Судьба Бытия и Последняя Доктрина (автоинтервью)

Судьба Бытия и Последняя Доктрина (автоинтервью)¹

Юрий Витальевич Мамлеев (род. 1931) — современный русский драматург, писатель, поэт, философ. С 1974 года в эмиграции (США, Франция). В романах «Московский гамбит» (М., 1993), «Шатуны» (М., 1993) — быт городской интеллигенции, религиозно-философские искания, интерес к глубинным началам человеческой природы. В рассказах — гротеск, чёрный юмор, сюрреализм. Книги: «Утопи мою голову» (М., 1990), «Голос из Ничто» (М., 1991), «Блуждающее время» (СПб., 2001), «Россия Вечная» (М., 2002), «Мир и хохот» (М., 2003), «Другой» (М., 2006), «Судьба Бытия. За пределами индуизма и буддизма» (М., 2006). Член Союза писателей, русского и французского ПЕН-клуба. В СССР не печатался, его произведения распространялись в самиздате. Издавался на английском, французском и других европейских языках. С 1989 года начинает публиковаться на родине. В 1991 году вернулся в Россию. Лидер «метафизического реализма».

Философия

— Философия, даже самая самобытная и необычная, как, например, ваша, не создаётся на пустом месте. К какой философской традиции вы себя относите?

— К ведантийской. Веданта является высшей концентрацией индийской мысли, она изучается на Западе и считается одним из величай-

ших достижений человеческого духа. Я как индолог преподавал индийскую философию, включая Веданту, в 1990-х годах в МГУ имени М. В. Ломоносова на философском факультете, в магистратуре. Следует отметить, что Веданта, не являясь, конечно, религиозной системой, не относится также и к рационалистической философии западного образца. Веданта представляет собой ту великую сферу, которую Рене Генон обозначил как чистую метафизику. Особенность этой метафизической философии, к которой, собственно, относится вся так называемая восточная мудрость, заключается в том, что она опирается и вытекает из огромного океана знаний и духовного опыта, которые накопила Индия за все тысячелетия своего бытия. В основе её лежит, как считал Рене Генон, некая Вечная Традиция, в разной форме проявляющая себя и в других духовных течениях. С моей точки зрения, такая Вечная Традиция не может быть чем-то застывшим, ибо совершенно очевидно, что она далеко не вся проявлена в человеческом духовном опыте. Она может расширяться по мере раскрытия или манифестации в человеческом разуме.

— Какие основные ваши философские работы и о чём они?

— Главные работы — «Судьба Бытия»², «За пределами индуизма и буддизма»³ и «Россия Вечная»⁴, а также «Невидимый град Китеж» (совместно с Т. М. Горичевой).

Начнём с «Судьбы Бытия». Основной мотив «Судьбы Бытия» (кроме главы «Последняя Доктрина») — самопознание; точнее, речь идёт о познании бессмертного, вечного, неуничтожимого начала в человеке, называемого в «Судьбе Бытия» «Высшим Я». Это Высшее Я следует отличать от «Эго», временного «я» в человеке, с которым он обычно себя отождествляет, говоря «я — инженер», «я — имярек», «я — учитель», «я — человек».

Высшее Я, таким образом, выходит за пределы человеческого бытия. Понятно, что Высшее Я — понятие чисто метафизическое, не имеющее никакого отношения к психологической реальности, характеру человека и его индивидуальности, так как всё это относится только к ограниченному временному существованию. Высшее Я — это чистое, свободное от всех ограниченных определений «Я».

Высшее Я, таким образом, является абсолютным субъектом, неуничтожимой реальностью, в скрытом виде присутствующей в каждом человеке. Цель бытия состоит в реализации этого «Я» и отождествлении себя с Ним, а не с временным эго. Такова высшая цель самопознания и метафизической реализации.

Высшее Я познаётся в определённом духовном опыте или раскрывается в человеке как дар. Обычно же оно скрыто.

— В чём же различие между концепциями Высшего Я в вашей философии и Атмана в Веданте?

— Безусловно, во всём этом наличествует параллелизм с понятием Атмана в индийской философии при существенном, однако, различии, конечный смысл которого становится ясным при рассмотрении «Последней Доктрины» в моём тексте.

