого сына.
В этой войне не один воин пал, и храбрей и сильнее;

Много погибнет ещё, поражая друг друга. Пойми же,
Весь человеческий род невозможно от смерти избавить!»
Так говорила, на трон посадив исступлённого бога.
Тут Аполлона царя вместе с вестницей быстрой Иридой
Вызвала Гера с собой, чтобы выйти из Зевсова дома.

К ним обратилась она, говоря им крылатые речи:
«Зевс вам обоим велит поскорее явиться на Иду.
И как появитесь вы, как увидите Зевса, – послушно
Делайте всё, что велит, всё, чего Эгиох лишь захочет».
Так им сказала и в дом возвратилась владычица Гера,

Села на трон свой. А Феб и Ирида стремглав полетели;
Быстро на Иду (зверей многоводную матерь) спустились;
Зевса нашли там. Сидел он на Гаргаре – высшей вершине
Иды; над ним облака, как венец, благовонные плыли.
Боги, представ перед ним, перед тучегонителем Зевсом,

Встали. На них устремил Олимпиец свой взгляд, но без гнева,
Так как супруги его повеленье исполнили скоро.
Первой Ириде сказал Зевс такие крылатые речи:
«Быстро, Ирида, лети к Посейдону, владыке морскому;
Всё, что скажу, передай! Ложной вестницей только не стань мне!

Пусть он оставит войну сей же час! Пусть назад возвратится
Либо к богам на Олимп, либо в дом свой, в священное море!
Если же волю мою не захочет немедля исполнить, –
Пусть поразмыслит тогда он, с умом совещаясь и с сердцем:
Сможет ли, как ни могуч, он меня в нападении встретить?

Думаю, выше его я могуществом, старше рожденьем.
Как же тогда Посейдон не страшится меня? Как он может
Равным считаться со мной?! Предо мною трепещут все боги!»
И покорилась ему ветроногая вестница неба.
Быстро от Иды горы понеслась к Илиону святому.

Словно как снег или град, вниз обрушась из тучи холодной,
Быстро летит он, гони́м проясняющим небо Бореем, –
Так, устремившись в свой путь, вмиг его пролетела Ирида;
Энносигея нашла и могучему вот что сказала:
«С вестью к тебе, Посейдон, колебатель земли черновласый,

Я появилась сюда от эгидодержавного Зевса.
Тотчас покинуть тебе приказал он войну и вернуться
Либо к богам на Олимп, либо в дом свой, в священное море!
Если же волю его не захочешь немедля исполнить,
Он угрожает, что сам сей же час, чтоб с тобою сразиться,

Спустится. Только тебе не советует с ним состязаться.
Рук громовержца страшись! Выше он и рожденьем и силой.
Можешь ли ты, Посейдон не страшится его? И как можешь
Равным считаться ему? Перед ним ведь трепещут все боги!»
Ей отвечал Посейдон с негодующий сердцем, во гневе:

«Да, он могуч. Но зачем эта спесь и надменные речи?!
Равного честью ему, он меня укротить вдруг грозится!
Трое нас братьев родных от великого Крона и Реи:
Он – громодержец, и я, и Аид, преисподней владыка.
Натрое всё поделив, каждый взял себе равное царство,

Жребии бросив. И мне для обители вечной досталось
Шумное море; а мрак подземельный достался Аиду.
Зевсу досталось меж туч и эфира широкое небо.
Общей для всех нас земля с многохолмным Олимпом осталась.
Вот почему не хочу подчиняться я Зевса приказам.

Как ни могуч он, пускай с миром правит в своём лишь уделе.
Силой своей он меня не стращает пусть, не испугаюсь!
Было б приличней ему дочерей и сынов своих бурных,
Тех, что на свет произвёл, своим словом обуздывать грозным.
Волей-неволей должны покоряться они слову Зевса!»

Вновь говорила ему ветроногая вестница Зевса:
«Этот ли страшный ответ, колебатель земли черновласый,
Зевсу должна передать от тебя я? Ответ твой суровый.
Может быть, лучше смягчить? Ведь смягчимы сердца благородных.
Знаешь и то, что всегда тем, кто старше Эриннии служат».

Так отвечал Посейдон, колебатель земли черновласый:
«Мудрый совет ты дала, справедливый, богиня Ирида!
Это на благо, когда вестник мудр и совет даёт мудрый.
Но только душу мою огорчение сильное гложет:
Он ведь угрозами стал оскорблять, горделивец надменный,

Равного с ним и в правах, и судьбой одарённого равной.
Нынче, хотя на него негодую, ему уступлю я,
Но объявляю тебе, и угрозы своей не забуду:
Если же Зевс вопреки мне, а также владычице Гере,
Богу Гермесу, ещё и Гефесту, и также Афине,

Будет щадить Илион крепкостенный, и вдруг не захочет
Город разрушить и дать знаменитой победы ахейцам, —
Пусть же он знает: вражда бесконечная будет меж нами!»
Так земледержец сказал и покинул ахейское войско,
В море седое ушёл, к огорченью ахейских героев.

И к Аполлону тогда обращается Зевс громовержец:
«Милый мой Феб, поскорей к меднобронному Гектору мчись ты!
Бог колебатель земли, омывающий сушу, могучий,
В море священное сам отошёл, чтобы гнева избегнуть
Грозного; страшной вражды, что услышали б все, даже боги

Те, что внизу, под землёй, что живут возле сильного Крона!
Благо и мне и ему, что, и гневаясь, он уступает
Силе моей: без труда не свершилось бы бранное дело!
Так что возьми, Аполлон, ты эгиду мою в свои руки
И, бахромистой слегка потряси, устрашив всех ахейцев.

Сам позаботься затем, дальновержец, о Гекторе славном;
Храбрость его возвышай непрестанно, покуда данаи
В бегстве своих кораблей не достигнут и волн Геллеспонта.
С этого времени сам я устрою всё делом и словом,
Чтоб и данаи могли отдохнуть от трудов своих бранных».

Так он сказал. Аполлон непокорен отцу вовсе не был:
С Иды, потоками вод многошумной, понёсся как ястреб,
Быстрый ловец голубей, между хищных пернатых быстрейший.
В поле нашёл Аполлон сына храброго старца Приама;
Гектор уже не лежал, а сидел; вновь вернулось сознанье,

Рядом стоявших друзей узнавал он; исчезла одышка,
Пот прекратился: герой обновлялся по воле Кронида.
Близко к нему подойдя, так сказал Аполлон дальновержец:
«Гектор, Приамова ветвь! Ты зачем от дружин удалился,
Духом унылый сидишь? Или горе какое случилось?»

Тяжко дыша, так ему отвечал шлемоблещущий Гектор:
«Кто ты, бессмертный, скажи, небожитель, со мной говорящий?
Разве не знаешь: меня, истреблявшего рати ахеян
Возле судов, поразил камнем в грудь Теламонид могучий?
Этим мою укротил он кипящую силу и храбрость.

Я уже думал: уйду к мертвым, в мрачное царство Аида
Этим же днём; и уже испускал я дыхание жизни».
Сыну Приама опять говорил Аполлон дальновержец:
«Гектор, дерзай! Для тебя Зевсом послан помощник могучий
С Иды высокой, чтоб дать и защиту тебе и подмогу, –

Я от бессмертных пришёл, Аполлон златомечный! И прежде
Сильной рукой защищал я тебя, и высокую Трою.
Быстро иди же к полкам! Многочисленным конникам храбрым
Ты повели к кораблям устремить их коней быстроногих.
Я перед ними помчусь, поспешу для коней илионских

Путь облегчить: обращу в бег позорный героев ахейских».
Так говоря, он вдохнул в полководца великую силу.
Как застоявшийся конь, ячменём что раскормлен у яслей,
Привязь свою развязав, вдруг летит, пашет поле копытом;
Пламенный, плавать привык он в потоке широкотекущем,

Пышет он, гордо подняв кверху голову; с плеч его мощных
Грива играет; красой благородной своей он гордится;
Быстрые ноги несут его к пастбищам и кобылицам, –
Так же и Гектор бежал и не чувствовал ног под собою,
Бога услышав слова: возбуждал он на бой конеборцев.

Словно охотничьи псы и толпа поселян звероловов
Гонятся вслед за козой дикой или за ланью рогатой,
Только высокий утёс и густая тенистая роща
Зверя спасают: его изловить не судьба звероловам;
Криком, однако, своим льва гривастого будят; и вот он

Вышел навстречу, толпу в тот же миг обращает он в бегство, —
Так аргивяне толпой неотступные гнали троянцев
С криком, разя на бегу их мечами и копьями в спины;
Но лишь увидели вдруг, как к троянцам спешит мощный Гектор,
Дрогнули все, весь их дух сразу в пятки спустился для бега.

Сын Андремона Фоас ободрял, благородный, ахейцев;
Средь этолийцев он был муж знатнейший и храбрый; искусным
Был стреловержцем в бою; и в собраньях его побеждали
Редкие, если при нём в красноречии спорила юность.
Ревность в бою распалив, так кричал он ахейским героям:

«Боги! Не верю глазам! Вижу, дру́ги, ужасное чудо:
Гектор великий воскрес! Как он спасся от смерти ужасной?
Он пред нами опять! Мы надеялись: гордый троянец
Душу отдаст под рукой Теламонова сына Аякса.
Бог всемогущий его, видно, снова поднял на ахейцев.

Он уже многим сломил аргивянам колена; предвижу,
Сколько он сломит ещё! Не без воли гремящего Зевса
Встал перед войском опять мощный Гектор, пылающий боем!
Дру́ги, хочу дать совет, покоримся ему и исполним:
Войску всему повелим отойти к кораблям, укрепиться;

Мы же, здесь сколько ни есть нас, храбрейшими в рати слывущих,
Встанем навстречу врагу! Может быть, мы его остановим,
Выставив копья вперёд; я надеюсь, как он ни неистов,
Дрогнет же сердцем своим прорываться в дружину героев!»
Так говорил он; и все, согласившись, ему покорились.

Быстро Аяксы вдвоём, Девкалид копьеносец могучий,
Тевкр и Молид Мерион, также Мегес, подобный Аресу,
Строили к битве бойцов, всех созвав благородных героев
Против надменных троян и великого Гектора. Войско ж
Всё отступало назад, к кораблям, чтобы там укрепиться.

Тут налетели толпой и трояне, ведомые в битву
Гектором; а перед ним в битву шёл Аполлон небожитель.
Тучею грудь облачив, нёс эгиду прекрасную Зевса,
Бурно-косматую, страх порождавшую; эту эгиду
Сделал художник Гефест Зевсу в дар, ну а людям – на ужас.

В правой руке Аполлон нёс эгиду, ведя в бой троянцев.
Ждали ахейцы троян плотной ратью. Тут разом раздался
Яростный крик и троян, и ахеян. Из луков метались
Быстрые стрелы; из рук дерзких копья летели сурово:
Многие тело нашли у воинственных юношей пылких,

Многие, также, в пути не отведав цветущего тела,
В землю впивались, дрожа, жадно алча насытиться кровью.
Долго, покуда держал Аполлон неподвижно эгиду,
Стрелы и копья, круша, били поровну в битве героев.
Но лишь едва посмотрел бог в лицо аргивянам, эгидой

Бурной потряс и вскричал громогласно и грозно, – смутились
Души в груди их, они вдруг забыли кипящую храбрость.
Будто бы стадо коров иль большую овечью отару
Хищные звери в ночи рассыпают при мраке глубоком,
Если внезапно придут в час, когда пастухи отлучились, –

Так же рассыпались вдруг аргивяне; то Феб на сердца их
Ужас навёл, принеся и троянам и Гектору славу.
Тут ратоборцы один на один, в рассыпную сражались.
Гектор могучий поверг сразу Стихия с Аркесилаем;
Аркесилай был вождём меднобронных мужей беотийцев,

Стихий же был – верный друг Менесфея, отважного в битвах.
Ме́дона с И́ясом сверг вождь Эней, что бессмертным подобен:
Ме́дон – владыки мужей Оилея побочным был сыном,
Братом он был по отцу Оилиду Аяксу, но младшим;
Жил он в Фила́ке; сбежал из отчизны, как страшный убийца:

Мачехи брата убив, Эриопы, жены Оилея.
И́яс же у афинян сильных духом вождём был отважным,
Все говорили о нём, что он сын Сфела Буколиона.
А Полида́мас поверг Мекистея; Полит же – Эхия
В первом ряду; Агенор благородный сверг Клония тут же;

Де́йоха славный Парис, убегавшего между передних,
Сзади в плечо поразил, и насквозь он оружие выгнал.
В спешке троянцы пока раздевали убитых, – данайцы
В ров и на колья его опрокинулись, в страшном расстройстве
Полем бежали, за вал укрывались они поневоле.

Гектор же, громко крича, так приказывал ратям троянским:
«Быстро к судам! На суда!!! Бросьте кровью залитые латы!
Если замечу кого я вдали от судов мореходных,
Там же, на месте, убью! И, клянусь, что несчастного тело
Мёртвое не предадут на огонь ни друзья, ни родные;

Только троянские псы растерзают его перед Троей!»
Так прокричав, он, коней по хребтинам бичом ударяя,
С воплем призывным вперёд полетел! И трянцы подняли
Страшные вопли, за ним устремив всех коней колесничных
С громом ужасным. А Феб Аполлон впереди, перед ними,

Берег глубокого рва быстро тут же ногами рассыпал,
Весь в середину его он обрушил, путь сделал троянцам
Длинный, такой ширины, сколько дрот пролетит, если только
Дрот тот метнёт что есть сил человек, свою мощь проверяя.
Там устремились вперёд все фаланги пергамлян, а первым,

Дивной эгидой блестя, – Феб. Рассыпал он стену данаев
Так же легко, как песок возле моря играющий мальчик,
Если, себе что-нибудь из песка для забавы построив,
Снова, резвясь, он свой труд разрушает руками, ногами.
Так же и ты, Аполлон дальномечущий, труд весь ахейский

Тяжкий, великий разбил, и самих обратил их на бегство.
Возле судов, наконец, удержались ахейцы, собравшись.
Руки тянули они, ободряя друг друга, к Олимпу,
Каждый богов умолял, горячо и усердно молясь им.
Нестор же, старец и страж неусыпный ахейский, особо

Зевса молил, руки он воздевал прямо к звездному небу:
«Если когда-либо кто средь цветущей Эллады, Кронион,
Тучные бедра тебе от барана с тельцом возжигая,
В дом возвратиться молил, и молитву ты жаркую принял, —
Вспомни о том, отврати день погибели, о, Олимпиец!

Гордым троянам не дай совершенно осилить ахеян!»
Так он молился. С небес грянул громом тут Зевс промыслитель,
В знак, что он принял мольбы благоверного старца Нелида.
Только трояне в свою пользу приняли знаменье Зевса:
Бросились жарче они на ахейские рати сражаться.

Словно огромнейший вал из широкоразливного моря
Выше бортов корабля поднимается, двинутый страшной
Силою бури, что вверх мечет с рёвом над волнами волны, —
Так устремились вперёд с криком страшным трояне за стену;
И подогнали коней: с высоты колесниц своих стали

Перед кормами судов в рукопашную копьями биться.
Ну а ахейцы в ответ с высоты кораблей своих чёрных,
Били шестами троян, что для боя морского хранились
Длинные на кораблях и обитые крепкою медью.
Долго, – с тех пор, как ещё за стеною ахейской сражались

С ратью троянской, вдали от судов мореходных, данаи, –
Храбрый Патрокл всё сидел у героя вождя Эврипила,
Душу ему услаждал разговором и тяжкую рану
Смесью вокруг осыпал, утоляющей чёрные боли.
Но лишь увидел Патрокл через стену стремящихся бурно

Гордых троян, и когда крик данаев тревожный услышал, -
Громко вскричал Менетид, и руками по бедрам могучим
С горечью стукнув себя, так печальный сказал Эврипилу:
«Нет, Эврипил, не могу дольше здесь я с тобой оставаться,
Хоть бы и нужен тебе. Слышишь: близко ужасная битва!

Пусть утешает тебя благородный сподвижник; а сам я
К другу Пелиду пойду. Может быть, убедить мне удастся
На ополченье его. Может быть, Ахиллесово сердце
Бог мне поможет смягчить: ведь сильно убеждение друга».
Так он ещё говорил, а уж ноги его уносили.

Крепко ахеян бойцы корабли защищали, однако
Меньших числом отогнать не могли они гордых троянцев.
Так же и Трои сыны, хоть фаланги ахеян прорвали,
Все же никак не могли захватить кораблей и шатров их.
Будто бы уровня шнур разделил корабельную доску

В плотника умных руках; плотник этот художества мудрость
Всю хорошо изучил; он – воспитанник мудрой Афины:
Так меж войсками теперь и сражение вдруг уровнялось,
Перед судами везде с равной силой сражались герои.
Выступил Гектор герой на Аякса, высокого славою.

Оба они за корабль за один дрались яро, но тщетно:
Гектор защитника сбить и корабль запалить всё пытался,
Ну, а Аякс – отразить супостата, ведомого богом.
Тут знаменитый Аякс Клитеида Кале́тора свергнул,
В грудь ему пику вонзив. Тот поднёс, было, факел горящий,

Чтобы корабль запались, но пал в прах, и из рук факел выпал.
Гектор, – увидев, как был Клитеид, его родич, повержен,
Как пал он замертво в прах перед чёрной кормой корабельной, –
Громко воскликнул, троян и ликиян на бой поощряя:
«Гордые Трои сыны! Рукоборцы дарданцы! Ликийцы!

Бейтесь! Ни шагу назад! В тесноте от врага не отступим!
Клития сына в бою отстоим, чтобы враг не похитил
Славных доспехов того, кто убит был во вражеском стане!»
Так прокричав, он метнул свой сияющий дротик в Аякса,
Только попал не в него, а в клеврета его, Ликофро́на,

Ма́стора сына; он жил, кифериец, в Аяксовом доме:
С тех самых пор жил, как стал на священной Кифере убийцей.
Рядом с Аяксом стоял Ликофро́н, и ему прямо в череп
Гектор, над ухом, попал. Рухнул в пыль тот с кормы корабельной;
Навзничь упал; у него сокрушились душа и могучесть.

Храбрый Аякс в этот миг ужаснулся, и крикнул он брату:
«Тевкр, младший брат мой, уже потеряли мы верного друга!
Пал Ликофро́н Мастори́д, что пришёл из Киферы священной
В дом наш; мы чтили его, как любезных родителей чтим мы.
Пал он от Гектора! Где ж твои стрелы смертельные, брат мой?

Где сокрушительный лук, что дарован тебе Аполлоном?»
Так он сказал. И к нему поспешил Тевкр, встав рядом с героем,
С луком упругим в руке, с колчаном на плече, что был полон
Быстрых пернатых смертей. И посыпал их Тевкр на троянцев.
Клита стрелой поразил, Пизено́рову славную отрасль;

Тот Полида́масу был, Панфоиду почтенному, другом;
Был он возницей его. Клит в тот миг над конями трудился,
Правил туда, где сильней в страшном бое клубились фаланги:
Гектору этим хотел угодить и троянцам; но быстро
Гибель героя нашла, и друзья не успели на помощь.

В шею возницы стрела смертоносная сзади вонзилась;
Он с колесницы упал. Опустевшей гремя колесницей,
Кинулись кони назад. Полида́мас владыка, заметив
Это, немедля к коням убегающим вышел навстречу;
Их Астино́ю слуге, Протаонову сыну, вверяя,

Крепко тому наказал, чтоб держал их вблизи непрестанно;
Сам, устремился опять прямо в бой, рядом с первыми встал он.
Тевкр же другую стрелу против Гектора мужеубийцы
Вынул; и, верно б, прервать бой перед кораблями принудил:
Наверняка бы исторг он стрелою у Гектора душу.

Но не укрылся порыв тот от промысла Зевса Кронида:
Зевс Приамида берёг и у Тевкра он славу похитил.
Тевкр натянул тетиву превосходного лука, нацелясь;
Зевс же порвал тетиву, и стрела медью тяжкая мимо
Быстро умчалась, и лук из руки Тевкра выпал под ноги.

Тевкр Теламонид сказал, ужаснувшись, так брату Аяксу:
«Горе! Бессмертный какой разрушает все замыслы наши
Ратные?! Лук у меня из руки вырвал он и порвал мне
Крепость моей тетивы, что сегодня я свежую утром
Крепко на лук навязал, чтобы вынесла частые стрелы».

Тевкру ответил тогда так Аякс Теламонид великий:
«Брат мой, в покое оставь ты и лук и крылатые стрелы,
Если бессильными их сделал бог, что враждебен к ахейцам.
С пикой огромной в руке, со щитом на плече, Теламонид,
Бейся с троянцами сам и дружины свои побуждай ты.

Пусть нелегко и с трудом, даже если победа за ними,
Наши возьмут корабли! Вспомним, брат мой, ахейскую храбрость!»
Так он сказал. И в шатёр Тевкр отнёс лук и стрелы; набросил
Четырёхслойный свой щит на плечо, многобляшный, но лёгкий;
Шлем свой красивый надел, конской гривой украшенный пышной,

Гребень над шлемом его развевался ужасный и стройный;
Взял, наконец, он копьё, завершённое острою медью.
Вышел и, быстро назад прибежав, встал он рядом с Аяксом.
Гектор, увидев едва, что у Тевкра нет стрел смертоносных,
Громко вскричал, и троян и ликиян сильней побуждая:

«Гордые Трои сыны! Рукоборцы дарданцы! Ликийцы!
Будьте мужами, друзья! Вспомним нашу военную храбрость
Здесь, у ахейских судов! Я своими глазами увидел,
Как был Кронидом лишён лук и стрел славный лучник ахейский!
Людям прекрасно видна сила мощи и дел Олимпийца:

Если он славой кого превозносит высокой; или же
Если унизит кого, и лишит своей мощной защиты
Так, как ахеян теперь унижает, а нас возвышает.
В бой же, друзья! На суда! Вместе ринемся! Тот, кто погибнет
Здесь от копья иль меча, – пусть погибнет он смертью героя!

Высшая слава мужей – умереть, защищая отчизну!
Жизнью своей защитит он детей и супругу, и дом свой;
Память, наследство его – всё останется целостным, если
В чёрных своих кораблях прочь отсюда умчатся ахейцы!»
Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом.

А Теламонид своим говорил, побуждая дружины:
«Стыд вам, ахейцы! У нас выбор мал: либо всем нам погибнуть,
Либо спастись и беду отразить от судов мореходных!
Может, надеетесь вы, как возьмёт корабли бурный Гектор,
В землю родную пешком возвратиться по морю из Трои?

Слышите, с криком каким ополченья троян возбуждает
Гектор, который спались корабли, разъяренный, стремится?
Верно, он толпы бойцов не на пляску зовёт, а на битву!
Нам не осталось теперь ничего, лишь в решительной битве
Рук своих силу скрестить с супостатами, смелость являя!

Лучше решиться сейчас: нам погибнуть в бою или выжить,
Чем много дней напролёт изнуряться в жестоких сраженьях,
В стане своём же теснясь бесполезно народом слабейшим!»
Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом.
Схедия Гектор сразил, Перимедова славного сына,

Воинств фокейских вождя. А Аякс Лаодамаса свергнул,
Ветвь Антенора, он был предводителем пеших троянцев.
Вождь Полидамас добыл килленейского Ота доспехи,
Друга Филида царя и вождя крепкодушных эпеян.
Мегес Филид налетел на убийцу; но в сторону прыгнул

Вождь Полида́мас; ему не пророчил ещё дальновержец,
Па́нфоя сыну, в рядах первоборных троянцев погибнуть.
В Крезма Филид угодил, прямо в грудь, сокрушительной пикой;
С шумом упал тот, и с плеч совлекал победитель доспехи.
Вдруг на Филида напал вождь Доло́пс, Лампа сын знаменитый,

Воин бесстрашный в бою, илионский лихой копьеборец;
Ламп же Приаму был брат, сын царя Трои Лаомедона.
Так налетевший Лампид щит Филида по центру с налёта
Пикой пробил, но того защитил крепкосозданный панцирь
С плотными латами. Их, те доспехи, Филей как-то вывез,

Очень давно, от царя из Эфиры, от вод Селлеента,
Скипетродержец Эвфет подарил их Филею, как другу,
В битвах кровавых носить, защищаясь от вражьих ударов.
Вот уж и сына его защитили от смерти доспехи.
Мегес Лампиду в ответ в медный шлем острой пикой ударил

В верхнюю выпуклость, в ту, что под гребнем на шлеме блестела;
Гребень гривастый сорвал он с основы; упал тот на землю
И распростёрся в пыли, свежим пурпуром яркимрко нье блестелаем оспехи. блистая.
Пламенно бился Филид, на победу надеясь, и в помощь
Сильный к нему подоспел тут Атрид Менелай благородный;

Сзади, невидимый, встал в стороне, и пронзил он Лампида
Пикой в плечо; и насквозь, через грудь, жало бурное вышло.
И опрокинулся в пыль вождь Лампид, навзничь пал он на землю.
Ринулись оба, чтоб с плеч его снять дорогие доспехи.
Гектор же тут закричал на Долопса родню, упрекая;

Более всех порицал и корил Гикета́она сына
Он, Мелани́ппа, что пас до нашествия враждебной рати
Медленноногих волов круторогих у дивной Перко́ты;
Но лишь приплыли в судах многовёсельных к Трое ахейцы,
Он прилетел в Илион и в дружинах троян отличался,

Жил у Приама и был почитаем как сын Дарданидом.
Гектор его укорял и нему говорил, негодуя:
«Сын Гикетаона! Что, так оставим? Неужто нисколько
Сердце твоё не болит за сражённого милого брата?
Или не видишь ты, как у Долопса снимают доспехи?

Следуй за мною! Не теперь нам с аргивцами издали биться;
Надо их всех истребить, пока сами они стен высоких
Трои не свергли и всех её граждан пока не избили!»
Тут он вперёд полетел; с ним и родственник богоподобный.
А Теламонид Аякс возбуждал войско Аргоса словом:

«Други, мужайтесь! Сердца вы стыдом благородным залейте!
Воина воин пускай постыдится без храбрости биться!
Тех, кто в бою знает стыд, тех спасается больше, чем гибнет;
Но беглецы не найдут впереди ни спасенья, ни славы!»
Так побуждал он войска, но и сами они все пылали

Стан защитить, и, вложив в сердце речь ту, суда оградили
Медной стеной. Но троян против них устремлял громовержец.
Храбрый Атрид Менелай молодого учил Антилоха:
«Нет никого, Антилох, ни моложе тебя, ни быстрее
В беге, ни крепче в бою, ни храбрее среди всех ахеян.

Вот бы тебе налететь и повергнуть кого из троянцев?!»
Так он сказал и назад отступил, побудив Антилоха.
Вылетел тот из рядов, из передних, кругом оглядевшись,
Бросил блистательный дрот. Взволновались трояне, увидев
Мощный удар. И метнул он блестящий свой дрот не напрасно:

Ветвь Гикетаона сверг он, вождя Меланиппа, что смело,
Гордо шёл в битву. Его грудь широкую жало пронзило.
С шумом на землю он пал, и взгремели на павшем доспехи.
Нестора сын на него устремился. Так пёс на оленя
Скачет, пронзённого вдруг метким ловчим, едва тот из лога

Вышел: стрела, поразив, подсекла ему резвые ноги.
Так на тебя, Меланипп, налетел Антилох бранолюбец,
Чтобы доспехи сорвать. Но от Гектора он не укрылся.
Гектор предстал перед ним, пролетев сквозь кипящую сечу.
И, как бы ни был горяч в ратоборстве сын Нестора, всё же

Он с поля боя бежал, словно зверь, сотворивший несчастье:
Если вдруг пса разорвав, пастуха ли убив возле стада,
В лес убегает, пока не собрались селяне толпою.
Так убежал Несторид. Вслед ему и трояне и Гектор,
Страшные крики подняв, задождили свистящие стрелы.

Но, добежав до своих, вновь лицом он к врагам повернулся.
Как кровожадные львы, на суда устремились троянцы,
С криками бурно неслись, исполняя намеренья Зевса.
Мужество Зевс повышал у троян, поощряя их к битве.
Дух же ахеян Кронид ослаблял и лишал их победы.

Грозную славу желал сердцем он даровать Приамиду
Гектору, чтоб на суда пожирающий бросил тот пламень
Бурный и страшный; тогда и зловещая просьба Фетиды
Будет исполнена. Вот ждал чего промыслитель Кронион:
С неба увидеть огонь, озаряющий первое судно.

С этого времени Зевс присуждал невозвратное бегство
Трои сынам от судов, а данаям победную славу.
Так всё замыслив, он в бой на суда устремлял Приамида,
Но тот и сам рвался в бой и жестоко свирепствовал Гектор,
Будто бы бурный Арес, или страшный огонь-истребитель,

Если горит между гор, в чащах леса свирепствуя всюду.
Пена текла изо рта у героя, сверкал под бровями
Огненной яростью взгляд, шлем качался и страшно над шлемом
Гребень вздымался в бою. Гектор бурей летал среди битвы,
Так как герою сам Зевс был теперь покровителем с неба,

Так как его одного возвышал он теперь над толпою
Честью и славой в бою: потому что не долго осталось
Жить Приамиду; уже торопила Афина Паллада
День для него роковой и победный для славы Пелида.
Гектор горел разорвать у данаев ряды; он пытался

Всюду, где гуще толпу видел он и оружия лучше.
Но разорвать их нигде он не мог, хоть желал беспредельно.
Всюду данаи, сомкнув щиты башней, стояли, как камень
Крепкий, огромный, как тот, что у пенного моря встречает
Гордо и буйных ветров нападение, воющих страшно,

И волн надменных порыв, что и бьются о камень, и хлещут.
Так аргивяне троян неподвижно встречали, бесстрашно.
Гектор, сияя огнём от доспехов, напал на фалангу;
Грозно напал, как волна на корабль обрушается сверху,
Мощная, бурей из туч порождённая; весь потрясённый,

Пеной покроет корабль; и дыхание шумное бури
В парус гремит; и сердца корабельщиков бледных трепещут,
Страхом объятых; они из-под смерти едва уплывают.
Так трепетали сердца и в груди благородных данаев.
Гектор же, будто бы лев, на коров круторогих напавший,

Тех, что на влажном лугу при болоте обширном пасутся
Тысячами; но пастух, что при них, очень юн и не может
Зверя прогнать и коров защитить круторогих: он тщетно
Мечется то впереди, то, неопытный, сзади у стада;
Хищник же режет быка, в средину уж стада забравшись,

И разбегаются все остальные, мыча. Так ахейцы,
Страхом смятённые все перед Зевсом и Гектора силой,
В бег обратились. Герой одного лишь убил Перифета,
Сына Копрея, того, что служил у царя Эврисфея
Вестником: часто ходил от тирана он с вестью к Гераклу.

Этот ничтожный отец породил знаменитого сына,
Полного доблестей: он был искусен и в битвах, и в беге,
И на собраньях блистал он умом среди прочих микенян.
И Приамиду теперь он доставил высокую славу:
К бегу едва обратясь, он споткнулся о щит свой огромный,

Тот, что держал, что до ног доходил, – оборона от копий.
И на огромный свой щит Перифет опрокинулся навзничь,
А при падении он громко шелом взгремел и доспехом.
Гектор, увидев, скорей подлетел, тут же встал над упавшим,
В сердце ударил копьём, на глазах у друзей Перифету

Душу исторгнул. Друзья Перифету помочь не сумели,
Гектора слишком страшась, лишь печальные молча смотрели,
К ближним судам отступив. Так, суда, извлечённые прежде,
Их оградили теперь. Только Гектор и там притеснял их.
И от вторых кораблей отступили герои ахеян,

Горькой теснимы нуждой. У шатров и палаток вдруг встали,
Вместе сплотясь, и бежать уж не мысля; удерживал вместе
Стыд их и страх; и они ободряли друг друга словами.
Нестор особенно, страж престарелый, бодрил он ахейцев,
Каждого мужа молил, именами родных заклиная:

«Будьте мужами, друзья, и почувствуйте стыд, аргивяне!
Перед народами стыд! Каждый вспомнит пусть сердцу любимых
Жён и детей, и свой дом, и труды, и родителей милых.
Вспомните все, у кого пусть и умерли даже родные!
Их именами теперь умоляю я вас, аргивяне,

Стойте же крепко в бою, от врагов не бросайтесь вы в бегство!»
Так он сказал. И зажёг он и силу, и мужество в каждом.
Тут же Афина с их глаз вдруг рассеяла облако мрака,
Что ниспослал им Кронид. Воссиял свет, открылось пространство
Всё, и от чёрных судов, и от поля погибельной битвы.

Гектор ужасный открыт перед ними, дружины троянцев
Все: и что сзади, за ним, не сражаясь, лишь праздно стояли,
И те, что у кораблей бились в страшной неистовой битве.
Сердцем не мог уж терпеть Теламонид Аякс притеснений,
Давки, в которой теперь находились герои ахейцев.

Он заскочил на корабль и по палубам, крупно шагая,
Шест абордажный схватив, потрясал им огромным и острым,
В двадцать два локтя длиной, крепко сбитый для боя морского.
Будто бы славный ездок на конях, необычно искусный,
Взял самых лучших коней, выбрав лишь четырех, и связав их,

С поля далёкого он их к великому городу гонит
Людной дорогой. Толпой и мужчины, и робкие жёны
Смотрят, дивясь, как ездок беспрестанно и твердо, и верно
Скачет, садясь вдруг с коня на коня, на бегу их ужасном.
Так Теламонид Аякс с корабля на корабль по помостам

Прыгал, шагал широко, крик до самых небес поднимая:
Криком ужасным герой побуждал беспрерывно данаев
Оборонять корабли и свой стан. В это время и Гектор
Не оставался в толпе крепкобронных троян; и один он,
Точно как бурный орёл с высоты нападает на стаю

Пасшихся на берегу у реки диких птиц перелётных:
Быстрых гусей, журавлей, лебедей длинношеих ли, прочих, —
Так Приамид нападал на данайский корабль черноносый,
Бурно кидаясь. Его с высоты устремлял громовержец
Силой своею, и с ним воеводой он воинство двигал.

Снова у чёрных судов запылала свирепая битва.
Можно подумать: ещё не уставшие, свежие рати
Встретились в страшном бою: все так яростно, с пылом сражались.
Разные мысли бойцов устремляли. Ахейцы решили
Больше уж не отступать от беды: лучше в битве погибнуть!

Каждый же Трои солдат, преисполненный бодрости, думал:
Нынче ж сожжём корабли, перебьём всех героев ахейских!
Духом наполнясь таким, друг на друга они напирали.
Гектор могучей рукой за корму корабля ухватился.
Легкий, прекрасный корабль, он отважного Протесилая

В Трою принёс, но назад не повёз уж в отчизну героя.
Возле того корабля все смешались: ахейцы, трояне;
И в рукопашном бою дрались в свалке ужасной; не ждали
Больше уж издали стрел смертоносных, метательных копий.
Друг против друга они, равным духом горящие, бились:

Кто на секирах больших с двусторончатым лезвием страшным,
Кто на мечах, кто копьём, заострённым и сверху, и снизу.
Много ножей и мечей, дивной ковки и выделки ручек,
Вниз полетело из рук у бойцов и из ножен заплечных, –
Так яро бились они. Чёрною кровью земля насыщалась.

Гектор, корабль захватив, и держа его крепко рукою,
Так у кормы и стоял неотступно, крича ополченьям:
«Дайте скорее огня! С кличем дружно сомкнитесь и гряньте!
День, награждающий всё, Зевс дарует нам! Он присудил нам
Взять корабли, что пришли против воли бессмертных под Трою,

Столько нам бед сотворив, лишь по робости старцев совета!
Старцы, когда я хотел захватить корабли оккупантов,
В Трое держали меня и троянский народ отвлекали!
Но, если Зевс омрачал наш рассудок в те дни, громовержец,
То он сегодня зовёт сам нас в бой и ведёт на ахеян!»

Так он сказал, и бойцы в битву ринулись с большим свирепством.
Не устоял и Аякс Теламонид: засыпали стрелы.
Медленно он отступал, опасаясь угрозы смертельной,
Так он до трапа дошёл семифутового кормового.
Там, озираясь, стоял он и длинным шестом неустанно

Всех опрокидывал, кто подносил огнедышащий факел;
И беспрерывно кричал он данайцам, к борьбе побуждая:
«Други данайцы! Бойцы! Вы, бесстрашные слуги Ареса!
Будьте мужами, друзья, и о доблести вспомните бранной!
Может, надеетесь вы, что защитники есть за спиною,

Или какая стена боевая для вашей защиты?
Города с башнями нет укреплённого рядом, который
Нас защитил бы, сменив свежей силой в сражении трудном!
Мы на троянских полях, перед войском троян твердобронных,
К морю прибиты стоим, далеко от отчизны любезной!

Наше спасение в нас, в нашей силе, не в слабости духа!»
Так он сказал и кругом бил шестом абордажным свирепо
Каждого, кто б из троян к корабельной корме ни бросался
С пламенем бурным в руках, возбуждаемый Гектора криком.
Каждого он протыкал, их на жало шеста принимая:

Так он двенадцать бойцов заколол у кормы острой медью.

Песнь шестнадцатая

ПАТРОКЛИЯ

Так непреклонно они за корабль крепкоснастный сражались.
А в это время Патрокл был уже у царя Ахиллеса,
Слёзы горячие лил он, как горный поток черноводный
Мрачные воды свои проливает с крутого утёса.

Друга увидев, Ахилл быстроногий почувствовал жалость
И обратился к нему, устремляя крылатые речи:
«Что ты расплакался, друг Менетид? Будто малый ребёнок,
Девочка та, что бежит с плачем следом за матерью, ловит
Полу одежды её, уходящей, и держит, и просит

На руки взять, и глядит со слезами в глаза, умоляя.
Ты, как она, Менетид, проливаешь обильные слёзы.
Может быть, что объявить хочешь мне или всем мирмидонцам?
Может быть, весть ты принёс о домашних из Фтии далёкой?
Здравствует, слышал, отец твой Менетий, сын Актора славный;

Здравствует также и мой, царь Пелей Эакид в мирмидонцах.
О, нам плачевна была б весть о смерти того иль другого!..
Может, горюешь ты, друг, об ахейцах, что так злополучно
Возле своих кораблей за неправду свою погибают?
Всё расскажи мне, в душе не скрывай, чтобы оба мы знали».

Тяжко вздохнув, так в ответ ты сказал, Менетид конеборец:
«О, Пелейон! Мне прости, браноносец ахейский храбрейший,
Слёзы мои! Но беда пребольшая постигла ахеян!
В войске храбрейшие все, что из славных героев ахейских,
В стане лежат, кто стрелой, кто копьём поражённые в битве.

Ранен стрелою Тидид Диомед, воеватель могучий;
Ранен копьём Одиссей в рукопашном бою, Агамемнон;
Ранен пернатой в бедро и блистательный сын Эвемонов.
Лечат их наши врачи, что в настоях и травах искусны,
Раны врачуют. Но ты, Ахиллес, ты один непреклонен!

О, чтоб такого не знать никогда гнева мне, что хранишь ты!
Гордый на горе всем нам! Для кого же ты будешь защитой,
Если не хочешь спасти от напасти позорной ахеян?
Немилосердный! Отцом был твоим не Пелей благодушный,
Мать – не Фетида! Но лишь море тёмное, хмурые скалы

Миру родили тебя, как и сами, сурового сердцем!
Если какое-нибудь предсказанье тебя испугало,
Если от Зевса тебе мать поведала что-то плохое, –
В бой ты меня отпусти и доверь мне своих мирмидонцев!
Может быть, с помощью их стану светом вдруг я для данаев.

Дай мне доспехи твои и оружие славное в битву:
Может, трояне меня за тебя принимая в сраженьи,
Бой прекратят и тогда отдохнут хоть немного данайцы,
Так изнурённые все. Краток отдых в сражениях тяжких.
Свежими силами мы истомлённых сраженьем троянцев

К Трое отбросим легко от судов и ахейского стана».
Так неразумный просил! Он, увы, не предвидел, что будет
Сам же просить для себя страшной смерти и гибели чёрной!
Мрачно вздохнув, так ему отвечал Ахиллес быстроногий:
«О благородный Патрокл Менетид, что же мне говоришь ты?

Мало волнует меня мой оракул, который я слышал;
И мать почтенная мне ничего не внушала от Зевса.
Только жестокий мой гнев наполняет мне сердце и душу,
Если я вижу, когда равный равного хочет ограбить,
Хочет награды лишить, потому лишь, что властью он выше!

Гнев мой жесток: после бед, что во многих боях претерпел я,
Ту, что копьём я добыл, город крепкий и славный разрушив,
Деву, которую мне как награду избрали ахейцы,
Снова из рук у меня самовластно отнял Агамемнон,
Будто какой-нибудь я чужеземец, скиталец бесчестный!

Прошлое в прошлом теперь мы оставим! И мне неприлично
Гнев бесконечный питать в своём сердце. Но всё ж я поклялся
Гнев свой не прежде смягчить, чем тревога и битва и крики
Здесь, перед станом моим и судами уже раздадутся.
Ты же, согласен, надень мой доспех и, с оружием славным,

Будь воеводой моих мирмидонян, пылающих боем!
Вижу, трояне уже чёрной тучей ужасной покрыли
Стан корабельный кругом; вижу, к морю ахейцы прижаты,
Держатся на берегу, лишь на узком, последнем пространстве.
Видимо, весь Илион, Троя вся вдруг на них ополчилась.

В поле троянцы теперь Ахиллесова шлема не видят,
Им он не светит в глаза! Быстро б все полевые овраги
Трупами в бегстве они позабили, когда б Агамемнон
Был бы ко мне справедлив. А теперь они стан окружили!
В мощной Тидида руке не свирепствует больше уж пика

Бурная, чтоб отражать от данаев смерть чёрную в поле;
Больше не слышно речей ненавистного мною Атрида
В ратях данайских. Один голос Гектора мужеубийцы
Звучный меж воинств гремит, да своим наполняют долину
Криком трояне в ответ, побеждая данаев в сраженьях!

Пусть так не будет, Патрокл! Отрази от судов ты погибель.
Храбро ударь, чтоб огнём не сожгли кораблей супостаты
И не лишили бы нас возвращенья желанного всеми.
Только завет дам тебе, и его ты исполни как надо,
Чтобы и славой меня ты, и честью великой возвысил

В стане данаев, да так, чтоб данаи прекрасную деву
Сами отдали бы мне, предложив и даров пышных много, –
Брань от судов отрази и назад, Менетид, возвратись ты!
Даже пусть если тебе славу даст громовержец в сраженьи,
Ты без меня, Менетид, и не думай разбить совершенно

Храбрых троян, чтоб ещё моей чести сильней не унизить!
Радуясь мужеством ты, лёгкой славой победного боя,
Трои сынов истребляй, но полков не веди к Илиону!
Чтоб на Олимпе какой из богов не вмешался бы в битву
Против тебя, за троян; Аполлон беспредельно их любит.

Вновь ты ко мне возвратись, кораблям даровав лишь спасенье!
Войско ахеян оставь на полях боевых истребляться…
О, Зевс Кронид, Аполлон и Афина Паллада! Когда бы
Трои сыны, что ни есть, и ахеяне, сколько ни есть их,
Все бы погибли в боях, только мы бы с тобою остались,

Мы и одни бы смогли разметать Трои гордые башни!»
Так Ахиллес и Патрокл говорили. Меж тем нападенья
Больше сдержать не уж не мог Теломонид под тучей пернатых.
Мощь громовержца его побеждала и храбрость дарданцев,
Быстро разивших. И шлем его светлый от частых ударов

Яростный звон издавал постоянный; в медь шлема летели
Стрелы роями. Рука у Аякса уже занемела,
Долго державшая щит перемётный. Но с места героя
Мощного сбить не могли, принуждая и тучею копий.
Часто и сильно дышал Теламонид, и пот беспрерывный

Лился ручьями по всем его членам; не мог ни на миг он
Вольно вздохнуть, а беда за бедой отовсюду летела.
Музы! Откройте теперь, вы, живущие в высях Олимпа,
Как на суда аргивян брошен был истребительный пламень.
Гектор, нагрянув, копьё у Аякса из ясеня разом,

Тяжким ударив мечом, вдруг рассёк, отделив наконечник
Медный от древка. Аякс Теламонид вознёс бесполезно
Древко пустое, и им потрясал он. Упав, зазвенела
Острая медь, далеко отлетев от Аякса на землю.
Сын Теламона узнал по невольному трепету сердца

Замысел бога. Поняв, что его все старания в битве
Зевс пресекает теперь и троянам дарует победу,
Он отступил. И тогда из троян кто-то бросил немедля
Быстрый огонь на корабль, и разлилось свирепое пламя.
Так запылала корма корабля. Ахиллес, то увидев,

В гневе ударил себя тут по бедрам, вскричав Менетиду:
«О, поспеши же, Патрокл! Поспеши, конеборец мой храбрый!
Вижу уже, как огонь корабли пожирает, бушуя!
Если сожгут корабли, не покинуть нам Трои высокой.
Вооружайся быстрей, друг, а я соберу своё войско!»

Так он сказал, и Патрокл одевался блистающей медью.
Прежде всего, наложил он на быстрые ноги поножи
Пышные, плотно они замыкались серебряной пряжкой;
После поспешно броню надевал он на грудь и на плечи:
Дивно украшенный весь, в ярких звёздах доспех Эакида.

Сверху набросил ремень он на плечи и меч среброгвоздный,
С медным клинком. Щит затем перекинул огромный и крепкий.
Пышно сияющий шлем с конскою гривой на голову плотно,
На удалую, надел; гребень грозно над ним развевался.
Взял он два крепких копья, что сподручнее были и легче.

Но Ахиллеса копья он не взял: было очень тяжёлым
Крепкое древко его, и никто пелионский тот ясень
Двигать свободно не мог; лишь Пелид без труда потрясал им,
Ясеневым тем копьём. Древко то с высоты Пелиона
Ссёк для Пелея Хирон на погибель враждебным героям.

Впрячь поскорее коней Автоме́дону дал повеленье:
После Пелида его больше всех он любил из героев,
Верного больше других, чтоб выдерживать бранные грозы.
Вот Автомедон коней Ахиллесовых впряг в колесницу,
Ксанфа и Балия. Тех, что летали со скоростью ветра.

Гарпия их родила, двух бессмертных, от ветра Зефира;
К ней он, к Подарге, летал, полюбив возле волн Океана.
К ним припряжён был Педа́с, смертный конь, знаменитейший в беге;
Он и бессмертными коням быстротою своей не уступит;
Им завладел Ахиллес, свергнув город царя Этиона.

Сам Ахиллес той порой, обходил мирмидонцев по стану,
Вооружаться велел, и готовиться к бою. Как волки,
Хищные звери, в сердцах у которых лишь дерзость с отвагой;
В чаще нагорной поймав, рвут оленя рогатого жадно,
Зверски, живого ещё; пасти их свежей кровью покрыты;

После всей стаей бегут к роднику черноводному, чтобы
Мутную воду лакать языками их гибкими вволю;
Кровь изрыгают они поглощённую; бьются сердца их
Неукротимо; у всех сытый взгляд, животы их набиты.
Так мирмидонцев вожди войско строили, к бою готовясь

Вместе с Патроклом. Они, слуги храброго внука Эака,
Боем пылали! Стоял посредине Ахилл бранолюбец,
Криком своим возбуждал он коней и мужей щитоносцев.
Зевса любимец Пелид пятьдесят кораблей быстролётных
С войском под Трою привёл, и при вёслах на каждом сидело

По пятьдесят человек превосходных бойцов: вся дружина.
Пять он избрал воевод, и начальство им вверил над войском,
Сам же верховную власть он имел и командовал всеми.
Первый отряд возглавлял вождь Менесфий, герой пёстробронный,
Сыном Сперхея он был, бога быстрой реки, что Кронион

Пролил; Пелеева дочь Полидора прекрасная тайно
С бурным Сперхеем его зачала, дева смертная – с богом.
Но, чтобы скрыть то, она сочеталась торжественным браком
С Бором, он дал за жену много выкупа, сын Перие́ра.
Был над отрядом вторым командиром воинственный Эвдор,

Дева его родила Полиме́ла, прелестная в плясках
Фи́ласа дочь; сам Гермес был пленён этой девой весёлой;
В хоре увидел её сладкозвучном он, в пляске весёлой,
В праздник богини лесов и охотницы Фебы прекрасной.
В доме укрылся он с ней, там тайком сочетался любовью

С девой беззлобный Гермес; родила она сына от бога,
Славного Эвдора, он в беге быстр был и смел в бурных битвах.
Вскоре же после того как Или́фия, роды облегчив,
Сына её приняла, и увидел он солнца сиянье,
Актора мощного сын, Эхекле́с благородный, супругой

Ввёл Полимелу в свой дом, за жену дав огромнейший выкуп.
Эвдора ж в доме своём дед его, благодетельный старец,
Фи́лас взрастил, воспитал и сердечно любил словно сына.
Третий отряд предводил вождь Пизандр, сын Мемала храбрейший;
Из мирмидонян никто не умел так искусно на копьях

Биться, как он и Патрокл, верный друг Ахиллеса Пелида.
Феникс четвёртый отряд предводил, старец, опытный конник;
Вождь Алкиме́дон повёл пятый, сын Лаерке́я безгрешный.
Все пять отрядов Пелид быстроногий построил с вождями,
В стройных красивых рядах, и сказал своё царское слово:

«Вы, мирмидонцы, теперь каждый вспомните в сердце угрозы,
Что посылали врагу, в стане нашем, в то время как гневом
Я справедливым пылал; вы же дружно меня попрекали:
- Желчью от матери ты вскормлен, лютый Пелид! – говорили, –
Бесчеловечный, друзей у судов ты насильно тут держишь!

Лучше назад мы, домой, с кораблями своими вернёмся,
Если на сердце тебе злополучная злоба запала! –
Так говорили вы мне очень часто, сходясь. Вот, теперь вам
Время идти в страшный бой, в бой великий, какой вы и ждали!
Каждый теперь пусть в бою подтвердит, что он сердцем отважен!»

Так говоря, возбудил он и силу, и мужество в каждом.
Встали плотнее ряды мирмидонцев от царского слова.
Будто бы стену воздвиг, плотно камни сдвигая, строитель,
Строя большой крепкий дом: от свирепого ветра защиту, –
Так же сомкнулись щиты меднобляшные, шлемы и копья:

Щит со щитом, человек с человеком и шлем возле шлема.
Плотно сошлись: каждый шлем светлой бляхой касался другого,
Гребни ходили волной, – мирмидонцы так плотно сомкнулись.
А перед войском стоят два героя, сияя доспехом:
Храбрый Патрокл и герой Автомедон, горящие оба

В битву лететь впереди мирмидонцев. Пелид же могучий
Входит в шатёр свой; сундук отпирает прекрасной работы,
Дар драгоценный; его на корабль мореходный Фетида
В путь Ахиллесу дала, положив в него много хитонов,
Мягких, косматых ковров и плащей, берегущих от ветра.

Кубок прекрасный был в нём; но никто из друзей Ахиллеса
Не пригублял из него чёрных вин; никому из бессмертных
Не возливал из него Ахиллес, – только Зевсу Крониду.
Кубок заветный тот взяв, Ахиллес быстроногий сначала
Серой очистил его и омыл светлоструйной водою.

Руки омыл и себе и, вином этот кубок наполнив,
Стал посредине двора и молился, вино возливая,
На небо глядя, и был он услышан метателем грома:
«Зевс пелазгийский! О, царь ты Додоны холодной, далёкой!
О, Зевс додонский, толпой окружённый жрецов и пророков –

Селлов, не моющих ног, тех, что спят на земле обнажённой!
Раньше молитву мою ты услышал, о, Зевс, ты помог мне,
И, возвеличив меня, покарал ты ужасно данайцев.
Нынче исполни ещё мою просьбу, о, Зевс громовержец!
В стане своём остаюсь корабельном пока я, но друга,

Сердцу любезного, в бой посылаю, и с ним мирмидонцев
Славных моих. Ниспошли ты победу ему, о, провидец!
Храброе сердце его укрепи! Пусть же Гектор узнает:
Может ли с ним и один храбрый воин наш в битве сражаться,
Или свирепы бойцов наших сильные руки тогда лишь,

Сам я когда выхожу, чтобы в битве сразиться кровавой.
Но, только лишь от судов отразит он пожары и битву,
Дай возвратится ко мне на суда ты ему невредимым,
В целых доспехах моих, вместе с храбрыми всеми друзьями!»
Так говорил он, молясь. Но Кронион, молитвы услыша,

Дал Пелейону одно, а другое отверг, промыслитель.
Дал от судов отразить он Патроклу пожары и битву;
Только вот в просьбе вернуть невредим его отказал он.
Так возлиянье свершив и молитвы Крониду закончив,
Царь возвратился в шатёр, в сундуке запер кубок заветный;

Вышел и встал у шатра, движим страстным желанием сердца
Битву увидеть теперь, страшный бой меж троян и ахеян.
А мирмидонцы меж тем гордо шли за Патроклом героем,
Чтобы ударить в бою, на троянское войско обрушась.
Быстро летели они на врага, как свирепые осы,

Что у дороги живут, и которых привыкли тревожить
Дети, дразня каждый день семьи ос в придорожных их гнёздах.
Юность безумная зло навлекает на многих безумством.
Если ж какой человек, путешественник, мимо идущий,
Тронет нечаянно ос, то крылатые с сердцем бесстрашным

Быстро все вылетят вдруг, защищая потомство и гнёзда.
С сердцем и духом таким от своих кораблей мирмидонцы
Хлынули все на врага с громогласным воинственный криком.
Их ободряя, Патрокл закричал, обращаясь к дружине:
«Вы, мирмидонцы, бойцы и друзья Ахиллеса героя!

Будьте мужами сейчас! Вспомним нашу кипящую храбрость!
Славу добудем в бою Ахиллесу, храбрейшему в битвах
Среди ахейских мужей, о, храбрейшие слуги Пелида!
Пусть осознает Атрид, повелитель мужей Агамемнон,
Сколь он преступен, когда так обидел храбрейшего мужа!»

Так говоря, возбудил он и более мужество ратных.
Ринулись разом они на троян, и весь стан корабельный
Вдруг отозвался на крик их воинственный громом ужасным.
Трои сыны, увидав тут Менетия сильного сына,
Вместе с клевретом его, под сияющим пышно доспехом, –

Дрогнули сердцем. Троян всколебались густые фаланги.
Думали все: Ахиллес быстроногий, что праздным был в стане,
Гнев свой оставил и вновь примирился с ахейским владыкой.
И озирались они, чтоб бежать им от гибели грозной.
Первый ударил копьём сын Менетия ярко блеснувшим

Прямо в средину врагов, там, где гуще ряды их толпились,
Возле кормы корабля благодушного Протесилая.
Там он Пирехма сразил, что привёл с собой храбрых пеонов
Из Амидона земель, где течёт мирно Аксий широкий.
Врезалось жало в плечо; и Пирехм, опрокинувшись, наземь

Жалостно тут застонал; и вокруг пеоняне собрались.
Ужасом всех поразил Менетид, он храбрейшего в битвах
Их предводителя сверг; отступили пеоны в испуге.
Их отогнав от судов, погасил он пылавшее пламя.
Полусожжённый корабль был оставлен врагами. Бежали

В панике Трои сыны. А данаи рассыпались быстро
Между передних судов. И кругом закипела тревога.
Словно с вершины горы преогромную тёмную тучу
В сторону сдвинул Кронид тучегонец и молниевержец,
Всё открывая кругом: и холмы, и высокие скалы,

И беспредельных небес широту, и долины, и реки.
Так, отразив от судов пламя жадное, войско ахейцев
Легче вздохнуло; но бой был ещё не закончен. Трояне
Лишь отступили чуть-чуть перед храброю ратью ахеян,
Но не бежали совсем, прочь от чёрных судов мореходных;

Крепко стояли они, от судов отступив лишь немного.
Бой врассыпную кипел, поражал человек человека;
Каждый смог свергнуть вождя; и Патрокл первым сверг, предводитель.
Он убегавшего прочь Ареилика острою медью
Сзади в бедро поразил и насквозь смертоносную выгнал;

Кость раздробило копьё; пал лицом Ареилик на землю.
А Менелай между тем, полководца Фоаса ударил
Мимо щита, прямо в грудь обнажённую; сверг его наземь.
Мегес, увидев как вдруг вождь Амфикл на него устремился,
Опередил и в бедро поразил его, в мощную мышцу;

Бурное жало копья рассекло на ноге у Амфикла
Жилы, и тут же глаза пораженного тьмою покрылись.
Два сына Нестора тут бились. Так Антилох острой пикой
Быстро Атимния сверг; возле ног победителя пал тот,
Медью пронзённый в живот. Но на внука Нелея тут Марис

С острым копьём налетел, вспыхнув гневом за павшего брата;
Встал перед телом. Но тут Фразимед Несторид подлетает.
Прежде чем Марис успел поразить, Фразимед его сильно
Ранит в плечо, так что кость совершенно разбил острой медью,
Руку от мышц оторвав. Брат упал возле брата, сражённый;

Грохнулся с грохотом в пыль, и глаза его мраком покрылись.
Братьями так сражены злополучные братья и оба
В мрачный спустились Эреб, Сарпедона отважные други,
Амизодара стрельца сыновья; он однажды Химеру
Выкормил лютую, та многим людям наделала горя.

Сын Оилея Аякс налетел на Клеобула, давкой
Сбитого с ног; захватил и на месте троянцу немедля
Жизнь сокрушил, погрузив в него меч с рукояткой огромной.
Тёплым вдруг сделался меч от пылающей крови. Закрыли
Веки Клеобулу тут Смерть багровая с Участью страшной.

Вот, чтоб сразиться, летят Ли́кон и Пенелей друг на друга.
Но изменили им вдруг копья, мимо их оба послали;
Снова сошлись, на мечах. Ликон тут поразил Пенелея,
В шлем коневласый, попал прямо в бляху, но меч его медный
Вдруг разлетелся. Тогда и ахеец ударил: под ухо,

В шею свой меч погрузил; голова у троянца повисла
Набок, на коже одной, и разрушилась Ликона крепость.
Вождь Мерион тут догнал Акамаса, преследуя быстро;
В правое ранил плечо, когда тот уж входил в колесницу;
И с колесницы слетел Акамас, и глаза мрак окутал.

Идоменей поразил прямо в рот Эримаса героя
Медью жестокой, и медь пробежала под мозгом и вышла
Бурная, череп пробив, на затылке, внизу; Эримасу
Вышибла зубы она. У сражённого вылезли страшно,
Кровью налившись, глаза; из ноздрей, изо рта изрыгал он

Чёрную липкую кровь, пока в облаке смерти не скрылся.
Так у ахеян вожди низлагали врагов своих гордых.
Волки свирепые так на ягнят и козлят нападают,
Их вырывая из стад, если стаду пастух неумелый
Дал разбрестись по горам. Лишь завидев их, быстрые волки,

Вдруг на бессильных напав, рвут их, трепетных, тут же на части.
Так и ахеян вожди на троян нападали; но те лишь
Бегством спасались, забыв про борьбу и кипящую доблесть.
А Теламонид Аякс непрестанно пытался ударить
Гектора медным копьём. Только Гектор, испытанный в битвах,

Крепким огромным щитом закрывая широкие плечи,
Зорко следил, свисту стрел и жужжанию копий внимая;
Видел он ясно уже, что победа опять изменила,
Но оставался ещё для защиты товарищей верных.
Как поднимается вдруг от Олимпа по воздуху плавно

Туча на небо, когда Зевс готовит грозу буревую, —
Так от судов поднялись тучей крики, смятение, бегство;
И уж не строем неслись через ров. Гектор первый с оружьем
На быстроногих конях отступил; и троян своих бросил,
Тех, что невольно у рва задержались глубокого, в давке.

Многие в пагубном рве колесничные быстрые кони,
Дышла сломав, унеслись, колесницы вождей оставляя.
Яро Патрокл наседал, горячо призывая данаев,
Горе готовя врагам. С диким воплем бежали трояне,
Все наполняя пути и дороги. От войск их до неба

Пыль поднималась столбом. По равнине рассеялись кони,
В панике к Трое несясь от судов и ахейского стана.
Где только видел Патрокл, что теснее толпятся троянцы,
С криком туда он коней направлял. С колесниц под колеса
Падали Трои сыны, колесницы их с громом валились.

Вот, между тем, через ров перепрыгнули бурные кони,
Кони бессмертные, дар от богов знаменитый Пелею,
Пламенно мчатся вперед. Повелитель их Гектора ищет,
Свергнуть пылает его. Но умчали уж Гектора кони.
Будто бы стонет земля, почерневшая в мрачную осень;

Бурями отягчена и дождями, что с шумом льёт с неба
Зевс раздражённый, когда на преступных людей негодует,
Тех, что неправедный суд совершают в собраниях силой;
Кары богов не страшась, гонят прочь одинокую правду.
И на земле тех людей переполнит Зевс быстрые реки:

Много утёсов снесут и размоют бурлящие воды,
Падая с гор, и кругом разоряют дела человека,
С шумом ужасным несясь аж до тёмно-пурпурного моря.
С шумом и стоном таким мчались в поле троянские кони.
Быстрый Менетия сын, тут фаланги передних троянцев

Стал, путь отрезав, теснить к кораблям, не давая бегущим
В город уйти. Он гонял, убивая их, крепко зажатых
Между судами, рекой и высокой ахейской стеною.
Многих тогда он убил, отомстив за убитых ахейцев.
Первого острым копьём Менетид поразил Пронооя

Мимо щита, прямо в грудь обнажённую; силу разрушил.
С громом он рухнул. Патрокл тут на Фестора, сына Энопа,
Сразу напал; тот сидел в колеснице блистательной сжавшись.
Фестор несчастный: сковал его ужас, из пальцев дрожащих
Вырвались вожжи. Ему налетевший тут медную пику

В правую челюсть вонзил и пробил Энопиду сквозь зубы.
Из колесницы его через край потащил он на пике,
Словно рыбак, что сидит по-над морем, на камне, и тащит
Рыбу большую из волн нитью прочной и медью блестящей.
Так же с разинутым ртом Энопида тащил он на пике;

Сбросил на землю лицом, и от павшего жизнь отлетела.
И Эриала Патрокл (тот летел к нему) камнем с размаха
В центр головы поразил; голова пополам раскололась
В шлеме тяжёлом; и лбом Эриал пал на землю, сражённый.
И душегубная смерть над героем простёрлась мгновенно.

Тут же могучий сразил он Амфотера и Эримаса;
Пира с Эпальтом; вождя Тлеполема, Дамастора сына;
Эхия; Аргея ветвь, Полимела; Эвиппа с Ифеем;
Всех, одного за другим, положил на всеплодную землю.
Царь Сарпедон увидал, как его беспояснодоспешных

Многих друзей умертвил Менетид своей мощной рукою,
Громко с укором воззвал он ликиян, возвышенных духом:
«Стыдно, ликийцы, бежать! Вы теперь вот отважными будьте!
Я с браноносцем хочу, с этим, в битве сойтись, чтоб увидеть,
Кто он, могучий герой, столько бед нам наделавший разом.

Храбрым троянам сломил ноги крепкие он уже многим!»
Так он сказав, со своей колесницы с оружием спрыгнул.
Спрыгнул, увидев его, и Патрокл со своей колесницы.
Словно два коршуна, в бой на высоком утёсе слетевшись
С криком ужасным, острят клюв горбатый и когти кривые, —

С криком подобным неслись друг на друга герои сразиться.
Кроноса хитрого сын, их увидев, почувствовал жалость.
К Гере, супруге своей и сестре, он тогда обратился:
«Горе! Я вижу, судьба: пасть теперь под рукою Патрокла
Самому милому мне среди смертных, царю Сарпедону!

Сердце в груди у меня из двух мыслей не выберет лучшей;
Я не решил: то ли мне взять живого из страшного боя
Сына; похитив, в земле плодоносной ликийской поставить;
То ли уж тут и смирить Сарпедона рукою Патрокла».
Так отвечала ему волоокая Гера богиня:

«Мрачный Кронид! Ты могуч, но какие слова говоришь ты!?
Смертного мужа, что был обречён изначально судьбою,
Хочешь ты освободить совершенно от смерти печальной?
Делай, как хочешь, но знай, что не все тебя боги одобрят.
Слово ещё я скажу, и его в своём сердце храни ты:

Если ты сам отошлёшь невредимым домой Сарпедона,
Помни, быть может, другой из бессмертных, как ты, пожелает
Сына любимого в дом удалить от погибельной битвы.
Многие борются здесь, перед Троей великой Приама,
Дети бессмертных, и в них ты возбудишь лишь ропот жестокий.

Сколько ни любишь теперь сына ты, в сердце сколь ни жалеешь,
Всё ж допусти ему пасть на побоище брани великой,
Пасть под руками вождя мирмидонцев, героя Патрокла.
После, когда уж душа Сарпедона оставит, вели ты
Смерти и кроткому Сну бездыханное тело героя

С чуждой земли унести в плодоносную землю Ликии.
Братья пусть там и друзья погребут его тело, воздвигнув
В память могилу и столп, с подобающей честью умершим».
С ней согласился тогда и бессмертных и смертных родитель;
Капли кровавой росы с неба слал на троянскую землю,

Чествуя сына: его в этот день в гордой Трое холмистой
Должен Патрокл умертвить, далеко от отчизны любезной.
Оба героя сошлись, наступая один на другого.
Первым ударил Патрокл и копьём поразил Фразимела,
Мужа отважного, тот был возницей царя Сарпедона.

В низ живота он его поразил и лишил его жизни.
Тут же метнул Сарпедон свой сверкающий дротик в Патрокла,
Но промахнулся; коню он, Педасу, плечо вдруг пронзает
Правое. Конь захрипел, испуская дыхание; с рёвом
В пыль повалился, заржал, и могучая жизнь отлетела:

В стороны двое других отскочили, ярмо затрещало,
Спутались вожжи, когда пристяжной повалился на землю.
Но Автомедон нашел быстро выход из этого горя:
Меч свой при мощном бедре длиннолезвенный вырвав из ножен,
Бросился, разом отсёк припряжного, ни мало не медля;

Кони воспрянули вмиг, стали ровно лететь под вожжами.
Снова в решительный спор смертоносный вступили герои,
Снова лихой Сарпедон промахнулся блистательной пикой;
Близко над левым плечом остриё пронеслось у Патрокла,
Но не коснулось его. Тут ударил оружием медным

Сильный Патрокл, и копьё не напрасно им послано было:
В грудь угодил, где стучит сердце твёрдое под оболочкой.
Пал Сарпедон, словно дуб или тополь с листвой серебристой,
Или большая сосна (корабельное дерево), если
Вдруг древосеки её, подрубив, с гор ссекут топорами, —

Так и герой Сарпедон у своей колесницы простёрся,
Страшно зубами скрипя, скрёб руками кровавую землю.
Будто поверженный львом, так внезапно напавшим на стадо,
Пламенный бык, меж волов тяжконогих величеством гордый,
Гибнет, свирепо ревя, под зубами могучего зверя, —

Так Менетидом сражён грозный царь щитоносных ликиян;
Ярости полный, кричал, умирая, он милому другу:
«Главк мой любезный! Могуч среди воинов ты! Значит, должен
Быть копьеборцем теперь и отважным, и неустрашимым!
Если ты храбр, должен ты и сегодня гореть лишь сраженьем!

Друг, поспеши, всех мужей, предводителей смелых ликиян,
Ты обойди, возбудив за царя Сарпедона сражаться!
Встань ты и сам за меня и с ахейцами храбро сражайся!
Или всегда я тебе, Гипполохиду, стану лишь срамом
Перед потомством твоим, и позором, когда аргивяне

Латы похитят с меня, поражённого перед судами!
Действуй скорей! Возбуди ополчения храбрые наши!»
Так говорил Сарпедон. Тут рука страшной Смерти закрыла
Ноздри ему и глаза, как, на грудь наступив, Менетиад
Вырвал копьё, и за ним повлеклась оболочка от сердца:

Вместе и жизнь и копьё из него победитель исторгнул.
Там же ахейцы коней Сарпедона поймали храпящих,
Чуть не пустившихся в бег, как осталась пустой колесница.
Главка, душевная боль охватила при голосе друга:
Сердце терзалось его, что помочь он нисколько не может.

Левую мышцу рукой сжал герой: так его удручала
Свежая рана, её Тевкр нанёс воеводе стрелою,
Что со стены запустил, отражая беду от ахейцев.
В скорби взмолился герой, обращаясь к царю Аполлону:
«Царь сребролукий, услышь! В плодоносном ли царстве ликийском

Ты или в Трое сейчас, знаю, можешь везде ты услышать
Скорбного мужа, как я, удручённого скорбью жестокой!
Рана моя тяжела. И вокруг неё острые боли
Руку пронзают мою. Хлещет кровь из неё беспрерывно,
Не унимаясь никак; уж рука до плеча онемела.

Твердо в бою не могу я ни дрота держать, ни сражаться,
Противостав на врага. Но погиб нынче в битве храбрейший:
Царь Сарпедон, Зевса сын! Не помог громовержец и сыну!
Ты же мне, Феб, помоги! Исцели мою тяжкую рану;
Боль мне уйми и даруй мне могущество. Силою слова

Храбрых ликийских мужей подниму я на крепкую битву,
Сам я достойно сражусь, месть неся за сражённого друга!»
Так он молился. Его Аполлон дальновержец услышал:
Быстро жестокую боль утолил, из мучительной раны
Чёрную кровь удержал и отвагу вложил ему в сердце.

Сердцем почувствовал Главк и воспрял, понимая, что быстро
Голос молитвы его бог великий услышал и принял.
Бросился Главк призывать в страшный бой полководцев ликийских,
Всех обходя, побуждал за царя Сарпедона сражаться.
После к дружинам троян устремился, поспешно шагая.

Там к Агенору пришёл, к Полидамасу; к сыну Анхиза;
К Гектору также пришёл, меднобронному сыну Приама,
Каждого он призывал, устремляя крылатые речи:
«Гектор, оставил совсем ты троянских союзников славных!
Храбрые ради тебя, далеко от друзей и отчизны,

Жизни теряют в бою; ну а ты защищать их не хочешь!
Пал храбрый царь Сарпедон, вождь лихих щитоносных ликийцев,
Землю ликийскую он строил правдой и доблестью духа.
Медный Арес усмирил Сарпедона копьём Менетида.
Вместе восстанем, друзья! Местью праведной души наполним!

И не позволим совлечь, надругавшись над мёртвым, доспехов
Тем мирмидонцам, на нас разъярённым за гибель данаев,
Что возле чёрных судов истребили мы копьями многих!»
Так он сказал. Всех троян поразила тут тяжкая горесть,
Грусть безотрадная: был Сарпедон царь, хотя иноземец,

Трои оплотом; привёл многочисленных воинов к Трое,
Чтобы помочь. Он и сам отличался немалым геройством.
Яростно Трои сыны на данаев ударили; вёл их
Гектор, во гневе за смерть Сарпедона. Но дух у данаев
Воспламеняло на бой смертный храброе сердце Патрокла;

Первых Аяксов бодрил он, пылавших и собственным духом:
«Вам только в радость врагов нынче встретить, Аяксы герои!
Будьте, как прежде, смелы, или даже смелее, чем прежних!
Пал браноносец у них, среди первых взлетевший на стену,
Пал Сарпедон! Вот бы нам завладеть его телом, доспехи

С плеч посрывать, и над ним надругаться; ещё из ликийцев,
Свергнуть хотя б одного; тех, что тело его защищают».
Так побуждал он, но в бой сами рвались Аяксы сражаться.
И, лишь с обеих сторон укрепились фаланги для битвы
Храбрых ликийцев, троян, мирмидонцев, ахейцев фаланги, –

Все в рукопашном бою тут сошлись возле мёртвого тела
С яростным криком. Кругом зазвенели клинки от ударов.
Страшную ночь распростёр Зевс над страшной долиной убийства,
Чтобы ужаснее был страшный бой за любимого сына.
Первыми Трои сыны быстроглазых данаев отбили;

Ими сражённый упал не из худших среди мирмидонцев
Вождь Эпигей, славный сын Агаклея почтенного. Раньше
Властвовал царь Эпигей в многолюдном большом Будеоне;
Но, как-то раз он, убив знаменитого родича, скрылся;
И под защиту пришёл он к Пелею царю и Фетиде.

Вместе с Пелидом, фаланг разрывателем, был он отправлен
Царство Приама громить и конями богатую Трою.
Только он тело схватил, тут его шлемоблещущий Гектор
В голову камнем сразил; голова пополам раскололась
В шлеме тяжёлом. Лицом Эпигей на бездушное тело

Пал, и мгновенно над ним душегубная Смерть распростёрлась.
Гнев Менетида объял за убийство отважного друга;
Бросился он на врага, сквозь ряды полетел, словно ястреб
Быстро на робких скворцов или галок стрелою несётся, —
Так, конеборец Патрокл, ты напал на троян и ликиян,

Прямо ударив! Пылал гневом ты за товарища гибель.
И Сфенелая сразил, Ифеменова храброго сына,
Камнем ударив его в шею, жилы рассёк ему обе.
Тут же передних ряды отступили, а с ними и Гектор,
Так далеко, как летит далеко дротик, пущенный с силой,

Если его человек, испытать свою силу желавший,
В играх или же в бою, бросит в гордых врагов что есть мочи, —
Так далеко отошли и трояне от грозных данаев.
Но тут воинственный Главк, предводитель ликиян, обратно
Первым к врагу повернув, Вафиклея, высокого духом,

Сына Халкона убил. Вафиклей жил в цветущей Элладе,
Счастьем, богатством блистал он среди мирмидонцев; и смерти
Не ожидал, как бежал в наступленье, преследуя Главка.
Тот же, к нему повернув, в центр груди вдруг пронзил его дротом.
С шумом упал он. Печаль поразила данаев с потерей

Сильного мужа. Враги ж ликовали, пергамляне; тут же
Павшего тело они обступили толпой. Но данаи,
Доблесть свою не забыв, в тот же миг на врагов устремились.
Тут Мерион поразил Лаогона, доспешного мужа,
Сына Онетора, тот был великим жрецом в Илионе

Зевса Идейского и словно бог почитался народом.
Сверг он его, поразив прямо в шею под ухо и челюсть;
Тело оставила жизнь в миг один, тьма его окружила.
Сильный Эней тут послал медножальную пику в убийцу,
Очень надеясь сразить над щитом выступавшего круглым.

Издали тот увидал и от меди убийственной спасся,
Быстро вперёд наклонясь; за хребтом длиннотенная пика
В твердую землю вошла; долго древко её трепетало,
Меди смертельной пока не смирилась жестокая ярость.
Так зря сотряс Анхизид свою медноогромную пику,

В землю вогнав; зря она из руки излетела могучей.
И, негодуя душой, закричал тут Эней Мериону:
«Быстро б тебя, Мерион, хоть и пляшешь под копьями ловко,
Быстро бы пика моя укротила, когда бы попал я!»
Тут же ему возразил Мерион, знаменитый копейщик:

«Даже тебе, Анхизид, не легко, пусть могуч ты в сраженьях,
Каждого дух укротить, кто б ни вышел с тобою сразиться,
Силу измерить свою. Ты ведь сам, как и прочие, смертен.
Если б и я угодил тебе в грудь изощрённою медью,
Быстро б и ты, несмотря что могуч и надёжен на руки,

Славу бы мне даровал, а властителю Тартара – душу!»
Так он сказал. Но его порицал Менетид благородный:
«Что ты, воинственный муж, Мерион, зря слова расточаешь?
От оскорбительных слов души гордых бойцов славной Трои
Тел не покинут, пока их тела прах земной не покроет.

Руки решают исход битв жестоких, а речи – советов!
Нынче ахейцы должны не слова умножать, а сражаться!»
Это сказав, он вперёд полетел, Мерион мчался следом.
Как, топорами стуча, шум поднимет толпа лесорубов
В горных лесах; далеко раздаётся он, эхом носимый —

Так и шум битвы летел: далеко по земле звон был слышен
Меди гремучей и кож неразрывных щитов волокожных,
Копий и пик, и мечей. Так бойцы яро бились друг с другом.
Тут и смышлённейший друг Сарпедона, подобного богу,
Вряд ли его бы узнал: так покрыт он был кровью и пылью,

Стрелами весь с головы и до ног совершенно замётан.
Бой возле трупа кипел беспрестанно. Как наглые мухи
Роем под кровлей жужжа, у подойников полных толпятся,
Так как весной молоко изобильно струится в сосуды, —
Так же толпились бойцы возле тела. А Зевс громодержец

Глаз светозарных своих не сводил от пылающей битвы.
Он непрестанно глядел на бойцов, и в душе промыслитель
Много сомнений имел, размышляя о смерти Патрокла:
Или же здесь, на костях Сарпедона великого, медью
Гектор могучий смирит его в споре убийственном этом,

И с плеч его совлечёт он покрытые славой доспехи?
Или Патроклу продлить его подвиг, погибельный многим?
Так размышлял он, и вот Зевсу лучшая дума явилась:
Пусть же соратник лихой Ахиллеса, Пелеева сына,
Гордые Трои войска вместе с Гектором меднодоспешным

К городу прочь оттеснит, души многих попутно исторгнув.
Гектору первому Зевс тут послал малодушие в сердце.
Тот, в колесницу вскочил, побежал, повелев всем троянам
К Трое бежать. Понял он: Зевс весы судьбы клонит к ахейцам.
Тут и ликийцы в бою свою храбрость оставили: в бегство

Кинулись все, увидав их царя, поражённого в сердце;
Грудою тел окружён был их царь Сарпедон. Много пало
Воинов славных с тех пор, как воздвиг страшный бой Олимпиец.
Быстро данаи тогда с Сарпедона сорвали доспехи
Пышноблестящие; их к мирмидонским судам конеборец

Мощный Патрокл повелел отнести двум товарищам верным.
В это же время сказал Аполлону Кронид тучеводец:
«Нынче ж ступай, Аполлон, из-под стрел забери Сарпедона,
Тело от пыли отмой и от чёрной запёкшейся крови;
Дальше к потоку снеси и омой там водой светлоструйной;

Миром затем умасти и одень ты нетленной одеждой.
Сделав всё это, вели двум послам и безмолвным и быстрым,
Смерти и Сну – близнецам: пусть немедля они Сарпедона
В край плодоносный снесут, в его царство Ликии пространной.
Братья пусть там и друзья погребут его тело, воздвигнув

В память могилу и столп, с подобающей честью умершим».
Так он сказал. Аполлон непокорен родителю не был.
Быстро с Идейских вершин он спустился на ратное поле.
Там он забрал из-под стрел Сарпедона, подобного богу;
Дальше к потоку отнёс и водою омыл светлоструйной;

Миром затем умастил и одел он нетленной одеждой.
Сделав всё это, велел двум послам и безмолвным и быстрым,
Смерти и Сну, отнести Сарпедона. И тело мгновенно
В край плодоносный снесли они, в царство Ликии пространной.
В это же время Патрокл, побуждая коней и возницу,

К собственной гибели мчал, прочь гоня и троян и ликиян,
Муж неразумный! Когда б соблюдал наставленье Ахилла,
Ты избежал бы тогда горькой участи гибели чёрной.
Но воля Зевса всегда крепче воли людей земнородных:
Даже и храброго он устрашит и победу отнимет,

Прежде которого сам побудил он на подвиги в битве.
Он и Патроклу в груди сердце духом бесстрашным наполнил.
Кто же был первым, и кто был последним, которых сразил ты,
Храбрый Патрокл, Зевс пока тебя к смерти готовил жестокой?
Адраста первого сверг, а за ним – Автоноя, Эхекла;

Следом убит Меланипп; сын Мегаса Перим и Эпистор;
Элаз и смелый Пиларт, также Мулий. Их всех в рукопашном
Честном бою ты сразил, а другие лишь бегством спасались.
Взяли б данайцы в тот день и высокую башнями Трою
С сыном Менетия: так впереди он свирепствовал пикой, —

Если бы Феб Аполлон не стоял на возвышенной башне,
Гибель замыслив ему, а троянцам великую помощь.
Трижды Менетия сын забегал на высокую стену,
Дерзкоотважный, его трижды вновь отражал стреловержец,
Крепкой бессмертной рукой в щит блестящий его ударяя.

Только, как демон, когда и в четвёртый он раз устремился, —
Голосом грозным ему запретил Аполлон стреловержец:
«Храбрый Патрокл, отступи! Не тебе предназначено свыше
Город троян разорить; даже не Ахиллесу Пелиду,
Сыну богини, а он ведь тебя несравненно сильнее!»

Тут же назад далеко отступил Менетид, избегая
Гнева могучих богов, гнева Феба разящего метко.
Гектор у Скейских ворот удержал коней, пышущих жаром;
Думал: сражаться ему, снова к войску троян устремившись,
Или велеть за стеной всем своим ратоборцам собраться?

Так размышлял он, когда Аполлон перед ним появился,
Образ цветущий прияв молодого, могучего мужа,
Храброго Азия; он был для Гектора дядей; Гекубе
Братом был Азий родным, сын отважный Димаса, который
В тучной фригийской земле у Сангария вод жил и правил.

Азия образ прияв, так сказал Аполлон дальновержец:
«Гектор, оставил ты бой?! Но тебя ли достоин поступок?
Если бы, сколько я слаб пред тобой, столько б был я сильнее,
Скоро б раскаялся ты, что оставил кровавую битву!
Лучше назад поверни на Патрокла коней быстролётных;

Может, победу тебе, Аполлон приготовил, и славу!»
Так он сказал и опять к битве смертных вернулся бессмертный.
Гектор могучий тотчас повелел Кебриону вознице
Гнать на сраженье коней. Аполлон же тогда затерялся
В толпах ахейских солдат, между ними ужасную смуту

Сразу подняв: для троян и для Гектора славу готовя.
Гектор ахеян других оставлял, никого не сражая;
Он на Патрокла летел, устремляя коней звуконогих.
Тотчас навстречу ему тут Патрокл соскочил с колесницы;
Левой рукою копьё он держал, правой – поднял он камень

Яркого мрамора, всю его руку тот занял, зубристый;
Бросил он с силой его. Камень быстро достиг колесницы,
Послан не тщетно он был: поразил Кебриона возницу.
Дерзко коней бурных гнал Кебрион, сын побочный Приама,
Камнем жестоким Патрокл поразил прямо в лоб Кебриона.

Брови громада сорвав, кость ему раздробила; не вынес
Череп удара; глаза все в крови в пыль на землю упали,
Прямо к его же ногам; в миг один, водолазу подобно,
Он с колесницы нырнул в пыль, и жизнь из костей улетела.
Горько смеялся над ним, издеваясь, Патрокл конеборец:

«О, как же лёгок тот муж! Удивительно быстро ныряет!
Если б на море он был, что обильно бесчисленной рыбой,
Многих бы мог накормить, вкусных устриц ища; так же ловко
Прыгал бы он с корабля, не смотря, что и море сердито.
Так среди поля нырнул с колесницы он ловко и быстро!

Есть, как я вижу теперь, и у храбрых троян водолазы!»
Так издеваясь, Патрокл тут на тело напал Кебриона,
Как разъярившийся лев, что загон истребляет свирепо,
Раненый в грудь, оттого он бесстрашием сам себя губит, —
Так на убитого ты, мирмидонец, накинулся яро.

Гектор навстречу тебе соскочил с колесницы на землю.
За Кебриона они, словно сильные львы, состязались,
Те, что на горном хребте, из-за серны убитой дерутся,
Гневом, отвагой дыша, и терзаемы голодом оба.
Так возле трупа они, два искусных в боях браноносца,

Храбрый Патрокл Менетид и блистательный Гектор, сражались.
Жаждут друг друга пронзить беспощадною медью герои.
Гектор за голову труп ухватил и держал его крепко;
За ногу влёк Менетид. А вокруг их кипело сраженье:
Страшную сечу подняв, бились Трои сыны и данаи.

Словно два ветра ревут, споря, южный с восточным; свирепо
В горной долине сходясь, гнут деревья в лесах и дубравах;
Крепкие буки, дубы, ясень стройный, кизил пышнолистый,
Сильно качаясь, скрипя, друг о друга все ветвями бьются
С шумом ужасным; и треск всюду слышен от сломленных ветром, —

Так бились яро в бою гордой Трои сыны и данаи;
Падали в пыль, но никто о презрительном бегстве не думал.
Много и копий больших водружалось вокруг Кебриона,
Много, слетавших с тетив, стрел крылатых валилось и дротов;
Много огромных камней разбивали щиты и доспехи

Около трупа его; но величествен в поле великом
Он в вихре пыли лежал, позабывший искусство возницы.
Долго, – светило пока средину небес протекало, –
Стрелы с обеих сторон излетали, войска поражая.
Но лишь склонилось к поре, как волов распрягают, светило,

Тут вдруг, судьбе вопреки, одолели троянцев ахейцы:
Труп Кебриона они увлекли из-под стрел, из-под копий
Яро кричавших троян; и доспехи прекрасные сняли.
Снова Патрокл на троян устремился, им беды пророча.
Трижды влетал, как Арес бурный в битвах, он в их средину

С криком ужасным; сражал каждый раз там по девять троянцев.
Только, как демон, когда и в четвёртый он раз устремился, –
Тут-то, Патрокл, и конец наступил твоей жизни геройской:
Против тебя Аполлон быстро шёл по побоищу грозный.
Но бога ты не узнал, не заметил идущего в толпах:

Мраком великим одет был бессмертный, навстречу идущий.
Стал позади и в хребет и широкие плечи ударил
Мощной рукой: и в глазах потемнело, и всё закружилось
У Менетида; и шлем с головы его сбил дальновержец.
И под копыта коней медный шлем покатился, зазвякал;

И осквернился на нём пышный гребень из гривы, мараясь
Чёрною кровью в пыли. Прежде этого с ним не случалось,
Чтоб знаменитый тот шлем осквернялся когда-либо пылью!
Он на лихой голове и на лбу Ахиллеса героя,
Ярко сиял. Но Кронид порешил, что теперь шлем украсит

Гектора: так как уже приближалась и смерть к Приамиду.
Всё раздробилось копьё у Патрокла в руках, яркой медью
Сбитое, крепкое и преогромное, тяжкое; с плеч же
Щит, что до пят достигал, повалился с ремнём в пыль, на землю;
Пряжки доспеха порвал, медь раскрыл Аполлон небожитель.

Смута на душу нашла, а на члены Патрокла – истома;
Как околдовал он стал. Тут приблизился с острою пикой
И со спины между плеч поразил его воин дарданский,
Славный Эвфорб Панфоид, что блистал между сверстников в беге,
Также в метаньи копья, и в искусстве возницы; впервые

В юности выехав сам на конях, изучаться сраженьям,
Он уже двадцать бойцов поразил, с колесниц их сбивая.
И на тебя, о Патрокл, устремил он оружие первый,
Но ранил лишь, не сразил; и, из раны вновь выдернув пику,
Сразу назад убежал, скрывшись в толпах; не смел он так явно

Против Патрокла пойти, хоть и был тот уже безоружный.
Богом смирённый Патрокл и ударом Эвфорба, из боя
Сам к мирмидонцам-друзьям отступал, чтобы смерти избегнуть.
Гектор, увидев едва Менетида, высокого духом, –
Как отступал тот назад, пораженный блистательной медью, –

Быстро метнулся к нему сквозь ряды и копьём его ранил
В пах, под живот; глубоко медь во внутренность вгрызлась герою.
На́ землю пал Менетид, в горе страшное ввергнув данайцев.
Так же, как пламенный лев побеждает могучего вепря,
Если на горной тропе, оба гордые, в битве сойдутся

У небольшого ручья, оба мучимые сильной жаждой;
И запыхавшийся вепрь побеждён силой льва многомощной, —
Так Менетида, уже погубившего многих героев,
Гектор великий копьём низложил, ему душу исторгнув.
Гордый победой своей, произнёс он крылатые речи:

«Верно, хотел ты, Патрокл, нашу гордую Трою разрушишь,
Жён наших милых пленить и, лишив их священной свободы,
Всех увезти в кораблях далеко, в вашу землю родную!?
Нет, безрассудный! За них и могучие Гектора кони,
К яростным битвам летят по равнине, и сам я с оружьем

Между героев-троян здесь блистаю! Уж я-то надеюсь
Рабство от них отразить! А тебя вороньё растерзает!
Бедный! И сам Ахиллес не помог тебе, как ни могуч он!
Верно, тебе он велел, наставляя идущего в битву:
– Прежде не думай ко мне, конеборец Патрокл, возвращаться

В стан мирмидонский, пока сам у Гектора мужеубийцы
С жаркой груди не сорвёшь ты доспехов, дымящихся кровью! –
Верно, он так говорил, и послушался ты, безрассудный».
Еле дыша, отвечал Приамиду Патрокл благородный:
«Славься же, Гектор, теперь, величайся! То Зевс с Аполлоном

Дали победу тебе. Это боги меня победили!
Им это сделать легко. И доспехи они с меня сняли.
Ну а таких-то, как ты, даже если б и двадцать напало,
Все бы они полегли, сокрушённые пикой моею!
Пагубный рок, Аполлон, а от смертных – Эвфорб, сын дарданца,

В брани сразили меня! Ну, а ты уж четвёртый сражаешь.
Слово последнее – вот, и на сердце его сохраняй ты:
Жить и тебе самому на земле остаётся не долго.
Близко стоят за тобой Смерть и Участь суровая, скоро
Должен ты пасть от руки Ахиллеса, Эакова внука!»

Так лишь успел он сказать, тут же Смерть осенила Патрокла.
Тихо из тела душа излетев, опустилась к Аиду,
Плача о доле своей, покидая и силу и юность.
Но и умершему тут в гневе Гектор великий воскликнул:
«Что, мирмидонянин, ты предвещаешь мне грозную гибель?

Кто моежт знать?! Сам Пелид, может быть, сын богини Фетиды,
Прежде погибнет, моим поражённый копьём, дух испустит?»
Это сказав, наступил Гектор пяткой на мёртвое тело,
Медное вырвав копьё, навзничь труп опрокинул Патрокла.
Тотчас затем он с копьём к Автомедону бросился, чтобы

Свергнуть могучего там Ахиллесовых коней возницу.
Но Автомедона вмиг кони быстрые с места умчали,
Кони бессмертные, – дар от бессмертных богов для Пелея.

Песнь семнадцатая

ПОДВИГИ МЕНЕЛАЯ

Не ускользнула от глаз Менелая, любимца Ареса,
Гибель Патрокла в бою, усмирённого силой троянцев.
Бросился тут же вперёд, Менелай, весь в сверкающей меди;
Он возле тела ходил, как теленка обходит с мычаньем

Матка, впервые родив, муки родов не знавшая прежде, —
Возле Патрокла ходил так герой Менелай светлокудрый,
Грозно к врагам он копьё выставлял со щитом меднобляшным,
Каждому, кто подойдёт, тут же душу исторгнуть готовый.
Но не хотел уступить и Эвфорб, знаменитый копейщик,

Тела Патрокла, к нему он приблизился чуть и воскликнул,
Так обращаясь к царю Менелаю, могучему в битвах:
«Зевса питомец, Атрид, повелитель мужей и народов!
Тело оставь! Отступи от моей ты кровавой добычи!
Раньше меня ни один из троян и союзников славных

В пламенной битве копьём не коснулся Патроклова тела.
Так что мне славу оставь, чтоб гордился я ею средь войска;
Или, страшись, и тебя я лишу твоей сладостной жизни!»
Вспыхнувший гневом, ему отвечал Менелай светлокудрый:
«Зевсом клянусь, так, как ты, беспредельно кичиться – позорно!

Так не гордится и лев своей силой, и тигр несмиримый;
Так не гордится и вепрь, что и большею яростью, дикий
В сердце свирепом своём, грозной силою пышет во гневе,
Как превозносят себя Панфоиды, метатели копий!
Но Гиперенор, твой брат, гордый силой и юностью буйной,

Быстро увял, как ко мне он с ругательством вышел навстречу!
Гордо кричал он, что я худший между данаями воин;
Только из битвы ушёл Панфоид не своими ногами
В дом свой, порадовать всех: и родных и жену молодую.
Так и надменность твою сокрушу я, когда ты посмеешь

Ближе ко мне подойти! Но прими мой совет: поскорее
Скройся в толпе и не стой здесь ты передо мной, пока горе
Вдруг не случилось с тобой! И дурак видит то, что случилось!»
Так он сказал, но Эвфорб непреклонный упорствовал снова:
«Нет, Менелай, расплатись ты теперь же со мной за убийство!

Брат мой тобою убит; и гордишься ещё ты, что сделал
Горькой вдовой у него в брачном ложе жену молодую,
В плач неутешный поверг и почтенных родителей также!
О! Без сомнения, их безутешных утешу я, если
В дом наш с твоей головой и с кровавым доспехом вернусь я,

Панфою в руки отдам их и матери нашей Фронтисе.
Но почему до сих пор не исполненным долг остаётся?!
Пусть всё решится в бою, и увидим: кто храбрый, кто робкий!»
Так он сказал и копьём в щит ударил его меднобляшный;
Но, твердый щит не пробив, лишь согнулось копейное жало

Медное. Тут Менелай устремился с убийственной медью,
Пламенно Зевса моля, чтобы кровью насытилось жало.
И отскочившему он в основание горла Эвфорбу
Жало вонзил и налёг, на могучую руку надеясь;
Быстро жестокая медь пробежала сквозь нежную шею.

Рухнул на землю Эвфорб, и на нём загремели доспехи;
Золотом и серебром перевитые, словно у граций,
Дивные кудри его чёрной вытекшей кровью покрылись.
Словно растит человек молодую оливу, лелея,
В уединении, где ключ ручья многоводного бьётся;

Пышно растёт она, вся в сребристом цвету; и качают
Тихие ветры её, словно в люльке, прохладою вея;
Но неожиданно вихрь мощный бури свирепой нагрянет,
Вырвет с корнями её, бросит тут же на чёрную землю, —
Так сына Панфоя вмиг, слишком гордого сердцем Эвфорба,

Царь Менелай низложил; стал его обнажать от доспехов.
Словно взращённый в горах, грозный лев, гордый мощью своею,
Среди пасущихся он ловит лучшую в стаде корову,
Шею ей вмиг сокрушив, захватив её в крепкие зубы;
Тут же горячую кровь с потрохами он жадно глотает,

Тушу терзая; кругом на ужасного псы и селяне,
Стоя вдали, дружный шум поднимают, но выйти боятся
Против него: бледный страх обнимает их робкие души, —
Так и трояне: кричат, но никто не отважится сердцем
В бой выйти против царя Менелая, высокого славой.

Скоро унёс бы к своим тот прекрасный доспех Панфоида
Сильный Атрид; но ему позавидовал Феб дальновержец.
Гектора он побудил в бой, Аресу подобного мужа,
Против Атрида: приняв образ Мента, кикон полководца,
Гектору Феб говорил, устремляя крылатые речи:

«Гектор! Напрасно коней ты Пелида преследуешь, кони
Неуловимы его. Знай, Пелидовы кони жестоки!
Их укротить, управлять – трудно смертному мужу любому,
Кроме Ахилла царя, что рождён от бессмертной богини!
Этой порой у тебя царь Атрид Менелай браноносный,

Тело Патрокла храня, сверг храбрейшего воина в стане,
Бурную мощь обуздал он Панфоева сына Эвфорба».
Так он сказал и опять к битве смертных вернулся бессмертный.
Гектору горькая скорбь сердце мрачное сжала жестоко;
Он осмотрелся вокруг, по рядам, и увидел Атрида:

Как тот торопится снять пышный светлый доспех; и – другого,
В прахе простёртого: кровь изливалась из раны широкой.
Бросился Гектор вперёд, облачённый сверкающей медью;
Громко крича, нёсся он бурным пламенем бога Гефеста.
Гектора клич боевой долетел до Атреева сына.

Тут со своею душой стал Атрид совещаться, волнуясь:
«Горе! Когда я доспех этот пышный оставлю, и брошу
Тело Патрокла, за честь за мою положившего душу, –
Каждый осудит меня аргивянин, который увидит!
Если ж на Гектора я и троян в одиночестве выйду,

Бегства стыдясь, – я один окружён буду войском троянским:
Всех призывает сюда за собой шлемоблещущий Гектор…
Но что же сердце моё так волнуется в думах напрасных!?
Кто, вопреки божеству, вдруг осмелится с мужем сражаться,
Богом хранимым, – беда над того головой быстро грянет!

Нет, аргивяне меня не осудят, когда уступлю я
Гектору, силе его: с божьей помощью Гектор воюет.
Если же встречу в рядах я Аякса, бесстрашного духом, –
С ним устремимся мы вновь на врага, в битве пламенной встретим
Даже и бога! Пусть так, лишь бы тело героя Патрокла

Нам Ахиллесу вернуть: из всех зол это б меньшее было».
Так он решался пока и обдумывал действие в сердце,
Близко троянцев ряды подошли; перед ними шёл Гектор.
И Менелай отступил и оставил Патроклово тело.
Он озирался назад, словно лев мощный, густобородый,

Если и псы и народ от загона волов его гонят
Копьями, криками; но гордо зверя могучее сердце,
Страха стесняется он; неохотно загон покидает, –
Так отошёл Менелай, светлокудрый герой, от Патрокла.
Встал, повернувшись к врагу, как приблизился к сонму данаев.

Стал он Аякса искать, Теламонова мощного сына.
Скоро увидел его он на левом крыле ратоборства,
Где тот дружины свои ободрял, поощряя на битву:
Ужасом их поразил дальновержец, ниспосланным свыше.
Быстро к Аяксу Атрид полетел; закричал, приближаясь:

«Друг Теламонид, сюда! За Патрокла сражённого – в битву!
Может быть, тело его мы сумеем вернуть хоть нагое
Сыну Пелея. Доспех уж похитил убийственный Гектор».
Это сказав, взволновал он воинственный дух у Аякса.
Тот устремился вперёд, вместе с ним Менелай светлокудрый.

Гектор меж тем, обнажив от прекрасных доспехов Патрокла,
Влёк, чтобы голову с плеч отрубить изощрённою медью,
Труп же увечный его бросить псам на съедение окрестным.
Вдруг Теламонид предстал перед ним со щитом преогромным,
Башне подобным. Назад отступил тут же Гектор, к дружинам,

И в колесницу вскочил; а доспехи отдал он троянцам,
Чтоб отнесли в Илион; чтоб на славу ему там хранились.
А Теламонид, щитом преогромным закрыв Менетида,
Грозно стоял, словно лев, что потомство своё защищает,
Если детёнышей вёл он дремучей дубравой и встретил

Ловчих на узкой тропе: раздражённый, сверкает глазами,
Хмурит он лоб до бровей, покрывая и брови и веки, –
Так Теламонид Аякс обходил Менетидово тело.
Возле него, но с другой стороны, Менелай браноносный
Мрачен стоял и питал в сердце он величайшее горе.

Главк Гипполохид тогда, полководец отважных ликийцев,
Глядя на Гектора, вдруг грозно с горькой сказал укоризной:
«Гектор! На вид ты герой, только сердцем далёк от геройства!
Добрая слава идёт о тебе, малодушный, напрасно!
Думай о способах, как от врагов и свой город, и дом свой

Можешь избавить теперь лишь с бойцами, рождёнными в Трое.
Что до ликиян, то впредь ни один не пойдёт на данаев
Биться за Трою: никто благодарности здесь не находит,
Кто не щадя живота бьётся с вашим врагом ежедневно.
Как защитишь ты в бою рядового бойца, о, несчастный,

Если не смог ты царя Сарпедона, и гостя и друга,
Выручить: предал его без защиты ахейцам в добычу?!
Мужа, который добра столько сделал при жизни, как Трое,
Так и тебе! Но и псов отогнать от него не дерзнул ты!
Если ещё хоть один из ликийских мужей мне послушен, –

Мы возвратимся домой! Приближается смерть к Илиону!
Если б в троянцах сердца дерзновенные были, и смелость,
Воинский дух, что ведёт в бой кровавый за землю родную
Против врагов, и труды боевые легко совершает, –
Скоро бы мы увлекли в илионские стены Патрокла!

А если б этот мертвец славный, нами захваченный в битве,
Прибыл бы вдруг в Илион, в дом владыки Приама; тогда бы
Скоро ахейцы и нам Сарпедона доспех возвратили,
Да и его самого принесли б мы в троянские стены:
Так как повержен слуга и товарищ героя, который

Всех аргивян при судах выше славой, и вождь он храбрейших.
Ты ж не осмелился встать Теламонову сыну навстречу
В битве за тело, врагу глядя прямо в глаза, без боязни!
Биться ты с ним не дерзнул! Несравненно тебя он храбрее!»
Гневно на Главка взглянув, отвечал шлемоблещущий Гектор:

«Главк, знаю, ты не такой! Но слова твои так безрассудны!
Друг, до сих пор я считал, что умом своим ты превосходишь
Всех, кто живёт на земле широчайшей державы ликийской.
Ум твой теперь не хвалю совершенно. Ну что говоришь ты?
Сетуешь ты, что не смел я Аякса огромного встретить?