Но начнём с других различий. В Веданте Атман (Высшее Я) тождествен Брахману (объективизированному Абсолюту⁵). Шанкара поясняет, что Атман — един по отношению ко всему множеству людей и его «скрытое» (по большей части нереализованное) присутствие в людях не нарушает Единый Атман. Короче говоря, Он — един на всех. Хотя это мнение и подвергалось различным коррекциям в индийской философии — оно преобладает.

В «Судьбе Бытия» речь идёт о несколько другом подходе, когда доминирует «субъективистский» подход, и Высшее Я рассматривается с точки зрения индивидуума, который стремится к его реализации; по сути, это Высшее Я является им самим, «принадлежащим» именно ему.

Вводится также совершенно новое понятие — «корень самобытия», который пронизывает все формы бытия человека, в том числе и выходящие за пределы его индивидуального существования. Корень самобытия означает единство бытия всех форм существования, от человеческой до любых других, включая самые высшие — реализацию Высшего Я. Собственно говоря, этот луч бытийного единства исходит от Высшего Я, которое является в «Судьбе Бытия» верхним уровнем метафизического самопознания. В этом и состоит главная тема этой работы.

Второе, более существенное различие, состоит в том, что обычно в индийской философии Атман может быть понят как Чистое Сознание и Чистое Бытие (и метафизически бесконечное блаженство), во всяком случае, Атман как-то связан с этими понятиями⁶. В «Судьбе Бытия» говорится о том, что Высшее Я может выходить за пределы своего отношения к Чистому Сознанию и входить в сферы ещё не открытые, неописуемые, оставаясь при этом Высшим Я, неким «проколом» в Абсолюте.

Что касается «Последней Доктрины», аналогов которой нет в мировой традиции, то здесь Высшее Я моей метафизики вступает в контакт с Бездной.

— Кроме того, вы вводите ещё один новый термин — «утризм». Что это такое?

— Утризм — это понятие, которое сочетает в себе метафизику (как способ познания) и веру, но веру, конечно, не в религиозном смысле. Эту внутреннюю веру следует определить скорее как интуитивное предвидение. По аналогии это можно сравнить, например, с ситуацией, когда, скажем, молодой юноша верит, убеждён в своём предназначении в качестве великого поэта или учёного.

Утризм необходим, когда речь в моей книге идёт о Высшем Я, поскольку оно выходит за пределы традиционного понимания концепции Атмана. Это предполагаемое вхождение Высшего Я в запредельную сферу уже и есть предмет внутреннего предвиденья, интуитивной веры.

— Что же нового вы раскрываете в «Последней Доктрине»?

— Дело в том, что конечная реализация Высшего абсолютного Я (или, выражаясь языком Веданты, — реализация Абсолюта) является некоей метафизической возможностью, данной человеку (как образу и подобию Божьему). Абсолют включает в себя всю Реальность как таковую, в том числе и так называемое Божественное Ничто (святую тьму Абсолюта), которое не является, конечно, Пустотой. Это Божественное Ничто заключает в себе все потенции, все зёрна, которые могут быть проявлены (в той или иной форме мироздания, помимо той, которую мы имеем) или вообще никогда не проявляться по самой своей сути. Следовательно, это Ничто наоборот является некоей метафизической Полнотой.

В «Последней Доктрине» речь идёт о некоей Бездне за пределами Абсолюта. Эта Бездна, естественно, «находится» и за пределами Реальности как таковой. Она, следовательно, вообще не может быть описана в «категориях» и «понятиях» бытия и небытия. «Находясь» (тут приходится применять условный язык) за пределами Реальности, эта Бездна не может быть познана нами, это не дано нам (в отличие от Богопознания). Эта Бездна не может быть ни реализована, ни познана. Принцип реализации, который естествен «в мире Абсолюта», вообще не существует в этой Бездне, поскольку сама она — по ту сторону Реальности.

У нас нет «орудия», «средства», с помощью которого можно было бы выразить, чем эта Бездна является. Однако косвенный контакт всё же возможен.