Знай, что меня не страшат топот конский, сражения, битвы!
Всё же Кронида совет человеческих крепче советов:
Храброго он устрашит без труда, и отнимет победу,
Если решит; хотя сам прежде вёл он героя на битву.
Вместе со мной ты иди, рядом встань и на деле увидишь:

Целый ли день буду я, как ты тут проповедуешь, робким;
Иль у какого-нибудь здесь данайца, кипящего боем,
Мужество я укрощу при борьбе за Патроклово тело!»
Так он сказал и, троян возбуждая, тут громко он крикнул:
«Гордые Трои сыны! Рукоборцы дарданцы! Ликийцы!

Будьте мужами, друзья! И о доблести вспомните бурной!
Я же надену доспех боевой Ахиллеса героя,
Славный, его я добыл, как Патроклову силу разрушил».
Так восклицая, ушёл с поля боя пылающей Гектор,
Шлемом сияя. Стрелой он пустился и вскоре догнал уж

Воинов тех, что в святой Илион, торопясь, уносили
Славный Пелида доспех, знаменитый, изящный и яркий.
Встал он от боя вдали, чтобы тут поменяться доспехом.
Снял свой доспех и отдал, чтоб несли в илионские стены
Верные воины; сам он оделся доспехом бессмертным

Славного мужа, царя Ахиллеса; доспех этот боги
Дали Пелею царю; царь Пелей подарил его сыну,
Старцем уже; только сын не успел постареть под доспехом.
Зевс олимпиец в тот миг, увидав, как от битв удалённый
Гектор доспех надевал Ахиллеса, подобного богу,

Мудрой своей головой покачал, так в душе размышляя:
«Ах, злополучный, душа у тебя не предчувствует смерти,
Близкой к тебе! Ты доспех надеваешь бессмертный Пелида,
Сильного мужа, того, перед кем все другие трепещут!
Ты умертвил у него кроткодушного, храброго друга

И недостойно сорвал с плеч доспехи, взял шлем и оружье.
Что ж, нынче дам я тебе и победу, и славу, но плата
Будет такой: уж из рук у тебя не возьмёт Андромаха
Славных доспехов царя Ахиллеса, когда ты вернёшься!»
Так он сказал, утвердив то движеньем бровей своих чёрных.

Гектору в пору доспех оказался, и в сердце герою
Хлынул воинственный дух; преисполнились все его члены
Силой и крепостью. Он к знаменитым друзьям Илиона
С криком могучим пошёл. В ярком блеске доспехов бессмертных
Он представлялся теперь им самим Ахиллесом великим.

Так обходил он ряды, ободряя своих полководцев:
Там были Ме́дон и Месфл, Ферсилох, также Главк Гипполохид,
Гиппофоой, Дезинор, и Энном славный птицегадатель,
Форк, также Астеропей великан и герой, также Хромий.
К ним и ко всем остальным обратился он с речью крылатой:

«Слушайте, все племена наших верных несметных соседей!
Вас из далёких краёв собирая в священную Трою,
Не многолюдства искал, я нужды не имел в нём нисколько.
Нет, я хотел, чтобы вы наших жён и детей защищали,
Ревностно их берегли от любителей войн, от данайцев.

С этими мыслями я продовольствием, кормом, дарами
Свой истощаю народ, чтобы мужество ваше возвысить!
Так повернитесь к врагу и сражайтесь! Герой либо гибнет,
Либо сам губит врага! На войне нет другого призванья!
Тот, кто Патрокла из вас, – пусть убитого, – вырвет из боя,

В руки троян передаст, перед кем Теламонид отступит,
Тот половину возьмёт из добычи, другая по праву
Будет моей; пополам мы разделим и славу, и гордость!»
Так он сказал. И они на данаев обрушились лавой,
Копья подняв и горя каждый в сердце надеждою гордой:

Тело Патрокла отбить у Аякса, твердыни данаев.
Глупые! Многим тогда душу вынул Аякс возле трупа!
Но, видя полчища их, он сказал Менелаю герою:
«Зевеса питомец, мой друг Менелай! Вижу я, что едва мы
Сами успеем с тобой возвратиться живыми из битвы!

Я беспокоюсь теперь уж не столько о теле Патрокла, —
Скоро несчастный и псов и пернатых троянских насытит, —
Сколько о наших с тобой головах беспокоюсь, чтоб горе
Их не постигло. Гляди, Гектор тучей здесь всё покрывает
Войск браноносных; и к нам, очевидно, приблизилась гибель!

Друг мой, героев зови ты данайских; быть может, услышат».
Так он сказал. И его Менелай светловласый послушал,
Голосом громким вскричал, призывая на помощь данаев:
«Други мои! Вы, вожди и правители храбрых данаев!
Вы, кто на дружных пирах вместе с нами, сынами Атрея,

Пьёте народное, и каждый правит народом подвластным,
Так как и славу, и власть вы приемлете свыше, от Зевса!
Каждого я не могу распознать предводителя войска,
Так как вокруг нас кругом битвы бурное пламя пылает!
Все поспешите сюда и, наполнившись гнева, не дайте

Телу Патроклову стать здесь игралищем псов илионских!»
Так он кричал. И его тут услышал Аякс Оилеев;
Первым сквозь битву бегом поспешив к Менелаю, встал рядом:
Следом за ним – Девкалид и соратник царя Девкалида,
Вождь Мерион, что сравним с Эниалием мужеубийцей.

Прочих вождей имена кто бы мог перечислить на память,
Тех, что на помощь пришли и данаев на бой возбудили?
Первой громада троян налетела; их вёл славный Гектор.
Так же, как в устьях реки, отягчённой дождями от Зевса,
Яростно хлещет прилив, на теченье реки нападая;

Воют от волн берега и утёсы: река спорит с морем, —
Столь же был шумен и крик, что подняли трояне. Данайцы ж,
Тело вождя окружив, и единым кипящие духом,
Крепко сомкнули щиты свои медные. Над головами,
Мрак громодержец разлил страшный возле сияющих шлемов,

Нет, никогда Менетид ненавистен владыке бессмертных
Не был, пока он дышал и служил Эакиду герою;
И не хотел грозный Зевс, чтоб едой для собак илионских
Стал Менетид. Так поднял он друзей на защиту Патрокла.
Сбили ахейских сынов быстрооких троянцы вначале.

Тело оставили те, побежали. Троянцы, однако,
Ни одного поразить не смогли, лишь надменно пылали;
Труп же они увлекли. Но не долго стояли данайцы
Молча, от тела вдали: развернул их чудесно и быстро
Сын Теламона Аякс, что и видом своим, и делами

Всех аргивян превышал, уступал лишь Пелиду герою.
Ринулся он сквозь ряды, мощью грозному вепрю подобный
Горному, что молодых звероловов и псов их свирепых
В дебрях рассыплет легко, быстро к ним обращаясь в атаке, —
Так благородный Аякс, Теламона почтенного отпрыск,

В быстрой атаке легко вдруг рассыпал густые фаланги
Трои сынов, что уже труп Патрокла горели желаньем
В город, за стены увлечь и покрыться великою славой.
Тело уж Гиппофоой, славный сын пеласгийского Лефа,
За ногу быстро тащил по кровавому полю сраженья,

Крепко ремнём обвязав за лодыжку вокруг сухожилья.
Гектору этим хотел угодить и троянам. Но быстро
Гибель пришла, и друзья не спасли его, хоть и пытались.
Грозный Аякс, разорвав толпы ратных, обрушился вихрем,
Пикой ударил его прямо по меднощёчному шлему.

Шлем густогривый легко разошёлся под медью жестокой,
Мощной рукой поражён и огромною острою пикой.
Череп раздроблен, и мозг вместе с кровью потёк вдоль по древку.
Гиппофоой сразу сник, из трепещущих рук тут же выпал
Крепкий ремень и нога у Патрокла упала на землю.

Рядом с ним Гиппофоой ниц упал, возле мёртвого мёртвый.
Пал от Лариссы родной далеко, и родителям бедным
Он не воздал за труды воспитания; век его краток
Был на земле, прерван он пикой сына царя Теламона.
Гектор в Аякса тогда посылает сияющий дротик.

Тот, хоть и видел, едва уклонился от быстролетящей
Меди. Но Схедия медь поразила, Ифитова сына,
В славном Панопе он жил, храбрый муж, предводитель фокеян,
Домом богатым владел и бесчисленным правил народом.
Гектор его поразил под ключицу, и бурное жало,

Шею герою пробив, сквозь плечо пробежало наружу.
С шумом на землю он пал, и взгремели на павшем доспехи.
Форк Фенопид защищал тело Гиппофооя отважно;
Мощный Аякс, налетев, пикой прямо в живот ему стукнул,
Лату доспеха пробив; тут же внутренность вышла наружу.

Наземь упал Фенопид, скрёб руками он твёрдую землю.
Тут отступили ряды первых ратников с Гектором вместе.
Громко победно вскричав, трупы Гиппофооя и Форка
Разом данайцы к себе увлекли и сорвали доспехи.
Скоро б трояне опять от данаев воинственных скрылись

В Трое, за стены, своей побеждённые слабостью духа;
Славу б данайцы нашли, против судеб и воли Кронида,
Доблестью, силой своей. Только тут Аполлон на данаев,
Гневный, Энея воздвиг, прежде образ прияв Перифаса,
Сына Эпита: он был при отце престарелом Энея,

Вестником, старым уж стал, но исполнен был кротких советов.
Феб, старца образ прияв, так сказал Анхизиду Энею:
«Как бы смогли вы, Эней, защитить, вопреки и бессмертным,
Гордую Трою, когда раньше видел других я героев,
Тех, что на твердость сердец и на силу надеялись крепко,

С меньшей дружиной своей бились храбро, без всякого страха!
К вам же теперь даже Зевс благосклоннее, чем к аргивянам:
Ждёт он победы! Но вы лишь трепещете, стоя без битвы!»
Так он сказал. И Эней, только глянув в глаза Перифаса,
Феба в нём сразу узнал. Громко он тогда Гектору крикнул:

«Гектор! И вы, все вожди и троян и союзных народов!
Стыд нам, когда мы опять от данаев воинственных в Трое
Скроемся, только своей побеждённые слабостью духа!
Нет же! Сейчас предо мной Феб предстал и сказал дальновержец,
Что сам всесильный Кронид в битве к нам благосклонен сегодня!

В бой на данаев пойдем! Пусть не думают: с телом Патрокла
К чёрным своим кораблям удалиться спокойно, без битвы!»
Так он сказал. Вышел сам из передних и встал перед войском.
Трои сыны в тот же миг повернулись лицом к аргивянам.
Тут благородный Эней сверг копьём Леокрита, герой тот, –

Сын Аризбанта и друг Ликомеда, – отважным был в битвах.
Горько о друге скорбя, запылал Ликомед благодушный;
Встав возле тела его, он метнул свой сияющий дротик
В сына Гиппаса, в вождя пеонийского, в Аписаона;
Печень под сердцем пронзил и сломил ему крепкие ноги,

Мужу, который притёк от цветущих полей пеонийских
И на сраженьях блистал, как храбрейший по Астеропее.
В ярости Астеропей бранодушный, печалясь о друге,
В бой на данаев пошёл и ударил, пылая сразиться:
Тщетная доблесть! Кругом, как стеной, оградили щитами

Тело Патрокла они, копья острые выставив всюду.
Их беспрестанно Аякс обходил, горячо убеждая
Шагу назад не ступать, защищая Патроклово тело;
Также не лезть и вперёд, от дружины вдали не сражаться;
Крепко у тела стоять и при нём с нападавшими биться.

Так их великий Аякс убеждал. Между тем заливалась
Кровью багряной земля, и валились одни на другие
Трупы как храбрых троян и союзников их знаменитых,
Так и данайских мужей: и они не без крови сражались,
Но меньше гибли в бою, потому что всегда размышляли,

Как им друг друга в бою защитить от опасности грозной.
Битва как грозный пожар полыхала. Тут каждый сказал бы:
Верно, ни солнце теперь и ни месяц на небе не целы, —
Мраком покрыты таким на побоище были герои,
Что Менетида, кругом защищая, стояли отважно…

Прочие ж рати троян и красивопоножных данаев
Вольно сражались. Везде воздух ясен над ними; разлился
Пламенный солнечный свет над равниною всей; над горами
Облачка не было там. И войска с частым отдыхом бились.
Стоя вдали от врага, уклонялись от стрел излетевших

Стороны обе легко. В центре ж поля, во мраке и сече
Горе терпели бойцы: медь жестокая била нещадно
Лучших, храбрейших. А два браноносца и вовсе не знали,
Что Менетид уж убит; эта весть не дошла к Фразимеду,
Также и к брату его Антилоху; они всё считали:

Жив ещё храбрый Патрокл, впереди бьёт он гордых пергамлян.
Бились от центра они далеко, там от смерти и бегства
Оберегали друзей; так велел им отец, славный Нестор,
В бой двух могучих сынов от ахейских судов посылая.
В центре же весь этот день бушевала безумная битва.

От боевого труда непрерывного потом и пылью
Были покрыты бойцы сверху донизу: ноги и руки,
Лица, доспехи. Кругом пыл сраженья кипел вокруг тела
Славного друга царя Ахиллеса, Пелеева сына.
Словно даёт человек сильным юношам для растяженья

Кожу большого вола, напоённую жиром; те взяли,
Крепче её захватив, и, кругом расступаясь, все тянут
В разные стороны: жир исчезает и влага выходит;
И от растяжки такой кожа сразу становится больше, –
Так Менетида туда и сюда в тесном месте сраженья,

Те и другие влекли, те и эти пылали надеждой:
Трои сыны – утащить к Илиону, данайцы ж напротив –
К быстрым судам утащить. Так у тела кипел ратоборный
Яростный бой. Ни Арес, разжигатель мужей, ни Афина,
Даже и в гневе, тот бой увидав, не ругали бы смертных.

Подвиг, жестокий такой и коням и бойцам, за Патрокла
В день этот Зевс учредил. Между тем об убийстве Патрокла
Вовсе не знал Ахиллес сын Пелея, бессмертным подобный,
Так как войска далеко от ахейских судов воевали,
Возле троянской стены. Он не думал, что тот уже мёртвый;

Думал Пелид, что друг жив и, дойдя до ворот Илиона,
Вновь возвратится к нему, так как знал, что Приамовой Трои
Храбрый Патрокл без него, да и с ним, всё равно не разрушит.
Часто он слышал о том от Фетиды, от матери: тайно
Сыну в беседах она возвещала решение Зевса.

Только грозившей ему жесточайшей беды не открыла
Нежная мать, что его друг любимейший должен погибнуть.
А возле тела шёл бой неотступный, и, выставив копья,
Яро друг друга бойцы, непрерывно сшибаясь, разили.
Так восклицал ни один среди меднодоспешных данаев:

«Други данаи! Для нас возвратиться отсюда – бесславно,
К нашему стану! Уж пусть тут, на месте, земная утроба
Мрачная, всех нас теперь и поглотит! То радостней будет,
Чем допустить, чтоб от нас конеборцы трояне Патрокла
Вдруг увлекли в Илион и сияющей славой покрылись!»

Так же кричал кто-нибудь и в дружинах троян крепкодушных:
«Други трояне! Пускай мы должны возле трупа погибнуть
Все до последнего, но всем ни шагу назад с поля боя!»
Так восклицали они, и себя, и друзей распаляя.
Яростно бились бойцы; всюду гром раздавался железный,

К медному небу летя по пустынным пространствам эфира.
Кони Пелида вдали от пылающей битвы стояли,
Плакали стоя, с тех пор как почуяли: пал их правитель,
Свержен могучей рукой конеборного Гектора наземь.
Зря Автомедон на них, сын Диора, искусный возница,

С силой проворным бичом налегал, понуждая их к бегу;
Ласковым словом ли он, или бранью пытался их сдвинуть,
Те – ни вперёд, ни назад: ни на битву к дружинам ахейским,
Ни в мирмидонский свой стан, к Геллеспонту широкому, к яслям;
Лишь неподвижно стоят, словно столб на могильном кургане –

Памятник мужа-вождя, или, может, жены именитой.
Так неподвижны они в колеснице прекрасной стояли,
Головы вниз опустив, а из глаз у печальных животных
Горькие слёзы текли под копыта на чёрную землю.
Так охватила их грусть о хозяине. Пышные гривы,

Выпав из упряжи вниз, пылью возле копыт осквернялись.
Видя печальных коней, пожалел их Кронид промыслитель
И, головой покивав, так подумал душою бессмертной:
«Ах, злополучные! Вас для чего мы дарили Пелею,
Смертному сыну земли, не стареющих вас и бессмертных?

Разве затем, чтоб с людьми вы познали и беды, и скорби?
Ведь среди тварей любых, что и дышат и ползают в прахе,
В целой вселенной нельзя отыскать человека несчастней.
Но не печальтесь: за то не везти в колеснице блестящей
Гектора славного вам, торжествующего. Не позволю!

Хватит с него и того, что доспехом Ахилла гордится!
Вам же я новую дам силу в души и в резвые ноги,
Чтоб Автомедона вы из пылающей битвы здоровым
К чёрным судам унесли. А троянам ещё дам я славу
Рати данаев крушить, пока к стану судов не отступят,

Солнце пока не зайдёт и священный не спустится сумрак».
Так он сказал, и коням он вдохнул благородную силу.
Кони, от пыли земной отряхнули прекрасные гривы,
И с колесницей своей между двух ополчений влетели:
Так Автомедон напал на троян, всё о друге печалясь.

Он на конях налетал, как на стаю гусиную коршун,
И быстро вновь убегал от свирепости толпищ троянских.
Вновь развернувшись, опять гнал коней, обращал толпы в бегство.
Только, бросаясь на них, не сражал он троянцев бегущих:
Был Автомедон один и не мог в колеснице священной,

Сам и копьё устремлять, и коней укрощать быстролётных.
Скоро увидел его мирмидонянин, сердцу любезный
Искренний друг Лаеркид Алкимедон, внук славный Эмона.
Сзади приблизившись, он Автомедону громко тут крикнул:
«Друг Автомедон! Какой из бессмертных вложил в твоё сердце

Столь бесполезный совет, здравый смысл твой отняв и сужденье?
Что же ты против троян, впереди, одинокий воюешь?
Друг у тебя умерщвлён, а бронёю, с него совлечённой,
Гектор покрыл себе грудь и кичится доспехом Ахилла!»
Тут с колесницы ему отвечал Диорид Автомедон:

«Кто, Алкимедон, как ты, из могучих ахеян искусен
Этих бессмертных коней удержать и покорность и ярость?
Равный богам Менетид был искусен в том, в дни своей жизни,
Но одолела судьба и великого; смерть всех равняет!
Друг мой! Возьми у меня этот бич и блестящие вожжи,

Я ж с колесницы сойду, чтоб сражаться за тело Патрокла».
Так он сказал. В тот же миг в колесницу вскочил Алкимедон;
Принял и вожжи и бич он от друга в могучие руки,
А Диорид соскочил. Тут, увидев их, Гектор воитель
Так Анхизиду сказал, что был ближе других полководцев:

«Храбрый Эней Анхизид, меднолатный дарданцев правитель!
Друг мой, я вижу коней быстроногого мужа Пелида,
В битву вернулись они, но с возницами, робкими духом.
Я их надеюсь добыть в этот раз, если ты мне поможешь.
Вместе с тобой нападём на коней, и тогда, я уверен,

Что не посмеют на бой с нами выйти сражаться данайцы».
Так он сказал. И его сын Анхиза послушался храбрый:
Бросились оба вперёд, прикрываясь щитами из кожи
Крепкой, телячьей, сухой и покрытой слоями из меди.
С ними и Хромий герой, и Арет, красотой равный богу,

Бросились оба; сердца их одна лишь надежда ласкала:
Смелых возниц поразить, и угнать их коней крутошейных.
О, вы безумцы! И вам суждено не без крови вернуться
От Автомедона. Он помолился Крониду, и тут же
Мрачное сердце его вдруг наполнилось силой, отвагой.

Быстро воззвал Диорид к Алкимедону, верному другу:
«Друг Алкимедон! Держись ты с конями поближе, пусть слышу
Я за спиною их храп, силой пышущих, так как уверен:
Гектор свирепство своё обуздает едва ли, пока он
Сам, устремлённый на нас, не взойдёт в колесницу Ахилла,

Нас умертвив, и пока не рассеет фаланги ахейцев,
В бег обратив, или сам перед ними не ляжет сражённый!»
Так он сказал и воззвал к Менелаю царю и к Аяксам:
«Царь Менелай! И мужей воеводы аргивских, Аяксы!
Храбрым ахейцам другим предоставьте заботу о мёртвом;

Пусть окружают его и атаки врагов отражают;
Вы же от нас, от живых, отразите грозящую гибель!
Здесь нападают на нас, окружённых убийством плачевным,
Гектор герой и Эней: то храбрейшие воины Трои!
Но то, что будет, лежит то пока у богов на коленах:

Брошу копьё во врага, а Кронид пусть решит остальное!»
Это сказав, он сотряс и метнул длиннотенное мощно.
В щит он Арету попал, в круговидный, блистающий медью.
Щит же копья не сдержал: сквозь него оно мигом проникло;
Пояс прекрасный пробив, с болью в низ живота погрузилось.

Так, если вдруг топором острым юноша сильный с размаху
Вдарит степному телку меж рогов, поразив его разом,
Жилы и кости совсем рассечёт: тот, взбрыкнув, тут же рухнет.
Так и Арет, подскочив, рухнул навзничь. Копьё острой медью
Сильно в утробе его сотряслось и разрушило крепость.

Гектор метнул тут копьё в Автомедона. Но Автомедон,
Это заметив, сумел уклониться от меди блестящей,
Быстро пригнувшись. Копьё за спиной, длиннотенное, в землю
Чёрную злобно вонзясь, долго верхним концом трепетало,
Ярость пока не прошла беспощадной, убийственной меди.

Тут бы они на мечах в рукопашном сошлись для сраженья,
Но разлучили их вдруг два Аякса могучих, пришедших
К ним через сечу и бой, как услышали зов о подмоге.
Этих могучих бойцов испугавшись, скорей отступили
Гектор герой, и Эней Анхизид, и божественный Хромий,

Сердцем терзаясь, что там и Арета оставили, друга,
В прахе лежащим. С него сын Диора, Аресу подобный,
С тела доспехи сорвал; торжествуя, над трупом воскликнул:
«Ах, наконец, я печаль о Патрокле сумел хоть немного
В сердце своём отвести, пусть поверг и слабейшего мужа!»

Это сказав, бросил он свой кровавый трофей в колесницу;
Быстро поднялся и сам. По рукам и ногам был он кровью
Всюду облит, словно лев кровожадный, быка растерзавший.
С новой свирепостью бой разгорелся за тело Патрокла.
Тяжкий, для многих он был и последним; его распаляла

Сильно Афина, с небес Зевсом посланная, чтоб данайцам
Дух боевой возбудить: обратилось и к ним сердце Зевса.
Словно по небу простёр Зевс багряную радугу, смертным
Знаменье этим явив: либо скорой войны смертоносной,
Либо холодной поры, принуждающей пахарей даже

В поле труды прерывать, на стада наводящей унынье, –
Облаком точно таким вся одевшись, багряным, Афина
К сонму данаев сошла и у каждого дух распаляла.
Прежде к Атриду она обратилась, помощница в битвах.
Ближе других Менелай оказался, к нему и взывала,

Феникса образ приняв, сильным голосом старца сказала:
«Стыд и позор, Менелай, на тебя упадёт вековечный,
Если Патрокла, – царя Ахиллеса ближайшего друга, –
Здесь, под троянской стеной, в поле, быстрые псы растерзают!
Действуй решительно! Всех подними на сраженье данаев!»

Тут же сказал ей в ответ Менелай, знаменитый воитель:
«О, мудрый Феникс, отец, древний старец! Пусть даст же Афина
Силу мне в руки и пусть защитит от убийственных копий!
В сечу готов я лететь, и готов я отстаивать тело
Друга Патрокла: его смерть мне душу печалью тревожит!

Только, как бурный огонь, непрестанно свирепствует Гектор,
Всё истребляя кругом! Прославляет его громовержец!»
Так он сказал. Зевса дочь светлоокую радость объяла,
Так как молящийся муж из богов её первую вспомнил.
Силу и в плечи его, и в колени послала богиня,

Смелостью мухи ему она сердце наполнила: сколько б
Раз не сгонял её муж, дерзновенную, с тела, та снова
Рвётся его укусить, человеческой крови желая.
Смелость такая теперь в мрачном сердце Атрида царила.
Он к Менетиду спешит, с силой мечет блестящую пику.

Был меж троянцами там вождь Подес, храбрый сын Этиона,
Славой, богатством блистал, среди граждан троянских особо
Гектором чтим был, как друг и в пирах собеседник приятный.
В бегство его обратив, царь Атрид Менелай светловласый
В пояс его поразил; медь насквозь просадила Подеса.

С шумом тот грохнулся в пыль. Тут Атрид Менелай дерзновенно
Труп его к сонму друзей от троян сам повлёк одинокий.
Гектора этой порой побуждал стреловержец, пришёл он,
Образ Фенопа приняв, Азиада; Приамову сыну
Другом любезным он был, Абидоса приморского житель.

Так, его образ прияв, говорил Аполлон стреловержец:
«Кто ж из данайцев ещё устрашит тебя более, Гектор,
Если боишься теперь Менелая? Бежишь! Он ведь раньше
Слабым считался в боях, а теперь он один от пергамлян
Тело к данайцам влечёт твоего ж, им убитого, друга

Храброго, в первом ряду, – тело Этионида Подеса!»
Так он сказал. Скорби мрак чёрной тучей покрыл Приамида;
Он устремился вперёд, потрясая сверкающей медью.
Взял тут Кронион свой щит – с бахромою прекрасной эгиду
Огненнояркую, и, чёрной тучей покрыл гору Иду,

Молнией страшно блеснул, загремел, потрясая эгидой,
Бегство данайцам неся, вновь победу послал он троянцам.
В бегстве ужасном том вождь Пенелей беотиец стал первым.
Он непрестанно вперёд устремлялся, но ранен был медью.
Сверху скользнув по плечу, рассекло ему тело до кости

Па́нфоя сына копьё, Полидамаса, в ближнем сраженьи.
Леита Гектор копьём ранил, Алектрионова сына:
Руку у кисти пронзил и заставил покинуть сраженье.
Тот, озираясь, назад побежал, не надеясь уж больше
Пику в руке удержать и, как прежде, сражаться с врагами.

Бросился Гектор за ним. Но тут Гектору в панцирь блестящий
Пику вонзил Девкалид близ соска, но сломалась у трубки
Пика огромная. Крик громогласный издали троянцы.
Гектор тут с силой метнул в Девкалида копьё, Девкалид же
На колеснице стоял. Чуть лишь Гектор промазал, но всё же

Керана он поразил, Мерионова друга-возницу,
Керан за другом своим из цветущего Ликтоса прибыл.
Пешим сначала пришёл Девкалид от судов мореходных
В битву, и верно б врагам он доставил великую славу,
Если бы Керан коней не пригнал быстроногих скорее:

Светом явился тогда он царю, смерть отвёл роковую,
Сам же – свой дух испустил под могучей рукой Приамида.
Гектор под челюсть попал, и копьё тому вышибло зубы,
И посредине язык рассекло острой медью вознице.
Он с колесницы упал, вожжи следом разлились по пыли.

Их Мерион, наклонясь, спешно ловит из пыли руками;
Ловко их поднял с земли и воскликнул царю Девкалиду:
«Идоменей Девкалид, мчись скорей к кораблям быстролётным!
Видишь теперь ты и сам, что победа уже не ахейцев!»
Тут же бичом Девкалид по коням дивногривым ударил

И полетел к кораблям. Жуткий страх овладел его сердцем.
В это же время Аякс и Атрид светлокудрый постигли
Волю Кронида, что он вновь троянцам дарует победу.
Воинству крикнул тогда Теламонид Аякс громогласно:
«Горе, друзья нам! Теперь даже тот, кто совсем мало мыслит,

Ясно поймёт, что Кронид славу снова троянцам дарует!
Копья и стрелы троян, кто бы их ни послал: слабый, сильный, –
Все попадают! Кронид без различия их направляет.
Наши – лишь землю грызут, острой медью вонзаясь без пользы!
Всё же, данаи, решим и отыщем полезное средство,

Как от врагов унести Менетидово тело; как вместе
В стан возвратиться самим, чтоб друзей нам обрадовать милых!
Думают, глядя на нас, сокрушаясь, они, что не сможем
Выдержать мощи лихой Приамида мы, мужеубийцы;
Думают, в панике мы побежим к кораблям мореходным.

О, если б встретился муж, что способен сказать Ахиллесу
Страшную весть! Ведь Пелид и не слышал, я думаю, вовсе
Вести жестокой, что друг его милый, Патрокл, пал в сраженьи.
Но я не вижу таких смельчаков в нашем войске ахейском.
Мраком глубоким покрыт каждый ратник и конь нашей рати!

О, Зевс владыка, избавь аргивян от ужасного мрака!
Свет нам дневной возврати! Дай нам видеть, кто нас окружает!
И, если хочешь, губи, но при свете губи, не во мраке!»
Так он сказал. И Кронид умилился слезам и молитве:
Чёрную тучу отвёл, быстро мрак ненавистный рассеяв.

Солнце сияло с небес, битва страшная вся осветилась.
И Теламонид Аякс так сказал Менелаю Атриду:
«Ну-ка, теперь посмотри, Менелай благородный, найдёшь ли
Где Антилоха живым, сына Нестора старца. Быть может,
Ты убедишь его: пусть поскорее идёт к Ахиллесу

С вестью жестокой, что друг его милый, Патрокл, пал в сраженьи!»
Так он сказал. И Атрид Менелай светлокудрый исполнил.
Шёл от побоища он неохотно, как лев от загона,
Где и людей и собак раздражая, устал уж и сам он.
Зверю они не дают жира вкусного с мясом похитить:

Целую ночь стерегут. Лев же, жаждущий мяса, отважно
Рвётся вперёд, только зря все старанья: из рук дерзновенных
Частые копья летят и горящие головни с шумом
Зверю навстречу. Он их опасается всё же, свирепый,
Но лишь со светом зари удаляется, сердцем печален.

Так от Патрокла герой Менелай отошёл неохотно,
С сильным волненьем в душе: беспокоился он, чтоб ахейцы
В пагубном страхе врагам не оставили тела Патрокла.
Очень просил он тогда Мериона и храбрых Аяксов:
«Други мои! Мерион и Аяксы! Дружин полководцы!

Вспомним теперь доброту и душевность героя Патрокла;
Вспомните все, что пока он был жив, как приветен со всеми
Быть он умел! А теперь он настигнут судьбою и смертью!»
Так говоря, уходил от друзей Менелай русокудрый.
Зорко смотрел он вокруг, как орёл быстролётный, который,

Видит острей, говорят, остальных поднебесных пернатых:
Как высоко ни парит, от него не укроется лёгкий
Заяц, под тёмным кустом притаившийся; он на добычу
Падает камнем; и вверх унесёт, и лишит слабой жизни.
Так же и ты, Менелай благородный, своим светлым взглядом

Быстро искал по всему необъятному войску ахеян:
Где не найдёшь ли в живых молодого вождя Антилоха.
Вскоре увидел его Менелай, как он с левого фланга
Жарко друзей ободрял, побуждая на крепкую битву.
Ближе к нему подходя, закричал Менелай светлокудрый:

«Зевса питомец! Сюда, Антилох, поспеши и услышишь
Горькие вести о том, чего быть не должно бы и вовсе!
Ты, я уверен, и сам ясно видишь своими глазами,
Беды какие Кронид на данайских героев обрушил!
Славу троянцам он дал! И погиб аргивянин храбрейший:

Пал благородный Патрокл! Горе! Горе данаев постигло!
Друг! К кораблям поспеши, к мирмидонским, немедля: Ахиллу
Весть объяви! Может быть, он успеет спасти хоть нагое
Тело Патрокла. Доспех уж совлёк торжествующий Гектор!»
Так он сказал. Антилох, весть услышав, в душе ужаснулся;

Долго от ужаса нем он стоял: голос звонкий прервался.
У Антилоха глаза вдруг наполнились быстро слезами.
Но, несмотря ни на что, он приказ Менелая исполнил:
Бросился тут же, доспех ратный свой Лаодоку доверил,
Другу-вознице, коней тот держал рядом твёрдокопытых.

Льющего слёзы, его быстро ноги несли с поля боя,
Чтобы недобрую весть возвестить Ахиллесу Пелиду.
Сердцу, Атрид, твоему не угодно, божественный, было
Там притеснённых друзей защищать, тех, которых оставил
Нестора сын Антилох, к сожаленью большому пилосцев.

К ним ты на помощь послал Фразимеда, подобного богу.
Сам же опять полетел на защиту Патрокла героя,
Вместе с Аяксами встал и сказал им крылатое слово:
«Я Антилоха послал к мирмидонским судам мореходным.
С вестью Пелиду царю, быстроногому. Но, я уверен,

Он не придёт, хоть и гнев он на Гектора страшный питает.
Как вступит в битву Пелид без оружия и без доспехов?
Сами, данаи, должны мы придумать надёжнейший способ,
Как нам и тело спасти Менетида от рати троянской,
Как и самим избежать страшной смерти в сражении грозном».

И Менелаю тогда отвечал грозный сын Теламона:
«Всё справедливо, что ты говоришь, Менелай знаменитый!
Сделаем так: вы вдвоём с Мерионом Молидом возьмите
Тело, чтоб в стан унести, прочь из боя, а мы вас прикроем:
Будем сражаться вдвоём с мощным Гектором, с силой троянской!

Имя одно нам дано, равносильны мы в битвах, и раньше,
Рядом сражаясь, не раз мы Ареса грозу выносили!»
Так сказал он. И они, подхватили Патрокла, подняли
И высоко над землёй понесли. Закричали ужасно
Трои сыны, увидав, поднимающих тело данаев;

Бросились в битву, как псы на пустынного сильного вепря,
Если он ранен; летят впереди молодых звероловов;
Рвутся сначала они, растерзать нетерпеньем пылая;
Но, повернётся едва он на них, гордый силой своею, –
Мечутся псы кто куда, рассыпаясь кругом перед вепрем.

Так и трояне толпой неотступно неслись поначалу,
В тыл аргивянам мечи и двуострые копья колебля;
Но лишь Аяксы на них, повернувшись едва, становились, –
Лица бледнели троян, и от них ни один не решался
Выйти для битвы вперёд, чтоб сразиться за тело Патрокла.

Так уносили они Менетида Патрокла из боя
К стану ахейских судов. По следам их шёл бой, разгораясь,
Бурный, как жадный огонь, в день сухой устремлённый на город:
Вдруг запылавший, он всё пожирает; рассыплет он зданья
В страшном пожарище, и с шумом ветром раздуется пламя.

Так колесниц и коней, и бойцов меднолатных несётся
Бранный, неистовый шум по следам отступавших героев.
И, словно мулы в ярме, что крепки и выносливы, тянут
С горных лесистых высот по дороге крутой, каменистой,
Брус корабельный вдвоём, или мачту огромную; рьяно

Трудятся оба, спешат, от напряга и пота страдая, –
С рвеньем таким же несли аргивяне Патрокла. В тылу их
Бились Аяксы, врага отражая. Так бурные воды
Держит поросший леском длинный холм, что лежит с краю поля.
Реки могучие он, с их свирепостью волн, преграждает,

Держит, и весь их напор гонит дальше, в другие долины.
Реки ж не в силах тот холм, хоть сильны, ни размыть, ни разрушить.
Так и Аяксы, держась позади, каждый раз отражали
Натиск троянцев. Но те наступали, особенно двое:
Мощный Эней Анхизид и доспехом сверкающий Гектор.

И, словно туча скворцов или галок испуганных мчится
С криками ужаса, вдруг видя сверху летящего камнем
Ястреба, страшную смерть приносящего мелким пернатым, –
Так перед Гектором и Анхизидом юнцы из ахейцев
С ужаса воплем неслись, доблесть воинскую забывая.

Ров и окрестность вокруг всю покрыли оружием пышным
В бегстве данайцы. Так вихрь бурной битвы свирепствовал страшно.

Песнь восемнадцатая

ИЗГОТОВЛЕНИЕ ОРУЖИЯ

Словно безумный пожар полыхал, так сражались герои.
Тут Антилох, торопясь, прибежал к Ахиллесу Пелиду,
Видит его одного: тот сидел у судов островерхих,
Всё размышляя о том, что свершилось уже, что свершится.

Тихо вздохнув, говорил сам с собой Ахиллес быстроногий:
«Горе! Что думать? Зачем кудревласые дети Эллады
Снова назад к кораблям в беспорядке бегут по долине?
Уж не свершил ли какой бог несчастий, ужасных для сердца,
Тех, о которых давно говорила мне мать, предвещая,

Что от троянской руки перед Троей погибнет храбрейший
Из мирмидонян, как раз до меня солнца свет он покинет.
Боги бессмертные! Нет! Да ведь это Патрокл благородный!
Ах, злополучный! Ведь я умолял, чтоб, огонь отразив лишь,
Он возвратился назад, и не думал чтоб с Гектором биться!»

Так, в ту минуту, как он горькой думою сердце тревожил,
Несторов сын Антилох знаменитый, приблизился грустный;
Слёзы горючие лил, когда страшную весть возвещал он:
«Горе мне, храбрый Пелид! О, прости, от меня ты услышишь
Горькие вести о том, чего быть не должно бы и вовсе!

Пал наш Патрокл! И уже разгорелось сраженье за тело.
Он обнажён уж: совлёк всё оружие Гектор могучий!»
Так он сказал. И Пелид мрачным облаком скорби покрылся.
Быстро он взял в очаге в обе руки нечистого пепла,
Голову всю им покрыл, и лицо осквернил молодое;

Весь благовонный хитон почернел у Пелида под пеплом.
Телом великий, покрыл он пространство великое, молча
В пыль распростёршись, и рвал себе волосы в клочья от горя.
Даже рабыни его молодые, которых с Патроклом
Вместе добыли, и те завопили от грусти глубокой,

Выбежав все из шатров к Ахиллесу великому; руки
В горе ломали они, били в грудь себя, падали рядом.
И молодой Антилох горевал, обливаясь слезами,
За руку крепко держа Ахиллеса, стонавшего тяжко.
Он опасался: вдруг тот с горя горло себе перережет.

Страшно ревел Ахиллес. И услышала вопль его горький
Мать в бездне моря, в дому у родителя, старца Нерея.
Горько Фетида сама завопила. Сбежались богини, –
Сестры морские её, Нереиды из шумного моря.
Сразу явились на плачь Кимодока и Фалия; следом

Главка, Несея, ещё светлоглазая Галия, Спея,
Фоя, Актея, ещё Кимофоя, ещё Лимнорея,
Нимфа Мелита, ещё Амфифоя, Иера, Агава,
Дота, Феруза, ещё Амфинома, Орифия, Прота,
И Дексамена пришла с молодой Динаменой; Панопа,

Каллианира; краса нереид Галатея; Дориса,
Каллианасса, ещё и Апсевда, и нимфа Нимерта,
И Ианира была с молодой Ианассой; Климена,
Мера и в пышных кудрях Амафея, и прочие нимфы:
Сестры Фетиды, и всё Нереиды из шумного моря.

И серебристый дворец, дом Нерея, наполнился ими.
В грудь они били себя, плач подняв. Громко плачет Фетида:
«Сестры родные мои! Нереиды! Богини! Услышьте
Все вы, какая печаль мою душу терзает сегодня!
Горе мне бедной, беда! Мне, героя Эллады родившей!

Храброго, мощного я родила, благородного сына,
Первого между мужей! Вырос он, как побег пышноспелый.
Я воспитала его, как прекраснейший цвет в вертограде!
Юного в быстрых судах на войну отпустила под Трою,
Биться с сынами троян! И теперь уж его не увижу

В доме отеческом я: в светлом доме супруга Пелея!
Знаю, – он должен страдать, пока жив, пока солнце он видит.
Знаю, что я не могу и помочь ему, даже примчавшись!
Всё же пойду: хоть взгляну, хоть услышу я милого сына,
Горе узнаю его, непричастного к битве жестокой!»

Так им сказав, дом отца покидает. За нею и сёстры
Плача выходят. Вокруг нереид расступаются с шумом
Волны морские. И вот, в плодоносную Трою примчавшись,
Тихо выходят они друг за другом на берег, где рядом
Плотно стоят корабли мирмидонян вокруг Ахиллеса.

Нежная мать подошла к Ахиллесу, стонавшему горько;
Горько рыдая сама, обняла она голову сына,
С горестным воплем; сквозь плач говорила крылатые речи:
«Что же ты плачешь, мой сын? И какая печаль посетила
Душу твою? Не скрывай, расскажи! Громовержец исполнил

Всё, что просил ты, подняв к нему руки в молитве упорной:
Дважды уже к кораблям отступают данайские рати!
Помощи жаждут твоей и позорное бедствие терпят!»
Тяжко воздохнув, ей в ответ говорил Ахиллес быстроногий:
«Знаю, о, мать моя: Зевс громовержущий всё мне исполнил.

Только мне радости в том нет совсем, если друг мой любезный,
Милый Патрокл мой погиб, из друзей больше всех мной любимый!
Им, как своей головой, дорожил! И его потерял я!
Гектор убийца забрал у него и доспех тот огромный,
Дивной работы, богов драгоценнейший дар для Пелея

В день, как послали тебя они к смертному мужу на ложе.
О, почему же, скажи, не осталась ты нимфою в море?!
О, почему и Полей не избрал себе смертной супруги?!
Вот и тебе суждено теперь вечное горе изведать:
Горе о сыне родном, что погибнет. Уж ты не увидишь

В доме отцовском его! Да и сердце моё не позволит
Мне теперь в обществе жить, средь людей, если Гектор жестокий
Дух не испустит в бою от копья моего, поражённый
Мной за Патрокла; за жизнь и доспех его так заплатив мне!»
Льющая слёзы, ему мать Фетида тогда отвечала:

«Если ты так говоришь, о, мой сын, значит, близок ты к смерти!
Вскоре конец и тебе уготован за сыном Приама!»
Тяжко воздохнув, ей в ответ говорил Ахиллес быстроногий:
«О, пусть умру я сейчас, если мне не дано даже друга
В битве от смерти спасти! Далёко он от родины милой

Пал; и, наверно, меня призывал, чтоб избавил от смерти!
Жизнь мне такая зачем?! Я и дом свой родной не увижу,
Родины милой; не спас и Патрокла от смерти; и прочих
Не защитил я друзей благородных, от Гектора павших!
Праздный сижу у своих кораблей, бесполезный, ничтожный!

Я, кому равного нет меж героев ахейских в сраженьях!
Да, на советах вождей я не лучший, но в битвах – сильнейший!
Пусть же погибнет вражда у богов и у смертных, а с нею
Гнев ненавистный умрёт, что и мудрых в неистовство вводит!
Он слаще мёда, когда зарождается тихо на сердце,

Вскоре же сердце и грудь жжёт безжалостно пламенем бурным!
Гневом наполнил таким моё сердце Атрид Агамемнон.
Как ни прискорбно, но мы, если будет нужда, – все обиды
Сразу забудем, и гнев укротим оскорблённого сердца.
В бой я иду! Отомщу я за голову милого друга!

Гектору смерть принесу! Сам я к смерти готов! Пусть Кронион
Вместе с богами решит: где и как я принять её должен!
Смерти не смог избежать и Геракл, из мужей величайший,
Как ни любезен он был громоносному Зевсу Крониду;
Мощного рок одолел и вражда непреклонная Геры.

Так же и я, если мне предназначена равная доля,
Лягу, где мне суждено; но великую славу добуду!
Прежде ещё не одну среди жён полногрудых троянских
Вздохами тяжкими грудь раздирать я заставлю; и в горе
Нежные щёки от слёз в две руки вытирать они станут!

Скоро узнают, что я много дней отдыхал от сражений!
В бой я иду! Ты меня не удерживай, мать, – не удержишь!»
Сереброногая так отвечала ему мать Фетида:
«Ты справедливо решил, мой любезнейший сын: благородно
Для угнетённых друзей быть защитой от бед и от смерти.

Только прекрасный доспех твой во власти троян горделивых:
Медным, сверкающим им шлемоблещущий Гектор покрылся
И величается! Но, я надеюсь, он будет не долго
В нём величаться: его ждёт погибель уже не далёко!
Только и ты, о, мой сын, не вступай в боевую тревогу,

Снова пока не приду, и пока меня вновь не увидишь.
Завтра я рано явлюсь, с восходящим сияющим солнцем,
И для тебя принесу я прекрасный доспех от Гефеста».
Это богиня сказав, отвернулась от скорбного сына,
К сёстрам своим подошла, к нереидам морским, и сказала:

«Сёстры родные мои, погрузитесь пространное море
И возвратитесь к отцу, в дом его, и родителю старцу
Всё расскажите. А я полечу на Олимп многохолмный,
Прямо к Гефесту пойду: не захочет ли славный художник
Для Ахиллеса царя и доспех, и оружие сделать».

Так им сказала. Они погрузились все в волны морские.
Прямо на светлый Олимп устремилась богиня Фетида.
Быстро к Олимпу её возносили бессмертные стопы,
Чтобы успеть принести и доспех, и оружие сыну.
С криком ахейцы тогда перед Гектором людоубийцей

В страхе к своим кораблям прибежали, к волнам Геллеспонта.
Тщетно Патрокла они, Ахиллесова мёртвого друга,
Рвались спасти из-под стрел разъярённых троянцев: настигли
Конных и пеших ряды. Впереди, словно бурное пламя,
Гектор великий летел. Вот догнали Патрокла троянцы.

За ноги трижды хватал шлемоблещущий Гектор Патрокла
Вырвать пылая; кричал, призывая троянцев на помощь.
Трижды Аяксы его отражали от тела Патрокла
Бурною мощью своей. Но упорно, на силу надеясь,
Гектор то вновь нападал на столпившихся, то страшным криком

В помощь троян призывал. Но назад отступить и не думал!
Так же, голодного льва отпугнуть от кровавого трупа
В поле ночном пастухи, разъярённого жаждой, не могут, –
Как не могли отогнать и совместно два храбрых Аякса
Гектора, Трои вождя, Приамида, от тела Патрокла.

И овладел бы он им, и покрылся бы славой великой,
Если б к Пелиду в тот миг не явилась, подобная вихрям,
С вестью Ирида с небес, чтобы в бой поспешил он. Ириду
Тайно от Зевса и всех небожителей Гера прислала.
Вестница, встав перед ним, возвестила крылатою речью:

«К бою готовься, Пелид, муж ужаснейший и быстроногий!
Тело Патрокла спаси! За него уже бурная сеча
Перед судами идёт! Там неистово рубят друг друга!
Мужи ахейские, – чтоб отстоять бездыханное тело;
Мужи троянские, – чтоб овладеть и умчать к Илиону!

Пламенно рвутся они. Жарче всех бронеблещущий Гектор.
Жаждой пылает увлечь он Патроклову голову, чтобы
С шеи срубить и на кол водрузить, надругавшись над трупом.
Хватит покоиться! Встань и иди! В сердце ужас почувствуй,
Если в забаву для псов илионских Патрокл превратиться!

Ждёт тебя вечный позор, если труп изуродован будет!»
К ней обратился, воздохнув, Ахиллес быстроногий, спросил он:
«Кто из бессмертных послал мне тебя, о бессмертная, с вестью?»
Вихрям подобная, так отвечала Ирида Пелиду:
«Зевса супруга меня ниспослала, священная Гера.

Тайно! Об этом и Зевс громовержец не знает, Кронион,
И из бессмертных никто, на великом и снежном Олимпе!»
К ней обратился опять Ахиллес быстроногий, сказал он:
«Как мне в сраженье идти? Мой доспех у враждебных троянцев!
В битву мне милая мать запретила вступать, если прежде

Не возвратится сама, если здесь я её не увижу:
Мне от Гефеста она принесёт боевые доспехи.
Нет здесь доспехов ничьих, чтобы были крепки и мне впору!
Щит мне сподручен один Теламонова сына Аякса.
Только, я думаю, он сам сражается между передних,

Медным копьём он врагов истребляет вокруг Менетида».
Вихрям подобная, так отвечала Ирида Пелиду:
«Знают все боги, что твой знаменитый доспех носит Гектор.
Но без доспеха ко рву подойди, покажись лишь троянцам:
Только увидев тебя, ужаснутся трояне и, может,

Пламенный бой прекратят. Отдохнут и данаев герои.
Боем измучены все. Краток отдых в сражениях долгих».
Это сказав, унеслась быстрым ветром богиня Ирида.
Зевса любимец, восстал Ахиллес, и Афина Паллада
Мощные плечи его многокистной эгидой покрыла;

Над головой возвела золотистое облако; ярким
Пламенем облако то светозарным зажгла над Пелидом.
Будто над городом дым, подымаясь, восходит до неба,
С дальнего острова, что окружён грозной вражеской ратью;
Где, от зари до зари, споря в страшном убийстве, с врагами

Граждане бьются со стен; но едва лишь скрывается солнце,
Всюду огни маяков зажигают; и свет их высоко
Светит кругом, далеко; чтоб соседи, заметив, спешили
К ним в кораблях, помогли им врагов отразить и опасность, —
Так же и свет с головы Ахиллеса поднялся до неба.

Выйдя за стену, он встал надо рвом, но с народом ахейским,
Матери мудрой завет соблюдая, герой не мешался.
Крикнул он сильно и, крик подхватив, вместе с ним и Паллада,
Крикнула мощно. Троян в тот же миг охватил жуткий ужас.
Столь же пронзительный звук издаёт и труба, возвещая

Городу приступ врагов-душегубов, его окруживших, —
Сколько пронзителен был крик воинственный внука Эака.
Трои сыны все, едва медный голос Пелида услыша,
Дрогнули в душах своих; длинногривые кони их, гибель
Чуя сердцами, назад с колесницами бросились в страхе.

В ужас возницы пришли, вдруг увидев огонь негасимый,
Страшно пылавший вокруг головы благородной Пелида,
Богу подобного. Так возжигала огонь тот Паллада.
Трижды ужасно кричал Ахиллес быстроногий, раскатно.
Трижды смешались войска и троян и союзников Трои.