Во-первых, зададимся вопросом: почему может возникнуть предвиденье этой Бездны? В «Судьбе Бытия» такое предвиденье связано с принципом метафизической тоски. Но эта тоска не связана с принципом обладания, как это бывает в мире Реальности (Абсолюта), поскольку никакое «обладание», никакая реализация по отношению к этой Бездне невозможна.

Представим себе ситуацию реализации Абсолюта. В самом Абсолюте (в Боге-в-Самом-Себе) достигается высшая степень полноты, единства, гармонии и т. д. В Абсолюте, разумеется, не может быть никакой неудовлетворённости, Абсолют включает в себя все возможности бытия и полноты Ничто, все зёрна той или иной формы творения, которая по существу является манифестацией, проявлением Абсолюта. Метафизическая тоска, о которой говорится в «Судьбе Бытия», не есть тоска по чему-то, чем можно обладать (или что можно реализовать). Она присутствует при наличии самой полной реализации всех возможностей, это — трансцендентная тоска непостижимого и необъяснимого характера, и она имеет позитивный смысл, который состоит в том, что эта трансцендентная тоска является одним из косвенных путей, дающих представление о Бездне за пределами Абсолюта, за пределами Реальности.

Человек, реализовавший Абсолют⁷, должен обладать некоторыми априорными качествами, чтобы вступить в контакт с Бездной. Абсолютная реальность настолько всепоглощающа, что в ней немыслим переход к чему-то иному, чем она сама. Только человек, обладающий некоторыми качествами, в том числе такими, как метафизическая тоска ещё до реализации Абсолюта⁸, сможет сохранить тайное стремление к Иному. Но ослепительная мощь Абсолютной Реальности, непостижимое для человека вечное счастье, бессмертие таковы, что осуществить это стремление можно только при условии выхода из Абсолюта, из Центра на периферию, в состояние, отдельное от Абсолюта, в состояние некоторой «лишённости» при полной избыточности⁹. Тогда это стремление может перейти в метафизическое, точнее, утристическое, духовное действие.

При всём этом, разумеется, реализованное Высшее Я сохраняется. Несмотря на то что прямой контакт с Бездной, «путь» к которому не дан, естественно, невозможен, ибо ключ к этому контакту «не дан». Но косвенный контакт — с помощью интеллектуальной интуиции и медитативного опыта — вполне вероятен. Поскольку внереальностью нельзя обладать, метафизическая тоска сама по себе приобретает позитивную окраску. Негативное может стать позитивным.

Бог и Бездна становятся тогда знаками этой ситуации. Само Высшее Я, которое входит в косвенный контакт¹⁰, неизбежно приобретает иные, дополнительные черты и становится, таким образом, «Я Бездны», «Я», далеко ушедшим от Атмана. Существо Бездны — это «существо» в чём-то принципиально иное, но сохранившее при этом все блага метафизической реализации, реализации Абсолюта. Реализация Абсолюта или высшего Я в традиционном понимании является лишь необходимым подготовительным этапом к возникновению Я Бездны («существа» Бездны). Реализация Высшего Я (в любом его понимании) тем не менее совершенно необходима, ибо, чтобы иметь хотя бы просто взгляд в неописуемую Бездну по ту сторону Абсолюта, надо обладать неуничтожимым вечным бытием, вечным Я. Обо всём этом довольно подробно, насколько это возможно, написано в главе «Последняя Доктрина». Последняя Доктрина и является доктриной Бездны¹¹, ибо дальше идти некуда.

«Судьба Бытия» касается, естественно, и других проблем, таких как метафизика искусства, загадочные сферы метафизики и проч. Приведу некоторые высказывания об этой работе:

«Как и в своём литературном творчестве, в «Судьбе Бытия« автор без экивоков и туманных аллюзий поднимает проблемы, сама мысль о которых должна шокировать непосвящённых.
«В Мамлееве, в его романах, в его личности, мистически просвечивает нечто преонтологическое», — говорил о Мамлееве Жан Парвулеско». Журнал «Милый Ангел» № 2, 1996
«…Но не подстерегает ли нас и за этой чертой этой «Последней Доктрины» какая-то неожиданность? И это тем более вероятно, что, по словам самого Юрия Мамлеева, и в этой самой откровенной и самой эксплицитной книге он ещё не сказал «всего».
Таковы четыре концептуальных блока данной книги, которая является настоящим праздником для всех, кто озабочен сферой Абсолютного и кого помимо своей собственной жалко-человеческой судьбы интересует экстравагантная и исполненная виражами чудовищности Судьба Бытия, осмысляемая его верным, но всё же удивительно метафизически независимым Свидетелем, Юрием Мамлеевым, рыцарем веры в Иное, веры бескомпромиссной, но так жаждущей заглянуть глазом гения за последний предел». А. Г. Дугин. Пристрастный свидетель кошмара реальности
«Метафизика Мамлеева, как и его литература, также является сугубо русской. Она целиком основана на парадоксах, аналогичных заключениях, предельно странных постулатах. Но именно такое видимое умаление рационального начала позволяет снять ложные и иллюзорные аксиомы, усвоенные нами в процессе «адаптации» к принципиально антидуховной среде, и обратиться к развитию сверхрационального, собственного духовного начала». А. И. Карагодин. Вкус подлинного бытия

— Один из ваших философских трактатов называется «За пределами индуизма и буддизма». О чём здесь идёт речь?

— Как известно, высшим духовным достижением человека на Востоке считается так называемое «Освобождение». В отличие от «Спасения», которое означает бытие человека в тварном мире, но освящённом Богом, «Освобождение» означает нечто иное. А именно: полное освобождение от тварного мира и реализация жизни в самом Абсолюте. На Востоке хорошо известна духовная практика реализации Абсолюта. В буддизме нечто подобное называется вхождением в шуньяту, то есть в неописуемое высшее начало.

Надо отметить, что между Упанишадами и Ведантой, с одной стороны, и буддизмом, с другой, существует определённая разница, касающаяся трактовки Атмана. Первая часть этой работы как раз посвящена этому различию и преодолению его. Основанием для этого явилась для меня знаменитая работа Кумарасвами «Индуизм и буддизм».

Но во всех этих двух традициях в основном «описан» «путь Освобождения» и его реализация, но Традиция почти не касается того, что происходит с душой после её вхождения в Абсолют, какова сама жизнь в этой Абсолютной реальности.

Фактически это вхождение является только первым шагом. Но остальное: сама неописуемая духовная жизнь, вернее, более чем «жизнь», в Абсолютной реальности — человеку практически неизвестна, да и не может быть известна, если не говорить о каких-то маловероятных исключениях. Тем не менее некоторые намёки возможны.

Итак, вторая часть этой работы посвящена некоторым загадочным сферам метафизики.

— Теперь необходимо коснуться такой фундаментальной и исключительно важной вашей книги, как «Россия Вечная». Её тема говорит сама за себя.

— «Россия Вечная» начинается с глобального исследования русской культуры, в особенности поэзии, литературы и философии. Оно включает в себя, разумеется, предыдущее развитие русской идеи на философском уровне, например, в работах Бердяева. Огромное внимание уделяется наиболее глубинному и малоисследованному полю русской культуры — мистическому мировоззрению русской поэзии. Кроме того, естественно, подчёркивается величайшая роль православия.

Я также подключил к этой работе метафизические изыскания, основанные на использовании (до некоторой степени) проверенных тысячелетиями «методов» духовной Традиции (в генонистском понимании этого слова).

«Из духовного исследования русской патриотической лирики следует, что в России можно различить её исторический аспект, космологический и метафизический. На более глубоком уровне — Россию историческую (то есть Россию, существующую в пределах земной истории, в её прошлом, настоящем и будущем), Россию космологическую и Россию метафизическую или Вечную Россию.

Что же понимается под космологической Россией?

Мы утверждаем, что русская идея, не постигаемая обычным умом, как бы выходит за пределы мира, рамки человеческой истории слишком узки для неё. Однако дальнейшее истолкование этого тезиса, точнее, этой доктрины может быть дано на основе метаисследования всей русской культуры в целом, а также на постижении Русской Души во всех её безднах и на методах, применяемых в восточной метафизической практике.

После этого необходимо напомнить, что (согласно принципам восточной метафизики) любая нереализованная возможность, несущая в себе метафизический смысл, неизбежно должна реализоваться, ибо для Абсолюта в его бесконечных манифестациях нет различий между возможностью и реализацией. Иными словами, русская идея, поскольку более или менее детерминированный ход человеческой истории, с её началом и концом, узок для неё, неизбежно должна реализовываться в иных бесчисленных сферах и планах Космоса (в учении же о Космосе и Абсолюте мы опираемся на принципы индуистской метафизики, наиболее полной из существующих).

Следовательно, в Космосе (в его разных пространственно-временных планах) должен быть аналог земной России (точнее, аналоги её), причём эта космологическая Россия должна быть связана с существами, являющимися метафизическими аналогами человека.

Собственно, сама историческая Россия, с этой точки зрения, является одним из вариантов всей космологической России, существующей как совокупность «конкретных» Россий и как их подоснова. Следовательно, под космологической Россией должны пониматься также и те элементы в исторической России, которые несут в себе космологические возможности. Кроме того, из самых недр исторической России возможно некоторое «космологическое строительство», но эта тема, эзотерическая по существу, конечно, тоже вне пределов этой работы.

Под метафизической или Вечной Россией понимается сама первоначальная сущность России, её «первообраз», «первоидея», как она потенциально содержится в самом Абсолюте и которая «исходит» из Абсолюта во Вселенную.

Эта Вечная Россия является метафизической (духовной) основой и исторической России, и любого иного варианта космологической России.

Русская идея, взятая на её высшем уровне, и есть проявление этой Вечной России (в более узком смысле под Вечной Россией понимаются только «вечные» черты исторической России)».

В дальнейшем идёт детальное изложение самой России Вечной, её духовной сущности и её манифестации на разных уровнях бытия. Таким образом, эта книга посвящена духовной и космологической сторонам русской идеи.

Метареализм

— Вы являетесь основателем нового литературного течения — метафизического реализма. Каковы его основы?

— Теоретические основы этого течения разработаны мной в «Судьбе Бытия», именно в её послесловии, озаглавленном «Метафизика и искусство». В этом литературном течении предполагается включение в художественное произведение (роман, рассказ, поэма и т. д.) тех или иных элементов метафизики, понимаемой, однако, в несколько расширительном значении. Таким образом, имеются в виду не только так называемые вечные вопросы бытия, но и вся скрытая реальность в целом. Сюда входят, например, как неизведанные, скрытые, тайные стороны человеческой души, так и та невидимая реальность, которая окружает нас. Фактически речь идёт о проблемах расширения реальности.

Метафизический реализм исходит из относительной исчерпанности социально-психологической стороны человека в мировой литературе и предполагает проникновение в те самые глубины человеческой души, которые могут даже изменить наше представление о человеке.

Слово «реализм» здесь не случайно: во-первых, метареализм предполагает вполне реалистическое описание обыденной жизни, но с присутствием в нём метафизических реалий. Но главное — сами эти метафизические реалии не могут и не должны быть результатом игры воображения или фантастики. Эти «реалии» почёрпываются: а) из того океана опыта и знаний о невидимом мире, который приобрело человечество за свою историю, б) путём той способности, которую Рене Генон определял как интеллектуальная интуиция (или, в конце концов, мистическая). Например, в романе «Мир и хохот» говорится:

«Речь шла о том, что на землю опустилась, как туча из невидимого, новая реальность, уничтожившая, закрывшая всё то, чем жило человечество в своём сознании до сих пор. Всё исчезло, провалилось, ушло — память об истории, прежняя духовная жизнь, искусство, наука, культура, даже язык и способ мышления. Новая реальность, спустившись на землю, отстранила всё, даже сновидения. Но немного людей осталось, и осталась их душа — её остаток, её глубь, непонятная, незнаемая, и надо было жить, начинать всё сначала, а главное — понять новую, непостижимую прежним умом реальность, а может быть, непостижимую вообще. Прежнее человечество кануло в бездну. И то, что осталось, уже не могло иметь с ним почти ничего общего. Эти люди барахтались в непостижимом, как слоны на луне. Но всё же была какая-то возможность вступить в контакт с иной реальностью, пробудив не угасший ум, а нечто безумно-новое в своей душе. И главное — не убить, не сожрать друг друга в спустившейся тьме».