В этом смятении войск от своих же коней и от копий
Сильных двенадцать мужей у троянцев погибло. Ахейцы ж
С радостью общей для них, из-под копий умчали Патрокла
И возложили на одр. Окружили Патрокла, рыдая,
Грустные други его. Следом шёл Ахиллес благородный;

Тёплые слёзы он лил, видя верного друга погибшим,
Медью пронзённым в бою, и на ложе уж смертном простёртым, —
Друга, которого сам с колесницей своей и с конями
В битву послал, но живым уж не встретил пришедшего с битвы.
Неутомимо вершит путь свой Солнце. Тут Гера велела,

Хоть против воли его, в Океан опуститься до срока.
Скрылось светило в волнах. И вся рать благородных данаев
В сон погрузилась, устав от тревог и губительной битвы.
Трои сыны на другой стороне с поля битвы собрались,
Быстрых коней распрягли длинногривых, и тут же, не медля,

Дружно сошлись на совет, о еде и не думая вовсе.
Стоя держали совет все троянцы: дерзнуть не решался
Сесть ни один. Все они ужасались, что вновь показался
Вождь быстроногий Пелид, так давно не вступавший в сраженья.
Начал советовать им мудрый вождь Панфоид Полидамас.

Прошлое знал Панфоид, мог и будущее он увидеть.
Гектору другом он был: в ночь одну они оба родились.
Славен речами он был, как оружием славен был Гектор.
Начал советовать так мудрый вождь Полидамас троянцам:
«Тщательно всё рассудив, я, друзья, вам советую нынче ж

В город войска увести, а не ждать здесь Авроры священной
В поле, у самых судов. Далеко мы стоим от твердыни.
В дни, как Пелид враждовал с Агамемноном, гневом пылая,
Рати данайские нам были в битвах не так уж и тяжки.
Я веселился и сам, при судах мореходных ночуя;

Думал, что скоро возьмём мы суда меднолатных данаев.
Ну а теперь я страшусь, как и все вы, Пелеева сына.
Бурную душу его знаю я: уж Пелид не захочет
Медлить на этих полях, где трояне, с сынами ахеян
Вместе сходились, деля в битвах поровну буйство Ареса.

Город наш, жён и детей добывать станет в битве он страшной.
Нужно спешить в Илион! Мне поверьте, всё так и свершится!
Только священная ночь быстроногого сына Пелея
Нынче сдержала от битв. Если завтра он снова застанет
Здесь нас, – с оружьем придёт, и тогда не один Ахиллеса

Близко узнает! Тогда не без радости в город вернётся,
Кто убежит от него. Но уж многих троян растерзают
Вороны в поле и псы. Дай мне бог не увидеть всё это!
Сделайте так, как сказал! Хоть и знаю: прискорбно то сердцу.
Ночь мы на площади все проведём; ну а городу, – стены,

Башни высокие и крепкосбитые створы огромных,
Длинных и гладких ворот на засовах защитою будут.
Мы же с утра, на заре, стены, башни займём, ополчившись
Медным оружьем. Тогда горе тем, кто с Пелидом захочет
К нам от судов подойти и вокруг Илиона сражаться!

Быстро вернётся к судам Ахиллес, как коней крутошейных
В долгих бегах истомит, перед городом праздно гоняя.
В стены ворваться ему не поможет и гордое сердце.
Стен не разрушит Пелид; раньше псы Ахиллеса изгложут!»
Грозно взглянув на него, отвечал шлемоблещущий Гектор:

«Всё, Полидамас, что ты говоришь, для меня неприятно!
Ты, предлагаешь назад отступить, в славной Трое укрыться!
Не надоело ещё вам сидеть взаперти в стенах Трои?
Трою Приамову все ясновещие люди когда-то
Звали счастливой: у нас было золота много и меди!

Скрылось то время, в домах больше нет драгоценностей пышных!
Сколько во Фригию и в Меонию, прекрасную землю,
Продано наших богатств, с тех времён, как прогневан Кронион!
Нынче ж, когда даровал громовержец, смягчившись, мне в битве
Славу добыть при судах, отразив к Геллеспонту ахеян,

Мысли такие стыдись открывать перед войском, безумец!
Их ни один из троян не послушает: я не позволю!
Слушайте слово моё, о, друзья, и ему повинуйтесь!
Ужинать будет сейчас весь наш стан, по полкам и отрядам.
Только о страже ночной позаботьтесь и бдительны будьте!

Кто за богатства в домах из троянцев волнуется сильно,
Пусть соберёт и отдаст на народные нужды: уж лучше
Пусть их истратит народ славной Трои, чем дети ахеян!
Завтра, ещё на заре, ополчившись оружием ратным,
Боем решительным мы на суда многовёслые грянем!

Если и вправду восстал Ахиллес быстроногий для битвы:
Пусть, если хочет, ему ж будет хуже! Не стану я больше
В битвах его избегать! Встречу смело могучего мужа!
Пусть либо он, либо я и победу, и славу добуду!
В битвах у всех бог один: и разящих Арес поражает!»

Так он сказал. И его громким криком войска поддержали.
Слава безумцам! У всех помрачила рассудок Паллада.
Гектор беду накликал на народ свой, но с ним соглашались,
А с Полидамасом – нет, хоть совет предлагал он полезный.
В поле всем войском они сели ужинать. А мирмидонцы

Целую ночь провели над Патроклом в стенаньях и плаче.
Горький прощальный тот плач начал царь Ахиллес быстроногий:
Грозные руки на грудь бездыханного друга сложив, он
Часто и тяжко стонал, словно лев мощный, густобородый,
Если в глубоком лесу львят его из пещеры похитит

Ланей ловец. Возвратясь слишком поздно, по ним лев тоскует;
Бродит по чащам лесным, ищет след похитителя в дебрях,
Жалобно стонет; его гнев и ярость объемлют, и горесть.
Так же стонал и Пелид. Говорил он среди мирмидонцев:
«Боги! О, боги! Сказал я бесплодное ложное слово

В день, как утешить хотел я героя Менетия в доме!
Я обещал, что в Опунт приведу ему славного сына
Трои рушителем и соучастником пышной добычи.
Значит, желанья людей Зевс Кронид не всегда исполняет!
Что ж, видно берег один окровавить судьба нам обоим,

Здесь, на троянской земле! Мне ведь тоже с войны не вернуться.
В доме отцов уж меня ни Пелей престарелый не встретит,
И ни любезная мать. Здесь меня и покроет могила!
Если уж после тебя, о Патрокл мой, в могилу сойти мне, –
С честью тебя погребу, только раньше к тебе принесу я

Голову Гектора, что горд и смертью твоей и доспехом!
Пленных троянских сынов наилучших двенадцать по кругу
Возле костра твоего обезглавлю! Так месть совершу я!
Ты же пока, Менетид, у судов наших с миром покойся!
Возле тебя много жён полногрудых троянских, дарданских,

Тех, что добыли с тобой мы копьём и могучестью нашей,
Руша цветущие все города, что не сразу сдавались.
Пусть дни и ночи теперь над тобой они льют горько слёзы».
Так он сказал, и друзьям повелел Ахиллес благородный
Медный треножник большой поместить над огнём, чтоб скорее

Тело Патрокла омыть от запёкшейся крови и пыли.
И омовений сосуд на огонь те поставили яркий,
Налили полный воды и в очаг дров ещё подложили;
Дно у сосуда огонь охватил, и вода согревалась.
Лишь зашумела она, закипев в звонкой меди, – омыли

Тело Патрокла водой, умастили и светлым елеем,
Девятилетней затем дорогой мазью раны покрыли;
После, на одр положив, полотном тонким тело одели
С ног до его головы, и укрыли блестящим покровом.
Целую ночь, окружив Ахиллеса царя, мирмидонцы

Плакали, стоя толпой, о Патрокле крушась; все рыдали.
Зевс на Олимпе сказал к златотронной сестре и супруге:
«Ты, наконец, на своём настояла, владычица Гера.
Сына Пелеева в бой подняла быстроногого. Словно
Родоначальница ты кудреглавых народов Эллады».

Тут же на это ему волоокая Гера сказала:
«Мрачный Кронион! Слова говоришь ты какие, могучий?!
И человеку дано месть вершить над другим человеком,
Хоть он и смертен и нет у него нашей мудрости в сердце.
Я же, которая здесь почитаюсь верховной богиней,

Славой двойною гордясь, что меня и сестрой и супругой
Ты называешь, о, Зевс, над бессмертными всеми царящий,
Я ли, скажи, не должна, мстить троянцам, на них прогневившись?»
Так говорили они на высокой вершине Олимпа.
Ну а Фетида в тот час уж достигла Гефестова дома,

Что из нетленных домов на Олимпе был самым прекрасным,
В звёздах; создал его бог хромоногий из меди блестящей.
Бога находит в трудах: весь в поту у мехов он вертелся,
Быстро работая. Он делал двадцать треножников сразу,
Чтоб их расставить к стене своего дивнозданного дома.

Он на подножия им золотые колеса пристроил,
Чтобы к собранью богов они сами собою катились,
И чтобы сами собой возвращались домой, всем на диво.
Дивного вида они уж закончены были, осталось
Ручки приделать на них хитроумные: гвозди ковал к ним.

И в это время, как он воплощал свои замыслы в дело,
Сереброногая мать Ахиллеса вошла к нему тихо.
Вышла, чтоб встретить её, в покрывале блестящим Харита,
Полная прелестей всех молодая супруга Гефеста;
За руку с лаской взяла и спросила богиню Фетиду:

«Милая гостья для нас ты, Фетида! Зачем же укрывшись
Под покрывалом пришла в этот раз? Редко к нам ты заходишь.
Милости просим, входи, я тебя угощу как богиню».
Так говоря, повела в зал богиню Фетиду Харита,
Там посадила на трон пышнодивный, серебряногвоздный,

В ярком изяществе весь, с легкой дивной подножной скамьёю.
После уж громко она позвала и Гефеста супруга:
«Выйди, Гефест! Нужен ты Нереиде, Фетиде богине!»
Тут же ответил Гефест хромоногий, художник искусный:
«Мощная в доме моём и почтенная вечно богиня!

Жизнь мне Фетида спасла в дни страданий, когда сброшен с неба
Матерью был я своей, злобной Герой бесстыжей, хотела
Сына хромого так скрыть. Много горя тогда я терпел бы,
Если б не скрыли меня в недрах моря Фетида и с нею
Дочь Океана, что всё омывает седой, – Эвринома.

Там девять лет я для них украшения разные делал:
Кольца, застёжки ковал, ожерелья, волос украшенья,
В мрачной пещере, на дне. А кругом Океан лишь широкий,
Пенный, ревущий, шумел безразмерный. И там обо мне уж
Из олимпийских богов или смертных не знал ни единый,

Только Фетида одна с Эвриномою, спасшие жизнь мне.
Нынче бессмертная в дом мой пришла! Должен долг за спасение
Жизни своей я отдать ей, прекрасноволосой Фетиде.
Чествуй, супруга моя, угощением пышным Фетиду!
Я не замедлю и сам, лишь меха соберу с инструментом».

Так от сказал. И хромой великан закоптелый поднялся
От наковальни; едва волочил он увечные ноги.
С горна меха снял, собрал инструменты, какими работал;
В сереброкованый всё положил он ларец распрекрасный;
Влажною губкой лицо себе вытер, могучие руки,

Толстую шею и грудь волосатую с крепкой спиною.
Лёгкий хитон натянул, толстой тростью подпёрся и в двери
Вышел хромая Гефест. Взяли под руки тут же владыку
Девы из золота, что, как живые прекрасные девы,
Разум имели и слух, силу крепкую, голос красивый.

Боги их многим делам, рукоделиям всем обучили.
Под руки бога они провожали. Качаясь, пришёл он
К месту, где был дивный трон, на котором сидела Фетида.
За руку взял её бог хромоногий и так говорил ей:
«Милая гостья для нас ты, Фетида! Но что ты укрывшись

Под покрывалом пришла в этот раз? Редко к нам ты заходишь.
Хочешь чего ты? Скажи! Всё исполнить прикажет мне сердце,
Если исполнить могу, если это исполнить возможно».
Льющая слёзы, ему отвечала богиня Фетида:
«Есть ли, Гефест, хоть одна из богинь на пространном Олимпе,

Столько на сердце своём перенесшая горестей тяжких,
Сколько страданий послал мне Кронид, злополучной богине!?
Он среди всех Нереид лишь меня подчинил человеку,
Сыну Эака! И я испытала объятия мужа,
Сердцем противясь тому. Вот уже и тяжёлая старость

Мучает в доме его. Есть беда у меня и другая!
Зевс даровал мне родить и взлелеять, и вырастить сына,
Первого между мужей! Вырос он, как побег пышноспелый.
Я воспитала его, как прекраснейший цвет в вертограде!
Юного в быстрых судах на войну отпустила под Трою,

Биться с сынами троян! И теперь уж его не увижу
В доме отеческом я: в светлом доме супруга Пелея!
Знаю, – он должен страдать, пока жив, пока солнце он видит.
Знаю, что я не могу и помочь ему, даже примчавшись!
Девушку ту, что ему присудили ахейцы в награду,

Вырвав из рук у него, взял себе властелин Агамемнон.
Сильно по ней он грустит, гневом сердце своё сокрушая.
Пользуясь этим, к судам оттеснили трояне ахейцев,
В стане своём же замкнув. И старейшины воинств ахейских
Сына молили помочь, много славных даров предлагая.

Сам он, беду отразить отказался от воинств; но всё же
К ним он Патрокла послал, свой доспех ему дал для сраженья,
Воинство вверил своё превеликое; в битву направил.
Бился Патрокл целый день перед крепкою Скейскою башней.
Был бы в тот день Илион завоёван, когда бы могучий

Феб не поверг бы в бою разносившего гибель Патрокла,
Что бился в первых рядах, и не дал бы Феб Гектору славы.
Вот для чего я пришла и к коленам твоим припадаю:
Может быть, сжалишься ты над моим краткожизненным сыном;
Может быть, дашь ты ему щит и шлем, и поножи, и панцирь?

Свой он доспех потерял, другу вверив, с которого Гектор
С мёртвого снял. И Пелид, по земле распростёртый, тоскует!»
Ей знаменитый Гефест хромоногий ответил немедля:
«Ну, успокойся, о том больше в сердцем своём не печалься.
О! Если б так же легко Ахиллеса от смерти ужасной

Мог я укрыть далеко, когда час его страшный настанет,
Как мне легко для него изготовить доспехи, которым
Каждый из смертных людей, видя их, будет лишь восхищаться!»
Так он сказал. И ушёл снова в кузницу, гостью оставив.
Снова меха на огонь он направил, велел им работать.

Разом все двадцать мехов задышали в отверстия горна,
Разным дыханьем дыша, раздувая огонь то сильнее,
То поспокойней, смотря, что полезней и лучше для дела,
Чтобы по воле творца, по задумке Гефеста всё вышло.
Он в распалённый огонь бросил твёрдую медь и добавил

Олово и серебро вместе с золотом; после поставил
На специальный станок наковальню тяжёлую, после
Молот огромнейший взял в руку правую, в левую – клещи.
Сделал сначала он щит круговидный огромный и крепкий;
Дивно украсил его; вывел обод по кругу блестящий,

Белый, тройной; а затем прикрепил и ремень серебристый.
Щит состоял из пяти специальных листов, и на круге
Много изящных создал барельефов Гефест по задумке.
В центре представил Гефест землю с небом, и море, и солнце,
Что неустанно в пути; полный месяц серебряный, звёзды

Яркопрекрасные все, что в созвездиях небо венчают:
Были видны среди звёзд Орион и Плеяды, Гиады,
Арктос, который ещё Колесницей зовут; этот Арктос
Кружит по небу всегда, вечно смотрит на мощь Ориона
И лишь один никогда не купается он в Океане.

Дальше представил он два дивных города полных народа.
В первом, прекрасном, кругом были пиршества шумные, свадьбы.
Там выводили невест из домов под весёлые песни,
По городским площадям провожали при факелах ярких.
Там, в хороводах кружась, пели юноши, а между ними

Звуки весёлые лир разносились и флейт; а с крылечек
Жёны почтенные вслед им смотрели, дивясь на веселье.
Дальше – большая толпа шумный спор подняла вдруг на главной
Площади. Спорили два человека о выплате штрафа;
Штраф за убийство. Один клялся всем, будто всё заплатил он,

Но отрекался другой, говорил, что не брал он уплаты.
Оба свидетелей тут привели, чтобы тяжбу закончить;
Те же вокруг их кричат: своему лишь помощь хочет каждый.
Вестники шумный их крик укрощают. А в круге священном
Мудрые старцы молчат, сидя в центре на тёсаных камнях.

Скипетры в руки приняв от глашатаев звонкоголосых,
Старцы встают, и один за другим произносят вердикт свой.
А перед ними лежат золотых два таланта, – то плата,
Вознагражденье тому, кто решит справедливее тяжбу.
Город второй на щите окружали два войска огромных,

Ярким оружьем звеня. Оба войска решали, что делать:
Город разрушить совсем, или граждане пусть все богатства,
Сколько в цветущих домах заключается, с ними разделят!
Те же, склонялись к борьбе и готовились к тайной засаде.
Город на стенах стеречь горожане поставили женщин,

Юных сынов, стариков, что с трудом уже двигали старость.
Сами в засаду пошли. Впереди их – Арес и Паллада,
Оба из золота и в золотые одеты одежды;
Вид их прекрасен, доспех их величествен. Сущие боги!
Сильно отличны во всём от людей: люди мельче, тусклее.

К месту пришли, там, где им показалась удобной засада,
К берегу шумной реки, где стада к водопою ходили.
Тихо засели они, прикрываясь блестящею медью.
Два же разведчика их, впереди, чуть подальше, засели.
Смотрят, когда подойдёт к ним овец ли, волов тяжких стадо.

Вот показались стада. Тешась звонкой свирелью, их гнали
Мирные два пастуха. Не предвидя коварства, подходят.
Тут, из засады напав, пастухов убивают и грабят
Мужи засевшие и угоняют волов круторогих
Целое стадо, овец жирных, сереброрунных отару.

Стражники в стане врагов, что на площади были, услышав
Крики тревоги и шум у реки возле стада, – вскочили
На быстроногих коней, и на крик поскакали. Примчавшись,
Строем становятся, бой принимают у берега, бьются.
Копья летят и туда, и сюда, смерть неся острой медью.

Злоба и Смута в рядах ищут жертвы, и Смерть между ними
Ловит, кого бы пронзить, а пронзённого держит, как клещи,
За ногу крепко схватив, тащит тело убитого в сече;
Кровью людской на груди вся одежда её обагрилась.
В битве, как люди, они нападают и бьются друг с другом,

Чтоб друг у друга отнять и увлечь больше трупов кровавых.
Дальше представил Гефест поле, тучную пашню и рыхлый,
Три раза вспаханный пар; а на нём землепашцы толпою
Гонят ярёмных волов, то туда, то сюда вдоль по полю.
И, каждый раз, как они, возвращаясь, межи достигали,

Каждому кубок вина, веселящего сердце, им в руки
Муж подаёт; и они, на свою полосу возвращаясь,
Вновь поспешали дойти до конца глубобраздного пара.
Нива, из золота вся, за пахавшими следом чернела,
Пашне подобна земной: уж такое он чудо представил.

Дальше уж нивы взошли и поспели высокие. Жатва.
Виден подёнщиков труд: жнут, сверкая на солнце серпами,
Горсти колосьев кладут полосою густой, непрерывной,
А перевязчики их крепко вяжут в снопы собирая;
Ходят за жнущими три перевязчика; следом – их дети

Быстро один за другим собирают колосья в охапки,
Вяжущим их подают. Царь в сторонке безмолвно и гордо
С посохом царским стоит, наблюдая, в душе веселится.
Слуги готовят еду недалёко, под тенью у дуба;
В жертву быка заколов, суетятся вокруг; ну а жёны

Белую сеют муку, чтобы сладок был ужин у жнущих.
Сделал Гефест на щите весь из золота сад виноградный
С полными гроздьями, лишь виноградные кисти чернелись;
Ветви держались кругом на серебряных длинных подпорках.
А возле сада и ров темно-синий и белую стену

Вывел из олова он. К саду тропка одна пролегала,
Ею носильщики шли собирать виноградные гроздья:
Юноши, девушки там в молодом, беззаботном веселье
Сладкие носят плоды в полных дивноплетёных корзинах.
Мальчик прекрасный играл среди них на отзывчивой лире

Звонкой, и лён тонких струн вторил тонкому голосу песни
Мальчика. А молодёжь с пеньем, с плясками, с криком весёлым
Кружится в стройном большом хороводе, смеясь и ликуя.
Рядом представил Гефест стадо тучных волов длиннорогих;
Сделал из золота часть, а других он из олова сделал.

С ревом волы, из оград вырываясь, на пастбище мчатся,
К берегу шумной реки, что густыми порос камышами.
Следом за стадом идут пастухи золотые, всего их
Четверо. С ними бегут девять псов быстроногих, клыкастых.
Вдруг два больших страшных льва на передних волов нападают,

Ловят вола одного, он мычит в страхе тяжко, ужасно,
Львами влекомый. И псы на защиту спешат с пастухами.
Львы повалили вола и, содрав с него твёрдую кожу,
Чёрную тёплую кровь с потрохами глотают, рвут мясо.
Тщетно на львов пастухи травят псов, испугать львов пытаясь.

Псы их не слушают; львов опасаясь, подходят поближе
С лаем, и тут же – назад. Но боятся вцепиться зубами.
Далее сделал Гефест в тихой славной долине большое
Пастбище. Там и хлева кровлей крытые, стойла; домишки
Там пастухов; и кругом без числа там овец белорунных.

Там же представил Гефест хоровод разновидный, что вьётся,
Равный тому, как давно, встарь, в широкоустроенном Кноссе
Выделал хитрый Дедал Ариадне прекрасноволосой.
Юноши, девушки тут, что желанные многими, пляшут,
Дружно идут в хоровод круговидный, сплетаясь руками.

Девы в одеждах льняных, самых лёгких, а парни в хитонах
Светлых; они чистотой, как елеем, сияют на солнце.
Девушки были в венках из прекрасных цветов; у парней же
Чрез плечо на ремнях серебристых – мечи золотые.
Пляшут на лёгких ногах, то кружась в хороводе искусно,

Столь же легко, как в станке колесо под рукою привычной
Кружится, если его испытать вдруг захочет горшечник;
То разорвут хоровод и рядами, одни за другими
Пляшут. Селяне кругом восхищаются хором и пляской.
А среди круга их два акробата в лад музыке ловко

Вертятся, и на руках ходят, прыгают друг через друга.
И, наконец, на щите том прекрасном по ободу, с краю,
Волны представил Гефест – Океана могучую силу.
Так изукрашенный щит сделал он и огромный и крепкий.
Сделал и панцирь потом, что светился сильнее, чем пламя.

Сделал затем крепкий шлем, в пору по голове Ахиллеса,
Пышно украсил кругом, завершил золотым его гребнем.
После поножи ему он из гибкого олова сделал.
И все доспехи когда завершил олимпийский художник,
Он их скорей положил перед матерью скорбной Пелида.

И, словно ястреб, она с серебристых высот олимпийских
Бросилась к сыну, неся от Гефеста и щит, и доспехи.

Песнь девятнадцатая

ОТРЕЧЕНИЕ ОТ ГНЕВА

В розовом платье Заря выходила из волн Океана,
Свет золотистый неся и бессмертным и смертным. Фетида
Тут к мирмидонским судам принесла дар блистательный бога.
Сына немедля нашла: над Патроклом своим распростёртый,

Громко рыдал он. Вокруг и товарищи, стоя у тела,
Плакали. К сыну идёт среброногая мать, к Ахиллесу.
За руку сына берёт, говорит ему с лаской Фетида:
«Сын мой! Оставь ты лежать с миром мёртвого, как ни прискорбно
Сердцу то будет: богов всемогущих он волею свержен.

Встань и прими, мой Пелид, от Гефеста доспех достославный,
Дивный, какой никогда не сиял на плечах человека».
Так говорила она и на землю доспех положила
Перед Ахиллом. И весь зазвенел он, украшенный дивно.
Вздрогнули все, кто тут был; и не мог ни один мирмидонец

Прямо смотреть на доспех, отвернулись. Один Ахиллес лишь
Прямо взглянул и его гнев сильнейший наполнил: ужасно
Вспыхнули в гневе глаза из-под век, засверкали, как пламя.
С радостью принял он дар от Гефеста, любуясь сияньем;
И, когда сердце своё он нарадовал, глядя на чудо,

Сереброногой своей доброй матери так он ответил:
«О, моя мать! Этот дар от бессмертного! Нет в том сомнений.
Это творенье богов, а не смертного мужа земного!
Нынче ж я вооружусь. Об одном только я беспокоюсь:
Долго ли так пролежит мой Патрокл? Беспокоюсь, чтоб в теле

Мухи, забравшись во внутрь через раны, пробитые медью,
Не наплодили червей алчных, что исказят его образ.
К тлению тело спешит, если жизнь от него отлетела».
Сереброногая мать так Фетида ему отвечала:
«Сын мой! Заботой о нём не тревожь больше сердце, не нужно.

Бдительно буду сама отгонять кровожадные сонмы
Мух, что убитых мужей ненасытно тела пожирают;
И пусть хоть год он лежит здесь, на смертном одре, – обещаю,
Что невредимо его будет тело и даже прекрасней.
Ты же, мой сын, позови на собранье ахейских героев,

Гнев свой теперь прекрати на Атрида, владыку народов;
К бою скорей соберись и покройся отвагой и силой».
Так говорила и дух дерзновеннейший сыну вдохнула.
В ноздри ж Патроклу влила потихоньку амброзии масло
И тёмно-красный нектар, чтобы тело его сохранилось.

Быстро пошёл Ахиллес быстроногий по берегу моря,
Голосом страшным крича. Этим он взволновал всех ахеян.
Даже и те, что всегда при судах оставались, не бились,
Все корабельщики, те, что рулём на судах управляли,
Все тыловые мужи, что продукты бойцам раздавали, —

Все поспешили на сбор, когда вновь среди стана явился
Славный герой Ахиллес, что так долго чуждался сражений.
Двое хромали, спеша, знаменитые слуги Ареса,
Царь Одиссей и Тидид Диомед, славный воин могучий.
Тяжкие раны неся, шли они, опираясь на копья.

Оба, придя, на местах они сели передних, почётных.
Следом пришёл и Атрид, повелитель мужей Агамемнон,
Раной терзаясь: и он среди бурного боя был ранен
Медным огромным копьём; его ранил Коон Антенорид.
И, только все собрались на собранье ахейские мужи,

Встал между ними Пелид Ахиллес быстроногий; сказал он:
«Царь Агамемнон! Когда б раньше так поступили мы оба
Было б полезнее то, чем когда, в огорчении нашем,
Гложущей душу враждой воспылали за пленную деву!
О, Артемида, зачем не пронзила стрелой Брисеиду

В день, как, разрушив Лирнесс, я себе её выбрал из пленниц!
Столько ахейских мужей не глодало бы землю зубами,
Пав под руками троян, когда я так упорствовал в гневе!
Гектор и Трои сыны были рады тому, а данайцы
Долго теперь наш раздор будут помнить губительный, вечно!

Прошлого нам не вернуть, так оставим его в нашей скорби,
Гордое сердце в груди укротим, как велит неизбежность.
Нынче решительно гнев прекращаю я! Я не намерен
Сердце и душу крушить бесконечной враждой. Агамемнон,
В битву скорей собери войско меднодоспешных данаев;

Дай мне скорее идти на троян, и ещё испытать их:
Всё ли ещё у судов ночевать они думают, нет ли?
С радостью каждый из них утомлённые склонит колени,
Если вернётся живым с поля боя от наших оружий!»
Так он сказал. И сердца аргивян всех наполнила радость.

Все ликовали, что гнев оставляет Пелид благородный.
Начал тогда говорить повелитель мужей Агамемнон,
С места он встал, только в круг посредине не вышел; сказал он:
«Други! Герои! Бойцы! Вы, бесстрашные слуги Ареса!
Вставшего слушать велит долг собранья; начавшего слово

Вы перерывать не должны: так умолкнет и лучший оратор.
Кто среди шума толпы в состоянии слушать другого,
Или же речь говорить? Так не слышен и громкий оратор!
С сыном Пелеевым я объясняюсь. Ну а вы же, ахейцы,
Слушайте речи мои, да внимательно всё разумейте!

Часто ахеяне мне говорили о ссоре с Пелидом,
И укоряли меня. Но не я в том виновен, ахейцы!
Зевс Эгиох, и Судьба виноваты с Эриннией мрачной!
Боги смутили мой ум на совете, наполнили мраком,
В день злополучный, как я у Пелида похитил награду.

Что мог я сделать? Тогда всё свершила могучая Ата,
Дочь громовержца; она ослепляет, обиды приносит,
Страшная; нежны её стопы лёгкие, и, не касаясь
Праха земного, идёт по людским головам она, чтобы
Разум у смертных мутить. В сети ловко людей она ловит.

В древнее время она ослепила и Зевса, который
Всех земнородных и всех небожителей выше! И Зевса
Гера, хотя и жена, обманула коварством жестоким
В день, когда время пришло для счастливой Алкмены от Зевса
Сына Геракла родить в опоясанных башнями Фивах.

Зевс, похваляясь уже, говорил перед сонмом бессмертных:
— Слушайте, боги небес, и богини, вот слово моё вам!
Я вам поведать хочу то, что сердце в груди мне внушает:
Нынче Илифии, что легче делают роды, помогут
Вывести мужа на свет; он царить над соседями будет,

Родом великих людей, что от крови моей народились. —
Зевсу, коварство тая, отвечала владычица Гера:
— Ложь, Эгиох! Никогда своего не исполнишь ты слова.
Или дерзни, поклянись, Олимпиец, великою клятвой,
Что будет царствовать тот над окрестными всеми царями,

Кто в этот день упадёт на колени родившей из смертных,
Родом великих людей, что от крови твоей народились. —
Так говорила, но Зевс не почувствовал козней супруги:
Клятвой поклялся святой и раскаялся, горько прельщённый.
Гера, стремительно вниз полетела с вершины Олимпа

В Аргос ахейский, а там, уже знала богиня и прежде,
Что у супруги царя Персеида Сфенела седьмой уж
Месяц, как сына ему носит тихо царица в утробе.
Гера до срока его породила на свет; у Алкмены ж
Срок удержала родить, удалив всех помощниц Илифий.

К Зевсу вернулась потом, и сама возвестила Крониду:
— Серебромолненный Зевс! Слово в сердце тебе я влагаю:
Сын знаменитый рождён, тот, что царствовать в Аргосе должен,
Муж Сфенелид Эврисфей, славный сын Персеида Сфенела,
Племя твоё; и царём он достойным для Аргоса будет. —

Так возвестила, и скорбь больно в сердце ударила Зевсу.
Ату схватил он тогда за блестящие пышные кудри,
Весь страшным гневом горя, и поклялся великою клятвой,
Что на холмистый Олимп и на небо в прекраснейших звёздах,
Ата вовек не взойдёт, так как разум у всех ослепляет.

Так он сказал, и рукой Ату вмиг сшиб со звёздного неба.
Ата упала тогда к людям, так между ними и ходит.
Из-за неё часто Зевс был печален, как милого сына
Видел в тяжёлых трудах ради подвигов для Эврисфея. —
Так вот и я, в час, когда шлемоблещущий Гектор великий

Рати ахейских сынов истреблял возле корм корабельных,
Сам я обиды не смог позабыть, Атой был ослеплён я.
Но, раз я был ослеплён и Кронион мой разум похитил,
Сам я заглажу вину: дам бесчисленный выкуп Пелиду.
Храбрый Пелид, в бой иди, и веди за собою дружины!

Я же тебе все дары предоставлю, какие исчислил
Позавчера Одиссей благородный, к тебе приходивший.
Если ж ты хочешь, дары мои слуги сейчас же представят,
Лишь подожди, сколь бы ты в бой кровавый ни жаждал умчаться;
Сразу увидишь, что дар, угождая, даю тебе ценный».

Сыну Атрея в ответ так сказал Ахиллес благородный:
«Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!
Хочешь ли ты мне дары примиренья, как должно, доставить,
Или удержишь пока, — властен ты. Но о битве сейчас же
Вспомнить бы нужно: зачем в рассуждениях время нам тратить?

Что нам здесь медлить? Ещё не свершилось великое дело!
Пусть, кто желает, — опять впереди Ахиллеса увидит,
Как своим медным копьём он фаланги троян разрушает,
И пусть, подобно ему, тот пылает с врагами сражаться!»
Но тут Пелиду царю возразил Одиссей многоумный:

«Нет; сколь ни мужествен ты, Ахиллес, что бессмертным подобен,
Воинств голодных ты всё ж не веди к Илиону сражаться!
Ведь не на час, не на два бой с троянами храбрыми вспыхнет,
Если завяжется вдруг, если в сече жестокой сойдутся
Рати и тех и других с равной храбростью, посланной богом.

Прежде ахейским сынам повели ты насытиться в стане
Хлебом с вином, ведь вино – человеку и бодрость и крепость.
Кто же без пищи весь день от зари до зари сможет биться?
Так ни один из мужей боя выдержать будет не в силе,
Как бы в душе ни пылал он сражаться с великой отвагой.

Жажда и голод его беспокоят, с трудом поднимает
Он свои руки, в пути у него запинаются ноги.
Но, укрепившись вином, человек, и насытившись пищей,
Может сражаться весь день под оружием с силой враждебной.
Дух его крепок в груди, сам он бодр, и усталости члены

Не ощущают, пока все не выйдут из битвы кровавой.
Так распусти ж аргивян, Ахиллес, пусть все завтрак готовят.
А для тебя пусть дары повелитель мужей Агамемнон
Перед собраньем теперь предоставит, чтоб их все данайцы
Видели, также и ты, видя их, чтоб порадовал сердце.

Пусть поклянётся тебе, встав теперь перед всеми, что к деве
В спальню ещё не входил, не сближался ещё с Брисеидой,
Как у людей среди жён и мужей происходит обычно.
Ты же душою и сам укротись, будь и сам благосклонен.
Пусть напоследок тебя угостит он торжественным пиром

В ставке своей, чтобы ты получил без урона, что должен.
Ты ж, Агамемнон, и впредь будь теперь справедливей к любому
Мужу ахейскому. Нет и царю унижения, если
Первым он мирится с тем, кого прежде он первый обидел».
Сыну Лаэрта тогда так ответил Атрид Агамемнон:

«Радуясь, слушал сейчас я тебя, Лаэртид благородный.
Истину ты говорил, обо всём рассуждал справедливо.
Что ж, клятву дать я готов, да и сердце моё так велит мне.
Верную клятву я дам, перед богом! И пусть сын Пелея
Здесь остаётся пока, сколь ни жаждет он выступить в битву.

Здесь же, ахейцы, и вы все останьтесь, пока Ахиллесу
Не передам я дары и не дам верной клятвы священной.
Я поручаю тебе, Одиссей, всё устроить как нужно.
В стане ты сам избери благороднейших юношей, с ними
Все те дары, что при всех обещался я дать Ахиллесу,

Из корабля моего принеси, также дев приведи нам.
Ты же, Талфибий, скорей по ахейскому стану сыщи нам
И приготовь кабана для заклания Зевсу и Солнцу».
Сыну Атрея тогда так сказал Ахиллес быстроногий:
«Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон!

После ты лучше о том позаботься, во время другое,
В час, когда в тяжком бою передышка короткая будет,
И когда в сердце моём гнев не будет свирепствовать столько.
Трупы сражённых ещё перед нами лежат, тех, которых
Гектор свирепый убил, когда Зевс даровал ему славу.

Вы же зовёте народ чинно завтракать! Я б не позволил!
Я бы теперь же повёл, натощак аргивян и голодных
В битву кровавую! Мстить за погибших! Лишь перед закатом,
Пир бы устроил для всех, когда мы отмстим за погибших.
А до того мне еда никакая, питье никакое

Точно уж в рот не пойдут, перед другом моим бездыханным!
Мёртвым в шатре у меня он, изрубленный медью жестокой,
К двери ногами лежит распростёртый: друзья его плачут
Рядом печальные! Нет, у меня на уме не застолье:
Битва, и кровь, и врагов умирающих страшные стоны!»

Вновь, обращаясь к нему, говорил Одиссей многоумный:
«Славный Пелид Ахиллес, величайший воитель ахейский!
Ты знаменитей меня, и сильнее, и лучше владеешь
В битве копьём. Но тебя я умом превзойду, и далёко!
Раньше тебя я рождён, больше видел и знаю я больше.

Пусть же душа у тебя укротится моим убежденьем:
Быстро людские сердца пресыщаются в битве убийством.
Где много скошено, там всё скуднее становится жатва.
Каждый живой на счету и в войне, если равно склоняет
Зевс роковые весы между войск, войн и судеб вершитель.

Нет, не желудком должны сокрушаться ахейцы о мертвых:
Много ахейских сынов, ежедневно, ряды над рядами,
Гибнут! Когда бы и кто смог тогда отдохнуть от печали?
Долг наш земле предавать испустившего дух человека,
Твердость на сердце храня, день поплакать над другом умершим.

Всем остальным же, кто жив после битв и сражений остался,
Нужно питьём и едой укрепиться, чтоб с ревностью новой
Каждый всегда мог с врагом без усталости биться, покрывшись
Крепкою медью. И пусть в нашем стане никто из народа
Больше не медлит уже, ожидая другого приказа!

И беспощаден приказ этот будет для всех, кто укрыться
Вздумает между судов, здесь оставшись! Все нынче пойдём мы
На конеборных троян и воздвигнем жестокую битву!»
Так он сказал, и с собой сыновей старца Нестора взял он,
Мегеса также она взял, Мериона вождя, и Фоаса,

И Меланиппа вождя с Ликомедом, Крейоновым сыном.
Вместе они к кораблю Агамемнона все поспешили.
Скоро, как слово дано, так и дело исполнено было.
Новых треножников семь взяли в дар для царя Ахиллеса;
Двадцать сосудов больших и двенадцать коней пышногривых;

Вывели также семь дев непорочных, работниц искусных,
И Брисеиду восьмой повели, дочь несчастного Бриса.
С золотом шёл впереди Одиссей, ровно десять талантов
Сам он отвесил; за ним – молодые ахейцы с дарами.
Перед собраньем дары все представили. Царь Агамемнон

Встал гордо; вестник его, громогласный Талфибий, был рядом,
В крепких руках он держал кабана перед гордым Атридом.
Царь Агамемнон Атрид, острый нож обнажил свой, который
Возле большого меча неизменно всегда находился;
Щепоть щетины отсёк с кабана и, воздев к небу руки,

Зевсу молился. Вокруг все ахеяне тихо сидели
Слушая слово царя, с непреложным и должным вниманьем;
Он же, молясь, говорил, на просторное небо взирая:
«Зевс! Будь свидетелем мне! Высочайший, сильнейший, бессмертный!
Солнце, Земля, также вы, о, Эринии, что под землёю

Смертных караете всех тех, которые ложно клянутся!
Я здесь клянусь, что руки я ещё не поднял, не неволил
Славную Брисову дочь для совместного ложа со мною,
Или для разных работ; безмятежной она оставалась!
Если ж я ложно клянусь, то пусть боги меня покарают

Так, как карают они вероломных, сто бед посылая!»
Так он сказал, и гортань кабану пересёк острой медью.
Жертву Талфибий затем, раскачав, бросил в море седое
Рыбам для снеди. Тогда Ахиллес быстроногий поднялся,
В думу свою погружён. Так сказал он меж сонма данаев:

«Беды жестокие ты насылаешь на смертных, Кронион!
Нет, никогда бы не смог гнев такой Агамемнон владыка,
В сердце моём возбудить; никаким бы коварством и деву
Он против воли моей не увёл бы. Но Зевс мог устроить!
Зевс захотел, чтобы смерть здесь нашли столько славных ахейцев!

Завтрак спешите принять, о, друзья, и начнем нападенье!»
Так рассудив, распустил он короткое это собранье.
Быстро рассеялись все по своим кораблям, по стоянкам.
А мирмидонцы, приняв от Атрида дары примиренья,
Их понесли к кораблю Ахиллеса, подобного богу;

Там их сложили в шатре, жён к невольницам определили,
А пышногривых коней к табуну попастись отогнали.
Брисова дочь, золотой Афродите подобная ликом,
Тело Патрокла едва увидала, сражённого медью,
Пала на грудь мертвецу, зарыдала и с воплями стала

Нежную шею свою, грудь терзать и прекрасные щёки.
И причитала, красой на богиню похожая дева:
«О, мой Патрокл! О, мой друг, для меня, злополучной, бесценный!
Горе! Живого тебя оставляла, шатёр покидая,
А, возвратившись, нашла бездыханным, любимец народа!

Так постигают меня непрерывно беда за бедою!
Мужа, с которым меня мать с отцом сочетали, – пронзённым
Медью жестокой пришлось перед городом нашим мне видеть;
Видела братьев своих, трёх единоутробных, что были
Равно любимые мной, – всех тот гибельный день поглотил их.

Ты же меня и в слезах, – в день, когда Ахиллес градоборец
Мужа сразил моего, город славный Минеса разрушил, –
Ты утешал, говорил, что меня Ахиллеса супругой
Сделаешь милой, и что очень скоро во фтийскую землю
Сам отвезёшь, и наш брак с мирмидонцами праздновать будешь.

Пал ты, и вечно тебя мне оплакивать, юноша милый!»
Так причитала она. С ней стенали и прочие жёны,
С виду – о мёртвом скорбя, но в сердцах – лишь о собственном горе.
А к Ахиллесу в тот час подступали ахейские старцы,
Пищей пытались его укрепить; в стонах он отвергал их:

«Други! Молю, если есть ещё кто-нибудь здесь мне послушный,
То не просите меня, чтоб питьём или пищей какою
Я насладился теперь: скорбь жестокая сердце мне гложет!
Солнце пока не зайдет, не коснусь я питья или пищи!»
Так говоря, он вождей от себя отпустил, но остались

Оба Атрида царя, Лаэртид Одиссей многоумный,
Нестор и Идоменей, и божественный Феникс; но тщетно
Вместе пытались они утешать его. Был он не весел,
Броситься только желал в бездну битвы кровавой скорее.
Лишь о Патрокле вздыхал, лишь о нём говорил он и думал:

«Прежде, бывало, ты мне, о, несчастный любезнейший друг мой,
Сам здесь, в шатре, предлагал пищу вкусную, сладкую; был ты
Быстр и заботлив всегда, даже если спешили ахейцы
В бой многослёзный вступить, чтоб сразиться с троянцами снова.
Нынче пронзённый лежишь. Без тебя моё сердце не хочет,

Друг, ни еды, ни питья, по тебе оно только тоскует!
Больше меня поразить не могло бы жестокое горе,
Если б печальную весть и о смерти отца я услышал,
Старца во Фтии, теперь, может, льющего горькие слёзы,
Что сына помощи нет, что сейчас я в стране чужедальней

С Трои сражаюсь детьми ради девы презренной, Елены;
Даже когда б я узнал и о смерти любимого сына!
Жив ли мой Неоптолем, что на острове Скирос воспитан?
Прежде надежда меня утешала, хранимая в сердце,
Что лишь один я умру, далеко от отчизны любезной,

В чуждой троянской земле, ну а ты возвратишься во Фтию.
Ты, я надеялся всё, в корабле быстролётном мне сына
С Скироса в дом привезёшь, всё расскажешь ему, и покажешь
Наше владенье, рабов и дворец наш красивый, высокий.
Так как боюсь, мой отец, царь Пелей, уже умер, а может,

Болен и дышит едва, угнетаемый старостью скорбной;
Грустен, он ждёт обо мне днями целыми вести прискорбной,
Сердцу убийственной, что сын погиб возле стен славной Трои!»
Плача, он так говорил. Рядом тихо воздыхали герои;
Каждый о том вспоминал, что любимых он дома оставил.

Видя печаль их с небес, милосердствовал Зевс промыслитель,
Тут же крылатую речь обратил он к Афине Палладе:
«Дочь моя, ты ведь совсем позабыла о храбром Пелиде!
Или нисколько теперь Ахиллес уж тебя не заботит?
Вон, посмотри, он сидит у своих кораблей прямокормных,

Плача над другом своим, над Патроклом. А все аргивяне
Завтракать сели. Лишь он не касается пищи, голодный.
Быстро, Афина, лети, и нектаром с амброзией сладкой
Брызни Пелиду на грудь, чтобы немощью он не терзался».
Так он сказал. Но сама уж давно то желала Афина.

Быстро она, как орёл большекрылый и звонкоголосый,
Вниз полетела с небес. В это время ахейцы по стану
К битве готовились все. Тут Пелееву сыну Афина
Сладкой амброзией и светлым лёгким нектаром незримо
Грудь оросила его, чтобы немощью он не терзался.

И возвратилась назад, во дворец меднозданный Кронида.
Выйдя из стана, вперёд от судов полетели ахейцы.
Будто густой пеленой хлопья снега летели от Зевса,
Ветром холодным, эфир проясняющим, быстро гонимы —
Так же без счёта неслись от ахейских судов к полю боя,

Бляхи вздымая, щиты, шлемы, дивно игравшие блеском,
Ясени копий, их жал яркий блеск, блеск сплочённых доспехов.
Блеск доходил до небес! А под пышным сиянием меди
Словно смеялась земля, и весь берег гремел под ногами!
А среди ратных мужей впереди Ахиллес знаменитый.

Зубы от гнева его скрежетали; глаза словно пламя
Страшно светились; но грусть нестерпимая сердце терзала.
Вот как Ахилл на троян ополчался, пылающий гневом,
В бога Гефеста дары облекаясь, высокой работы:
Прежде всего, наложил он на быстрые ноги поножи

Дивные видом, сомкнул их серебряной пряжкой он плотно;
После на мощную грудь надевал он искуснейший панцирь;
Бросил свой меч на плечо с рукояткой серебряногвоздной,
С лезвием медным; и щит, наконец, взял огромный и крепкий.
Свет от щита далеко, как от месяца ночью, разлился.

Словно как в море ночном мореходам во мраке сияет,
Свет от огня, что горит далеко на скалистой вершине,
В доме пустынном, а их против воли и волны и буря
Прочь от любимых несут далеко по кипящему понту, —
Так щит Ахилла сиял, пышный, дивный для глаз, по эфиру

Свет разливал он везде. После шлем взял Пелид многобляшный,
Ловко надел, – засиял коневласый и крепкий звездою
Над головой, а над ним золотая колышется грива,
Что так искусно Гефест укрепил вдоль по гребню, густую.
Так ополчился Ахилл, и испытывать стал он доспехи:

Впору ли будут, легки ль, ловко ль двигать руками, ногами.
И, словно крылья, они подымали владыку народа.
Взял, наконец, он копьё из ковчега отцовское — ясень,
Крепкий, огромный: его ни один из героев ахейских,
Двигать свободно не мог; лишь Пелид без труда потрясал им,

Ясеневым тем копьём. Древко то с высоты Пелиона
Ссёк для Пелея Хирон на погибель враждебным героям.
А Автомедон, меж тем, и Алким снаряжали Пелиду
Быстрых коней, им ремни подтянули красивые, в морды
Втиснули им удила, к колеснице прекрасной за кузов

Вожжи затем укрепив. И тогда, в руку взяв бич блестящий,
Гибкий и быстрый, легко Автомедон вскочил в колесницу.
Следом вошёл Ахиллес быстроногий, готовый к сражению,
Ярко он медью сиял, словно Гиперион лучезарный.
Быстрым отцовским коням грозно крикнул он голосом громким:

«Славные Балий и Ксанф! Вы, Подарги божественной дети!
Нынче старайтесь, прошу! Выносите возницу иначе
К ратям данайским, когда мы насытимся боем кровавым;
Как и Патрокла, его на побоище мёртвым не бросьте!»
Так он сказал. Вдруг в ответ из-под упряжи Ксанф резвоногий

Заговорил. Он качнул головою понуро, и грива
Выпала пышная вон из ярма, до земли доставая.
Голос вложила в него белоплечая Гера. Сказал он:
«Вынесем, быстрый Пелид, мы тебя ещё нынче живого;
Но приближается день твой последний! Не мы, повелитель,

Будем виною того, – бог то мощный, да рок самовластный.
И не медлительность, нет, не бездействие наше причиной,
Что у Патрокла доспех знаменитый украли троянцы.
Бог, что был Летой рождён миловидной, он, мощный, Патрокла
Свергнул в передних рядах, этим Гектора славой украсил.

Мы же, пусть даже летать, как Зефира дыхание, стали б,
Ветра быстрейшего, – что ж из того, если сам ты по року
Должен от бога, Пелид, и от смертного мужа погибнуть!»
Ксанфу на этих словах вдруг Эриннии голос прервали.
Мрачен и гневен, коню отвечал Ахиллес быстроногий:

«Что ты пророчишь мне смерть, о, мой конь? Не твоя то забота!
Знаю и сам хорошо, что судьбой суждено мне погибнуть
Здесь, от отца далеко и от матери. Но буду биться,
Досыта чтобы троян накормить кровью их же героев!»
Так он сказав, устремил с криком к битве коней звуконогих.

Песнь двадцатая

БИТВА БОГОВ

При дуговерхих судах все блестящие медью ахейцы
Строились возле тебя, о, Пелид, ненасытный войною.
Ждали их Трои сыны на возвышенной части равнины.
Зевс же Фемиде велел всех бессмертных собрать на собранье

С дивных Олимпа высот, из домов во дворец олимпийца.
Всем повелела она, облетев все дома. Вот, собрались
Реки, озёра, и все, кроме лишь Океана седого;
Нимфы явились толпой, обитавшие в рощах прекрасных,
В светлых источниках вод, или в злачноцветущих долинах.

В дом олимпийский пришли все бессмертные к Зевсу Крониду.
На галереях они разместились блестящих, что сделал
Сам хромоногий Гефест по задумке своей для Кронида.
Даже и сам Посейдон не ослушался мудрой Фемиды.
Выйдя из моря, предстал он со всеми, земли колебатель,

Сел в середине богов и спросил Зевса, что же он хочет:
«Серебромолненный, что ты опять всех богов собираешь?
Хочешь ли что рассудить о троянах или́ аргивянах?
Бой между ними опять скоро вспыхнет кровавый и жаркий».
Так он сказал. И ему отвечал громовержец Кронион:

«Ты угадал, Посейдон! Ты проник в мою тайную волю,
Ради которой собрал я вас всех: жаль мне гибнущих смертных.
Всё же останусь я здесь и, воссев на вершине Олимпа,
Буду себя услаждать созерцанием. Вы же, о боги,
Можете нынче идти к ополченьям троян и ахеян;

Тем и другим помогать, кто кому по желанию хочет.
Если б Ахилл и один на троян устремится, – минуты
В поле не выдержать им Эакидова бурного сына.
Трепет охватывал их при одном его виде и раньше;
Нынче ж, за друга когда он пылает ужаснейшим гневом,

Сам я боюсь, чтоб судьбе вопреки, не разрушил он Трои».
Так он сказал. И зажёг средь богов неизбежную битву.
Тут же на битву с небес понеслись боги в разные станы.
Гера – к ахейским судам, а за нею Паллада Афина,
Царь многошумных морей Посейдон, и Гермес покровитель

Ловкой торговли и благ, умных мыслей исполненный светлых.
С ними к судам и Гефест шёл хромая, огромный и сильный,
Шёл он, с трудом волоча свои сильно увечные ноги.
К стану троянцев летел бог Арес шлемоблещущий, с ним же
Феб, не стригущий волос, Артемида, что луком гордится,

Лета, стремительный Ксанф и с улыбкой прелестной Киприда.
Всё это время, пока к ратям смертных не прибыли боги,
Бодро стояли бойцы у ахейцев, и каждый гордился,
Что среди них сам Пелид, уклонявшийся долго от боя.
В рати ж троянской, увы, сердце каждого билось в тревоге.

Страхом объяты бойцы от того уж, что видят Пелида.
Грозно доспехом блестя, он стоял как Арес смертоносный.
Но олимпийцы едва к ратям прибыли, тут же Эрида
Стала свирепая, бой разжигать. Грозным криком Афина
То перед рвом за стеной дух бойцов поднимала для битвы,

То поднимала свой клич вдоль по берегу шумного моря.
Бурей свирепой завыл, страх неся, и Арес меднолатный,
Громко троян побуждал он на бой, то с высот Илиона,
То пробегая у вод Симои́са, по Калликолоне.
Так, побуждая одних и других, олимпийские боги,

Рати к сраженью свели, распалив в них ужасно свирепость.
Страшно громами гремел Зевс, отец и бессмертных и смертных,
Над головами бойцов. А долину у них под ногами
Тряс Посейдон: всё вокруг, даже горы дрожали от страха.
Всё, от кремнистых подошв до вершин многоводных у Иды

Дрожь пробрала; Илион, и суда, – всё дрожало от страха.
В ужас пришёл сам Аид под землёй, преисподних владыка.
В ужасе с трона вскочив, громко крикнул он, чтобы над ним хоть
Своды земли не разверз Посейдон, потрясающий землю,
И обиталищ его не открыл и бессмертным и смертным,

Мрачных, ужасных; ведь их сами боги боятся ужасно.
Так, всё кругом взволновав, шум подняв, боги к битве сходились!
На Посейдона тогда, многомощного Энносигея,
Выступил Феб Аполлон, приготовив крылатые стрелы;
Против Ареса пошла светлоокая дева Афина;

С Герой сразиться свой лук подняла тут богиня охоты,
Гордая меткостью стрел Артемида, сестра Аполлона;
Встал против Леты – Гермес, бог крылатый и благ и торговли;
Против Гефеста – Поток быстроводный, глубокопучинный,
Боги назвали его бурным Ксанфом, а люди – Скамандром.

Так боги против богов устремлялись один на другого.
Сердцем пылал Ахиллес погрузиться в толпу, чтоб скорее
Гектора встретить в бою, чтобы кровью Приамова сына
Был пересыщен Арес, воин-бог, ненасытный в убийствах!
Но тут Энея царя Аполлон, побуждающий к битве,

Против Пелида послал, ему мужеством душу наполнив.
Образ Ликаона он быстро принял, Приамова сына;
Голосом юноши Феб так сказал, подойдя к Анхизиду:
«Где же угрозы твои, Анхизид, предводитель дарданцев?
Или не ты на пиру в Илионе, за чашей с царями

Гордо грозился, что сам с Ахиллесом героем сразишься?»
Тут же ответил ему, возражая, Эней предводитель:
«Что ты меня, Приамид, против воли моей принуждаешь
С сыном Пелея идти в поединок, могучестью гордым?
Нынче б не в первый уж раз я сошёлся бы с сыном Пелея

В битве: и прежде меня он копьём Пелиасом огромным
С Иды согнал, как напал он внезапно на скот наш. И Педас
Он разорил, и Лирнесс. Но меня спас тогда Олимпиец,
Силы во мне возбудив, в ноги быстрые прыти прибавив.
Чуть не погиб я от рук Ахиллеса и мощной Паллады.

Всюду с Пелидом она, и совет подаёт, и могучесть
Медным копьём поражать крепкодушных троян и лелегов.
Нет, никогда человек с Ахиллесом не сможет сражаться:
Боги Пелида хранят, всюду с ним они, смерть отражают.
Дрот ли, копьё из руки Ахиллеса летит, не слабеет

Прежде, чем крови врага не напьётся. О, если б бессмертный
В битве нам равный исход присудил, – не легко б и Энея
Он одолел, хоть и горд Ахиллес тем, что весь он из меди!»
Сыну Анхиза тогда отвечал Аполлон дальновержец:
«Храбрый! Чего б и тебе не молиться богам вековечным,

Могущим всё! Ведь и ты, говорят, порождён от Киприды,
Дочери Зевса. А он, Ахиллес, – от богини, что ниже.
Эта – дочь Зевса царя, а Фетида – от старца морского.
Несокрушимую медь ты обрушь на него! Не смущайся,
Встретясь с Пелидом, его шумною речью и гордой угрозой!»

Так говоря, он вдохнул в полководца великую смелость.
Тот устремился вперёд, ополчённый сверкающей медью.
Но не укрылся герой и от глаз хитрой Геры богини,
В бой на Пелида летя, через толпы мужей пробиваясь.
Быстро союзных богов, созвала Гера; так им сказала:

«Ну-ка, подумайте, бог Посейдон и богиня Афина,
Разумом вашим большим, что же выйдет из дела такого?
Видите, гордый Эней, ополчённый сияющей медью,
Против Пелида идёт: натравил его Феб стреловержец.
Нужно ль немедленно нам оттеснить Анхизида обратно?

Или же кто-то из нас пусть к Пелиду отправится тоже,
Силой наполнит его, укрепит его дух и отвагу,
Чтобы он чувствовал сам, что его любят сильные боги,
Те, что сильнее богов, защищающих гордых троянцев
В этой жестокой войне, что троянские боги – бессильны!

Небо оставили мы! Все желали участвовать сами
Нынче в боях, чтоб Пелид не терпел от троян поражений!
После претерпит он всё, что ему непреклонная Участь
Выпряла нитью со дня, как рождён он был нимфой Фетидой.
Если об этом от нас Ахиллес не узнает немедля, –

Страх испытает, когда на него кто-нибудь из бессмертных
Выйдет в бою. Знают все: боги в собственном виде ужасны».
Гере ответил на то многомощный земли колебатель:
«Гера, свирепость твоя безрассудна, тебя недостойна!
Я не желаю сводить на неравную битву бессмертных, –

Нас с теми, кто за троян: мы намного их выше по силе.
Лучше бы всем нам уйти с поля боя, бессмертным, и рядом
Сесть на холме и смотреть, как сражаются смертные люди.
Если ж Арес или Феб луконосец начнут нападенье,
Если препятствовать вдруг станут сыну Пелея сражаться,

Тут же вмешаемся мы и немедля тогда уж воздвигнем
Битву ужасную: так, я надеюсь, они очень скоро
Вновь улетят на Олимп и укроются в сонме бессмертных
Все поневоле, рукой укрощённые нашей и силой».
Так он сказал и пошёл черновласый, за ним и Афина,

К валу Геракла, к тому, что насыпан был в поле широком.
Вместе с Афиной его насыпали троянские мужи
Очень давно, чтоб Геракл от кита преогромного спасся,
Если ужасный за ним устремится от берега в поле.
Там черновласый воссел Посейдон, с ним союзные боги;

Облаком белым до плеч все укрылись они непрозрачным.
Сели напротив тогда, вдоль по калликолонским вершинам,
Возле тебя, Аполлон, и Арес, и все боги другие.
Так вот воссев с двух сторон от сражения, друг против друга,
Думали боги; в войну сами вмешиваться не спешили,

Медлили эти и те. Но с небес грозный Зевс побуждал их.
Медью долина зажглась, всё наполнили люди и кони,
И колесницы. Земля задрожала кругом под ногами
Толп, что в сраженье неслись. В центре – два знаменитых героя
На середину меж войск устремились, пылая сразиться:

Славный Эней Анхизид и Пелид Ахиллес благородный.
Первым Эней выступал, угрожая. И страшно качался
Шлем на его голове тяжковесный, а щит легкомётный
Он перед грудью держал и копьём потрясал длиннотенным.
Против него Ахиллес устремился, как лев истребитель,

Лев, на которого все поселяне сошлись, чтобы разом
И непременно убить. Лев сначала, их всех презирая,
Прямо идёт; но едва его дротиком юноша смелый
Ранит, — готов он к прыжку и рычит, и вокруг его пасти
Пена клубится; в груди зверя сердце могучее стонет;

Гневно косматым хвостом по своим же бокам и по бёдрам
Хлещет он яро, себя самого подстрекает на битву;
Взгляд его бешен. И вдруг, увлечённый свирепством, он мчится
Или толпу растерзать, или в схватке жестокой погибнуть.
Так Ахиллеса царя побуждало бесстрашное сердце

Гордо навстречу идти возбуждённому духом Энею.
Чуть соступились они, друг на друга летящие в битву,
Первым Энею сказал Ахиллес, что бессмертным подобен:
«Что ж далеко так, Эней, отошёл ты от войска и встал здесь?
Сердце, быть может, тебя побудило сразиться со мною

В гордой надежде, что ты над троянами царствовать будешь,
Честью Приама догнав? Но ведь, если б меня и сразил ты,
Верно, Приам не тебе своё царство и скипетр доверит.
Есть у него сыновья; и в намереньях твёрд он и крепок.
Или троянцы тебе обещают удел знаменитый,

Лучшее поле для стад и для пашен, чтоб им обладал ты,
Если осилишь меня? Но тяжёл этот подвиг, надеюсь!
Помню я, как ты бежал пред моим Пелиасом однажды.
Или забыл, как, тебя одного я, поймав возле стада,
Гнал по Идейским горам, и с какой от меня быстротою

Ты убегал? И назад оглянуться не смел, убегая!
С гор убежал ты в Лирнесс, в его стены укрылся. Но в прах я
Город рассыпал тогда, при содействии Зевса с Афиной.
Много я женщин взял в плен, их лишив и мужей, и свободы,
В рабство увлёк. А тебя от погибели спас громовержец.

Нынче, надеюсь, тебя не спасёт он, как ты полагаешь
В дерзостном сердце своём! Но прими мой совет: поскорее
Скройся в толпе и не стой здесь ты передо мной, пока горе
Вдруг не случилось с тобой! И дурак видит то, что случилось!»
Но, возражая, Эней знаменитый сказал Ахиллесу:

«О, сын Пелея! Меня, как младенца, напрасно словами
Думаешь ты испугать. Так и сам я умею свободно
Дерзости прямо в лицо говорить и колоть острым словом.
Знаем мы оба отцов и родов наших славных преданья,
Слышали много о них от людей мы в сказаниях древних;

Но вот в лицо ты моих, как и я твоих предков, – не знаем.
От благородного ты Эакида рождён, от Пелея,
Как говорят; мать твоя – дивнокудрая нимфа Фетида.
Я же – единственный сын у высокого духом Анхиза;
Этим я славлюсь; а мать у меня – Афродита богиня.

Нынче твои ли, мои, но должны неизбежно оплакать
Милого сына. Ведь мы, я уверен, не так разойдёмся
С бранного поля, едва обменявшись словами, как дети.
Если ты хочешь, скажу я тебе и о роде, чтоб знал ты
Наш знаменитейший род: очень многим он людям известен.

Зевс громовержец родил предка нашего рода, Дардана:
Он и Дарданию всю основал; Илион же священный
Не был построен ещё на равнине, и люди всё больше
Жили у Иды тогда, что обильна водой, на предгорьях.
Славный Дардан породил Эрихтония скипетроносца,

Мужа, который прослыл богатейшим властителем смертных:
Здесь по долинам паслись его кони: три тысячи тучных
И молодых кобылиц, жеребятами резвыми гордых.
К ним на лугах и Борей разгорался любовью не редко;
Многих из них посещал, набегая конём черногривым;

Те понесли от него и двенадцать коней народили.
Бурные, если они по полям хлебородным скакали,
Выше носились земли, над колосьями, стебля не смяли;
Если ж скакали они по хребтам беспредельного моря,
Выше воды, сверх валов рассыпавшихся, быстро летали.

Царь Эрихтоний родил властелина могучего Троса.
Трос породил трёх сынов знаменитых и славных, их звали:
Ил, Ассарак, Ганимед молодой, небожителям равный,
Истинно, был на земле он прекраснейшим сыном из смертных!
Боги забрали его, за его красоту, чтобы вечно

Им любоваться, теперь служит он виночерпцем у Зевса.
Ил же почтенный родил беспорочного Лаомедона,
Лаомедон же родил знаменитых: Тифона, Приама,
Клития, Лампа, потом Гикетаона, отрасль Ареса.
Царь Ассарак породил сына Каписа; Капис – Анхиза.

Я от Анхиза рождён; от Приама – божественный Гектор.
Вот и порода и кровь! Ими я и хвалюсь пред тобою.
Доблесть же смертных царей то возвысит Кронид, то низвергнет,
Как пожелает он сам, так как он лишь над этим всесилен.
Ну и довольно о том спорить нам, словно малые дети,

Хватит без дела стоять в центре боя, гремящего медью!
Можем мы очень легко оскорблений взаимных друг другу
Столько сказать, что поднять их не сможет корабль стоскамейный.
Гибок язык у людей и на разные речи способен,
Поле для слов широко, во все стороны нету предела.

Что человеку сказать, то в ответ от него и услышать.
Только куда приведут нас взаимные колкие речи?
Что ж мы друг друга в лицо здесь стоим и ругаем, как жёны?
Женщины в гневе своём, разъедающем сердце, злословят,
Выйдя на улицу, так шумно между собою ругаясь;

Правду и ложь говорят друг на друга: их гнев побуждает!
От поединка меня ты словами, Пелид, не отклонишь,
Прежде чем медью со мной не сразишься. Начнём же скорее,
Силы проверим один у другого на ясневых копьях!»
Так он сказал и копьём в щит чудесный и страшный ударил

Мощно; и щит весь взревел под ударом, огромный и яркий.
Быстро Пелид от груди отклонил далеко щит рукою;
Он испугался, что щит от удара копья острой медью
Может пробиться легко, устремлённой могучим Энеем.
О, неразумный, о том ни душой, ни умом не подумал,

Что небожителей дар благородный не может легко так
Смертным мужам уступать, от могучести их сокрушаться.
Нет, не пробил щит копьём длиннотенным Эней многомощный:
Золото, дар божества, обессилило ярость злой меди.
Всё же два слоя насквозь медь прошла; три ещё оставались;

Пять в нём слоёв сочетал хромоногий художник небесный:
Медных два сверху легли; оловянных два – снизу; в средине ж –
Тот золотой лишь один; и Энея копьё удержал он.
После метнул Ахиллес страшный свой Пелиас длиннотенный.
В выпуклобляшный попал щит Энея, у обода, там, где

Наитончайшая медь оббегала, где кожа воловья
Так же тончайшая вдоль пролегала. Насквозь просадил их
Ясень огромный копья пелионского. Щит затрещал весь.
Сгорбясь, пригнулся Эней и стремительно щит над собою
В страхе поднял. И копьё, просвистев у него над спиною,

В землю вонзилось; легко, словно ткань, оно быстро прошило
Два плотных слоя щита. Ускользнув от убийственной меди,
Выпрямился Анхизид, но в глазах мгла и ужас разлились,
Лишь осознал он, что был недалёко от смерти. Ахилл же
Пламенный, страшно вскричав, вырвал меч изощрённый из ножен,

Бросился в битву. Эней подхватил тут же камень тяжёлый:
Два человека такой не подняли б, из ныне живущих.
Он же, одной лишь рукой подхватив, размахнулся им быстро.
Тут Ахиллеса Эней поразил бы, напавшего, камнем
В шлем или в щит, хоть они от него отразили бы гибель;

А сын Пелея мечом у Энея исторгнул бы душу,
Если б того Посейдон не увидел, земли колебатель.
Быстро к бессмертным богам устремил он крылатое слово:
«Боги! Печаль у меня о возвышенном духом Энее!
Скоро к Аиду герой отойдёт, Ахиллесом сражённый.

Ложных советов Эней от царя Аполлона послушал.
Только ведь Феб не спасёт Анхизида от гибели грозной.
Ну так за что же теперь, неповинный, он бедствовать будет:
Казнь понесёт за вину Аполлона?! Приятные жертвы
Часто Эней приносил для богов, на Олимпе живущих.

Боги, решимся, его из-под смерти исторгнем мы сами.
Вряд ли доволен и Зевс будет, если Пелид у Энея
Жизнь пресечёт, ведь ему дальше жить предназначено роком:
Чтобы бездетный ещё род Дардана совсем не пресёкся.
Зевс его больше любил, чем других сыновей своих смертных,

Что от него принесли жёны смертные; кровь громовержца.
Род же Приама давно ненавидит владыка Кронион.
Будет отныне Эней над троянцами царствовать мощно!
Он и его сыновья, им рождённые поздно, и внуки».
И отвечала ему так богиня верховная Гера:

«Землю колеблющий! Ты сам решай, своим разумом думай:
Надо Энея спасти, или, может, оставить троянца,
Как он ни славен, на смерть от руки Ахиллеса Плида.
Мы же, богини, и я, и Паллада Афина, – ты знаешь, –
Тысячу раз мы клялись перед всеми бессмертными клятвой:

Трои сынов никогда не спасать от грозящей напасти,
Даже когда Илион, пожираемый пламенем бурным,
Вспыхнет кругом от огней ярких факелов храбрых данаев».
Геры услышав слова, Посейдон, всей земли колебатель,
Встал, устремился сквозь шум бурной битвы, сквозь звон яркой меди

К месту, где храбрый Эней с Ахиллесом великим сражался.
Быстро Пелиду глаза Посейдон тьмой окутал ужасной.
Ясень пелийский большой, что сиял яркой медью разящей,
Вырвал он сам из щита у высокого духом Энея;
Тихо его положил у Пелидовых ног, а Энея

Мощной рукой вдруг поднял от земли и метнул над сраженьем.
И перенёсся Эней, устремлённый рукою нетленной,
Через ряды колесниц, через множество воинов пеших,
И очутился в конце поля боя, кипящего битвой,
Там, где кавконов войска в бой готовились двинуться смертный.

Там подошёл Посейдон, колеблатель земли, к Анхизиду;
Так он ему говорил, устремляя крылатые речи:
«Кто из бессмертных, Эней, так тебя ослепил и подвигнул
Меряться силой, идти в поединок с Пелеевым сыном?
Он же сильнее тебя, и любимей у жителей неба.

Впредь, если встретишься с ним, ты всегда отступай перед грозным!
Или, судьбе вопреки, низойдешь ты в обитель Аида.
После, когда Ахиллес рокового предела достигнет, –
Смело геройствуй, Эней, и в рядах самых первых сражайся,
Так как никто уж другой из ахейцев доспех твой не снимет».

Так повелел Посейдон, и на месте оставил Энея.
В то же мгновение с глаз Ахиллеса и тьму он рассеял.
В миг тот прозрев, Ахиллес оглянулся кругом, удивился,
Гневно вздохнул и сказал своему благородному сердцу:
«Боги! Не врут ли глаза? Я увидел великое чудо:

Передо мною копьё на земле, но противника нету,
Бросил в которого я Пелиас свой, сразить его метя!
Мил, как я вижу теперь, и Эней божествам олимпийским!
Думал я: зря он так горд их любовью. Что ж, пусть остаётся.
Мужества больше уж в нём, чтоб со мною сразиться, не будет!

Думаю, он теперь рад, что лишь чудом от смерти он спасся.
Что ж, устремлюсь я вперёд, чтоб поднять силы храбрых данаев;
Ринемся против врагов, и других испытаем троянцев!»
Так он сказал и к рядам обратился, войска побуждая:
«Нынче вдали от троян вы не стойте, герои данайцы!

С воином воин пускай бьётся яро, без отдыха, пылко!
Трудно же мне одному, и с великою силой моею,
Столько воюющих толп обойти и со всеми сразиться!
Даже Арес, бог войны, даже дева Афина Паллада
Бездны такой не могли б обойти в жарком бое кипящем!

Но, пока ноги мои меня держат, и есть в руках сила, –
Буду сражаться с врагом, не ослабну я в ярости жгучей!
Прямо пойду сквозь ряды! И, надеюсь, никто из дарданцев
Весел не будет, когда он подступит к копью Ахиллеса!»
Так побуждал их герой. А троян побуждал славный Гектор,

Громко кричал он, грозя в поединке с Пелидом сразиться:
«Храбрые Трои сыны! Вы не бойтесь Пелида героя!
В споре словесном готов я и против бессмертных сразиться,
Но на мечах – тяжело: всё же боги сильней человека.
Думаю, что и Пелид исполняет не все обещанья:

Дело одно завершит, а другое, не кончив, оставит.
Я на Пелида иду! И пускай его руки подобны
Страшному злому огню, а душа и могучесть — железу!»
Так побуждал он троян, копья вмиг на ахейцев поднявших.
Силы и храбрость врагов, клич воинственный, – всё тут смешалось.

Вдруг перед Гектором Феб сребролукий явился, сказал он:
«Гектор! Не время ещё с Ахиллесом сражаться. Не вздумай!
Стой меж рядов и рази из толпы, что б тебя он и близко
Не поразил бы мечом, и копьём не сразил издалёка».
Так он сказал. И едва Приамид голос бога услышал,

Вновь в волны толп боевых погрузился он с трепетом в сердце.
Тут Ахиллес на троян, облечённый всей силою духа,
С криком ударил и сверг первым Ифитиона героя,
Сына Отринта, дружин воеводу отважных и сильных;
Нимфа наяда его родила градоборцу Отринту

Около снежной горы Тмол, в цветущем селении Гиды.
Прямо летящего в бой, вмиг его Ахиллес быстроногий
В голову грянул копьём; череп надвое тут же расселся.
С громом на землю он пал. И вскричал Ахиллес, величаясь:
«Вот ты и лёг, Отринтид, в прах! Ужаснейший между мужами!

Ты на чужбине погиб! Далеко от отчизны любезной,
Нивы отцовские ты у Гигейского озера бросил,
Там, где течёт рыбный Гилл, возле быстропучинного Герма!»
Так величался Пелид. Тьма глаза Отринтиду закрыла;
Тело ж терзали его и колеса и кони ахеян,

Павшее в первом ряду. Ахиллес там же Демолеона,
В сильного духом вождя, Антенорова славного сына,
Пикой в висок поразил сквозь его дивный шлем меднощёчный.
Медь не сдержала удар, хоть крепка; и насквозь пролетела
Пика могучая; кость проломила и, в череп ворвавшись,

С кровью смешала весь мозг. Так смирил он вождя при атаке.
А Гипподама затем поразил он копьём меж лопаток,
Как перед ним тот назад побежал, соскочив с колесницы.
И, испуская свой дух, застонал он, как вол темнолобый,
Тот, что вокруг алтаря геликийского мощного бога

Юноши силой влекут; глядя, бог Посейдон веселится. —
Так застонал он, и дух его доблестный кости оставил.
Ну а Пелид уж с копьём на питомца богов Полидора,
Сына Приама, летит. Запрещал воевать ему старец:
Он из Приама сынов многочисленных был самым юным,

Самым любимым из них. В Трое всех побеждал в быстром беге.
С детской наивностью он, быстротой ног тщеславясь, отважно
Рыскал в переднем ряду, тем и душу свою погубил он.
Медным копьём Ахиллес быстроногий сразил Полидора.
Мимо он мчался; ему в спину, где золотые застёжки

Пояс смыкали и тем две брони образуя, вонзилась,
Тело навылет пройдя, медь копья; сквозь живот она вышла.
Вскрикнув, упал Полидор на колени; глаза тьмой покрылись
Черной. Руками кишки к животу он прижал, так и умер.
Гектор, увидел едва, что пронзён Полидор и руками

Внутренность держит, прижав; что приник он к кровавой долине, —
Свет помрачился в глазах Приамида: уж больше не мог он
В дальних спокойных рядах оставаться; пошёл на Пелида,
Острым колебля копьём, что сияло как пламя. Ахилл же,
Только увидел его, аж подпрыгнул и с радостью крикнул:

«Вот кто мне нужен! Кто так глубоко поразил моё сердце!
Лучшего друга убил у меня он, убийца! О, рад я,
Что друг от друга теперь нам не бегать по полю сраженья!»
Тут он, свирепо взглянув, благородному Гектору крикнул:
«Ближе иди, Приамид! Так скорей ты дойдёшь до Аида!»

Сердцем не дрогнув, ему отвечал славный Гектор великий:
«Ты не надейся, Пелид, что словами меня, как младенца,
Сможешь легко напугать! Я не хуже легко и свободно
Колкие речи могу говорить, и дерзить я умею.
Знаю я, как ты могуч; знаю я, что тебя я слабее.

Но то, что будет, лежит то пока у богов на коленах,
Гордую душу твою, может быть я, слабейший, исторгну
Этим копьём? Ведь на нём так же остр наконечник из меди!»
Так он сказал и копьё, сотряся сильно, бросил в Пелида.
Но тут Афина копьё от Ахилла отшибла, лишь дунув

Тихо навстречу. Назад к Приамиду копьё прилетело
И возле ног у него уж бессильное пало. Ахилл же
С криком ужасным, убить нетерпением сильным пылая,
Ринулся быстро с копьём. Только Феб спас тогда Приамида,
Быстро окутав, укрыл он героя за мраком глубоким.

Трижды могучий Пелид нападал на него, ударяя
Трижды копьём, но вонзал медь свою он во мрак лишь глубокий.
И, словно демон, опять налетел он, в четвёртый раз, с криком
Страшным; крылатую брань посылая, кричал Приамиду:
«Снова ты, пёс, избежал своей смерти! Она уж висела

Над головою твоей! Снова Фебом могучим спасён ты!
Феба привык ты молить, выходя на свистящие копья!
Скоро, однако, с тобой я разделаюсь; встретимся после,
Если есть между богов олимпийцев и мне покровитель!
Ну а пока на других я пойду, свергну всех, кого встречу!»

Так он сказал и, напав на Дриопа, копьём свергнул в шею;
Тот зашатался и пал возле ног; там его он оставил.
После огромного он свергнул Демуха Филеторида:
Ранив в колено копьём, он сдержал натиск сильного мужа;
После огромным мечом поразив, ему душу исторгнул.

И на Бианта детей: на Дардана, и на Лаогона,
К битве скакавших, напал. Сбил обоих он их с колесницы.
Первого сверг он копьём, а второго мечом медноострым.
Трос же, Аластора сын, подбежал и колени герою
Обнял, пощады прося, чтобы в плен его взял он живого;

Думал он: «может, меня пощадит как ровесника, сжалясь».
Юноша бедный не знал, что он жалости ждёт бесполезно!
Был не приветливый муж перед ним и не мягкосердечный,
А беспощадный герой! Трос едва ему обнял колени,
Начал молить, как весь меч Ахиллес погрузил ему в печень.

Печень отпала внутри; кровь, вскипев, забурлила из раны,
Грудь переполнив; глаза мрак покрыл, и душа отлетела.
Ну а Пелид уж летел, устремившись на Мулия; грянул
В ухо копьём; жала медь сквозь другое стремительно вышла.
Тут же Пелид пополам Агенорову сыну Эхеклу

Череп мечом разрубил. Меч его с рукояткой огромной
Весь разогрелся в руке от пылающей крови. Эхеклу
Веки багровая Смерть и могучая Участь закрыли.
Девкалиона затем он сразил. Где сплетаются жилы,
В локтя изгибе, копьё ему руку насквозь просадило

Медью, и Девкалион встал с рукою повисшей, как плётка;
Видел он близкую смерть. Ахиллес пересёк ему шею,
Голову в шлеме отсёк; вылез мозг из костей позвоночных
И обезглавленный труп на кровавой земле растянулся.
Тут же напал Ахиллес на Пиреева славного сына,

Ригма, который пришёл из фракийской земли плодоносной.
Быстро копья остриё углубилось в утробу фракийца.
Он с колесницы слетел. А Пелид Арейфою вознице
В спину ударил копьём, лишь назад тот коней гнать собрался,
И с колесницы сразил. В страхе кони смешались и встали.

Точно как страшный пожар по глубоким свирепствует дебрям,
Летом сухим вкруг горы; лес высокий горит, беспредельный;
Ветер, бушуя кругом, развевает свирепое пламя, —
Так, словно демон, Пелид Пелиасом огромным повсюду
Гнал, поражая, врагов. Черной кровью земля заструилась.

Как земледелец волов вместе двух запряжёт крепколобых
Белый ячмень молотить на гумне округлённом и гладком,
И под ногами волов быстро колос стирается хрупкий, —
Так под Пелидом кругом его твердокопытные кони
Трупы крушили, щиты, шлемы, копья. Окрасились кровью

Медная ось вся и с ней полуборт колесницы высокий:
В них, словно дождь, от копыт и от бурных колёс непрерывно
Брызги хлестали. Пылал между смертными славы нетленной
Храбрый Пелид отыскать, и в крови обагрял свои руки.

Песнь двадцать первая

ПРИРЕЧНАЯ БИТВА

В страхе трояне неслись вплоть до брода реки светлоструйной,
Зевсом рождённой реки, серебристопучинного Ксанфа.
Тут их Пелид разделил; и одних он погнал по долине
К городу, тем же путём, где ахейцы в расстройстве бежали

Только вчера, как их гнал и свирепствовал Гектор могучий.
Там в беспорядке теперь и трояне бежали, спасаясь.
Гера густейший туман разостлала, чтоб скрыть им дорогу.
Ну а другие толпой в серебристопучинную реку
Падали с шумом; валы высоко заплескались; ужасно

Берег кругом загремел; а упавшие в ужасе с воплем
Плавали в бурной реке, не справляясь с могучим теченьем.
Так под напором огня саранча поднимается с поля,
Тучей стремится к реке: но когда, разгоревшийся, жаром
Пышет огонь, саранча устрашённая падает в воду.

Так от Пелида неслись кони, воины; падали в реку,
Бурный гремучий поток наполняя пучинного Ксанфа.
На берегу тут Пелид Пелиас свой огромный оставил,
К мирики ветвям его прислонив, сам, как демон, помчался;
Меч свой огромный достал, замышляя ужасное в сердце.

Стал всех подряд он рубить: стоны, крики поднялись повсюду,
Вопль поражённых; их кровь обагрила кипучие волны.
Словно огромный дельфин всполошил стаю мелкой рыбёшки.
В страхе спешат от него в безопасные глуби залива
Робкие рыбки, а он всех глотает, каких лишь ухватит.

Так и трояне спешат от Пелида в потоке Скамандра
Скрыться под кручей его берегов. Но герой утомил уж
Руки убийством. Живых он в бурлящем потоке двенадцать
Юношей выбрал: чтоб месть совершить за убитого друга.
Их, обезумевших, он вывел к берегу, как юных ланей;

Руки им сзади связал крепко кожи кручёной ремнями,
Что при кольчугах своих они сами в сраженьях носили.
Так мирмидонцам велел их вести к кораблям мореходным.
Сам же обратно к реке устремился, убийства желая.
Сына Приама он вдруг, молодого Ликаона встретил,

Тот из реки выходил. Удивился Пелид, ведь когда-то,
Ночью напав, он уж брал в плен его из Приамова сада;
Сильно вопил тот. В саду молодые смоковницы ветви
Медью он острой тесал, чтоб согнуть их для дуг колесницы.
Тут вдруг беда на него налетела — Ахилл быстроногий.

Пленника в быстрых судах отослал он на Лемнос и продал.
Там дал Эвней Язонид за царевича выкуп хороший.
Имбра владыка потом, Этион, друг Ликаона, больше
Дал. Друга выкупил он и в священную выслал Арисбу.
Вскоре, оттуда сбежав, он в отеческий дом возвратился.

Дома одиннадцать дней веселился с друзьями своими,
Лемн как покинул и плен. Но в двенадцатый день его снова
В руки Пелида привёл грозный бог. Суждено Ахиллесу
В царство Аида послать — уходить не желавшую душу.
Быстрый могучий Пелид, лишь увидел Приамова сына, –

Как тот без шлема, щита, без копья из реки бурной вышел,
По полю всё разбросав, ещё раньше, при беге; в поту весь,
Он обессиленный был и раздет, и дрожали колени, –
Гневно вздохнул Ахиллес и сказал сам себе, размышляя:
«Боги! Не чудо ли я превеликое вижу? О, Боги!

Видимо, Трои сыны, на войне умерщвлённые мною,
Снова воскреснут потом, и из мрака подземного выйдут,
Как вышел этот. Но как смерти чёрного дня избежал он,
Проданный в Лемнос? Его не могла удержать и пучина
Бурного моря, она многих держит насильно в неволе.

Что ж, нападу, и пускай острия моего Пелиаса
Здесь он отведает! Я хочу видеть, увериться сердцем:
Так же вернётся он вновь, или всё же удержит троянца
Мать земнородных, земля, что и сильных мужей держит крепко».
Так размышлял он; а тот подходил полумёртвый, готовый

Ноги Пелиду обнять: избежать он желал несказанно
Смерти ужасной своей и ужасного чёрного рока.
Вот уж занёс Пелиас длиннотенный Пелид быстроногий.
Тот же рванулся к ногам Ахиллеса и обнял их крепко.
Мимо промчалось копьё, у него просвистев за спиною,

В землю воткнулось, дрожа, человеческой крови желая.
Юноша левой рукой обнял крепко колени Пелида,
Правой – копьё захватил, смерть свою, из руки не пуская,
И Ахиллеса молил, устремляя крылатые речи:
«Ноги целую твои, Ахиллес, пощади и помилуй!

Перед тобой я стою как молитель, достойный пощады!
Вспомни, как я у тебя насладился дарами Деметры,
В день, как ты взял меня в плен из отцовского дивного сада.
После ты продал меня, разлучив и с отцом и с друзьями,
В Лемн, что на Лемносе, там в сто тельцов тебе цену принёс я.

Ну а теперь уж тройной откуплюсь я ценой! Лишь двенадцать
Дней светят мне с той поры, как пришёл я в священную Трою,
Выстрадав много. И вот, снова в руки твои меня ввергнул
Пагубный рок! Верно, я ненавистен стал Зевсу Крониду,
Если вторично тебе предан им. Родила кратковечным

Мать Лаофоя меня, дочь царя престарелого, Альта, —
Альта, который царит над лелегами храбрыми, возле
Вод Сатниона; царит в дивном Педасе милом, высоком.
А Лаофоя – жена Дарданида, одна из супружниц.
Двух нас Приаму она родила. Ты убьёшь нас обоих!

Брата уж ты поразил в ополчениях наших передних:
Острым копьём заколол Полидора, подобного богу.
То же случится со мной! Горе, горе мне! Знаю, могучий!
Рук твоих не избежать, если бог меня сам отдаёт им!
Слово другое скажу, моё слово прими ты на сердце:

Не убивай! Гектор мне брат, но брат не единоутробный.
Он же убил твоего благородного, нежного друга!»
Так Приамид убеждал знаменитый Пелеева сына,
Так Ахиллеса молил. Но услышал в ответ голос грозный:
«Что ты, безумный, твердишь мне о выкупах? Зря умоляешь!

Милый Патрокл мой пока наслаждался сиянием солнца,
Миловать Трои сынов иногда мне и было приятно.
Многих из вас брал я в плен, получая за них славный выкуп.
Нынче ж пощады вам нет никому среди тех, кого демон
В руки мои приведёт перед стенами Трои Приама!

Не пощажу никого, а Приамова сына – подавно!
Так что, любезный, умри! И о чём же ты столько рыдаешь?
Жизни лишился Патрокл, – а ведь был он тебя много лучше!
А посмотри на меня: молод я и красив; славой знатен;
Знатен и родом отца, ну а мать моя – нимфа, богиня!

Но ведь и мне на земле не избегнуть судьбы, злого рока;
Смерть и за мною придёт. Утром, вечером, в полдень, – не знаю.
Скоро один из врагов мою душу исторгнет, сражаясь,
Может, копьём поразит, а быть может, – крылатой стрелою».
Так он сказал. У того ослабели и ноги и сердце;

Выронил он Пелиас; сел, трепещущий, руки раскинув,
К смерти готовый. Свой меч Ахиллес вмиг исторгнул из ножен
И у ключицы вонзил возле шеи медь, до рукояти.
Меч погрузился легко в тело юноши. Тут же и пал он;
Лёг, распростершись; и кровь захлестала на чёрную землю.

Мёртвого за ногу взяв, Ахиллес бросил бедного в реку,
И, издеваясь над ним, так пернатые речи бросал он:
«Там, между рыб, полежи! Пусть они твои раны оближут,
Жаждая крови! Не мать твоё тело на ложе оплачет, –
Ксанф быстротечный его серебристопучинный укроет

Бурной волной, унесёт в беспредельное лоно морское.
Рыбы, играя меж волн, на поверхность чернеющей зыби
Быстро всплывут, чтоб вкусить тела белого царского сына.
Трои пока не возьмём, так в боях погибайте, трояне:
Вы — убегая из битв, ну а я — убивая бегущих!

Вас и могучий поток не спасёт, серебристопучинный!
Что ж, как и прежде, ему посвящайте волов вы без счёта;
В волны бросайте живых, как и прежде, коней звуконогих…
Вас всё равно погублю лютой смертью! За друга Патрокла
Смертью заплатите вы; за ахейских сынов, что убиты

Вами у чёрных судов без меня в жарких сечах кровавых!»
Так говорил он. И Ксанф на него был разгневан жестоко.
Стал волноваться, решать: как ему удержать от свирепства
Сына Пелея, и как от убийства избавить троянцев.
Но Ахиллес между тем, потрясая копьём длиннотенным,

Астеропея настиг, порываясь лишить его жизни,
Ветвь Пелегона, что был порождён молодой Перибоей,
Акессамена царя старшей дочерью, Аксию богу
Дивной реки: с ней поток сочетался глубокопучинный.
Быстро Пелид на него полетел, ну а тот на Пелида

Вышел из бурной реки. Два копья потрясал пеониец.
Ксанф возбуждал его дух: он был гневен за юношей дивных,
Тех, что в пучинах его Ахиллес убивал без пощады.
Чуть лишь герои сошлись друг на друга, чтоб в битве сразиться,
Астеропею тогда так сказал Ахиллес быстроногий:

«Кто ты, откуда, герой, что дерзаешь навстречу мне выйти?
Дети несчастных одни лишь встречаются с силой моею!»
Так отвечает ему вождь воинственный, сын Пелегона:
«О, знаменитый Пелид, для чего ты пытаешь о роде?
Я из Пеонии сам, из страны плодоносной, далёкой;

Вождь пеонян удалых и огромнокопейных. Мне светит
Только двенадцатый день, как пришёл я в Приамову Трою.
Родоначальником мне – славный Аксий широкотекущий,
Тот, что прекрасной водой поит недра земные и смертных:
Он Пелегона родил, копьеборца. А я, утверждают,

От Пелегона рождён. Так сразимся, Пелид благородный!»
Так он, грозя, говорил. Тут занёс Ахиллес быстроногий
Ясень свой крепкий, копьё Пелиас. Но вдруг сын Пелегона
Два сразу мечет копья: он с двух рук мог метать копья метко.
В щит Ахиллеса одним угодил, но сквозь щит не проникло

Медное жало копья, вновь сдержало медь золото бога.
Ну а другое копьё возле правого локтя черкнуло:
Чёрная кровь полилась. А копьё позади Ахиллеса
В землю вонзилось, горя жаркой крови героя напиться.
Следом Пелид Ахиллес, прямолётный свой ясень огромный,

В Астеропея метнул, супостата низвергнуть пылая.
Но в Пелегонида он не попал: только в берег высокий
До средины вогнал преогромное дерево древка.
Тут же он вырвал тогда меч огромный двуострый из ножен;
С яростью бросился в бой на врага. Ну а тот Ахиллесов

Ясень, что в берег воткнут, тщетно вырвать пытался рукою.
Трижды раскачивал он древко ясеня, вырвать желая,
Трижды и силы терял. А в четвёртый раз только рванулся,
Чтобы согнуть и сломать Эакидов убийственный ясень, —
Тот налетел и мечом у надменного душу исторгнул.

Астеропея в живот близ пупка он ударил. На землю
Вылилась внутренность вся. Захрипел он. Глаза осенила
Смертная тьма. А Пелид тут на грудь ему бросился: латы
Пышные стал он срывать. Величаясь победой, сказал он:
«В прахе лежи! Тяжело тебе спорить с сынами Кронида,

Зевса могучего. Пусть и рождён ты рекою великой!
Ты от широкой реки величаешься доблестным родом;
Я же от Зевса рождён, от владыки бессмертных весь род мой.
Жизнь даровал мне герой, мирмидонян владыка державный,
Отрасль Эака, Пелей; сам Эак же рождён был от Зевса.

Сколько могучее Зевс бурных рек, убегающих в море,
Столько потомки его мощью выше потомков потоков!
Перед тобой здесь поток, он могуч; пусть попробует помощь
Он оказать. Нет, нельзя никому биться с Зевсом Кронидом.
С ним, с громовержцем, и царь Ахелой не дерзает равняться,

И беспредельный седой Океан, что могуществом страшен,
Тот, из которого все и моря и озёра, и реки,
Даже ручьи и ключи, и глубокие воды колодцев.
Всё же трепещет и он перед молнией мощного Зевса,
Грома боится его, если он загрохочет с Олимпа».

Так говоря, вырвал он из стремнины копьё боевое.
В реку столкнул труп врага, у которого душу исторгнул;
В воду у берега. Там его мутные волны ласкали;
Быстрые стаи вокруг закипели угрей и рыбёшек,
С трупа срывая кругом жир, и жадно его пожирая.

Ну а Пелид тут пошёл на пеонян, на воинов конных.
В ужасе бросились те вдоль по берегу бурного Ксанфа,
Чуть лишь увидели, как Ахиллес их сильнейшего мужа,
В битве ужасной сразил своим грозным мечом медноострым.
Там Ферсилоха убил он и Эния с Фразием, Мнесса

И Астипила поверг, Офелеста убил и Мидона.
Многих сразил бы ещё Ахиллес быстроногий пеонян,
Если бы в гневе Скамандр полноводный не поднял свой голос.
В образе смертного бог закричал из глубокой пучины:
«О, Ахиллес! Ты могуч! Своей силой и дерзостью дел ты

Выше всех смертных! Тебе даже боги всегда помогают.
Если ж Кронион тебе всех троянцев отдал на погибель,
Выгони их из меня и над ними свирепствуй ты в поле.
Трупами мертвых полны у меня светлоструйные воды;
В море священное я проливать свои волны не в силе:

Трупы забили поток! Ты же всё, словно мор, истребляешь!
О, воздержись! Ты меня изумляешь, владыка народа!»
Ксанфу немедля в ответ так сказал Ахиллес быстроногий:
«Зевса питомец, Скамандр! Будет всё так, как ты повелел мне!
Я перестану троян истреблять, но не раньше, чем гордых

В стены их снова вобью и мощь Гектора я испытаю:
Он ли меня укротит, иль надменного сам укрощу я!»
Так говоря, на троян устремился ужасный, как демон.
К Фебу тогда возопил Ксанф могучий из тёмной пучины:
«Серебролукий! О, сын громовержца! Не чтишь ты заветов

Зевса Кронида! Тебе не велел ли Кронид олимпиец
Трои сынов защищать неотступно, пока не нагрянет
Сумрак вечерний и тень всех холмистых полей не покроет!»
Так он сказал. А Пелид в средину пучины бесстрашно
Прыгнул тогда с крутизны. Ксанф поднялся, волнами бушуя.

Заклокотал весь, до дна взволновался и мёртвых погнал он,
Волны которыми все Ахиллес истребитель наполнил.
Вдруг Ксанф, ревущий как вол, мёртвых вон изрыгнул всех, на берег.
Но, укрывая живых, он в пучинных пещерах широких
Прятал их, так защитив в своих водах, катящихся пышно.

Страшно вскипели вокруг Ахиллеса бурлящие волны;
С силой качают его, бьются в щит; на ногах удержаться
Больше герой уж не мог. Он руками за вяз ухватился
Толстый, раскидистый. Вяз опрокинулся с корнем, и берег
Зыбкий обрушил, и сам густотою ветвей своих воды

Быстрые вдруг перекрыл, словно мост по реке протянулся.
Так вяз упал. По нему из пучины герой устремился;
Бросился в страхе лететь на ногах своих быстрых долиной.
Яростный бог не отстал; но, поднявшись, за ним он ударил
Черноголовой волной, обуздать Ахиллеса желая

В подвигах бранных его и троян защитить от убийства.
Вот уж Пелид пролетел столько, сколько копьё пролетает,
Быстро, как мощный орёл, чернопёрый ловец поднебесный,
Самый сильнейший из всех и быстрейший из рода пернатых.
Быстрым орлом он летел, и блестящая медь всеоружий

Страшно звучала у плеч. От реки вправо, влево бросался.
Но бурный Ксанф по следам его с рёвом ужасным крутился.
Так, как в саду человек от ключа, изобильного влагой,
Ров водосточный ведёт на кусты и цветы, и растенья:
Ходит с лопатой в руках, очищая канавы от сора;

Воды в очищенный ров устремляются; мелкие камни
Катятся с шумом; бежит и журчит по наклонному ложу
Быстрый поток, и того, кто ведёт его, опережает.
Так неотступно Пелид, сколь ни быстр, был преследован всюду
Черноголовой волной по пятам: боги смертных сильнее.

Несколько раз Ахиллес, быстроногий герой, покушался
В битву с волною вступить, чтоб узнать: уж не все ль его гонят
Боги; не всё ль на него ополчилось великое небо?
Несколько раз на него вал излитого Зевсом Скамандра,
Сверху на плечи хлестал, обрушаясь. Пелид, негодуя,

В стороны прыгал. Поток ему сковывал мощные ноги,
Бурный, под ноги он бил, землю вон из-под них вырывая.
Крикнул Пелид, наконец, обращаясь к высокому небу:
«Зевс! Неужели никто из богов не придёт мне на помощь,
Чтобы спасти от реки? А потом всё готов претерпеть я!

О, но кого осуждать из бессмертных? Кто в этом виновен?
Мать лишь одна, моя мать, что меня обольщала мечтами!
Мать мне твердила, что здесь, под твердыней троян броненосных,
От быстролётных одних Аполлоновых стрел я погибну;
Гектор меня не убьёт! Лучше б он, славный сын Илиона,

Храброго битве сразил и трофеем гордился бы, храбрый!
Ну а теперь я судьбой принуждён здесь погибнуть без славы.
Как молодой свинопас, поглощённый осенним потоком,
Брод не найдя, перейти не сумел, – так и мне, утонуть здесь!»
Так он сказал. В тот же миг Посейдон и Афина явились,

Вместе к нему подошли, в человеческих образах оба;
За руки взяли его, успокаивать стали героя.
И говорил Посейдон, потрясающий землю, Пелиду:
«Храбрый Пелид! Ничего не страшись, и ничем не смущайся.
Мы от бессмертных богов, с позволения Зевса Кронида,

Я и Афина – твои покровители. Рядом мы будем.
Рок не назначил тебе побеждённым быть сильной рекою.
Бурная, скоро она успокоится, сам ты увидишь.
Если послушаешь нас, то совет тебе мудрый дадим мы:
Рук не удерживай ты от убийства и страшного боя.

Бейся, пока всех троян не вобьёшь в илионские стены!
Всех, кто спасётся. Тогда, как исторгнешь ты Гектора душу,
В стан возвращайся. Дадим мы тебе вожделенную славу!»
Так он сказал. И ушли вновь бессмертные к стану бессмертных.
В поле Пелид полетел, ободрённый бессмертных словами.

Поле же мутной водой всё наполнилось, как в половодье.
Множество плавало там мёртвых юношей сильных, красивых;
Пышных оружий, одежд. Высоко он скакал, убегая
От разъярённых больших волн, что гнались за ним. Но сдержать уж
Ксанф Ахиллеса не мог: мощь в героя вдохнула Афина.

Но не обуздывал гнев свой и Ксанф против сына Пелея.
Пуще свирепствовал бог: захолмились валы на потоке.
Их высоко он поднял, с бурным рёвом вопя Симоису:
«Брат мой любезный, восстань! Мы совместно с тобой Ахиллеса
Здесь обуздаем вдвоём; или скоро Приамову Трою

Он разгромит; устоять перед грозным трояне не могут!
Помощь скорей мне подай: свой поток переполни водою
Быстрых источников с гор, и сюда обрати все потоки!
Страшные волны свои подними; закрути с сильным шумом
Брёвна и камни, чтоб здесь обуздать нам ужасного мужа!

Он побеждает в бою и господствует, дерзкий, как боги!
Но не помогут ему, ни его красота, ни могучесть,
И ни доспехи его! Я надеюсь: в глубоком болоте
Чёрною тиной покрыт будет сам он, и щит, и доспехи.
Сам я его под песком погребу и засыплю громадой

Разных камней, и тогда не найдут и костей Ахиллеса
Дети ахеян, – таким илом сверху его я покрою!
Вот и могила ему! И тогда уже будет ахейцам
Незачем холм насыпать, исполняя обряд похоронный!»
Так он сказал и напал на Пелида, шумя и бушуя;

С рёвом он пену бросал, трупы мёртвых швырял, брызгал кровью.
Волны багровые Ксанф, с неба Зевсом излитый, воздвигнул:
Волны поднялись стеной, обхватили кругом Ахиллеса.
Гера тут крик подняла, испугавшись, чтоб сына Пелея
В воды свои не умчал Ксанф великий, излитый Кронидом;

Быстро Гефесту она, сыну милому, так закричала:
«В бой, хромоногий! Восстань, о, мой сын! Мы считаем достойным,
Чтобы сразился с тобой Ксанф глубокопучинный и бурный.
Противостань и скорей отвори пожирающий пламень!
Я же к Зефиру иду и к холодному Ноту, чтоб ветры

Быстро от моря неслись и жестокую бурю воздвигли.
Буря пожар разнесёт. И тела и доспехи троянцев,
Нам ненавистных, сгорят в страшном пламени! Жги ты вдоль Ксанфа
Берег, деревья, кусты; жги и воду огнём! Не смягчайся
Ласковой речью его, не пугайся угроз бога Ксанфа!

Пламенной силы своей не смиряй ты, пока не подам я
Знак громким криком; тогда укроти свой огонь неугасный».
Так повелела, – и сын устремил пожирающий пламень.
В поле сначала огонь бушевал, и тела пожирал он:
Толпы убитых троян, без числа, Ахиллесом сражённых.