Разумеется, поскольку само метафизическое и философское знание необъятно, то писатель выбирает из него те элементы, которые его непосредственно волнуют и о которых он тем или иным путём имеет представление. Он может опираться на свой личный опыт или использовать, даже в сатирическом ключе, целые мистические учения, если видит в них какие-либо изъяны.

Таким образом, сам писатель определяет направление своих интересов. И конечно, писатель-метафизик может включать в свои произведения как самые ужасающие тёмные стороны жизни, так и наиболее светоносные проявления, и даже тоскливо-обыденную повседневную жизнь, если он обнаруживает в её разломах, в её подтексте метафизическую подкладку.

Метафизические воззрения с убеждающей силой присутствовали в древней, традиционной литературе (особенно в поэзии), нередко в форме так называемых мифов. Но в то время и мир, и человек были совершенно другими, чем сейчас, и, собственно говоря, такое искусство было гениальным выражением мистических или символических взглядов их авторов (Данте, персидская поэзия). Метафизика заполняла собой всё пространство литературного произведения, которое было далеко от того понимания реализма, которое возобладало впоследствии, в ближайшую к нам эпоху, когда литература заключила союз не с мифологией, а с текущей жизнью человека.

Писатели-метареалисты уже с совершенно других позиций, не порывая с достижениями традиционного реализма XIX и XX веков, возвращают метафизике её достойное место в современной литературе. Метафизика становится частью бытия современного человека. И образуется таким образом сложнейшее единство социально-психологического аспекта человеческой жизни и бездн человеческой души, которые в конце выводят человека за пределы того узкого мира, в который он был помещён, как в клетку, по существу поступательным торжеством позитивизма, агностицизма и в конце концов практического материализма XVIII–XIX веков.

В этой связи следует отметить, что по существу метафизический реализм является не только литературным течением или даже скорее философско-литературным направлением. В принципе это — целое мировоззрение, меняющее направление человеческого ума в сторону более глубинного, запредельного познания реальности. Метареализм не возвращает человека, например, в античный мир или в другой подобный (в традиционалистском смысле) период. В нём ориентация на современный мир, с его катаклизмами, войнами и раздирающими противоречиями, сочетается с иными, присущими новому тысячелетию, поисками духовного бытия. Метареализм обращён в будущее, а не в прошлое, в вечное, которое виднеется за панорамой временного (неуничтожимое в изгибах погибающего).

Литература

— Ваши художественные произведения наполнены философским смыслом. Но, видимо, они — нечто в значительной степени иное по сравнению с вашими чисто философскими работами. В чём отличие и в чём сходство?

— Здесь есть, конечно, и сходство, и различие. Но прежде чем говорить об этом, надо обратить внимание на одно обстоятельство. В литературе, в искусстве вообще, всегда присутствует некий элемент или уровень, который ускользает от всяких попыток его философского или даже вербального определения. Назовём этот уровень «Неописуемым». Каждый, кто живёт в искусстве, в литературе, обычно чувствует присутствие этого «Неописуемого». Скажут, что это тайна, тайна искусства. Но в метафизике также наличествует тайна, однако это иная тайна. Так или иначе, но философское раскрытие художественного произведения отнюдь не абсолютно (оно относительно).

Теперь можно ответить на ваш вопрос. Здесь каждый рассказ или роман имеет, естественно, свою метафизическую окраску, подоплёку. Не сравнимую ни с чем роль в создании моей метафизики сыграл мой же рассказ «Боль № 2», написанный в 1965 году в России, так сказать, в неконформистском подполье. Именно в этом рассказе (впоследствии он вошёл как глава в целый роман) впервые речь идёт о некоей Бездне за пределами Абсолюта. Именно такое метафизическое представление легло потом в основу «Последней Доктрины» из «Судьбы Бытия», где оно наиболее полно представлено. Таким образом, метафизическая идея в литературе породила парадоксальную, почти немыслимую философскую доктрину.