Высохло поле. Вода стала светлой и в русло вернулась.
Осенью так же Борей дивный сад, увлажнённый дождями,
Сушит дыханьем своим и садовника радует сердце.
Высушил так и Гефест поле целое; трупы все сжёг он.
Тут он на Ксанф обратил разливающий зарево пламень.

Вспыхнули возле реки ивы пышные, мирика, вязы;
Вспыхнули влажный тростник, дивный лотос и кипер душистый,
Что изобильно росли возле вод светлоструйного Ксанфа.
Рыба забилась в реке, заметалась в глубокой пучине
И по поверхности вод светлоструйных кругом заныряла,

В пламенном духе томясь многоумного Амфигиея.
Вспыхнул уже сам поток. Тут, пылающий, так завопил он:
«Нет, о, Гефест, ни один из бессмертных тебя не осилит!
Нет, никогда не вступлю я с тобой, огнедышащим, в битву!
Кончим вражду! Пусть Пелид всех троян вон прогонит из Трои

Я отрекаюсь от них, не хочу помогать им в сраженьях!»
Так говорил, и горел; клокотали прекрасные воды.
Словно клокочет котёл над огнём и великим, и жарким,
Если в нём жир кабана преогромного топится светлый,
Полный, вскипая ключом, раскаляемый хворостом пылким.

Так и вода от огня раскалилась, и волны клокочут.
Встала река, не могла больше течь, изнурённая знойной
Силой Гефеста. Скамандр к торжествующей Гере свой голос
Полный печали поднял умоляющий, быстро просил он:
«Гера! За что же твой сын, на поток мой свирепо обрушась,

Мучит меня одного? Пред тобой я не столько виновен,
Сколько другие от нас, от богов, что троян защищают.
Я укрощусь, если ты повелишь мне, владычица Гера.
Только пускай и Гефест укротится! Клянусь клятвой бога:
Трои сынов никогда не спасать от грозящей напасти,

Даже когда Илион, пожираемый пламенем бурным,
Вспыхнет кругом от огней ярких факелов храбрых данаев!»
Просьбу услышав его, в тот же миг белоплечая Гера
Богу Гефесту велит, сыну милому, силу умерить:
«Хватит, Гефест, укротись, знаменитый мой сын! Не должны мы

Так беспощадно карать из-за смертных бессмертного бога!»
Так повелела. И бог угасил пожирающий пламень.
Вновь покатилась волна по прекрасно струящимся водам.
Так обуздала она Ксанфа мощь. Успокоились оба,
Ксанф и Гефест. Гера их укротила, кипящая гневом.

Тут среди прочих богов бурно вспыхнула страшная злоба,
Чувством раздора в груди души их взволновались, вскипели.
Бросились с шумом они друг на друга. Земля застонала;
Будто тревожной трубой огласилось великое небо.
Слышал с Олимпа их Зевс; был он рад, засмеялось в нём сердце,

Лишь он увидел богов, устремившихся в бой друг на друга.
Боги сошлись и стоят, но бездействие было не долгим.
Щиторушитель Арес налетел на Палладу Афину;
Медным копьём потрясал, говоря ей обидные речи:
«Наглая муха! Опять ты к войне небожителей сводишь?

Сердцем свирепствуешь ты вечно! Дерзость твоя беспредельна!
Или не помнишь, как ты побудила Тидеева сына
Ранить меня, и сама, перед всеми копьём потрясая,
Метко метнула в меня, растерзав моё белое тело?
Нынче за всё, надо мной совершённое, мне ты заплатишь!»

Так он сказал и копьём по эгиде бахромчатой стукнул,
Страшной, которой пробить неспособна и молния Зевса.
Так исступлённый Арес длиннотенным копьём в щит ударил.
Чуть отступила тогда Зевса дочь, подняла мощный камень,
Чёрный, лежавший у ног; был тот камень зубристым, огромным;

В древние годы его как межу положили здесь, в поле.
В шею Аресу она угодила и силу сломила.
Семь десятин он покрыл, распростёршись. Доспех его медный
Загрохотал. Пыли слой кудри скрыл. Улыбнулась Афина
И, величаясь над ним, речь крылатую вмиг устремила:

«Ты до сих пор не узнал, о, безумец, не понял насколько
Выше могуществом я, если вздумал со мною тягаться?
Так отягчают тебя все проклятия матери Геры!
В гневе готовит она тебе кару, изменник, за то, что
Бросил ахейских мужей и стоишь за троян вероломных!»

Это сказав, от него ясный взгляд отвернула Афина.
За руку взяв, повела Афродита богиня Ареса;
Часто он тяжко стонал; еле с силой и духом собрался.
Но Афродиту, едва увидав, белоплечая Гера
К дочери Зевса слова окрылённые мечет, к Афине:

«Непобедимая дочь воздымателя туч громовержца!
Видишь, бесстыдная вновь погубителя смертных Ареса
Дерзко уводит с собой из пылающей битвы! Рази их!»
Так ей сказала. И та тут же бросилась с радостью в сердце;
И, на Киприду напав, в грудь могучей рукой поразила.

Сердце и ноги у той обомлели мгновенно от боли.
Перед Афиной они оба рухнули тут же, на землю.
Крикнула громко тогда, торжествуя над ними, Афина:
«О, если б были, как вы, все защитники Трои высокой,
Что на сраженье идут против меднооружных данаев;

Столь же отважны, сильны, как сама Афродита Киприда,
Что вышла спорить со мной, как союзница бога Ареса!
О, уж давно бы тогда мы покончили с этой войною,
Город разрушив совсем, крепкостенную Трою Приама!»
Так говорила она. Улыбнулась державная Гера.

И Аполлону тогда так сказал Посейдон земледержец:
«Что, Аполлон, мы стоим в отдалении? Нам неприлично!
Начали боги войну. Будет стыдно, когда мы без боя
Оба придём на Олимп, в медноблещущий дом Олимпийца!
Феб, начинай; младше ты по годам, — мне начать неприлично:

Раньше тебя я рождён, больше видел и знаю я больше.
О, безрассудный, в твоём сердце памяти нет! Позабыл ты,
Сколько и бед, и трудов мы терпели вокруг Илиона?
Мы от бессмертных одни, повинуясь лишь воле Кронида,
Лаомедону царю здесь с тобой за условную плату

Целый работали год, и сурово он властвовал нами.
Стены высокие я сам воздвиг обитателям Трои,
Город кругом защитил нерушимой и славной твердыней.
Ты, Аполлон, у него, как наёмник, волов круторогих
Пас по лугам меж холмов Иды, венчанной лесом дубравным.

Но, когда срок принесли нам оплаты желанные Оры
По уговору, тогда всю оплату присвоил жестокий
Лаомедон, ну а нас из пределов с угрозами выслал.
Лютый, тебе он грозил оковать твои руки и ноги
Да и продать, как раба, на далёкий чужой тебе остров.

Нам он хвалился отсечь в поругание уши обоим.
Так и ушли мы ни с чем, на него негодуя душою.
Царь вероломный! Завет сотворил он и сам не исполнил!
Феб, не за то ли теперь ты к троянам так добр, и не хочешь
Нам поскорее помочь, чтоб погибли навеки трояне?

В бедах пусть гибнут они! Все, и робкие жёны, и дети!»
Так он сказал. Отвечал Аполлон ему серебролукий:
«Энносигей! Не почёл ты и сам бы меня здравоумным,
Если бы против тебя ополчался я здесь ради смертных,
Бедных созданий! Они все листве на деревьях подобны:

То, появляясь, цветут, грубой пищей земною питаясь;
То погибают, лишась и дыханья и жизни. Нет, биться
Против тебя не пойду! Пусть уж люди воюют друг с другом!»
Так он сказал. И назад повернул Аполлон, не решаясь
Руку поднять на царя, на отцова могучего брата.

Вдруг Аполлона сестра, Артемида, богиня охоты
И госпожа всех зверей, гневно так укорила как брата:
«Ты убегаешь, стрелец! Ты царю Посейдону победу
Всю оставляешь, даёшь безнаказанно славой гордиться?
О, малодушный! Зачем носишь лук, для тебя бесполезный?

С этой поры чтоб твоих я не слышала в доме Кронида
Гордых похвал! Раньше ты, знаю, хвастался между богами,
Что с Посейдоном, земли колебателем, выйдешь на битву».
Так говорила. Сестре ничего Аполлон не ответил.
Но рассердилась тогда на неё Гера, Зевса супруга.

На Артемиду она накричала, жестоко и гневно:
«Псица бесстыдная! Как?! Ты и против меня ныне смеешь
Выступить?! Знай же, тебе я тяжёлой противницей буду!
Гордая луком, тебя Зевс поставил над смертными только
Жёнами львицею быть и над ними свирепствовать вволю.

Лучше и легче тебе поражать по горам и долинам
Ланей и диких зверей, чем с сильнейшими мерятся силой.
Если ж ты хочешь узнать и сражений, – сейчас же узнаешь,
Сколько тебя я сильней, чтоб не смела равняться со мною!»
Так лишь сказала, – рукой левой тут же схватила богиню

За руки; правой рукой сорвала с неё лук меткострельный;
И по затылку её этим луком бьёт с горькой усмешкой.
Та, уклоняясь, рвалась. Все рассыпала звонкие стрелы.
И, наконец, вся в слезах убежала. От ястреба так же,
Видя лишь, робко спешит голубица в расселину камня,

В тёмную норку, когда не судьба ей быть пойманной в когти.
Так Артемида в слезах убежала, и лук свой забыла.
Лете богине, тогда возгласил бог Гермес, боговестник:
«Лета, сражаться с тобой ни сейчас и ни впредь не хочу я!
Трудно сражаться в бою и бессмертным с супругами Зевса.

Если захочешь когда похвалиться ты в сонме бессмертных,
Можешь сказать, что меня победила ты страшною силой».
Так он сказал. Лета лук подняла и кругом собирала
Лёгкие стрелы, что врозь из колчана везде разлетелись.
Все подобрав их, пошла за печальною дочерью Лета.

Та же взошла на Олимп, в медноблещущий дом громовержца.
Плача навзрыд, подошла, на колени родителя села,
И благовонный хитон весь на ней трепетал. А Кронион
Дочь свою к сердцу прижал и спросил, нежно ей улыбаясь:
«Дочь моя милая! Кто из бессмертных тебя дерзновенно

Так оскорбил, будто ты явно зло сотворила какое?»
Ловли царица в венке из цветов так ответила Зевсу:
«Гера, супруга твоя, мой отец, так меня оскорбила,
Та, что вражду разожгла и войну между нами, богами».
Так на Олимпе вели разговор Зевс и Лета богиня.

А между тем Аполлон удалился в священную Трою.
Сердцем заботился он, чтоб твердыню троян, славный город,
Сила данаев, судьбе вопреки, не разрушила нынче.
Прочие все на Олимп возвратились бессмертные боги,
Гневом пылая одни, а другие же – славой сияя.

Так на престолы свои все уселись вокруг громовержца.
А Ахиллес бил троян, их вождей, и коней звуконогих.
Будто бы, густо клубясь, дым восходит к высокому небу,
Если вдруг в гневе своём боги город пожаром карают,
Всем и тревоги неся, и труды, ну а многим – печали.

Так Ахиллес приносил и труды, и печали троянам.
Царь Илиона, Приам престарелый, на башне священной
Молча стоял и смотрел, как ужасный Пелид бьёт троянцев.
Сопротивленья ему больше не было: паника, бегство.
Трои сыны все бегут! И Приам зарыдал. Но, собравшись,

Вниз он спустился, приказ у ворот дал защитникам славным:
«Настежь ворота держать, наготове, пока ополченья
В город не скроются все, с поля боя бегущие! Близок
Грозный ужасный Пелид! Приближается к нам злая гибель!
Но, только рати вбегут, все укрывшись в стенах, затворите

Сразу ворота плотней, и тяжёлые створы заприте!
Я опасаюсь, чтоб муж этот грозный сюда не ворвался!»
Тут же, раздвинув запор, стражи вмиг распахнули ворота.
Многим надежду и свет даровали они. Им навстречу
Вылетел Феб отразить истребленье от воинов Трои.

Прямо к воротам летят, в стены крепкие, рати троянцев,
С бранного поля спеша, все в пыли, изнывая от жажды.
Бурно их гнал Ахиллес Пелиасом; пылал непрестанно
В сердце свирепством на них; и неистово славы желал он!
Взяли б данайцы в тот день превысоковоротную Трою,

Если бы Феб Аполлон не подвигнул на бой Агенора
Сильного в битвах, что был Антенора, сановника, сыном.
Сердце наполнил ему Феб отвагой; сам встал недалёко,
Чтобы над ним удержать руки Смерти тяжёлые. Так он,
К старому буку склонясь, тёмным облаком лёгким покрылся.

Тот же, едва увидал разрушителя стен Ахиллеса,
Встал; но не раз у него колебалось тревожное сердце.
Тяжко вздохнув, говорил со своей благородной душой он:
«Горе мне! Если и я, оробев, перед страшным Пелидом
В бег обращусь, как бегут и другие, смятённые страхом, —

Быстрый догонит меня и мне голову срубит, как трусу!
Если же тех, что бегут по долине, преследовать дам я
Сыну Пелея, а сам одинокий я в сторону брошусь?
Буду бежать что есть сил по Илийскому полю к вершинам
Иды лесистой, и там я в кустарнике частом укроюсь.

Вечера там подождав, я в потоке омоюсь от пота
И, освежившись, назад возвращусь в Илион ближе к ночи.
Но не напрасно ли ты в этих думах волнуешься, сердце?
Если ж меня вдалеке он от города, в поле увидит?
Если за мной побежит и меня, быстроногий, нагонит?

О, не уйти мне тогда от сурового рока и смерти!
Этот могучий герой всех на свете героев сильнее!
Может, остаться мне здесь и его перед городом встретить?
Тело его, как у всех, пробивается острою медью;
Так же одна в нём душа; среди смертных зовётся он смертным…

Но ведь Кронид лишь ему и победу дарует и славу!»
Так размышляя, стоял и на бой поджидал Ахиллеса.
Храброе сердце его воевать и сражаться стремилось.
Будто лесной леопард из опушки глубокого леса
Прямо идёт на ловца и не ведает страха, смущенья;

И при раздавшемся вдруг лае шумных собак не бежит он.
Даже когда он стрелой ранен или копьём: невзирая
Не на стрелу, не на боль, наступает он и не бросает
Пламенной битвы, пока не убьёт или сам не погибнет.
Так Антенорова ветвь Агенор, вождь и воин бесстрашный,

С поля уйти не хотел, не померявшись в битве с Пелидом.
Он перед грудью свой щит круговидный и выпуклый поднял;
Метил он дротом, грозя, и крича громозвучно Пелиду:
«Верно, надежду питал в сердце ты, Ахиллес знаменитый,
В этот же день разорить и обитель троян благородных?

Нет, безрассудный, ещё много бед совершится за Трою!
В городе много ещё нас, мужей и бесстрашных и сильных,
Тех, что готовы отцов, матерей, жён, детей малолетних,
Город родной Илион защищать! Здесь погибель найдешь ты, —
Ты, что страшней всех мужей, и сильней, и душой самый смелый!»

Это сказав, он метнул острый дрот многомощной рукою.
Не промахнулся, попал под колено, в поножу, где голень.
Так вокруг сильной ноги новых лат оловянная ковка
Вдруг страшный звон издала; но суровая медь отскочила
Прочь от ноги; не прошла, отражённая даром Гефеста.

Тут Ахиллес налетел на героя, подобного богу,
Пламенный. Но Аполлон помешал ему славой покрыться:
Быстро троянца украл, его мраком окутав глубоким,
Дал удалиться ему невредимым из страшного боя.
Хитростью сам он отвлёк от троянцев Пелеева сына:

Бог Аполлон в миг один принял образ вождя Агенора,
В сторону вдруг побежал, и погнался за ним сын Пелея.
А в это время, пока по равнине, покрытой пшеницей,
Феба преследовал он по пятам, повернув вновь к потоку
Ксанфа глубокого, – бог обольщал человека, хитрил он:

Веру Пелиду давал, что его он вот-вот уж догонит, –
Толпами с поля неслись в это время трояне, спешили,
К городу радостно мча. И бегущими полнилась Троя.
Все укрывались, никто не дерзал за стеною остаться,
Чтоб остальных подождать и разведать: кто спасся от смерти,

Кто на сраженье погиб. Нет, как волны, все хлынули в город
С радостью в сердце о том, что спасли их лишь быстрые ноги.

Песнь двадцать вторая

УМЕРЩВЛЕНИЕ ГЕКТОРА

С ужасом в город вбежав, словно робкие лани, трояне
Пот охлаждали, водой утоляли ужасную жажду.
Вдоль по стене разбрелись, у зубцов прислонившись. А в поле
Прямо под стену неслись, со щитами у плеч аргивяне.

Гектор же в поле один, словно скованный гибельным роком,
Гордо остался стоять возле Скейских ворот, перед Троей.
Феб Аполлон между тем говорил Ахиллесу герою:
«Что же меня ты, Пелид, так надеясь на быстрые ноги,
Смертный, бессмертного здесь всё преследуешь? Или ещё ты

Бога во мне не узнал, что без отдыха пышешь свирепством?
Ради меня пренебрёг и троян поражаемых толпы.
В город уж скрылись они! Ты же здесь рыщешь по полю славы.
Так отступи! Не убьёшь ты меня, неподвластен я смерти!»
Тут, вспыхнув гневом, ему отвечал Ахиллес быстроногий:

«Так обманул ты меня, о, зловреднейший между богами!
В поле отвлёк от стены! Без сомнения, многим ещё бы
Землю зубами глодать до того, как все скрылись бы в Трое!
Славы прекрасной меня ты лишил; а сынов Илиона
Спас без труда: ничьего не страшился ты в поле отмщенья!

О, если б мог я тебе отомстить, – я тебе отомстил бы!»
Так он сказал и назад тут понёсся с решимостью гордой,
Бурный и быстрый, как конь с колесницей, что всех побеждая,
К цели несётся стрелой, расстилаясь по чистому полю, —
Так Ахиллес торопил свои быстрые мощные ноги.

Первым увидел тогда со стены царь Приам Ахиллеса.
Словно звезда он летел по равнине, сияющий блеском.
Так же, под осень звезда, вся сияя лучами, восходит
И между множества звёзд в чёрном небе горит тёмной ночью.
Псом Ориона её называют сыны человеков.

Всех она ярче горит, только знаменьем грозным бывает:
Злые приносит она лихорадки для многих несчастных, —
Так же лучами и медь у бегущего ярко сверкала.
Вскрикнул Приам. То терзал седину головы он руками;
То, к небу руки подняв, он вопил, моля горестно небо;

То слёзно сына молил скрыться в городе… Тот же упорно
Перед стеною стоял, страстно жаждал он биться с Пелидом.
Жалобно старец к нему и слова простирает и руки:
«Гектор! Возлюбленный сын! Ты не жди того страшного мужа
В поле один, без друзей, и своей не найдешь ты кончины,

Им ты не будешь убит: ведь тебя он сильнее в сраженьях!
Лютый! Когда бы он был и бессмертным богам столь любезен,
Сколько любезен он мне: труп его псы давно б растерзали!
Тяжкая горесть моя у меня отошла бы от сердца!
Сколько сынов у меня молодых и могучих украл он:

Этих – убил, тех – продал племенам островов отдалённых!
Вот и теперь нет сынов: Полидора с Ликаоном вместе;
Их я не вижу среди тех отрядов, что в город вернулись,
Юношей милых, сынов от царицы средь жён, Лаофои.
О! если живы они, но в плену, — из ахейского стана

Золотом выкупим их, медью выкупим: в доме обильно
Всяких сокровищ, что дал мне за дочь свою Альт знаменитый.
Если ж погибли они и уже в дом Аида спустились,
То Лаофое и мне – горе; мы их для горя родили!
Но для троянцев для всех, для народа то малое горе, –

Только бы ты не погиб, Ахиллесом ужасным сражённый!
Будь же ты с нами, мой сын! И войди в Илион! Так спасёшь ты
Жён и мужей, и детей илионских! И славы не дашь ты
Сыну Пелея! И сам не лишишься ты сладостной жизни!
О, пожалей ты меня! Об отце своём бедном подумай,

Старце злосчастном, его Зевс Кронид перед дверью могилы
Казнью ужасной казнит, принуждая все бедствия видеть:
Видеть убитых сынов, дочерей уводимых в неволю,
Рушимый силой Пергам; видеть гибель невинных младенцев,
Тех, что о каменный пол разбивают в жестоком разгроме;

Видеть невесток, как их увлекают свирепо данайцы!..
Сам я последним умру. И меня на пороге у дома
Алчные псы разорвут после, как смертоносною медью
Кто-нибудь сердце пронзит, мою душу из тела исторгнув.
Псы, что вскормил на пирах и обедах, дворовые стражи,

Кровью упьются моей и, унылые сердцем, у двери
Лягут при теле моём искажённом! О, юноше славно, –
Как ни лежит он, упав среди боя, растерзанный медью, –
Всё он прекрасен, и как ни откроется тело, – прекрасно!
Если же бороду вдруг или голову старца седого,

Или то место, где стыд, у убитого псы оскверняют, —
Участи горестней нет человеку, нет зрелища хуже!»
Так он кричал и рыдал. Сребристые волосы старец
Рвал на своей голове. Но у Гектора дух не склонил он.
Мать вся в слезах на другой стороне Скейской башни просила;

Грудь обнажила рукой, и на грудь указала, рыдая;
Льющая слёзы, слова устремляла крылатые к сыну:
«Сын мой! Хоть мать пожалей свою бедную; грудь, что вскормила
И утоляла твой плач во младенчестве! Вспомни об этом!
О, мой любезнейший сын, бейся храбро с ужаснейшим мужем,

Только за стены войди! Перед ним ты не стой одинокий!
Если, неистовый, он одолеет тебя, о, мой Гектор, –
Милую отрасль мою, на одре уж ни я не оплачу
И ни супруга твоя, Андромаха; далёко от нас он,
В стан свой тебя увлечёт, псам свирепым для игрищ ужасных!»

Так говорили они сыну милому, оба рыдая,
Так умоляли его. Но у Гектора дух не склонили.
Быстробегущего ждал Ахиллеса великого Гектор.
Словно как горный дракон, трав нажравшись лихих, ядовитых,
Злобою чёрной вскипя, у пещеры ждёт путника чутко;

В стороны страшно глядит, извиваясь вокруг над пещерой.
Так же и Гектор стоял, несмиримого мужества полный,
Выпуклосветлым щитом в основание башни упёршись.
Мрачно вздохнув, наконец, говорил он в душе своей гордой:
«Стыд мне великий, когда я, как робкий, за стены укроюсь!

Первый же в этом меня укорит Полидамас разумный:
Он ведь советовал мне в эту ночь роковую обратно
В город войска увести, как опять Ахиллес показался.
Я не послушался, но, верно, было б полезней послушать!
Так я троянский народ погубил лишь своим безрассудством.

О! Как стыжусь я троян и троянских жён длинноодежных!
Может последний теперь гражданин в Илионе воскликнуть:
— Гектор народ погубил, на свою понадеявшись силу! —
Так скажут все обо мне. О, стократ благороднее будет
В схватке сойтись и, убив Ахиллеса, войти уже в город;

Или в сражении с ним перед Троей всей славно погибнуть!
Но... может, лучше не так? Может, щит светлобляшный оставлю,
Шлем свой тяжелый сложу, и копьё прислоню я к воротам,
Сам же навстречу пойду, перед сыном Пелея предстану?
Если ему обещать и Елену, а с ней и богатства

Все совершенно, все те, что Парис в кораблях глубодонных
С нею привёз в Илион, — роковое раздора начало! —
Выдать Атридам; ещё вместе с тем разделить аргивянам
Все те богатства, что есть в закромах нашей Трои священной?
Если с троян, наконец, я потребую клятвы старейшин:

Чтоб ничего не скрывать, и представить чтоб честно к разделу
Наши богатства ему, что вмещает наш город любезный?..
Боги!!! Каким предаюсь размышлениям!? Нет, к Ахиллесу
Я не пойду на поклон! И не сжалится он надо мною!
Он не уважит меня; нападёт и меня без оружий

Нагло, как женщину, он умертвит бездоспешного в поле.
Нет, нам не время теперь с ним беседовать мирно, на камне
Сидя под дубом вдвоём, словно юноша с сельскою девой:
Ведь, на свиданье придя, те охотно беседуют, мирно;
Нам же с Пелидом сойтись лучше в битве! Тогда мы увидим,

Славу присудит кому между нами Кронид Олимпиец!»
Так размышляя, стоял. А к нему Ахиллес приближался,
Шлемом сверкая, он был быстр и грозен, как бог Эниалий;
Ясень отца, Пелиас, на плече колебался огромный,
Страшный; вокруг его медь ослепительным светом сияла,

Будто бушует огонь, будто солнце восходит средь поля.
Гектор, увидев его, испугался. Остаться на месте
Больше не мог, побежал он от Скейских ворот, устрашённый.
Бросился следом Пелид, полагаясь на быстрые ноги.
Будто бы сокол в горах, из пернатых быстрейшая птица,

Мчится быстрее стрелы за испуганной робкой голубкой;
Мечется в стороны та, но преследует сокол, и часто
С криком кидается вниз, на неё, за желанной добычей.
Пламенный, гнался Пелид так за Гектором. Трепетный Гектор,
Волю дав быстрым ногам, вдоль стены убегал от Пелида.

Мимо большого холма и смоковницы, ветру открытой,
Оба помчались вдали от стены, колесничной дорогой;
Оба примчались к ключам светлоструйным, где два вытекают
Быстрых источника вод для глубокого бурного Ксанфа.
С теплой водой был один, и над ним постоянно клубится

Пар, поднимаясь вокруг, словно дым от пожара. Другой же
Светлый источник бежал со студёной водой даже летом,
Вечно была в нём вода, словно снег или град, ледяная.
Возле ключей было два водоема больших, что из камня
Дивно устроены. К ним выходили троянские жёны

Белые платья стирать, и прекрасные дочери с ними, —
В прежние, мирные дни, до нашествия рати ахейской.
Там и промчались бойцы: догоняющий и убегавший.
Сильный бежал впереди, но преследовал много сильнейший.
Но не за призом они так неслись, не за кожу воловью

Спорили в беге: она – приз обычный ногам бегоборцев.
Их же приз – Гектора жизнь, Трои конника: вот их награда.
И, как на играх, что в честь по умершему мужу, несутся
Всадники вскачь на конях вокруг мет беговых, словно ветер, —
Славный ждёт приз впереди: молодая жена иль треножник, —

Так троекратно они перед Троей великой кружили,
Быстро носясь. Божества на героев смотрели все молча.
Первым взял слово отец и бессмертных и смертных, сказал он:
«Горе! Что вижу я!? Муж мной любезный гоним возле Трои!
Может быть, лгут мне глаза? Ах, болезнь проникает мне в сердце!

О, благодушнейший муж, ты тельцов бедра тучные часто
Для благовония мне возжигал как на Иде холмистой,
Так и в акрополе! Что ж, и теперь Ахиллес градоборец
Около Трои тебя вдруг преследует, бурный воитель!?
Боги, подумайте вы, всё обсудим и примем решенье:

Гектора мы сохраним от погибели, иль, наконец, уж
Сыну Пелея дадим победить знаменитого мужа?»
Зевсу сказала тогда светлоокая дева Афина:
«Молниеносный отец, чернотучный! О чём говоришь ты?
Смертного мужа, судьбе с давних пор обречённого общей,

Хочешь избавить ты, Зевс, совершенно от смерти печальной?
Делай, как хочешь. Но мы, боги все, тут тебя не одобрим».
Тут же ответил ей Зевс, собирающий тучи Кронион:
«Милая дочь, ободрись, Тритогения! То, что сказал я,
То – без намерений, так. А с тобой быть любезным хочу я.

Делай, как сердце велит. Свою волю исполни сегодня».
Так он сказал. И зажёг ещё больше Афину желаньем;
Бурно она понеслась, бросясь вниз с белых высей Олимпа
А быстроногий Ахилл за испуганным Гектором гнался.
Словно охотничий пёс по горам молодого оленя

Гонит, из лога подняв, мчит за ним по кустам и оврагам;
Если и скроется тот, прячась в страхе под куст, то по следу
Чуткий бежит он за ним неотступно, пока не отыщет.
Так Приамида Пелид гнал и гнал, и не мог тот укрыться.
И всякий раз он хотел, у ворот пробегая Дарданских,

Броситься прямо к стене, под высоковершинные башни,
Где бы троянцы могли защитить его стрелами сверху, —
Но Ахиллес каждый раз, упредив, отбивал Приамида
В поле подальше, а сам ближе к стенам держался в погоне.
Словно во сне человек всё не может догнать человека,

Тщетно стараются тот убежать, ну а этот – настигнуть.
Так и герои: один – не догонит, другой – не умчится.
О, вряд ли мог избежать Гектор участи злой, лютой смерти,
Если б в последний уж раз Аполлон не пришёл бы на помощь:
Силы в него он вдохнул, сделал лёгкими быстрые ноги.

Войску меж тем своему Ахиллес сделал знак головою,
Чтобы никто не метал горьких стрел в Приамида, и чтобы
Славы никто не отнял у него, чтоб вторым не остаться.
И, как в четвёртый уж раз к родникам подбежали герои,
Зевс золотые весы распростёр, промыслитель. На них он

Смерти два жребия, в сон навсегда погружающей, бросил:
Жребий Ахилла один, а другой же — Приамова сына.
Взял посредине весы и поднял: жребий Гектора сникнул,
Тяжкий к Аиду упал. Аполлон от него удалился.
Взором сияя, пришла тут Афина к Пелиду; явилась,

Близко к нему подойдя, и сказала крылатые речи:
«Нынче, любимец богов, Ахиллес благородный, надеюсь,
Славу великую мы принесём к кораблям мирмидонским:
Гектора мы поразим, ненасытного битвой героя.
Дольше уж, думаю, он наших рук избежать не сумеет,

Сколько бы ни помогал ему Феб Аполлон стреломётный,
Сколь бы ни ползал у ног перед Зевсом отцом, громовержцем.
Остановись, отдохни! Я сама приведу Приамида,
К битве с тобой преклоню, чтобы против тебя он сразился».
Так говорила она. Покорился он, радости полный;

Встал, опираясь на свой ясень яркий и медноконечный.
Зевсова дочь унеслась, в тот же миг Приамида настигла
И, Деифоба приняв облик с голосом звучным, знакомым,
Близко к нему подошла и коварно ему говорила:
«Брат мой почтенный! тебя Ахиллес притесняет жестоко,

Около города он тебя в беге преследует бурном.
Но остановимся здесь и могучего встретим бесстрашно!»
Ей, отвечая, сказал шлемоблещущий Гектор великий:
«О, Деифоб! Ты всегда был, с младенчества, мною любимым
Больше всех братьев моих, всех Приама сынов от Гекубы.

Ну а теперь я тебя почитать пуще прежнего должен:
Видя меня одного, для меня ты отважился в поле
Выйти из стен городских, а другие все в стенах остались».
Вновь говорила ему светлоокая дочь громовержца:
«Гектор, почтенная мать и отец наш меня умоляли,

Ноги обняв мне; друзья умоляли меня вместе с ними,
Там чтоб остался. Таким все они переполнены страхом.
Но, по тебе всё крушась, сердце ныло глубокой тоскою.
Встанем же вместе теперь и сразимся, брат, пламенно! Больше
Не к чему копья щадить! И увидим тогда: Ахиллес ли

Здесь нас двоих умертвит и кровавые наши доспехи
К чёрным судам повлёчет, или сам от твоей меди ляжет!»
Так говоря, повела в бой коварно его за собою.
Оба героя сошлись, устремлённые друг против друга.
Первым Пелиду тогда закричал шлемоблещущий Гектор:

«Эй, Ахиллес! От тебя убегать не намерен я больше!
Трижды уж я пробежал перед городом славным Приама,
Встретить в атаке тебя не рискуя. Теперь же хочу я
Встать и сразиться с тобой! Пусть убью или буду убитым!
Но мы сначала богов призовём, перед нами пусть будут

Боги – свидетели клятв и хранители наших условий:
Тела бесчестить тебе я не буду, когда громовержец
Даст устоять мне в бою и оружием дух твой исторгнуть;
Славные только с тебя, Ахиллес, совлеку я доспехи,
Тело ж ахейцам отдам! Поклянись, что поступишь ты так же».

Грозно взглянув на него, закричал Ахиллес быстроногий:
«Гектор! Ты – злейший мой враг! И не мне предлагай договоры!
Нет и не будет у львов и людей никакого союза;
Волки и овцы дружить по согласию сердца не могут;
Вечно враждебны они, вечно злобой горят друг на друга!

Так между мной и тобой невозможна любовь! Быть не может
И договоров у нас никаких, здесь пока распростёртый
Кровью своею один не насытит свирепство Ареса!
Мужество вспомни своё! Ты сегодня особенно должен
Ловко владеть и копьём и собой, всем искусством военным!

Бегство теперь позабудь: от копья и Паллады Афины
Не убежишь, – усмирят. Ты заплатишь за всё теперь, разом:
И за убитых друзей, и за тех, кого ранил, свирепый!»
Так он сказал, и сотряс, и метнул Пелиас длиннотенный.
Видя копьё, избежал шлемоблещущий Гектор удара:

Быстро приник он к земле, и, над ним пролетев, оно с силой
В землю вонзилось. Копьё, вырвав, тут же Паллада Афина
Вновь Ахиллесу дала, незаметно для глаз Приамида.
Гектор же громко сказал безупречному сыну Пелея:
«Ты промахнулся, Ахилл! И хотя ты бессмертным подобен,

Доли моей не узнал, хоть от Зевса её возвещал мне!
Мастер ты только болтать! Ты, коварный, хотел, чтоб от слов я
Вдруг, испугавшись тебя, потерял и отвагу и силу?
Я не намерен бежать, не вонзишь ты копьё в мою спину!
Прямо иду на тебя! В грудь меня порази, если можешь,

Если то бог разрешит! Но копья и вот этого бойся
Медного! Если б его в своё тело ты, острое, принял!
О, легче б стала тогда и война для сынов Илиона,
Если б тебя я сразил. Ведь для них ты – лютейшее горе!»
Так он сказал и сотряс, и метнул он копьё своё мощно.

Не промахнулся: попал в средину щита Ахиллеса.
Но далеко от щита отскочило копьё. Рассердился
Гектор, увидев, что зря улетело копьё, бесполезно.
Встал он, потупив глаза: уж другого копья не имел он.
Голосом звучным тогда в помощь брата позвал, Деифоба,

Чтобы копьё ему дал. Но того уже не было рядом.
Гектор всё понял тогда. Опечалившись, так говорил он:
«Горе мне! К смерти меня всемогущие боги призвали!
Я полагал, что герой Деифоб, брат мой милый, со мною.
Он же в стенах городских, а меня обманула Афина.

Рядом со мной – только Смерть! От неё, от ужасной, не скрыться!
Нет избавления! Так, без сомнения, было угодно
Зевсу и сыну его стреловержцу, которые раньше
Мне помогали всегда. Но теперь злая участь настигла!
Что ж, не без боя же я в прах земной упаду, не без славы;

Всё же великий свершу подвиг, в память потомкам грядущим!»
Так он сказав, вырвал меч изощрённый из ножен прекрасных,
Слева на мощном бедре он висел, меч огромный, тяжёлый;
С места рванулся вперёд, как орёл в выси неба парящий,
Если пикирует он прямо в степь из-за туч тёмно-сизых:

Нежного хочет увлечь он ягненка иль робкого зайца.
Так Гектор полем летел, потрясая мечом смертоносным.
Бросился и Ахиллес на врага, бурным гневом наполнясь.
Грудь он себе прикрывал своим дивным щитом испещрённым,
На голове его шлем яркий четырёхбляшный при беге

Пышную гриву волной золотую колышет: Гефестом
Густо разлита она вокруг шлема на гребне высоком.
Как между звёзд остальных средь мрака ночного сияет
Геспер, что ярче других звёзд на небе, и всех он прекрасней, —
Так наконечник копья Ахиллеса сверкал изощрённый.

Правой рукой потрясал он копьё, горе Гектору нёс он,
Место на теле ища: где открыто для верных ударов.
Только всё тело его меднолатные скрыли доспехи,
Те, что добыл он, когда одолел мощь героя Патрокла.
Лишь, где ключицы его, где гортань плечи с шеей смыкает,

Тело открылось чуть-чуть; рана в месте том – быстрая гибель.
И, налетев, Ахиллес там копьём поразил Приамида;
Прямо сквозь шею прошло смертоносное страшное жало.
Только гортань не совсем пересёк сокрушительный ясень,
Чтоб умирающий мог перед смертью сказать своё слово.

Грохнулся в пыль Приамид. И вскричал Ахиллес, торжествуя:
«Гектор! Патрокла убив, ты надеялся целым остаться?!
Страх потерял и меня позабыл, лишь от битв отошёл я?!
О, безрассудный! В тылу, за судами ахейскими, мститель
Был у Патрокла, – то я, что тебя несравненно сильнее.

Я, что колени тебе сокрушил! Твоё тело с позором
Птицы и псы разорвут, а его – похоронят ахейцы».
Еле дыша, отвечал шлемоблещущий Гектор Пелиду:
«Душами предков твоих, самой жизнью тебя заклинаю,
Не отдавай ты меня на терзание псам мирмидонским!

Золота, меди возьми, сколько хочешь; что хочешь, потребуй;
Щедро одарят тебя и отец мой, и мать дорогая.
Тело лишь в дом возврати, чтоб трояне меня и троянки
В доме предали огню, честь последнюю мне воздавая».
Мрачно взглянув на него, отвечал Ахиллес быстроногий:

«Зря ты колени мне, пёс, обнимаешь и молишь родными!
Если бы волю я дал гневу, – сам тебя рвал бы на части,
Мясо сырым бы твоё пожирал! Вот что ты, пёс, мне сделал!
Нет, уж поверь мне: никто от твоей головы не отгонит
Псов кровожадных! И пусть даже в десять, и в двадцать раз больше

Пышных даров привезут мне и столько ж ещё обещают;
Даже и тело твоё пусть прикажет на золото взвесить
Сам Дарданид, царь Приам, — и тогда на одре погребальном
Мать не оплачет тебя, сына, в муках рождённого ею;
Но только птицы и псы растерзают твой труп без остатка!»

Дух испуская, ему отвечал шлемоблещущий Гектор:
«Знаю тебя хорошо. Ожидал, что мольбы бесполезны.
Видно, в груди у тебя, сын Пелея, железное сердце.
Но берегись, чтобы я не навлёк на тебя гнев бессмертных
В день, когда Феб Аполлони и Парис-Александр, ловкий лучник,

Сколь ни могуч ты, сразят и тебя у ворот наших Скейских!»
Слово он кончил едва, как глаза Смерть окутала мраком.
Тихо душа через рот улетела, спустилась к Аиду,
Плача о доле своей, покидая и силу и юность.
Только и мёртвому всё ж отвечал Ахиллес быстроногий:

«Ну, так умри ты сейчас! Я же смерть свою встречу, когда мне
Зевс громовержец пошлёт и бессмертные боги! Не раньше».
Так он сказал, и копьё медножальное вырвал из трупа.
Бросил в сторонку его и доспех снял кровавый, трофейный.
Тут подбежали к нему и другие ахейские мужи.

Всех изумляли и рост и красивое Гектора тело.
И, приближаясь, пронзал его каждый копьём длиннотенным.
Так говорили они, усмехаясь, взглянув друг на друга:
«Стал несравненно теперь Гектор мягче на ощупь, чем раньше,
В день, когда нам корабли поджигал он огнём ненасытным!»

Так говорили они, подходя, в тело копья вонзая.
Тело его, между тем, обнажив, Ахиллес быстроногий
Встал средь ахейцев, и к ним обратился с крылатою речью:
«Други, герои, вожди! Вы, бесстрашные слуги Ареса!
Боги бессмертные мне победить наконец-таки дали

Мужа, который принёс больше зла нам, чем прочие вместе.
Не попытаться ли нам теперь города стены изведать
Силой оружия? Что нам на это ответят троянцы?
Бросят ли город они после гибели сына Приама,
Или же драться рискнут, даже если вождя их не стало?..

Впрочем, зачем же сейчас моё сердце тревожится этим!?
Мёртвый лежит у судов, не оплаканный, не погребённый,
Друг мой любимый Патрокл! Не забуду его я, покуда
Между живыми хожу и подошвами землю тревожу!
Если же люди умрут и теряют всю память в Аиде,

Буду я помнить и там моего благородного друга!
Лучше, ахейцы, сейчас мы победную песню исполним
И повлечём к кораблям быстролётным кровавое тело.
Славу добыли уж мы! Нами свержен божественный Гектор!
Трои сыны на него, как на бога, молились в сраженьях!»

Тут вдруг для Гектора он недостойное дело задумал:
Сам на ногах у него проколол тело у сухожилий
Возле лодыжек и пят, и, продев там ремни, – к колеснице
Тело его привязал, голова чтоб в пыли волочилась.
Встал в колесницу, доспех, напоказ поднимая, прекрасный,

Плетью ударил коней. Полетели послушные кони.
Пыль тут столбом поднялась над землёй от влекомого тела;
Чёрные кудри в пыли растрепались; прекрасная прежде,
Бьётся в пыли голова Приамида. Врагам Олимпиец
Дал надругаться над ним после смерти в его же отчизне!

Вся голова у него почернела от грязи. Гекуба
Волосы, плача, рвала уж седые, с себя дорогое
Сбросила прочь далеко покрывало, рыдая о сыне.
Горько рыдал и отец престарелый. И граждане тоже
Подняли горестный плач; всюду в городе плач раздавался.

Будто бы весь Илион снизу доверху, с края до края,
Весь был охвачен огнём, пожирающим пламенем грозным!
Стражи держали с трудом исступлённого горем Приама:
Рвался из города он, за ворота Дарданские, в поле.
Он отпустить умолял, падал в изнеможенье на землю,

Всех он просил, называл он по имени каждого мужа:
«Други, пустите меня одного, не заботясь, пустите
Выйти из города! Я лишь пойду к кораблям мирмидонским;
Буду убийцу молить, сердцем мрачного мужа, злодея.
Может быть, сжалится он над годами моими, над дряхлой

Старостью: он ведь как все, – человек, ждёт отец его дома,
Старец Пелей, что его породил и взлелеял на горе
Гражданам Трои, стократ – к жесточайшему горю Приама!
Сколько сынов у меня он похитил во цвете их жизни!
Плачу о каждом из них, но об этом одном – больше прочих,

Скорбь о котором сведёт меня скоро в обитель Аида!
О, милый Гектор! Хотя б на руках ты отцовских скончался!
Души б насытили мы, над усопшим рыдая и плача,
Мать, что тебя родила, горемычная, также и сам я!»
Так говорил он в слезах. Горожане с ним вторили плачу.

Горестный вопль подняла средь унылых троянок Гекуба:
«О, сын мой милый, зачем злополучной мне жить для страданий,
Если тебя уже нет?! Дни и ночи в родном Илионе
Славой моею ты был! Был всеобщей надеждой, защитой
Жён илионских, мужей! Все тебя принимали, как бога!

Чтили при жизни тебя, был ты нашей великою славой!
Но и тебя злая Смерть с горькой Участью всё же настигли!»
Так говорила в слезах. Но ещё не слыхала супруга
Гектора вести о нём; не явился ещё в дом к ней вестник,
Весть объявить, что супруг за воротами в поле остался.

В дальнем покое дворца она ткала прилежно двойную
Цвета пурпурного ткань, рассыпая цветные узоры.
Прежде велела она двум прислужницам пышноволосым
Жаркий огонь развести под великим треножником, чтобы
Гектору ванна была уже тёплой, когда он вернётся.

Бедной, не думалось ей, что его далеко от купальни
Свергла Ахилла рукой светлоокая дева Афина.
Вдруг услыхала она завыванья и вопли на башне;
Вздрогнула, выпал из руки на пол ткацкий челнок; и в тревоге
Встав, говорила она двум прислужницам пышноволосым:

«Обе идите за мной! Посмотреть хочу, что там случилось.
Слышу свекрови я крик препочтенной: заходится сердце,
Вырваться хочет, стучит; и от страха колени слабеют!
Близкая, видно, беда Приамидам сейчас угрожает...
О, чтоб подобную весть не услышать мне! В страхе дрожу я.

Уж не отрезал ли вдруг от высоких стен Гектора страшный
Богоподобный Ахилл одного, и не гонит ли полем?
Может, отвагу его роковую, которой он дышит,
Тот укрощает копьём? Ведь в толпе не скрывается Гектор:
Первым летит на врага, никому не уступит в геройстве!»

Это сказав, из дворца устремилась, подобно менаде,
С сердцем, щемящим в груди. Вслед за нею спешили служанки.
Быстро на башню взошла, пролетев через толпы народа;
Встала, взглянула со стен, и увидела вдруг, как по полю
Тело волочат в пыли; как безжалостно бурные кони

Полем его волокли к кораблям быстролётным ахеян.
Чёрная, мрачная ночь тут покрыла глаза Андромахи.
Навзничь упала она и, казалось, что дух испустила.
Спала с её головы диадема, рассыпались камни;
Ленты слетели, тесьма золотая с прозрачной вуалью

И ожерелье монет золотых – Афродиты подарок
В день, как царевну, её, шлемоблещущий Гектор из дома
У Этиона царя взял, дав тестю огромнейший выкуп.
Тут же столпились вокруг и золовки её, и невестки,
Бледную держат они, чуть живую, убитую горем.

В чувство пришла лишь едва, и вздохнула всей грудью, как тут же
Горько рыдать принялась средь троянок, и так говорила:
«Гектор! О, горе моё! Мы с тобой с одинаковой долей
Оба родились на свет: в Илионе – ты, в доме Приама;
В Фивах же – я родилась, возле склонов лесистого Плака,

В доме отца моего, Этиона; воспитывал с детства
Бедный несчастную дочь. О, зачем же на свет я родилась!
Нынче спускаешься ты, мой супруг, в дом подземный Аида,
В бездну земную, навек оставляешь меня безутешной
В доме несчастной вдовой! И от нас, злополучных, рождённый

Сын наш теперь – сирота! О, мой Гектор, увы, ты не будешь,
Павшим, отрадой ему в этой жизни, и он тебе – тоже!
Если спасётся он сам от войны многослёзной ахейской,
В будущем всё же лишь труд его ждёт беспрерывный и горе,
Так как и дом сироты, и поля чужеземцы захватят.

День, что сиротство принёс, отвернёт и товарищей детства;
Бродит один сирота: в землю – взгляд, щёки – слёзы омыли.
Если приходит в нужде в дом к отцовским друзьям он, просящий,
То за подол лишь одежд он смиренно касается, бедный.
Кто-нибудь, сжалясь, из них сиротливому в кубке остатки

Даст, только губы смочить, а уж нёбо во рту он не смочит.
Чаще же с пира его гонит тот, чьи родители живы,
Сверстник его; и толкнёт, и обидное вслед скажет слово:
— Прочь убирайся! Не твой здесь пирует с друзьями родитель! —
Плачущий к матери он возвратится, к вдове безутешной,

Астианакс мой родной! Он всегда у отца на коленах
Мозгом питался ягнят, также салом овец среброрунных;
Если же сон обнимал, утомлённого играми детства, –
Сладко в объятиях спал он кормилицы нежной, в постели
Мягкой и пышной своей, удовольствие сердцем вкушая.

Что испытает теперь он, лишённый отца, бедный мальчик
Астианакс наш родной? Так его называют трояне,
Так как один ты всегда защищал и ворота и стены.
Нынче у вражьих судов ляжешь ты, далеко от родимых.
Тело нагое твоё псы порвут и закончат пир черви!

Там не укрыт ты, а здесь, в твоём доме, здесь сколько одежды:
Тонких хитонов, плащей, дивно сотканных женской рукою!
Все их, несчастная я, теперь брошу в огонь ненасытный!
Ты бесполезными их сделал, в них ты лежать уж не будешь!
Все их во славу тебе я сожгу средь троян и троянок!»

Так говорила она, плача. Плакали с нею троянки.

Песнь двадцать третья

ПОГРЕБЕНИЕ ПАТРОКЛА. ИГРЫ

Так горожане, скорбя, горевали. В то время ахейцы,
К чёрным своим кораблям, к Геллеспонту, на берег вернулись.
Быстро они разошлись по широкому ратному стану.
Но мирмидонцам своим расходиться Пелид не позволил;

Встав посредине дружин, им, воинственным, так говорил он:
«О, мирмидонцы мои! Быстроконные, верные други!
Вы звуконогих коней распрягать не спешите, покуда
Мы в колесницах своих, все к Патроклу подъедем, оплачем –
Друга, как должно. Почтим, как погибшему честь подобает.

После, когда мы сердца свои горестным плачем насытим, –
Быстрых коней распряжём и все вместе мы ужинать сядем».
Это сказав, он рыдать начал первым, за ним и дружины.
И длинногривых коней вокруг трупа три раза прогнали
С воплем плачевным они. Их Фетида на плач побуждала.

И по доспехам у всех слёз ручьи на песок истекали.
Так было жаль им вождя, на врагов наводившего ужас.
Царь Ахиллес между тем причитание горькое начал,
Грозные руки на грудь положив бездыханного друга:
«Радуйся, храбрый Патрокл! И в Аидовом радуйся доме!

Делаю все для тебя, что я прежде поклялся исполнить:
Гектора труп – возле ног, псам отдам его на растерзанье;
Возле костра твоего обезглавлю двенадцать славнейших
Юных троянских сынов! Так за гибель твою отомщу я!»
Тут недостойное вновь он над Гектора телом задумал

И перед смертным одром Менетида ничком его бросил.
А мирмидонцы меж тем светозарные сняли доспехи,
После коней распрягли громкоржущих, копытогремящих;
И всей огромной толпой сели возле судов Эакида.
Тут он устроил для всех тризну, пир похоронный обильный.

Много там тучных быков под ударом железа ревело,
Множество блеющих коз и овец поражалось для пира;
Много заколотых там белоклыких свиней, тучных жиром,
Было разложено над жарким пламенем бога Гефеста.
Всюду из чаш и рогов кровь лилась вокруг мёртвого тела.

Тут остальные цари пригласили Пелеева сына
Следовать с ними к царю Агамемнону, главному в войске.
Но убедили с трудом: он был в скорби великой за друга.
Тотчас, как в ставку пришли к Агамемнону все полководцы,
Царь приказание дал своим вестникам звонкоголосым

Медный треножник большой над огнём поместить, и просил он,
Чтобы омылся Пелид после боя от пыли и крови.
Только решительно тот отрекался и тут же поклялся:
«Зевсом клянусь! Из богов высочайшим и самым сильнейшим!
Нет, пусть моей головы не коснётся сосуд омовений

Прежде, чем друга огню не предам, не насыплю могилы
И не обрежу волос! Чтоб в другой раз подобное горе
В сердце моё не вошло, пока здесь, средь живых я скитаюсь!
Но всё ж приступим теперь и к печальному горькому пиру.
Завтра с зарей прикажи, повелитель мужей Агамемнон,

Из лесу дров для костра навозить, всё у берега сделать,
Что подобает ещё мертвецу, нисходящему в сумрак.
Пусть поскорее от глаз его скроет всеядное пламя,
Чтобы могли поскорей и войска также к делу вернуться».
Так он сказал. И цари со вниманием с ним согласились.

Спешно накрыли столы, приступили к вечернему пиру.
Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем.
После того, как едой и питьём голод все утолили,
Спать разошлись по шатрам, каждый в ставку свою удалился.
Только Пелид на песке возле моря, шумящего вечно,

Тяжко стонал, лежа ниц, окружённый толпой мирмидонцев,
В месте спокойном, где лишь волны берег, шумя, омывали.
Там охватил его сон, всех сердечных тревог укротитель,
Сладкий разлился кругом. Что ж, герой истомился изрядно,
Гектора гнал он пока перед Троей, ветрам всем открытой.

Вдруг Ахиллесу во сне дух героя Патрокла явился,
Призрак, величием с ним и глазами прекрасными сходный;
Та же одежда на нём, тот же голос знакомый так сердцу.
Встал над его головой, и такие слова говорил он:
«Спишь, Ахиллес! Обо мне, неужели, забыл ты и думать?

Не был к живому ко мне равнодушен, как к мертвому нынче!
О! погребенью предай! Дай войти мне в обитель Аида!
Души умерших меня далеко отгоняют и мучат,
К теням усопших примкнуть не дают, за реку не пускают.
Тщетно скитаюсь у стен я широковоротного царства.

Дай же мне руку, молю! Ведь к живым я уже из Аида
Больше вовек не приду, на костре погребальном сожжённый!
И уж как раньше с тобой, от друзей мирмидонских в сторонке
Больше не сядем, совет не дадим мы друг другу. Несчастный
Рок мне назначен судьбой, он меня поглотил безвозвратно.

Но и тебе суждено, друг мой лучший, бессмертным подобный,
Здесь, под высокой стеной благородных троянцев, погибнуть!
Слово ещё я скажу, завещанью: его ты исполни!
Кости мои, Ахиллес, от твоих пусть не будут отдельно.
Вместе пусть лягут они, как мы с юности вместе взрослели

В вашем дворце. Ведь меня из Опунта отец мой Менетий
Юного в дом ваш привёл, по нелепой причине убийства,
В день злополучный, когда я по глупости и не нарочно,
Ссорясь за кости в игре, вдруг убил сына Амфидамаса.
В дом свой тогда взял меня твой отец, знаменитейший всадник,

Нежно, как сына, растил, быть велел для тебя верным другом.
Пусть же и кости вовек наши в урне единой хранятся,
В амфоре той золотой, что дала тебе в дар мать Фетида!»
Руки к нему протянув, отвечал Ахиллес быстроногий:
«О, для чего, милый друг, ты явился ко мне, облик милый?

И для чего говоришь то, что знаю и так? Всё, что просишь,
С радостью сделаю я, всё исполню, как ты завещаешь.
Но подойди же ко мне! Хоть на миг мы обнимемся крепко
И насладимся вдвоём горьким плачем над нашей судьбою!»
Так он сказав, распростёр руки, ждущие друга в объятья,

Воздух ловя: друга дух, словно облако, плавно сквозь землю
Плача ушёл. Тут вскочил Ахиллес, поражённый виденьем,
Даже руками всплеснул, опечаленный так говорил он:
«Боги! Так значит, живут души мёртвых и в царстве Аида!
Внешность всё та же у них, голос есть, но они бестелесны!

Целую ночь видел я, как душа несчастливца Патрокла
Передо мною стоит; тот вздыхающий, плачущий призрак
Всё мне заветы твердил, так лицом на живого похожий!»
Так он сказал, и во всех побудил он желание плакать.
В плаче нашла их Заря, розопёрстая вестница утра,

Возле Патрокла. Меж тем повелитель мужей Агамемнон
Ратников, мулов собрал в стане многих и дал приказанье
Дров привести для костра. Руководствовал ими почтенный
Вождь Мерион, лучший друг непреклонного Идоменея.
Так, древорубные взяв топоры и верёвки витые,

Воины к рощам пошли, впереди гоня мулов ярёмных.
Часто то в гору, то вниз, шли тропою, то вправо, то влево.
Вот подошли и к лесам преобильной потоками Иды.
Там они стали рубить острой медью дубы вековые,
Пышновершинные; те всюду падали с треском ужасным.

Быстро затем ветви с них отделяют ахейцы, и к мулам
Вяжут верёвкой; а те, землю роя копытами, рвутся
Выйти к равнине скорей сквозь колючий и частый кустарник.
И древосеки несли побригадно тяжёлые брёвна:
Так повелел Мерион, друг отважного Идоменея.

Брёвна сложили затем возле берега, где указал им
Царь Ахиллес, где курган он себе и Патроклу назначил.
Так наложили они пребольшую громаду из брёвен
И тут же сели вокруг, ожидая Пелида. Ахилл же
Дал повеленье своим мирмидонцам всем бранолюбивым

Медные латы одеть, и коней своих впрячь в колесницы.
Тут же поднялись они и оружием быстро покрылись;
На колесницы взошли и бойцы и возницы, попарно.
Шествие начали так: колесницы сперва, следом – тучей
Пешие шли. А друзья – в середине – несли Менетида.

Локоны каждый свои отрезал: тело ими укрыли.
Голову другу держал сам Пелид Ахиллес лучезарный,
В царство Аида его провожал он с великою скорбью.
К месту когда подошли, что герой Ахиллес предназначил,
Одр опустили они, и костер стали складывать быстро.

Тут и другое ещё Ахиллес быстроногий задумал:
Встав у костра, он вдруг стал обрезать себе русые кудри, —
С детства не стриг их, растя для Сперхея, для бога речного.
В тёмное море глядел Ахиллес и, вздохнув, он воскликнул:
«О, бог Сперхей! Зря тебе мой отец слал молитвы и клялся

В том, что когда возвращусь я в любимую землю родную,
Кудри обрежет мои, их тебе принеся с гекатомбой;
Там же заколет тебе пятьдесят плодовитых баранов
Осенью возле ключей, где дымит твой алтарь благовонный.
Так тебе клялся Пелей, но мольбы его ты не исполнил:

Я никогда не вернусь, не увижу я родины милой!
Пусть же и кудри мои друг мой милый, Патрокл, забирает!»
Так он сказал и вложил свои кудри любезному другу
В руки; и слёзы у всех он обильные вызвал тем самым.
Так бы рыдали они до заката блестящего солнца,

Но Ахиллес подошёл к Агамемнону, так говорил он:
«О, сын Атрея! Тебе все ахейцы скорей покорятся.
Ты им скажи, что они плачем после насытиться могут;
Всех отошли от костра: пусть по стану все ужин готовят.
Мы же займёмся теперь тем, что требует долг перед мёртвым.

Только ахейцев вожди пусть останутся здесь, вместе с нами».
Выслушав слово его, повелитель мужей Агамемнон
Тотчас народу велел разойтись к кораблям мореходным.
С ними остались лишь те, исполнял кто обряд погребенья:
Быстро сложили костёр, в сто ступней шириной и длиною.

Сердцем скорбя, на костёр вознесли мертвеца, положили.
Множество возле костра закололи волов криворогих,
Множество тучных овец; сняли кожу, и жир весь собрали.
Жиром Патрокла покрыл Ахиллес благородный, скорбящий,
От головы до ступней; разложил обнажённые туши;

Амфоры ставил кругом с нежным мёдом, со светлым елеем,
Все их к одру прислонив. И коней четырёх гордошейных
С силою страшной поверг на костёр, сам со стоном глубоким.
Десять собак при столе у царя Ахиллеса кормилось.
Двух он и из них заколол и на сруб обезглавленных бросил.

В сердце дела замышлял он жестокие: медью двенадцать
Юношей славных убил он троянских и – бросил туда же.
После, великий костёр предоставил он огненной силе.
Сам же, рыдая, кричал, обращаясь к любезному другу:
«Радуйся, храбрый Патрокл! Веселись даже в царстве Аида!

Всё для тебя совершил, что тебе совершить обещал я!
Трои двенадцать сынов знаменитых и юных исчезнут
Вместе с тобою в огне! Только Гектора, сына Приама,
Нет, не предам я огню! Он – собакам пойдёт на съеденье!»
Так угрожал Ахиллес. Только Гектора псы не касались.

Прочь их от тела гнала день и ночь Афродита Киприда,
Зевсова дочь, умастив пыльный труп амброзическим маслом
Роз благовонных, чтоб он был без ран, долго полем влачимый.
Облако тёмное бог Аполлон распростёр над героем
С неба до самой земли и покрыл им такое пространство,

Сколько мертвец занимал, чтобы сила палящего солнца
Не иссушила на нём тела белого мягкую кожу.
Не разгорался меж тем под Патроклом костёр погребальный.
Но быстроногий Пелид сердцем сразу придумал решенье:
Встав в стороне от костра, он ветрам стал молиться далёким,

Дивные жертвы для них обещая, – Борею с Зефиром.
Кубком своим золотым возливал он вино и молил их
К берегу Трои примчать и разжечь на костре погребальном
Жаркий всеядный огонь. Златокрылая дева Ирида,
Слыша молитвы его, с вестью быстро к ветрам устремилась.

Ветры же все во дворце буреносца Зефира собрались,
Пир был весёлый у них. Тут Ирида на камень порога
Встала, примчавшись за миг. Ветры, только увидев богиню,
Быстро вскочили; к себе звал её рядом сесть каждый ветер.
С ними сидеть на пиру отказавшись, богиня сказала:

«Некогда, ветры! Теперь полечу я к волнам Океана,
В земли далёкие, в край эфиопов; они гекатомбы
В жертву готовят богам; я участницей пиршества буду.
Мощный Борей и Зефир буреносец! К себе призывает
Вас быстроногий Пелид; обещает прекрасные жертвы,

Если всеядный огонь на костре погребальном Патрокла
Вы поспешите разжечь. О Патрокле скорбят все ахейцы».
Так лишь сказала, – взвилась от порога Ирида. И ветры,
С шумом ужасным восстав, понеслись, туч стада гоня к Трое.
К морю примчались, шумя, и от мощи их пенные волны

Вздыбились всюду. Итак, ветры Трои холмистой достигли.
Вот, на костёр налегли, – и огонь загудел, пожиратель.
Ветры всю ночь высоко пламя жаркое вихрем крутили,
Шумно дыша на костёр. И всю ночь Ахиллес быстроногий,
Кубком двудонным вино черпал из золотого сосуда,

Землю кругом орошал у костра; возливая, молил он
Душу Патрокла ещё хоть на миг показаться короткий.
Точно над сыном отец горевал, кости сына сжигая,
В гроб женихом положив, к пущей скорби родителей бедных.
Так сокрушался Пелид, на костре тело друга сжигая,

Грустно костёр обходя, испуская глубокие стоны.
В час, когда утро земле возвестить Светоносец выходит,
Следом над морем Заря расстилается в розовом платье,
Сруб погребальный истлел, и багряное пламя потухло.
Ветры назад понеслись, во дворцы свои; шумно летели

Морем Фракийским они. Море вздыбилось, сильно бушуя.
Грустный Пелид, наконец, от костра отошёл недалёко,
Лёг изнурённый. И вот сладкий сон овладел Ахиллесом.
После к нему подошли полководцы с владыкой Атридом.
Топот и шум голосов краткий сон Ахиллеса прервали.

Он приподнялся и сел. Так сказал он царям подошедшим:
«Царь Агамемнон, и вы, предводители воинств ахейских!
Время костёр загасить. Вы вином оросите багряным
Всё то пространство, где был жаркий пламень. На пепле останки
Сына Менетия мы соберём, – драгоценные кости, –

Тщательно их отделив от других. Распознать их не трудно:
В центре костра он лежал, друг наш милый. Другие же – дальше,
Кучей горели с краёв, вперемежку и кони и люди.
Кости в сосуд золотой скройте, жиром двойным их окутав,
В гроб положите затем, сам пока не сойду я к Аиду.

И холм высокий пока над Патроклом прошу вас не делать,
Так лишь, приличный чтоб был. Но потом уж, двоим нам, высокий
Пусть возведут здесь курган и широкий ахейцы, что в Трое
После меня при судах мореходных останутся живы».
Так он сказал. И они покорились герою Пелиду.

Первым же делом костёр загасили вином тёмно-красным
Там, где огонь ещё тлел. Тут обрушился пепел глубокий.
Льющие слёзы, они друга белые кости собрали
В дивный сосуд золотой и двойным обложили их жиром,
После в шатёр унесли и материей тонкой покрыли.

Круг очертили затем для холма, заложили фундамент
Возле костра, а потом на фундамент насыпали землю,
Сделав курган, и уйти собрались. Но Пелид задержал их,
Всех в круг большой усадил и открыл игры в честь погребенья.
Вынес призы с кораблей: светлых блюд и треножников много;

Также привёл и коней, и волов крепколобых, и мулов,
И краснопоясных жён; и седое железо принёс он.
Были сначала бега для наездников резвых. В награду
Первому он предложил: в рукодельях искусную деву,
Медный треножник ещё, в двадцать две меры, с ушками ручек.

Призом второму Пелид кобылицу избрал, шестилетку
Неукрощённую, но в животе уж носящую мула.
Третьему приз – на огне не стоявший ещё умывальник,
Четырёхмерный и весь дивносделанный, серебровидный.
Приз для четвёртого – два золотые таланта. А пятый –

Новый получит сосуд, на огне не стоявший, двуручный.
Встал, наконец, Ахиллес средь ахейцев, и так говорил он:
«Царь Агамемнон! И вы, пышнолатные мужи ахейцы!
Быстрых возниц среди вас ожидают все эти награды.
Если б, ахейцы, теперь состязались мы в память другого,

Я, без сомненья, бы взял первый приз в состязаниях этих.
Знаете вы, как быстры благородные кони Пелида.
Да и бессмертны они. Их отцу моему, Эакиду,
Сам Посейдон подарил; а отец мой уж мне подарил их.
Но в состязание я не вступлю со своими конями.

О! потеряли они знаменитого друга, возницу;
Друга, что раньше и сам их волнистые пышные гривы
Чистой водой омывал и умащивал светлым елеем.
Нынче же сами они по вознице тоскуют, и гривы
К самой земле опустив, неподвижно стоят и уныло.

Так что теперь без меня вы для бега готовьтесь, ахейцы,
Кто в своих быстрых конях, и в свей колеснице уверен».
Так говорил Ахиллес, и наездники быстрые встали.
Первым поднялся Эвмел, повелитель мужей знаменитый,
Адмета властного сын, славный мастер искусства возницы.

Следом, – Тидид Диомед, укротитель коней нестрашимый;
Тросских коней он подвёл под ярмо, у Энея которых
В битве отбил; сам Эней был спасён тогда лишь Аполлоном.
Третьим поднялся Атрид Менелай светлокудрый и мощный,
Зевса потомок; подвёл он под упряжь коней быстролётных:

С верным Подаргом своим Эфу впряг, Агамемнона лошадь,
Эфу, которую в дар Эхепол Анхизид дал Атриду,
Чтоб самому не идти на войну под высокую Трою,
Дома чтоб в радости жизнь проводить в Сикионе обширном,
Где его Зевс одарил превеликим и разным богатством.

Эфу запрягал Менелай. Вся дрожа, рвалась к бегу кобыла.
Следом за ним Антилох молодой впряг коней пышногривых,
Нестора доблестный сын, превысокого духом владыки,
Старца Нелида; его кони пилосские с колесницей
Ветром носиться могли. Сам отец подошёл, мудрый старец,

Сыну разумному стал он давать деловые советы:
«Сын Антилох мой! Тебя боги с самого детства любили,
Зевс с Посейдоном; они тебя всяким приёмам учили
В соревнованиях. Мне наставлять тебя много не нужно.
Мастер ворочать коней ты вокруг столбов; но наши кони

В беге весьма тяжелы: я боюсь, чтоб беды не случилось.
Кони соперников всех порезвей, чем у нас, но возницы
Меньше искусны, чем ты, в хитрых выдумках быстрых и ловких.
Так не робей же, мой сын! Ты ловчи, примени всё искусство,
Хитрость свою, – и из рук не упустишь наград знаменитых.

Плотник искусством своим превосходит тебя, а не силой;
Кормчий искусством своим по волнам бурным чёрного понта
Двигает лёгкий корабль, что для буйного ветра – игрушка.
Так и возница – одним лишь искусством своим побеждает.
Слишком иной на коней, на свою колесницу надеясь,

Гонит, виляя туда и сюда непрестанно, безумец;
Носятся кони его, как хотят, он сдержать их бессилен.
Но, кто искусство постиг, тот и худшими правя конями,
К цели уверенно мчит, столб отметки вблизи огибает;
Знает, когда натянуть ему вожжи, когда их ослабить;

Крепко их держит в руках и следит за передним возницей.
Цель я тебе укажу, ты запомни её: вон там, видишь,
Столб деревянный стоит, от земли, как сажень маховая;
Дуб, что не скоро гниёт под дождями, сухая сосна ли;
Два белых камня к нему врыты в землю и справа, и слева,

В самой теснине пути; но кругом поле чисто, свободно.
Памятник, может быть, то над могилой умершего мужа,
Или такая же цель состязаний для прошлых героев.
Столб этот метой избрал для бегов Ахиллес быстроногий.
Ближе к нему правь, примчав; и коней на бегу заверни ты;

Сам же, покрепче держась в колеснице красивоплетёной,
Влево слегка наклонись, а коня, что под правой рукою,
Плетью и криком гони, ну а вожжи ослабь совершенно.
Левый же конь твой пускай обогнёт столб, промчавшись вплотную,
Так, чтоб, казалось: вот-вот колесо его осью заденет,

Ступицей жаркой. Но, чур! Берегись, не ударься о камень:
Не покалечь ты коней и свою не разбей колесницу,
Сын мой, на радость другим, а себе лишь на срам и насмешки!
Будь же, мой милый, вдвойне рассудителен и осторожен!
Если у меты уже первым выправишь ты и погонишь, –

Верь: ни один из возниц не догонит тебя, не настигнет,
Если бы даже он вслед на божественном мчал Арионе,
Адраста бурном коне, порождении крови бессмертной,
Иль – на троянских конях быстрых славного Лаомедона!»
Так сказав, Нестор Нелид возвратился на прежнее место.

Сыну всё важное он объяснил, дал свои наставленья.
Пятым герой Мерион снарядил лошадей пышногривых.
Все в колесницы взошли. Каждый бросил свой жребий Пелиду
В шлем, тот встряхнул их и вот: первым жребий упал Антилоха,
Нестора сына; вторым выпал жребий Эвмела владыки.

Третий – Атрида, царя аргивян, Менелая героя.
Вылетел следом – вождя Мериона. Последним был жребий
Сына Тидея, ему – встать последним на старт с колесницей.
Встали порядком. Пелид указал им далёкую метку,
Что в чистом поле стоит. Но вперёд повелел он при метке

Сесть старцу Фениксу; там он, подобный богам, друг Пелея,
Будет за бегом смотреть, и потом всем расскажет, как было.
Разом возницы кнуты на коней занесли для ударов;
Разом вожжами хлестнув, грозным голосом дали команды,
Полные рвенья. И вот, разом кони помчались по полю

Вдаль от судов с быстротой буйных ветров. Лишь пыль заклубилась
Из-под копыт, взвившись вверх, словно туча, как вихрь сумасшедший.
Длинные гривы коней развевались дыханием ветра.
Вслед колесницы летят: то земли плодородной коснутся,
То высоко над землёй, отскочив, пролетают. Возницы

Гордо стоят на своих колесницах; сердца их трепещут
Жаждой победы. Коней каждый гнал, ободряя их криком.
Кони, взметая песок, по долине летели, как стрелы.
И на финальной прямой, когда кони все к финишу мчали,
К морю седому, – тогда всё искусство возниц проявилось,

Доблесть, сноровка; тут прыть у коней достигала предела.
Вынеслись сильно вперёд кобылицы Феретова внука.
Следом за ними неслись жеребцы Диомеда героя,
Тросские кони; они мчались близко, лишь чуть отставали;
Так что, казалось, хотят заскочить в колесницу Эвмела;

Жарким дыханьем ему нагревали широкую спину,
На Адметида плечах головами лежали, как будто.
Тут обогнал бы его Диомед или с ним поравнялся,
Если бы Феб Аполлон не был в гневе на сына Тидея.
В миг он блистающий кнут из руки догонявшего вышиб.

Брызнули слёзы из глаз Диомеда с досады и гнева.
Видел он: лёгкие вдаль уносились вперёд кобылицы.
Кони ж его без кнута отставали все больше и больше.
Но, как Тидиду вредит Аполлон, от Афины не скрылось.
Быстро настигла царя Диомеда богиня и тут же

Кнут подала, и коням она новую рьяность вдохнула.
К сыну ж Адмета она устремилась, пылавшая гневом.
Конскую упряжь ему порвала, и его кобылицы
В стороны прочь унеслись; дышло тут же упало на землю.
И с колесницы слетел сам Эвмел, у колёс очутившись.

Локти он в кровь разодрал, искровавил и губы и ноздри,
Лоб над бровями разбил очень сильно. И горькие слёзы
Брызнули сразу из глаз, и прервался его сильный голос.
Мимо промчался Тидид на своих жеребцах звуконогих
И далеко впереди остальных оказался. Афина

Силу вдохнула в коней и ему даровала победу.
Вслед за Тидидом летел царь Атрид Менелай светлокудрый.
Но Антилох настигал. Так кричал на отцовских коней он:
«Но-о! Выносите вперёд! Поживей, мои кони! Быстрее!
Я не прошу, чтобы вы в состязанье вступали с конями

Сына Тидея, ведь им прыть и лёгкость богиня Афина
В мышцы вдохнула сама, посылая вознице победу.
Но Менелая коней догоните, друзья, не отстаньте!
Ну же, вперёд! Чтобы вас всенародно стыдом не покрыла
Эфа, кобыла! Вперёд! Не уступим же, братцы, кобыле!

Что ж вы отстали?! Я вам предскажу, что случится сегодня:
Оба вы ласки к себе уж от Нестора больше не ждите:
Он по прибытию вас тотчас жизни лишит острою медью,
Если последний мы приз из-за лености вашей получим.
Ну же, спешите! Скорей! Догоняйте! Скачите быстрее!

Я постараюсь и сам трюк проделать искусный: где узко
Сходится путь, там его обойдём мы; надеюсь, удастся».
Так он кричал на коней. Испугавшись угроз властелина,
Кони резвей понеслись. Очень скоро и узкое место,
Будто бы русло реки, увидал Антилох боестойкий.

Рытвина там пролегала: там вода, накопившись за зиму,
Через дорогу прошла, углубив и размыв это место.
Правил туда Менелай колесницу, боясь столкновенья.
Но Антилох, повернув, вдруг направил коней звуконогих
Чуть стороной от пути и погнал параллельно дороги.

Царь Менелай, увидав, испугался и крикнул, волнуясь:
«Правишь без разума ты, Антилох! Удержи колесницу!
Видишь, дорога тесна; впереди обгоняй, по широкой.
Здесь ты и мне и себе повредишь: колесницы сшибутся!»
Так он кричал. Антилох, притворяясь, что будто не слышит,

Гнал лошадей, что есть сил, и хлестал, и колол их стрекалом.
Сколько с размаха летит расстояния диск, что был брошен
Юношей славным, когда испытать свою силу он хочет, —
Столько вперёд ускакал Антилох. Кобылицы отстали
Сына Атрея. Он сам перестал погонять, опасаясь,

Что в узком месте пути колесницы и кони столкнутся.
Их колесницы тогда опрокинутся здесь, среди поля;
Сами ж они полетят прямо в пыль, так гонясь за победой.
И, негодуя, тогда закричал Менелай русокудрый:
«Ох, Антилох, нет вредней человека, чем ты, среди смертных!

Мчись! Недостойно тебя называют разумным ахейцы!
Все-таки средством таким не получишь ты приза без клятвы!»
Так прокричал он, затем лошадям своим громко прикрикнул:
«Ну-ка, вы, не отставать! Что вы скисли душой? Ободритесь!
Раньше у этих коней истомятся колени и силы,

Нежели ваши: давно их обоих покинула юность!»
Так он кричал. И они, испугавшись угроз властелина,
Пуще пустились бежать и сейчас же догнали передних.
Зорко за бегом следя, аргивяне, собравшись, смотрели,
Как, поднимая столбом в поле пыль, быстро кони летели.

Идоменей, критский вождь, распознал приближавшихся первый,
Так как сидел в стороне от собранья, на вышке дозорной.
Голос возницы узнал издалёка: кричал на коней тот.
Также узнал и коня, что был в паре; узнал по приметам:
Огненно-рыжим был конь, а на лбу у него, в середине,

Круглая, словно луна, выделялась отметина белым.
Идоменей тут вскочил и скорей прокричал к аргивянам:
«Други любезные! Вы, все вожди и владыки ахеян!
Я ли один узнаю тех коней, иль из вас кто узнал их?
Кажется мне, впереди уже кони другие несутся!

Да и возница не тот! Те, что первыми были, наверно
Где-то застряли в пути, кобылицы Эмвела. Они ведь
Первыми были, и столб обогнули всех раньше, я видел.
Но где теперь они есть, я не вижу; куда б ни глядел я
В поле широкое: нет их нигде на троянской равнине.

Вырвались вожжи из рук Адметида, наверно; не смог он
Бег лошадей удержать у столба, повернул неудачно.
Может быть, даже упал и разбил там свою колесницу,
И кобылицы его в страхе прочь унеслись от дороги.
Встаньте, всмотритесь, друзья! Вижу я, но не ясно, быть может,

Только вот, кажется мне: впереди скачет муж этолийский,
Сильный воинственный царь, славный сын конеборца Тидея
Гордый герой Диомед, вождь отважный отважных аргосцев».
Быстрый Аякс Оилид грубо тут возразил Девкалиду:
«Идоменей, не болтай раньше времени! Вон кобылицы

Те же по полю вдали, звуконогие, первые скачут!
Ты уж не молод давно среди прочих ахейских героев,
Вот и глаза у тебя, уж поверь, не острей, чем у прочих!
Зря ты болтаешь всегда! И тебе бы давно не пристало
Здесь пустословить! Тут есть и знатнее и лучше герои!

Те же бегут впереди кобылицы Эвмела, что прежде
Первыми были, и сам он стоит в колеснице и правит».
Гневно на то отвечал ему критских дружин предводитель:
«Ты на словах-то – герой, злоречивый Аякс! В остальном же
Самый последний из всех средь ахейцев, к тому же и злобный!

Бейся со мной об заклад на треножник или умывальник.
Выберем оба судьёй Агамемнона, сына Атрея.
И как отдашь мне заклад, так узнаешь: кто первый там скачет!»
Так он сказал, и Аякс Оилид тут же быстро поднялся,
Пышущий гневом; готов он был речью ответить суровой.

И далеко бы зашла между ними обидная ссора,
Если бы сам Ахиллес не поднялся, сказав воеводам:
«Хватит в собрании вам говорить злые речи друг другу,
Идоменей и Аякс! Это вас недостойно обоих!
Сами осудите вы, если так будут делать другие.

Сядьте на место, друзья, и спокойно следите за бегом.
Скоро уж сами сюда прилетят за победой возницы.
Вы и без спора тогда всё узнаете оба: какие
Первыми кони придут, а какие последними будут».
Так он сказал. В этот миг Диомед показался летящий.

Яро хлестал он коней; те, казалось, дымились в полёте,
Так над дорогой летя, словно вовсе земли не касались;
Из-под копыт их песок, пыль, земля – всё летело в возницу!
Золотом ярко горя, вся нарядная, в олове пышном,
Вслед за конями неслась колесница; тяжёлою медью

Шины колёсные след оставляли в пыли чуть заметный:
Скорость такая была, так летели горячие кони!
К финишу так прилетел, в центре встал, торжествуя, возница.
С пламенных жарких коней пот на землю струился ручьями.
Быстро Тидид Диомед с колесницы сияющей спрыгнул,

Кнут свой к ярму прислонил. Тут сподвижник его не замедлил,
Сильный Сфенел: прибежал, взял с весельем награду Тидида,
Храброй дружине велел он жену и треножник ушастый
Быстро доставить в шатёр, сам же стал распрягать колесницу.
После Тидида пригнал молодой Антилох колесницу,

Не быстротой обогнав Менелая, а хитрой уловкой.
Но и при этом отстал Менелай от него ненамного,
На расстоянье таком, что коня от колёс отделяет,
Если хозяина он в поле мчит, в колесницу впряжённый,
И задевает хвостом медноблещущий обод колёсный.

Так расстоянье мало от коня до колёс колесницы;
Так от колёс отделён, конь бежит по широкому полю.
Столько же мало отстал от Нелеева славного внука
Царь Менелай. А сперва на полёт быстромётного диска
Он отставал. Но нагнал: беспрестанно росла скорость бега

Пламенной Эфы, росли жар и силы кобылы Атрида.
Так что уж если б ещё состязанье обоих продолжить,
То обогнал бы Атрид, одержал бы победу бесспорно.
Следом за ним, на полёт боевого копья отставая,
Вождь Мерион поспевал, друг блистательный Идоменея.

Медленны были его длинногривые кони при беге;
Мало искусен и сам Мерион был в бегах колесничных.
Самым последним пришёл сын Адмета, коней своих гнал он
Перед собой, сам катил колесницу прекрасную следом.
Видя его, Ахиллес несравненный почувствовал жалость,

Встал, и к ахейским царям устремил он крылатые речи:
«Первый наездник, и вдруг он последним коней пригоняет!
Все же дадим мы ему, аргивяне, вторую награду.
Сын же Тидея пускай первым призом владеет по праву».
Так он сказал. И цари все одобрили это решенье.

Так и отдал бы ему кобылицу, с согласья ахейцев,
Если бы Нестора сын, Антилох, не обиделся этим.
Быстро он встал, возразив, справедливо тогда Ахиллесу:
«Царь Ахиллес! Огорчусь я жестоко, когда ты исполнишь
Слово своё! Ведь отнять честный приз у меня захотел ты,

Так как отстал царь Эвмел по вине лишь коней с колесницей!
Сам он, мол, – славный ездок! Почему же богов всемогущих
Он не молил: никогда не пришел бы тогда он последним!
Если ж тебе его жаль и он столько душе твоей дорог, –
Есть же в шатре у тебя в изобилии золота, меди;

Есть у тебя и стада, и рабыни, и быстрые кони:
Выбрав из них, отличи ты его хоть и большей наградой
После, и даже теперь, чтоб тебя похвалили ахейцы!
Приз же я свой не отдам! А кто хочет его из ахеян,
Пусть подойдёт и со мной за него в рукопашном сразится!»

Так он сказал. Ахиллес быстроногий с улыбкой, любуясь,
На Антилоха глядел: он любил его нежно, как друга.
И, обращаясь к нему, устремил он пернатое слово:
«Ты, Антилох, мне велишь, чтоб в шатрах своих что-то другоеём е я тьросить, ть, требоватьво
Я для Эвмела нашёл? Хорошо, я охотно исполню.

Дам ему медный доспех, что я снял в бою с Астеропея,
Олова светлой струёй окаймлён он по краю, литою;
Будет по праву такой приз достоин героя Эвмела».
Так он сказал, и велел Автомедону, милому другу,
Медный доспех из шатра принести. Тот немедля исполнил;

В руки Эвмелу вручил; и тот с радостью принял подарок.
Встал тогда царь Менелай светлокудрый, душой огорчённый,
На Антилоха свой гнев он питал. Ту же мудрый глашатай
Жезл ему царский вручил, и молчать повелел аргивянам.
Начал тогда говорить царь, что богу подобен, сказал он:

«Ох, Антилох! Ты всегда рассудительным был. Что ж ты сделал!?
Славу мою омрачил: задержал ты коней моих быстрых,
Хитростью вывел вперёд ты своих, несравненно слабейших!
К вам обращаюсь, вожди и советники войска ахейцев!
По справедливости нас рассудите обоих, без лести.

Чтобы никто не сказал обо мне из мужей меднобронных:
— Царь Менелай одолел Антилоха неправдой и властью,
Приз у него отобрав: кобылицу; но кони его, мол,
Много слабее, лишь сам он сильнее значеньем и властью. —
Слушайте! Я сейчас сам рассужу, и меня, я надеюсь,

Не укорит здесь никто среди вас: справедлив приговор мой.
Ну-ка, питомец богов, Антилох, подойди к колеснице,
Встань, как обычай велит, возле бурных коней своих; в руки
Гибкий свой кнут ты возьми, тот, которым коней гнал; и к ним ты
Этим кнутом прикоснись, и клянись нам самим Посейдоном,

Что колесницу мою задержал неумышленно в беге».
И молодой Антилох многоумный сказал Менелаю:
«Сердце свое успокой, о, Атрид! Я – юнец пред тобою.
Ты меня, царь Менелай, и годами, и доблестью выше;
Ведаешь ты, как легко молодежь заблуждаться способна:

Слаб для суждения ум молодой, он незрел, опрометчив.
Сердце смягчи, Менелай; а награду мою, кобылицу,
Сам я тебе отдаю; и когда б из моих достояний
Больше потребовал ты, тут же с радостью я б тебе выдал
Всё, лишь бы дружбы твоей не утратить, питомец Кронида,

Лишь бы я в сердце твоём не остался лжецом пред богами!»
Так он сказал. Подведя, кобылицу отдал Менелаю,
Мудрого Нестора сын, прямо в руки. В душе у Атрида
Радость взыграла, блестя, словно росы на пышных колосьях
Зреющей нивы, когда те трепещут на пашне широкой.

Так у тебя, Менелай, тут растаяло в радости сердце.
К юноше сразу в ответ устремил ты крылатые речи:
«О, Антилох! Я свой гнев усмирил. Сам тебе уступлю я.
Так как ты не был ещё безрассуден или легкомыслен.
И лишь сегодня в тебе над умом юность верх одержала.

Но с этих пор, Антилох, опасайся обманывать старших!
Всякий другой не легко из ахейцев меня укротил бы.
Ты же довольно терпел здесь, под Троей, и много ты сделал,
Как и твой храбрый отец, и твой брат, за мою честь воюя.
К просьбе твоей снисхожу и награду мою, кобылицу,

Я уступаю тебе. И пускай все ахеяне помнят,
Что никогда не был я скуп на милость, и не был надменен!»
Так он сказал и вернул кобылицу, отдав Ноемону,
Тот чтобы другу отвёл, Антилоху. Сам взял умывальник.
Золото взял Мерион по заслуге своей, – приз четвёртый,

Так как четвёртым пригнал он коней. Пятый приз оставался:
Новый двуручный сосуд. Взял его Ахиллес быстроногий,
Перед собраньем пронёс, перед Нестором встал и сказал так:
«Старец божественный! Приз этот твой! Сохрани его в память
Тризны о друге моём, о Патрокле: его между нами

Ты не увидишь уже! И тебе я награду победы
Так дать хочу! Ведь в борьбу ты, Нелид, и в кулачную битву,
Верно, не вступишь; в стрельбе, или в легкости быстрого бега
Спорить не будешь: тебя удручает тяжёлая старость».
Так говоря, он вручил приз ему. Старец с радостью приял;

Речи крылатые он устремил к Ахиллесу с ответом:
«Истину ты говоришь, справедливо, мой сын, и разумно.
Члены ослабели мои, не проворны уж ноги, мой милый;
Руки в плечах у меня не быстры и сильны, как бывало.
Если бы молод я был! Если б бывшею силой блистал я,

Прежних тех дней, как царю Амаринку эпейцы в Вупрасе
Тризну творили, и всем игры дети царя учредили!
Там не сравнился со мной ни один человек из епейцев,
Храбрых пилосцев или духом мужественных этолийцев.
Там я в кулачном бою одолел Клитомеда героя,

Сына Энопа. В борьбе победил плевронийца Анкея.
Ног быстротой превзошёл знаменитого бегом Ификла.
В копьеметании двух победил: Полидора с Филеем.
Лишь Акториды меня в колесничных бегах обогнали;
Но победили числом, мне завидуя в этой победе,

Так как и приз за неё был славнейший из всех в состязаньях.
Вышли вдвоём на меня. И один только правил конями,
А в это время другой гнал и гнал их, хлеща без пощады.
Вот я каким прежде был! Но теперь молодым оставляю
Подвиги славы. А мне уж пора уступить, подчиниться

Старости скорбной. И я в своё время блистал средь героев!
Но продолжай, Ахиллес, чествуй играми память о друге.
Я благодарно твой дар принимаю, и радуюсь сердцем,
Что почитаешь меня: не забыл ты смиренного старца
Честью приличной почтить перед войском, народом ахейским.

Боги за это тебе воздадут и исполнят желанье!»
Так он сказал. И Пелид старца Нестора выслушав, тут же
Вновь возвратился назад, сквозь великие сонмы ахеян.
Тут предложил он призы для кулачного страшного боя:
Выслал на круг привязать шестилетнего, сильного мула,

Что не смирён был ещё и строптив для смирения очень.
Мул – победителю приз. Побеждённому – кубок двудонный.
Встал, наконец, Ахиллес перед всеми, сказал аргивянам:
«Дети Атрея, и вы, меднолатные мужи ахейцы!
Двух вызываю бойцов, в ком есть мужество, сила, уменье

Биться в кулачном бою. Тот, кому Аполлон стреловержец
Даст устоять, и кого победителем все мы признаем,
Тот к своему кораблю поведёт терпеливого мула;
А побеждённый боец приз второй возьмёт – кубок двудонный».
Так он сказал. Тут же встал человек и огромный и мощный,

Славный кулачный боец, муж Эпей, Панопеева отрасль.
Мула за гриву схватил он рукой жиловатой, и крикнул:
«Ну, подходи, кто рискнёт унести с собой кубок двудонный!
Мула, надеюсь, никто не отвяжет другой из ахеян,
В битве кулачной меня победив: я здесь первый кулачник!

Пусть в оружейных боях и не лучший я воин, — что делать:
Смертный не может владеть одинаково всяким искусством.
Но объявляю при всех, и исполню я в битве угрозу:
Кости противнику я изломаю, порву на нём кожу!
Пусть с ним приходят друзья и поблизости здесь ожидают,

Чтобы из битвы его унести, укрощённого мною».
Так он сказал. Онемев, все ахейцы хранили молчанье.
Только один Эвриал отозвался, бессмертным подобный,
Внуком Талая царя был он, сыном царя Мекистея,
В Фивы ходившего, где тот на играх надгробных Эдипу,

В то время павшему, всех победил в состязаньях кадмейцев.
Славный Тидид снаряжал Эвриала, лихой копьеборец,
Дружеской речью бодря, и сердечно желая победы:
Пояс на нём застегнул, в руки дал два ремня, что из крепкой
Кожи степного быка были скроены ровно, красиво.

Так подпоясавшись, в круг вышли оба бойца, в средину.
Подняли разом они друг на друга могучие руки,
Яростно сшиблись. Бойцов руки тяжкие быстро мелькали;
Слышался стук кулаков об их челюсти; лился ручьями
Пот по телам их. Как вдруг, изловчившись, Эпей несравненный

Резко ударил врага, когда тот лишь на миг оглянулся.
Больше стоять он не смог, подкосились тут славные ноги.
Как на морском берегу бьётся рыба, что выбросил с тиной
Грозный Борей из волны и скрывает вновь тёмной волною, –
Так тот забился, упав. Тут Эпей, воин великодушный,

За руку поднял его; подбежали друзья Эвриала,
К стану его повлекли, по земле волочившего ноги,
Кровь извергавшего ртом; голова, обессилев, качалась.
Был без сознания он. Меж своими его посадили
Други, а сами пошли приз забрать, дивный кубок двудонный.

Тут же Пелид учредил третьи игры, назначив награды.
Выставил войску призы за борьбу самых сильных атлетов.
Приз победителю был – для огня медный дивный треножник,
Очень большой, все его аж в двенадцать волов оценили.
Приз побеждённому был – рукодельница, юная дева:

Войско ахейцев её лишь в четыре вола оценило.
Встал, наконец, Ахиллес перед войском, сказал аргивянам:
«Встаньте, кто хочет себя испытать в состязании этом!»
Так лишь сказал, в тот же миг встал великий Аякс Теламонид;
Встал и герой Одиссей многоумный, на выдумки хитрый.

И, пояса застегнув, вышли в круг два борца, на арену.
Крепко руками они за бока подхватили друг друга,
Словно стропила, что дом завершают высокий, который
Плотник искусный воздвиг для защиты от буйного ветра.
Сильно хрустели хребты под могучестью стиснутых рук их.

Оба борца напряглись; крупный пот заструился по телу;
Частые полосы вдруг по бокам их и спинам широким
Забагровели вокруг. В гордых душах их равная ревность
К славной победе горит и к треножнику славной работы.
Долго ни царь Одиссей тут не мог опрокинуть Аякса,

Ни многомощный Аякс опрокинуть не мог Одиссея.
Это наскучило всем, и ахеян сыны зароптали.
И обратился тогда к Одиссею Аякс Теламонид:
«О, Лаэртид Одиссей, ты божественный и многомудрый!
Или меня подними, или мне дай! А Зевс пусть решает!»

Так он сказал, и поднял. Одиссей не забыл ухищренья:
Пяткой ударил ему под колено, подшиб ему ноги,
Навзничь его повалил и на грудь ему сам повалился.
И удивился народ, изумились тут все аргивяне.
После пытался поднять Одиссей терпеливый Аякса;

Вновь обхватились, но он чуть лишь сдвинул с земли, а не поднял;
Ноги согнулись его, и на землю вновь рухнули оба;
Рядом упали они, и тела тёмной пылью покрылись.
Встали, и в третий уж раз устремились бы спорить герои,
Если бы сам Ахиллес не сдержал их, он встал и сказал им:

«Кончите вашу борьбу и трудом не томитесь жестоким.
Ваша победа равна! И, призы вы взяв равные, с круга
Лучше сойдите! Другим дайте тоже вступить с состязанья».
Так он сказал, и они подчинились решенью охотно:
Оба с арены ушли; прах очистив, надели хитоны.

Тотчас Пелид предложил всем награды за скорость при беге:
Первый приз – дивный сосуд шестимерный, серебряный, пышный,
Чудная чаша, красой затмевавшая прочие в мире
Славные чаши; мужей то искусных работа, сидонян;
А финикийцы её по туманному мглистому понту

В Лемнос продать привезли, но как дар предложили Фоасу;
Царь же Эвней Язонид чашу дал Менетиду Патроклу
В выкуп Ликаона, так взял из плена он сына Приама.
Чествуя друга, Пелид эту чашу наградой поставил,
Призом тому, кто быстрей и кто в беге окажется первым.

Призом второму – быка преогромного, тучного жиром.
Ну а последнему приз – золотых полталанта назначил.
Встал, наконец, Ахиллес перед войском, сказал аргивянам:
«Встаньте, кто хочет себя испытать в состязании этом!»
Так лишь сказал, в тот же миг встал Аякс Оилид быстроногий;

И многоумный за ним Одиссей, и сын Нестора быстрый,
Вождь Антилох, побеждал он всех юношей в беге на скорость.
Встали все в ряд. Указал Ахиллес им далёкую метку.
Так от начальной черты побежали. Вот первым всех дальше
Быстрый умчался Аякс. Но за ним Одиссей знаменитый

Близко бежал. Так порой держит в дивной одежде ткачиха
Цевку поближе к груди, чтобы нить натянуть ей искусно
И пропустить за утком, и опять удержать перед грудью, —
Так же всё время бежал по пятам Одиссей за Аяксом;
В след его раньше вступал он, чем пыль от следов поднималась;

Жарким дыханьем своим обдавал он затылок Аяксу,
Быстро и ровно бежал. И кричали кругом аргивяне,
Видя, как рвётся вперёд Одиссей, подбодряли в нём силы.
И уж когда бег к концу приближался, тогда уж взмолился
В сердце своём Одиссей светлоокий Палладе Афине:

«Дева богиня, услышь! Помоги и ускорь мои ноги!»
Так произнёс он, молясь, — и услышала дочь Эгиоха;
Сделала лёгкими в миг Одиссею и ноги и руки.
К финишу оба неслись, подбегали, стремились к награде.
Вдруг поскользнулся Аякс на бегу, – навредила Афина, –

В бычий навоз он вступил влажный, лужей разлитый; быков тех,
Что Ахиллес заколол в честь Патрокла, любимого друга.
Ноздри Аякса и рот переполнились бычьим навозом.
Чашу же взял Одиссей несравненный и многострадальный,
Первым пришёл он. Быка взял Аякс Оилид знаменитый.

Встал он, схватился за рог полевого быка и, стоял так,
Сплёвывал мерзкий навоз и сказал, обратясь к аргивянам:
«Дочь громовержца, друзья, повредила мне ноги, Афина!
Вечно она, словно мать, Одиссею на помощь приходит!»
Так он сказал, и вокруг смех весёлый раздался по войску.

Нестора сын получил из наград приз последний за скорость,
И, улыбаясь, он так говорил перед войском ахейским:
«Знаете сами, друзья, что всегда и везде, как сегодня,
Чествуют боги людей умудрённых годами, старейших.
Старше немного меня по годам славный сын Оилея.

Сын же Лаэрта рождён в поколении прежних героев.
Только ещё зелена, говорят, Одисеева старость;
В беге с ним спорить из всех из ахейцев Ахилл только может».
Так он сказал, восхвалив, быстроногого сына Пелея.
И Ахиллес тут же встал, чтоб ответить на то Антилоху:

«Друг Антилох! Похвала твоя пусть не бесплодною будет:
Я полталанта ещё тебе золота к призу прибавлю».
Это сказав, он вручил и прибавку; тот с радостью принял.
Тут быстроногий Пелид, взяв копьё длиннотенное, вынес
В круг перед всеми, и щит также вынес, и шлем светозарный,

Весь Сарпедонов доспех, с поражённого взятый Патроклом.
Перед собранием встал, наконец, и сказал аргивянам:
«Двух вызываем бойцов! Двух храбрейших и сильных ахейцев!
В крепких доспехах своих и с оружием медным и острым
Пусть в поединке они мощь покажут народу и смелость.

Тот же, кто первый пронзит сквозь доспех у противника тело,
Медью коснувшись его, кровь багряную только достанет, –
Тот победил! И тому меч вручу этот сереброгвоздный,
Славный, фракийский; его взял в бою я у Астеропея.
А Сарпедона доспех – дам обоим, пусть сами поделят.

После в шатрах у меня пышный пир для героев устрою!»
Так он сказал. В тот же миг встал великий Аякс Теламонид;
Быстро поднялся за ним и Тидид Диомед многомощный.
С разных концов от толпы оба быстро доспехи одели
И в средину спешат. В круг выходят, пылая сразиться;

Грозно глаза их глядят, даже зрителей ужас объемлет.
Быстро герои сошлись, устремлённые друг против друга,
Трижды бросались они в битву, трижды оружием сшиблись.
Сын Теламона копьё вбил противнику в щит круговидный,
Но тела он не достал, защищённого панцирем крепким.

Сын же Тидея тогда над щитом исполинским пытался
В шею Аяксу попасть беспрестанно сверкающим жалом.
Тут, за Аякса боясь, закричали ахейцы, чтоб оба
Бой прекратили, а приз чтобы был поделен между ними.
Всё же большой дивный меч Ахиллес подарил Диомеду,

С ножнами вместе, с ремнём расписным и красивым, искусным.
Тут Ахиллес диск большой цельнолитный представил, железный;
Прежде метал этот диск Этион многомощный, великий;
Но лишь убил Ахиллес градоборец царя Этиона,
Диск на своих кораблях он с другими трофеями вывез.

Встал, наконец, Ахиллес перед войском, сказал аргивянам:
«Встаньте, кто хочет себя испытать в состязании этом!
Сколько бы кто ни имел дома дальних полей прешироких,
Тот и за пять круглых лет глыбы этой истратить не сможет;
И никогда у него недостатка в железе не будет;

Пахарь, пастух не пойдут покупать в город – дома получат».
Так он сказал. С места встал в тот же миг Полипет стойкий в битвах;
Следом – герой Леонтей многомощный, подобный бессмертным;
Встал Теламонид Аякс, и Эпей несравненный и мощный.
Встали один за другим. Первым диск взял Эпей несравненный;

Долго вращал и метнул. Только хохот раздался ахейцев.
Следом метнул Леонтей, благородный потомок Ареса;
Третьим великий Аякс Теламонид взял диск тот железный,
Бросил его далеко за отметки метателей прежних.
Но, когда взял этот диск и метнул Полипет стойкий в битвах,

Диск улетел далеко. Так пастух взрослый посох метнёт свой
С силой, – в полёте крутясь, тот летит через стадо коровье.
Так далеко улетел за арену и диск. Все вскричали.
Сразу сбежались друзья Полипета могучего дружно
И понесли на корабль многоместный награду владыки.

К первенству лучников, – из тёмно-синего цвета железа
Десять двуострых секир, также десять простых, – приз назначен.
К мачте большой корабля черноносого, что находился
В дальнем конце, на песке, повелел привязать он голубку
За ногу тонким шнурком, на верхушку, – в неё велел метить:

«Кто из царей попадёт по голубке, трепещущей робко,
Десять двуострых секир тот домой увезёт, как награду!
Кто же в шнурок попадёт, а по птице самой промахнётся,
Тот приз второй заберёт и простые секиры получит».
Так он сказал. Тут же встал на призыв Тевкр, могучий владыка.

Встал и герой Мерион, повелителя критян сподвижник.
Жребии бросив свои в медный шлем, сотрясли их, и Тевкра
Вылетел жребий: стрелять ему первому. Тут же стрелу он
С силой огромной послал, но не дал обещания Фебу
В жертву ему принести первородных ягнят гекатомбу.

В птицу герой не попал: воспрепятствовал Феб раздражённый.
В шнур возле лапки попал; и шнурок, что держал голубицу,
Около лапки стрела рассекла, перерезав. Голубка
К небу вспорхнула, взвилась на свободу. Шнурок же по мачте
Вниз опустился, к земле. Закричали в восторге ахейцы.