В романе «Шатуны», при всей «неописуемости» его подтекстов, доминируют две метафизические идеи, а именно: иллюзорность этого мира и истерический поиск бессмертия, своего неуничтожимого «я», причём этот поиск сопровождается беспределом отчаяния и надежды. Относительно иллюзорности — в западной печати писали о герое «Шатунов» Фёдоре Соннове: «Он убивает, чтобы понять вечное». Иллюзорность здесь понимается не только как временность, текучесть, уничтожимость всего, что находится в этом мире, но и как гносеологическая иллюзорность. Относительно метафизики «я» в «Шатунах» можно сказать, что она явно присутствовала там, но поданная через восприятие героев, иногда искажённое.

Известный американский писатель Джеймс Мак-Конки так писал о «Шатунах»: «Виденье, лежащее здесь в основе, — религиозное; и комедия этой книги — смертельна по своей серьёзности».

Следует отметить, что литературное произведение по своему существу не может быть неким комментарием к каким-либо философским воззрениям. Идеи в нём проходят через опыт живых героев, их жизни, их ярости, гнева и прозрения. Иначе это не литература.

Даже когда в рассказе речь идёт о целой мистической концепции (как в «Голосе из Ничто») она даётся как переживание падшего человека. Естественно, именно в душе такого человека и могла только зародиться идея тотального падения.

В философском плане важнейшим романом последних лет является «Блуждающее время» (М., 2001). Между прочим, одна из тем этой книги — проблема времени. Провалы во времени и возможность попадания как в прошлое, так и в будущее — теоретически сейчас обоснованы так называемой «новой физикой», я уже не говорю о некоторых наблюдениях, зафиксированных, например, в Великобритании. И в «Блуждающем времени» эти попадания в прошлое показаны не как фантастическое (или чисто литературное) событие, а как реальность. Но важнейшие метафизические проблемы здесь носят совсем другой характер. Одна из них — это теория и практика реализации Абсолюта или Атмана, так как это практикуется в адвайте-веданте (в недуалистической веданте). Разумеется, это подано через художественные образы и связано с сюжетом романа (описываются учитель и его ученица). Эта практика касается самого глубинного Самопознания, но в согласии с ведантийской традицией (не больше).

Другая метафизическая ситуация — ещё более сложная. Речь о том, что, согласно традиционным религиям, прежде всего христианской, Бог открыл человеку и миру всё, что нужно для Спасения, но многое иное, как известно, мир не мог вместить. В «Блуждающем времени» описан человек, который, видимо, владеет тем, что как будто закрыто для человеческого постижения, описан круг людей, обрамляющих последствия такого вторжения в метафизическую жизнь людей.

Несмотря на все парадоксы «Блуждающего времени», вокруг определённого противопоставления этих двух вышеописанных тенденций вращается одна из сюжетных линий романа. Естественно, всё это передано через судьбы, жизни, метания и переживания героев романа. Метафизические идеи, как и религиозные, по существу являются сверхценными идеями, и мы знаем из истории, до какой степени люди могут быть захвачены, погружены в них, ибо они указывают на выход из тюрьмы этого мира с его дамокловым мечом смерти.

Другой роман, «Мир и хохот», на примере жизни совершенно необычных персонажей посвящён онтологическим проблемам. Бытие, а не запредельность там главное. Кроме того, в романе есть важный персонаж, молодая женщина Оля Полянова. В её образе осуществлена попытка изображения настолько чистой, христианской любви к людям, что даже некоторые окружающие с недоумением воспринимают этот поток Света и даже боятся его.

«Самым глобальным фактом была Любовь, но не та любовь, которой ограничивались люди. Это была любовь не к «любимому», а ко всем, к самому бытию, к образу и подобию Божьему, скрытому в глубине человеческой души, к Свету сознания и к его Источнику, к великой тайне в человеке».

Во всяком случае, эти два романа объединены надеждой и верой в победу над смертью (над смертью в широком смысле этого слова, не только над физической смертью).