Быстро тогда Мерион из руки у печального Тевкра
Выхватил лук, а стрелу наготове держал, чтоб направить;
В мыслях своих обещал он метателю стрел Аполлону
В жертву ему принести первородных ягнят гекатомбу.
В выси, под облаком, он птицу робкую зорко наметил,

Быстро кружила она. Под крыло, в бок, стрелой угодил он.
Вверх пролетела стрела сквозь крыло и обратно на землю
Пала, вонзившись у ног Мериона. И с выси лазурной
К мачте большой корабля черноносого пала голубка,
Шею склонила к груди и густые повесила крылья;

Вылетел дух из неё и тогда пала с мачты на землю.
И удивился народ, и кругом изумлялись ахейцы.
Десять двуострых секир получил Мерион победитель;
Тевкр же простые забрал и унёс к кораблям мореходным,
А в заключенье Пелид в круг копьё длиннотенное вынес

И, равноценный быку, изукрашенный всюду цветами
Необожжённый сосуд. Встали двое метателей копий:
Первым поднялся Атрид Агамемнон пространнодержавный,
После – герой Мерион, друг прославленный Идоменея.
Но, встав меж ними, сказал Ахиллес быстроногий героям:

«Славный Атрид, знаем мы, нас насколько ты всех превосходишь,
Сколько и в мощи своей, и в метании копий отличен!
Сразу награду прими и неси на корабль многоместный,
А Мериону копьё длиннотенное будет наградой.
Если, конечно, со мной ты согласен, – я так рассудил бы».

Так он сказал. С ним вполне согласился Атрид Агамемнон,
Ценный сосуд передал он Талфибию, вестнику, в руки.
А боевое копьё Ахиллес подарил Мериону.

Песнь двадцать четвёртая

ВЫКУП ГЕКТОРА

Кончились игры. Народ по своим кораблям разошёлся.
Каждый спешил в свой шатёр, чтобы там подкрепить свои силы
Пищей вечерней, затем – сладким сном. Лишь Пелид безутешный
Плакал, о друге своём, вспоминая. Его не касался

Всё усмиряющий сон. Беспокойно мечась по постели,
Полный тоски, вспоминал он и силу, и мужество друга,
Сколько страдали они, сколько вместе трудились, сражаясь
В битвах тяжелых с врагом или с волнами бурного моря.
Всё вспоминая в душе, проливал он горячие слёзы.

То на спине он лежит, то на бок повернётся, то в ложе
Жарким уткнётся лицом. Наконец, вовсе бросил постель он;
Берегом моря бродил, тосковал. Там и утро он встретил,
Видел, как вышла заря, озарив в пурпур море и берег.
Быстро тогда он запряг в колесницу коней быстролётных,

А к колеснице затем привязал и труп Гектора. После
Трижды его протащил он вокруг Менетида могилы.
После ушёл в свой шатёр, успокоившись. Гектора бросил,
Ниц распростёртым в пыли. Только Феб, покровитель, от тела
Мёртвого все отклонял повреждения; так сожалел он

Даже о мёртвом о нём. Он укрыл золотою эгидой
Тело героя, чтоб труп, волочась по земле, не терзался.
Так надругался Ахилл над божественным Гектором в гневе.
Жалость бессмертных взяла, на такое глядевших с Олимпа.
Тело похитить велят они аргоубийце Гермесу.

Это решение все одобряли, но только не Гера,
Также не царь Посейдон, и не дева Паллада Афина.
Им, как и прежде, была ненавистна священная Троя,
Старец Приам и народ, – за вину Александра, который
Двух оскорбил из богинь, что пришли как-то в дом его сельский;

Честь он лишь третьей воздал, одарившей его сладострастьем.
Вестница утра, Заря, уж двенадцатый раз поднималась;
Тут среди сонма богов Феб поднялся, сказал он бессмертным:
«Неблагодарные вы и жестокие, боги! Не вам ли
Гектор быков и козлов беспорочных пожертвовал много?

Вы ж и тела его не хотите спасти от бесчестья!
Не позволяете с ним попрощаться супруге и сыну,
Матери, старцу отцу и согражданам! Пусть бы родные
Тело предали огню и простились последнею честью!
Вы ж помогаете лишь Ахиллесу губителю, боги!

Мужу, который изгнал справедливость из сердца и в мыслях,
Всякую жалость отверг! Словно лев, он убийств только жаждет.
Лев своей дерзкой душой с дикой силой стремится и ищет,
Лишь бы где стадо найти у людей, и добычу похитить.
Так и Пелид погубил в себе жалость, и стыд потерял он!

Стыд, что несёт для людей также много вреда, как и пользы.
Смертный теряет порой человека роднее и ближе:
Сына в цветущих годах и единоутробного брата;
Плачет о трате своей, но печаль, наконец, утоляет.
Мойры, богини судьбы, терпеливыми сделали смертных.

Он же, дыханья лишив боговидного Гектора, вяжет
Труп к колеснице, влечёт вкруг могилы любимого друга!
Делом таким он себе не добудет ни славы, ни пользы!
Только наш гнев навлечёт на себя, не взирая на доблесть,
В ярости дикой своей оскорбляет он землю немую!»

Гневом пылая, ему отвечала державная Гера:
«Верным бы слово твоё было, серебролукий, когда бы
Мы одинаково их, Ахиллеса и Гектора, чтили!
Гектор от смертных рождён, женской грудью с младенчества вскормлен.
А Ахиллес – славный сын от богини, которую я же

И воспитала сама, и взрастила, и милой супругой
В жёны Пелею дала, что любезен для всех нас, бессмертных.
Вы же, бессмертные, все и на свадьбе её пировали,
Сам ты с кифарой там был, друг негодных, всегда вероломный!»
К ней обратился тогда Зевс Кронид, собирающий тучи:

«Гера, супруга! Ты свой укроти гнев на жителей неба.
Разную честь воздадим мы героям. Однако и Гектор
Средь Илиона сынов был любезнейшим для олимпийцев,
И для меня! Он всегда помнил долг принесения жертвы;
И никогда мой алтарь не лишался ни жертвы обильной,

Ни благовоний, ни вин: честь нам должную всем воздавал он.
Но, чтобы тело украсть, и не думайте! От Ахиллеса
Гектора тайно украсть невозможно: к нему мать Фетида
Ходит и ночью и днём, и заботой его окружает.
Лучше ко мне кто-нибудь из богов призовёт пусть Фетиду;

Мудрый совет я ей дам, чтоб склонила она Ахиллеса
Выкуп за Гектора взять от Приама, отдать ему тело».
Так он сказал. Словно вихрь с этой вестью умчалась Ирида;
И между Имбром крутым, и утёсистым Самосом в море
Бросилась тёмное; тут весь залив застонал под богиней;

В глубь устремилась она, уподобясь свинцовому грузу,
К рогу степного вола что привязан, крючок мчит он книзу
Вместе с наживкой, неся злую гибель, для рыб кровожадных.
В бездне Фетиду она отыскала, в пещере глубокой;
С нею и многих богинь Океана, её окружавших.

Горько рыдала она между ними об участи сына,
Что от отчизны вдали должен в Трое холмистой погибнуть.
Встав перед ней, говорит быстроногая дева Ирида:
«Встань, о, Фетида! Тебя Зевс зовёт, непреклонный в решеньях».
Сереброногая ей отвечала богиня Фетида:

«Что хочет мне приказать бог великий бессмертных и смертных?
Стыдно идти мне к богам, и явиться там в мрачной печали!
Но повинуюсь, иду. Что бы он ни сказал, – будет польза».
Так говорила она, облекаясь в одежду печали:
Чёрный-пречёрный покров; нет чернее одежды на свете.

Так устремились они. Впереди, словно ветер, Ирида
Быстро неслась. И вокруг расступались шумящие волны.
Вышли на берег они и в широкое небо умчались.
Там и Кронида нашли громовержца. Вокруг и другие
Вечноживущие все восседали блаженные боги.

Села близ Зевса она. Уступила ей место Афина;
Кубок с вином золотой и изящный вручила ей Гера
С ласковым словом. Его, осушив, возвратила Фетида.
Тут своё слово сказал Зевс, отец и бессмертных и смертных:
«Ты поднялась на Олимп, о, Фетида, на скорбь не взирая.

Носишь в груди ты печаль безутешную: знаю, богиня.
Всё же я должен сказать, для чего тебя звал на Олимп я.
Девять уж дней, как идёт распря между бессмертными из-за
Мёртвого Гектора и Ахиллеса царя, градоборца.
Тело похитить они просят аргоубийцу Гермеса.

Я же, напротив, хочу славу эту отдать Ахиллесу,
Чтобы и впредь сохранить и твоё уваженье и дружбу.
К войску ахейцев спеши и скажи сыну то, что узнала:
Боги, скажи, на него рассердились, и более прочих
Сам я сержусь на него, потому что, свирепствуя сердцем,

Гектора возле судов он изогнутых держит доныне.
Если боится меня, пусть вернёт его тело за выкуп.
Я же Ириду пошлю к добродушному старцу Приаму
С вестью, чтоб он к кораблям шёл ахейским для выкупил сына
И Ахиллесу дары нёс большие, – смягчить его душу».

Так он сказал. И ему покорилась богиня Фетида.
Быстро она понеслась, бросясь вниз с олимпийской вершины.
Вскоре примчалась и в стан. Там, в шатре, она сына находит.
Грустный он тяжко стонал. А друзья его милые тут же
В хлопотах возле него суетились, готовили завтрак,

Ими заколот баран тут лежал, густорунный и крупный.
Села владычица мать рядом с сыном печальным, скорбящим;
Гладила тихо рукой, и ласкала, и так говорила:
«Милый мой сын! Ну, зачем до сих пор ты, скорбя и тоскуя,
Сердце терзаешь своё? Ты забыл о покое и пище.

Было б тебе хорошо насладиться любовью с рабыней…
Жить уж недолго тебе, милый сын мой. Стоят уже близко
И неизбежная Смерть, и Судьба всемогущая с нею.
Выслушай слово моё! Эти вести несу я от Зевса:
Боги, велел он сказать, на тебя рассердились; и сам он –

Более всех; потому, что так долго, свирепствуя сердцем,
Гектора возле судов ты изогнутых держишь, не выдашь,
Выкуп приняв! Так отдай его тело, возьми себе выкуп!».
Ей отвечая, сказал знаменитый Ахилл быстроногий:
«Пусть будет так! Кто придёт, даст мне выкуп, – тому выдам тело.

Раз уж решительно так поступить мне велит Олимпиец».
Так, пока возле судов мать и сын говорили об этом, –
Да и о многом другом там плелись их крылатые речи, –
Быстро Ириду Кронид в Илион посылает священный:
«Мчись же, Ирида, скорей! Ты покинь Олимпийские выси,

Весть в Илион отнеси добродушному старцу Приаму:
Пусть он к ахейским судам выкупать идёт милого сына,
Пусть Ахиллесу дары отнесёт, чтоб смягчить его сердце.
Но пусть один он идёт, чтоб никто с ним не шёл из троянцев!
Может лишь вестника взять он старейшего, мулами править,

Чтобы обратно ему в быстролётной повозке из стана
В город труп сына везти, что убит быстроногим Пелидом.
Думы о смерти и страх пусть при этом его не тревожат:
В спутники старцу дадим бога, агроубийцу Гермеса.
Он и проводит его до шатра Ахиллеса героя.

И, лишь его приведёт в ставку он, Ахиллес не захочет
Смерти Приама предать, и другим никому не позволит.
Он не безумный наглец, не привыкший к грехам нечестивец;
Он милосерден всегда и заботлив к молящему мужу».
Так он сказал. Словно вихрь с этой вестью умчалась Ирида;

К дому Приама сошла и нашла там рыданья и вопли.
Возле отца сыновья во дворе перед домом сидели;
Слёзы ручьями текли, орошая плащи их. А в центре,
Плотно укрытый плащом плакал старец, и прахом покрыты
Были его голова и понурая шея обильно.

В горе он на землю пал и грязнил сам себя, оскверняя.
В верхних покоях дворца и невестки, и дочери старца
Плакали, многих других вспоминая защитников славных,
Что под рукой аргивян полегли, погубив свои души.
Близко к Приаму царю подошла тихо вестница Зевса;

Тихо сказала, но так, что объял трепет все его члены:
«Верь мне, Приам Дарданид! Смелым будь и меня не пугайся!
Весть я сегодня тебе принесла не зловещую вовсе,
С доброю вестью теперь я спешу к тебе, вестница Зевса!
Даже вдали от тебя, о тебе он заботиться в сердце.

Зевс Олимпиец велит тебе выкупить Гектора тело.
Ты Ахиллесу дары отвези, чтоб смягчить его сердце.
Только один поезжай, никого не беги из троянцев!
Можешь лишь вестника взять ты старейшего, мулами править,
Чтобы обратно тебе в быстролётной повозке из стана

В город труп сына везти, что убит быстроногим Пелидом.
Думы о смерти и страх пусть при этом тебя не тревожат:
В спутники даст он тебе бога, агроубийцу Гермеса.
Он и проводит тебя до шатра Ахиллеса героя.
И, лишь тебя приведёт в ставку он, Ахиллес не захочет

Смерти тебя предавать и другим никому не позволит.
Он не безумный наглец, не привыкший к грехам нечестивец;
Он милосерден всегда и заботлив к молящему мужу».
Кончив едва, унеслась быстроногая дева Ирида.
Старец Приам повелел, чтоб немедля сыны снарядили

Мулов с повозкой и к ней, быстролётной, приделали кузов.
Сам же спустился затем в кладовую со сводом высоким,
Маслом кедровым кругом благовонную, с массой сокровищ;
Так же туда он позвал и супругу Гекубу, сказав ей:
«Волею Зевса ко мне была вестница с высей Олимпа;

Выкупить сына идти к кораблям мирмидонским велела;
И Ахиллесу дары отвезти, чтоб смягчить его сердце.
Ну-ка, супруга, теперь вразуми, что ты скажешь об этом?
Сильно меня самого побуждают и сердце и мысли
Прямо сейчас поспешить в стан огромный ахейский, к судам их».

Так он сказал. И жена зарыдала, потом отвечала:
«Горе! Твой разум куда подевался, которым когда-то
Славился ты среди царств чужеземных, и в собственном царстве?
Как же ты хочешь один к кораблям мирмидонским явиться
И перед мужем предстать тем, который так много храбрейших

Наших сынов умертвил? Может, сердце твоё из железа?
В руки к нему ты едва попадёшь, лишь тебя он увидит,
Тот кровопийца, тот муж вероломный, – пощады не будет!
Он не уважит тебя! Лучше здесь, во дворце мы поплачем,
Пусть и от сына вдали… знать, такую суровая Мойра

Выпряла сыну судьбу в день, когда я его породила, –
Долю такую, чтоб псов он насытил от нас в отдаленье,
Перед убийцей своим. О, когда бы я печень убийцы
Вырвать могла, чтобы съесть!.. Вот тогда б я ему отомстила
Этим за сына! Ведь сын наш погиб не бесчестно, не трусом;

Он за троянцев погиб и за жён полногрудых троянских!
Бился героем, в бою он не думал о страхе и бегстве!»
Снова в ответ ей сказал бедный старец, Приам боговидный:
«О, не противься! Меня не удерживай! В собственном доме
Птицей зловещей не будь! И о том не проси меня даже.

Если бы дело внушал мне такое какой-либо смертный –
Жертвогадатель какой, прорицатель ли, жрец ли троянский, –
Ложью б мы это сочли, и с презрением, верно б, отвергли.
Нынче же, слышал я сам, и сам видел богиню так близко!..
Нет, те слова мне даны не напрасно. И если судьба мне

Гибель принять у судов аргивян меднобронных, – так что же?
Сам я хочу! И пускай буду тут же убит я Ахиллом,
Только б мне сына обнять, и рыданием сердце насытить!»
Так он сказал и поднял сундуков своих дивные крышки;
Дюжину вынул из них он прекраснейших ценных материй,

Дюжину тёплых плащей, столько ж взял он ковров драгоценных,
Столько же белых одежд, столько ж тонких и лёгких хитонов;
Золото выставил он, ровно десять талантов отвесив;
Пару треножников взял светозарных; четыре сосуда;
Кубок достал дорогой: он ему, как послу, от фракийцев

Был поднесён уж давно, – дар великий! Но дар этот тоже
Старец уж больше хранить не хотел во дворце: всей душой он
Выкупить сына желал дорогого… К крыльцу шли трояне,
Чтоб посочувствовать, но царь их гнал, понося и ругая:
«Прочь, негодяи! Все вон! Разве дома вам мало печалей,

Мало вам слёз, что ещё и меня вы приходите мучить?
Или, по-вашему, мне Зевс Кронид ниспослал мало скорби,
Лучшего сына убив?! Скоро этой потери вы цену
Сами узнаете все! Как не стало его, – будет легче
Всех вас теперь убивать пышномедным ахейцам!.. О, боги!

Боги!!! Я прежде хочу умереть и спуститься к Аиду,
Чтобы не видеть пожар, разорение Трои священной!»
Тут стал он скипетром гнать их сурово. От грозного старца
Все разбежались. А он закричал, сыновей порицая;
На Агафона кричал, на Гелена, ещё на Париса,

На Деифоба, ещё на Паммона и Гиппофооя,
На Антифона, ещё на Полита и на Агаона.
Так девяти сыновьям старец в гневе кричал, побледневший:
«Дети негодные! Ну! Шевелитесь, бесстыдники! Лучше б
Перед судами врагов вместо Гектора всем вам погибнуть!

О, я несчастный отец! Из сынов моих храбрых и сильных,
Что в дивной Трое на свет породил, – никого не осталось!
Местора нет, словно бог был он. Нет конеборца Троила.
Нет, Гектор мой, и тебя, – между смертными бога живого!
Сыном бессмертных богов ты казался, – не смертного мужа!

Всех вас Apec погубил, а трусливые эти – остались!
Эти лгуны, плясуны, знаменитые лишь в хороводах!
Вы, – расхитители коз и ягнят своего же народа! –
Долго ли будете вы снаряжать мне повозку?! И в короб
Скоро ль положите всё, чтобы мог я немедленно ехать?!»

Так он сказал. И сыны, испугавшись отцовского гнева,
Бросились, вмиг прикатив легкокатную мулам повозку,
Новую, дивную. К ней привязали и короб глубокий.
Сняли для мулов с гвоздя и ярмо из блестящего бука,
С выступом в центре, с концов – по крюку, чтобы вожжи держали.

Вместе с ярмом и ремень девятилоктевой захватили.
К гладкому дышлу ярмо приспособили ловко, умело.
В самом конце уж на крюк поперечный кольцо наложили;
Трижды за выступ ярма обмотали ремень; в завершенье
Рядом, на дышле, его намотали, конец подогнули.

После уж из кладовой гладкостенной снесли на повозку
Выкуп за Гектора; там уложили бесценные вещи.
Мулов в повозку впрягли крепконогих и твёрдокопытных,
Тех, что даны были в дар от мизийцев владыке Приаму.
А для Приама коней подвели под ярмо: для себя их

Тщательно выкормил царь в сытных яслях обтёсанных дивно.
Их в колесницу впрягали. Перед домом высоким стояли
Царь и глашатай, в уме строя мудрые думы и планы.
Тут к ним Гекуба в тоске подошла, с опечаленным сердцем;
Кубок несла золотой она в правой руке с веселящим

Сладким вином, чтоб супруг, в путь пошёл, совершив возлиянье.
Возле коней тихо встав, так она обратилась к Приаму:
«Зевсу возлей, мой супруг, и молись, чтобы дал всемогущий
В дом возвратиться тебе от врагов, раз уж смелое сердце
Так устремляет тебя, против воли моей, к кораблям их.

Перед уходом, Приам, помолись чернотучному Зевсу,
С Иды который гладит на обширную нашу Троаду.
Вестником пусть он пошлёт быстрокрылую мощную птицу,
Ту, что сильнее других, и ему самому всех милее.
Пусть она справа от нас пролетит, и, увидев её, ты

С верой отправишься в путь, к кораблям быстроконных данайцев.
Если ж тебе не пошлёт птицы-вестника бог громовержец,
Буду тебя убеждать, мой супруг, и советом и просьбой
В стан аргивян не ходить, как ни сильно туда ты стремишься».
Богоподобный Приам так супруге сказал, отвечая:

«Этот наказ твой, жена, если хочешь, исполню послушно.
Руки полезно воздеть к богу Зевсу, чтоб нас пожалел он».
Так старец ей отвечал. Тут он ключнице дал приказанье
Чистой водою омыть ему руки. Прислужница быстро
С полным кувшином воды подошла к царю, с тазом блестящим.

Руки омыв, царь Приам принял кубок с вином от супруги,
Встал посредине двора и молился, вино возливая,
К небу глаза возводя; затем, голос возвысив, воскликнул:
«О, Зевс отец, ты царишь с вечной Иды! Славнейший, сильнейший!
Дай мне, к Ахиллу придя, возбудить в нём любезность и жалость!

Вестником ты мне пошли быстрокрылую мощную птицу,
Ту, что сильнее других, и тебе самому всех милее!
Пусть она справа от нас пролетит, и, увидев её, я
С верой отправлюсь в свой путь, к кораблям быстроконных данайцев».
Так восклицал он, молясь, – и услышал его промыслитель.

Быстро орла ниспослал, среди вещих вернейшую птицу;
Чёрным охотником он метко прозван за тёмные крылья.
Словно двустворная дверь преогромная в зале высоком
В доме стоит богача, плотно замкнута крепким запором, —
Так же и крылья орла распростёрлись, когда он явился

Справа над Троей, паря в ясном небе. Его лишь увидев,
В сердце у каждого тут расцвели и надежда, и радость.
С живостью старец взошёл в колесницу; погнал он повозку
В путь: от крыльца, из ворот, галереей открытой и гулкой.
Мулы пошли впереди под повозкой четырёхколесной.

Ими Идей управлял, мудрый вестник. А следом шли кони.
Их, подгоняя бичом, торопил царь Приам престарелый;
Гнал вниз из города. Все следом близкие шли, провожая,
Плача, печалясь о нём, словно ехал на верную смерть он.
И как спустились они, как из города вышли к равнине, –

Все, провожавшие их, в Илион возвратились печально,
Жёны их, дети, родня. Сами ж старцы не скрылись от Зевса:
В поле увидел он их и почувствовал жалость к Приаму.
Тотчас к Гермесу тогда, к сыну милому, он обратился:
«Сын мой, Гермес! Знаю, ты больше прочих богов это любишь –

В дружбу со смертным вступать, помогать тем, кому пожелаешь.
Ну, так Приама тогда к кораблям быстролётным ахеян
Так проводи, чтоб никто не узнал его и не заметил
Между данайских дружин; и пока не придёт он к Пелиду».
Так он сказал. Был ему вестник аргоубийца послушен:

Тотчас к ногам привязал он прекрасную пару сандалий,
Вечных, из золота, тех, что над морем носили Гермеса
И беспредельной землёй с быстротою дыхания ветра.
Взял и волшебный свой жезл, им он мог по желанью у смертных
Веки сном крепко смыкать, или спящим глаза открывал он.

Взяв этот жезл, полетел быстро аргоубийца могучий.
Вскоре он Трои достиг, прилетев к берегам Геллеспонта.
Полем пошёл; принял вид благородного юноши с нежным
Первым пушком на щеках, – самый славный у юности возраст!
Ила могильный курган преогромный проехали старцы.

Мулов и резвых коней удержали здесь, чтоб напоить их
В светлой реке. А к земле уже сумрак спускался вечерний.
Тут-то глашатай как раз и заметил Гермеса, уж рядом,
Близко увидев его, и сказал он Приаму владыке:
«О, Дарданид, посмотри! Осторожности требует дело:

Мужа я вижу; и мне мнится, будто убить нас он хочет!
Надо бежать: на конях мы ускачем ещё! Или, может,
В ноги ему упадём, станем слёзно молить о пощаде?»
Так он сказал и смутил сердце старца Приама; тот в страхе
Чувствует: дыбом встают его волосы; в сгорбленном теле

Всё цепенеет. Но вот сам Гермес благодетельный старца
Ласково за руку взял, подойдя, и спросил у Приама:
«Гонишь куда ты, отец, этих мулов, коней и повозку
В час амброзийный, ночной, когда смертные все спят спокойно?
И не боишься ты здесь злобой дышащих гордых данаев,

Тех, что так близко стоят и горят к вам враждой ненасытной?
Если увидят тебя, как во мраке ночном скоротечном
Столько сокровищ везёшь, – тут уж всякое может случиться.
Сам ты не молод, и твой спутник, вижу я, – старец такой же.
Как защитишь ты себя от того, кто захочет обидеть?

Зла я тебе не хочу причинить и готов дать защиту
От нападений любых: ты отца моего мне напомнил!»
Тут ему так отвечал мудрый старец, Приам боговидный:
«Это ты верно сказал, милый юноша, и справедливо.
Всё же хранит и меня под рукой своей бог всемогущий,

Если мне ночью в пути дал такого попутчика встретить:
Доброй примету сочту. Ты прекрасен фигурой и видом,
Редким умом одарён: знать, счастливых родителей сын ты!»
Тут ему вновь говорил бог-посланник и аргоубийца:
«Истинно всё ты сказал и разумно, почтеннейший старец!

Только скажи мне ещё, да всю правду скажи, без утайки:
Столько сокровищ, богатств драгоценных, куда ты вывозишь?
В страны иные, чтоб там хоть они у тебя уцелели?
Или вы в страхе святой Илион все готовы покинуть?
Лучший защитник погиб! Пал героем твой сын знаменитый!

Был и в смертельных боях он не хуже героев ахейских!»
Тут ему так отвечал мудрый старец, Приам боговидный:
«Кто ты таков? От кого происходишь ты, юноша добрый?
Так мне красиво сказал ты о смерти несчастного сына».
Тут ему вновь говорил бог-посланник и аргоубийца:

«Старец, меня расспросить хочешь больше о Гекторе славном?
Да, очень часто его я в боях, что мужей прославляют,
Видел; и даже в тот день, как, к судам отразив, побеждал он
И избивал аргивян, истребляя их острою медью.
Гектору, стоя вдали, удивлялись мы: с вами сражаться

Нам Ахиллес запрещал, на царя Агамемнона гневный.
Я Ахиллеса боец, на одном корабле с ним приплывший.
Я мирмидонец. Отец храбрый мой – знаменитый Поликтор;
Очень богат он, но стар, как и ты, так же сед совершенно.
В доме Поликтора шесть сыновей, а седьмой пред тобою.

Жребий средь братьев упал на меня, чтоб идти с Ахиллесом.
Поле теперь осмотреть я пришёл от судов, так как утром
С боем на город пойдут быстроглазые мужи ахейцы.
Все негодуют они, что затянута праздность, и рвутся
Пламенно в бой, и цари удержать уж ахеян не в силах».

Тут ему так отвечал мудрый старец Приам боговидный:
«Ежели подлинно ты Ахиллеса Пелида соратник,
То не скрывай от меня, умоляю, скажи мне всю правду:
Сын мой ещё у судов мирмидонских, или уже бросил
Тело его, расчленив, алчным псам Ахиллес быстроногий?»

Тут ему вновь говорил бог-посланник и аргоубийца:
«Старец, ни алчные псы и ни птицы его не касались;
Так он с тех пор и лежит возле быстрых судов Ахиллеса,
Перед шатром, невредим. Уж двенадцатый день освещает
Мёртвое тело, но нет даже тления, и не тревожат

Быстрые черви его, те, что павших в бою пожирают.
Правда, его каждый день, лишь заря лучезарная выйдет,
Злобно волочит Пелид вкруг могилы любимого друга;
Но невредим он лежит. Изумишься ты сам, как увидишь:
Свеж он, как будто росой он омыт, и от крови нет следа;

Грязи не видно на нём; даже раны закрылись на теле
Все, сколько было: а медь ему многие в тело вонзали.
Так-то о сыне твоём позаботились вечные боги,
Даже о мёртвом: они, если любят, так любят и в смерти».
Так он сказал. Старец тут, переполненный радостью, крикнул:

«Сын мой! Полезно богам приносить надлежащие жертвы!
О, если б жив был мой сын! Он всегда в благоденственном доме
Помнил бессмертных богов, на великом Олимпе живущих!
Боги за это его не забыли и после кончины.
Вот что, прими ты как дар этот кубок прекрасной работы

И, охраняя меня, проводи, под защитой бессмертных,
В стан мирмидонский, пока не приду я к шатру Ахиллеса».
Тут ему вновь говорил бог-посланник и аргоубийца:
«Старец, ты юность мою искушаешь! Но я не поддамся.
Хочешь, чтоб дар этот твой, я без ведома взял Ахиллеса?

Я больше смерти боюсь и стыжусь обмануть его, чтобы
После меня самого не постигло бы злое несчастье.
Проводником же тебе хоть до славного Аргоса буду;
На корабле и пешком рад тебя проводить со стараньем.
И с провожатым таким ты не бойся в пути нападений».

Так благодетель сказал и вскочил в колесницу с конями;
Быстро и вожжи, и бич захватил он в могучие руки;
Мулам вдохнул и коням необычную резвость и силу.
Скоро ко рву принеслись и к высокой стене корабельной,
Где незадолго до них дружно ужинали стражи войска.

Стражу всю в сон погрузил бог-посланник и аргоубийца;
Башни ворота затем растворил, отодвинул засовы;
Ввез он Приама вовнутрь, а за ним и повозку с дарами.
Вот уж достигли они ахиллесовой ставки высокой.
Штаб мирмидонцы царю возвели в ставке крепкий, надёжный,

Стены из бревен срубив, из еловых, на крышу покрыли
Нежно-пушистый тростник, что на влажному лугу нарубили.
Двор вокруг штаба большой и шатры возвели; после плотно
Всё частоколом вокруг оградив. Запирались ворота
Брусом еловым большим; и засов этот трое ахейцев

И выдвигали с трудом, и с трудом задвигали в ворота.
Но без труда Ахиллес и один мог засов этот двигать.
Тут благодетель Гермес отворил перед старцем ворота;
Славные ввёз он дары для Пелида царя; с колесницы
Спрыгнул на землю, и так говорил он затем Дарданиду:

«Старец, послушай, я – бог, я к тебе от бессмертных явился.
Знай, я – Гермес. Мой отец мне велел провести тебя тихо.
Вот, я всё сделал, теперь я обратно спешу. К Ахиллесу
Я не пойду. На глаза я ему не явлюсь: не достойно
Богу без всякой нужды зримо чествовать смертного мужа.

Ты же иди и, войдя, обними Ахиллесу колени;
И ради старца отца, ради матери многопочтенной,
Именем сына моли, чтобы тронуть в нём гордую душу».
Так он сказал и затем на Олимп величавый вознёсся.
Старец Приам в тот же миг соскочил с колесницы на землю.

Ждать он Идею велел здесь, на месте; и сдерживать резвых
Мулов с конями. А сам поспешил он в жилище Пелида.
Там и увидел Приам Ахиллеса, любимого Зевсом.
Недалеко от него два товарища также сидели:
Отрасль Ареса Алким и смиритель коней Автомедон.

Оба служили ему, суетясь: он недавно окончил,
Ужин; поел и попил; пред ним стол ещё был не убран.
В комнату старец Приам незаметно вошёл и, приблизясь,
В ноги Пелиду упал; обнимает колени, целует
Страшные руки его, Приамидов так много сгубивших!

Так, если мужа убьёт муж другой и, убийством покрытый,
Он из отчизны бежит и к другому народу приходит,
К мужу богатому в дом, — на него с изумленьем все смотрят.
Так изумился Пелид, боговидного старца увидев;
Так изумились и все, друг на друга лишь молча смотрели.

Царь же Приам умолял Ахиллеса, и так говорил он:
«Вспомни отца своего, Ахиллес, о, подобный бессмертным!
Так же, как я, он стоит на пороге уж старости скорбной!
Может быть, в этот же час и его, окружают соседи:
Войском теснят, и спасти старца некому в этом несчастье.

Всё-таки, зная ещё, что ты жив, скорбной вести не слыша,
Сердце своё он тобой веселит и надежду лелеет
Сына увидеть, когда тот вернётся домой из-под Трои.
Я же несчастнее всех: я сынов воспитал браноносных
В Трое святой, но в живых никого мне из них не осталось!

Было сынов у меня пятьдесят, до прихода ахейцев.
И девятнадцать из них – от одной материнской утробы.
Жёны другие мои остальных мне родили в покоях.
Многим из них уж сломил злой Арес в страшных битвах колени.
Сын оставался один, защищал он и город и граждан.

Ты же убил и его. Он погиб, защищая отчизну!
Гектор! О, сын мой! За ним я пришёл к кораблям мирмидонским.
Выкуп за тело его я принёс, драгоценнейший выкуп.
Храбрый Пелид! Прояви жалось к старцу, к богам – уваженье!
Вспомнив Пелея отца! О, я жалости больше достоин!

То испытал я, чего ни один не испытывал смертный:
Руки целую теперь у убийцы детей моих милых!»
Так говоря, возбудил об отце он печаль в нём и слёзы.
За руку старца Пелид взял и молча слегка отодвинул.
Плакали оба они. Царь Приам горько плакал о сыне,

Гектора он вспоминал, у Пелидовых ног распростёршись.
Плакал и царь Ахиллес, то отца вспоминал он, то друга.
Горестный стон двух царей гулким эхом носился по дому.
Но когда плачем Пелид благородный насытился вдоволь, –
Плакать желанье уже отступило от гордого сердца, –

С кресла поднялся он сам, и поднял нежно за руку старца,
Тронутый белой его головой, бородой его белой.
Стал он ему говорить, устремляя крылатые речи:
«О, злополучный! Своим сердцем много ты горя изведал!
Как ты решился, один, к кораблям мирмидонским явиться,

Перед глазами предстать человека, убившего столько
Храбрых твоих сыновей? Старец, сердце твоё из железа!
Но успокойся, садись в это кресло. И, как нам ни грустно,
Горе заставим молчать. Мы в сердцах своих горести скроем!
Слёзы и плач никогда человеку в беде не помогут.

Вечные боги судьбу дали смертным несчастным такую:
В горестях жить на земле. Сами ж боги всегда беспечальны.
Зевс на пороге хранит две великие амфоры, в каждой
Много даров, но в одной – дары счастья, в другой – лишь несчастья.
Смертный, которому Зевс посылает дары вперемежку,

В жизни своей чередой тот находит и радость, и горе.
Тот же, кому он пошлёт лишь несчастье, – тот терпит лишь горе:
С грустью на сердце нужда по земле его гонит жестоко;
Бродит несчастный один, презираем людьми и богами.
Так и с Пелеем: его боги все осыпали дарами

С юности светлыми; он был обласкан всех больше из смертных
Счастьем, богатством, и сам был могучим царём мирмидонским.
Смертный, в супруги себе получил от богов он богиню.
Но за все блага ему под конец бог дал горькое горе:
Нет во дворце у него больше сына, наследника царства.

Сын у него лишь один, кратковечный, и тот в век свой малый –
Здесь, от отчизны вдали, – не покоит отцовскую старость:
Здесь я, в Троаде сижу, всем твоим и тебе на погибель!
Также и ты, слышал я, старец, здесь благоденствовал прежде.
Сколько народов цвело и на Лесбосе, царстве Макара,

И на Фригийской земле плодоносной, и у Геллеспонта
В землях бескрайних? И ты был всех выше богатством, сынами.
Всё же беду и тебе ниспослали небесные боги:
Сколько бушует война вокруг Трои, резня и убийство!
Будь же и ты терпелив, не крушись беспрерывной печалью:

Пользы не много тебе от печали по сыну, и этим
Ты не поднимешь его; только новое горе найдёшь ты!»
Тут ему так отвечал мудрый старец Приам боговидный:
«Зевса питомец! Никак в кресло сесть не могу я, покуда
Здесь за шатрами лежит, погребенью не преданный Гектор!

Дай мне увидеть его поскорее! Прими же мой выкуп.
Много богатств мы тебе принесли, насладись лучше ими,
И, в край родной возвратясь, будь там счастлив за то, что позволил
Мне, старцу, жить на земле, снова видеть сияние солнца!»
Грозно взглянув на него, говорил Ахиллес быстроногий:

«Старец, меня не гневи! Понимаю и сам я, что должен
Сына тебе возвратить: весть о том принесла мне от Зевса
Сереброногая мать моя милая, нимфа Фетида.
Думаю, что и тебе, – как бы это, Приам, ни скрывал ты, –
Кто-то помог из богов к кораблям мирмидонским пробраться.

Знаю, из смертных никто б не посмел, даже юноша пылкий,
В лагерь ахейский войти: он не скрылся б от бдительной стражи,
Да и засов бы легко на воротах моих он не сдвинул.
Так что молчи, не волнуй мне печальное сердце сильнее;
Или страшись, что тебе, несмотря, что пришёл как проситель,

В просьбе твоей откажу, волю Зевса нарушив во гневе».
Так он сказал. И Приам, испугавшись, покорно умолкнул.
Тут Ахиллес, словно лев, вон из комнаты бросился в двери.
Вслед за царём в тот же миг устремились и два верных друга:
Отрасль Ареса Алким и герой Автомедон, которых

Больше других Ахиллес приближал, после смерти Патрокла.
Мулов и резвых коней из ярма распрягли они быстро,
Вестника старца ввели в штаб Ахилла, к Приаму, и тут же,
В кресло его усадив, поспешили с красивого воза
Выкуп за Гектора весь многоценный забрать, лишь оставив

Два тёплотканных плаща и хитон тонкотканный, красивый,
Чтобы одетым отец тело сына увёз от Пелида.
Также рабыням, велел Ахиллес и омыть, и елеем
Тело покрыть, но тайком, чтобы сына Приам не увидел.
Он опасался, чтоб вдруг не разгневался старец, увидев

Сына истерзанным, и чтобы сам он не вспыхнул бы гневом,
Старцу в ответ и его не убил, слово Зевса нарушив.
Тело омыли, затем умаслили елеем душистым,
В новый одели хитон, и покрыли плащом дивнотканным.
Сам Ахиллес положил тело на погребальное ложе;

Вместе с друзьями потом на повозку он ложе поставил.
Тут Ахиллес зарыдал, снова вспомнив любезного друга:
«Храбрый Патрокл! Если ты меня слышишь во мрачном Аиде,
Не обижайся, что я знаменитого Гектора тело
Выдал Приаму, отцу. Не презренный мне выкуп привёз он!

В жертву тебе из него принесу я достойную долю».
После уж в комнату вновь возвратился Пелид благородный;
В кресло изящное сел, в то, в котором сидел перед этим,
Против Приама, с другой стороны, у стены, и сказал он:
«Сын твой тебе возвращён, как просил ты, божественный старец.

Убран на ложе лежит. Ты со светом зари лучезарной
Сына увидишь, тогда увезёшь. А теперь будет ужин.
Пищи забыть не смогла в своём горе сама мать Ниоба,
Разом двенадцать детей потерявшая в собственном доме:
Шесть сыновей, также шесть дочерей своих юных, цветущих.

Стрелами юношей всех перебил Аполлон сребролукий,
Стрелами девушек всех – Артемида; гневясь на Ниобу,
Так как дерзнула она с краснощёкою Летой равняться,
Хвастать, что Лета двоих родила лишь, а та, – много больше!
Так дети Леты вдвоём всех убили у матери гордой.

Трупы лежали в крови девять дней и ночей; хоронить их
Некому было: Кронид всех людей превратил в мёртвый камень.
Их на десятый лишь день погребли милосердые боги.
Но, утомившись от слёз, и о пище мать вспомнила всё же.
Нынче она среди скал, на пустынных горах Сипилийских,

Где, как слыхал я, покой ночью нимфы находят в пещерах,
Те, что так часто у вод Ахелоевых танцы заводят, —
Там и Ниоба, средь скал, превращённая в камень, всё плачет.
Так же о пище и мы будем думать, божественный старец.
Времени хватит тебе, чтоб оплакать любимого сына,

В Трою когда привезёшь. Там над ним ты наплачешься вдоволь».
Тут быстро встал, Ахиллес, белорунного взял он барана
И заколол. А друзья, сняли шкуру, разделали ловко,
Мелко разрезав; затем протыкают куски вертелами,
Жарят потом на огне и готовые части снимают.

Хлеб Автомедон принёс, между тем, и на стол его ставит
В пышных корзинах. А сам Ахиллес поделил щедро мясо.
Все тут же руки свои потянули к предложенным яствам.
После того как едой и питьём все насытили души,
Долго Приам Дарданид удивлялся царю Ахиллесу:

Росту, величию и красоте; словно бога он видит.
Так же и царь Ахиллес Дарданиду Приаму дивился,
Глядя на образ его препочтенный, и слушая старца.
После того, как они насладились величьем друг друга,
Первым решил говорить мудрый старец Приам боговидный:

«Зевса питомец! Теперь дай ты мне и поспать хоть немного.
Сном животворным позволь насладиться на ложе спокойном.
Так как ещё и на миг не смыкал я усталые веки
С тех самых пор, как мой сын встретил смерть под рукой твоей сильной.
Я с того дня лишь стонал и скорбел, убивался от горя,

Дома на скотном дворе я в грязи и навозе валялся.
Только сейчас я поел и пурпурным вином искромётным
Горло своё промочил. До сего дня не ел ничего я».
Тут Ахиллес приказал и друзьям и рабыням немедля
Старцам постели стелить на веранде открытой; цветные

Им и пурпурные стлать покрывала, ковры дорогие,
И шерстяные подать одеяла, чтобы старцам укрыться.
С факелом ярким в руках поспешили рабыни из дома,
Быстро постлали они две постели в указанном месте.
Тут, усмехнувшись, сказал Ахиллес быстроногий Приаму:

«Лучше снаружи ты спи, милый старец, чтоб кто из ахейцев
Вдруг не явился ко мне, из советных. Они ведь не редко
Ходят вопросы решать, совещаться. Таков уж порядок!
Если тебя кто-нибудь у меня здесь увидит средь ночи,
Тут же, пожалуй, царю Агамемнону скажет об этом.

Может случиться тогда и задержка по выкупу тела.
Слово ещё, Дарданид! Объясни мне, скажи откровенно:
Сколько желаешь ты дней хоронить знаменитого сына?
Столько я дней удержусь от боёв, удержу и дружины».
Тут ему так отвечал мудрый старец Приам боговидный:

«Если позволишь ты мне совершить погребение сына —
Этим ты мне, Ахиллес, величайшую милость окажешь.
Заперты в городе мы, как ты знаешь, а лес издалёка
С гор добывать мы должны; но трояне все страхом объяты.
Я бы хотел девять дней в своём доме оплакивать сына;

А на десятый предать погребению, тризну устроить;
А на одиннадцатый мы воздвигнем курган над могилой;
А на двенадцатый день станем биться опять, если нужно».
Тут ему так отвечал быстроногий Ахилл несравненный:
«Будет исполнено всё, что ты просишь, Приам благородный.

Я прекращаю войну на то время, что сам ты назначил».
Так он, заверив, сказал; за запястье взяв руку Приама,
Ласково сжал, чтобы тот совершенно не чувствовал страха.
Так они спать разошлись. На веранде у штаба лежали
Вестник и царь, и в умах у них мудрые мысли витали.

А Ахиллес – в свой шатёр удалился, на мягкое ложе,
И Брисеида при нём, молодая румяная дева.
Боги бессмертные спят. Спят и коннодоспешные мужи
Целую ночь напролёт, усмирённые сном благодатным.
Только Гермеса никак лёгкий сон не осиливал сладкий.

Думы вращал он в уме: как обратно владыку Приама
Вывести у кораблей незаметно от стражи священной.
Встав над его головой, так сказал Эриуний Приаму:
«Старец, ты всё ещё спишь беззаботно, не видишь опасность!
В лагере спишь у врагов, доверяясь Пелееву сыну!

Много отдал ты даров, чтобы выкупить мёртвого сына;
Но за живого тебя троекратную цену заплатят
Дети другие твои, что остались, когда б Агамемнон
Выведал вдруг, что ты здесь, и когда все ахейцы узнают».
Так он сказал. И Приам ужаснулся, и вестника поднял.

Тут же Гермес им запряг и коней быстроногих, и мулов;
Сам через лагерь погнал быстро их, и никто не увидел.
Но лишь достигли они брода шумной реки светловодной,
Ксанфа пучинного, что был рождён от бессмертного Зевса,
Тут их покинул Гермес, на далёкий Олимп удалившись.

В розовом платье Заря распростёрлась над всею землею.
К городу гнали коней со стенаньем и плачем два старца.
Мулы везли мертвеца. Но никто из людей их не видел,
Ни из мужей, ни из жён благородных, красиво одетых;
Только Кассандра одна, что красой Афродите подобна.

Рано взойдя на Пергам, вдалеке увидала, что едет
Милый отец, ну а с ним громогласный глашатай троянский;
Следом увидела вдруг тело мёртвого брата в повозке;
Горестный плач подняла, воплем весь Илион разбудила:
«О, дети Трои! Скорей! Посмотрите на Гектора! Люди!

С радостью раньше его после битв вы живого встречали!
Радостью светлой он был всем троянцам и Трое великой!»
Так призывала она. И печаль весь народ поразила.
И не осталось в домах никого во всей Трое широкой:
Возле ворот городских окружили толпой тело, старцев;

Ближе всех нежная мать с молодою супругой-вдовою.
Волосы рвали себе, и бросались на Гектора тело,
И обнимали, вопя исступлённо. Кругом все рыдали.
Так бы они целый день до заката блестящего солнца,
Перед воротами все возле Гектора плакали горько,

Если бы старец Приам не воззвал с колесницы к народу:
«Дайте дорогу, друзья, чтобы мулам проехать! А после,
Как сына в дом привезу, насыщайтесь вы плачем и горем!»
Так он сказал. И толпа расступилась, открыла дорогу.
Вскоре к Приама дворцу знаменитому прибыли; тело

В ложе резное затем положили; вокруг разместили
Плакальщиков и певцов, что рыдали, и голосом грусти
Пели печально; скорбя, жёны вторили им со стенаньем.
Первая плач подняла Андромаха, со стоном к супругу
Руки простёрла она, обняла его голову, плача:

«Рано погиб ты, супруг мой цветущий! И рано вдовою
В доме оставил меня! А наш сын, бессловесный младенец,
Так ещё мал! И зачем жизнь ему мы, злосчастному, дали!
Юность к нему не придёт! Прежде рухнет священная Троя!
Будет разрушена в прах! Так как нет тебя, Трои хранитель!

Город бы ты защитил, защитил бы ты жён, и младенцев!
Скоро в неволю их всех в кораблях быстролётных отправят;
С ними отправят меня… И тебя, о, дитя, неизбежно
Вместе отправят со мной. Там в позорных и тяжких работах,
Будешь с тоской ты служить властелину суровому; или,

Вырвав из рук у меня, сбросит с башни тебя злой данаец,
В гневе за то, что отца, или сына его, или брата
Гектор в бою умертвил. О, как много могучих данайцев,
Гектор своею рукой землю грызть перед смертью заставил!
Грозен великий отец твой бывал на погибельных сечах.

Вот почему так о нём и скорбит весь народ гордой Трои.
Гектор, великую скорбь ты оставил родителям бедным!
Мне же оставил стократ жесточайшие скорби и беды!
Ты не подал мне руки, умирая, со смертного ложа;
Слова ты мне не сказал перед смертью, его бы я вечно

Помнила, ночи и дни о тебе обливаясь слезами!»
Так восклицала она, и рыдала; и с ней – все троянки.
Тут громкий плач подняла мать Гекуба о сыне убитом:
«Гектор! О, милый мой сын! Больше всех сыновей ты мне дорог!
Ты и при жизни, мой сын, был любезен богам всемогущим;

И после смерти твоей о тебе позаботились боги!
Многих сынов у меня Ахиллес быстроногий похитилзаботились и мой сын, бйечах;му прибыли, тело,
Многих он в рабство послал за моря полноводные, продал
В Самос далёкий, и в Имбр, и в туманный, без пристаней Лемнос.
Но, одолевший тебя, и исторгнувший душу оружьем,

Как ни старался влачить он тебя вкруг могилы Патрокла,
Коего ты умертвил, — не поднял он любезного друга!
Всё же, мой сын, во дворце ты лежишь как омытый росою,
Свежий; как смертный, кого Феб серебрянолукий сражает
Лёгкой своею стрелой, налетевший внезапно, как ветер».

Так восклицала она, и рыдала; и все зарыдали.
Тут горький плач подняла и Елена Аргивская следом:
«Гектор! Из деверей всех наиболее мною любимый,
С тех самых пор, как мне стал Александр боговидный супругом,
В Трою привезший меня! Почему не погибла я прежде?!

Нынче двадцатый уж год для меня с той поры протекает
Как прибыла я сюда и покинула край свой родимый;
Но от тебя никогда я не слышала слов мне обидных.
Даже, когда во дворце укорял меня кто из домашних,
Деверь ли гордый, или молодая золовка, невестка,

Или свекровь (свёкор лишь, как отец, всегда ласков, приветлив),
Ты их советом своим вразумлял, делал мягче, добрее
Кроткой своею душой и своим убеждением кротким.
Вот почему я скорблю о тебе и себе, горемычной!
Нету теперь никого у меня в Илионе широком

Кто бы меня пожалел так, как ты. Всем я лишь ненавистна!»
Так восклицала она, и рыдала с ней вместе вся Троя.
Старец Приам, наконец, слово взял, обратившись к народу:
«Нужно, трояне, теперь в город лес привезти. Вы не бойтесь
Тайных аргивских засад на пути: Ахиллес благородный

Сам обещал мне, когда отпускал от судов чернобоких,
Нас не тревожить, пока день двенадцатый не воссияет».
Так он сказал. И волов подъярёмных и мулов в повозки
Быстро они запрягли, перед городом вместе собрались.
Девять без отдыха дней к Трое множество леса свозили.

И лишь с десятой зарёй, свет несущей, едва воссиявшей,
Вынесли, плача навзрыд, тело Гектора, храброго в битвах;
На погребальный костёр вознесли, и огонь запалили.
Рано рождённая, вновь свет зажгла розопёрстая Эос.
Люди со скорбью в сердцах окружили костёр погребальный

Славного Гектора, и, лишь собрались все (толпы и толпы),
Сруб загасили они, всё багряным вином поливая,
Там, где огонь сохранял ещё силы. Потом уж из пепла
Белые кости, скорбя, собирали друзья его, братья,
Горько рыдая о нём, не скрывая обильные слёзы.

Так все останки собрав в золотую посмертную урну,
Тонким окутали их покрывалом пурпурным, блестящим.
Урну в могилу затем опустили глубокую. Сверху
Плотно огромных камней наложили, красиво устлав их.
После огромный курган возвели. Рядом стражи сидели

И наблюдали, чтоб вдруг не напали ахейцы до срока.
А возведя тот курган, снова в город вернулись трояне.
И напоследок для всех пир блистательный был, все собрались
В доме Приама царя, многославного Зевса питомца.
Так погребали они конеборного Гектора тело.