По существу, в «Блуждающем времени» даны ответы на наиболее больные вопросы человеческого существования, которые поднимаются в «Шатунах». Как пишет в своей статье французский исследователь и переводчик Анна Колдефи, «эти три романа образуют трилогию».

...Что касается рассказов, то в них выражен по большей части несколько иной аспект. Правда, как и в романах, Смерть присутствует и здесь, и главной движущей силой является всегда стремление к бессмертию и вера в него. Не смерть там царит, а бессмертие, несмотря на весь драматизм жизни.

В рассказах обнаруживаются также определённые архетипы человеческого отношения к высшим силам, и, имея в виду эсхатологическое содержание нашей эпохи, эпохи духовной инволюции и страсти выбраться из неё, эти отношения порой принимают гротескный характер. Таковы эти герои, бредущие по миру, одурманенному материализмом, патологией и бредом саморазрушения. Таков герой рассказа «Человек с лошадиным бегом» — он совершает одно за другим нелепые, порой чудовищные действия, но в конце концов не выдерживает и кричит: «Господи, когда же я к тебе улечу!»

В рассказе (в форме сказки) «Ерёма-дурак и смерть» герой Ерёма так расправляется со своей личной смертью:

«Явилась Смерть к Ерёме разом в горницу поутру. Глянула на Ерё-му — и только тогда осенило её. Нет для него ни смерти, ни бессмертия, и жизнь тоже по ту сторону его. Не из того он соткан, из чего мир небесный и мир земной созданы, ангелы да и мы, грешные люди. И есть ли он вообще? И видит Смерть, что Ангел, стоящий за её спиной и мерящий жизнь человека, отступил. Словно в пустоте оказалась Смерть, одна-одинёшень-ка. «Но вид-то его ложный, человеческий, должен пропасть, раз я пришла», — подумала Смерть. А самой страшно стало. Но видит: действительно, меняется Ерёма. Сам внутри себя спокоен, на Смерть и внимания не обращает, а облик человеческий теряет.

Но что такому облик? Вдруг засветился он изнутри белым пламенем, холодным и как бы несуществующим. Вид человеческий распался, да и облика другого не появилось. Сверкнули только из пламени глаза, обожгли Смерть своим взглядом так, что задрожала она, и ушёл Ерёма в своё царство, — собственно говоря, он в нём всегда пребывал. Но что это за царство и есть ли оно, не людям знать. Ни на земле, ни на небе, нигде его не найти. Только вспыхнуло пламя, сожглась изба, Смерть одна стоит среди угольков, пригорюнилась. Платочек понизала, нищенкой юродивой прикинулась и пошла. Обиделась».

В «Дневнике собаки-философа» изображены философские метафизические страсти человечества, но пропущенные через разум и эмоции собаки.

Несколько странная ситуация отражена в рассказах «Макромир» и «Неприятная история». Герои там совершают абсурдные поступки, объяснимые частично инерцией сознания, которое не может поверить в своё уничтожение, ибо в принципе оно действительно бессмертно (имеется в виду Сознание как таковое), несмотря на то что на феноменальном уровне, на уровне «убеждений» человек может и отрицать бессмертие. Эта инерция, имеющая корни в самой природе сознания, заставила героиню «Неприятной истории», докторшу, укоренённую в физическом мире, к тому же обжору, неожиданно спокойно принять решение — помереть. Также ни с того ни с сего кардинальное решение принимает Вася Жут-кин — герой рассказа «Макромир». Но всё это делается для того, чтобы показать, что смерти не существует, а существует бессмертие и некое великое Неизвестное.

Таким образом, для такой литературы характерно постоянное «соскальзывание в бездну». Это может выражаться в поведении героев, наконец, в характере самого текста.

Подводя итоги, надо подчеркнуть, что второй важнейшей чертой моей литературы является наличие так называемой второй реальности, которая существует параллельно первой, обычной. Мои герои живут как в первой, так и во второй реальности, последняя из которых для многих из них становится наиболее грозной и главной. Иногда она сплетается с первой, образуя единый поток чуть-чуть «сверхъестественной» жизни.

Но в конце концов должна победить новая, безграничная жизнь.

Подготовил Алексей Нилогов